Текст книги "Танцевальная арена (СИ)"
Автор книги: Гексаниэль
Жанры:
Современные любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
Тогда он еще считал убийство чем-то ужасным… давно это было. Много лет назад.
Было долгое голодное путешествие, автозаправка по дороге в Дублин. Внедорожник. Владелец не заметил бродягу, но услышал мысленный приказ – и, отойдя за сигаретами, оставил багажник открытым, просто забыл запереть. Гараж на пароме – тот самый, ниже ватерлинии, и морская болезнь, выворачивающая наизнанку, еще более мучительная на пустой желудок. Хозяин машины хорошим человеком оказался, кстати – отколотил, конечно, когда обнаружил у себя нелегального пассажира за запасным колесом, но в полицию заявлять не стал.
И снова дорога, как можно дальше вглубь чужой страны. И был декабрь, улица Лондона, мокрый снег и грязное месиво на асфальте, стертые в кровь ноги и ботинки, просящие каши. И высокий светловолосый мужчина с тонкими длинными пальцами, покрасневшими от холода – он никогда не любил перчатки. Говорил, что во всем Соединенном Королевстве нет мастера, способного сшить удобные перчатки на его руку.
– Дайте мне работу, сэр. Вы урод, как и я, и вы богаты.
– Да что ты говоришь? – в те годы в его речи еще явственно звучал чешский акцент. – Почему ты так думаешь?
– Мне так показалось… то есть, я знаю, – глядя на неброско одетого человека, альбинос явственно слышал громкий, очень громкий звон монет, но сказать об этом пока не решался.
– Знаешь… ну пойдем, расскажешь, что еще ты обо мне знаешь.
Потом, вспоминая тот вечер, Сильвер понимал, что ходил по лезвию – не будь Эли экстрасенсом, способным распознать злой умысел и понять, видит человек его впервые или уже имеет некие сведения, дело кончилось бы плохо. Да и тогда в воздухе отчетливо пахло жареным. Но, в общем-то, терять было уже нечего. Он зажмурился, сосредоточился и увидел то, что вряд ли мог узнать случайный человек – конкурент или чей-то соглядатай:
– Знаю, что у вас не было секса двенадцать лет.
Эли усмехнулся, взглянул с интересом:
– Наглый, неглупый и в самом деле что-то можешь… Ты мне подходишь. Поехали.
В каком-то смысле Лэнсу повезло, что он нарвался на Каракурта, а не рабовладельца или торговца органами. Да, убежать от самого себя не получилось, пришлось принять – таким, как есть, с темным даром и способностью убивать силой мысли. Но все же его органы не рассажены десятку больных по всему миру, а скелет не обглодали крысы; он жив и в определенных кругах весьма уважаем, в его руках сосредоточена частичка власти. Приятно осознавать, что на твоей территории мелкая шушера вроде рэкетиров произносит твое имя не иначе как шепотом.
Если уж ему так повезло в свое время, почему не может повезти этим троим? Двое тяжело больных да девчонка… пропадут же ни за грош. А ведь они ничем не хуже, а то и лучше, чем был Сильвер в их годы…
– О чем задумался? – высокая светловолосая женщина мелкими глотками пила слишком крепкий, слишком горячий чай; длинные тонкие пальцы, посиневшие от ледяной воды, плотно оплели кружку, выбирая из фарфора все тепло без остатка.
– Да так… забавно получается. Я знаю Эли – ну, и тебя тоже, – ровно тридцать лет… мы в декабре встретились, помнишь?
– Помню, – она улыбнулась, едва заметно. – Я еще очень тебя испугалась – страшный лохматый взрослый дядька… А тебе и дела не было до какой-то шмакодявки, да?
– Знаешь, в тот вечер я променял бы целый гарем совершеннолетних красоток на тарелку горячего супа.
Она тихонько захихикала, спрятав лицо за кружкой, совсем по-девчоночьи. Смех у нее за эти годы ничуть не изменился.
– И еще я думаю, что моя судьба – стерва с хреновым чувством юмора… как ты считаешь, если сегодня все получится – ждать мне смерти в июле тридцать седьмого?
И от чьей руки, интересно. Не то чтобы он сомневался в своих детях – но ведь и сам когда-то питал к Эли почти что теплые чувства.
Лана покачала головой. Глаза ее, собирая и концентрируя тусклый свет лампы, светились в полумраке, как у кошки; на правой руке поблескивало тяжелое золотое кольцо с затейливым узором – две руки, удерживающие два сердца:
– Ты забываешь кое о чем. Во-первых, Лорану и уж тем более Джеймсу с Викторией до тебя ой как далеко… Они, конечно, ребята очень талантливые, но так без солнца звезды видны.* Ты единственный в своем роде, и вряд ли кто-то из наших детей к тридцать седьмому встанет с тобой на одну доску – если они вообще останутся в деле, что сомнительно. А во-вторых – знаешь, в котерии никто и никогда не говорил по-чешски. Ни до тебя, ни, тем более, после. Grá, Dilseacht, agus Cairdeas, то, что мы теперь называем котерией, – в наибольшей степени твоя заслуга.
Комментарий к Глава 29. Gra, Dilseacht, agus Cairdeas.
*Винкристин + адриамицин + дексаметазон, одна из схем химиотерапии при миеломной болезни.
**Цитата из “Поэта и гражданина”.
========== Глава 30. Женщина Дракона. ==========
Я так и не смогла уснуть этой ночью. Думала обо всем и ни о чем одновременно.
Вспоминала Форкс, кухню в нашем доме, где вся мебель выкрашена в солнечно-желтый цвет… мама хотела, чтобы у нас дома всегда было солнце, раз за окном его так мало. До сих пор помню ее старый джинсовый комбинезон, перепачканный краской.
Вспоминала машину, которую папа собирал почти по винтикам. Старенький пикап целых два года стоял у нас на заднем дворе, отнимая у Чарли все вечера и половину выходных. Мама скептически фыркала, не веря, что эта груда металлолома еще на что-то способна; Дориан старался быть полезным, а я хихикала в кулачок, зная, что о движках и прочей автомобильной “начинке” мой принц имеет весьма смутное представление.
Машину я получила в подарок на шестнадцатилетие – и некоторое время с удовольствием на ней каталась. А потом… честно говоря, после того, как Дориан попал в аварию, я стала бояться руля. Если не справлюсь с управлением на обледенелой дороге, если вдруг передо мной выскочит ребенок – или просто человеку станет плохо, он поскользнется и вылетит прямо мне под колеса, а я не успею затормозить… я ведь не смогу жить, зная, что убила или покалечила человека…
И пикап уже второй год стоит в гараже. После премьеры стоит позвонить родителям… я все забываю сказать, что стоит выставить моего старичка на продажу.
После премьеры… у тебя обязательно будет это “после”, Белла. Не смей сомневаться.
И твой прекрасный принц непременно вернется к тебе. Он снова ляжет в эту постель – как обычно, с краю, – и, даже отвернувшись ненароком к стене, ты будешь знать, что он рядом. Будешь чувствовать его тепло, слушать его ровное дыхание, засыпая.
И никогда не расскажешь, что в ночь на Хэллоуин танцевала с другим мужчиной – сперва наяву, затем во сне.
Вы еще проговорите все деньги, разговаривая с Рене и Чарли… только не забудь сказать Дориану, что все это время он лежал в больнице.
Встретитесь с Джесс, порадуетесь ее цветущему виду. Если, конечно, она не бросит трубку, едва услышав твой голос.
Сходите на чашку чая к хореографу, с которым ты занималась раньше. Он будет рад вас видеть – любит принимать гостей и радуется, когда ученики его помнят.
Я встаю в четыре часа, устав лежать. Долго механически расчесываю волосы, пока они не начинают потрескивать под зубьями щетки, долго выбираю, что надеть, тщательнее, чем обычно, наношу макияж. И все равно до звонка будильника остается минут сорок…
Закатываю джинсы выше колена – рано я все-таки оделась – и, зашнуровав пуанты, начинаю повторять свою партию. Это отвлекает… даже слишком хорошо: я вылетаю из дома, понимая, что опоздаю на репетицию, самое меньшее, на полчаса.
– Ну слава богу, – выплевывает Каллен вместо приветствия, – я уже начал волноваться.
Он неестественно бледен, глаза, беспокойные, лихорадочно блестящие, кажутся огромными и почти черными. Джейкоб из-за его плеча делает страшные глаза и чиркает ладонью поперек горла; Леа, временно заменяющая меня, кивает на спину Эдварда и крутит пальцем у виска. Похоже, сегодня они уже ощутили на себе его гнев. Нехорошо вышло.
– Я репетировала с утра, увлеклась… Извини.
Он отмахивается и велит мне встать на позицию; Леа как-то неохотно выпутывается из объятий Блэка… или мне кажется? И вообще, почему сейчас меня это волнует?..
Маг появляется только к концу репетиции, когда мы с трудом переводим дух, попадав кто на скамейки, а кто прямо на пол, не заботясь о костюмах – нет сил. Наш хореограф всегда был строг и требователен, но сегодня превзошел самого себя.
Лэнс – как всегда, само спокойствие, собранность и отстраненность; он не только в костюме, но и полностью загримирован. Отрешенное лицо с гротескно подчеркнутыми скулами и истонченным уширенным ртом стало совсем змеиным, точно кадр из фантастического фильма. На груди переливаются всеми огнями три звезды, расшитые разноцветными камешками. Белоснежная грива, которую он даже на репетициях оставлял распущенной, сегодня скручена в узел и перевязана черно-белым шнурком, сплетенным из… человеческих волос?! Не хочу даже думать, чьих…
– Вы… готовы? – готова поклясться, дрожь в голосе Эдварда слышу не только я.
– Да.
И мы, шатаясь и держась за стены, отправляемся на грим. Совсем немного времени осталось до моего перевоплощения – уже на сцене – в невесту дракона… Но почему-то мне пока не страшно. То ли потому, что я устала бояться, то ли из-за неизменного спокойствия Сильвера.
*
В салоне “Тойоты” было темно и душно; запах лимонной отдушки смешивался с горьким ароматом полыни.
– Долго еще ждать? – поинтересовалась Кайдан. Сейчас она не имела права напрасно истратить ни капли силы. Даже на недалекий прогноз. Если у Лэнса не выйдет, они с Сэм выступят вторым эшелоном; если получится – заметут следы, превратив убийство в несчастный случай. Драконесса отрицательно покачала головой:
– Я скажу, когда он подъедет. Вы же все равно в зале не появитесь, так что можешь не дергаться. Не опаздываешь.
Лана при желании могла почувствовать Эли на расстоянии в три мили; он ее, к сожалению, тоже. Сомнительную, но все же помеху создавало полностью замкнутое пространство, присутствие рядом других сильных магов, амулеты Виктории… и то, что с годами Каракурт все-таки слабел, медленно, но неуклонно.
– Это если все же решит явиться. А если нет? – Дрейк то и дело беспокойно поглядывал на Сэм – девушка откинулась на сиденье, закрыв глаза, и непонятно было, спит она или уже потеряла сознание от недостатка кислорода.
– Появится, куда денется. Ты же знаешь, он у нас заядлый театрал, – женщина задумчиво разглядывала свои руки, изуродованные болезнью.
Верховный мастер котерии не был тонким ценителем искусства; ему, в буквальном смысле не видящему дальше собственного носа, сцена казалась большим разноцветным пятном… и все-таки Эли обожал театр. Ему нравилось быть частью зала, частью толпы, которая на него не смотрит.
– Джеймс пишет, что они застряли в пробке, – вздохнул Инглэнд. – Минут на двадцать.
– Ну да, – равнодушно кивнула Драконесса, – похоже на то.
Она не видела панорамы улиц, как ее сын, лишь чувствовала, что Каракурт не приближается. Кстати, пробки он тоже любил. И рестораны.
Он бежал в захваченную зрелищем, гудящую клаксонами, жующую толпу от своего одиночества.
Верховный мастер не нанимал слуг, не имел любовницы, не держал даже рыбок в аквариуме. Животных не любил, людям не верил, женщин за людей не считал… ненавидел.
Двадцать шесть лет прошло с тех пор, как последняя женщина переступила порог его скромной квартиры… чтобы собрать вещи. Хрупкая девочка шестнадцати лет с веточками полыни в тонких белых косичках, со сверкающими золотым маникюром длинными пальчиками. Его самое драгоценное сокровище, его принцесса. У нее было все, что можно купить за деньги; любого, посмевшего обидеть ее, Каракурт сжег бы заживо.
А она ушла под руку с мальчишкой, приставленным охранять Ее Высочество и защищать, если потребуется, ценой жизни. Бросила, предала, вырвала и разбила ледяное сердце. И ведь знала, что Эли не прощает предательства… неужели забыла судьбу своей матери?
С глубоким прерывистым вздохом Лана уронила голову на сцепленные в замок руки; коротко обрезанные ногти впились в запястья. Она не испытывала жалости к дешевке, вытравившей остатки мозгов наркотиками. Нарушила правила игры, посмела путаться с другими тайком от покровителя – сама виновата. Но каннибальские замашки Каракурта были омерзительны.
Сердце заколотилось, бросило в жар – он здесь.
Выходит из машины…
Скрывается в здании…
– Готовы? – Призрак тут же открыла глаза, словно не спала вовсе; Кайдан напряженно кивнула. – Тогда удачи.
Мастера вышли из машины и поспешили к служебному входу. “Если и второй эшелон не справится – что вряд ли, но… предположим, – придется выступить в роли контрольного выстрела”.
В некоторых случаях телесная проекция не нуждается даже в зрительном контакте.
Лана проводила их взглядом, опустила окно, с наслаждением вдыхая холодный влажный воздух; длинные пальцы привычно сжались на рукояти ножа. Хватит.
Эли не лгал, говоря всем, что бездетен. Его принцесса давно умерла. Есть – женщина Дракона.
========== Глава 31. Жертвенная кровь. ==========
Поднимается занавес, открывая взорам поле битвы.
Разрушаются горы, содрогается земля – это драконы, недовольные своим вожаком, поднимают восстание. Инариум, как им кажется, слишком слаб, и это привело племя к нынешнему плачевному состоянию. Лишь немногие остались верны вожаку и теперь сражаются с ним плечом к плечу…
С Сильвером что-то происходит. Прямо на наших глазах. Я уже видела – во всех деталях, во всех вариантах – эту сцену на репетициях, но сейчас она выглядит совсем иначе. С каждым шагом, выпадом, прыжком Лэнс словно все дальше отбрасывает человеческую личину. Его ледяная отстраненность сейчас только на руку – у драконов ведь холодная кровь… Я смотрю, не в силах оторваться.
Он не профессиональный танцор, в отличие от наших парней, и теоретически это видно. Но сейчас они – люди в костюмах ящеров, а он – рептилия в человеческом… нет, отдаленно схожем с человеческим теле.
У кого-то за моей спиной вырывается восхищенный вздох.
Черт возьми, это потрясающе!
Конечно, Инариум подавляет бунт. Не может не подавить, ведь он все еще вожак стаи, все еще в силе. Но кровавая расправа над мятежниками не приносит ему удовлетворения, ведь, как ни крути, обрываются жизни его народа, без того немногочисленного.
В отчаянии он обращается к небесам, пытаясь прочесть судьбу племени по звездам….
Оракула играет Леа. На ней черный с серебром костюм, сияющий венец, лицо и руки покрыты черной краской – наверное, из зала даже непонятно, что это человек, а не какая-нибудь анимация.
Она летает благодаря тросам, прикрепленным к талии и плечам; ей не привыкать, среди наших женщин никто лучше нее в воздухе не работает. Если бы я не знала наверняка, подумала бы, что ей вообще не нужны никакие приспособления для полета… А вот Сильвер меня беспокоит. По идее, сейчас, пока весь свет и все внимание устремлены на Оракула, маг успеет прикрепить к себе “летательный аппарат”, чтобы подняться к звездам и углядеть оттуда свою “нареченную”. Вот только на репетициях у него с быстрым и незаметным прикреплением были сложности.
А сейчас… глазам не верю, он даже не пытается! Просто стоит столбом, заглядевшись на Леа. И даже не замечает, как мы из кулис ему машем…
Но Оракул манит дракона за собой, и тот отрывается от земли. Без усилий, без всяких тросов.
– Обалдеть… – точно. Обалдеть.
Но удивляться некогда – сменились декорации, наш выход.
В противоположность трагедии, развернувшейся высоко в горах, в маленькой деревушке у подножья гряды царит безмятежное счастье. Ничто не омрачает жизни Моник, любящей и любимой девушки, чьи мысли заняты лишь предстоящей свадьбой и мечтами о светлом будущем. С благодарностью и почтением принимает она подарок жениха – кинжал, передающийся в семье охотников из поколения в поколение.
Джейк снимает нож с шеи; преклонив колено, касается губами светлой полоски дюралюминия и протягивает мне. Если бы не знала наверняка, что клинок не заточен, в жизни не решилась бы его поцеловать: ужасно боюсь крови, не хватало на сцене порезаться. Но наши реквизитные ножи все тупые, поэтому с поклоном принимаю подарок и прижимаюсь губами к прохладному металлу.
Влюбленные нежно прощаются и расходятся по домам – нужно выспаться и набраться сил перед завтрашним торжеством. Но стоит юноше скрыться из виду, как лапы дракона подхватывают девушку и уносят под облака…
Глаза Сильвера закрыты, лицо непроницаемо; он описывает положенный круг в воздухе над затемненной сценой и мягко опускается на истертые доски сцены между бутафорских скал. И только сейчас открывает глаза, одним змеиным броском обезоружив меня; дюралевый ножик летит куда-то к кулисам.
Инариум пытается объясниться, но сейчас девушка не в состоянии его слушать; поняв, что разговоры ни к чему не приведут, змей скрывается, оставляя несчастную в одиночестве. Проливая горькие слезы, Моник скитается в горах, пытаясь выбраться; но даже Оракул, хоть и не остается равнодушным к отчаянию бедной пленницы, не может вывести ее из самого сердца гор. Лишь помогает найти подаренный женихом кинжал, чтобы хоть как-то утешить девушку… Баюкая семейную реликвию любимого на груди, Моник засыпает.
Будит ее приближение дракона. Пленница уже не плачет – она надеется получить свободу, убив своего похитителя. С нежной улыбкой прячет она кинжал за спиной, подходя все ближе к чудовищу, не противится, когда чешуйчатые лапы ложатся на ее талию. Замахивается и…
…и тут Лэнс резко бьет меня ребром ладони по руке – так, что пальцы непроизвольно разжимаются и ножик улетает куда-то вверх. Одновременно сильный толчок в грудь заставляет меня сделать два шага назад, чтобы удержать равновесие.
Вообще-то, мы не это репетировали. Вообще-то, я должна ударить, сломав нож о его чешую…
Кинжал падает прямо в протянутую руку мага; Сильвер хватается за клинок, сильно сжав кулак. По руке, по темному волнистому лезвию течет… кровь?! Боже… как?!
Капли падают на сцену… это кровь, это действительно кровь… мне плохо…
Рефлекторно отворачиваюсь, чувствуя, что сейчас меня стошнит прямо на сцене. И напарываюсь, точно на нож, на сатанинский взгляд обжигающих колдовских глаз…
“Возьми себя в руки и танцуй!”
Да…
Ноги становятся ватными, тело – как будто чужим.
И Моник, в ужасе пятясь от разъяренного чудовища, взбегает на ту самую скалу и кидается вниз; в последнюю минуту опомнившись, дракон успевает подхватить ее…
Чувствую себя марионеткой, которую дергают за ниточки. Все элементы даже ощущаются не так, как я бы хотела их исполнить. И меня все еще тошнит.
К счастью, опускается занавес, прерывая мои мучения.
И, едва успев поставить меня на ноги, Сильвер тяжело оседает на пол. Правая кисть у него вся в крови… а ведь этой рукой он меня держал только что… дурно от одной мысли.
– Отойди, – Каа бесцеремонно отталкивает меня, опускаясь на колени возле мага, начинает обрабатывать его поврежденную ладонь.
– Идем отсюда, – как волной теплой воды накрывает голос наставника, его рука – теплая, сильная, – ложится на плечи, мягко увлекая за собой. Повинуюсь с радостью.
В гримерной, как всегда бывает в день спектакля, все перевернуто вверх дном. Зато, кроме нас с Эдвардом, здесь никого нет. Наши гримеры сегодня работали в передниках поверх вечерних платьев, а значит, сейчас их можно найти либо в зрительном зале, либо в буфете. Они часто смотрят представления, пользуясь привилегиями работников… не имею права осуждать, но неприятно. Вообще полный зрительный зал сегодня вызвал скорее раздражение, чем радость. Что может быть гаже, чем глазеть на чужую смерть?..
– Не думай, – советует Каллен. – Все будет хорошо.
И я очень стараюсь не думать. Откидываюсь на спинку дивана, прикрываю глаза, вытягиваю ноги. Каллен смачивает какую-то тряпку теплой водой, осторожно, нежно проводит по моему колену, стирая кровавые разводы.
От его прикосновений по всему телу разливается горячая пряная истома… так хорошо… и реальность теряется, растворяется где-то далеко. Здесь и сейчас есть только я и мужчина, так нежно ласкающий мои ноги… этого мало, чтобы утолить мою жажду любви, ставшую почти невыносимой за полгода. Но я жадно впитываю эти прикосновения, как пустынная колючка – нежданный скудный дождь.
Стук в дверь безжалостно обрывает фантазии. Вот черт!
– Входите! – откликается Эд, неловко поднимаясь на ноги.
Я была почти уверена, что увижу за дверью Эли – кто еще мог явиться в такой момент, как не этот дьявол. Но нет, не он.
Густые ухоженные волосы, красивое лицо, ледяные светлые глаза. Мистер Чарльз Мейсен собственной персоной.
– Прошу прощения, что помешал вам, – фальшивые извинения, фальшивая улыбка. – Мне лишь хотелось убедиться, что именно вы, мисс Свон, исполняете главную роль в сегодняшнем спектакле.
Он смеет… подозревать меня в подлоге? Когда на карту поставлена жизнь дорогого мне человека?! Вздергиваю подбородок:
– Я держу свое слово.
– И вы выйдете на сцену во втором акте?
– Да, – хореограф делает шаг к незваному гостю. – Она выйдет на сцену, можете не сомневаться. А сейчас, прошу вас, уходите.
Стоит отдать Мейсену должное – выдержка у него отменная. Лицо даже не дрогнуло.
Мужчина чуть насмешливо кланяется:
– Как угодно… но позволю себе напомнить, что первый звонок уже прозвенел. Поспешите, – и скрывается за дверью.
Если не врут часы на стене, мне действительно пора. Нехотя поднимаюсь и вслед за Калленом иду в кулисы.
Сильвер уже стоит, правда, прислонясь к стене; его порезанная рука тщательно забинтована. Лорана нигде нет.
– Как вы умудрились порезаться? Ведь нож не был заточен…
Альбинос усмехается, не открывая глаз:
– Этот вопрос мне задали уже шесть человек. Вы седьмая… Но вам как лицу наиболее заинтересованному, так и быть, отвечу. Железка из местного реквизита и вправду не заточена. Вон она, у стены валяется, – кивает в сторону. – Я порезался своим крисом.*
Поднимаю дюралевый кинжальчик. Тонкая прямая полоска металла, чистенькая и блестящая, не знавшая заточки.
И – яснее, чем на сцене, – вижу нож, упавший в подставленную ладонь Лэнса. Темный волнистый клинок, устрашающего вида шипы у рукояти, кровь, стекающая к острию…
Только и общего, что наличие клинка и рукояти. Прямо как я и Сильвер – только и общего, что оба принадлежим к роду человеческому…
Мне вновь становится до одури страшно. Бросаюсь вперед, крепко обнимаю этого странного мужчину, точно высеченного изо льда:
– Скажите, что все будет хорошо… пожалуйста… я вам поверю…
Он не отстраняет и не обнимает в ответ. Говорит только:
– Нам пора на сцену.
И мне ничего не остается, кроме как опустить руки и идти за ним.
Комментарий к Глава 31. Жертвенная кровь.
*Крис (либо керис) – национальный кинжал с характерной асимметричной формой клинка.
========== Глава 32. Дракон и Каракурт. ==========
Девушка и змей стоят на высокой скале; перед ними расстилаются залитые кровью хребты, ущелья, устланные трупами. По воле дракона глазам Моник открывается недавнее прошлое, призраки вновь берутся за оружие; точно наяву, видит красавица жестокие распри, что унесли столько жизней и до основания сотрясли горы. И – отворачивается, не в силах смотреть. Невыносимо для взора нежного цветка кровопролитие…
Наконец, морок рассеивается. Мертвые – мертвы; их оружие сломано, их тела неподвижны. Инариум широким жестом обводит окровавленные камни, встает на колени перед смертной: пусть она родит ему наследника, пусть убережет его народ от неизбежной гибели. Моник колеблется: как бы ни разрывалось ее сердце от ужаса и сострадания, она не забыла о своем возлюбленном и не хочет осквернять себя изменой. Еще помнит его тепло…
Сильвер ненадолго отходит в тень, свет и внимание зала устремлены на нас с Джейком. И… Господи Боже, как приятно с ним танцевать! Он человек, живой и теплый, и к тому же, мастерством и опытом мы равны. И я устремляюсь в кольцо его рук почти с той же радостью, с какой Моник воскрешает в памяти образ молодого охотника.
Она почти готова отказать. Но, как любой правитель, Инариум не привык – не желает – слышать “нет”. Особенно сейчас, когда слишком многое поставлено на карту, когда он раскрыл всю душу перед человеческой девчонкой, когда стоял перед ней на коленях… она обязана согласиться, иначе невозможно!
Взмах руки – и сцена почти полностью погружается во мрак. Еще один – и новые ужасы заполняют сознание несчастной: разрушенная деревня, люди, гибнущие под завалами…
Выглядит кошмарно, но в жестах Лэнса нет ничего угрожающего. Он не шантажирует – всего лишь показывает возможное будущее. Будущее, над которым в равной степени властны решения человека и ящера – и перед которым оба бессильны, действуя порознь.
И, вновь отчетливо представляя милый образ жениха, Моник соглашается стать матерью дракона.
Ее уводят в приготовленную для супруги вожака пещеру; сам же Инариум готовится к ритуалу превращения.
Само перевоплощение мы наблюдаем из кулис. И ощущение такое, словно доски под ногами дрожат. На залитой кроваво-красным светом сцене бушует пламя – пламя, которое нельзя увидеть, но можно почувствовать. Сильвер, исполняющий свою странную, безумную, словно изодранную сольную партию, – король этой колдовской бури, ее душа и разум.
И вот – все стихает. Сцена, минуту назад ходившая ходуном, снова тверда и надежна. Высокая легкая фигура Лэнса почти сияет; глаза его закрыты, руки, устремленные к небу, медленно опускаются.
Не человек, никогда им не станет. Но уже и не дракон. Некто средний… Тот, кто может зародить жизнь в теле смертной женщины.
И Моник выбегает навстречу, обвивает руками шею неведомого существа, прижимается всем телом. Дело не в его красоте – эта тварь уродлива, неправильна, любить ее невозможно. Она жалеет хранителя гор, претерпевшего такие муки ради двух народов.
Идиллию прерывает молодой охотник. Тот, кого Моник так ждала. Тот, кто сейчас может все разрушить.
Нет смысла сейчас взывать к разуму юноши. Он жаждет вернуть невесту, отомстить крылатому ящеру за оскорбление, за свое разбитое сердце. Поединок неизбежен… и девушка, чтобы не попасть под случайный удар, взбегает на высокую скалу.
Та самая декорация. Уже не Моник шепчет слова молитвы, протягивая руки к небу, а я.
Скоро все закончится, и мне останется только шагнуть в пропасть. От пола меня отделяет полтора метра – и парящая над сценой смерть.
“Господи, господи, спаси и помилуй…”
Конечно, Лэнс обещал. Но сложно не бояться, когда до тебя сорок шесть жизней оборвалось точно так же – одним шагом в неизвестность.
“Отче наш, иже еси на небеси…”
Дракон повержен. Его тело бьется в предсмертных конвульсиях. Не на меня он смотрит – взгляд направлен куда-то в зал; не мне протягивает руки – последняя судорога уходит в пустоту.
Джейк делает шаг ко мне; я вижу его лицо, искаженное ужасом. Пора.
“…да святится имя твое, да будет воля твоя…”
Зажмуриваюсь, делаю шаг назад…
…и чувствую спиной прохладный жесткий кожаный мат.
На сцене гремит битва драконов и людей, отделенная от меня декорациями. Там же весь свет и все внимание зрителей.
Немного кружится голова… осторожно сажусь, опираясь на руки.
Я… все еще… здесь.
*
Эли, старому хитрому лису, шел семьдесят четвертый год – и, хоть глаза его почти совсем не видели, ум был все так же остер. С прежней уверенностью обращался он к своей блестящей памяти и полагал, что силен духом, как и прежде. Но именно прекрасная память вместе с самонадеянностью его и подвела.
Он смотрел вместе с нынешним “хозяином” на разворачивающуюся драму, на размытые светлые пятна, в странном танце сплетающиеся на сцене – и все еще не предчувствовал своего конца.
Прекрасная Белла выполнила свое обещание, удовлетворенно заметил Чарльз в начале второго акта; она танцевала сейчас для блестящего общества. Что до ее партнера – так ли важно, кто он? Важно, что он ее достоин…
Смотреть на неясные облака, в которые его ужасное зрение превращало людей, было скучно; Каракурт прикрыл глаза, слушая музыку.
И увидел. Увидел Инариума так ясно, как никогда не видел с открытыми глазами: эту партию, преисполненную чудовищной мощи, не смог бы станцевать никто другой. Ни один танцор здешней труппы, как бы талантлив он ни был, не смог бы передать все то, что вложил в образ крылатого змея Лэнс Сильвер, маг в расцвете своей силы. Убийца по прозвищу Дракон.
Почему старик никогда не рассматривал Лэнса как равного себе, как соперника? Не потому ли, что проклятая память до сих пор услужливо подсовывала образ сироты, готового на все за кусок хлеба, сироты, у которого не было ничего, кроме древнего гордого имени* и первой крови на руках? Как-то вылетело из головы, что этот мальчишка выжил, пешком пройдя большую часть пути от Маллингара до Лондона* – и долгие годы выживал там, где гибли другие.
Да, он расцвел к пятидесяти годам, превзошел своего угасающего учителя. Прямо на сцене сплетая печать смерти и вроде бы ничего не делая для отвода глаз, скрыл свои истинные намерения…
Эли увидел и понял, но не двинулся с места, не подал знака “господину”. Слишком поздно, да и незачем. Проигрывать тоже надо достойно.
Умирающий дракон выбросил руки в зал, словно в последней судороге; мастерски сплетенная смерть сорвалась с пальцев и с ревом, слышным лишь посвященным, прокатилась по залу, вселяя суеверный ужас в тех, кому не предназначалась.
Старик, не открывая глаз, откинулся на спинку кресла. Краем уха он услышал предсмертный хрип Мейсена, но уже не успел улыбнуться…
*
Над разрушенной деревней, над землей, устланной трупами, над застывшими в горестном молчании драконами, Моник и Инариум исполняют свой последний танец, прежде чем уйти в небо. Их души, освобожденные от тяжелой земной оболочки, наконец-то видят друг друга такими, каковы они есть, но совсем немного времени отмерено, чтобы сказать друг другу последнее “прости”. Смерть не дала им исполнить долг…
У нас другие костюмы – белые, ничем не украшенные и не утяжеленные. Сильвер даже стереть грим успел, хотя лучше бы он этого не делал: сейчас он выглядит куда более человеком, чем с гротескно раскрашенным лицом, более человеком, чем обычно. Сейчас как никогда остро, безжалостно проступают на его изможденном лице годы, все до единого. Но руки, обнимающие меня, все так же тверды и надежны – и мне не страшно. Занавес.
– Ну вот и все, – почти беззвучно выдыхает Лэнс, опуская меня наземь. – А ты боялась.
Он выжат как лимон, даже стоит с трудом; не верится, что этот человек только что скакал по сцене почти как профессиональный танцовщик.
– Сейчас после поклона первым делом пойдешь мыть голову, – за занавесом шквал аплодисментов, а мой партнер, должно быть, уже не может говорить в полный голос; последние наставления читаю по губам.
