Текст книги "По собственному желанию...(СИ)"

Автор книги: Галина 55

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Ну, хорошо, спрашивай, что ты там хотел? – Кира знала, что такое это «главное» и старалась оттянуть время хотя бы до тех пор, пока лекарство начнет действовать, а тогда она сумеет и вовсе избежать темы разрыва отношений.

– Зачем ты украла работу Кати?

– Тебе же Маргарита Рудольфовна все разъяснила! Меня обманула Клочкова, я-то здесь при чем?

– Кира, не нужно мне рассказывать сказку, даже если ты и сама в нее поверила. Ты знаешь, сколько мама заплатила твоей подружке за то, чтобы она вашу общую вину на себя взяла?

– Знаю, – выпалила Воропаева и тут же прикусила язык. Видно недосып сделал ее полной дурой.

– А раз знаешь, то будь добра ответить на вопрос.

– На какой?

– Зачем ты украла работу Кати? Ты понимаешь, что это низко, подло, не достойно не только тебя, но даже и Клочковой?

– Вика хотела обратить на себя внимание, разве это так трудно понять?

– Меня не интересует, что хотела Вика, я тебя спрашиваю, зачем ты украла работу у Кати?

– У Кати, у Кати! Думаешь я не знаю, почему ты психуешь? Носитесь с этой Пушкаревой, как с писаной торбой. Думаешь, не слышала, как вы тут с Ромочкой дифирамбы ей пели? Думаешь не поняла, что не один Малиновский запал на нее, что и ты не прочь ее…

У Андрея вытянулось лицо, то, что Кира слышала его разговор с Ромкой было в новинку.

«Она что, подслушивала? – подумал Жданов. – Ну, конечно! Вот мразь! Вначале она подслушала нас, а потом пошла к кабинету Малины следом за мной. Это она сфотографировала ребят. Точно она, и в журнал инфу тоже она слила. Вот сука!»

Андрей сорвался с места, словно за ним кто-то гнался, и через несколько минут вернулся, неся в руках «Canon» со сменным объективом и на ходу просматривая последние кадры.

– Ты думала, что вокруг тебя идиоты, Кирюша?

– Откуда у тебя ключи от моего кабинета?

– У меня нет ключей, но дверца такая хлипкая… – Андрей налил себе еще воды, выпил, и у Киры появилась надежда, что уже завтра он ничего не вспомнит. – Теперь у тебя кабинет без дверей! Вообще без дверей, – Жданов хихикнул, пристально посмотрел на Киру и очень тихо спросил: – А откуда ты подслушивала?

– Что значит откуда?

– Ну где ты была, когда подслушивала.

– В кладовке у вашей дорогой Пушкаревой. А что? Это единственное, что тебя волнует?

– Меня это не волнует, меня это интересует. А знаешь, почему? Ну, спроси меня почему меня интересует откуда ты подслушивала! Ну, спроси!

Если бы Кира была чуть умнее и дальновиднее, она бы уже обратила внимание, на выступивший на лбу пот и чуть учащенное дыхание Андрея – признаки начавших свое действие препаратов, первые признаки. А кому, как не ей было известно, что следом за ними у Андрея может начаться нарушение логики, возбуждение, изменение настроения от эйфории до депрессии, дезориентация во времени, тем более, что дозу он уже принял немалую. Но Кирюша заворожено смотрела на Жданова своими серыми, красивыми, пустыми глазами и ничего не видела.

– И почему?

– Потому, что если бы ты подслушивала, например, из конференц-зала или из приемной, то могла бы начать подслушивать только когда мы с Ромкой остались наедине. Но ты слушала из каморки, попасть ты туда могла только до того, как мы вошли в мой кабинет, а значит, ты слышала все, – Жданов громко засмеялся, – и то, как я мечтаю на тебе жениться, и то, как мои родители ждут не дождутся, когда же у них появится невестка больная не только на голову, но еще и воровка, и бездушная дрянь. – Андрей уже не смеялся, он хохотал. Хохотал дико, обидно, не по человечески.

– Андрюша, вы же это не серьезно. Правда? Твоя мама столько раз говорила, что будет рада нашему браку. А ты? Ты же любишь меня, Андрюша! Я это точно знаю.

– Я… тебя… ненавижу, – медленно, по слогам сказал Андрей, – если бы ты могла себе представить, как я тебя ненавижу, с самого детства не-на-ви-жу! Сколько раз я мечтал, чтобы ты уже обожралась своими таблетками и сдохла, – и тут он закричал, так закричал, что Кирюша вжала голову в плечи. – Ты же сучка! Вечно течная сучка! Тебя хоть что-то интересует, кроме е*ли? Мои проблемы, мои переживания тебе хоть когда-то были интересны? Нет! Все, для чего я тебе нужен был – это трахать тебя беспрерывно. У тебя в мозгу есть еще хоть одна мысль, кроме оргазма? Да какой у тебя мозг? Нет его у тебя! Он у тебя между ног, и ты им трешься обо все, что встречается на пути. Бл@дь! Засунуть бы тебе туда вечный двигатель, чтобы е*ал тебя круглосуточно. И ты была бы счастлива, и людей оставила бы в покое.

– Андрей! Андрей! – Кира испугалась, но не его бешеных глаз, самое страшное было то, что Жданов матерился. Она знала его с самого рождения, но мат от него слышала впервые, ей казалось, что он может ее сейчас придушить!

– За что ты со мной так? Я же не виновата, что я больна, – Кира заплакала.

– Нет, бл@дь, ты не виновата, это я нахрен виноват, что ты больная! Правда? За что я с тобой так? Да тебя, тварь, нужно было еще в детстве за ноги к двум березам привязать и разорвать пополам, чтобы жить нормальным людям не мешала. Нет, стоп! – Андрей вдруг притих и задумался, словно потерял нить разговора.

Кире это показалось добрым знаком, она тихонько подошла к Жданову и прижалась к нему.

– Андрюша, это не ты говоришь, это «Сиднофенон»* говорит. Ты не такой, ты добрый. – Кирино счастье, что Жданов не понял о чем она говорит. Понял бы, так я вообще не знаю, чем бы все кончилось. – Андрей! Я же люблю тебя, – Кира полезла к Андрею целоваться, только лучше бы она этого не делала.

– Не смей ко мне прикасаться! Мне противно! – Жданов оттолкнул Киру. – Как я еще импотентом не стал? Сам удивляюсь. Все, пошла нахер! Давай, вали отсюда! Быстро, пока я тебя не придушил. И эту, как ее? Ну, которая тоже ноги раздвинуть мечтает. Ну, эта, дура… Бл@дь… Как же ее? Вспомнил! Вику! Вику тоже с собой забирай. Поняла? И своего папашу-вора прихвати… Папаша вор, и дочь пошла в него, – Андрей противненько захихикал, – где твой папашка-ворюга? А?

– Андрей, что ты творишь, папа погиб два года назад, его нет больше.

– Погиб, говоришь? Это хорошо, что погиб, а то я бы его своими руками придушил за отца. Все, вали отсюда!

Андрей положил голову на руки и уснул, больше не обращая внимания на Воропаеву. Кира плакала, пыталась его растормошить, ничего не помогало. Это был крах, крах всем ее надеждам и самое ужасное, что это она сама помогла Жданову вышвырнуть ее из его жизни, как шелудивого пса. Не накорми она Андрея «Сиднофеноном», никогда не пришлось бы ей выслушать того, что он ей сказал. Он расстался бы с Кирой, это точно, но тактично, спокойно и без оскорблений.

Воропаева взяла свой фотоаппарат, удалила последние два кадра и уже не плача, а рыдая, пошла в свой рабочий кабинет, в котором и в самом деле были выбиты двери.

Андрей проснулся минут через десять, не больше. Проснулся бодрым, деятельным и злым, начиналась следующая стадия воздействия препарата…

Комментарий к

* Название препарата изменено, даже под пыткой не назову этот препарат, вызывающий у здоровых людей немыслимые эффекты, вплоть до т.н. раздвоения личности на период до 4-х часов.

Очень прошу простить меня за эту ненормативную лексику, но это не я, это все «Сиднофенон» виноват.

========== Часть 42 ==========

POV Автор…

Андрей проснулся минут через десять, не больше. Проснулся бодрым, деятельным и злым, начиналась следующая стадия воздействия препарата… Он точно знал, что с Кирой он уже расстался, но откуда у него такая уверенность, он понятия не имел…

Первым делом Жданов раскрыл журнал, лежащий перед ним на столе.

Как и обещал анонс, на тринадцатой и четырнадцатой страницах на целый разворот был дан материал с картинками о Малиновском Романе Дмитриевиче и его нынешней пассии. Статья называлась «De gustibus non disputandum est (о вкусах не спорят)». На одной странице было штук пять фотографий Малины в обнимку с разными длинноногими красотками всех видов и мастей. Краткий текст гласил, что на фото один из самых завидных женихов Москвы, долгие годы он менял первых красавиц столицы, как перчатки, все искал свой идеал. И, наконец, нашел. Дальше ссылка предлагала посмотреть на следующую страницу.

Андрей посмотрел и пошел пятнами.

В верхнем левом углу довольно большая фотография Пушкаревой, явно выкраденная из личного дела и увеличенная. Вроде и цветная, а словно одной бурой краской мазаная, настолько бесцветная и некрасивая была там Катя. В правом нижнем углу фрагмент фотографии целующейся парочки, на котором рукой самого «завидного жениха» начертано – «Я люблю Катю П.», и две эти фотографии объединяет непристойный, глупый и подлый текст о том, что пресытившегося от еженощных смен гламурных партнерш, от свингерства и оргий Малиновского, в надежде разнообразить свою сексуальную жизнь, потянуло на последний вид извращений – секс с уродливой секретаршей. Что дурочка и не предполагает, как быстро она будет выброшена не только из постели начальника отдела маркетинга, но и с работы. И поделом ей, думала через койку карьеру сделать, да Бог шельму метит! Не в свои сани не садись; бери ношу по себе, чтоб не падать при ходьбе; и так далее и тому подобное банальное пустопорожнее словоблудие…

– С этим я еще разберусь, – громко сказал Жданов и отбросил журнал в сторону, – теперь еще бы понять, где шляются эти двое! Нужно срочно бизнес-план исправлять, а всем наплевать. Один президент должен крутиться, как белка в колесе! Это просто звиздец какой-то! Восемь тридцать! О чем они думают? – Андрей нажал на кнопку селектора. – Вика! Ви-и-ка! – ну, конечно, где ему было помнить, что Клочкова здесь больше не работает. – Понятно. Шура!

– Да, Андрей Павлович, – ответила по селектору Шурочка Кривенцова, секретарша Романа.

– Скажите мне, мой милый друг, – мило начал Жданов, и сорвался, скрипнул зубами, – Роман Дмитриевич пришел?

– Нет.

– И не звонил?

– Нет, не звонил. Может быть я могу вам чем-нибудь помочь?

– Может быть. Сварите-ка мне кофе, пожалуйста, и принесите две таблетки анальгина.

Через несколько минут Кривенцова постучала в двери президентского кабинета.

– Явились, наконец, ну, входите! – Жданов приготовился спустить всех собак на Малиновского с Катей, но вошла Шура, и это взбесило его. – А вы что здесь делаете?

– Андрей Павлович, вы же просили меня сварить вам кофе и принести таблетки?

– Я просил?

– Д-да. Вы просили.

– Так давайте сюда кофе.

– А таблетки?

– Какие таблетки?

– От головы?

– Шура, вы что, дура? Таблетки могут быть от головной боли, а не от головы.

У Шурочки на глазах заблестели слезы. «Сам дурак, – подумала она, – дурак с перепоя. Перегаром несет аж в приемной. И память всю пропил. Сам просит принести, а сам потом ничего не помнит». Правда как-то беззлобно подумала, все же Жданов мужчина, да еще и высокий, да еще и несчастный, вот ему какая стерва в невесты досталась, а к высоким, да еще и несчастным мужчинам Кривенцова всегда питала слабость.

– Так дать таблетки-то, Андрей Павлович?.. От головной боли, – спешно добавила она.

– Зачем мне твои таблетки? Где Виктория?

– Я не знаю.

– А что вы вообще знаете? – рявкнул новоиспеченный президент.

– Что Малиновский не звонил и не приходил, – а вот сейчас Шура обиделась по-настоящему. Чего он на нее рычит-то?

– А Пушкарева?

– Не знаю.

– Ну, так посмотрите.

– Где?

– А где мыши живут? В норах, вот в ее норке и посмотрите.

– Нет, Пушкаревой тоже нет, – сказала Шурочка, заглянув в каморку Катерины.

– Тогда идите работать, и не путайтесь тут под ногами!

Шура ушла, и Андрей стал беспрерывно названивать то Роману, то Катерине. Бесполезно, ни один из них на звонки не отвечал. С этим нужно было что-то делать, и Жданов сделал… Размахнулся и со всей дури грохнул свой мобильный телефон об пол, и еще каблуками сверху потоптался на его бренных останках…

Шутки шутками, но куда же и в самом деле запропастились эти двое? Где потерялись самые верные и преданные помощники Андрея?

POV Роман Малиновский…

Катюша выскочила из подъезда, на ходу доедая бутерброд. Я посигналил, но она даже не повернула головы, наверное, и предположить не могла, что ее кто-то может утром ждать, чтобы отвезти на работу. Пришлось выйти из машины.

– Катя! Катенька, – крикнул я.

Она оглянулась на мой голос и зарделась вся. Сразу подняла голову вверх, помахала кому-то рукой, прощаясь, а потом аккуратненько показала мне пальчиком на подворотню, мол, проезжай туда, я сейчас подойду. Я прыгнул в машину, завел мотор и уже через мгновение въехал под арку, где меня из окна Катиной квартиры было невозможно застукать. Не прошло и минутки, как моя девочка уже распахивала дверцу машины.

– Ромка, ты что здесь делаешь?

– Ну, во-первых, привет, – я перегнулся к ее сиденью и попытался поцеловать Катюшу.

– Только не здесь. Ты что? Папа может узнать, – она отпрянула от меня, как черт от ладана.

– Господи! Детский сад какой-то. Ладно, давай отъедем. Разговор у нас будет серьезный. А без утреннего поцелуя я его все равно не начну.

– А разговор не может подождать? Я переделала бизнес-план. Нужно спешить на работу. Представляешь, как Жданов сейчас рвет и мечет. Мы и так опаздываем.

– Увы, Катенок, разговор не может подождать.

– Как ты меня назвал? Котенок? Я очень не люблю, ког…

– Не котенок, а Катенок, такая маленькая Катя – Катенок.

Катюша весело и беззаботно засмеялась, а я мрачнел с каждой секундой. Возможно, это наши последние мгновения вместе. Обидно, все может закончится, так и не начавшись. Видно она заметила мое настроение.

– Ромка, что-то случилось?

– Да, Кать, случилось. Еще как случилось. Пошли.

– Куда пошли?

– Пошли позавтракаем, а потом поговорим.

Мы как раз подъехали к «МармеладоФФу», недавно открытому, довольно уютному ресторану, дневную часть времени работающему как кафе-бар. Мне очень хотелось хоть раз посидеть с Катюшей за столиком, накормить ее вдоволь самой вкусной едой, но я прекрасно понимал, что как только покажу ей «Гламур-гламур», ни о каком совместном завтраке, ни о какой публичности вообще, говорить больше не придется.

– Рома, у нас нет времени ни на какие завтраки, обеды или ужины. Нам на работу нужно, и это срочно. Что ты творишь? И еще, я же тебе говорила, что на посещение подобных заведений у меня нет денег, а за чужой счет я не ем.

– А я чужой?

– Ромка, не придирайся к словам, ты же прекрасно понял, что я имею ввиду.

– Нет, не понял. Катька – это уже не гордость, это гордыня. Неужели мужчина не может пригласить любимую девушку в кафе? Вот так вы и делаете из нас геев, отняв у нас все мужские поступки и качества, – я не на шутку завелся. – Уму непостижимо! Мужик приглашает бабу позавтракать, а она собирается платить за свою порцию еды!

– Хорошо, не шуми, ты прав. Но я все равно не пойду с тобой.

– Это еще почему?

– Ром, ну посмотри на меня. И тебе неловко будет, и я со стыда сгорю.

– Ладно, у меня нет ни сил, ни времени спорить с тобой. На, читай. Потом поговорим.

На всякий случай я заблокировал дверцы машины и сунул Катюше в руки журнал…

========== Часть 43 ==========

POV Роман Малиновский…

Катя прочла разворот, закрыла журнал и передала его мне. Она собиралась что-то сказать, но слезы ручьями потекли у нее по щекам, и она закрыла лицо руками. Плакала Катенька тихо, без всех этих истерических подвываний и показушного заламывания рук. Больше всего мне хотелось обнять ее, прижать к себе и тихо баюкать, успокаивая, но я боялся, что меня оттолкнут. Я и сам оттолкнул бы женщину, которая уверяла бы меня, что она влюблена, а потом я прочел бы, что это оказывается вовсе не любовь была, оказывается она пресытилась постоянной сменой партнеров, свингерством и оргиями, вот и остановила свой выбор на мне, потому что я девственник, а таких у нее еще не было.

– Катя. Катюша, послушай меня. Если ты сейчас поверишь этой фальшивке, значит, Кира победила нас. Да, у меня было много женщин. Это правда. Но я никогда не участвовал в оргиях, никогда не был свингером, хотя бы потому, что для свингерства нужна пара, а у меня ее просто не было никогда. Я, действительно, менял женщин, как перчатки. Но я никогда, слышишь, девочка, я никогда и никому не говорил, что я ее люблю. Ни одной женщине. Я люблю тебя, Катенька. И мне все равно девственница ты или нет, я ведь никогда тебя от этом не спрашивал, правда? Я не знаю этого. Так что все, что написано – это ложь.

Господи, я придушу Воропаеву, просто возьму за горло и придушу. Как она посмела написать, что я пресытился развратом настолько, что сейчас нашел забавным дефлорировать уродца, настолько, что вслед за этим мне останется только попробовать секс с мальчиками. Я ведь, правда, не знал был у Катюши кто-то или нет. Я и сейчас этого не знаю, но думаю, что никого не было, судя потому, как я учил ее целоваться. Да и страстна она была, как бывают только девушки, никогда еще не пробовавшие секса. Но, видит Бог, совсем не это привлекло меня в Катеньке.

– Катя, мне все равно красавица ты, или, как там написано, уродина. Я тебя люблю, такую, какая ты есть. Это правда. Ты ведь поверила мне вчера. Я видел, что поверила, так зачем ты позволяешь какой-то дряни разрушить наши отношения. Все, даже дружбу. Если ты мне сейчас не веришь, значит, и дружбе конец. Катька, да пойми ты, я только-только жить начал. Я горы могу свернуть. Не подрезай мне крылья, девочка, прошу тебя.

Я медленно убрал руки от лица Катеньки и заглянул ей в глаза. Боже мой! Передо мной сидел раненный заплаканный ребенок, переживший такую трагедию, что смерти, для всех этих Воропаево-Шестиковых мало было бы, чтобы расплатиться за Катино горе. Больше я не мог думать рационально и трезво. Я прижал ее к себе, стал целовать ее распухшее от слез лицо, гладить по голове и укачивать одновременно. Я любил ее в эту секунду так, что если бы сейчас раздался голос Бога и он потребовал бы от меня любой, самой немыслимой жертвы, например, безропотно отдать ее Жданову, только бы Кате было хорошо и спокойно, я не задумываясь сделал бы это. Я готов был стать жертвенным агнцем.

– Я люблю тебя, слышишь.

– Слышу.

– Веришь?

– Верю. Ты только никогда не ври мне, Ромочка. Никогда. Пожалуйста, не нужно мне врать, и жалеть меня тоже не нужно, – она еще всхлипывала, но уже успокаивалась помаленьку.

Жаль, что Всевышний вместо требований жертв не послал мне ума чуток, не закрыл мой дурацкий рот и не обрезал язык. Меня оправдывает только то, что я хотел сделать, как лучше…

POV Катя Пушкарева…

Он так ничего и не понял, он думал, что я плачу из-за его похождений. Из-за того, что решила, что нужна ему только как игрушка на одну или две ночи. Из-за того, что он мне врал. Но я знала, что он мне не врал, была в этом уверена, я почувствовала, что Роман меня любит. И никакие «Гламур-гламуры» не смогли бы разрушить мою веру в него.

Я плакала оттого, что даже если я вывернусь наизнанку, я все равно не смогу не только встать на одну доску ни с ним, с человеком, который любит меня, ни с Андреем, которого люблю я, я не смогу даже хоть чуть-чуть себя приукрасить, пока папе не сделают операцию. Ну, нет у меня на это средств. Нет. И любая тварь будет иметь право писать о моем уродстве и моей одежде с чужого плеча. Ох, как же Кира повеселилась по этому поводу! За что, Господи? Как можно было такое написать, что, мол, зря Малиновский старается и расписывает фотографии признаниями в любви, что такой, как я достаточно было показать кусок хлеба, или новую нейлоновую кофточку.

Вспомнив о прочитанном, я снова заплакала. Хотя в объятиях Ромки плакать было уже не так горько. Вот тут Роман меня и огорошил.

– Катя, послушай меня. Поверь мне, ты красивая, очень красивая, но нелепая, понимаешь? Нелепо напяливать на себя одежду на несколько размеров больше, ты ее что на вырост покупаешь? – Я стала вырываться, но Роман, видно, заранее это предугадал, обнял меня покрепче и не выпускал из своих объятий. – Ты же хотела только правду, так что теперь терпи. Слушай и терпи. А эти очки… Катя, в каком классе тебе их купили? Ты понимаешь, что это нелепо? Нелепо девушке носить детские очки и прятать за ними такие красивые и выразительные глаза. А брекеты? Катя, ты когда их должна была снять? А то, что существует косметика, ты знаешь?

– Роман Дмитриевич, отпустите меня, пожалуйста. Я очень вас прошу, отпустите, – я больше не могла этого слышать.

– Нет, Катенька, я докажу тебе, что ты красива.

– Нанося удары под дых? Спасибо, не нужно. Я предпочитаю остаться такой, как есть, а если вам, Роман Дмитриевич, стыдно, что я такая, то я к вам в любовницы не напрашивалась. Отпустите меня, пожалуйста…

POV Роман Малиновский…

Я не понимал, почему Катюша вдруг стала такой чужой, почему заговорила со мной таким равнодушным, отрешенным тоном. Все, что я говорил ей, я говорил не для того, чтобы обидеть, а для того, чтобы как-то встряхнуть ее, что ли. Чтобы пробудить в ней желание стать красивой. Я же не знал, я же ничего не знал.

– Да что такого я сказал-то, что ты сразу перешла на вы? Правду? Так ты же ее хотела! Я же для тебя стараюсь, Катюша, – то, что произошло потом, я никогда не забуду. Я даже представить себе не мог, что я натворил.

– Для меня стараешься? Спасибо, – шепотом сказала Катюша, улыбнулась какой-то кривой улыбкой и вдруг забилась в истерике. – Нелепые очки? Нелепые, да? А ты когда-нибудь падал в обмороки от голода? Ты когда-нибудь ходил по морозу четыре километра, чтобы продавать пирожки, со скрученным от голода животом, чтобы заработать на эти самые нелепые очки? А тебе только девять, и ты очень хочешь съесть хотя бы один пирожок, но ты его не ешь, потому что нужно очки покупать, а они со сложными стеклами, а значит, дорогие.

Катя все пыталась и пыталась вырваться, а я все крепче и крепче в ужасе прижимал ее к себе. Господи! Какой же я дурак! Ведь она и раньше иногда проговаривалась о бедственном положении ее семьи, об отце, которому нужна операция, о Кольке, который отказывается от добавки. Но я никогда не думал, что весь ее нелепый вид – это нищета. Теперь я был уверен, что каждую лишнюю копеечку они откладывают на операцию, что у Катеньки просто другие приоритеты. Что же я натворил? И как теперь все исправить?

– Катя, Катенька, ну пожалуйста, – что «пожалуйста», я не знал, я только твердил это «пожалуйста» без перерыва, пока она не затихла в моих руках. – Прости меня, солнышко, прости, умоляю тебя. Я же ничего не знал, слышишь, девочка, я… ничего… не знал. Прости.

– Это вы простите меня за истерику, Роман Дмитриевич, – Катя казалась постаревшей на десять лет, говорила устало и очень равнодушно, – со мной такое впервые. Просто я поверила, что вы не такой, как все. А вы, как оказалось, тоже по одежке встречаете. Вы что, вы думаете я не знаю всего того, что вы мне сказали? Знаю, но у меня нет возможности как-то это изменить и не стану я в угоду таким, как вы тратить деньги на себя. Мне есть их куда потратить. Поэтому оставьте меня в покое и живите своей жизнью.

Черт! Я все испортил, теперь уже не предложишь ей ничего, все будет рассматриваться, как жалость. И все-таки я еще повоюю за ее доверие. Не для того я впервые в жизни полюбил, чтобы вот так нелепо потерять мою девочку.

– Кать, ты можешь говорить, что хочешь, ты можешь думать, что хочешь, я все равно тебя никуда не отпущу и никому не отдам.

– А где вы видели очередь из желающих меня забрать? – горько усмехнулась Катюша.

– Иронизируй, кричи, устраивай истерики, плачь, делай, что хочешь. Я все равно сумею тебе доказать, что ты ошибаешься. Что мне плевать на твою внешнюю оболочку, что я люблю тебя, а не ее. Нельзя рубить человеку голову за то, что он не знал исходных вводных. И я не дам тебе уничтожить ни себя, ни меня. И вот что, милая… Еще раз назовешь меня на вы, я… я… я не знаю, что я с тобой сделаю.

– Но ведь ты же рубил мне голову не зная исходных вводных, почему же мне нельзя?

– Потому что я дурак, а ты умная. Ты очень умная. И добрая. И не станешь рубить повинную голову. Ведь правда?

– Правда.

– Тогда нам пора договариваться о том, как нам вести себя на работе, и ехать на эшафот. Только… – я крепче прижал к себе Катю и смог, наконец, ее поцеловать.

========== Часть 44 ==========

POV Автор…

– Ромка, пожалуйста, останови машину за квартал до «Зималетто», – в голосе Катеньки были не только просительные нотки, но и нотки ужаса.

– Зачем, Катюша.

– Не нужно, чтобы нас видели вместе.

Роман засмеялся, оглянулся по сторонам и через пару минут припарковался на свободное место у тротуара.

– Ты чего? Отсюда далеко идти.

– Ничего, подожди секундочку, солнце мое. И не вздумай выскочить из машины, я ее заблокирую, – чмокнув девушку в щеку, Роман исчез, потерялся среди прохожих, не забыв, действительно, заблокировать дверцы.

Катюша осталась сидеть, размышляя о том, что же задумал ее такой непредсказуемый кавалер, правда много времени на размышления Роман ей не дал, всего каких-то минут десять. Затем дверца открылась, и вначале Катя увидела букет из ирисов с эустомами, а только затем показалось счастливое лицо Романа с ямочкой на левой щеке. Цветы были настолько красивы, что у нее дыхание перехватило, а на глаза навернулись слезы.

– Я хочу ухаживать за тобой по всем правилам, как того требует этикет покорения любимой девушки. Это тебе, – Роман протянул букет Кате, – и это тебе, – Малиновский достал из-за спины небольшую коробку, открыл крышку и достал чашку-термос с надписью «подогревается любовью», – а то ты вечно забываешь о чае, а потом пьешь его холодным.

Тут Катюха и вовсе разревелась. Никто и никогда не дарил ей цветы, никакие, не то что такие красивые, а уж о том, что кого-то будет волновать температура чая, который она пьет, Катя вообще никогда не мечтала.

Роман никак не мог проглотить комок нежности и боли, застрявший у него в горле. Он всегда был щедрым, даже мимолетной подружке дарил цветы, а иногда и подарки, а иногда и дорогие подарки, но никогда и ни у кого из них не было такой реакции на его знаки внимания. Даже как-то неловко стало. И тут он вспомнил, что было написано в журнале, мол, зря Малиновский старается и расписывает фотографии признаниями в любви, что такой, как Пушкарева достаточно было показать кусок хлеба, или новую нейлоновую кофточку и испугался, что Катя плачет, потому что решила, что он следует журнальной инструкции.

– Катенок, ну, ты чего? Я, правда, от всей души. Я же люблю тебя, вот мне и захотелось тебя поблагодарить за то, что ты дала нам шанс. Маленькая, ну, не плачь, пожалуйста. Просто поверь, что это ты оказываешь мне услугу тем, что приняла цветы и кружку. Я совсем не пытаюсь… О, Господи, Катька! Я, известный на всю Москву ловелас и Дон Жуан, впервые в жизни не знаю что сказать и как сделать, чтобы ты мне поверила, что ты мне нужна не на одну ночь, что я… я… – тут и у него появились слезы.

– Ромка, ты самый лучший. Самый, самый лучший. Спасибо, – перебила его Катя и, положив букет на заднее сидение, сама начала целовать Романа солеными от слез поцелуями. – Ты даже не представляешь, как я рада, что дала себе этот шанс. И знаешь, мне все равно, на одну ночь или на всю жизнь я нужна тебе, того, что я сейчас пережила уже никто отнять не сможет.

Они еще немного похлюпали носами, обнявшись и поглаживая друг друга по спинам, потом вытерли друг другу слезы и поехали прямо в подземный гараж компании «Зималетто» не останавливаясь за квартал и не делая вид, что они порознь. И в лифт они вошли вместе, и вышли из лифта, держась за руки, и во второй руке Катеньки был большой и красивый букет, а кружку она положила в сумку, но не потому, что стеснялась, а потому, что рук больше не было.

У ресепшена, не замечая ничего вокруг, сгрудилась вся ВВС (Бригада БабСовета), они активно обсуждали что-то, а раскрытый на тринадцатой-четырнадцатой странице «Гламур-гламур», позволял, даже не будучи Шерлоком Холмсом, предположить тему их «беседы».

– Здравствуйте, девочки! – привлек их внимание Роман, – Во избежание всевозможных неврозов, нервных тиков, истерий, непроизвольного слюнотечения, и прочих заболеваний от недостатка информации, спешу вам сообщить из первых, так сказать, уст. Я, действительно, обожаю вашу Катюшу, а она была столь любезна, что решила дать мне шанс доказать серьезность моих намерений. – Ромка притянул к себе Катю, чмокнул ее в щеку и, оставив за спиной онемевший бабсовет, направился в президентский кабинет.

Откуда-то сбоку раздался смех, и Роман повернул голову. Кира! Это она стояла у бара чуть согнувшись, держась рукой за живот, и хохоча до выступивших на глазах слез. Кровь бросилась Малине в голову, руки непроизвольно начали сжиматься в кулаки.

– Ромка, не надо, – успела прошептать Катенька, но он уже ничего не слышал.

– Я сейчас, – бросил он через плечо, в один прыжок оказался рядом с Кирой, схватил ее за шкирку и потащил в свой кабинет. – Не ходи за нами, – крикнул он, заметив, что Катя сделала шаг в его сторону.

Этот крик слышали и девочки у ресепшена. «Сейчас начнутся расспросы», – подумала девушка и быстро пошла в президентскую приемную, а оттуда в кабинет.

Если бы не это, если бы Катя с Романом пошли к Андрею, как и планировали, вместе, то возможно всей дальнейшей истории просто бы не было. Но все произошло так, как произошло…

Мне снова приходится просить прощения у читателей за то, что перескакиваю с одного на другое, но, прежде чем приступить к описанию основных событий, я хочу вместе с вами заглянуть в кабинет начальника отдела маркетинга. Не возражаете? Впрочем, даже если вы возражаете, я все равно отправляюсь вслед за Ромкой и Кирой.

– Ну, что, родная, поговорим? – Малиновский швырнул Воропаеву на диван, демонстративно достал из стола упаковку мокрых салфеток, и с брезгливой гримасой тщательно вытер руки, словно он испачкался держа за шкирятник дерьмо, а не красивую стильную блондинку.

– Да как ты смеешь? – начала было возмущаться Кира, да сразу и заткнулась под пристальным, тяжелым взглядом Романа, ей даже показалось, что он сейчас ударит ее.

– Слушай меня внимательно, дрянь. Слушай и запоминай. По морде я тебе не врежу, не хочется пачкать руки и опускаться до твоего уровня, но если ты думаешь, что тебе сойдут с рук все твои подлости, то ты глубоко заблуждаешься. А теперь слушай, что ждет Шестикову и передай мои слова своей подружке. Мы с Катей подаем в суд на «Гламур-гламур», мой адвокат уже начал готовить иск, – Ромка не блефовал, с самого утра он уже переговорил с Привольским, известным скандальным адвокатом, и тот взялся представлять их с Катей интересы в суде. Правда Катенок еще ничего об этом не знала, но Ромка надеялся убедить ее в необходимости искового заявления. – Второй иск будет подан на тебя, родная, и ты своими деньгами будешь расплачиваться за свою подлость. Но и это еще не все, Кирочка! Я тебе не Андрюха, я тебе устрою такую веселую жизнь, что ты не пополам от смеха скручиваться будешь, ты у меня улиткой от смеха свернешься, когда завтра же во всех утренних газетах прочтешь свой диагноз, а так же причину, приведшую к этому диагнозу, поняла, онанисточка моя сероглазая?