Текст книги "По собственному желанию...(СИ)"

Автор книги: Галина 55

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

– Кстати, а где Ромка? – встрепенулся я, только сейчас вспомнив о друге.

– Мне пришлось его выгнать.

– Что? Почему?

– Болтал много, Сашке физиономию начистил. Нужно было дать понять, что я по другую сторону баррикад, вот и пришлось выгнать. Но главное, что он взял для анализа кусок простыни с кровью. Я ему уже позвонила и мы все обговорили. Сыночка, на самом деле все гораздо хуже, чем ты можешь себе предположить. Папа… ты не злись на него, не надо… папа поверил Кире. Но и это не самое страшное. Вот Ромочка сделает анализ и папе мы все сумеем доказать. А вот то, что между нами и Воропаевыми, пробежавшая полгода назад черная кошка, превратилась в зияющую пропасть – вот это ужасно.

– Мама, о чем ты сейчас говоришь? О какой пропасти? Твой сын подлец и насильник. И это самое страшное.

Мама посмотрела на меня с таким ужасом, словно до нее только сейчас дошло, что я натворил. Как потом выяснилось, вовсе не потому она на меня так смотрела, но я не стану забегать в своем повествовании вперед.

– В общем так, Андрюша. И отец, и Кира с семьей считают, что ты должен объявить ее своей невестой. Тогда конфликт будет исчерпан. Я тоже считаю, что это наилучший выход. Объявить невестой – это еще не жениться, а время мы выиграем. Вот когда у нас будут все доказательства…

Но я маму уже не слушал. Да, вот же он, выход – жениться на Кире, и всей своей жизнью попытаться наладить ее жизнь. Сделать ее счастливой! Жить только для этого! Тогда, может, я и смогу посмотреть в глаза людям…

– Мама, а Кира где?

– У нас, в комнате Ольги с Юрой.

– А ты не могла бы позвать Киру сюда, – я впервые взглянул в глаза матери с того момента как осознал, кто я есть.

Мама отшатнулась. Не знаю, что уж она увидела в моем взгляде, но я ясно расслышал: – И за это они ответят. Конечно, Андрюша, я сейчас позову ее…

Комментарий к

*Евгений Лукашин – герой фильма Эльдара Рязанова “Ирония судьбы, или с легким паром”. Эта его фраза стала популярной и цитируемой.

========== Часть 5 ==========

Последний гвоздь в крышку моего гроба был вбит, когда я увидел Киру. Она спускалась к скамейке опустив голову. Худенькая, ссутулившаяся, вся какая-то понурая и несчастная, и даже ее походка, походка балерины, всегда пружинящая и гордая, стала семенящей и нетвердой. Я вскочил, пошел ей навстречу.

– Ты хотел меня видеть? – едва слышно спросила Кира, когда я поравнялся с ней, и подняла голову.

Вот тут последний гвоздь и был вбит. Нос у Кирюши был распухшим, а под глазом был кровоподтек, пока еще не очень бросающийся в глаза, но уже начинающий расплываться. Я скрипнул зубами и перевел взгляд на ее руки, нервно теребящие пуговички на кофточке. На запястьях тоже начинали проступать синие пятна.

Я больше был не в силах нести груз своей вины, закрыл лицо руками, опустился на скамейку и заплакал. Кира оказалась великодушной, невероятно, нереально великодушной. Вместо того, чтобы возненавидеть меня, как я того заслуживал, вместо того, чтобы отомстить, она обхватила мою голову руками, прижалась ко мне со спины и заговорила тепло и участливо.

– Андрюша, не нужно плакать, я сама виновата, я же весь вечер провоцировала тебя. Улыбалась тебе, заигрывала с тобой. Ты просто выпил лишнего, вот и произошло то, что произошло. Не плачь, слышишь?

Это было так великодушно с ее стороны, что у меня перехватило дыхание. Я всегда считал, что у девчонки нет ни души, ни сердца, ни ума, ни порядочности, а она оказалась святой.

– Кира, я не знаю, что мне сказать, что мне сделать, чтобы хоть как-то загладить свою вину. Я готов понести любое наказание. Я готов сесть в тюрьму, я на все готов, только скажи, что я должен сделать?

– Андрюша, что произошло, то произошло. Даже если тебя не просто посадят, а расстреляют, то чем мне это сможет помочь? Ничем! Если это тебя утешит, то могу тебе сказать, что я даже рада, что именно ты стал моим первым мужчиной. Да, совсем не так, как я об этом мечтала, но все же…

– Ты об этом мечтала? – я был не в силах что-либо понять.

– Ты разве не замечал, что я с детства бегала за тобой?

– Нет, я замечал только… – я прикусил язык, не хотелось добавлять ей страданий, —…что мы не очень ладили.

– Да ведь все было оттого, что я хотела обратить на себя твое внимание. Поэтому и жаловалась на тебя, поэтому и вредничала. Ты ведь меня совсем не замечал, если я не доставляла тебе неприятностей. Вот я и старалась, как могла, – Кира улыбнулась сквозь слезы. – Знаешь, как я тебя ревновала ко всяким другим девчонкам? Ужасно!

– Я что, нравился тебе?

– Нет не нравился, это намного глубже и не в прошедшем времени. Я тебя любила и люблю. Я думала, что все пройдет, мы же так долго не виделись. Но не прошло. И никогда не проходило. Я же ни с кем не встречалась, вообще ни с кем. Хотя от молодых людей отбоя не было. А мне они все были неинтересны, и вчера я поняла почему. Как только увидела тебя, так и поняла, почему мне никто не нужен. Потому, что мне нужен ты, и только ты.

– Кирюша, неужели ты сможешь меня простить?

– Я тебя уже простила, глупенький. – Она встала со скамейки и подняла меня за руку. – Я же знаю, что ты не нарочно. Что ты не такой, что ты добрый и честный.

Мне захотелось ее обнять, прижать к себе, показать, что я никогда и никому не дам ее в обиду, но я очень боялся это сделать. Во-первых, я мог быть ей неприятен после всего, что натворил, а сейчас в ней говорит только стокгольмский синдром, а во-вторых, она могла решить, что таким образом я хочу избежать наказания.

Она и здесь оказалась на высоте! Уж не знаю, как Кира уловила мое желание и мою нерешительность, только она сама попросила меня:

– Андрей, обними меня, пожалуйста. Мне так нужно понять, что я нужна тебе не только потому, что ты был пьян, а в доме не было других женщин.

Я прижал Кирюшу к себе, стал гладить ее по волосам.

– Конечно же, ты нужна мне. Ты посмотри, какая ты красивая, умная, добрая. Как ты можешь быть не нужна мне? Ты мне очень нужна. – я прислушался к себе. Ничего! Не то, что возбуждения, вообще ничего, сердце даже не ускорило свой бег. Ничего, кроме чувства вины, благодарности за прощение и страха, да, да, именно так, страха, панического, животного страха, что могу ранить ее этим своим «ничего», я к ней не испытывал. Чтобы не дать Кире почувствовать насколько она мне безразлична, я поспешил с предложением руки и сердца. – Кирюша, ты выйдешь за меня?

– Андрюша, я очень хочу за тебя замуж, но только если ты сможешь по-настоящему полюбить меня, а не из чувства вины, – она и здесь была благородна.

– Мы можем начать встречаться, чтобы узнать друг друга поближе, а если у нас все будет хорошо, то мы сможем объявить о своей помолвке. А потом пожениться.

– Я тоже так считаю, Андрюшенька. Но мои родители, Сашка и твои родители настаивают, чтобы мы объявили о помолвке как можно быстрее. Они считают, – тут Кира снова опустила голову, – что только ты во всем виноват и должен отвечать за свои поступки. Понимаешь, папа очень боится за мою репутацию. Говорит, что, – краска залила ее лицо, – что я могу и забеременеть, а потом все будут высчитывать сроки.

– Ну, и чего ты опустила голову? Твой папа абсолютно прав, я тоже так считаю. Мы ведь можем объявить о помолвке, и начать встречаться, чтобы получше и поближе узнать друг друга.

– Правда? – лицо ее озарилось каким-то внутренним, сияющим светом. – Спасибо, Андрюша. Ты сейчас посиди здесь, я же понимаю, каково тебе идти в дом и смотреть в глаза моим родителям и Сашке. Я сама все улажу, скажу им, что и я виновата в случившемся, что ты не убегаешь от ответственности и даже согласен на объявление о помолвке. Они остынут, отойдут и через пару дней мы вместе сможем с ними встретиться. Как тебе такой вариант?

Она еще спрашивала! Да, конечно же, я был двумя руками за такой вариант. Господи! Как же мне повезло! Кира просто святая.

– Ты приедешь сегодня ко мне? Нам надо начать узнавать друг друга.

– К тебе? Куда это, к тебе?

– Мне родители подарили квартиру к окончанию учебы. Так что ты можешь за мной заехать без страха встретиться с моими родными, и мы куда-нибудь сходим.

– Кирочка, давай завтра. Мне сегодня нужно будет еще со своими родными утрясти все вопросы. И с Ромкой повидаться.

Я даже не понял, как это получилось. Вот стояла улыбающаяся, нежная девушка, а вот она уже плачет и очень злобно говорит.

– Андрей! Роман оскорбил меня. Оскорбил очень сильно и при моих родителях, а когда Саша за меня вступился, он избил моего брата. Как ты можешь даже говорить при мне об этом человеке? Если мы вместе, если мы жених и невеста, если ты, и правда, чувствуешь свою вину, ты не должен продолжать свою дружбу с этим человеком.

Я растерялся. Нет, конечно, моя вина перед Кирой… и все такое… Но Ромка? Ромка – это друг! Ромка – это тот человек, на которого я всегда мог положиться. Я не мог предать друга. Но я его предал. Рассудив, что пока… пока… успокою Киру, скажу, что не буду видеться с Романом, а потом все как-нибудь само рассосется.

Так началась эпоха компромиссов и сделок с собственной совестью…

Сейчас, прокручивая ту сцену у пруда, мне хочется мысленно поаплодировать Кирюше, вскричать устами одного из героев Островского «Ах, какой актер пропадает». Ведь все, все, до последней мелочи было продумано и сыграно на высокопрофессиональном уровне. И эти белоснежные тонкие, нервно теребящие кофточку, пальчики тоже. Ей нужно было показать мне свои синяки, и она их показала. Не выпячивая, не демонстрируя нарочно, но так, чтобы я мог увидеть всю глубину моего падения и ужаснулся монстру, сидящему во мне, и возжелал тут же, немедленно искупить свою вину.

О, в своей игре Кирюша дошла тогда до самых высот цинизма!

========== Часть 6 ==========

POV Андрей Жданов

Кира ушла, а я остался сидеть на скамейке опустошенный, сломленный и благодарный. Благодарный Кирюше настолько, что попроси она тогда мою жизнь, я отдал бы ей ее дважды не думая. Я все вспоминал и вспоминал наш разговор с Кирой, все прокручивал его в голове по кругу, с каждым новым витком находя все больше и больше подтверждений ее доброте, всепрощению и тактичности. Единственное, что меня неприятно резануло – это даже не то, как и что она говорила о Ромке, каждый имеет право на свое мнение, а то, как молниеносно она из котенка превратилась в гиену.

Разболелась голова и очень захотелось пить, но идти в дом я так и не осмеливался. Нужно было позвонить Ромке, поговорить с ним, но я понятия не имел где мой мобильный. Солнце палило нещадно и я переместился в тень под дерево, прилег там и уснул.

– Андрей, Андрюша, просыпайся, пошли в дом, – выдернул меня из сна мамин голос. Никого не хотелось видеть и я малодушно решил еще хоть чуть-чуть оттянуть время, прикинуться спящим. – Андрей, не притворяйся. Я же вижу, что ресницы дрожат. Пошли в дом, не волнуйся, Воропаевы уехали. Правда, хотели оставить тут Кирочку до завтра, наверное, чтобы ее еще раз изнасиловали, – хмыкнула мама, – но мы с отцом пресекли их попытки навязать нам невестку в дочки.

– Мама, ну, зачем ты так? Ты просто не знаешь, какая Кира благородная, и как она со мной разговаривала. Она простила меня, мама. Она даже часть моей вины на себя брала.

– Бедный мой мальчик, Такой взрослый и такой маленький, такой умный и такой глупый, мой мальчик. Быстро же ты сломался. Андрюшенька, послушай меня внимательно. Ты сейчас пройдешь в дом через заднюю дверь и сразу поднимешься в свою комнату. Папа пока не хочет тебя видеть, но я уверена, что это ненадолго.

Я понимал отца, я бы тоже вряд ли захотел его видеть если бы узнал, что он оказался насильником, и все равно было очень больно. А вот маму я понять не мог. Почему она, зная все, что произошло, так добра и ласкова со мной, почему злится на Воропаевых, а не на меня? Но это, наверное, потому, что я не женщина и не мать, чтобы понять такое.

– Андрюша, я принесу тебе поесть и мы обо всем поговорим. Наверное, давно нужно было поговорить, а мы с папой все оберегали тебя. Вот и дооберегались.

– Я не понимаю, о чем ты?

– Для этого нам и надо поговорить, чтобы ты понял о чем я. Потом мы должны будем дождаться Романа и только затем все станет ясно.

– Мама, я обещал вечером быть у Киры.

– И не надейся. Никакой Киры на ближайшие дней десять не будет.

– Почему?

– А сам не понимаешь? Мне не совсем удобно говорить с тобой об этом, но видно придется. Я очень внимательно осмотрела все постельное белье на кровати Киры, там даже следа спермы нигде нет. А она утверждает, что ты был без презерватива.

– Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

– Что никого ты не насиловал, что никакого секса у тебя, да и вообще ни у кого, на этом постельном не было. Но если у Воропаевых появится образец твоей спермы, то я не знаю чем кончится все эта история.

– Мама, что за ерунду ты говоришь? Что за бред?

– Бред? А тебе не показалось странным, что бедная, несчастная, изнасилованная девочка, уже на следующий день после изнасилования зовет насильника в свой дом? Нет, не странно?

– Она меня любит, давно любит, она сама мне призналась. Да и стокгольмский синдром еще никто не отменял.

– Андрей, я могу простить тебе все, даже твое мнимое изнасилование, но тупость мне простить очень сложно. Короче, вот уже с полгода Юрка пытается выжить отца из бизнеса вообще, а тебя с работы в «Зималетто». Если бы у них был образец твоей спермы, у нас бы уже сегодня не было компании. Так что спать с Кирой в ближайшие две недели ты не будешь. Я понятно изложила?

– Нет. А может, это с перепоя я ни черта не понимаю?

– Тогда иди к себе, принимай ванну и пей апельсиновый сок, папа лично надавил целый графин, а я пойду разогревать тебе обед. Потом поговорим подробно. Да, Андрюша, и звонить Кирочке не нужно. Все объясню потом, – и мы разошлись в разные стороны.

Часа через полтора, когда я был уже не только отмокшим в ванной и напившимся сока, но и пообедавшим, мне позвонила Кирюша. Я только хотел ответить, как мама выхватила трубку у меня из рук.

– Да, деточка.

– Маргарита Рудольфовна, я могу поговорить с Андреем?

– Кирочка, у него сейчас врачи.

– Ой! А что случилось? Может мне приехать?

– Нет, детка, ну что ты. У него алкогольное отравление, ему было очень плохо, пришлось вызвать бригаду медиков. Они взяли у Андрея анализ крови, еще какие-то анализы и мазки, а сейчас поставили капельницу. Спасибо тебе, Кирочка, я бы на твоем месте сразу в милицию пошла, а ты его пожалела, еще вон и о его здоровье волнуешься. О такой невестке только мечтать можно. Нам всем очень повезло с тобой.

– Ну, что вы, Маргарита Рудольфовна, я просто очень его люблю. Очень, очень.

– Да, детка, я поняла. Уйдут врачи, я тебе перезвоню.

– Спасибо.

Марго швырнула выключенный мобильный так, словно именно он был виновником всех ее бед. Потом резко встала и пошла мыть руки, при этом она что-то бормотала про себя.

– Мам, ты чего?

– Ничего, ощущение, как будто испачкалась.

– Зря ты так, мамуля. Ты просто перепутала жертву с палачом.

– Знаешь, Андрюшка, если человеку нравится страдать, то никто у него этого святого права отнять не может.

В комнату ворвался Ромка, он был потрепан, а на локте у него висел Женя, наш охранник.

– Простите, Маргарита Рудольфовна, мы пытались его задержать, но… не калечить же его было и не стрелять.

– Евгений, с какой стати вы пытаетесь задерживать наших гостей?

– Как? Так вы же распорядились не пускать.

– Я? Когда?

– Ну, я сам слышал, как вы его выгоняли. А потом, когда я ворота открывал для Киры Юрьевны, она передала вашу просьбу не пускать Малиновского.

– Женя, я вас поздравляю.

– С чем?

– Вы уволены.

– За что?

– Во-первых, за то, что выполняете распоряжение чужих людей, а во-вторых, за то, что выполняете их плохо. Вы обязаны были спросить у меня, действительно, я отдала такое распоряжение, или нет. Но если уж вы решили этого не делать, а поверить Кире на слово, то почему Роману удалось пройти?

– Виноват, Маргарита Рудольфовна. По обоим пунктам виноват.

– Женя, я хочу, чтобы вы поняли, вам доверена не только безопасность самого дома, но и наши жизни.

– Я понимаю. Никаких обид.

– А если понимаете, то ступайте и будьте так добры, работайте впредь на совесть. Считайте, что получили первую и последнюю желтую карточку. Следующая – красная.

Мама дождалась пока за охранником закроется дверь, выждала еще пару секунд и выглянула в коридор, там было пусто.

– Паранойя, – пробормотала она, – Ромка, есть хочешь?

– Еще как!

– Тогда быстренько все на кухню, я соберу еду, а вы потащите ее к пруду. Там и поговорим.

========== Часть 7 ==========

POV Андрей Жданов

Когда мы расселись на лужайке у пруда, мамуля выложила провизию, и Ромка усиленно заработал челюстями.

– Ромка, ты мне только скажи, ты принес результат? – Роман кивнул, достал из кармана сложенный вчетверо листок и передал маме. Мама посмотрела, пожала плечами. – Ничего не понимаю.

– Вава скажал, что тут квовь двух видов, – прошепелявил Ромка с набитым ртом.

– Как это?

– Шеловешеская и швиная.

– Я ошиблась, думала, что будет только свиная. Видно, ей, и правда, Сашка нос разбил прямо в комнате. А ребята где?

– Они с охранниками беседуют, – Роман проглотил последний кусочек, налил кофе и сыто откинулся с чашкой на траве. – Маргарита Рудольфовна, может, объясните нам хоть что-нибудь.

Мама задумалась. Может, решала с чего начать, а может, прикидывала, что нам рассказывать можно, а что не следует. Мы не мешали. Ромка достал сигарету, прикурил ее и с наслаждением сделал первую затяжку, а я покусывал травинку и думал, что очень скоро передо мной откроется завеса тайны и мне нужно будет решать, что делать. Наконец, мамуля начала свой рассказ.

– Мальчики, надеюсь, что вам не нужно рассказывать историю «Зималетто», вкратце расскажу, как мы пережили один из кризисов. В общем, в начале августа девяносто восьмого Паша с Юрой взяли кредит, заказали ткани для новой коллекции и успели их не только оплатить, но и получить в тот же день. Более того, они успели купить… не помню какое количество объемного гипюра, и тоже его получили. И зарплату швеям выдали как раз накануне дефолта. Это было чудом, чудом которое позволило не только выжить компании, но и подняться на совершенно другой уровень. Однако, было одно «но»… именно тогда и пролегла первая трещина в партнерских отношениях.

Мама тяжело вздохнула.

– Я до сих пор не могу в себе разобраться на чьей стороне я тогда была. Нет, громогласно я, конечно, поддерживала Пашу, но и Юра приводил очень убедительные доводы. И, когда мы оставались с папой наедине, я пыталась доказать ему, что Юрий прав.

– Мама, а можно по сути?

– Да, Андрюша. Вот представь себе, что сегодня ты за триста условных единиц, покупаешь три метра ткани, сегодня же у тебя просят еще двести этих единиц за пошив платья. И ты тут же их платишь. А уже на завтра эта же ткань стоит три тысячи условных единиц, а пошив две тысячи. Но ведь ты уже все оплатил, правда, сыночка?

– Ну, да.

– Более того, ты уже и ткани получил, и раскроить, и пошить платье тебе уже успели. По новым расценкам осталось только настрочить гипюр. Добавим еще тысячу условных единиц. Во сколько платье обошлось тебе? В полторы тысячи, правильно? А продаешь ты его уже не за пять тысяч, как собирался, продаешь ты его уже за пятьдесят.

– Тетя Рита, так это же прекрасно!

– Мы все тоже так решили. Впали в эйфорию. А вот Паша…

– Он стал настаивать, чтобы «Зималетто» поделилось прибылью с поставщиками тканей и швеями? – догадался я.

– Да, Андрюша. Папа тогда пытался убедить Юрия, что если мы этого не сделаем, то хозяин ткацкой фабрики вынужден будет просто закрыться. К сожалению, папины доводы не были услышаны. И ладно бы это бы кто-то абстрактный.

– Они закупили ткани у дяди Сережи? – я начал понимать весь ужас выбора.

– Да.

– Стоп, вы о чем? Я-то не в курсе.

– Ромка, помнишь я прилетал в Москву на похороны? – Малиновский кивнул. – Их было трое друзей – папа, дядя Юра и дядя Сережа. Они вместе учились, потом вместе открывали бизнес. Всегда поддерживали друг друга в самые тяжелые времена. А потом…

– Сережа повесился, – перебила меня мама.

– Как? Говорили же, что у него инфаркт был.

– Говорили, – мама горько усмехнулась, – мало ли что говорят. Ты знаешь, – сейчас она обращалась только ко мне, – самое ужасное, что я где-то была согласна тогда с Юрой. Это бизнес, кому повезло, тот молодец, а кому не повезло – значит, такова судьба. Проснулась я от этой спячки, когда Марина, жена Сережи позвонила мне. Она кричала что мы можем радоваться, что с сегодняшнего дня она вдова, обвиняла нас в смерти Сережи, проклинала нас всех вместе с детьми, я в ужасе бросила трубку.

В глазах у мамы стояли слезы.

– Марина пережила Сергея всего-то на год.Вот у нее, действительно был инфаркт. А папа тогда сказал мне такую фразу, что Юра, мол, по трупам пойдет не задумываясь, и что точно так же, как он предал Сергея, он когда-нибудь предаст и нас. Как в воду глядел… Где-то полгода назад Юра вдруг заговорил о том, что нам пора подумать о разделе «Зималетто», аргументы выдвинул такие, что наши дети, мол, не ладят между собой, и если мы полюбовно не разделим бизнес, то начнется война между Андреем и Сашей за пост президента, или за раздел бизнеса. Аргументы были очень убедительны. И тут снова вмешалось «но». Только на этот раз этих «но» было несколько.

– И какие? – Ромке нетерпелось подойти к сути.

– Во-первых, за кем останется раскрученная торговая марка? Как вы понимаете, ни Паша, ни Юра не собирались добровольно оставаться на бобах.

– Мама, но ведь весь первоначальный капитал на раскрутку был нашим! – Я еще помнил, как мы ютились в двушке вместе с бабушкой, в ее квартире, потому что папа тогда продал нашу четырехкомнатную квартиру в самом центре и все деньги вложил в бизнес. Да еще и бабушка свои «похоронные» отцу отдала. А у Воропаевых тогда гроша за душой не было.

– Ты прав, сынок. Но это мы сейчас оставим в стороне. Во-вторых, и вот тут начинается самая суть моего рассказа… Ох, что-то мне не по себе. Андрюша, принеси-ка нитроглицерин.

Я вскочил, побежал в дом, быстренько схватил мамину аптечку и рванул назад, про себя отметив, что по дому ходят какие-то посторонние люди, но, видно, ничего страшного не происходит, раз отец их сопровождает и при этом мило о чем-то с ними беседует.

– Держи, мам. А что за люди в доме?

– Какие люди, Андрюша?

– Маргарита Рудольфовна, это Слава с ребятами.

– Понятно. Об этом потом, сыночка. На чем это я остановилась?

– На втором «но», на сути.

– Да, точно. Значит так… где-то в то же время, чуть более полугода назад «Зималетто» начало терять клиентов, желающих закупать нашу продукцию, зато у «Фонтаны», я надеюсь вы знаете, что это наши конкуренты, непостижимым образом начали появляться лекала Милко всех последних коллекций. И многие наши клиенты…

– Мам, ты хочешь сказать, что дядя Юра…? Да ведь это диверсия! А зачем ему?

– Не понимаешь? Он решил отжать у папы бизнес. Любыми путями! Любыми! Он не несет убытков, «Фонтана» ему платит, и платит хорошо.

– Но это точно?

– Да, папа провел расследование, как раз на следующем Совете директоров все должно всплыть. И Юрий ответит за все. Своими акциями ответит, или сядет.

– А причем тут я и моя, как ты говоришь, подстава? Хотя я пока в этом не уверен.

– Ты знаешь какой нюх у Юрки? Как у бигля! Он унюхал, что Павел ему не доверяет, что будет скандал, и что он может все проиграть. Если бы у тебя что-то было с Кирой, хоть что-то, хоть какой-нибудь намек на близость и это можно было бы доказать, уверяю тебя, что они настояли бы на вызове милиции, а потом Юрка бы просто-напросто забрал у отца «Зималетто» за закрытие дела. Теперь понимаешь?

– Мама, а почему же вы тогда не настояли на вызове милиции? – я чуть не плакал.

– А как ты думаешь, Андрюша, почему?..

========== Часть 8 ==========

POV Кира Воропаева…

Я любила его всегда. Сколько помню себя, столько его и любила. Я прекрасно отдаю себе отчет, что это была и есть не любовь, а болезнь – обсессия – навязчивое, мучительно-сладкое влечение, как наркотик. Иначе меня не накрыл бы с головой абстинентный синдром, а по-простому – ломка, когда он уехал в Лондон.

Все эти умные слова про обсессию и абстиненцию я узнала, к сожалению, не из книжек и даже не из интернета. Я узнала их в Питере, где я, увы, не училась, а лечилась в одном мерзостном домике у речки Пряжки. К сожалению, результатов это не дало никаких, как я любила Андрея, так и люблю, вернее болею им. Правда, попыток суицида я больше не совершаю, а для родителей это главное.

Попытаюсь все описать, а вдруг мне удастся самой во всем разобраться, или, может, хоть что-то понять.

Мне тогда года четыре было, может, чуть-чуть больше или меньше, Сашка с Андреем играли в карты, а я точно знала, что за это их могут наказать, потому что уже наказывали. Я хотела играть с ними, неважно во что, возиться с машинками, строить лего, играть в те же карты, да что угодно, только бы не сидеть в одиночестве. И я сказала им, что пожалуюсь маме, что они опять играют в эти картинки, если они не поиграют со мной. Сашка только шикнул на меня, ему всегда попадало меньше, а Андрей скривился, посмотрел на меня так, как будто хотел меня придушить и спросил во что я хочу играть. Я хотела, чтобы он покатал меня на конике.

Вот тут все и случилось… Я забралась к нему на шею, уселась там поудобнее, Андрей держал меня за ноги, чтобы я не упала, и ходил по комнате. Мне это показалось неинтересным.

– Прыгай! Давай прыгай и кричи «иго-го».

– А больше ты ничего не хочешь?

– Прыгай! А то расскажу маме!

Андрей стал прыгать и кричать «иго-го», мне стало весело, я засмеялась. Так продолжалось довольно долго, может, минут пять, а потом он устал и перестал подпрыгивать, тогда я вцепилась в его уши и начала сама прыгать на его шее, и вдруг… Это была вспышка, горячая волна накрыла меня, мне стало трудно дышать, но было так хорошо, как никогда до этого не было. При этом я вцепилась в его уши с такой силой, что он закричал от боли. А я замерла, как истукан, не в силах пошевелиться.

Психиатр много позже объяснила мне что именно в ту секунду и началась моя болезнь. Физиологически все объяснялось очень просто, подпрыгивая, я терлась о шею Андрея своими гениталиями, в какой-то момент произошла физиологическая разрядка. Это, конечно, не было полноценным оргазмом, но для меня, маленькой девочки, это удовольствие было настолько сильным и ярким, что мне хотелось повторять его снова и снова. И несколько раз мне это удалось. Я сделала для себя вывод, что удовольствие тем сильнее, чем больнее этот момент я делаю Андрею, и чем громче он кричит.

Я пишу все очень-очень честно. Мне важно было самой себе во всем признаться. Слава Богу, я смогла себе признаться в главном. Осталось еще чуть-чуть.

Я начала третировать Андрея, подсматривать за ним, шантажировать его. Мне стало необходимо, чтобы он, испугавшись того, что я наябедничаю, согласился поиграть со мной в лошадку. Если мне удавалось в момент моей разрядки сделать ему больно, я уже не шла его закладывать, если нет, то я чувствовала себя удовлетворенной не до конца. И тогда я жаловалась, смотрела, как его наказывают, и мне становилось хорошо.

Так продолжалось года два, а потом я стала достаточно большой для того, чтобы со мной продолжали играть в лошадку. Вот тут у меня и началась обсессия, я раз за разом возвращалась мыслями к тому, как я подпрыгиваю на шее у Андрея, как дергаю его за уши или кусаю и как мне потом хорошо. Я пыталась заменить «лошадку» своими руками, я пыталась ерзать в седле своего велосипеда – все было не то, даже если и была разрядка, то в тысячу, в миллион раз слабее, чем с Андреем, как с объектом, которому еще и больно было, который еще и кричал.

Я понимала, что со мной происходит что-то постыдное, старалась скрыть это ото всех. Мне было плохо, очень плохо, а Андрей этого даже не замечал… И тогда родилась «любовь-ненависть». Все, что было связано с самыми прекрасными ощущениями – это Андрей, все, что связано с самым постыдным – это тоже он. Мой детский мозг не справился с таким противоречием и я начала делать вещи, которые должны были доказать всем, и прежде всего мне самой, что я нормальная.

Я стала тенью человека, который даже не подозревал о том, что стал моим мучителем и спасителем одновременно. Если мне удавалось подсмотреть за ним в душе и дать волю своим рукам, и получить разрядку, то я немедленно наказывала его, за то, что я делала что-то постыдное. Например, я вполне запросто могла тут же прибежать к маме и сказать, что Андрей меня напугал, вышел из душа голый и я тако-о-ое видела, что мне сейчас стыдно.

Годам к двенадцати-тринадцати я до самозабвения любила Андрея и так же самозабвенно его ненавидела, за то, что он меня не замечал, а если замечал, то только с одной мыслью – открутить мне голову. Я ведь сегодня ему не соврала, я, действительно, делала все возможное и невозможное, чтобы он меня заметил. Он мог сделать из меня свою рабу, а сделал свою мучительницу. Понимаю, что он даже не предполагал, что со мной происходит. Но в моем воспаленном мозгу он, и только он, был виновным за все, что со мной происходит.

Я пыталась избавиться от наваждения. Честно! К моим четырнадцати годам, когда мальчики табунами ходили за мной, я выбрала одного парня постарше и внешне чем-то похожего на моего Андрея и переспала с ним – ни-че-го! Вообще ничего! Мне не только не было хорошо, мне было противно. Потом был второй и третий… С тем же нулевым, нет, не нулевым, скорее отрицательным результатом.

А когда он улетел в Лондон, я поняла, что мне все равно не выжить, жизни, где вообще нет Андрея, я себе не представляла, и я решила уйти. Я не играла, не устраивала спектаклей, я просто не хотела больше жить.

Написав записку, где я обвиняла с своей смерти Андрея Жданова, я выпила две упаковки маминого снотворного. Последней моей мыслью перед тем, как я уснула, чтобы больше не просыпаться, была сладкая, мучительно сладкая мысль о том, что его накажут, а может даже и посадят. Я специально не уточняла в записке в чем его вина. Пусть думают все, что угодно вплоть до самого мерзкого.

Все получилось не так, как я хотела. Среди ночи со свидания пришла Кристина, увидела пену на моих губах, и подняла на уши весь дом.

Очнулась я через двое суток в частной психиатрической клинике, где уже через день психиатр с ненавистным именем Андрей вытащил из меня под гипнозом весь анамнез моей болезни. Родителям стало ясно, что Андрей ни в чем не виноват, а меня подсадили на транквилизаторы.

Я смогла жить, дышать, улыбаться, учиться. Я почти не вспоминала Андрея, тем более, что у нас в доме это имя было под запретом, а о том, что со мной произошло никто и ни разу мне не напомнил.