Текст книги "По собственному желанию...(СИ)"

Автор книги: Галина 55

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

========== Часть 1 ==========

POV Андрей Жданов

Уже два года прошло с тех пор, как случилась вся эта история. Всего два года… Целых два года…

Жил-был на свете идиот. Симпатичный такой, лощенный, харизматичный, в меру богатый и успешный, обожаемый противоположным полом, ненавидимый заклятым другом. Амбиций и власти у идиота было на десятерых, а вот талантом, выдержкой, умением выслушать другого, умением сопереживать, а главное характером, твердым мужским характером, наш недогерой был напрочь обделен. Звали его, Жданов Андрей Павлович. Что, это имя вам кажется похожим на мое? А это и был я.

Все началось одним солнечным летним утром, когда отец не смог больше управлять такой махиной, как наша компания «Зималетто», возраст, знаете ли, здоровье, опять же, не богатырское, вот он и решил выйти на заслуженный отдых. А поскольку до Совета директоров еще было целых четыре месяца, то папа, назначив меня временно исполняющим обязанности президента, отправился на покой. Его секретарша, Инга Сергеевна, едва дождавшись ухода шефа, тут же подала заявление на увольнение. Оно и понятно, тетке почти под шестьдесят, давно отдыхать пора.

Ну, а мне, соответственно, тут же понадобилась секретарша. Да не абы какая, а умная, со знанием минимум двух иностранных языков, компьютера, ну, и желательно, банковских систем. Я вызвал к себе Георгия Юрьевича, это наш начальник отдела кадров, высказал ему все свои пожелания касательно кандидатуры своей будущей секретарши, и больше к этому вопросу не возвращался, вплоть до той поры, как Жорик принес мне тоненькую синюю папку.

– Нашел? – спросил я его.

– А как же! Умница, красавица, – он сладострастно почмокал губами и передал мне в руки личное дело кандидатки.

– Комсомолка, спортсменка, – по инерции продолжил я, и заорал, увидев фотографию Виктории Клочковой. – Это же Вика! Ты кого мне подсовываешь?

– Как кого? Это не девушка, это ошеломиссимо! Образование! Она закончила МГИМО! МГИМО кончила!

– Это подруга Киры! Помогаешь установить за мной круглосуточную слежку? Ты еще у меня в кабинете жучки порасклеивай.

– Ну, какие жучки? У нее образование – супер!

– Да у нее неоконченное образование, я бы даже сказал, что у нее не начатое образование, – я аж зубами заскрипел от возмущения. – Гера! Что ты делаешь? А?

– Хорошо… Хорошо! Есть и другие кандидатуры. Пожалуйста, прошу, любуйтесь, – оскорбленный в лучших своих чувствах, Жорик достал из-за пазухи еще несколько тоненьких папок, и гордо покинул мой кабинет.

Сейчас самое время объяснить, от чего меня ни при каком раскладе не устраивала кандидатура, предложенная мне начальником отдела кадров. Даже если бы Клочкова и впрямь была образованной и семи пядей во лбу, я не хотел бы видеть ее в своей приемной. Да, Викуся была яркой, возможно даже красивой, но какой-то специфической, кукольной красотой, эффектной, но ограниченной и недалекой. Но даже не это делало ее столь нежелательным элементом, сидящим у самой двери моего кабинета.

У Клочковой был еще один, даже не недостаток, а порок – она была лучшей подругой моей невесты, Киры Воропаевой.

Моей невесты… Кирюшу я помню столько, сколько помню себя. Холодная, эгоистичная, мнящая себя центром мироздания Кира, была младшим ребенком в семье папиного друга и компаньона, Юрия Александровича.

***Она всегда мне мешала жить. В детстве, на даче, которую наши родители снимали для всех вместе, стоило нам с Сашкой, ее старшим братом и моим заклятым другом, собраться прогуляться к речке или куда-нибудь еще, как Кирочка устраивала скандал родителям и нам приказывали взять ее с собой.

А когда я придумал отличный бизнес и мы с Сашкой стали зарабатывать немалые, по своим детским потребностям, деньги, Кирюша шантажировала нас разоблачением, если мы не купим ей вначале куклу, потом кроватку этой кукле, потом коляску, а потом, когда я пригрозил ей, что просто напросто ее отлуплю, и на этом все кончится, она все-таки сдала нас с Сашкой. С садистским удовольствием сдала, а потом еще подсматривала за тем, как нас «учили жизни». А получили мы по первое число! Вернее я один получил…

А зря… Родителям похвалить бы меня за такую коммерческую жилку, увы… до сих пор на заднице шрам от пряжки ремня, которым угостил меня тогда отец. Сашка наказания избежал, как и его дражайшая сестричка, он вначале попользовался плодами моего восьмилетнего гения, а потом перевел на меня все стрелки. Правда ни пистолета, ни радиоуправляемого танка, купленных Воропаеву на мои деньги, он мне так и не бросил в мою виноватую физиономию.

Хотите знать, что я придумал в свои восемь лет, и как умудрился в те далекие годы заработать? Ну, слушайте…

Недалеко от нашей дачи в Подмосковье, находился молокозавод. Они принимали у населения пустую тару от молока. Одна пустая бутылка стоила тогда пятнадцать копеек. К своему несчастью, всю пустую тару они складывали в специальные ящики на заднем дворе завода, который, к нашей великой радости, не был огорожен ни колючей проволокой, ни еще какими-либо приспособлениями, предназначенными для охраны эдакого добра. Сторож тоже никогда не посещал это забытое Богом место. А мы посещали, я и Сашка. Уж больно легко одну доску забора можно было отодвинуть. Дальше вам все понятно?

Ну, конечно же, мы экспроприировали пустые бутылки, отмывали их у колонки до хрустального блеска, а потом сдавали молокозаводу его же тару, только с другой стороны. Со стороны фасада. В удачный день нам удавалось обработать до трех ящиков, в каждом из которых было по двадцать бутылок. Вот и прикиньте, какими мы были богачами.

Сейчас я вспоминаю, что на территорию завода всегда, почему-то, лазил я, Сашка стоял за забором и принимал у меня тару, в любую минуту готовый сделать ноги.

В этом была вся суть братика и сестрички. Вам я рассказал только об одном эпизоде.

К своим пятнадцати годам я успел прочно возненавидеть эту сладкую парочку, благодаря которой из моей головы напрочь выбили всяческое желание нет, не к авантюрам, к тому, чтобы открыто проявлять любую инициативу. Я, конечно, продолжал искать приключения на свою задницу, но уже втихаря от Сашки и Киры и прочих правильных мальчиков и девочек.

У меня появился свой собственный друг, Ромка Малиновский. Такой же авантюрист, как и я. Вот когда Сашка начал локти кусать. За все свои прегрешения он был не только отстранен от участия в наших проделках, мы вообще его перестали замечать. И никакие родители уже не могли заставить меня дружить с Сашкой, тем более брать его куда-либо с собой. Ни на даче и ни в городе.

Я раз и навсегда вычеркнул этого гаденыша-предателя из списка рукопожатных для себя людей. Его сестрицу вычеркнуть навсегда из своей жизни, увы, не получилось.

Киру я ненавидел люто, совсем не так, как ее брата. Того я просто не замечал, или посмеивался над ним. А Киру… О, мне было за что ее ненавидеть. Выкуренная за домом первая сигарета, выпитый первый стакан портвейна, первые неловкие поцелуи с девчонкой из Подмосковья – все это превращалась в дикий скандал с родителями, которым Кирюша успевала рассказать о моем прегрешении с невероятным, фантастическим преувеличением. До сих пор не могу понять, как она умудрялась всегда оказываться в нужном ей месте и в нужное время, чтобы подглядывать за мной и за Ромкой.

***Так продолжалось долго, слишком долго. До самого моего отбытия на учебу в бизнес-школу Лондонского Университета, занимающую первое место в списке мировых бизнес-школ. Отец готовил себе и Юрию Александровичу преемников вот мы с Сашкой и поехали в Лондон. Мне было все равно куда, лишь бы подальше от дома, наверное именно поэтому я и поступил. Легко поступил, играючи. А Сашка получил не первый, но весьма ощутимый щелчок по носу, ему пришлось возвращаться в Москву не солоно хлебавши. Его маменька захлопала крыльями и Сашку «поступили» в МГУ.

Мне было на это плевать. Я наслаждался свободой! От родителей и от Воропаевых, всех вместе и каждого в отдельности.

За пять лет учебы, в Москве я побывал всего несколько раз, даже на рождественские и летние каникулы домой не ездил, вот как мне было хорошо в Лондоне. Иногда ко мне приезжали родители и я был, как ни странно, искренне рад их видеть. Наверное взрослел. А еще меня довольно часто навещал мой друг и оруженосец, повеса и бабник, соратник по детским шалостям и совсем не детским забавам, Роман Малиновский. Он изучал менеджмент и маркетинг в одном из ВУЗов Москвы, и мы с ним точно знали, что по окончании учебы нас уже ждут в компании «Зималетто».

Оглядываясь назад, я понимаю, каким я был счастливчиком. Восемь лет, долгие восемь лет в моей жизни совсем(!), вообще(!), напрочь(!) не было Киры Воропаевой. Сперва, когда я бывал в Москве, у нее были каникулы и она куда-нибудь уезжала. Потом, когда я вернулся из Лондона, она училась в Питере. Так Всевышний даровал мне годы счастья.

***А потом я попал в тюрьму… И вот как это получилось.

Четыре года назад мама отмечала одну юбилейную но не круглую дату, ей исполнялось… впрочем неважно сколько. Важно, что отец подарил ей красивый огромный загородный дом и, что именно туда и собрались все друзья родителей со своими семьями, чтобы поздравить мамулю с днем ее рождения…

========== Часть 2 ==========

POV Андрей Жданов.

Можете не сомневаться, что и Воропаевы заявились на мамин юбилей всем семейством, в полном составе и даже больше. Сашка вошел в дом под руку с невестой. Она была очаровательна. Хрупкая, нежная, с глазами невинного младенца и стыдливым румянцем на бархатных щечках, с голосом, напоминающим пение ангелов. Все так и ахнули, стали поздравлять Сашку, отхватившего эдакий бутон. Сам виновник переполоха раздувался от гордости. Заметив меня, он взял свою спутницу под локоток и продефилировал мимо, едва кивнув мне чуть заметным наклоном головы. Правда его спутница повела себя несколько иначе. Поравнявшись со мной она подмигнула мне одним глазом и чуть заметно улыбнулась. Этого никто, кроме меня не заметил, а я умел беречь честь своих бывших любовниц.

Хоть убейте меня, ее имя я вам не назову, она сейчас замужем за одним денежным мешком и он абсолютно уверен, что женился на самой скромной, самой невинной и чистой девушке в мире. Давайте назовем ее… ну, скажем… Полинька, раньше так часто звали прелестных барышень.

Посадить Сашку в лужу публично мне не стоило ничего, достаточно было всего лишь не заметить, как нежная, хрупкая кисть руки его невесты потянулась к высоком стакану с толстым дном на треть заполненному семидесяти пяти градусным ромом «Bacardi 151». Кому, кому, а мне было хорошо известно, что бы произошло потом. Не раз и не два за те три месяца, что мы почти не вылазили из постели, мне приходилось вытаскивать девочку из полицейского участка. Так что о ее милой привычке материться, устраивать публичный стриптиз и бить все, что попадалось ей под руку (например физиономию полицейскому), даже после меньшего количества промилле алкоголя в крови, мне было известно не понаслышке.

– Полинька, мне будет только в радость, если ты опозоришь Сашку, но сегодня день рождения моей матери. Успеешь надраться вне стен этого дома, – шепнул я ей на ухо, перехватывая стакан.

– Дюша, я соскучилась. Когда ты ко мне приедешь? – запел ангельский голосок не оборачиваясь ко мне и почти не разжимая рта.

– У тебя есть жених, my precious.

– Дюша, – Поли капризно надула губку, – ты придешь, или мне выпить?

Да какое мне дело? Хочет пить, пусть пьет, я еле-еле развязался с ней в свое время, не хватало еще, чтобы я, спасая Сашкину задницу, бросился на амбразуру? Прошу прощения, но я Андрей, а не Александр… Матросов, чтобы закрывать своей могучей грудью амбразуры из которых стреляют по Воропаеву. Все, что я мог бы для него сделать, это навести прицельный огонь, дабы не мучился. Ах, если бы не мамин юбилей…

– Если выпьешь, точно не приеду.

– А если нет?

– Подумаю.

– Я буду ждать, – все так же, не разжимая губ, произнесла Полинька голосом ангела.

Вот так я и ходил за ней весь вечер, перехватывая все стаканы, бокалы и рюмки, к которым тянулась ее маленькая, шаловливая ручка. Ну и, соответственно, опрокидывая содержимое всех этих стаканов, бокалов и рюмок в себя.

Периодически я натыкался на Киру. То взглядом, а то и услышав ее заливистый смех прямо рядом с собой, когда они с Ромкой вспоминали наше детство и отрочество. Один раз она даже схватила меня за руку, говоря Роману при этом: – Не понимаю, как я могла быть такой врединой, как могла отравлять жизнь таким красивым и милым мальчикам? Надеюсь, что все забыто, и мы сможем стать друзьями? – Кира взлохматила нам волосы, Ромке одной рукой, а мне другой. Ромка довольно благосклонно воспринял ее жест, начал даже заигрывать с ней, а я по старой и доброй привычке шарахнулся от нее. Мне стало не по себе, так холодно и пристально она посмотрела на меня, но гораздо неприятнее мне стало, когда в ее взгляде появилось обожание. Она словно кричала: – Ты будешь моим!

«А вот и фигушки!» – подумал я. Чего, чего, а Кирюшу в роли моей пассии пусть даже на ночь, мне хотелось меньше всего.

Нет, прежней лютой ненависти к ней не было, хотя я честно попытался отыскать в себе хотя бы отзвуки своей детской и подростковой злости на эту, ставшую красавицей девчонку. Пытался отыскать и не находил. Я ее больше не ненавидел, по крайней мере до следующего утра, она была мне даже не неприятна. «Ну, мало ли, – думал я, – какими вредными бывают люди в детстве, может у нее произошла переоценка ценностей и сейчас из нее получился очень даже приличный человек». Только проверять мне этого не хотелось, хотелось держаться от Киры как можно дальше.

Сейчас мне даже кажется, что и Полинька была частью их плана. Собственно говоря, а почему бы и нет? Вполне могли нанять сию даму, для того, чтобы я укушался в зюзю. Ведь это я познакомил в свое время Сашку с ней. Может у них что-нибудь тогда и было, и Сашка вполне мог и сам знать о ее неадеквате и представить, что я в курсе особенностей поведения Поли. А уж в том, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы мамин юбилей не превратился в публичный скандал, Воропаев был уверен на сто процентов. А иначе как объяснить, что всегда пьющая только водку девушка, на сей раз хваталась то за ром, то за виски, то за коньяк, а то и за шампанское, от которого у нее была изжога. Хваталась, хваталась, да ни разу и не выпила…

Вы верите, что такое возможно? Я – нет! Уверен, что уж если кто-то захочет выпить рюмку-другую во время застолья, так хоть весь Скотленд-Ярд подключай для слежки, все равно не уследишь.

В общем, лучше бы я никак не среагировал и дал ей напиться. Скандал все равно разразился, правда виновником его был уже я. Единственное утешение – свидетелями этого скандала были всего лишь мои да Кирины родители. Да еще Ромка Малиновский.

Видит Бог, сейчас я точно знаю, что я не был ни в чем не виноват. Но тогда… Тогда я был уверен, что я последняя сволочь, дерьмо и насильник. А как же? Все доказательства были мне предъявлены. И не только мне. И от того, что я ничего не помнил, вина моя меньше мне не казалась.

Небось хотите знать, что же произошло? А я расскажу, все, как на духу. Я ведь в самом начале моего рассказа вам сознался, что я амбициозен, властолюбив, с напрочь отсутствующим органом, отвечающим за умение выслушать другого, умение сопереживать, да еще и обделенный твердым мужским характером, так что скрывать мне нечего. Ну, не сознался я сразу, что я еще и дурак, так сейчас сознаюсь в этом. Какая разница когда подписывать «чистосердечное»?

Ну, так что? Вам все еще интересно? Да? Тогда слушайте…

Последнее, что я помню из того злополучного вечера – руку Полиньки потянувшуюся за бокалом «Хереса». Все… дальше провал…

Утром меня разбудил чей-то дикий крик. Я долго не мог понять кто кричит, почему кричит не один человек, почему вообще кто-то кричит, а главное, что случилось. Голова раскалывалась и глаз было не разодрать. Потом я услышал протяжный вой своей матери: – Андрей, что здесь произошло? – и следом за ним плач Ольги Никифоровны Воропаевой: – Юрочка, вызывай скорую. Кирочка без сознания.

Затем чья-то жалостливая рука сунула в мою руку стакан с какой-то шипучей гадостью, кислой на вкус, и я, наконец, смог приоткрыть глаза. Лучше бы я ослеп еще ночью…

========== Часть 3 ==========

Итак… я открыл глаза… Только я все равно не буду вам описывать, что я увидел. Тут и трезвому разобраться, что к чему было непросто. Куда уж мне, с такого-то ерша, да еще на понижение градуса. Пожалуй, это был первый и последний, по крайней мере пока, раз, когда умереть было много легче, чем попытаться что-нибудь понять. Единственное, что я запомнил – белоснежные ноги и кровь. Это все. Сразу после этого видения, я снова отключился, решив, что ничего страшного, обычная «белочка». Бывает.

Поэтому я уступаю место у мольберта Ромке. Пусть он вам все опишет. Во-первых, потому, что он был трезв и разумен, во-вторых, потому, что он все наблюдал со стороны, без моего ужаса и паники, ну и, наконец, в-третьих, потому, что Ромка не соврет не слова, это я субъективен, а ему-то чего? Не он же чуть под суд не пошел.

Ну, что, Роман Дмитриевич, берите кисти и холст, пишите свою картину. Я даже название придумал вашему полотну – «Андрей Жданов и его жертва».

POV Роман Малиновский…

С вечера Палыч так укушался, что просто, как одно парнокопытное животное с пятачком, я еле-еле дотащил его до спальни, отведенной ему. Хорошо еще, что гости к этому моменту уже разъехались и Андрюхиным родителям краснеть не пришлось, разве что перед Воропаевыми. Но тут уж ничего не поделаешь, Кирюшу прихватила мигрень, да такая, что ей срочно дали какой-то анальгетик да отвели в спальню, в гостевое крыло. Ну, и предки ее, понятное дело, тоже остались на ночлег, Кирочка же у нас девочка маленькая, как, скажите на милость, одна в чужом доме ночевать будет? Кроха ведь. Всего-то двадцать четыре годка от роду.

И еще одной вещи я никак в толк взять не мог. Ну, ладно родители за деточку волновались, а Сашка-то с какого перепуга у Ждановых остался, причем невесту на такси домой отправил. Он что, тоже волновался за Кирочку? Так волновался о головной боли сестрички, что плюнул на все приличия? Мне бы, дураку, тогда заподозрить что-то нечистое, а я ни сном ни духом.

Доволок Жданыча до его кровати и пошел к себе в комнату, уж больно спать хотелось. Обратите внимание! Самостоятельно передвигаться Палыч не мог, о его состоянии можно было сказать только одно – труп! Живыми люди с таким количеством промилле в крови не бывают, а уж чтобы они могли перемещаться в пространстве?.. Что я фантаст, что ли? Я пишу только реалистические картины маслом.

Утром, где-то около девяти, меня разбудила Маргарита Рудольфовна.

– Роман, ты не знаешь, где Андрей?

– У себя в комнате, спит.

– Нет его там.

– Этого не может быть. Он еще не мог оклематься, даже если бы в его комнате начался пожар, он бы не проснулся.

– Да уж, устроил мне сыночка юбилей, ничего не скажешь. Неужели нельзя было не напиваться как свинтус?

– Маргарита Рудольфовна, зря вы так. Андрюха вчера спас ваш праздник, рискуя своей молодой и цветущей жизнью. Он сражался вчера, как лев! – я вкратце обрисовал Марго ситуацию, какой она была на самом деле.

– Ромка, прекрати сочинять небылицы. Думаешь, я не знаю, как вы с Андреем «любите» Сашу? Не понятно только за что вы его так ненавидите.

– Маргарита Рудольфовна, я говорю вам чистую правду. Андрюха протрезвеет, спросите у него сколько раз он эту мадам из полиции в Лондоне вытаскивал. И спросите, как она туда попадала.

– Ромочка! Так нужно же Сашеньку предупредить, что девочка пьющая… Бедный мальчик. Он так расстроится. Ромка, а ты мне не врешь? – вдруг спросила она строгим тоном. – Может вы с Андреем снова строите козни Александру? Оставьте его в покое.

– Да за ради Бога, пусть женится на своем ангеле, а мы еще успеем сплясать на могиле Сашкиной репутации.

– Ромочка, не нужно злорадствовать, тебе это не идет. Ладно вставай, пойдем искать Андрея.

Мы обошли почти весь дом, заглядывая в каждую комнату, и уже подумывали поискать Палыча на природе, как из гостевого крыла раздался какой-то шум. Естественно, мы бросились туда. Как оказалось, шумовую завесу создало семейство Воропаевых, столпившееся у двери комнаты Киры, и пытающееся в эту комнату проникнуть. Марго бросилась к друзьям.

– Оленька, что случилось?

– Понятия не имеем. Пошли будить Кирочку, а комната заперта, стучали, стучали… никакого результата.

– Так может, она в саду? – пробормотала тетя Рита, доставая ключи из кармана. – А может, еще спит? Зачем будить девочку?

– А может, ей нехорошо? Маргошенька, открывай двери, мы очень волнуемся.

– Хорошо, хорошо, успокойтесь. – Марго отперла двери и распахнула их.

Первой в комнату заглянула Воропаевская маман. Что тут началось! Крики, визги, слезы, сопли. Конечно же, все ломанулись внутрь, создавая пробку в дверях. Я дождался пока пробка рассосалась и на малой скорости подъехал к дверному проему. Картина, которая предстала моему творческому взору, заслуживала кисти Репина, но за неимением оного, мне самому придется вам все описать. А никуда не денешься – Андрюха просил.

На широкой двухспальной кровати сном праведника похрапывал мой друг, почти с головой укрытый белой простыней с алыми пятнами. На той же кровати, чуть наискосок, можно сказать валетом лежало еще одно тело. Тело Киры Юрьевны Воропаевой. Ноги ее были оголены, и на них резким контрастом с ее белой кожей алели размазанные пятна крови. Она была одета в свое вчерашнее вечернее платье, задранное почти по линию неприличности, но все же прикрывающее все, что не предназначено взгляду постороннего. Платье тоже было в крови.

Если говорить честно, то я вообще ничего не понял, создавалось впечатление, что в этой комнате ночью перерезали горло парочке кур. А иначе откуда столько крови. Ну не Кирюшу же Палыч прирезал? Правильно? Он и нож-то вчера вряд ли мог удержать.

Кира была в глубоком обмороке. Все бросились к ней, а тетя Рита начала тормошить Палыча и выть.

– Андрей, что здесь произошло?

– Юрочка, вызывай скорую. Кирочка без сознания, – подключилась к стенаниям Марго и Воропаевская маман.

Кирочка, видно услышав сквозь глубокий обморок слова своей матери начала слабо шевелиться. А я побежал на кухню, налил холодной воды в стакан, бросил туда пару таблеток аспирина УПСА и, возвратившись, подал стакан в руку пытающегося открыть глаза Палыча. Он выпил воду, открыл глаза, оглядел нас затуманенным взглядом, улыбнулся, повернулся на бок и снова захрапел так и не выпустив пустой стакан из руки.

Меж тем Кира, полностью пришедшая в себя от обморока, тряслась и плакала, и просила не вызывать скорую, потому что это позор. А все крутились возле нее успокаивали и пытались понять, что же произошло.

Я стоял в стороне и очень внимательно следил за всеми вместе и за каждым в отдельности. Например, я заметил, что Сашка вовсе не так потрясен увиденным, как демонстрирует это. Когда он думал, что никто его не видит, он поджимал свои тонкие губы в ядовитой усмешке. Или вот такой момент мне удалось подметить – Кира делала все возможное и невозможное, чтобы избежать освидетельствования незаинтересованного врача. Ее долго, долго успокаивали, просили рассказать что случилось, снова хотели вызывать скорую помощь. В общем, курятник был растревожен до крайности. Наконец, Кира заговорила.

– У меня раскалывалась голова, все, что я хотела, это побыстрее лечь в постель и уснуть. Я пошла замыкать двери, но тут в них вломился Андрей. Он оттолкнул меня, запер двери и стал приставать ко мне. Я отбивалась, как могла. Но что я могла сделать? Что? Силы-то не равны. Он ударил меня, скрутил руки. А потом… потом… – тут Кира просто зашлась в рыданиях.

– Он изнасиловал тебя? – вытаращив свои и без того базедовые глаза возопил Сашка.

– Да! – Кира упала на кровать в изнеможении, и плечи ее затряслись.

Вот тут этот гаденыш и прокололся.

– Папа, Павел Олегович! И этого насильника вы рассматриваете, как кандидатуру на пост президента?

Все в недоумении уставились на Сашку, а Кирюша (я очень хорошо это видел) чуть повернула на кровати голову и покрутила пальцем у виска. Сашка спохватился, да было поздно. Я уже все слышал.

– Кирочка, я хочу, чтобы все знали, что я не верю ни одному твоему слову. И я докажу, что ты врешь. Можешь мне поверить, невинная детка, я это докажу, – я демонстративно оторвал кусок простыни с пятном крови, благо батист рвется легко. Пошел к дверям, затем обернулся и добавил, – Кирюша, тебя насиловали или резали? Ты, видно так давно лишилась чести, что и не помнишь, сколько крови должно было бы быть, если бы тебя и в самом деле лишили…

Договорить я не успел, ко мне подскочил Сашка и с размаху попытался врезать мне по скуле. Дурак! В детстве нужно было не фискалить, а заниматься спортом, тогда не зажимал бы сейчас разбитый в кровь нос…

========== Часть 4 ==========

POV Андрей Жданов

Когда я окончательно проснулся, голова уже не болела, я сразу припомнил свой сон-ужастик и даже улыбнулся, надо же, какая хрень мне привиделась с перепою. «Пить меньше надо, надо меньше пить» – подумал я словами легендарного Евгения Лукашина*, и снова улыбнулся. Не хотелось вставать, не хотелось открывать глаза. Но я почувствовал, что я в своей комнате не один, что рядом со мной есть еще кто-то. Более того, этот «кто-то» периодически шмыгает носом, тяжело вздыхает и даже… изредка гладит меня по голове так, как это умела делать только мама.

Я открыл глаза, так и есть, на постели сидела мама, она смотрела на меня с такой жалостью, что я мгновенно почувствовал себя маленьким мальчиком с высокой температурой, у постели которого сидит убитая горем мать и панически боится, что любая минута может стать последней в жизни ее дорогого ребенка. Глаза у мамы были красные, нос распух. Мама явно плакала. Моя мама! Которая всегда так стойко держит удар.

Первая и такая страшная мысль, которая пришла мне в голову была об отце. Вот к чему мне снился кошмар, папы больше нет!

– Мам, что случилось? Папа?

– О, Господи, бедный мой мальчик! Что же ты натворил!

– Я? – от сердца отлегло, значит с папой все в порядке. – А что я натворил?

– Ты не помнишь?

Я лихорадочно стал вспоминать, что же я такого мог вчера натворить, но ничего, абсолютно ничего крамольного мне моя память не подбрасывала. Вот только свою комнату я не узнавал, а так… нет, ничего!

– Не помню, мама. Я, правда, ничего не помню.

– Сынок, Кира говорит, что ты ее изнасиловал.

– Че-е-е-го-о-о? Это что, шутка такая? Да если бы я и хотел, я бы не смог, а хотеть вашу любимую Киру я мог бы только под дулом пистолета. И то, вряд ли бы у меня что-то получилось. Ну, не стоит у меня на вашу плоскогрудую доску со взглядом Василиска, не стоит! – я сказал это зло и грубо, но и обвинение, согласитесь было не так чтобы мягким и нежным.

Мама даже не заметила моего хамства, только заплакала еще сильней, и это было первым, что меня надломило. Потом я увидел красные пятна на простыне, которой я был укрыт.

– Мама, что это? – я показал пальцем на одно из пятен.

– Я выйду, сынок, а ты одевайся. Потом поговорим обо всем.

Не успела закрыться за мамой дверь, как я вскочил с кровати. Голова закружилась, но вовсе не от резкого движения. Голова закружилась от того, что я увидел. А увидел я, что я голый, что на моем теле есть свежие царапины. Но это были еще цветочки, а вот когда я зашел в душ и узрел в зеркале кровь на своем детородном органе и вокруг, то тут меня замутило, да так, что я вывернул все что не успело перевариться со вчерашнего вечера и даже много больше.

Это был конец, конец всему. Планам, мечтам, желанию любить и быть любимым, это был конец всей моей жизни! Я насильник! Это не укладывалось в моей голове, но факты были, так сказать, налицо. Вернее не налицо, а намного ниже, но это уже не имело никакого принципиального значения.

Думаю, что вы мне поверите, я ведь затеял эту писанину только с одной целью – рассказать всю правду о себе. Ничего не утаивая. Зачем? Об этом вы прочтете в самом конце моего повествования, ну, те из вас, которым это будет интересно и которые пройдут со мной весь путь.

Так вот, я думаю, что вы мне поверите. Я совершенно искренне собирался принять душ, одеться и пойти в милицию. «Я преступник, а значит должен понести наказание», – думал я. Было невероятно стыдно и больно. Стыдно за себя и больно за Киру, жизнь которой я искалечил. Какая бы она не была, она не заслуживала, чтобы с ней так поступили. Да что я говорю? Никто такого не заслуживает. В этот момент я окончательно сломался. Андрея Жданова больше не было. Был очень похожий на него внешне робот-идиот. Симпатичный, лощенный, харизматичный, в меру богатый и успешный. Напрочь лишенный таланта, выдержки, умения выслушать другого, умения сопереживать, а главное характера, твердого мужского характера.

Я принял душ, оделся, глубоко вздохнул и открыл двери из комнаты. Мама стояла у противоположной стены и продолжала плакать.

– Мама, не плачь, – скорее по-инерции, чем потому, что мне было ее жалко, сказал я, – я иду в милицию. За преступления нужно отвечать. И я отвечу.

Меня поразила перемена, мгновенно происшедшая с матерью. Слезы высохли, взгляд стал жестким, если не жестоким, губы сами собой сжались и вытянулись в ниточку.

– Куда ты идешь? В милицию? Сейчас, как же, разбежался! А ну-ка ступай за мной! – в этот момент она стала похожа на разъяренную львицу, готовую разорвать на куски всех, кто угрожает ее детенышу.

Я шел за ней и недоумевал, это что же за материнский инстинкт такой, что даже виновного подлеца, он оправдывает и защищает? Мы вышли через заднюю дверь в сад и направились к пруду. Молча, не глядя друг на друга. Я не смотрел на мать, потому, что мне было стыдно, до безумия стыдно даже приподнять веки. А она на меня не смотрела, потому что закипала, как самовар, и боялась обжечь меня и себя кипящим гневом. Как стало понятно из нашего дальнейшего разговора, гневалась маменька не на меня. Вернее и на меня тоже, но только за то, что я надумал пойти в милицию.

– Садись, – приказала мама, показывая на скамейку у самой воды и сама присела рядом со мной. – Андрюша, я уверена на тысячу процентов, что ты ни в чем не виноват.

– Я виноват, мама, – горько ответил я, вспоминая свое отражение в зеркале.

Казалось, что мать меня не слышит, она так глубоко ушла в свои размышления, что туда слова мои не долетали.

– Послушай меня внимательно, мальчик мой. Я уверена, что этот ужасный спектакль был разыгран Сашкой и Кирой. И Роман в этом уверен.