Текст книги "Танцевальная арена (СИ)"
Автор книги: Гексаниэль
Жанры:
Современные любовные романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
В этой красавице не было ни капли пошлости или агрессии, только сила, только безбрежная жажда жизни. Она отдавала слушателям всю свою душу, вкладывая ее в незатейливые слова:
– I am a woman in love
And I’d do anything
To get you into my world
And hold you within…
После выступления он подошел к ней и предложил выпить вместе; люди-тени зашевелились, некоторые, покрупнее, привстали со своих мест, готовые намылить наглецу шею. Но королева увидела в этом приглашении не просто желание развлечься, но отчаянную мольбу о помощи, пожалела и приняла.
Рассвет они встретили вместе.
Рядом с Таней тосковать и думать о смерти оказалось некогда: почти сразу нашлось место – старому театру нужен был хореограф; пусть пока без опыта работы, но “вы звезда, у вас есть что передать новому поколению…” Эдвард был достаточно умен, чтобы заменить мысленно эти невнятные объяснения на “Таня очень попросила”.
Повезло, что он смог найти общий язык с труппой и проявить себя неплохим педагогом; оценив его успехи, Таня набрала еще пару номеров – и совсем скоро в их теперь уже общей квартире раздался звонок, и звонкий девичий голосок осведомился, не набирает ли мистер Каллен учеников.
Джессика оказалось очень милой девушкой, напористой и целеустремленной. Год упорных занятий принес ей победу на конкурсе графства, а Эдварду – славу уже в качестве хореографа; прошло совсем немного времени, и в театр пришла совсем еще юная мисс Вебер…
Его ученицы хорошо показывали себя на престижных конкурсах, их охотно брали к себе прославленные театры, а о его постановках даже местная желтая газетенка писала лишь изредка. Поначалу этот диссонанс раздражал, однако вскоре до бывшего танцора дошло: театру вовсе не нужна известность, а Театральный клуб – нечто большее, нежели просто богемная тусовка. Все “в деле”: и неуловимый Гаррет, и Кейт, похожая на Медузу Горгону, и безумная Ирина, и Лоран с глазами колдуна. И Таня, как ни грустно это признать. И черт знает, сколько их еще, что они знают и в чем участвуют. Если он, Эдвард, не хочет смерти себе и своей женщине – нужно молчать, не проявлять лишнего любопытства и не светиться лишний раз. К слову, не стоит набирать больших групп – их труднее контролировать; достаточно проводить индивидуальные занятия.
Почему-то он был уверен, что стоит только захотеть уйти – и двери откроются; Таня не будет строить козней, не попросит знакомого бандита “разобраться”. Недостойно королевы. Вычеркнет бывшего любовника из жизни, вот и все. Но без ее жажды жизни, без сверкающего вдохновения, которым она щедро делится со всеми вокруг, не нужна никакая свобода.
– Доброе утро, – приветливо улыбнулась новая ученица, входя в зал.
– Доброе, – рассеянно откликнулся мужчина; встряхнул головой, прогоняя тяжелые мысли. – Хорошо выглядите.
– Правда? Спасибо…
Девушка, кажется, удивилась. Но, в самом деле, нельзя было не залюбоваться ее плавными, чуть ленивыми движениями, не задержаться взглядом на припухших губах; и как он раньше не замечал всего этого?
========== Глава 5. Возможно все. ==========
Самый страшный звук на свете – трель будильника.
Ненавижу вставать… По утрам я всегда чувствую себя так, словно под кожей у меня нет ни мышц, ни костей, один сплошной мед – тяжелый, тягучий, сладкий… и абсолютно неспособный двигаться.
Но надо собраться, встать, привести себя в порядок, идти на кухню, готовить завтрак.
– С добрым утром, – Дориан уже лежит на ковре, обложившись нотными листами, что-то сосредоточенно исправляет. Выглядит, как всегда, великолепно: лицо безупречно свежее, ни красных глаз, ни синяков… завидую черной завистью: у меня самой вид наверняка весьма помятый, ведь поспать удалось всего часа четыре. – Мы есть сегодня будем?
– Только не говори, что опять встал в шесть…
– Нет, отчего же, в половину, – со стоном запускаю в него подушкой. Она легкая, но все равно неприятно, тем более что резкие движения мистеру Грею противопоказаны, и отмахнуться он не сможет.
Ему вообще многое противопоказано, но если всему этому следовать – с ума можно сойти. Нельзя долго сидеть – дает о себе знать поврежденная спина; нельзя долго стоять из-за адской боли в ноге; нельзя поднимать тяжести, нельзя, нельзя, нельзя… “Можно тихо лежать, лучше в гробу,” – горько пошутил принц, услышав весь список запретов.
Покажите мне человека, который смирился бы – а мой Дориан вообще не из тех, кто следует правилам. Не знаю, куда привела бы его вечная тяга нарушать запреты, не будь той аварии… как иногда шутит Чарли, “скорее всего, в тюрьму”. Может быть. Но все сложилось так, как сложилось.
Еще сидя в инвалидной коляске, Дор начал заниматься музыкой, и сейчас вполне сносно играет на рояле. Во всяком случае, неплохо для ресторанного музыканта, но я-то и этого не могу… чувствую и понимаю музыку, легко перекладываю ее на движения, но перед клавиатурой чувствую себя слепым котенком, и нотные знаки для меня – китайская грамота. Вдвойне восхищаюсь принцем, за год научившимся читать ее, пусть медленно и по слогам.
Рабочий день – шесть часов непрерывного сидения, вместе с репетициями даже больше. Не представляю, как это, должно быть, больно, и не хочу представлять. Дориан возвращается глубокой ночью, и я просыпаюсь от шума воды за тонкой, как бумага, стеной; иногда даже за этим шумом можно различить рыдания.
И все-таки, именно он зарабатывает деньги для нашей маленькой семьи, пусть львиная их доля и уходит на мое обучение. Следит, как может, за порядком в квартире. И еще находит силы на меня; не помню ночи, когда осталась бы недовольна, а винтики в деревянной кровати приходится подкручивать довольно часто.
– И вот скажи мне, милый друг, – обращаясь к зеркалу в ванной, чувствую себя по меньшей мере мачехой Белоснежки, – как некоторые умудряются почти не спать и при этом выглядеть, словно майская роза?
– Есть для кого, – голос, правда, доносится не из зеркала, а из-за стенки справа, но в первый раз все равно стало жутковато. – Королеве нужно соответствовать.
– Ну да, королеве, – тщательно замазываю глубокие тени под глазами и нездоровую бледность, верные признаки бессонной ночи, расчесываю волосы, опять сбившиеся в воронье гнездо. Вид получается не то чтобы отличный, но вполне пристойный.
– А почему нет? Будущей королеве танца, – лестно, когда это говорит человек, зачеркнувший для себя слова “нельзя” и “невозможно”. На голове сразу появляется тиара Принцессы из Щелкунчика, сверкающая всеми огнями, – ну и что, что пока только воображаемая.
Вы еще увидите, на что я способна, мистер Каллен. Мне есть для кого надеть корону.
На занятия всегда хожу пешком; прогулка длиной в квартал бодрит.
– Доброе утро, – особенно приятно это говорить, если утро выдалось ясным и рука не занемела, всю дорогу держа зонтик. Не люблю дождь: холодно, мерзко, да еще под ногами скользкая грязь, на которой я обязательно растянусь… Природная неуклюжесть, увы, корректируется балетом не до конца. Родителей всегда удивляло, что на сцене я контролирую каждую мышцу, а дома врезаюсь во все косяки.
В общем, если мне везет, на улице хорошая погода, на голове воображаемая диадема, а накануне хватило времени не только на любовь, но и хотя бы на пять-шесть часов сна, сложно найти человека счастливее. Даже Каллен в один из таких редких дней расщедрился на комплимент; так-то от него за безупречно исполненный экзерсис* разве что улыбки дождешься, а тут вдруг выдал “хорошо выглядите”!
Улыбка у него тоже странная, чуть кривая; увидев ее в первый раз, я подумала, что чем-то его рассмешила, просто, как истинный джентльмен, мой наставник не смеется над дамой открыто. Но шли дни, недели, кривая усмешечка появлялась на лице учителя все чаще, вытесняя чуть сведенные брови, и постепенно вселила уверенность: я все делаю правильно, и с каждым разом все лучше.
Иногда Эдвард позволяет мне просто импровизировать – и минут десять-пятнадцать я танцую, как мне хочется, комбинируя элементы по своему усмотрению. Он потом поправляет, если что-то сделано не очень чисто, но в корне не меняет никогда.
– Знаете, а в вас и правда что-то есть, – улыбается Каллен после особенно удачного экспромта. – Фантазии, во всяком случае, хоть отбавляй. И на вас приятно смотреть, просто светитесь, когда танцуете.
Улыбаюсь в ответ. Я всегда танцую в первую очередь для одного человека, пусть его и нет сейчас в этом зале…
– Через три месяца состоится конкурс балета, где примут участие танцовщицы со всего Соединенного Королевства; вы бы хотели попробовать свои силы?
Да не подменили ли мне хореографа? Не этот ли человек утверждал, что я серость и посредственность, на которую он не собирается тратить свои драгоценные силы и время?
– Подумайте, мисс Свон, у вас есть шанс занять призовое место; в любом случае, вас заметят.
Очень сложно удержаться от шпильки:
– А говорили, ничего из меня не получится…
В кои-то веки он улыбается всем лицом. Даже почти не криво:
– В нашем мире возможно все, было бы желание и труд… И прошу прощения за все, что наговорил вам в первую встречу.
*
Мягкий золотистый свет люстр, огромные окна, завешенные под вечер винно-красными портьерами… Весь интерьер выдержан в красном и золотом. Бессмертная классика, будь она проклята.
Этот ресторан Ирина ненавидела. В частности потому, что именно здесь всегда назначал ей встречи старый каракурт, как называла босса вся котерия. За глаза, разумеется. По мнению самой Ирины, бедное животное не успело так сильно провиниться перед родом человеческим, чтобы его именем назвать такую падаль.
– Добрый вечер, – просипел знакомый голос совсем рядом; отвратительно длинные ледяные пальцы пробежали по обнаженной шее и плечам. На встречи с этим мерзким пауком ей приходилось одеваться так открыто, как позволяют приличия; не то чтобы она была против, но все же… это затрудняло ее задачу.
– Добрый, – кивнула женщина, когда старик соизволил сесть напротив. Она знала, что он все равно не увидит, но свита должна играть короля; сейчас в задачи свиты входило вести себя так, словно у короля нормальное зрение.
– Позволю себе заметить, что вы очень любезно предоставили возможность найти вас, – мерзко ухмыльнулся старик, явно имея в виду ее платье ядовито-синего цвета и намекая на дурной вкус. “Вот кто бы говорил!” – мысленно прокомментировала Денали эту изысканную гадость, покосившись на трехсантиметровые ногти босса, покрытые темно-красным лаком.
– Я предпочитаю закончить поскорее. Вы же понимаете, время позднее, а мне не стоит слишком задерживаться, чтобы не вызывать подозрений…
– Разумеется, – мерцающие светлые глаза, не мигая, впились в ее лицо, ритм речи и дыхания чуть изменился. – Что же, я внимательно слушаю. Какие настроения царят в котерии?
– Все те же, – почти прошептала гример лишенным красок голосом. – Лэнс до сих пор зол на вас за Лорана; сам Лоран потихоньку втягивается в работу. Его, правда, несколько не устраивает профиль заданий, но адаптация пока происходит в пределах нормы. Дрейк неадекватен, много пьет, с другими членами котерии не общается.
– Он стал бесполезен. Что ж, жаль, – бесстрастно заметил босс. – Его предшественник Рэй, помнится, продержался дольше.
– Вам известно, что я почти не застала Рэя, – старая мумия усиливала воздействие; Ирину бросило в жар, она чувствовала, как нагревается нитка каменных бус, вплетенная в волосы. – Мисс Чайлд вполне лояльна; ее воспитанница быстро адаптировалась к работе. Относительно Гаррета у меня сведений нет…
– Вот как?
– После дня рождения сестры я его не видела, – контролировать голос было трудно: камни раскалились добела, обжигая кожу.
– Плохо работаете, милая, – сморщенные старческие кисти, похожие на высушенных белых пауков, накрыли ее руки, скользнули к локтям. – Иначе вы бы знали, что Гаррет и Кейт мертвы.
– Вот как. Я не знала. Постараюсь в будущем не допускать таких промахов, – Ирина Денали в совершенстве владела своим голосом, но не лицом. Не когда в сердце вгоняют раскаленный прут. Хорошо, что босс ее не видит.
– Больше ничего не хотите мне сообщить?
– Нет, я сказала все, что хотела.
– Я несколько разочарован в вас; надеюсь, в следующий раз подготовитесь лучше. Сейчас я уйду, а вы посидите здесь еще немного. Вам принесут бокал белого вина; медленно выпьете, расплатитесь и только после этого пойдете домой. Вы будете помнить наш разговор, но рассказать сможете лишь о смерти вашей сестры.
– Что, если Лоран попытается воздействовать на меня?
– В ваших же интересах, чтобы не попытался; всецело полагаюсь на ваше женское обаяние и его доверие к вам.
– Конечно.
– До свидания, Ирина. До скорого свидания, – он исчез так же внезапно, как и появился.
– До свидания, Эли, – одними губами прошептала женщина, невидяще глядя в пустоту. Стиснула поданный официантом бокал и даже не почувствовала боли, когда острые осколки впились в руку.
Тебя, должно быть, и в ад потому не берут до сих пор, что черти от тебя взвыли. Думаешь, невозможно тебе противостоять? Ха… Поблагодарю Тори при встрече за ее камешки. Будь ты проклят, Эли, будь ты проклят. В этом мире возможно все. Даже ты смертен.
Комментарий к Глава 5. Возможно все.
*В данном случае разминка.
========== Глава 6. Cailleach. ==========
Время летит как бешеное; кажется, еще вчера я согласилась участвовать в конкурсе, а между тем прошло уже два месяца. Все ближе выступление, которое, возможно, раз и навсегда изменит мою жизнь.
Теперь мы вместе встаем до рассвета – от волнения почти не могу спать. Самое интересное, что днем после занятий глаза слипаются со страшной силой, спасаюсь только бесконечными литрами кофе, а ночью подолгу рассматриваю потолок…
На занятия тоже прихожу раньше. Не нарочно, просто так получается. В ногах как будто пружинки спрятаны, не могу сидеть дома. Просто не могу сидеть на месте, хочется двигаться, куда-то бежать, хочется скорее оказаться в танцевальном зале.
Эдвард снова перестал улыбаться, все чаще хмурится. Не понимаю, в чем дело, – я так стараюсь, оттачивая каждое движение по сантиметрам, что ему еще нужно? Мне почему-то кажется, Каллен уже сам не рад, что утвердил меня на конкурс. Во всяком случае, когда мы обсуждаем, что мне делать, как вести себя перед жюри, у него такое лицо… нет, не как будто лимон съел. Скорее, как будто случилось что-то очень печальное.
А может, это не имеет ко мне никакого отношения. Может, у него что-то случилось в семье, и ему вообще не до работы, а тут я со своим конкурсом… А что, похоже на правду. Во всяком случае, Ирина в последнее время тоже ходит как в воду опущенная, а они ведь почти родня.
Мы с “бездельницей” сблизились за эти месяцы, отчасти благодаря ее великолепному зерновому кофе – никакая растворимая бурда меня уже не держит. После занятий я подолгу торчу в гримерной, рассказывая о репетициях, о предстоящем выступлении. Она больше молчит и слушает, и кажется, ей действительно интересно. Не знаю, можно ли назвать это дружбой, но нам приятно проводить время вместе; надеюсь, что она так же рада меня видеть, как я ее.
Правда, я никак не ожидала, выйдя из дома на рассвете, заметить впереди знакомую небесно-голубую куртку.
Ирина идет ровным спокойным шагом, я же – почти вприпрыжку; довольно быстро догоняю ее. Она немного бледна, под глазами темные круги; улыбается, не глядя на меня. Неискренне.
– Рановато ты сегодня…
– Так ты тем более рано, – у меня в девять начинаются занятия, мне еще простительно прийти на час раньше, но зачем гримерше приходить к восьми? Чтобы читать? Так это вроде терпит; что мешало ей как следует выспаться, привести себя в порядок?
Красавица вздыхает, поднимает покрасневшие глаза:
– Не спала всю ночь, голова болела; дай, думаю, выйду пораньше, проветрюсь…
Вот оно что. Бедная…
– Хочешь, составлю тебе компанию? Времени-то действительно еще много… – Ирина молчит несколько секунд, раздумывая, затем медленно кивает. Кажется, ей и впрямь нехорошо, уж точно не до разговоров; молчу и стараюсь подстраиваться под ее тяжелый шаг. Верчу головой по сторонам: раз уж мы гуляем, почему бы нет? Обычно я вообще не смотрю по сторонам – только себе под ноги, по привычке, боясь споткнуться…
А здесь довольно красиво – много деревьев, покрытых пока еще нежной молодой листвой, старые дома из красного кирпича, невысокие, всего в три-четыре этажа… выглядят немного ненастоящими, но от этого становится даже уютнее. Как будто мы идем по страницам книги.
Около одного из домов стоит девушка с длинными, до пояса, рыжими косами, перед ней складной столик с какими-то украшениями; стоит, видимо, давно – и немного замерзла: сутулится, спрятав руки в карманы тонкой джинсовой куртки, усеянной стразами. Ей-то зачем подпирать стенку с самого утра, когда людей еще немного? Скоро, конечно, редкие прохожие сольются в толпу, но вряд ли кто-нибудь, спеша на работу, обратит внимание на продавщицу…
Ирина вдруг замедляет шаг, неуверенно кивает:
– Подойдем? – ну… почему бы и нет. Я равнодушна к украшениям, но, говорят, шоппинг улучшает настроение. Возможно, она сможет хоть немного отвлечься от своей головной боли… А от меня не убудет, постою рядом, полюбуюсь.
Продавщица приветливо улыбается, все так же засунув руки в карманы. На столике разложены фенечки, сплетенные из разноцветных ниток, кожаные украшения, заставляющие вспомнить Покахонтас, ожерелья и браслеты из камней. Вдруг замечаю, что товар лежит не под стеклом – просто так. И ни одного ценника…
– Извините, сколько стоит?..
– Сколько стоит что? – уточняет она. – Для каждой вещи цена своя. Выбирайте; можете взять в руки, примерить, если угодно… Если захотите, могу сделать украшение, подходящее лично вам, за отдельную плату, естественно.
– Говорят, изделия Тори защищают от дурного глаза, – вдруг подает голос Ирина. Я неопределенно пожимаю плечами: не то чтобы совсем не верю в мистику, амулеты и все такое, нет, у каждого артиста есть свои ритуалы, которые приносят удачу на выступлении… Просто эти безделушки, небрежно разбросанные по столику, не внушают доверия, да и мастер не выглядит особо сведущей. Но, наверное, не стоит говорить этого вслух – обидится еще… Из вежливости разглядываю витрину; Денали тоже смотрит без особого восторга.
В глаза мне бросается красный с золотом браслет:
– Вот этот – сколько?
– Восемнадцать пенсов, если можно, без сдачи,* – что ж, это не так уж дорого… Почему бы не купить.
Пока я роюсь в кошельке, выскребая мелочь, моя спутница спрашивает:
– А больше ничего нет?
– Минутку…
Краем глаза замечаю, как продавщица достает что-то из небольшой сумки, как это что-то быстро исчезает в необъятной сумке гримера. Восемнадцати пенсов у меня не оказывается; беспомощно поднимаю глаза на Тори:
– Извините, без сдачи не получа… – и замираю на полуслове – именно в этот момент она берет у Ирины деньги. Уже достаточно светло, чтобы можно было рассмотреть изящный маникюр, тяжелое кольцо на безымянном пальце… или на среднем? Как называется четвертый из семи?
Меня против воли передергивает, ноги сами отступают на шаг.
– Ná breathnú, – рука тут же исчезает; лицо девушки, без того бледное на фоне ярких волос, сереет от злости.
– Не смотри, – одними губами шепчет Денали. – И сделай лицо попроще.
Легко сказать. Это… это же…
– Deformity. Tá a fhios agam, – в ярких синих глазах стоят слезы, смысл ясен и без перевода. – Fág.**
Когда мы отходим на приличное расстояние, “бездельница” чуть поворачивает голову в мою сторону:
– Тебя не учили, что не надо пялиться на людей, как на жаб или привидения? – голос тяжелый, злой.
– Ты же видела. Это ужасно, – без сомнения, они знакомы, и достаточно давно, раз Денали не обращала внимания на эти отвратительные кисти, но не верю, что она сама реагировала по-другому, увидев их в первый раз.
– Я много чего в своей жизни видела, – Ирина смотрит куда-то вниз и в сторону. Почти немедленно возвращает разговор обратно к рыжей: – У Тори, кстати, очень красивые руки – часто дополнительные пальцы недоразвиты или вообще растут на основных…
– Не продолжай, – немедленно представляю себе эту картину – и чувствую, как к горлу подкатывает тошнота.
Весь оставшийся путь мы проделали молча.
– Вы на себя не похожи, – отмечает Каллен, глядя на меня. – Что-то случилось?
– Да так… глупости, – вообще-то, стоило отговориться какой-нибудь банальностью и встать к станку как ни в чем ни бывало… но почему-то я начинаю рассказывать об утреннем эпизоде. О том, что с раннего детства боялась уродов – бабушка говорила, что они, мол, приносят несчастье. О том, что, наверное, была неправа, но сейчас, когда конкурс на носу и нервы на пределе, вряд ли могла бы “удержать лицо”… – Вы тоже меня осуждаете, да?
– Ох, мисс Свон… – он качает головой, но упрека в лице не видно. – Давайте присядем.
И мы устраиваемся за расстроенным роялем в углу зала; Эдвард убирает свои вещи с пластмассового стула, сваливает их прямо на инструмент, освобождая мне место, сам же остается стоять.
– Белла, – впервые он назвал меня по имени, – вы как ребенок другого времени. Веке так в пятнадцатом несчастную Викторию точно ждал бы костер – красивое лицо, рыжие волосы, четырнадцать пальцев, да еще амулетами торгует, чем не ведьма.
– Вы ее знаете? – впрочем, чему я удивляюсь, похоже, в этих кварталах все со всеми знакомы.
– Вижу иногда, но дело не в этом. Дело в вас.
– И что же со мной не так? – честное слово, уже раздражает… Каллен начинает мерить шагами закуток: два шага туда – два обратно. Похоже на строчку “зигзаг” на маминой швейной машинке.
– Вы в Лондоне уже больше года, а со многими ли успели познакомиться? Просто ответьте на вопрос.
Задумываюсь, прикрыв глаза – отвлекает мельтешение. А в самом деле, если выкинуть совсем уж случайные знакомства вроде почтальона или продавца в бакалее, не так и много получается… Мисс Брендон, которая сдает нам квартиру; мой бывший хореограф, ребята из группы; сам Каллен; Ирина…
– Чуть больше десяти человек, а что?
– То, что вы живете, как в башне слоновой кости. Посмотрите, вы ведь даже с труппой не общаетесь! С одной стороны, это хорошо, конечно, но с другой… большой балет – это террариум, рядом с которым меркнет, пожалуй, даже бизнес. В нашем маленьком театре, занимаясь только со мной и только меня и видя, вы не можете это прочувствовать в полной мере. А совсем скоро – конкурс, состязание с лучшими танцовщицами Великобритании, и, быть может, приглашение на сцену Альберт-Холла или театра Принца Уэльского; другие люди, жесточайшая конкуренция, уроды и чудовища с насквозь гнилым нутром! – он резко остановился, упал локтями на крышку рояля, вцепившись себе в волосы. И голос вдруг стал тихим-тихим: – А вы ведьм из детских сказок боитесь… Не представляю, как отпущу вас туда…
– Не отпускайте, – сама не помню, как оказалась рядом, да это и неважно; кладу руку ему на плечо. – Хотите, я не буду участвовать? Просто останусь в вашем театре, в Театральном клубе…
Он смотрит на меня так, словно призрака увидел:
– Нельзя. И не заикайтесь об этом впредь.
Комментарий к Глава 6. Cailleach.
*В Англии в обороте монеты по 1 пенни, 2, 5, 10, 20 и 50 пенсов, 1 и 2 фунта.
**Не смотри.
Уродство. Знаю. Уходите.
Deformity по-английски тоже означает “уродство”, но я решила его все-таки не переводить.
Cailleach – ведьма(гаэл.)
========== Глава 7. Пари. ==========
Конкурс, конечно, проводится не в нашем театре – и вот приходится встать ни свет ни заря и ехать едва не на другой конец города.
Автобусная остановка, где мы договорились встретиться, пуста. Воздух еще прохладный, тоже не совсем проснулся, но хотя бы ветра нет… Сидим обнявшись – так теплее и приятнее.
– О, приветствую. Рад, что вы уже на месте, – к остановке быстрым шагом подходит мой наставник под руку с красивой блондинкой в черном. Она выглядит немного заспанной, и яркий макияж скорее подчеркивает сероватую бледность, чем скрывает. Тихонько радуюсь, что не одна, по крайней мере, выгляжу как привидение.
– Вы Белла? – женщина, улыбаясь, протягивает мне руку. – Меня зовут Таня. Эдвард много о вас рассказывал, говорил, что вы очень упорны и талантливы; ему определенно везет с ученицами.
Глаза Дориана вспыхивают радостной гордостью. Каждый комплимент, адресованный мне, принц воспринимает почти так же, как если бы хвалили его самого.
– Не сочтите за грубость, но все же, почему вы здесь?
– Мне будет интересно посмотреть на результат его труда, – Таня с улыбкой смотрит на спутника, он немного нервно улыбается в ответ.
Подъехавший автобус почти пуст, всем хватает места. Мы с Калленом сидим рядом; он полушепотом дает мне последние наставления. На сиденье за нами Таня кемарит, прижавшись лбом к стеклу; Дориан сидит, опустив голову, чтобы не сбивать меня. Помогает слабо – даже не видя его лица, чувствую кожей волны угрюмой злобы. Хорошо, что сегодня все выступают с одиночными программами, нет, правда, – не то от этой ненависти автобус бы расплавился. Вот именно поэтому терпеть не могу с ним ездить.
Становится немного легче, когда наша маленькая компания разделяется и мы с Эдвардом уходим готовиться к выступлению. Он не отходит ни на шаг, даже когда вроде бы все сказал. Даже в кулисах, за несколько минут до моего выхода, стоит рядом.
– И вот еще что… помни, что вчера за тебя пил весь театр.
– За меня?.. – Господи, они же меня совсем не знают! С чего бы устраивать банкет?
– Конечно, за меня больше, – неохотно признается Каллен, – но и за тебя тоже. Иди и покажи всем, чего мы стоим.
“Не посрами Театральный клуб,” – почему-то мысленно перевожу я. Не посрамлю.
Мой выход.
Смотрю в переполненный зал. Страшновато, черт… Заставляю себя видеть только тех, кого хочу видеть прямо сейчас – и зал пустеет, остается лишь маленькая группка где-то у стены.
Рене и Чарли. Их здесь нет, но я-то вижу. Они далеки от балета, но уже сейчас гордятся мной. Им неважно, стану ли я примой Ковент-Гардена, – для них я всегда лучше всех.
Дориан. Больше всего на свете он хотел бы сейчас стоять на сцене вместе со мной, вся его ненависть – тому козлу, гнавшему машину со скоростью света. А мне – его надежда и любовь, его воля к победе.
Таня. Она видит во мне в первую очередь Эдварда, результат его трудов. Она хочет гордиться своим мужчиной.
Эдвард. Если вспомнить наш последний разговор… я для него птенец, вылетающий из гнезда. И теперь он с тревогой наблюдает за моим первым полетом.
И я танцую только для них, не видя никого больше, не чувствуя тяжести колючей золотистой пачки, осевшей на талии. Я – последний теплый ветер, я – листопад посреди золотой осени, согретый мягким отцветающим солнцем. Постепенно растворяется и сцена, и оркестр – вокруг меня осенний лес, над головой – слепяще-синее небо. Словно и правда оказалась в сказке… Даже застыв в заключительном арабеске под финальные ноты, еще не могу спуститься не землю.
Ухожу за кулисы как в полусне. Смотрю на других девушек, но не могу даже оценить, как они танцуют, каковы мои шансы на победу. Сейчас все кажется таким неправдоподобно-прекрасным… таким совершенным, Господи! На что я вообще надеялась, приехав сюда?
Под конец всех участниц приглашают на сцену под бурные овации. Нам всем вручают букеты из красных роз и белых лилий; чтобы скрыть волнение, внимательно разглядываю цветы.
Третье место. Мисс Меган… как ее фамилия? Голос конферансье звучит слишком громко, не могу разобрать… Изящная невысокая девушка подходит к трибуне и склоняется в реверансе, прежде чем принять награду.
Второе место. Мисс Анжела Вебер. Невольно вспоминаю, что она тоже была ученицей Каллена пару лет назад. И сегодня она была по-настоящему великолепна.
Первое место… на весь зал звучит мое имя. Выхожу на подгибающихся ногах; кто-то из спонсоров конкурса целует мне руку. Ведущая в сверкающем золотом платье вручает мне награду; букет мешает взять как следует тяжелую золотую фигурку. Скорее бы уйти отсюда…
В кулисах Эдвард принимает мою ношу и улыбается:
– Ты просто чудо. Я тобой горжусь.
Уходит, оставляя меня переодеваться и приводить себя в порядок, а эти слова эхом отдаются в черепе…
У выхода нас уже ждут. Сияющая Таня обнимает Эдварда, пока мы с принцем целуемся взахлеб. Только сейчас понимаю в полной мере – мы победили! За это, черт побери, надо выпить!
– Тогда едем в театр, – с энтузиазмом подхватывает Каллен. – Там уже наверняка все извелись в ожидании. Сейчас позвоню им, велю достать портвейн.
Автобус полон, мы вчетвером с трудом втиснулись в угол. Но ехать веселее, чем утром, – напряжение отпустило, и мы вовсю обсуждаем конкурс, то и дело принимаясь хохотать, хотя вроде бы не с чего. Смешит все, даже просьба кондуктора вести себя потише.
*
Театр пил, гулял и радовался победе своего хореографа и его ученицы – немного по-дурацки, как всегда бывает, когда на столе слишком много спиртного, но искренне.
В это время приватный клуб, где проходил банкет учредителей танцевального конкурса, соблюдал лживую утонченность манер и умирал от скуки.
Чарльз Мейсен с некоторых пор не выносил банкеты и приемы. Если быть точным, со времен развода.
Не то чтобы он чувствовал себя белой вороной, вовсе нет. Он давно научился плевать на чужое мнение. И ему, в конце концов, решать – приходить одному или в сопровождении дамы.
Просто невольно пробуждались воспоминания: не так давно переступал он пороги закрытых клубов под руку с очаровательной женой, чья улыбка, казалось, приносила солнечный свет и свежий воздух в душные темные залы.
Не так давно? Скоро пять лет…
Ушла, не взяв ничего из прежней жизни, кроме телефона дочери. Впрочем, много ли дали ей эти цифры, уже в то время опустившаяся наркоманка редко навещала свою квартиру в Мэрилебоне и еще реже снимала трубку. А вскоре и вовсе сгорела заживо в каких-то гаражах на окраине, так что звонить стало некому и незачем. Вспоминая те страшные месяцы, бывший муж и отец отчаянно завидовал своему телохранителю – лучше не иметь вовсе, чем иметь и потерять. Конечно, он бы скорее дал вырвать себе язык, чем признался в этом, – не хватало завидовать мерзкому уроду и его проклятью. Не хватало дать бесцветным глазам Эли еще одну причину сверкать злобным превосходством… хватит снисходительного взгляда Аро Вольтури.
Вот он сидит на кожаном диване, до тошноты удовлетворенный жизнью; по левую руку – красавица-жена с плечами и грудью столь совершенными, что бриллиантовое колье смотрится почти неуместно; по правую – Маркус, его кузен, мрачный меланхолик и, по слухам, наркоман. Говорят, воскресить в нем жизнь может лишь героин… или чья-то смерть. Да, Маркус большой любитель кровавых игрищ.
Итальянцы берут бокалы вина с низкого столика, женщина отщипывает несколько ягод от виноградной грозди.
