Текст книги "Вне эфира (СИ)"

Автор книги: Domi Tim

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

– Любопытно.

– Да? – Я соскучился по его заинтересованному тону; стоило огромных усилий не начать улыбаться. Ещё больше мне хотелось признаться, что Ким был первым в моей двадцатичетырёхлетней жизни человеком, способным слушать.

– Я уже второй раз слышу от тебя о пятидесяти процентах. Помнишь, когда мы были в казино? Это какая-то теория?

– Квантовая физика. Правило применяется обычно для микромира, атомов и частиц, из которых они состоят. Но некоторые подхватили и стали применять в масштабах целой вселенной. Эксперимент про Шрёдингеровского кота наглядно демонстрирует такую вероятность. Кот и жив, и мёртв одновременно, пока мы не узнаем точно. Правда, Шрёдингер придумал этот эксперимент, чтобы доказать несостоятельность квантовой механики.

– О боже. – Ким прикрыл рот ладонью, сделав вид, что восхищён. – Ядерная физика, квантовая физика… Подозреваю, перечень не полный. Почему ты стал оператором?

– Ещё астрофизика…

Ким взял меня за локоть, потянул, без слов предлагая пройтись.

– Физика – это просто хобби, – сказал я, пока Ким засматривался на лотки с замороженными дынями. – Не люблю математику – это раз, два – в Миссури нет перспектив. Есть ещё «три» – родители, которые хотели, чтобы я получил какую-то практическую специальность. В детстве я мечтал стать художником, и их буквально мучили кошмары по ночам.

– Ты поэтому не стал художником?

– Нет, в четырнадцать у меня появился фотоаппарат.

– Это даже забавно, – задумчиво произнёс Ким. – Мои родители всё не оставляли попыток сделать из меня творческую личность, водили на выставки, знакомили с молодёжью, купили дом в Сохо, потом пытались свести с литераторами. Проблема в том, что большинство из них живут в информационном вакууме. Наши разговоры обычно заканчивались после пары фраз, когда я выяснял, что молодая особь не знает об инфляции, госдолге, рецессии или хеджировании.

– Справедливости ради, я тоже не знаю, что такое хеджирование.

– Но ты хочешь узнать, в этом и разница.

Мы прошли ещё четыре квартала, лавируя между спешащими людьми. Я старался ни в кого не врезаться и одновременно поглядывать на Кима. Он снова стал задумчивым и тихим. Во мне проснулось неудержимое желание тут же его отвлечь, развеселить, заставить смеяться. Какой ужас: я ревновал его к мёртвому человеку. Словно ребёнок, не отпускающий мамину юбку, заводил разговор то о погоде, то о нью-йоркской еде, то об акциях протеста в Вашингтоне.

Ким отвечал, но так, что поддержать его реплики мне было нечем.

– Можно вопрос?

Очередную попытку я предпринял, когда мы добрались до центра Пятой авеню. Подошли к краю тротуара, где уже собралось много желающих поймать такси: Ким нагулялся – сейчас мы поедем в офис. Впереди маячила одна из нью-йоркских пробок, внезапная, как приступ аллергии.

– Задавай.

– Ты никому не сказал о своём расследовании. Только мне. – Мы остановились между двумя автомобилями, где не толкались локтями и Ким взмахнул рукой, подзывая такси. – Почему?

– Я бы и тебе не сказал, но ты заметил ноутбук. А я правда не хотел, чтобы ты, ещё чего, начал подозревать меня в убийстве. К тому же кому-то надо было взломать пароль.

Ким снисходительно улыбнулся. А ведь я в самом деле успел понадеяться, что он увидел во мне что-то особенное, поэтому и выбрал в напарники-тире-друзья.

– В общем, я оказался в нужном месте в нужное время?

– А разве не это твоя квантовая физика называет судьбой?

Ким придержал для меня дверь такси.

***

В течение пары часов вся делегация вернулась с похорон. Наверняка ребята договорились не упоминать об инциденте, тем более едва ли Ким станет извиняться. Когда я вошёл в ньюсрум, Элис резко замолчала на половине предложения. Она поняла, что я это заметил, и с секундной заминкой сказала, мол, что ФБР ничего не делало, и расследование стояло.

– А что они должны делать? – На автомате ответил я.

– Искать убийцу, Энди!

Я уселся за компьютер, от скуки зашёл в профиль на «фейсбук». В помещении находился почти весь штат, но никто не работал. Я запоздало понял, что они обсуждали нечто более конфиденциальное, чем паршивую работу ФБР, причём без Кима и Стенли.

– Как можно убить человека на расстоянии?

Услышав голос Элис, я застыл. Эти ребята что, тоже затеяли собственное расследование? Хорош канал, ничего не скажешь. Если им не сидится на месте, надо сказать Киму.

– Способов много. – Эми поднялась и подошла к окну. – А почему никто не предполагает, что маньяк использует магию? – Кто-то засвистел, но девушка продолжила: – Это ваши проблемы, что вы не верите, есть доказанные случаи. Те же куклы Вуду и чёрная магия в целом.

Ник громко рассмеялся.

Я и раньше замечал, что между ними пробежала кошка. Значит, я не один, кто не наладил отношения с этой девушкой. Она, кстати, открыто заявляла, что феминистка и лесбиянка. Сначала я подумал, что было бы клёво подружиться с кем-то из ЛГБТ-сообщества. Но, наверное, переборщил с дружелюбием, ибо теперь Эми поглядывала на меня с подозрением. А Ник был типичным альфа-самцом, от которого разило тестостероном и самоуверенностью: постоянно дразнил девушку, заявляя, что ей в жизни не встречался хороший член, поэтому она и стала лесби. Слыша это, я закатывал глаза вместе с Эми.

– Один вопрос, – самодовольно произнёс Ник. – Яд тогда зачем? Нет, серьёзно, если есть возможность при помощи куколки угробить человека, зачем весь этот кипиш?

– Да господи, не будь таким твердолобым! Химик может использовать записки для отвода глаз! В конце концов, о яде упоминали только сами жертвы, а он преступник.

– А может, яд всё-таки был, только генномодифицированный?

– Наш химик превращается ещё и в генетика? – Ник не оставлял скептического тона.

– Или в гипнотизёра.

– Ой, хватит уже фантазировать.

– Одно время эта теория была очень популярной, – пожала плечами Элис. Мне нравилась её манера стоять на своём до последнего, даже если кто-то только что высмеял такую позицию вслух. – Гипноз существует, мы все это знаем. Известно, как он работает. Химик мог заставить жертв взять яд, забыть о встрече с ним, уехать из города или запереться в комнате.

У меня по спине побежали мурашки.

Кто-то предложил кофе, я кивнул на автомате и с удивлением обнаружил спустя какое-то время стаканчик горячего шоколада перед собой. Элис похлопала меня по плечу, сказала: «Кофе ты не пьёшь» – и осталась рядом. Её общество мне понемногу надоедало: оно должно быть дозированным. Но поскольку Элис считалась важным членом команды, я её никогда не отшивал.

– А ты что думаешь обо всём этом, Энди?

– Думаю, что это ужасно. – Я попытался спрятать фальшивый тон в шоколаде. – А вы пытаетесь расследовать дело Кристофера сами? Ну, то есть вместе с полицией?

– Да нет, мы просто обсуждали их беспомощность: ни полиция, ни ФБР не могут найти убийцу. – Она поставила стаканчик на стол, и я увидел, что в нём тоже шоколад. – Разве обычные журналисты способны выполнять их работу? Не думаю.

– Вот именно.

– Как считаешь, это магия, гипноз или наука?

Элис склонилась надо мной, как будто мы сидели в допросной в полиции.

– Наука. Мне кажется, он травит ядом, то есть, это не бутафория. Скорее всего, Химик… – я не сразу подобрал слово, – устанавливает пузырёк с ядом так, чтобы он подействовал не сразу.

Я уже не первый раз шёл по этой тропе, и всё не додумывал мысль до конца. Мой мозг не желал собирать в кучу паззлы со словами «яд», «три дня» и «отсрочка».

– Например?

– Ну, если яд действует не через кожу, а, например, органы пищеварения, то…

– То что? Кладёт его в рот и велит открыть через три дня?

Я застыл, не донеся стаканчик до рта.

– Что ты сказала?

– Энди, ты меня пугаешь. Я сказала, что идея не выдерживает критики.

Я вскочил на ноги, обнял ошарашенную Элис и побежал в кабинет для начитки. Положить в рот яд можно и более изощрённым способом, и – внимание! – для этого понадобятся стоматологические навыки. В телепрограмме, которую я смотрел ещё в Миссури, рассказывали об убийце, действовавшем так. Прежде чем поставить временную пломбу, он запихивал в рот кусочек ватки, пропитанной ядом. Спустя три дня, когда пломба выпадала, яд оказывался в пищеводе. Правоохранители не сразу смекнули, что искать убийцу нужно не среди тех, кто был с жертвой в момент убийства или за час до этого. Конечно, способ имел ряд недостатков: не все приходили к стоматологу делать пломбу, и полиция в конце концов вышла на след. Но неужели догадка вместе со странным, связанным с двумя жертвами стоматологом не заслуживала внимания? Я прислонился к двери и услышал, что Ким не начитывал текст.

– У меня новости!

Он жестом велел войти, пока сам разговаривал с кем-то по громкой связи. Я прижал ладонь к губам, показывая, что не буду болтать, и уселся на стол. Он, помимо стула, на котором сидел Ким, и радиоаппаратуры, был единственным элементом мебели. Киму пришлось убрать локоть, но потом он, словно передумав, положил руку мне на бедро. Ох, мамочки.

– Дорогуша, предлагаю тебе приехать к нам на пару дней, оставь дела, – говорила женщина, – в конце концов, ты в этой редакции не начальник и не заместитель.

– Ма-а-ам, не могу понять: ты намекаешь на то, что я ни черта не добился?

– Я намекаю на то, что тебе нужна передышка.

– Тесла без меня не сможет, – задумчиво произнёс Ким, изучая структуру ткани моих штанов.

– Господи, это всего лишь кот.

– Он – мой кот, – вздохнул Ким, скорчив мне гримасу.

– Иногда мне кажется, что ты завёл Тесла, чтобы иметь отмазку.

– Разумеется, так и есть.

Мама Кима ещё немного возмущалась, велев позвонить ей вечером. Он сбросил вызов, повернулся. Мне не сразу удалось вспомнить, зачем я летел к нему на всех парах – так был выбит из колеи внезапным разговором, свидетелем которого стал, и его рукой. Сегодня утром Ким упомянул о своих родителях вскользь, но мне это показалась чем-то вроде откровения.

– Так что ты хотел? Или соскучился?

– Соскучился.

***

Конечно, я рассказал Киму всё, что выяснил и успел предположить по поводу дантиста. Едва услышав слова Элис и додумавшись до возможного способа убийства, я принял решение, что поделюсь информацией с Кимом, иначе он сам до этого докопается однажды.

Наш разговор довольно быстро потерял весь тот романтический антураж, которым была наполнена атмосфера изначально. Сложно флиртовать, обсуждая убийство. К тому же спустя десять минут постучала новая журналистка и попросила Кима пойти посмотреть готовый сюжет в монтажной. Мол, он такой профессионал, о-ла-ла. Когда я остался один, меня согревала похвала. «Ты умный парень!» – вот, что Ким сказал, когда я поделился соображениями, и сверкнул широкой улыбкой, дав мне полюбоваться на его резцы. Что я могу поделать, если у него действительно классные зубы? Едва он приоткрывал рот, взгляд тянулся туда. Ким наверняка думал, что я пялюсь на его губы и хочу их поцеловать. Но я рассматривал его зубы и хотел его поцеловать.

Мы продолжили беседовать, когда он вернулся в комнату для начитки.

– Стоматологу вполне под силам провернуть фокус с тремя днями?

– Он мог догадаться или… – Я хмыкнул, восхитившись, что сразу не догадался. – Или банально посмотреть ту же программу про маньяка по телевизору, что и я.

– Чёрт, шеф как будто специально кидает на меня столько дел, вырваться не получается…

– А что насчёт слежки?

– Она уже идёт, – не поднимая головы от микшера, сказал Ким.

***

Остальную часть дня я торчал в конгрессе. Раньше, до работы на Седьмом, мне казалось, что на слушания посылали самых продвинутых и крутых журналистов. Потом открылась страшная тайна: никто не любил снимать конгрессменов – это скучно, затянуто и малопродуктивно.

Седьмой отправлял делегацию на каждое открытое заседание: Ким сознался, что только в пятидесяти процентах случаев отснятый материал шёл в эфир, иногда ничего же не случалось, и файлы отправлялись в архив. Наладить контакты с власть имущими было практически невозможно, поскольку каждый из нас, операторов и журналистов, был для них просто пешкой.

Я сидел в ложе для прессы, неспешно настраивая камеру, и понимал, что зря считал себя избранным. Снимать заседание конгресса не только скучно, но и очень легко.

Не нужно торопиться, бежать за героем сюжета, успевать раскладывать штатив и подключать петличку. Тебя не толкали в бока, не преграждали путь. Из чего можно сделать вывод: именно поэтому я и оказался здесь. Ким или Майкл, его непосредственный начальник, решил, что новый оператор уж точно справится с элементарным заданием. Но я не унывал: слава богам, что мне вообще удалось продержаться на Седьмом почти две недели и, если не считать первого выезда, не налажать. Моя жизнь стала гораздо ярче и интереснее, а сообщения родителям – длиннее и оптимистичнее. Я впервые за долгое время жалел, что не рассказал родителям о своей ориентации, хотя раньше даже мыслей подобных не допускал – ради собственного блага.

Ханнибал – маленький город, и я оказался бы главным посмешищем, выясни кто-нибудь, что я гей. Родители не отличались толерантностью ни к чёрным, ни к мигрантам, ни к ЛГБТ, так что помимо уважения горожан я мог потерять ещё и крышу над головой. Теперь, живя в Нью-Йорке, словно в другом мире, я ходил в гей-клубы, без труда подыскивал партнёров на ночь. Невольно стал проникаться мыслью, что быть гомосексуалом не равно быть изгоем.

Мне хотелось рассказать родителям о том, с какими людьми я тут познакомился. Ну, например, Ким. Я бы признался, что схожу от него с ума: у него приятный голос, очень искушающий парфюм и представь, мама, мы с ним вместе расследуем убийства: скажи, невероятно?

Есть ещё Элис, она увивается за мной, но без романтического подтекста. Она словно большая мама, которая пытается уследить за выводком и каждого то погладит, то почешет за ухом. Нет, конечно, тебя, мама, не заменит никто.

На ресепшене работает прикольный парень, который постоянно желает «Приятного дня» и улыбается так искренне, что у меня невольно поднимается настроение. А главный оператор регулярно рассказывает о собаке Люси. Да, я серьёзно! Только представь, я захожу в студию, а он обнимает меня со словами: «Интересно, что мы сделали? Ну, сказать? Мы нашли кавалера!».

Мне хотелось ответить гейской шуточкой, но я промолчал. И пару слов о нашем водителе, который заставляет меня либо смеяться, либо краснеть. Зовут Стенли, ты бы слышала, мама.

Я сам не заметил, как углубился в мечтания. На деле же нас устраивала отчуждённость в отношениях – хватало того, что мы делили одну ванную на шестерых. Сидя друг у друга на голове, семья пыталась сохранить хотя бы ментальную дистанцию. Повзрослев, я понял мотивы того глупого обвинения в педофилии от отца моей двоюродной сестры: он злился, что я занимал его личное пространство. Разве можно винить человека за то, что он защищал свою территорию, отнятую глупым притязанием на поддержку родственника? Я не держал на него зла.

***

– Мне нравится твоя теория.

– Какая теория?

– О пятидесяти процентах.

Из окна автомобиля Кима открывался город, в предвкушении праздника готовящийся к дню Святого Патрика. Я насчитал четырнадцать гирлянд в форме трилистника только между двумя светофорами. Велосипед снова остался на ресепшене в надёжных руках мистера «Приятного дня». Так и до привычки недалеко. Ким подвозил меня домой (к себе или ко мне) и заезжал за мной с утра. Иногда приезжал водитель, иногда Ким снисходил до того, чтобы самому сесть за руль. Но, на секундочку, с чего такая честь? Или я чего-то не замечал? Как вообще принято ухаживать за понравившимся парнем, если у тебя на уме что-то серьёзнее, чем секс? Да-да, я далеко зашёл, ведь Ким ни разу не повёл себя так, словно я ему интересен в этом плане. Или я не заметил знаков внимания? Он же со всеми флиртовал: стиль общения такой. Я думал об этом минут пять, лениво рассматривая виды ночного Нью-Йорка, и тут такой вопрос. Ах, теория…

– Рад, что она тебе понравилась.

– Да, я кое-что почитал об этом… – сказал Ким, продолжая посматривать то на меня, то на блестящую от дождя дорогу.

– Спонтанное туннелирование атомов? Полуживой-полумертвый кот и Бог, который играет в кости, это… Весьма инновационно и практично для жизни.

Я закивал: логика только мешала, когда речь идёт о квантах.

– Но я хотел сказать о другом, – продолжил Ким. – Эта теория о пятидесяти процентах просто уникальный аргумент для безумцев! Ну, согласись, мы часто называем безумцами людей, которые идут на риск, вкладывают деньги в сомнительные дела, верят в проекты, успешное завершение которых кажется настоящим чудом, отправляются в путешествие на велосипеде.

– Проигрывают шесть тысяч в казино…

– В том числе, Энди. Но теперь можно сказать, что Вселенная случайна, и отвергнуть обвинения в чудаковатости. Или да, или нет, пятьдесят процентов против пятидесяти. Зачем строить догадки? – Ким щёлкнул пальцами. – Бог играет с нами в кости, никакой системности.

– Только если ты не атеист. И не приверженец общей теории относительности.

– Потому, что они друг другу противоречат?

– И не фанат Эйнштейна, который её придумал, – улыбнулся я.

Когда Ким высадил меня у дома, я все ещё размышлял о его выводах. Отсутствие надобности просчитывать вероятности и вправду гарантировало свободу. Например: Ким либо оттолкнёт меня, либо нет, если раскрою свои чувства. Ровно пятьдесят процентов «за» и «против».

С одной стороны, целых пятьдесят процентов на то, что я его поцелую, с другой стороны – сразу пятьдесят процентов на потерю работы. Слишком многое стояло на кону: мне не хотелось возвращаться в Миссури, а сбережений, которые дали родители, не хватило бы на ещё несколько месяцев поиска работы. Закрыв за собой дверь, я медленно сполз по стене вниз.

***

На следующий день после работы мы с Кимом отправились к семье убитой Лилу. В машине я прочитал то, что газетчикам удалось найти о жертве, а после Ким поделился собранным вручную досье. Лилу в этом году заканчивала школу, не была образцовой девушкой, если верить Daily Tribune, злоупотребляла алкоголем, якшалась с сомнительными личностями, но ни разу не попадалась на правонарушениях. Журналисты The Sun пошли дальше, отыскали её двоюродную сестру (аж в Бостоне) и устроили допрос: почему они не общались? То ли эта Брук оказалась стервой, то ли газетчики переиначили её слова, как им хотелось, но грязи на убитую вылилось изрядное количество. Экстази. Работа в стрип-клубе. Промискуитет и чуть ли не проституция.

В такие моменты во мне просыпалась ненависть к некоторым коллегам по журналистскому ремеслу, хотя я понимал, они виноваты лишь отчасти. Спрос порождал предложение, а не наоборот. За два квартала до дома родителей Лилу я подумал, что достаточно проинформирован, и переложил связку вырезок из газет на заднее сиденье автомобиля.

– Ну, что скажешь? – Ким проследил за моим движением.

– По статистике именно такие – я имею в виду тягу к наркотикам, деньгам и сексу – люди становятся жертвами маньяков, но Лилу была единственной из числа убитых Химиком, кого можно отнести к этой категории. Да и он вроде не любитель трагических историй…

– Вовсе необязательно. Может быть, другие просто глубже прячут слабости.

Я подумал о Крисе и промолчал.

Мы подъехали к двухэтажному дому на Сейт-Джеймс-Парк авеню – такому ухоженному, словно родители Лилу проводили в саду по восемь часов в день. Может вместо дочери они теперь заботились о газоне и плодовых деревьях? В массовой культуре бытовало мнение, что умершие хотели, чтобы их родственники вели прежний образ жизни после трагедий.

Когда я собирался выйти из машины, Ким схватил меня за ладонь, удерживая на сиденье.

– Если тебе захочется что-нибудь спросить – неважно что, – сделай это. – Я почувствовал мятный запах жвачки. – Я уже понял, что твоей интуиции стоит доверять.

– Вау, ладно, спасибо за карт-бланш.

Родители Лилу приняли нас, как и подобало родственникам погибшей принимать журналистов: с платочками в руках и настойчивым, от которого грех отказаться, предложением кофе. Мы расположились в гостиной, обставленной фотографиями убитой девочки. Изображения Лилу отражались на мерцающих поверхностях, двоились в зеркалах, отчего создавалось впечатление, что я оказался в помещении с алтарём. Миссис и мистер Честферды остались абсолютно безучастными к попыткам посадить их так, чтобы заходящее солнце не создавало дополнительный источник контрового освещения, описывая их фигуры демоническим светом.

Мать Лилу, Дора, казалась пьяной; её муж, Рик, то и дело беззвучно извинялся, бросая на нас виноватые взгляды. А потом встречался глазами с женой и со вздохом подливал ей в стакан нечто похожее на виски. Если бы мы приехали брать настоящее интервью, то, пожалуй, распрощались бы на этом с семейством, пообещав прийти в «более подходящий момент».

Но мы нуждались в информации для себя. Ким предложил родителям Лилу поговорить просто так, не под запись. Деликатно попросил собраться с силами, не думать о плохом, заверил, что можно прерваться в любой момент или заново перезаписать каждый ответ.

Дора икнула.

– Спасибо, мистер Даймлер, за заботу, но, боюсь, если я прервусь, записи вообще не состоится, – с горьким смешком ответила мать. – В последнее время я стараюсь держать себя в руках. Мой психолог советует не доводить себя до слёз и вообще беречь сердце.

– Это правильно.

– Сердце стало барахлить ещё после того раза, – вступил в разговор отец Лилу. Он был на голову выше жены и гораздо старше, чем она. Морщины делали его практически безобразным, особенно на фоне обаятельной миссис Честферд. Но в этот момент он нравился мне гораздо больше Доры, которая регулярно заглядывала в стакан с виски. – Ещё одно горе в семье.

– Над нами навис злой рок или проклятье. Или судьба, как это вообще называют?

– Дорогая, не говори так.

На лице женщины снова появилась растерянная хмельная улыбка.

– Простите, о каком горе речь? – спросил Ким.

Мы договорились, что он сплетёт ладони вместе, и это будет знаком, чтобы незаметно включить камеру. Я нажал кнопочку записи. Единственное, что могло меня выдать, – мигающий красный индикатор на передней панели, но его я заклеил пластырем в офисе. Мы планировали долгий и обстоятельный разговор, который потом можно будет пересмотреть в офисе.

– Наш сын, Роберт. Несчастный случай. Около двух лет назад Роберта застрелил сумасшедший в супермаркете, – Дора рассмеялась, – наших детей убили какие-то психи, а политики хотят позволить иметь оружие каждому второму! Они ла… Ло-ббируют интересы производителей ору…

– Дора, я думаю, сейчас не время.

Супруги переглянулись, и миссис Честферд оттолкнула мужа.

– Кто у меня остался? Разве что вот, Магдалена, – продолжила она.

– Магдалена?

– Магдалена Третья, Мальтийская болонка.

– Ах, болонка, – поддержал разговор Ким.

Дора медленно, скрипя диванными пружинами, поднялась, бормоча что-то о надобности найти собаку. Когда она вышла из гостиной, Рик мгновенно переменился в лице и напрягся.

– Мистер Даймлер, я был против этого интервью, но Дора настояла… Пришлось уступить ей, но мы-то с вами взрослые люди, это ведь не пойдёт в эфир? – заторопился он, пересев на самый край. – Дору никто не должен видеть в таком состоянии, пойдут слухи.

– Разумеется, Рик, мы…

– А вот и моя Магдалена. У неё польские корни, поэтому мы остановились на таком довольно экзотическом для Америки имени. Ну-ка, погладьте её, хорошая девочка…

Ким сделал вид, что ему нужно было срочно записать пару слов в блокноте, и я остался один на один с болонкой, которая высунула длинный розовый язык. Дора усадила её мне на колени: Магдалена тут же начала суетиться, обнюхивать джинсы и топтаться маленькими лапками по моим ногам, съезжая и тут же снова взбираясь по штанине на колени.

Я попытался изобразить на лице умиление.

– Дора, а психа, который убил вашего сына, судили?

Миссис Честферд посмотрела на Кима нечитаемым взглядом.

– Судили, и что? К сожалению, это не вернуло мне Роберта. Тот ублюдок умер в тюрьме спустя два месяца после осуждения, можно сказать, даже и не мучился толком.

– Туда ему и дорога.

– Примите мои соболезнования, – после паузы произнёс Ким, переходя на деловой тон. – Что ж, мне не хочется отнимать у вас много времени, начнём? Наш канал проводит собственное расследование по делу Химика; конечно, у нас нет таких ресурсов, как у полиции или ФБР, но мы сотрудничаем с правоохранителями, так что… Поверьте, мы стараемся достичь одной и той же цели – поймать виновного, поэтому ваши ответы будут нам очень кстати.

– Я поняла, мистер Даймлер. Задавайте свои вопросы.

Я тут же развёл показательную деятельность, делая вид, что только сейчас включаю камеру. Мальтийская болонка шлёпнулась на пол, но не успел я обрадоваться, что мне больше не нужно возиться с этой собакой, как Магдалена схватила мою штанину зубами.

– Хорошо, спасибо. Я читал, что Лилу рассказала вам о записке только в последний день перед своей смертью, в пятницу, двадцать восьмого числа? То есть вы узнали об этом днём ранее?

– Верно.

– Почему так случилось?

Дора икнула, до меня донёсся кисловатый запах её отрыжки.

– Лилу скептически к этому относилась. – Рик опередил жену с ответом. – Она говорила, что в Нью-Йорке люди с ума посходили со смертями. Она нашла в рюкзаке как минимум три записки, – и это лишь то, что нам известно, – написанные одноклассниками шутки ради.

– Поэтому, когда она обнаружила ещё одну записку в почтовом ящике…

– Решила, что опять кто-то неудачно пошутил.

Магдалена продолжала оттягивать штанину джинсов зубами, я на пробу мотнул ногой, но, вместо того чтобы оставить это дело, собака зарычала, привлекая внимание хозяев.

– Магди, фу! Ты ведёшь себя неприлично!

– А что заставило Лилу подумать, что в этот раз ей написал Химик?

– Лилу поспрашивала одноклассников, друзей, знакомых: те перепугались до смерти, ну, и она начала догадываться, – ответил Рик. Казалось, Дора была только рада отдать инициативу мужу: она опустилась на спинку дивана и блаженно прикрыла глаза.

– Здесь список мест, где была Лилу…

Ким достал из кармана ксерокопию одного из отчётов, собранного нашими совместными усилиями, и передал его Рику, попросив указать на ошибки и заполнить «белые пятна». Мы сделали это с одной целью: доказать, что Лилу была на приёме у подозреваемого нами доктора. А потом выкопать о нём всё, что готово сказать семейство. А Магдалена прокусила мои джинсы насквозь и держала штанину зубами за дырку. Господи, а ведь раньше я любил собак.

– Она… Она не была в школе в среду, – палец Рика скользил по бумаге, – сказала, что отравилась чем-то, и осталась дома, но мы подумали, что она просто перепила джина.

– Она была дома?

– Да, лежала в кровати, – кивнул Рик. – В четверг вместо Лилу к дантисту пошла Дора.

Моё сердце забилось быстрее и… Остановилось на мгновение.

– Подождите, но ведь мне сказали, что…

– Что?

– Сказали, что полис был на имя Честферд. – Он со свистом выдохнул.

Чтобы Ким, и не уточнил имя? Я даже удивлён.

– Лилу действительно хотела пойти, она записалась из-за пломбы, но у Доры вечером прихватило зуб: боль была просто нестерпимой, и дочка уступила своё время. Дора, полагаю, не стала посвящать весь персонал клиники в такие подробности. – Рик передал Киму лист.

Вся наша теория разрушилась за секунду.

Мы с Кимом переглянулись: я был растерян, он – почти зол. А что, если поискать упоминания о других жертвах среди пациентов стоматолога? Хотя вероятность успеха теперь снизилась до такого уровня, что её нельзя проигнорировать без ущерба для успешности расследования. Мы просидели в гостиной Честфердов ещё полчаса. Дора начала похрапывать, и её муж покраснел от стыда. Магдалена улеглась около моих ног, разжав, наконец, свои челюсти.

Разошлись на том, что интервью не покажут. Такое стечение обстоятельств здорово нам, точнее мне, помогло – избавило от надобности делать вид, что идёт настоящая съёмка. По предварительному плану я должен был набрать разбивочных кадров, пройтись по дому в поисках выразительных деталей, снять полноценную историю, которая действительно вышла бы в эфир в качестве сюжета-реквиема – в зависимости от полезности сказанного нам.

– Надо же, пошла не дочка, а её мать! – сокрушался Ким на обратной дороге. – К тому же Лилу хотела пойти именно за тем, чтобы поменять пломбу, представляешь? Вселенная издевается.

– Увы.

Мы ехали по Восьмой авеню, петляя между автомобилями. Они сигналили, сигналили и сигналили: какофония звуков превратилась в фон. Весь НьюЙорк стремился добраться домой после рабочего дня; я скрестил пальцы на то, чтобы не образовалась пробка.

Та, которая внезапная.

– Вряд ли Химик каким-то образом передал яд так, чтобы он подействовал только на дочку… – говорил Ким. – Хотя надо поговорить с химиком, с обычным химиком.

– А если Рик соврал?

– Я думаю, он сказал правду. Он же не понимал, что это важно для нас?

Я пожал плечами.

– Признаю, причин ему не верить нет.

– Доступа к телу Криса мы не имеем, убедиться, что у него во рту отсутствовала временная пломба, невозможно… Но что-то в этой истории есть, что-то необычное.

За стоматологом нужно проследить, хотя бы недельку – так мы решили. Ким не станет отзывать детектива, собирающего данные на подозреваемого. Возможно, ему, так же как и мне, не хотелось начинать расследование сначала, ведь два часа назад мы были уверены, что подобрались к Химику довольно близко. Однако теперь я находил новые недостатки в предыдущей гипотезе. Во-первых, Химику-дантисту пришлось бы хранить смертельный инструментарий прямо в кабинете, что опасно и безумно самонадеянно. Во-вторых, патологоанатомы заметили бы отсутствие пломб у жертв. Если не заметили, пломбы были.

– Здорово им досталось, Честфердам. Сначала одна смерть, потом другая и обе… – Он замолчал, уставившись на машину, которая остановилась на светофоре перед нашей. – Обе.

– Что?

– О боже, Энди, как я раньше не понял? – Он вздохнул, откинувшись на спинку сиденья. – Тот случай с расстрелом людей в супермаркете показался мне знакомым. Я подумал, мало ли, может, кто-то из наших делал по нему сюжет, вот мне и запомнилось так чётко.

– И?

– Но дело не в этом, а в сходстве между двумя преступлениями.

Я приподнял бровь.

– Мне требуются объяснения.

Мы сдвинулись с места, когда загорелся зелёный, взятые в тиски другими машинами.

– Крис – жертва Химика, у которого два года назад в автокатастрофе, иными словами из-за несчастного случая, погиб близкий человек, его девушка, Кристина Бейли.

И тут до меня дошло.

– Лилу Честферд, тоже жертва Химика, тоже потеряла близкого человека, брата Роберта, два года назад, и он тоже был убит, – в тоне Кима послышалось торжество. – И угадай, как? Несчастный случай. Если подобное произошло и с другими жертвами, то прослеживается система. Жертв он выбирал не случайным способом, а продолжал незавершённое дело двухгодичной давности.