Текст книги "Среди нас (СИ)"

Автор книги: fantasy_life

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– А я и не мечу на звание джентльмена сия планеты. Я вообще ничего не хочу. – Закрыл рукой глаза и прибавил: – Я просто устал…

Все молчали. Всматриваясь в темноту, я слушал тихий шелест бумаги: Артур складывал нового журавлика.

– А как думаете… – раздался голос Джесс, – что всё-таки произошло в ту ночь?

– Судьба за хамство покарала.

Я резко сел на кровати и не отказался бы даже в челюсть вмазать за такие слова, но Артур, надменно закинув ногу на ногу, всём видом своим выказал, как он обижен и оскорблён.

– Что? Я просто предположил.

– А я думаю, что это было ограбление. А чтобы не было свидетелей, ещё и убийство, – загадочно шептала Джесс и смотрела огромными блестящими глазами то на меня, то на Артура. Поддалась вперёд и продолжила: – Прямо как в фильме. Только представьте: Том едет ночью по пустынному шоссе и замечает на обочине машину. А рядом с этой машиной стоит мужчина и машет руками. О помощи просит. Том останавливается, спрашивает, что случилось, и тут – бабам! – сзади незаметно подкрадывается второй, оглушает Тома битой и валит на землю. Злоумышленники вяжут Тома по рукам и ногам, заклеивают рот и забирают все вещи, даже одежду, – только не знаю, зачем это вообще нужно, ну да ладно – и скрываются в темноте ночи…

– Чудная история. И почему же я тогда такой побитый и со вспоротым боком?

– Так убить же пытались! – заявила Джесс, воодушевившись ещё больше. – Один из злоумышленников решил, что ты потом сможешь их опознать, и предложил товарищу тебя умертвить. Но убийцы они были непутёвые, поэтому просто черканули тебя ножом, завалявшимся в кармане, и увезли в сторону леса, чтобы там бросить. Нет, тогда они сначала увезли в лес, потаскали по земле – отсюда царапины на спине – и уже порезали бок. Я считаю, что именно так всё и было.

– Да, Барби, это гениально. Шерлок Холмс может спать спокойно.

– Нет, если так подумать, – вмешался Артур, – то всё очень даже логично. Но что тогда случилось с машиной Гордона?

Джесс задумчиво посмотрела на потолок, заправила прядь за ухо и прикусила губу. Смятая машина явно не входила в сюжет её фильма.

– Честно говоря, ничего, кроме несчастного случая, в голову не приходит… Допустим, злоумышленник, который вёл машину Гордона, не справился с управлением и не вписался в крутой поворот серпантина, и потом врезался в склон горы. А его товарищ решил спасти его, вытащил из машины и увёз.

– Ты фотки вообще видела? Этому твоему злоумышленнику пришлось бы товарища соскабливать и в пакетик складывать.

– Тут я согласен. К тому же, если бы машину вёл преступник, полиция бы уже вышла на него по отпечаткам пальцев или крови.

– Вот именно, – выпалил я с неожиданным для самого себя облегчением.

Никаких злоумышленников, никакого нападения, никаких убийств и избавления от улик. Вообще никакого контакта с людьми. Это уже подтвердили десятки осмотров, мазков, анализов и других страшных и непонятных слов. Полиция уже отказалась от этого варианта, и хорошо: думать и вновь говорить об этом мне совсем не хотелось.

– Ну во-от… – разочарованно протянула Джесс и, прямо как малолетний ребёнок, надула губы. – И что же тогда случилось с машиной? Есть ещё идеи?

– Нет. Пусть над этим полиция думает, а не вы в моей палате.

Почувствовав лёгкий озноб, я потеплее укутался в одеяло и накрылся с головой. Где медсестра? Сколько времени для визита у них двоих ещё осталось? Казалось, время, как на зло, тянулось неимоверно долго.

– Уверена, полиция также сидит и перебирает варианты. Ты же, как главный свидетель, совсем бесполезный – ничего не помнишь.

Джесс замолкла, и в палате воцарилась тишина. Наконец-то. Я облегчённо вздохнул. Меня не волновало, что делали Джесс и Артур: залипали ли в телефонах, складывали ли новых журавликов, косились ли на меня или многозначительно переглядывались – на всё это мне было глубоко наплевать: я не видел и не слышал их, а эта отвратная тема сошла на нет. И это – самое главное.

– Слушай, Том… – приглушённым хрипом раздался голос Артура, – а ты правда ничего не помнишь?

– Правда. Совсем ничегошеньки не помню.

Снова тишина. Я слышал, как громко бьётся моё сердце, и боялся вздохнуть, надеялся, что они поверили, и наконец заговорят о чём-нибудь другом.

– Ты в этом уверен?

– Послушай, Артур, ты чего ко мне пристал, а? – выглянув из-под одеяла, как можно спокойней сказал я. – Я же сказал, что правда ничего не помню. Или у тебя какие-то претензии?

Я посмотрел Артуру прямо в глаза и закусил обе щеки, чтобы не выдать себя мимикой. Но это было сложнее, чем казалось сначала. Он прожигал меня взглядом – серьёзным, проницательным, упёртым взглядом, – словно уже всё давно узнал, прочитал мои мысли, а сейчас лишь добивался признания. В том-то и дело, что всё это только казалось. На деле Артур ничего не знал и не мог знать, и я тихо радовался маленькой победе, когда он отрицательно помотал головой и сказал, что никаких претензий у него нет.

– Ну во-от… И что, теперь мы так ничего и не узнаем?

– Вообще-то, есть один способ, – прохрипел Артур.

– Барби, я тебя ненавижу.

– Криминалисты по синякам, порезам, переломам и положению тела пострадавшего примерно представляют, что произошло. Я, конечно, учусь не на криминалиста, а на хирурга, но могу попробовать.

– О, давай-давай! – восторженно воскликнула Джесс. – Том, поднимайся, – она схватила одеяло и потянула его на себя, – сейчас тебя Артур осмотрит.

– Нет уж, спасибо, не надо, – борясь за край одеяла, шипел я. – Меня и так уже врачи всего вдоль и поперёк осмотрели.

– Но нам-то они ничего не говорят. Мол, вы не родственники, вы не родственники… А мне же интересно!

Джесс резко рванула за одеяло, последний клочок ткани обжёг руки, выскользнул сквозь пальцы, и я остался безоружен, да ещё и с занывшим от боли боком в придачу. Я обернулся к Артуру и попросил, чтобы он успокоил Джесс и вернул мне моё одеяло, но…

– Вообще-то…

Этого упёртого «вообще-то» было достаточно, чтобы понять: Артур мне не союзник.

– Ничего личного, но мне тоже интересно посмотреть на твои раны.

Теперь у меня было только два варианта: либо до последнего упираться и надеяться, что скоро придёт медсестра и объявит конец времени для визита, либо побыстрее сделать то, что они хотят, и перевести диалог в другое русло.

– Ладно, смотри. Только я тебя теперь тоже ненавижу.

Артур промолчал – зато Джесс радостно забухтела за спиной – и, встав, жестом попросил сесть перед ним ровно и спустить ноги с кровати. Теперь на меня смотрел не избалованный парень, а серьёзный молодой человек, по глазам которого видно, что он знает, что делать, – эта черта Артура меня всегда завораживала и даже пугала. Он, почти не моргая, пристально смотрел на меня. Словно сканировал.

– Ну что? – нетерпеливо просопела Джесс около моего уха. Она уже успела рассесться на моей кровати.

– Я ещё даже ничего не сделал.

– Ну тогда давай быстрей, пожалуйста, – завыла Джесс. – Ждать так мучительно.

– Ладно, ладно… – затушевался Артур. – Тогда давай начнём с рук.

Я послушно вытянул руки тыльной стороной вверх. Артур внимательно осмотрел их, взял за запястья, развернул ладонями к себе, большим пальцем провёл по порезам и царапинам. Поджимал губы, пока находил всё больше и больше синяков на локтях и плечах.

– Подними футболку.

Я покорно задрал подол до подбородка и скоро почувствовал, как Джесс придерживает ткань на спине.

– Какой ужас… – сдавленно прошептала она. – Сильно болит?..

– Самую малость, – отрешённо ответил я, занятый более важным делом.

Следил за глазами и руками Артура. Особенно за руками. Я видел, как его взгляд скользит по медицинскому пластырю на боку и останавливается на большом синяке на рёбрах. Даже знал почему. По краям синяк был бордовый, а в центре – настолько иссиня-чёрный и мягкий на вид, что я сам невольно сравнивал себя с побитым яблоком, когда видел его, и боялся лишний раз дотронуться. Коснись я этого места – тонкая кожица разорвётся, и наружу вылезет жидкая, рыхлая и гнилая плоть.

– Но-но-но! – протараторил я и опустил рубашку, когда Артур потянулся к синяку. – Смерти моей хочешь? Знаешь, как он болит?

Запнувшись и убрав руку, он спросил:

– У тебя же нет перелома?

– Вроде бы, нет. Просто сильный ушиб. И трогать его нельзя!

– Хорошо, не буду. А спина?

Я осторожно, без резких движений повернулся к Артуру боком и столкнулся прямо лицом к лицу с Джесс, которая смотрела на меня мокрыми и перепуганными глазами. По её взгляду я понял: только сейчас она по-настоящему осознала, что я пережил. Неприятно это признавать, но меня растрогал и смутил её вид, и я поскорей отвернулся бы, если бы Артур по-хозяйски не натянул мне футболку до макушки и не давал повернуться, пока не закончил осмотр и не сказал:

– Думаю, Джесс кое в чём права.

От этих слов она встрепенулась и издала звук, чем-то похожий на свистящий визг.

– Да ну, ты шутишь… – разочарованно выдохнул я.

– У тебя сильно разодраны лопатки и шея, и вот эти синяки… – Артур указал на лодыжки с уже пожелтевшими пятнами. – Короче, возможно, тебя волокли по земле.

– Правда? – Джесс выглядела так, словно не верила услышанным словам, но совсем скоро выпрямилась и даже повеселела. Мокрых глаз, полных сострадания, минуту назад будто бы не было. Чертовка двуличная. Она самодовольно заправила прядь за ухо и победоносно посмотрела на меня. – Вот видишь, а ты не верил. Я никогда в таком не ошибаюсь.

Как же бесит.

– Отлично. Поздравляю. Но в твои выдумки я всё равно не верю. Это глупость, от которой даже полиция отказалась.

– С чего ты вообще взял, что полиция от чего-то отказывалась?

– Потому что, – шипел я на Джесс. – Если тебе не хватает мозгов понять, что это нелогично…

– Это логично, Том, – вмешался Артур. – Если даже абстрагироваться от версии Джесс, то всё вполне логично. У тебя ободрана спина и есть синяки на обеих лодыжках, сам подумай: как такие следы ещё могли остаться?

– Они могли появиться как-нибудь отдельно! А то, что вы говорите – полная чушь! Напали, чтобы обокрасть и убить? Серьёзно? Это глупо и совсем не смешно! Сов-сем!

Я не кричал, я орал во всё горло на Артура и Джесс, но не видел их лиц и не слышал их голосов. Будто их вообще рядом не было. Ну и пусть. Пусть они уходят и больше не возвращаются.

Я прекрасно понимал, к чему они так настырно вели разговор, и совсем не хотел опять думать об этом. Эти чёртовы врачи и полиция с ног до головы осматривали меня каждый день и каждый чёртов день спрашивали, не вспомнил ли я чего. Сначала я никак не мог понять, почему. Почему так странно вела себя Джесс, а Артур ходил мрачный, почему так сочувственно смотрела на меня медсестра, почему так часто заглядывала полиция. Но однажды пришла девушка, психолог, и после недолгого разговора напрямую спросила, не был ли я когда-нибудь жертвой сексуального насилия.

Тогда-то всё встало на свои места.

Изнасилование. В моём случае это – самый простой и логичный вариант, который всё сразу же объясняет.

Я до последнего надеялся, что меня никто не насиловал, где-то в глубине души я даже был в этом уверен, пусть и не помнил наверняка. И вскоре – по уставшему и мрачному лицу Ли и концу всех расспросов и осмотров – я понял, что да, никто меня не трогал: на моём теле не было чужих следов, да и в машине ничьих отпечатков, кроме моих и семьи Гордона, не нашли. Со мной произошло что-то другое.

Полиция больше не смотрела на меня исключительно как на жертву – я этому был рад, пусть теперь сам попал под подозрение. Рад, потому что мне стало спокойней.

Меня точно никто не насиловал, и я больше не хотел даже думать об этом. Потому и кричал на Артура с Джесс, срывал горло, называя их слова и догадки бессмыслицей: нечего больше мутить эту воду.

Не знаю, что я ещё кричал им в лицо, но прекрасно помню, как вырывался и норовил выскочить в коридор, как саднило горло, как тяжело было дышать, как теплом разливалась боль в боку. Я чувствовал, что медсёстры прижимали меня к кровати, закутывали в одеяло. Чувствовал их тёплые мягкие руки. И слышал мелодичный голос, который спокойно шептал мне на ухо, что Джесс и Артур ушли, что всё будет хорошо и что мне нужно успокоиться и отдохнуть. Я что-то бессильно бормотал в ответ. А когда тёплые руки покинули меня и голос замолк, зарылся лицом в подушку и тихо, измождено плакал. Пока не стало всё равно.

Я проснулся глубокой ночью, чувствуя себя, как выжатая губка. В памяти всплывал недавний концерт, но я не считал себя в чём-то виноватым: если бы Артур и Джесс не приставали ко мне, этого бы не произошло.

Сценарий, придуманный Джесс, правдоподобен, и это пугало. Здесь, в больнице, у меня было полно времени размышлять о смерти в одиночестве. В этих стенах люди умирают на операционных столах и стонут по ночам так громко, что их мольбы эхом проносятся по коридорам. Я боялся смерти и не хотел даже думать о том, что она уже попыталась схватить меня за горло.

Но я знал, что не всё так просто. Всё не так, как думали Джесс, Артур и полиция. Иначе как объяснить то, что я видел?

Я никому не говорил об этом – то ли виденье, то ли сне, то ли слишком ярком воспоминании, – потому что сам не понимал, что видел, и не знал, как это объяснить. Всё произошло слишком быстро и неожиданно.

Пару дней назад, ко мне, как обычно пришли Джесс и Артур. Мне сразу не понравилась сумка-чемоданчик в руках Джесс, и не зря: она вывалила на меня кучу баночек, тюбиков и пакетиков и бойко заявила, что, раз уж ей не удалось меня подстричь, она будет восстанавливать мою кожу и придавать лицу свежий вид. Она насильно вымазала меня в каком-то креме и, пока Артур держал меня за руки, наклеила под глаза какие-то ледяные склизкие штуки. И, когда снял и сжал их в ладони, я увидел то самое видение.

Темно и по-вечернему прохладно. Я сижу один, на обочине дороги, и свечу тусклым карманным брелоком-фонариком на куст. Необычный куст. Сухой, скрюченный и совершенно голый: все листья ссохлись, покоричневели и теперь валяются под ветвями среди такой же жухлой безжизненной травы. Но все другие кусты, трава и деревья зелёные, полные жизни. Это растение больно – это логичное объяснение. Но я не встаю, не ухожу от куста.

Меня гложет странное чувство.

Прохладный ветер призраком пролетает мимо, щекоча кожу, и я наконец понимаю, что не так: я ничего не слышу. Ни скрежета сверчков в траве, ни шелеста листьев, ни хлопот и чириканья птиц – ничего, кроме редкого, глухого треска сухого куста. Потом среди корявых ветвей замечаю чёрный глянцевый блеск. Как бы ни вглядывался, я не могу понять, что это: что-то блестящее лежит в центре куста у самых корней, а торчащие во все стороны ветви загораживают и мешают нормально посмотреть.

Я раздвигаю шершавые ветки, которые с треском ломаются от каждого прикосновения, и среди запаха сухой древесины улавливаю отдушину прелой гнили. Так воняет чёрная блестяшка. Чёрная слизь, которая покрывает тонкие стволы и стекает на землю. Жмурясь от отвращения и сглатывая подступивший к горлу привкус желчи, я медленно вылезаю из куста, стараясь не задеть мерзкую слизь.

Раздаются хлопок и истошный крик.

Я вздрагиваю от испуга, со стоном хрустят ветки – ладонь пробивает колкая боль. Тело бросает в ознобную дрожь и накрывает новая волна отвращения: острая щепка до крови разодрала пальцы с ладонью и застряла под кожей, с которой теперь слюнями свисает холодная скользкая слизь. Я брезгливо отвожу руку в сторону и осматриваюсь, взглядом ищу того, кто кричал.

Сова. Сидит на ветке и таращится на меня своим пронзительным жёлтым взглядом.

Проклиная глупую птицу, пытаюсь смахнуть слизь, хорошенько тряхнув кистью в воздухе, но ничего не получается: она словно застыла, стала, как то ли желе, то ли силикон. Поднимаю с земли большой сухой лист, оттираю эту гадость, сдерживая подступающий к горлу желчный ком, – слизь словно въелась в кожу и ни в какую не хочет отлипать. На листе от неё ни следа не осталось. Я раздражённо вытираю ладонь о подол рубашки: впитываю в ткань, скребу, как губкой, – но и это не помогает. Вся ладонь по-прежнему в чёрной глянцевой слизи.

Соскабливаю её ногтем, тру о рубашку, царапаю об асфальт и вновь сдираю ногтем. Без толку.

Я вымотано сажусь на землю и обречённо посмотрю на руку. Её жжёт и покалывает, а слизь, кажется, даже набухла… и раздавалась мелкой рябью.

Воспоминание оборвалось: Джесс коснулась плеча.

Она и Артур обеспокоенно смотрели на меня и спрашивали, всё ли со мной хорошо, потому что я, с их слов, на мгновение внезапно замолк и словно завис. Забавно, но я тоже чувствовал, будто выпал из реальности. Разжал кулак и невольно ужаснулся – всё было, как в видении. На ладони лежали прохладные, скользкие силиконовые пластинки, которые от света переливались глянцевым чёрным блеском.

Я не мог больше заснуть.

Сбросив одеяло на пол, я потирал лодыжки, закрывал ладонями еле заметные в темноте пятна и дрожащей рукой касался груди. Болит.

Всё это время ребята были со мной. Подбадривали, не отходили ни на шаг и наверняка сильно волновались – они просто хотели помочь, хотели узнать, что со мной случилось. Я тоже хотел знать. Но морально не был готов принять всё это. Нужно позвонить им и извиниться. Позвонить.

Я подвинулся к краю кровати, кряхтя, нащупал холодные тапочки, и медленно зашаркал по полу. В коридоре было пустынно и мрачно – только вдалеке, словно в конце бесконечного туннеля, ослеплял белый свет. Я брёл, устало опираясь о стену, а мои шаги отдавались глухим эхом. Когда я дошёл до стойки регистрации, дежурная медсестра привстала и взволнованно спросила:

– Вам что-то нужно? Позвать врача?

– Мне нужно позвонить.

Мне любезно дали телефон. Послушав протяжный гудок, набирал номер. 7… 3… 8… 0… 2… 1… 5… 5… Свой номер. Но в ответ раздалось равнодушное: «Данный абонент не существует или находится вне зоны действия сети, перезвоните позже».

Как и ожидалось.

Глупо думать, что по ту сторону кто-нибудь поднимет трубку и радостно скажет: «О, Том, привет! Я тут твой телефон нашёл и уже боялся, что не позвонишь!»

Я горько усмехнулся.

– Всё в порядке?

– Да, всё просто чудесно. Завтра я наконец свалю из этой больницы, – ответил я и, улыбнувшись, побрёл обратно. – Только вот всё равно в дерьме по пояс…

***

Чувство облегчения переполняло меня, когда я навсегда закрыл за собой больничную дверь. Свежий ветерок нежно обдувал лицо, а пробивавшиеся сквозь кроны деревьев солнечные лучи согревали, касаясь кожи. Я неспешно брёл к воротам больницы, дышал полной грудью и не заботился о том, как буду добираться до дома Уилсонов, когда услышал, что кто-то окрикивает меня.

У крыльца больницы стояли двое и размахивали руками. Артур и Джесс. Я не ожидал их увидеть: на днях они собирались улететь домой, и должны были думать совсем о другом. Пока я озадаченно топтался на месте, а они подбежали ко мне и хором сказали:

– Поздравляем с выпиской!

– А это тебе от Марты. – Джесс торжественно вручила мне пищевой контейнер. – Это те самые кексы, о которых вчера рассказывала.

– Не позорь меня, пожалуйста, – зашипел я, вырывая контейнер и поспешно пряча его в мешок с одеждой. – Мы же всё равно поедим домой, все эти кексы могли подождать меня там.

– Ты всё ещё обижаешься из-за вчерашнего?

Я ничего не ответил.

Полчаса, и я снова у дома Уилсонов. Всё тот же небольшой домик с аккуратным садом, подстриженным газоном и ухоженными клумбами. Тот же порог и ковёр с надписью «Добро пожаловать». Те же комнаты. Тот же запах домашней еды и гостеприимная Марта, которая с улыбкой на лице и своей природной бойкостью усадила всех, как и в первую нашу встречу, за обеденный стол. Но я больше не ощущал той непринуждённости, что прежде.

Всё из-за Гордона.

Раньше я ни на минуту не сомневался, что он – вечно смеющийся, озорной пухленький старичок с роскошными усами, которые совсем не вписываются в его добродушный образ, но это иллюзия разбилась вдребезги, когда я увидел его взгляд.

Гордон уже сидел за столом и читал газету, дожидаясь нашего прихода. Я видел, как он взглянул на меня, стоило мне только войти: поверх тяжёлой, роговой оправы, сползшей с переносицы, по мне проскользнул холодный и даже враждебный взгляд, который не выражал ничего, кроме презрения. Этот взгляд длился лишь мгновенье – потом Гордон мягко улыбнулся, откладывая газету с очками, и поприветствовал нас, – но этого мгновения мне было достаточно, чтобы земля раскрошилась под ногами. В этом доме мне больше не рады – вот, что думал я, пока меня окутывал липкий страх.

За столом я был рад смеху Марты и не умолкающей болтовне Джесс: старался всё внимание держать на их разговоре, которого совсем не понимал, лишь бы не замечать косые взгляды Гордона, сидевшего напротив меня. У меня ком в горле стоял, пока Гордон с рвением отрывал куски от хлеба, разрезал бифштекс, скребя ножом по тарелке, и усердно жевал массивной челюстью.

Я кое-как осилил свою порцию и вышел из-за стола, рано обрадовавшись маленькому бегству. Всё было бы в разы лучше, если бы я мог улететь с Артуром и Джесс, но мне запретили покидать Колорадо, пока полиция ведёт следствие.

Стоит ли говорить, что я не спал всю ночь, видя перед глазами то холодное выражение лица Гордона, и всерьёз подумывал переселиться в отель? Ведь отважная идея так и осталась идеей.

Утро выдалось невероятно суматошным. Все – особенно Джесс – бегали по дому и собирали оставшиеся вещи; Марта норовила накормить ребят на дорожку; Гордон спускал чемоданы на первый этаж, отчего потом потирал спину и болезненно морщился; Артур по сто раз проверял документы и названивал такси, причитая, что машина долго едет. Тогда я никак не мог решить, что хуже: этот кавардак или ожидавшая меня тишина.

Наконец приехало такси, и мы стали прощаться. Марта расцеловала Артура в щёки, заключила Джесс в объятия, а потом всполошённая начала рассказывать ей рецепт кексов: отчего-то он понадобился Джесс именно сейчас, и теперь она судорожно барабанила пальцами по экрану телефона. Попрощавшись, Артур пожелал мне не скучать здесь и оторваться за все дни, что провалялся в больнице, а потом пошёл загонять Джесс в машину, спрашивая у неё, видела ли она вообще, который сейчас час.

Пока они усаживались в машину, я услышал разговор Гордона с каким-то лысым стариком в мятой рубашке.

– Ты чё, щемануть куда-то решил на старости лет? – зажимая в губах тлеющую сигарету, спросил старик и засмеялся так, словно из него, как из шарика, выдували воздух.

– Да нет, племянника домой провожаю: он у меня тут пару неделек гостил.

– А… – знакомый понимающе покачал головой. – Племянники – это хорошо. А чё на старушке своей не отвезёшь?

– Да нет её больше, – тронув усы, печально проговорил Гордон. – На покой ушла.

– Да ты что?! Такая здоровень?!

– Да… Помяло сильно в аварии, не починить уже.

– Хех, брат, это ж как нужно было…

Хлопнули дверцы такси, и машина тронулась, выпустив белый дым, а я, не желая больше никого слышать и видеть, поспешил в дом.

***

После отъезда Джесс и Артура дни тянулись в унылой праздности. Всё было одно и то же. В бессонные ночи засыпал под утро, к полудню включал телевизор и со слипающимися глазами смотрел бестолковые кулинарные шоу и фильмы, и ночью снова бродил по комнате, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к мёртвой тишине. Мне отчасти было неудобно перед стариками – я, совершенно чужой для них человек, повис на их шеях и тихо разлагался в их доме, – но надеялся потом вернуть им всё то, что они на меня вынужденно потратили. Только сейчас я не мог ничего поделать и смиренно принимал настоящее. Я на больничном, а от любого тяжёлого труда у меня мог разойтись шов. Поэтому оставалось послушно лежать и развлекать себя, чем мог.

Так продолжалось, пока Гордон однажды не зашёл ко мне. Тихо постучавшись и заглянув в приоткрытую дверь, он печально вздохнул.

– М-да, Том… – старчески крякнув, произнёс он. – Пойдём, поможешь мне в саду. Молодняку нужно хоть чем-то занимать руки, иначе недолго превратиться в чёрт-те что.

Я молчаливо поплёлся за ним, обрадовавшись небольшому изменению в режиме дня. Но с мимолётной радостью подступило и волнение: в последние дни мы с Гордоном почти не разговаривали – не о чём.

Мы прошли на задний двор, которым я безмерно восхищался. В этом маленьком саду всё ещё пестрели цветы, рассыпанные то тут, то там аккуратными клумбами, а широкие деревья умиротворённо шелестели зелёной листвой.

Гордон вручил мне садовые перчатки, тряхнув ими, сам надел такие же, подставил к одной из клумб два детских стульчика и принялся вырывать редкие слабые сорняки. Мы молчали. Это тишина смущала: я боялся непредсказуемой, прямолинейной грубости и обидных слов в свой адрес и за разбитую машину, и за нахлебничество. Но ничего такого не было. Вскоре клумба была тщательно прополота, мы без лишних слов перешли к следующей, и я, втянувшись в процесс, сосредоточился на работе.

– Знаешь, что мне интересно?.. – звучно вдохнув, неожиданно произнёс Гордон. Голос его звучал ровно и спокойно, а лицо было безэмоциональным, только усы подпрыгивали. – Ты давно знаком с Артуром? Вы ведёте себя как старые друзья, но я не помню, чтобы он общался с тобой. По крайней мере, пока рос здесь.

– Мы знакомы с детства, хотя и мало общались. Только в последнее время очень сильно сблизились, как в далёком детстве.

– А когда вы познакомились? – Гордон одарил меня испытывающим взглядом.

– Ещё до того, как его усыновили, – честно признался я, не отрываясь от работы. – Я как-то шёл домой и увидел, что его избивает дворовая шпана. Слишком уж жалкое это было зрелище, поэтому и не смог пройти мимо, хотя сам потом нехило получил. Никогда бы не подумал, что полезу в драку из-за какого-то слабака, ревущего навзрыд. Так и стали общаться… ну, точнее он ходил за мной по пятам, иногда пинал мяч и допоздна сидел со мной на улице, когда я домой идти не хотел. Да и не разговаривали мы почти, потому что он говорил на каком-то другом языке, которого я вообще не знаю.

– Может, это из-за тебя он так поздно возвращался домой? – усмехнувшись, тихо произнёс Гордон. – Мой брат часто жаловался, что Артур где-то пропадает по вечерам, и сильно из-за этого волновался: Нью-Йорк город большой и не слишком безопасный, особенно для маленького мальчика. Вот они сюда и перебрались.

Я молчал. А перед глазами всплыло воспоминание о последнем дне, когда я видел маленького Артура.

Под сиплые крики и стоны разбивающейся посуды я вновь вылетаю из дома и со всех ног бегу к убежищу – широкому клёну, на ветках которого очень удобно сидеть – радостно приветствую Артура, ждавшего меня там. Он, как и всегда, старательно выговаривает заплетающимся языком робкое: «Привет» и машет рукой. Но глаза его мокрые от слёз.

– Что случилось? – чётко и медленно проговариваю я, чтобы Артур всё понял. – Опять Люк тебя задирал?

Артур мотает головой и, прижав к груди плюшевую коалу Кенни, начинает тихо хныкать. Пришлось потратить немало терпения и времени, чтобы он успокоился. Вытирая покрасневшие глаза и с трудом подбирая слова, Артур лепечет:

– Я и ты… нет играть…

– Хочешь поиграть? – догадался я.

Но Артур отрицательно мотает головой и говорит, еле сдерживая подступающие слёзы:

– Мама и папа сказать… пока-пока…

– Я не понимаю, о чём ты, – сдавшись, выдыхаю я. А Артур так и сидит, весь опухший и покрасневший от слёз. Я шарю по карманам и вскоре торжественно выуживаю из них горстку талых, помятых конфет. – Смотри, что я раздобыл у зануды Берты! Будешь?

Артур благоговейно берёт пару конфет, закладывает их за обе щёки, довольно облизывает пальцы. Он успокоился и повеселел – вот и отлично.

Просидев ещё немного на дереве, мы спускаемся и бежим наперегонки в парк: выигрываю, конечно же, я. Там мы пускаем блинчики у пруда и выкапываем червяков, от вида которых Артур вздрагивает, но берёт их в руки, брезгливо сжимая губы.

Когда стало уже довольно темно, а в парке не было ни единой души, кроме нас с Артуром и невидимых птиц, которые изредка щебетали в ветвях, я предлагаю расходиться по домам. Артур тут же поникает, и его глаза вновь наполняются слезами. Приходится опять успокаивать.

– Мы же завтра ещё встретимся и будем играть.

Но Артур упёрто мотает головой и расстраивается ещё сильнее. Никакие уговоры и шутки не работают, Артур меня не слышит: сидит на земле и, разрываясь в истерике, ни в какую не хочет вставать. Нет ни малейшего представления, как успокоить Артура, а ничего лучше, чем погладить его по голове, на ум не приходит. Я легонько касаюсь светлых волос на макушке – Артур замирает, удивлённо смотрит на меня – и тут же отдёргиваю руку, отчего-то засмущавшись, и выпаливаю:

– Ты это… Хватит уже реветь, не по-пацански это.

Воцаряется неловкое молчание. Артур таращится на меня блестящими глазами, а я не знаю куда деться: утешение в моём воображении и реальности дали разный эффект. Я вдыхаю побольше воздуха, чтобы сказать ещё что-то в своё оправдание, но тут Артур вскакивает на ноги и, полный серьёзности, протягивает мне коалу Кенни.

– Это мне?.. Зачем?

Артур упёрто потряхивает игрушкой – когда в недоумении взял её, я невольно удивился мягкости фиолетовой шёрстки, – и холодными, мокрыми пальцами гладит мои волосы у виска: только до сюда дотягивается.

– Что ты?..

– Пока-пока, – шепчет Артур и, морщась от вновь подступающих слёз, убегает.

А я так и стою на месте, не понимая, что только что произошло.

Наступает новый вечер. Я снова убегаю из дома, пока никто не видит, и прихватываю с собой Кенни, чтобы вернуть его Артуру и расспросить, зачем он мне его отдал. Когда я подхожу к дереву, Артура там ещё нет. Взбираюсь на широкую ветвь, усаживаю рядом коалу и терпеливо жду друга. Но Артур так и не приходит. Ни в тот деть, ни на следующий, ни через неделю, ни через месяц.

– Но знаешь, – прервал мои мысли Гордон, – вы очень разные. Я, когда смотрел на вас, не переставал удивляться и думать, что противоположности и правда притягиваются. Хотя это достаточно забавно.

– Забавно? Что именно? Что какой-то там Том из Бруклина общается с самим Артуром? Уж простите, мне в жизни не фортануло так же, как ему.

– О, не сердись, я не имел ничего плохого. Наоборот, я рад вашей дружбе: в избалованной личности нет ничего привлекательного, и мне бы очень не хотелось, чтобы Артур стал таким.

– Не знаю, что это значит, и знать не хочу. – Встал со стульчика и поднял его за спинку. – Тут я закончил, так что пойду к другой.

Я рьяно вырывал сорняки, пытаясь унять раздражение. Как же противно, когда люди смотрели на меня только из-за Артура, словно без него я ничего не стою. Он такой же человек, как и я, – мы на равных. И вообще, если бы не я, кто знает, был ли бы вообще такой: Артур Уилсон.