Текст книги "Танцевальная арена (СИ)"
Автор книги: Гексаниэль
Жанры:
Современные любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Конечно. Конечно. Конечно.
Сейчас мне все равно. Надо – значит, надо. И кто я такая, чтобы спорить? Если бы не Сильвер, я бы уже лежала в черном пластиковом мешке; не знаю, что и как он сделал, и не хочу знать. Просто утыкаюсь ему в плечо, чувствуя себя маленькой девочкой… которой уже ничто не угрожает.
Жилистые белые руки бережно, но твердо отстраняют меня. Ах да, занавес поднимается…
Комментарий к Глава 32. Дракон и Каракурт.
*Lance Silver, Silver lance (Серебряное копье) – действительно псевдоним.
**630 километров по кратчайшему пути, по дороге небольшое море и граница двух государств. Незаконно пересеченная в чужом багажнике. Неслабая деталька у Эли из головы-то вылетела…
========== Глава 33. Другой взгляд. ==========
Он мертв.
Тело Драконессы судорожно дернулось, точно прошитое электрическим разрядом. Сердце пропустило удар, из легких вышибло воздух, с губ помимо воли сорвался тихий вскрик.
Чужая смерть – это очень больно…
– Как ты? – тут же обернулся Дрейк.
– Хорошо… хорошо, – шептала Лана посиневшими сухими губами. – Работать смогу. Где твоя машина?
– За углом, ключи у тебя.
Все верно, как договаривались. Обменявшись взглядами, мастер и подмастерье вышли из машины.
Пока все шло по плану. Осталось лишь замести следы и… убедиться, что нет случайных жертв.
Женщина, не удостоив охрану даже взглядом, почти побежала по служебным коридорам; редкие встречные отступали, прижимались к стенам, давая дорогу дочери хозяина театра. К сумасбродствам местных хозяев жизни здесь давно привыкли, а потому не удивились и ее измученному, встревоженному виду, и взгляду в никуда.
А она шла по пепелищу, сожженным руинам, невидимым простому глазу. Для нее невредимые, пусть и обшарпанные, стены были испещрены глубокими – до основания – трещинами, кое-где зияли бреши. Драконесса все ускоряла шаг; она спешила в костюмерную – возможно, единственное место в театре, оставшееся хоть относительно целым среди этих развалин. Бежала, не чувствуя земли под ногами.
Быстрее, быстрее…
…в пустое помещение.
Походя отметила: да, контур стен действительно не слишком поврежден.
Один, два, три, – отмеряли секунды часы на стене.
“Спокойно… успокойся и считай… семь, восемь…”
Примерно через шестьсот тридцать девять счетов Лоран, неестественно бледный, внес отца на руках; едва заметно кивнул, встретившись глазами с матерью:
– Жив. Еще держим.
– Хорошо. Держи.
Сильвера уложили прямо на пол – больше было некуда. Тонкие длинные пальцы Драконессы переплелись с его сухими холодными пальцами.
Переплелись капилляры, соединились в одно целое мышцы и нервы, слилась в единую массу паренхима четырех легких.
Артериальное давление – восемьдесят на сорок. Пульс – тридцать два, слабого наполнения.
Дыхание поверхностное, около шестидесяти.
Пока – легкая гипоксия тканей головного мозга.
– Я тебе нужен сейчас?
– Нет. Просто держи.
Держать через волосы можно на любом расстоянии. Главное – чтобы на них не попала вода.
Краем восприятия Лана почувствовала: ушел. И унес костюмы Моник и дракона, нацеплявшие на себя всякой дряни. Их нужно сжечь. Как можно скорее.
Стало немного легче дышать. И это было хорошо: сейчас ей приходилось дышать за двоих.
Каа же вышел через служебный вход, направился к мусорным бакам. По пути завернул только в кладовку, прихватил канистру с керосином.
Выкинул в ржавый металлический контейнер, оставленный на свалке специально для подобных случаев, ворох красной, лазурной и золотой ткани; щедро плеснул сверху горючего. Достал из кармана коробок, чиркнул спичкой.
Над контейнером взметнулось пламя, окруженное завитками зловонного черного дыма. Для его глаз – огонь пожирал сгусток черного зловония под собой, отрыгивая вверх горький дым.
Костюмер достал телефон, не глядя нажал нужные кнопки. Все маги котерии предпочитали старые модели телефонов, монументальные, с рельефно выступающими кнопками – чтобы, даже если вдруг откажет зрение, суметь набрать номер, доложить о своем успехе или провале.
Телефон брата был занят. Значит, он уже держит связь с Дрейком… Хорошо.
*
Ведьма и Спутник напряженно молчали, не сводя глаз с неба за окном, окрашенного для них тревожным черно-красным с зеленью маревом. Молодая женщина крепко прижимала к себе годовалую малышку, забывшуюся тяжелым недетским сном; на шее девочки, просвечивая сквозь легкие рыжие кудряшки, горели зеленоватым мертвенным светом камни сонного амулета. Такое же украшение охватывало шею светловолосого мальчика лет пяти, тоненького, как веточка. Малыш спал, скрючившись у отца на коленях, пригревшись под его руками. Слишком медленное, слишком глубокое дыхание ребенка чуть шевелило длинные светлые волосы подмастерья.
На семейном совете решили, что бежать лучше, если дети будут спать.
В одежду загодя зашили деньги – в общей сложности около ста тысяч фунтов – и поддельные документы; должно было хватить на путешествие за океан.
Они ждали.
Смотрели, как зарево колдовского ритуала окрашивается зеленью чьей-то смерти, и ждали звонка: бежать, не бежать?
Через тонкую белоснежную прядь, вплетенную в волосы, Джеймс чувствовал два живых сердца – отца и брата. Они – живы.
Но кто же все-таки умер?..
Небо позеленело почти наполовину, когда раздался звонок.
– Все по плану, – доложил Инглэнд. – Только что вынесли трупы.
– Слава всем богам… – Спутник быстро начертил в воздухе (его пальцы оставляли бледно-оранжевый нестойкий след): “Níl muid ag dul. Tóg do leanaí a bhfuil charms”.*
Сонные амулеты нельзя было держать слишком долго даже на взрослых: всегда существовала опасность, что человек с этой дрянью на шее попросту не проснется…
Виктория, кивнув, срезала камни с шеи сперва дочери, затем сына; ее рука со складным ножом мелко тряслась. Как еще умудрилась не порезать малышей…
Молча встала, унося малышку в детскую.
Мальчик еще спал; остаточное действие амулета обычно проходит минут через пятнадцать…
– Не расслабляйся, мне нужны твои глаза. Маршрут номер два, да?
– Верно, – подмастерье улыбнулся жене, вернувшейся за сыном; свободной рукой провел по ее склоненному лицу, вытирая слезы. – Я готов. Только будьте осторожны, сегодня жуткий гололед.
*
– Гололед обещали, или ты видишь? – Инглэнд тронулся с места, встраиваясь в плотное движение. На заднем сиденье полулежала, закрыв глаза, Вирджиния, сосредоточившись на мертвецах, что ехали в трех метрах от нее: за “Тойотой” медленно полз “Лексус” Мейсена.
Никто не дурил судебно-медицинскую экспертизу так, как Кайдан; зная человеческую анатомию и физиологию не хуже Драконессы, она, к тому же, умела останавливать сердце силой мысли… И воздействовать на тела, останавливая или ускоряя процессы разложения. “Смерть наступила вчера,” – говорили о ее жертвах недельной давности, а в трехдневных трупах находили жировоск.*
Призрак, способная ученица, остановку сердца вызывала ничуть не хуже; может, даже чище. Только на трупы воздействовать не умела, ибо руководствовалась в работе в основном механикой; именно ее воля сейчас приводила в движение роскошный полуторатонный катафалк с трупом за рулем.
– И обещали, и вижу. Не перестраивайся, вы там застрянете, оставайся, где едешь. Через триста метров поворот налево…
План был прост по сути, но крайне сложен технически. Маршрут номер два, ведущий от театра к загородному особняку Мейсена, имел два крутых и весьма неприятных поворота. На одном из них машину миллиардера вполне могло занести в кювет с фатальными последствиями…
Помощь же Спутника требовалась главным образом на выезде из города: его потрясающая способность видеть пробки и пути объезда могла существенно сократить путь по забитому автомобилями вечернему Лондону, иначе говоря – максимально уменьшить время работы магов и сберечь их силы. Возможно, и жизни.
Ехали долго, мучительно медленно, ни на секунду не расслабляясь.
За чертой города, как и договаривались, Инглэнд начал медленно увеличивать расстояние, чтобы не было слишком заметно, что “Лексус” среди постепенно редеющего потока автомобилей следует за “Тойотой”, как привязанный.
Почти сразу раздался тихий болезненный стон Призрака. На расстоянии ее воздействие ослабевало, приходилось тратить больше сил.
“Потерпи, подруга, осталось всего километров тридцать… ты можешь, ты и не такое можешь…”
Двадцать девять… двадцать восемь… двадцать семь…
Инглэнду казалось, что он кожей чувствует каждый километр этой проклятой дороги.
И – должно быть, от напряжения, – не осталось даже сил радоваться, глядя в зеркало заднего вида, как последнее пристанище бывшего босса лежит в кювете, охваченное пламенем.
Ничего не осталось. Только мысль, что следует ехать дальше, рано останавливаться…
Через десять километров он все-таки не выдержал. Съехал на обочину, вдавил в пол педаль тормоза:
– Не могу больше… пять минут.
Дрожали руки, лицо и шея покрылись крупными каплями пота. Он тоже устал. Устал чертовски… сложно вести по обледенелой дороге, подстраиваясь, к тому же, под псиоников. Пожалуй, именно подстраиваться было тяжелее всего.
Сэм кивнула, запустила руку в бесформенную холщовую сумку:
– Тогда я пойду покурю.
– Не выходи, холодно, – замерзнет ведь в тонких джинсах и дрянной курточке поверх футболки… Она не умеет одеваться по погоде, да что там, в принципе не умеет одеваться.
– Курить хочется, – упрямо мотнула головой Призрак. Инглэнд счел за лучшее не спорить: с этой бесполезно, все равно сделает, как считает нужным. Девица нашарила, наконец, сигареты и вышла. Далеко отходить не стала; дымила здесь же, облокотившись на капот.
И, действительно, довольно скоро замерзла. Даже из машины было заметно, как дрожат острые худые плечи, прикрытые искусственной кожей. Снайпер, выругавшись сквозь зубы, вылез из машины.
– Ты что, заболеть решила? – особенно опасны для мага первые часы после тяжелой работы. Что угодно может случиться, от банальной пневмонии до инсульта…
Темно-серые глаза на бледном лице – уставшие, воспаленные. Нежный рот, высокие точеные скулы, густые брови. Красивая. Как он раньше не замечал?..
– Ты не любишь, когда дымят.
Ее никогда не интересовало мнение окружающих; даже при Каа, не переносившем табачный дым не из блажи, а по нездоровью, Призрак спокойно доставала сигареты. Правда, стоять при этом все же старалась на некотором расстоянии.
Дрейк, усмехнувшись, стащил с себя куртку, накинул девушке на плечи:
– Хотя бы так… И кстати, я нормально отношусь к курящим. Просто, понимаешь… Эд очень много курил… трудно не вспоминать.
– Эд? – взглянула остро, с интересом.
– Морган – это для вас. Моего брата звали Эдвард, – чуть помедлив, пояснил мужчина. И протянул руку: – Я Фрэнки, кстати.
Холодные пальцы – и впрямь, как у призрака. Очень белая кожа, очень тонкие кости. Кажется, стоит сжать ее ладонь чуть сильнее – и сломаешь…
– Самара.
Можно ведь работать и даже спать вместе, не зная имен друг друга.
Постояли еще немного. Молча разняли руки и сели в машину.
В зеркале заднего вида отразилось лицо Кайдан: тающая улыбка-усмешка на красиво очерченных губах, загадочный блеск темных глаз. К счастью, Вирджиния воздержалась от комментариев… а вскоре и вовсе заснула, откинувшись на сиденье.
Комментарий к Глава 33. Другой взгляд.
*Мы никуда не едем. Сними с детей амулеты (гаэл.)
**Образование жировоска становится заметным через 3—5 недель. Полностью в состояние жировоска труп новорожденного обычно превращается через 5—6 месяцев, а труп взрослого человека – не ранее чем через 10—12 месяцев. С новорожденными, впрочем, Кайдан не работает.
========== Глава 34. Красное платье. ==========
Долго-долго стою под душем, привалившись к стенке кабины. Вместе с водой в отверстия в полу утекают напряжение и ужас последних месяцев. Повторяю про себя, точно мантру, что все хорошо, отныне все будет хорошо… Я жива. Все кончилось.
Меня не торопят, но сперва в душевой, а потом в раздевалке еще долго не утихает гул голосов – поражены, рады, что все обошлось, не отошли от испуга… Нам нельзя проявлять ненужные эмоции на сцене, но сейчас можно себя не ограничивать – и все дружно отпустили себя на волю. Ох, скорей бы они уже рассосались, что ли… Сил нет, не хочу никого видеть. Непременно начнут мучить расспросами… не хочу. Нарочно тяну время, подставив лицо упругим горячим струям, жмурюсь и отфыркиваюсь от воды. Мечтаю, как выйду отсюда в опустевшую раздевалку, переоденусь и пойду домой, чтобы уснуть без сновидений. А завтра никуда не пойду, просплю до полудня… может быть, когда проснусь, увижу Дориана. А может, он появится только к вечеру… неважно, главное, мы снова будем вместе, будем любить друг друга до изнеможения.
И опять будем спать. Спать, спать и еще раз спать, и пусть весь мир горит синим пламенем.
– Эй, с тобой все в порядке? – это Леа. Спасибо за заботу, но сейчас не хочу ее видеть.
– Все нормально, не ждите меня, – она уходит, мягко шлепая ботинками по мокрому полу. Выждав для верности еще немного времени, все же выхожу, завернувшись в полотенце.
В раздевалке действительно никого нет. Ну, почти…
– Какого черта?
– Зашел убедиться, что все в порядке, – Эдвард делает шаг мне навстречу, беспокойно смотрит в глаза. – Все ведь в порядке, да?
– Да… – я все еще жива, и рядом со мной мужчина. Взрослый, сильный, который может защитить от всего на свете. Чертовски привлекательный.
Тело разгорячено горячим душем и фантазиями, которые я хочу воплотить завтра… нет. Сегодня. Сейчас. К черту воздержание!
Мы неистово целуемся в полутемной раздевалке; чувствую, как падает на пол мокрое полотенце, чувствую его руки на своей талии… Краем глаза замечаю красно-золотую фигуру – в полуоткрытую дверь кто-то заглядывает. В следующий момент оглушительно хлопает дверь, и я слышу стук шпилек по истертому паркету.
– Кажется, нас застукали, – шепчу в губы Эдварду, не размыкая рук.
– Должно быть, уборщица. Не бойся, Кармен не станет болтать, – его руки скользят по моей спине, прижимают крепче.
Нет, золотоволосая женщина совершенно точно не может быть знойной испанкой Кармен. Скорее уж, главной сплетницей всея театра…
– Мне показалось, это Ири… – и прикусываю язык, обрывая себя на полуслове. У Гарпии патологическая любовь к синему; за эти месяцы я ни разу не видела ее в других цветах. Да что там, даже на той фотографии десятилетней давности она была в синем. А на женщине за дверью… красное платье, Господи, красное! – Ой, черт… то есть… Таня сегодня была в театре?
Смотрим друг другу в глаза. Каллен едва заметно кивает; даже при скудном свете, украденном из коридора, вижу в его взгляде самый настоящий ужас.
Таня здесь “своя”, ее без звука пропускают в служебные помещения. Конечно, она, устав ждать Эдварда, отправилась на поиски… и нашла.
Выворачиваюсь из объятий, с трудом переводя дыхание.
– Иди к ней, – черт, полотенце путается в ногах; неловко подбираю мокрую ткань, прижимаю к груди. Сейчас за дверью никого нет, но теперь как-то неловко стоять голой перед Калленом. Ну и что, что я почти отдалась ему секунду назад. Я же забыла… Теперь помню. И о нем, и о себе.
– Прости, если можешь… – уходит, не забыв прикрыть за собой дверь. Становится совсем темно, но почему-то не хочется искать выключатель. Как будто в темноте можно спрятаться от самой себя… Ощупью нахожу свои вещи, медленно одеваюсь, стараясь ни о чем не думать. Черта с два. Перед глазами стоит день, когда мы едем в театр отмечать мою победу; сияющие лица Тани и Дориана. Кто я после этого?
*
Таня сидела в опустевшей гримерной, нервно стирая черные полосы потекшей туши. Никто не должен был увидеть королеву плачущей, в особенности, ее фаворит. “Бывший фаворит,” – поправил себя Эдвард. – “Не в ее характере прощать”.
Она резко повернула голову к открывшейся двери – чересчур резко, необычно для нее… В бледно-голубых глазах дрожали слезы:
– Давно вы вместе?
Что, черт возьми, можно ответить на такой взгляд, чтобы не чувствовать себя последним выродком?..
– Мы не вместе. Просто… в голову ударило. Прости, если можешь.
Королева отвела глаза, судорожно сглотнула:
– Прежде чем ударит в следующий раз, вспомни, что ее мальчик – инвалид. И подумай, хочешь ли выбивать у человека последнюю землю из-под ног.
Каллен стоял, точно громом пораженный. Неужели ему дают право на следующий раз?
– Ты простишь? – Таня сосредоточенно искала что-то в сумке, левой рукой вытирая слезы. Попыталась было что-то ответить – видно было в зеркале, как дрогнули губы, – и не смогла, только замотала головой. И вдруг отбросила несчастную сумочку, как будто та всему виной, и тихо заплакала, закрыв лицо руками. Уже не королева, просто женщина, раздавленная его глупостью… Эдвард подошел и осторожно коснулся обнаженных плеч девушки.
– Уходи, – сквозь рыдания прошептала Денали. – Уходи, слышишь?
Хореограф заколебался: как сейчас ее оставить? Не дойдет же до дома… Впрочем, сейчас ей, наверное, и правда лучше побыть одной – успокоится, приведет себя в порядок и выйдет из театра уже в привычном образе. И он подчинился, бросив напоследок:
– Жду в машине.
Клубок темно-синей блестящей ткани на диване раскрутился, показалась золотоволосая голова и плечи Венеры; работа информатора учит находиться там, где тебя не просят, оставаясь незамеченной.
– Почему ты не прострелила ему башку? – осведомилась Ирина. – Ведь собиралась…
Да, собиралась. Кому, как не младшей сестре, знать, что Таня всегда носит в сумочке кольт – и стреляет, как Робин Гуд. Певица тяжело вздохнула:
– Не знаю. Не смогла, и все.
– У меня бы рука не дрогнула, – Гарпия перевернулась на бок, не заботясь о шелковом платье, закурила, стряхивая пепел прямо на пол. Классно говорить такие вещи, зная, что твой парень безупречно верен.
– Это ты сейчас так думаешь… – она тоже была уверена, что сможет.
…Русская эмигрантка Александра Денали воспитывала своих дочерей в роскоши и пороке, внушая им, что можно все – даже то, что запрещает церковь и Конституция. Она сама не брезговала никакими средствами для достижения цели, и к тому же приучала детей; цель всегда была одна – заработать как можно больше денег. Одного покровителя, средней руки вора, и мелких афер Александре не хватало – эта женщина окончательно утратила чувство меры, ее охватила “золотая лихорадка”. Закончилось все весьма прозаично – прознав о похождениях любовницы, ее господин застрелил и Александру, и маленького Василия, сочтя ребенка плодом измены. А девятнадцатилетняя Таня пустила пулю в лоб своему отчиму. В тот момент она не задумывалась о том, что, возможно, обрекает себя и сестер тринадцати и пятнадцати лет на голодную смерть или что похуже. Просто боялась, что этот ублюдок с большой пушкой сейчас и их пристрелит, не пощадит даже Ирину, самую младшую, свою родную дочь…
Повезло, что Эли, царь и бог района, за проституцию и наркотики готов был сжигать на кострах. В самом прямом смысле. Как через много лет поняла Сирена, Александру от расправы Каракурта спасала только порука ее мужа. Когда же люди старого паука пришли к Тане, обещая свою защиту в обмен на верность и готовность выполнять разного рода поручения, гордая девушка согласилась без колебаний – она твердо знала, чего делать не придется, а все остальное… почему бы и нет.
В мире, где вендетта считалась обычным делом, фразу “пока смерть не разлучит нас” понимали буквально – и верность становилась непременным условием выживания. Почти тридцатилетняя Таня принимала правила игры. Она сама хранила верность Эдварду и слепо ему верила…
Впервые в жизни Сирена недооценила противника.
И не смогла ничего сделать… хотя была в своем праве, даже на какую-то секунду сомкнула пальцы на оружии, оставалось лишь вытащить и нажать на курок… и отбросила сумку с пистолетом, как ядовитую змею. Щелкнуло что-то в мозгу: “Нельзя”.
И застрелить нельзя, и видеть рядом тошно… А им еще ехать домой вместе. И спать через стенку. Впрочем… Певица оглянулась на сестру – та все так же валялась на диване и курила. Ну правильно, Лоран поехал к семье и до утра не объявится, иначе бы младшенькая за сигареты не схватилась: он не выносит табачный дым. Отлично, значит, есть где переночевать. Женщина даже слегка улыбнулась, отправляя короткое сообщение: “не жди, ночевать буду у Ирины”.
========== Глава 35. Одна ночь. ==========
Эта квартира вроде бы досталась Тане по наследству от матери; впрочем, неважно. Главное – она жила здесь всю жизнь, ну, или большую ее часть, и не было вещи, которая не несла бы на себе отпечаток личности хозяйки; даже в воздухе дрожало ее дыхание.
На простынях, пропахших ее духами и сушеными травами – она всегда перекладывала белье мешочками с травами – Эдвард так и не смог заснуть. Смешанный запах мешал. Огромный, до самого потолка, фикус угрюмо пялился из своего угла. Танин любимец… она много лет его растила, очень им гордится.
– Что скажешь, Дреглин Хогни? – вполголоса обратился к нему Каллен. Имя зеленому исполину он дал еще в первую неделю – гигантское растение в пышных листьях действительно напоминало злого великана. – Обиделся?
Фикус, разумеется, промолчал.
– И правильно. Я сам на себя обижен. Но ведь невозможно прожить жизнь, ни в кого – ни-ни-ни – не влюбляясь, верно?.. Ну да, ты немного женщин видел, куда тебе понять. А за хозяйку и вовсе горой встанешь. Но понимаешь, какая штука – как магнитом меня тянет к девчонке в два раза моложе. Чуть не переспал с ней вчера, представляешь? – он умолк на некоторое время, вцепившись себе в волосы. – Сам жалею. Смотрел вчера в глаза Тане и чувствовал себя… Как будто, знаешь, ручную косулю застрелил… Эмили с мужем как-то раз на охоту ездили и увидели такого вот урода. Говорят, так прикладами отделали – на всю жизнь запомнит. Меня бы тоже стоило…
Дреглин Хогни, нахохлившись, размышлял над словами человека. Думал он тяжело и мрачно; от его раздумий в комнате как будто становилось трудно дышать. Эдвард закрыл глаза и отвернулся.
Попытался представить себя не здесь – в другой квартире, с другой женщиной, темноволосой и нежной, совсем юной… на простынях, пропахших не лавандой и жасмином, а чем-то фруктовым… кажется, персиком… в другой жизни, без тайн, недомолвок, говорящих взглядов…
А Таня будет сидеть в этой комнате, среди осколков разбитой в бессильной ярости посуды, задернув шторы, в компании одного лишь верного Дреглина. Не в ее характере прощать – неважно, чужое предательство или свои ошибки. Недостойно королевы распылять себя по случайным связям, слушаясь одного лишь тела, – а разум не позволит забыться в новой любви, боясь обжечься еще раз. Сколько лет она потеряет, зализывая раны в мрачном горделивом одиночестве?
А юношу-инвалида найдут мертвым. Много ли человеку надо, чтобы наложить на себя руки? Вполне достаточно – полгода жить в страхе и неизвестности, мечтая лишь о возвращении к любимой девушке, и вдруг узнать, что возвращаться некуда и незачем.
Долго ли простоит дом, построенный на костях?.. Да и кому он нужен?
Дисплей его мобильного показывал четыре утра, и все же Эдвард решился позвонить.
– Привет. Не разбудил?
– А стал бы звонить, если бы не был уверен, что я не сплю? – вернула вопрос Денали. – Нет, не разбудил. Мы тут ерундой маемся, пользуясь свободой.
Голос у нее был сухой, смертельно уставший. Без единой пьяной нотки. Он представил, как они сейчас “пользуются”: валяются на разложенном диване и режутся в карты, путая масти и даже не замечая этого. Примерно такую же картину застал бы случайный зритель, когда пришла весть о смерти Кейт и Гаррета, только игроков в ту ночь было четверо – грош цена мужчине, который оставит женщину наедине с ее горем…
– Слушай, – чуть мягче продолжила певица, – если ты все-таки что-то надумал, имей в виду – место хореографа останется за тобой. Если только сам уйти не захочешь.
– Думаешь, я с тобой только из-за твоих связей?
– Надеюсь, что нет, – тяжелый рваный выдох больнее слов ударил в ребра. – Просто прими к сведению. Не обижайся.
– Ничего, я заслужил.
Помолчали, слушая дыхание друг друга.
– Мне все же надо поспать, – наконец выдавила Таня. – Тебе тоже стоит. Если захочешь поговорить – с трех до пяти часов дня я буду в баре. Пока.
И повесила трубку.
*
Кто-то так и не сомкнул глаз за всю ночь, ворочаясь в мягкой постели, а кто-то, уткнувшись лбом в руль чужой машины, спал как убитый.
Дрейк, четыре года работая с псиониками, знал, что эти ребята могут после особенно сложной операции продрыхнуть двое суток. В этот раз он и сам вымотался знатно и, может быть, не разлепил бы глаз до полудня… если бы его не разбудила ужасная вонь. Снайпер с трудом выпрямился, ощущая, как ломит ноги и спину, заглянул на заднее сиденье. И очень тихо выругался.
Конечно, еще бы не воняло… Обнаженные руки Кайдан, сложенные на коленях, до локтей успели покрыться сливающимися фиолетовыми пятнами. Мертва, уже несколько часов мертва.
Инглэнд перевел взгляд на девушку слева – та сжалась на сиденье, закутавшись в его куртку. Конечно, холодно же в машине с выключенным обогревателем…
Она проснулась не сразу, пришлось довольно сильно ее встряхнуть. К счастью, мастер не нуждалась в объяснениях и сама все поняла, едва взглянув на труп. И лишь бесцветно вздохнула:
– Поехали в морг.
По дороге Дрейк то и дело бросал косые взгляды на отражение Сэм в зеркале заднего вида, но ничего особенного не высмотрел. Призрак все так же сидела, не меняя позы, все тем же отсутствующим взглядом смотрела в окно. Из машины она выходить не стала, предоставив мужчине возню с окоченевшим телом, документами и взятками эксперту.
Вернувшись, Инглэнд не выдержал:
– Ты что, гребанный робот?
– Нет. А что?
– Да тут как бы человек рядом с тобой умер, твой учитель и коллега, а у тебя ноль реакции. Как будто тебе плевать, есть Вирджиния на свете или нет. Я в ваши отношения не лезу, но как-то это… не по-человечески.
Это было грубо, похоже на нравоучение, и Сэм вполне могла бы послать его куда подальше. Напомнить, что он ей не отец и не имеет права учить ее жить… впрочем, нет, она свои мысли выражает проще и короче.
Зеркало заднего вида отразило сухие темно-серые глаза:
– Я не знаю, как реагировать.
По голосу снайпер понял, что она не прикалывается. Она действительно не знает, что делать и как себя вести, когда умирает близкий человек – просто до Вирджинии близких у нее не было… А та могла научить разве что сдержанности.
– Что, даже плакать не хочется? – она покачала головой:
– Не получается.
– Тогда накрась глаза.
– Что?
– Накрась глаза. Чем гуще и темнее, тем лучше. Моя первая девчонка всегда жаловалась, что грустные новости, по закону подлости, она узнает именно тогда, когда красиво накрашена, и слезы размазывают косметику. Правда, она была сентиментальной дурой и рыдала на всех мелодрамах…
Сэм пожала плечами и полезла за косметикой. Вслед за ее рукой из сумки вылетел белый квадратик… Поленившись нагибаться, девица примагнитила бумажку к себе на ладонь – и некоторое время внимательно разглядывала.
– Слушай, – нахмурилась, передавая находку водителю, – откуда я его знаю?
Фотография. Красивый блондин средних лет…
“Это личный врач господина Мейсена, сечешь?..”
Первое совместное дело после запоя. Мальчик с поврежденной спиной.
Раз Мейсена нет в живых, то и дать команду к освобождению пленника будет некому. Либо его пришьют, либо просто бросят с остатками еды в запертой квартире…
В этот раз все оказалось даже проще. Во-первых, маршрут они уже знали, во-вторых, обошлись без конспирации – бывший спецназовец просто расстрелял все видеокамеры.
Охранник у дверей нужной квартиры, услышав шум, успел приготовиться к нападению; два выстрела слились в один.
– Жить будешь?
– Буду, – простонал мастер, чью руку пуля раздробила почти до плеча. – Спасибо, что сбила ему прицел…
– Минус три за ночь – это слишком, – она помогла перетянуть поврежденную конечность своим поясом, вытерла руки о подол и склонилась над трупом охранника, ища ключ.
Дрейк искренне посочувствовал заложнику – при виде ввалившихся мастеров, перепачканных кровью и нестерпимо воняющих, бедняга, похоже, решил, что его убивать пришли. Как бы там ни было, он не сопротивлялся, только скрипел зубами от боли, спускаясь по лестнице; не пришлось бы его так мучить, если бы не чертова пуля.
Сэм устроилась за рулем; под ее руками “Тойота” неловко рванула с места.
– Потерпи. Больница рядом.
– Давай сперва дело закончим, – отозвался снайпер, неловко поправляя жгут. – Или сама справишься?
– Справлюсь. Эй, ты где живешь?
Парень съежился на заднем сиденье, не вслушиваясь в болтовню; пришлось повторить вопрос, чтобы он понял, что обращаются к нему. И еще раз – чтобы расслышать ответ, точнее, встречный вопрос:
– Зачем вам? Хотите убить не только меня, но и Беллу?
– Если бы хотели, вы оба уже на семь футов под землей лежали бы, – огрызнулся Инглэнд. – Говори адрес.
Калека смерил его злобным взглядом, но, решив чуваку с пистолетом не перечить, адрес назвать соизволил.
Кажется, он почувствовал себя лучше, когда снайпера высадили у знакомого травмпункта. Настолько лучше, что даже попытался напасть на девчонку-водителя…
…и почувствовал, как неведомая сила сжимает его шею.
– Не рыпайся, – спокойно предупредила Призрак, не оборачиваясь. – Или будет больно.
Остаток пути прошел без неожиданностей.
========== Глава 36. God, save me. ==========
Обычно после спектакля я сплю, как убитая, часов по десять-двенадцать.
Обычно после спектакля не душит ощущение-осознание, что лишь тончайшая грань – тоньше волоса, тоньше паутины – отделяла меня от смерти. Я не дышу жадно, полной грудью, стараясь надышаться на много лет вперед.
Обычно после спектакля у меня чистая совесть.
В этот раз – просыпаюсь в кромешной зимней тьме. Может быть и восемь, и девять часов утра, но почему-то мне кажется, что старенькие настенные часы показывают от силы пять.
Сон не идет. Но и нет желания вставать.
Потому что тогда мне придется двигаться ощупью, рискуя во что-нибудь влететь, упасть, заработать ушиб или растяжение. Или включить свет.
Не хочу.
Не буду.
Лучше останусь в постели.
Не знаю, как посмотрю в глаза Эдварду… никогда уже не смогу воспринимать его только другом и наставником, как раньше. Тело горело под его руками и губами, жаждало большего. Я вспомню свое отчаянное, безумное желание, едва увидев его. И мне будет стыдно за зов собственной плоти.
Не знаю, как встречусь с Дорианом. Возможно, он сразу все поймет, прочтет по лицу, и… что тогда? Устроит скандал с битьем посуды? Обольет молчаливым презрением, как в тот раз, после первой нашей серьезной ссоры? Выдержу ли я его молчание снова? Смогу ли жить с ним теперь, зная, что почти изменила – уже изменила в мыслях?
Почему-то думаю о Сильвере. Он в каком-то смысле мой второй отец… он спас меня, подарил жизнь заново. Благодаря ему я лежу сейчас в своей кровати, а не на столе в морге. Что бы сказал этот холодный строгий человек, увидев, как я обращаюсь с его даром?
