Текст книги "Самая главная победа (СИ)"

Автор книги: Elle D.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Был вечер, тяжёлое красно солнце уже коснулось вершины холма, с которого Уилл наблюдал за сражением. Это случилось всего лишь сегодня утром, но ему казалось, что с тех пор прошли годы. Он стоял у высокого стрельчатого окна в просторной спальне большого дома, принадлежавшего семейству Маркезини, представители которого нынче оказались в темнице под губернаторским замком. Сам губернатор – дальний родственник прежнего, убитого мятежниками, временно назначенный графом Риверте сидэльским наместником, – был чрезвычайно рад развитию событий. Он не успел вовремя выбраться из города, и всю осаду прятался у своей любовницы-белошвейки на чердаке, а когда вальенцы вошли в город, первым кинулся Риверте в ноги. Риверте терпеть не мог людей подобного толка, но на безрыбье выбирать не приходилось. Новоявленный наместник воцарился в губернаторском замке и торжественно вручил Риверте ключи от города. Сейчас они обсуждали планы действий на ближайшие дни – война окончилась, но Маркезини и Сабатела всё ещё оставались где-то там, и многое ещё предстояло сделать, пока в Сидэлье не настанет наконец покой. Уилл остался в доме, который предложили графу Риверте в качестве временной резиденции – остался и ждал, как всегда, как был, похоже, обречён ждать до конца своих дней.

Он услышал мягкие шаги позади, но не обернулся, и позволил сильным тёплым рукам обнять его сзади за талию.

– Вы так скоро, – не оборачиваясь, сказал Уилл. – Я вас ждал только к утру. Разве вы не должны сейчас быть с губернатором?

– В сущности, должен.

– Он вроде бы собирался устроить сегодня пир в вашу честь?

– Да, собирался.

– Разве вы не обещали там присутствовать?

– Обещал.

– Так что вы в таком случае здесь делаете?

– Стою и выслушиваю ваши дурацкие вопросы.

"И ещё обнимаешь меня", – подумал Уилл, чуть улыбнувшись. Руки Риверте были такими знакомыми, такими родными. Уилл не глядя мог вспомнить размер и форму мозолей на его ладонях, натруженных ежедневными упражнениями с мечом, вид его длинных, унизанных кольцами пальцев, и то, какими холёными казались эти белые руки, пока не возьмёшь их и не повернёшь ладонями вверх. В этом был весь Риверте: лоск, фатовство снаружи, и огромный труд, постоянное преодоление и борьба внутри. И если кто-то на свете знал, чего ему всё это стоило, то только Уилл Норан.

– Я знал, что вы победите. Там, на переговорах, когда Альваро вызвал вас на неравный бой. У вас ведь уже был тогда план, да? И даже без пушек?

– Ваша проницательность, Уильям, воистину граничит с ясновидением и даже слегка пугает. Вы умудряетесь узнавать некоторые вещи ещё до того, как их узнаю я сам.

– Что? – Уилл повернулся к нему, и Риверте неохотно убрал руки с его талии. – О чём вы говорите? У вас... у вас что, не было плана?!

– Тогда – нет, – честно сказал Риверте. – Ну только если не считать планом твёрдое намерение вытащить вас из этой передряги любой ценой.

Уилл оторопело смотрел на него. Он почти до самого конца не сомневался в победе Риверте – до тех пор, пока ситуация на поле боя не стала критической, – и ему в голову не приходило, что Риверте изначально не имел козыря в рукаве. Он просто не мог вступить в заведомо проигрышный бой. Это был бы уже не Фернан Риверте.

– Но я шёл не совсем с пустыми руками, – успокоил Риверте Уилла, и прежде, чем тот успел облегчённо вздохнуть, добавил: – У меня была ещё ночь. Целая ночь между переговорами и началом битвы. Десять часов чистого времени.

– И... – Уилл затаил дыхание, а потом выпалил: – Десять часов времени?! Это всё, что вы собирались противопоставить вдвое превосходящим силам врага?

– Как видите, этого оказалось достаточно. Мне случалось разрабатывать недурственные планы и за меньший срок.

– Это внезапное подкрепление из Дизраэля... Во время переговоров у вас его ещё не было?

– Нет.

– Так как же...

– С трудом, – вздохнул Риверте. – Признаюсь, с большим трудом. Практически всё время, что мы стояли под стенами, я вёл тайные переговоры с представителями Маркезини и Сабатела, засевшими в городе. Пытался стравить их друг с другом, каждому сулил золотые горы, только бы они открыли ворота. Но я выбрал неверный путь. Они слишком рассчитывали на своего ненаглядного капитана Витте с его головорезами, и не стали бы вмешиваться, пока не ощутили бы непосредственную угрозу для себя. Так что этот навязанный бой сыграл мне на руку. Я отправил им ультиматум: либо они помогут мне во время битвы, либо, в случае разгрома Витте, я сравняю Дизраэль с землёй и вырежу на корню их семейства.

– Вы бы этого не сделали.

– Что толку теперь гадать? Вся их самоуверенность строилась на том, что они не боялись штурма, а долгая осада – совсем не то же, что перспектива скорой и жестокой смерти. К тому же они не располагали точными сведениями о соотношении сил. Словом, я сумел убедить и Маркезини, и Сабатела, что их помощь не повредит, но в крайнем случае я выиграю и без неё.

– Это была ложь.

– Разумеется. Но они-то об этом не знали. Я сделал это предложение обоим кланам, Маркезини отказались, но Сабатела мне удалось убедить. Их сейчас в городе представляет женщина, престарелая сира Мелиса, и это, полагаю, сыграло свою роль. Она отправила на южную башню пятьдесят арбалетчиков, с условием, что об этом никто никогда не узнает, независимо от исхода боя.

– Она зря боялась. Победителей не судят.

– Да, тут вы правы. Но таков был уговор, и я не могу представить сиру Мелису к награде, как бы мне этого ни хотелось. Впрочем, полагаю, с неё хватит и того, что трое её внуков не будут казнены за участие в мятеже.

Уилл медленно кивнул. Всё это оказалось куда более рисковой затеей, чем он предполагал. Но с другой стороны, когда это сир Риверте чурался рисковых затей? Именно они сделали его тем, кто он есть.

– Все эти люди, – сказал Уилл, кидая взгляд за окно, – погибли из-за меня.

– Глупости. Бросьте вы это, Уильям. Совсем даже напротив – вы спасли тысячи жизней, когда попались нашему приятелю сиру Вителли. Я не шучу, – заверил он, когда Уилл бросил на него подозрительный взгляд. – Если бы он не вынудил меня на этот бой, я бы использовал пушки. Мы бы взяли Дизраэль, и мне пришлось бы учинить там резню, чтобы наказать за долгое сопротивление. Потом подошло бы подкрепление из Вальены, и бой всё равно бы состоялся, и мы бы всё равно победили, только людей полегло бы намного больше. Вы спасли жизни всем тем солдатам, Уилл, кто пробираются сейчас к Дизраэлю сидэльскими топями. Их матери будут благословлять вас в своих вечерних молитвах, что, полагаю, весьма лестно для столь богобоязненного человека, каким вы, к моему глубокому сожалению, остаётесь.

Уилл с сомнением покачал головой. Отчасти Риверте был прав, но для него это ничего не меняло. Что ж, похоже, ему придётся просто жить с этим дальше. Только и всего.

– Кстати, – сказал он, помолчав, – а почему вы не использовали пушки? Ведь вы же знали, что Ортандо забрал меня... ну, с той нейтральной территории?

– Как вы, однако, тактичны и деликатны, – вздохнул Риверте. – Всегда в вас это любил. Вы хотели сказать – из той выгребной ямы, куда вас запихнули? Вас вытащили оттуда слишком поздно. Я надеялся вас дождаться, но Ортандо задерживался, а пока я не убедился, что вы действительно в безопасности, нарушить условия договорённости с Витте было бы слишком рискованно. Ведь оставался шанс, что Ортандо не удалось вас отбить, или что люди Витте вернулись за вами первыми. Поэтому я дал приказ выступать, а когда Ортандо явился и сообщил, что вывез вас, бой уже начался, и вернуться за пушками было невозможно. К тому же вы ведь знаете, что в открытом поле артиллерию я использую только в начале боя, пока не началась свалка. Иначе своих войск можно положить больше, чем вражеских.

Уилл кивнул, снова чувствуя себя виноватым. Риверте слегка погладил его щеке кончиками пальцев.

– Довольно, Уилл. Не грызи себя за это. Что случилось, то случилось, и могло обернуться гораздо хуже. Хотя, если уж начистоту, я до конца сомневался, что из всей этой авантюры выйдет что-то путное. Чертовски неприятное ощущение, доложу я вам, сир Норан.

Какое-то время они просто смотрели друг на друга. Потом Риверте убрал руку, отошёл к столу и налил вина в два хрустальных бокала.

– Нам нужно кое-что обсудить, – сказал Уилл, не двигаясь с места.

– Да, – ответил Риверте, пригубив вино. – Я знаю. Вы так долго пытались со мной поговорить, и нам всё время что-то мешало – то война, то Альваро Вителли, то я.

– Вы – больше всего, – напомнил Уилл, не пытаясь смягчить резкость в голосе.

– Каюсь, каюсь. Но это неплохо у меня получалось, согласитесь.

– Мастерски, – признал Уилл. – Мне неоднократно хотелось попросту привязать вас к стулу.

– О, неужели? – Риверте взглянул на него с неподдельным интересом. – Не знал, что вас будоражат такие фантазии.

Уилл только покачал головой.

– Вы опять.

– Что – опять?

– Опять пытаетесь переменить тему.

– О, и правда. Простите, вошло в привычку. Наверное, я просто чертовски боюсь того, что вы мне скажете.

– Граф Риверте чего-то боится?

– Вы даже не представляете, сколь многого. Только никому меня не выдавайте.

Риверте допил вино и снова наполнил бокал. Уиллу сдвинулся наконец с места, подошёл и твёрдо положил ладонь ему на запястье.

– Прекратите напиваться. Я правда намерен с вами поговорить, и желательно до того, как вам станет всё равно.

– Боюсь, столько мне не выпить, – вздохнул Риверте, и, неожиданно подчинившись, отставил бутылку в сторону. – Ладно, Уильям. Вы правы, это становится уже просто смешно. Давайте. Только, прошу, наточите топор поострее.

Уилл не сразу понял, о чём он. А когда понял, кровь отхлынула у него от сердца. Неужели Риверте решил... а хотя что он ещё мог решить, после всего, что между ними случилось.

Уилл сглотнул и прочистил горло. Так хотелось побыстрее покончить со всем этим, просто покончить и идти дальше. Но он решил начать издалека, с самого начала, чтобы не пришлось потом снова жалеть.

– Во-первых, – начал Уилл, – вы использовали меня. Как минимум дважды.

– Вы всё о том злосчастном монастыре? Тут мы с вами вряд ли придём к единому мнению.

– Я понимаю, почему вы так поступили, – поколебавшись, сказал Уилл. – Во всяком случае, стараюсь понять. Но вам следовало заранее сообщить мне о ваших планах. Что если я провалю мирные переговоры, то люди, которых вы со мной послали, откроют ворота.

– Ну, сказал бы я вам об этом. И что бы вы сделали? Только честно, Уилл.

– Я... – Уилл запнулся. И правда, такой вопрос не приходил ему в голову. – Я бы попытался понять.

– Неужели? А мне сдаётся, вы стали бы жарко спорить. А потом вообще отказались бы от моего предложения, или, того хуже, предупредили монахов о том, что случится, если они вас не послушают. Кончилось бы это тем, что мне всё же пришлось бы брать монастырь штурмом. Я старался думать на шаг вперёд, Уилл, я всегда так делаю, иначе войны не ведут и тем более не выигрывают.

– Допустим, – проворчал Уилл. – Но это ещё не всё. Вы использовали меня, чтобы дезинформировать Альваро и провезти ваши пушки через Бастардову долину. Кстати... вы ведь знали, что я был у него? С самого начала знали?

– Не с самого начала. Я... заподозрил, что вы кого-то встретили. Вы очень изменились, Уильям, когда вернулись из вашей самоволки. Не представляете, насколько. Я... я испугался. Вы ведь собирались тогда уйти, да? Вы приехали попрощаться?

Смысла отрицать не было. Уилл молча кивнул.

Риверте криво улыбнулся уголком рта, но улыбка не отразилась в его глазах.

– Вот, об этом и речь. Но что этот ваш "кто-то" – мятежник, я понял во время допроса лазутчика. В какой-то миг он посмотрел на вас, явно узнавая, а вас прошибло холодным потом. Я понял, что вы контактировали с мятежниками. А когда лазутчик даже под пытками вас не выдал, стало ясно, что либо вас приставили шпионить за мной, либо он так думает. В любом случае, это означало, что вы познакомились с кем-то из ближайшего окружения Витте или даже с ним самим. А учитывая ваше явное намерение вскоре меня покинуть... грех было не использовать такую возможность.

– То есть снова меня подставить, – сказал Уилл, чувствуя, как в груди скапливается больно давящая пустота.

– Отчасти. Да. Я виноват, Уилл. И это не далось мне легко.

Уилл вспомнил вдруг их последний вечер вместе, перед нападением Альваро на лагерь. Риверте тогда тоже пил... пил и, о ужас, играл на гитаре. Он делал так, только когда ему было по-настоящему плохо. Да, похоже, это решение действительно оказалось нелёгким.

– А потом ещё этот налёт, – продолжал Риверте. – И вы пропали. Я сперва решил, что вы просто воспользовались суматохой, чтобы по-тихому удрать, тем более что ваши новые друзья могли сопровождать вас. Но потом пришёл ультиматум от Витте... и потом я вас увидел в той треклятой палатке. – Он протянул руку и коснулся лба Уилла, над шишкой, которая ещё побаливала, но уже почти не напоминала о себе. – Вряд ли вас так приложили из большой любви.

– Если честно, я не помню, – вздохнул Уилл. – Я бросился туда, где был бой, и меня ударили, а очнулся я уже у Альваро.

– Бросились в бой? Несмотря на мой запрет? Беру свои слова обратно, не так уж вы и изменились. Кому вы хотели помочь, Уилл?

– Вам, конечно, – сказал Уилл с некоторым удивлением, взглянув ему в лицо. – Кому же ещё?

Он понял, как глупо это звучит, только когда слова уже сорвались с губ. Конечно, в тех обстоятельствах подобный вывод был для Риверте отнюдь не очевидным.

– Я правда хотел уйти, – поколебавшись, сказал Уилл. – Но потом услышал, как вы говорите с лазутчиком о подожжённых полях. Я думал... Альваро заставил меня думать, что это сделали вы. Что деревни разоряли по вашему приказу.

– Это глупо, Уилл. Вы же отлично знаете, как я старался сохранить хотя бы относительную лояльность местного населения.

– Да, это я уже потом понял. А тогда... ну...

Уилл беспомощно пожал плечами.

– Тогда вы были им слишком увлечены, – негромко сказал Риверте. – Я понимаю.

В самом деле понимает? Уилл до сих пор не был в этом уверен. Он вдруг почувствовал, что краснеет – несмотря ни на что, несмотря на то безумие, что они устроили втроём в палатке для переговоров. Сир Риверте понимает? Да неужели?!

– Я бы не увлёкся им, – отрывисто сказал Уилл, – и вообще его не встретил, если бы не то, что вы сделали в замке Калленте! С этим проклятым маркизом Лизордо!

Риверте, большую часть разговора упорно отводивший взгляд, с удивлением поднял на Уилла глаза. Такие синие, ох, ну какие же синие... Как бы ни злился на него Уилл, как бы ни обижался, как бы ни убеждал себя в том, что так не может больше продолжаться – эти глаза доводили его до безумия, раньше, сейчас и всегда.

– Что я сделал в замке Калленте? – повторил Риверте голосом человека, совершенно сбитого с толку. – А что я сделал в замке Калленте?

Это уж было слишком. Уилл невольно сжал кулаки.

– А то вы не знаете! Оргия!

– Оргия? А что – оргия?

– Что – оргия? – Уилл задохнулся от негодования. А потом его прорвало: – Знаете, сир, я понимаю, что вы человек более чем свободных нравов! И что вы всегда позволяли себе развлекаться так, как вам хотелось. И что я вам не графиня Риверте, хотя вы и с чувствами настоящей графини не слишком считаетесь. Но я не железный, сир Риверте, я железным никогда не был! Вы спите... со всеми подряд! С пажами, поварятами, знатными дамами, горничными, с королём! И со мной! И мне приходится всё принимать как должное! И когда вы...

– Уилл! – Риверте шагнул к нему и схватил его за плечи. Его глаза широко распахнулись, и в них застыло настолько странное, пугающее выражение, что Уилл осёкся на полуслове. – Ради бога, Уилл, замолчи на секунду. Что ты говоришь? Я ни с кем не спал в замке Калленте. Только с тобой.

– Да что вы врёте? – вспыхнул Уилл. – Вы вернулись пьяный, и потом от вас разило, как от скаковой лошади!

– Да, потому что там было чертовски жарко. Это была комнатушка без окон, в ней горело два камина и добрая сотня свечей. Я тогда понял, почему в этом чёртовом замке стояла такая дубарина, господин маркиз все дрова стащил в эту чёртову комнату. Ему-то ничего, он был голый, но я, Уильям, – я не раздевался. Я был единственный там, кто не снял одежды, понимаете? Поэтому от меня так разило, как вы изволили изящно выразиться.

Уилл тупо смотрел на него. Но как же тогда... почему же... Он судорожно вспомнил ту ночь – их соитие, потом уход Риверте, его возвращение на рассвете и снова соитие... а Уилл тогда подумал, неужели после нескольких часов в оплоте разврата ему всё ещё мало. Конечно, ему было мало. Он не мог не возбудиться, наблюдая за тем, что ему показали – что бы это ни было, Господи Боже, – и, вернувшись, выплеснул скопившееся возбуждение. Перед Уиллом он ни в чём не провинился, если только не считать вынужденное наблюдение неоспоримой виной.

Он ни с кем там не спал. Он не изменил Уиллу.

Но что же тогда получается...

– Уилл, – Риверте крепче сжал его плечи, чуть встряхнул, заставив Уилла поднять на него ошарашенный взгляд. – Послушай, пожалуйста, просто послушай меня. Мы никогда это не обсуждали, и видит Бог, я не устаю изумляться твоему такту и твоему бездонному терпению. Но раз мы всё-таки сейчас об этом говорим, я скажу. В первые годы я действительно продолжал вести прежний образ жизни. Привычки не меняются в одночасье. Но со временем это сошло на нет. Чем больше я сравнивал, тем яснее понимал, что по сравнению с тобой всё остальное теперь кажется скучным и пресным. А значит, бессмысленным. С тех пор, как я женился на Лусиане, у меня не было других любовников, кроме тебя и Рикардо. Да и с Рикардо в последние годы мы уже почти не шалим. У него... – Он осёкся, словно поняв, что слишком далеко зашёл. Уилл смотрел на него расширенными от изумления глазами. Риверте беззвучно вздохнул и продолжил: – Словом, последний раз я спал с женщиной, когда мы с Лусианой зачали наших детей. А из мужчин у меня уже много лет только ты. Даже когда я с Риккардо, это лишь дань старым узам, которые объединяют нас слишком крепко. Эти узы я разорвать не могу. Но никакими другими я ни с кем не связан. Не потому, что я щажу твои чувства – я никогда тебя не щадил и не ценил так, как ты заслуживаешь. Ты знаешь, я делаю только то, что хочу и считаю должным. И клянусь тебе, если бы я знал, что ты так думаешь обо мне, если бы подозревал, до чего для тебя это трудно на самом деле, я сказал бы тебе об этом давным-давно.

– Ты... ни с кем не спал в замке Калленте? – с трудом выговорил Уилл. То, что вывалил Риверте на него сейчас, слишком его ошеломило, и из всей бездны вопросов, вертящихся в голове, он сумел сформулировать только этот.

– Ни с кем. Только с тобой. И в этом замке, и в чёртовой прорве других замков нашей славной империи.

Уилл отшатнулся. Руки Риверте соскользнули с его плеч, и Риверте сделал безотчётный шаг вперёд, словно пытаясь продлить прикосновение. Но Уилл не хотел, чтобы Риверте его касался. Он... не мог.

– Я изменил тебе, – сказал он.

– Уилл. Не надо.

– Я изменил, и мне понравилось. Мне было хорошо с Альваро, и так приятно думать, что наконец я хоть в чём-то сравнялся с тобой. Что мне тоже может быть всё равно, что я тоже могу не думать о твоих чувствах так, как ты не думаешь о моих.

– Уилл...

– Я собирался уйти к нему! – закричал Уилл. – Считал его лучше тебя! Считал себя лучше тебя! И... и как же я себя ненавижу!

Он рванулся к двери – не мог, не хотел больше здесь находиться, не мог смотреть на него, не имел права ничего от него ожидать. Риверте поймал его в прыжке, сгрёб в охапку, сжал в железном кольце рук и держал, пока Уилл трепыхался, отбивался и только что не лягался, вырываясь изо всех сил. Риверте что-то говорил ему, но он не слушал, и прекратил бороться, только когда выбился из сил и понял, что Риверте всё равно не ослабит хватку.

– Тише, – услышал он наконец. – Угомонись же ты, ненормальный. Успокойся.

Уилл издал вздох, больше похожий на рыдание, в бешенстве врезал Риверте в плечо кулаком и уткнулся лицом ему в грудь.

– Ты должен был мне сказать, – прохрипел он. – Должен был.

– Да. Теперь я это знаю. Но не сказал, так что сам виноват. Всё.

Уилл сухо всхлипнул, опять попытался вырваться, но Риверте накрыл его затылок ладонью и сжал, мягко и неумолимо.

Прошло ещё какое-то время, прежде чем Уилл окончательно успокоился. И опомнился, обнаружив, что сидит на кровати, а руки Риверте его больше не удерживают. Он мог встать и уйти, но ноги перестали слушаться, и на тело навалилась свинцовая усталость – неизбежная спутница нервного срыва, разрядившего напряжение последних недель, таких мучительных для них обоих.

– Уилл, – сказал Риверте.

– Да, – отозвался он.

– Ты был прав.

– В чём?

Уилл поднял на Риверте покрасневшие глаза. Тот стоял в двух шагах от кровати, скрестив руки на груди и крепко сжав пальцами собственные предплечья. Это была столь откровенно защитная поза, что у Уилла оборвалось сердце. Он знал теперь, от кого – и от чего – Риверте пытается себя защитить.

– Не важно, что было и чего не было в замке Калленте, – сказал Риверте внешне очень спокойно. – Ты всё равно прав. Все эти десять лет ты видел от меня слишком много обид и слишком мало радостей. Но я не могу давать тебе больше, чем даю. Я не изменюсь, и ты это понимаешь. Поэтому ты и ушёл, и, может быть, тебе не стоило возвращаться.

– Фернан... – Уилл вскинулся, но Риверте остановил его резким движением головы.

– Дай мне закончить. Альваро Вителли – негодяй, но то, что тебе встретился именно он, это всего лишь обычное невезение. Мало кому везёт с первого раза. Ты ещё можешь найти кого-то, кто больше тебя заслуживает. И даст тебе всё, что ты хочешь.

– Ты меня прогоняешь? – прошептал Уилл. – Ты... меня не простишь?

Лицо Риверте исказилось болью. Уилл понял, что она всё время сидела в нём, эта тихая, подло грызущая боль, и чего ему стоило не дать ей прорваться наружу.

– При чём тут моё прощение, Уилл? Мне нечего тебе прощать. И я не хочу, чтобы ты уходил. Никогда не хотел. Я ничего... почти ничего на свете так не боялся.

Уилл вдруг вспомнил один из их дней в окрестностях замка Шалле, ясных солнечных дней. Раскидистые ветви ясеня, журчание реки, лучи света в изумрудной траве. И хриплый, чуть срывающийся голос: "Ты ведь не уйдёшь? Скажи, что никогда не уйдёшь. Обещай". Уилл обещал. И начисто забыл о своём обещании. Как и о том, что Фернан Риверте никогда ни о чём не просит. А если просит, значит, его жизнь зависит от этого.

– Если ты захочешь уйти, – продолжал Риверте, – я пойму. Необязательно навсегда, но ты можешь уехать на несколько лет, посмотреть мир, узнать его лучше... и тогда сам решишь, где твоё место. Я приму это. Мне придётся. Хотя это и будет чертовски... ну... нелегко...

– Хватит, – сказал Уилл, вставая. – Хватит, замолчи ты уже наконец.

– Вы так долго меня вызывали на этот словесный поединок, сир Норан, и вот теперь – замолчи? Я вас не по... м-м-м, – сказал Риверте, когда Уилл ухватил его за загривок и заткнул ему рот жадным, отчаянным поцелуем.

Риверте стоял неподвижно несколько бесконечных мгновений, а потом расцепил судорожно скрещенные на груди руки и осторожно накрыл ладонями шею Уилла. Уилл вцепился в него изо всех сил – не пущу, не уйду, никогда, ни за что, ты только мой, – и пил его дыхание так, словно это были последние глотки воздуха в погибающем мире. Всё исчезло, и всё вернулось, всё не имело значения и обрело смысл, было уничтожено – и обновилось, никогда не станет прежним – и будет прекраснее, чем когда-либо. "Я самый счастливый дурак на свете", – думал Уилл, целуя Фернана Риверте, и, он сильно подозревал, Фернан Риверте в этот миг думал примерно о том же самом.

Когда они насытились – Уилл не смог бы сказать, но солнце успело окончательно сесть, и они стояли теперь, вцепившись друг в друга, в полной темноте. Какое-то время стояла тишина, нарушаемая только их слаженным, звучащим в унисон дыханием. Потом Риверте сказал, не разжимая рук:

– Нам придётся тут зазимовать.

– Ладно, – ответил Уилл.

– Мне самому не хочется. Но здесь ещё многое надо сделать.

– Хорошо.

– А весной поедем в Шалле. Месяца на три. Я давно не видел моих детей, боюсь, Лусиана их разбаловала. А потом можем поехать в Даккар... или куда бы тебе хотелось?

Никуда. Никуда, Господи, просто быть рядом с ним. И пусть Риверте никогда не победить себя, не одолеть своих наклонностей и гордыни, Уилл постарается победить свою, и это будет его жертва за них обоих. Его самая важная, самая главная победа.

Ничем не хуже славных побед Фернана Риверте.

12-24 апреля 2013 г.