Текст книги "Вне эфира (СИ)"

Автор книги: Domi Tim

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– И?

– А потом я добрался до электронной базы пациентов и…

Ким выдержал интригующую паузу.

– И обнаружил, что ещё одна жертва была на приёме у стоматолога.

– Совпадение?

– То самое, которое не смогли найти полицейские. – Ким посмотрел на дорогу, давая мне переварить новость. – Ничего общего между жертвами до этого момента! Они ходили в разные банки, кафе, магазины, не были знакомы друг с другом, не имели сходств по сексуальным девиациям, внешности, происхождению, вероисповеданию или вредным привычкам.

– Откуда ты знаешь, что совпадений не было?

Он промолчал.

– Ладно, второй вопрос: кто тебе дал доступ к электронной базе?

– Деньги.

– Слушай, – я развернулся вполоборота к Киму, – ты хочешь сказать, что эта стоматология… Стоматолог, у которого были сразу две жертвы перед смертью, и есть Химик?

– Энди-и-и, такие смелые предположения.

– А что тогда?

– Не знаю, мы нашли след. Надо по нему идти, что ещё остаётся?

Мы въехали в Сохо. Я был здесь несколько недель назад, окрылённый упоминаниями о сотнях выставочных центров, арт-галерей и музеев. В Интернете писали, что Сохо похож на Европу – то ли комплимент, то ли акт уничижения. Ни разу не выехав за пределы США, я только догадывался. Слабые знания о других континентах и странах – моя ахиллесова пята. Ассоциации к слову Норвегия: хаски, нефть, лёд. Ассоциации к слову Испания: манго, скрэббл, океан.

Район оказался уютным, словно для избранных: с узкими улочками, хрупкими зданиями и брусчаткой под ногами. Высоких вилл по сравнению с центром построили катастрофически мало – ветер свободно гулял между домами, иногда по-викториански завывая.

Ким припарковался у небольшого особняка и привёл меня внутрь. Пока он кормил кота, которого, к слову, звали Тесла («Тесла, в честь учёного, придумавшего электричество?» – «Нет, в честь компании „Тесла“, названной в честь учёного, придумавшего электричество»), включал подогрев, чтобы мы не замёрзли, и предлагал несколько сортов виски вместо вина, я успел сложить первое впечатление об апартаментах. Чего-то такого я и ожидал от человека, проигравшего за один вечер шесть тысяч долларов. В наличии кухня, сделанная из хрома и гранита, гостиная номер один с баром, гостиная номер два с бильярдом и дартсом, лоджия, несколько спален, комната кота.

– Нет, я сначала купил кота. То есть не купил – взял! А потом машину. Не, наоборот, всё-таки, кот – это же кот, а машина неодушевлённый предмет. Хотя у кота и нет таких кожаных сидений, и он не разгоняется до 52,14 мили за три секунды, а движок-то… Принесу выпить.

Я поблагодарил Кима за гостеприимство. Хотелось верить, что мы притёрлись друг к другу, как механические детали после смазки. Я понимал его мимику и чувствовал, когда он расстроен, но все ещё не расслаблялся в обществе Кима полностью.

Передо мной стоял высокий книжный шкаф с большой коллекцией современных авторов. Никаких Камю или Аристотеля, зато Барнс, Митчелл, Буковски. Почему-то я ни секунды не сомневался – Ким прочёл их все и хранил не ради красоты.

Когда он вернулся, я внезапно понял, что меня раздражало на задворках сознания. Едва я вошёл в дом, как начал по какой-то причине испытывать небольшой дискомфорт. Итак, Кима стоило призвать к честному ответу, поскольку в доме не было ковров, ни одного!

– Ким, а почему у тебя нет ковров?

– Они же собирают пыль. – Ким на секунду замер, затем как ни в чём ни бывало разложил на стеклянном столе стаканы, графин виски и стопку заполненных бумаг.

Я должен был сказать, чувак, да ты рехнулся! Ковры, ну надо же. Когда я представлял с тобой секс на полу, под нами должен был лежать ковёр, но ты всё испортил. Но, как последняя моральная подстилка, которой нравился этот парень, я кивнул в ответ. Словно сам избегал ковров и считал, что они собирали пыль, одним словом, был таким же ненормальным чудаком.

Мы начали работать, как в детективных кинофильмах. Я по распечаткам и скринам сложил полную картину передвижений Кристофера за несколько дней до убийства. Ким составил биографию врача, попавшего под наше подозрение, покопавшись в его профилях в социальных сетях. Он был среднестатистическим ньюйоркцем: хорошо одевался, ухаживал за собой, если и не ужинал в ресторанах, где на входе выдавали пиджак, но наверняка имел амбиции. Обладал добрым взглядом и не натянутой улыбкой. Хотя это ничего не давало: люди, поедающие детей на завтрак, старались выглядеть настолько невинно, что матери сами отдавали им своих малышей.

Потом Ким попросил меня взломать «фейсбук» бедного стоматолога; но, если он и был Химиком, то уж точно не тупым. Мы не обнаружили ни одного намёка на незаконную деятельность (кроме моего взлома, конечно, который считался вторжением в личную переписку).

– Пей виски. – Ким кончиком пальца подтолкнул стакан. – Устрою-ка я за этим врачом слежку, найду хорошего частного детектива. А мы тем временем пообщаемся с родственниками Лилу – это та девушка, которая тоже была у него на приёме и умерла. Может, узнаем что-то.

Я сделал несколько глотков, скривившись.

– Выбирать жертв среди своих пациентов глупо, полиция бы очень скоро вышла на след.

– А если он один из подельников Химика?

– Дающий наводки?

– Соображаешь.

Алкоголь, чувствовавшийся внутри пока исключительно струйкой тепла, в один момент сделал меня параноиком. Или это был не алкоголь, а приступ здравого смысла? Вести собственное расследование и пытаться поймать противника, который имел гораздо более значительные ресурсы, – не наивно ли? Если вспомнить об истории с плащами и расследованиями висяков ФБР, да ещё и об азарте Кима, сложно удивляться, что он настойчиво шёл вперёд. И не видел особой разницы между тем, чтобы взламывать компьютер сотрудника-друга и подозреваемого в убийствах маньяка. Хотя и я сам показал себя не с лучшей стороны.

– А что будет, если мы вправду найдём Химика?

– Хватит драматизировать, Энди. Мне не очень хочется это признавать, но велики шансы, что мы вообще движемся не в том направлении; что банально ошибаемся.

– Если ошибаешься, ты выдвинешь новую теорию, пойдёшь по правильному пути. Так что мой вопрос всё ещё актуален: что будет, если он узнает о нашем расследовании?

– Откуда мне знать? Я не телепат и не экстрасенс.

– Позволь я предположу: он убьёт тебя.

Ким, кажется, смутился. Мне тоже стало не по себе; мы сидели в комнате, освещаемой одной лампой на столе, в атмосфере, созданной для непринуждённой беседы. Может быть, не для такой уж и непринуждённой, но точно для беседы. Может быть, и не только для беседы, но и для горячего секса. Может быть, даже для томных признаний в вечной привязанности.

– Надо сказать детективу Ронде Уолш.

– Да нечего ей говорить, мы же просто предполагаем! – Он откинулся на спинку дивана. – Ладно, мы поговорим об этом завтра. Или послезавтра. Или в выходные.

– Или никогда, – вставил я, – ведь ты всё равно сделаешь по-своему.

– Надо было идти тебе в прокуроры – отличные беспочвенные обвинения, Энди.

Я вздохнул, избегая его взгляда. Промолчал, вместо того чтобы накричать, испортить отношения, потерять его благосклонность или вылететь с работы. Я все же драматизирую, Ким прав.

– Ты знаешь, что Марк Твен любил кошек?

Я повернулся к Киму, хмурясь.

– Это ты к чему?

– Просто вспомнилось – ты из Миссури, из городка, где жил Марк Твен. А я люблю кошек, которых тоже любил Марк Твен. Между прочим, Твен говорил, что от скрещивания человека и кота кошачий род только бы потерял. Сам посуди, чего нет, например, у Теслы, что есть у нас?

– Ну-у-у, он же кот.

– По кошачьим меркам, он счастлив. А ты, Энди?

– По кошачьим меркам – определённо, по человеческим – возможно.

– Подробнее.

Я не оценил его попытку увести меня от темы.

– Ким, пообещай мне, что, если всё зайдёт слишком далеко, ты расскажешь детективам, ФБР, кому угодно. У тебя ведь есть инстинкт самосохранения?

Теперь пришла его очередь вздыхать. Ким поднялся и посмотрел на меня нечитаемым взглядом.

– Некоторые пытаются прикрыть инстинктом самосохранения свою трусость.

Вот так я остался один в пустом бесковровом доме. Ким ушёл в комнату – понятия не имел, в какую, – и прикрыл дверь. Не велел убираться, не намекнул, даже не сказал, где искать гостевую спальню для ночёвки. Что ж, по крайней мере Ким не подозревал меня в воровстве ложек. Я уселся на пол перед электрическим камином. В доме было совсем не холодно, но тоскливо. Может вернуться к бокалу виски и влить его в себя, избавиться от сомнений? Нет уж. Я вспомнил маму, старающуюся пройти от спальни до кухни после славного кутежа. Она постоянно цепляла картину локтем, будила меня, встречала убийственным дыханием и измученной улыбкой. Я возненавидел ту картину, моего авторства вообще-то. В детстве я проявлял художественные наклонности, но потом узнал о существовании фотоаппаратов и видеокамер. Фиксировать действительность при помощи техники оказалось гораздо интереснее, чем рисовать. Наверное, к алкоголю у меня выработалась естественная аллергия, которую я маскировал под: «Да мне как-то не хочется сегодня пить, спасибо».

В двенадцатом часу я решился на вылазку в таинственную комнату. В конце концов, тупо хотелось спать и расставить точки над «і» перед сном. Ким хотел узнать обо мне больше? Пожалуйста, поделюсь некоторыми фактами. С выражением мрачной решительности я постучал и сразу услышал разрешение войти. Тайная комната оказалась рабочим кабинетом, обставленным в старинном стиле. Мне сразу представился писатель, перекладывающий рукописи, ну, или политик, уставший от визжания толпы, весь такой мудрый и опытный.

– Я думал, ты уже спишь.

– Знать бы где, – тихо ответил я, но Ким услышал.

– О, извини, я забыл…

– Нет, подожди.

Ким привстал, опираясь на ручки кресла, и медленно сел обратно.

Заинтересовался.

– Я родился в Чикаго, в котором прожил семь лет. Там были жуткие туманы, обволакивающие город так, что иной раз не было видно пальцев на вытянутой руке; я помню холод, грохочущее метро. Но мне нравились чикагские парки. Позже построили памятник капельке ртути, хотя вообще-то он называется «Облачными вратами»; вспоминаю его, когда смотрю «Облачный атлас». Мичиган-авеню стоит внимания; сам Мичиган, разумеется, тоже. Так что Ханнибал нельзя назвать моей настоящей родиной. Я оказался в этом городе только в восемь лет.

– Почему?

– Родители были владельцами птицефабрики, но, как могу предположить, им не хватило предпринимательской хватки, и бизнес со временем пошёл ко дну. У нас забрали дом, заложенный в банке, а в Миссури жила мамина сестра с семьёй: они приютили нас.

Я подошёл к столу и опустился в мягкое кресло.

– Миссури. Так вот, тётя Эллен жила в Ханнибале – маленький город с необычной концентрацией старых и славных достопримечательностей. Парк Марка Твена, забор, который красил Том Сойер, лавчонки, комплексы развлечений, а сходить некуда.

Я продолжал рассказывать, купаясь во внимании Кима, но так и не признался в личном. Я промолчал о финансовых проблемах и о том, что мамина сестра была просто «в восторге» от нашего переезда. Живёшь в небольшом доме, сам себе хозяин, и тут на голову сваливается семья, которой просто нельзя отказать. И вместо трёх человек в доме ютятся шесть, одна ванная комната на шестерых. Таким должен представляться Ад. Был ещё дядя Билл со своим нездоровым желанием сделать из меня миссурийца. Малопонятные мне развлечения на реке и кемпинги на природе. Алкоголизм или что-то близкое к этому у матери после смерти моей младшей сестры. Пофигизм и бесконечный запас лени у отца. Почти развод. Несколько не совсем удачных трудоустройств после университета – первый канал, где я работал, распустили, а детективное агентство переехало в Вашингтон. И – родительский подарок на день рождения.

– Что это был за подарок?

– Деньги, на которые я мог купить себе что-нибудь или уехать. Я выбрал НьюЙорк.

На самом деле подарок собирали не только мама с папой, но и семья Эллен. Они выли от бессилия, потому что шестеро взрослых в одной хибарке – это гораздо хуже, чем четверо взрослых и двое детей. Ни у кого не было личной жизни, плюс моя двоюродная сестра входила в подростковый период и постоянно орала, что у неё отсутствовало личное пространство; да так оно и было. А я вёл себя, наверное, слишком эгоистично с ней: меня раздражало даже слово «сестра» в её отношении. Никогда её так не называл, утверждая, что «моя сестра уже умерла».

Меня поставили перед фактом: я должен уехать и найти работу где-нибудь не здесь.

– Вот так я и оказался в Нью-Йорке.

Ким потянулся как кот, завёл руки за голову.

– Довольно эксцентричный поступок, – усмехнулся он.

– Ты о переезде в НьюЙорк или о том, что я посвятил тебя в хронологию моей жизни?

– Видишь, Энди, прослеживается тенденция. – Ким встал и спрятал в папку листы, которыми занимался. – Ты гораздо более рисковый парень, чем хочешь показаться.

========== Глава 4 Этюд в чёрно-белых тонах ==========

– Как активный член общества я имею право на мнение. И хочу сказать, что являюсь творческой личностью: у меня есть образование, мотивы и даже мотивация.

– Понятно. Мотивация – это и есть совокупность мотивов, – лениво отозвался я.

Стенли вёз нас в офис, напевая себе под нос песню ABBA. Моё левое колено прижималось к правому бедру молодого хипстера, который должен был дать Седьмому интервью об организованной им хипстерской художественной выставке в Сохо, а сейчас рассказывал о своих неповторимых хипстерских качествах творца. Я вжался в дверь, а он всё равно прижимался ко мне, разводя колени. Как те парни в метро, которые занимают два места сразу.

Когда-то читал, что так делать мужчин заставляет неосознанное желание продемонстрировать самке гениталии, а также стремление показаться крупнее других самцов.

Ким сидел впереди и, судя по его периодически дёргающимся плечам, едва сдерживал смех. И всё же я чувствовал себя отлично. Сегодня в Нью-Йорке снова похолодало, Ким дал мне куртку, я незаметно вдыхал её аромат, точнее, его аромат на ней, распластавшись на сиденье. Жевал круассан с шоколадом, такой мягкий и тёплый, словно только с печи.

Стенли купил их нам на углу 44 стрит и 6 авеню.

– Да, мотивы и мотивация, – повторил хипстер, словно не слышал меня. – Я молодой, беспринципный и готовый быть на краю прогресса, давать городу качественный продукт.

– Разумеется.

– Я сам живу в Ист-Сайде, и, поверьте мне, весь НьюЙорк – прямо-таки весь! – давно превратился в сточную канаву. У нас осталась только иллюзия, что здесь хорошо. Это как большая аэродинамическая труба, постоянно дует, дует и дует, так, что думать невозможно…

– Приехали! – огласил Стенли, прервав это внезапный монолог.

Хипстер вскочил с сиденья, не закончив фразу. Прежде чем выйти из машины, мы с Кимом обменялись взглядами, говорящими «Что за чушь он нёс?», и тёплое, под стать шоколаду чувство разлилось у меня в груди. Утром мы не упоминали о вчерашних разногласиях; более того, Ким был подчёркнуто любезным со мной. Я понимал: однажды придётся поговорить и о расследовании, и об инстинкте самосохранения, но в ситуации со смертью Криса у нас почти не осталось моментов, когда можно было бы позволить себе смех. А этот хипстер – великолепный пример человеческой глупости – как подушка безопасности; и мы на минутку стали сами собой: работниками канала, обсуждающими умных и не очень гостей.

Следующий выезд у Стенли был запланирован со мной через сорок минут, так что я остался жевать круассан в машине.

– Во даёт.

– Кто?

Стенли кивнул в сторону хипстера, и я как следует рассмотрел его винтажные шмотки. Обтягивающие джинсы Кима, которые я всегда считал завлекательными, меркли по сравнению с узкими штанами этого парня. Мне стало больно от одной мысли, как они стискивали его пах. Поношенные серые мокасины были такого же цвета, как шарф, – смотрелось стильненько.

– Думаешь, такие кадры действительно добиваются успеха? – спросил Стенли.

– Ни в коем случае.

Он рассмеялся и заговорил, когда я уже высунулся в дверь, чтобы стряхнуть с себя крошки.

– Идёшь завтра на похороны?

– Иду.

– Такое паршивое чувство – снова хоронить журналиста.

Хоронить таксиста или косметолога ничуть не лучше, но не такого ответа ожидал Стенли. Я сподобился на глубокомысленный кивок спинке его сиденья и отвернулся к окну.

– Ты сегодня чересчур раздражительный и разговорчивый. Твоя норма пять-шесть слов.

– Смотрите-ка, да вы шутник.

Стенли пожал плечами, мол, не отнять и спросил:

– Или что-то случилось?

– Да всё то же самое, что и у всех. – Я криво улыбнулся и запоздало осознал, что даже Стенли знал Криса лучше меня. Он работал с этими людьми гораздо дольше, был в курсе привычек и особенностей характера каждого. И-и-и-и, возможно застал какое-нибудь из расследований Кима. Я едва не хлопнул себя по лбу: Стенли работал, когда Кристина попала в аварию.

– Можно вас кое о чём спросить? – Я дождался утвердительного кивка. – Когда погибла Кристина, два года назад, девушка Криса, Седьмой канал проводил какое-то расследование?

– Неожиданный вопрос. Ну, они пытались.

– И что? – Я облокотился о переднее сиденье, навострив уши. – Кто этим занимался?

– Да там и тайны никакой не оказалось. Водитель грузовика, который въехал в авто Кристины, пытался доказать, что ему то ли яд подсыпали, то ли алкоголь подлили, но экспертиза быстро установила, что он чист и трезв. Просто не справился с управлением. Ублюдок.

По стёклам застучали капли.

– Он взрослый мальчик, Энди. Не бери на себя непосильную ношу.

– Это вы о чём?

– Я же вижу, что Ким опять что-то замышляет. Не забывай, что я его возил по всяким больницам да магазинам. Так вот, есть люди, которые только беситься будут от опеки. Если они задумали, то лучше идти рядом или отойти в сторону, но не стоять на пути – это точно. Моя младшая такая же. Полдня убьёт, но конфету с холодильника достанет, из принципа, даже если на диете.

Я прыснул.

– Только Киму не говори, что я сравнил его расследовательские инициативы с конфетами, не то настучит мне по башке. Тот ещё Нэнси Дрю от журналистики.

– Вам? Вряд ли. Я вот другое дело.

– Хорошо. Тогда скажу, что это ты так высказался.

***

Небо покрыли грозовые тучи, заволокли его и нависли над городом; в ньюсруме включили свет. Знакомое ощущение уюта, да? Сидишь в кресле, смотришь в окно, чувствуя себя в безопасности. Примерно пять минут между двумя выездами я наслаждался этим пейзажем, размышляя о том, что вторую неделю ходил на работу в один из тех небоскрёбов, о которых постоянно мечтал. Каждый день вспоминал о родителях в Ханнибале, но не более пары минут.

Вечером писал им электронные письма, вкратце обрисовывая жизнь. Как и многие дети, упоминал только то, о чём родителям было бы приятно услышать: нашёл работу, начальство хвалит, город нравится, обрёл новых друзей. Утром получал короткий ответ, что то-то типа «ады, Энди». Даже без буквы «р». Ни мама, ни папа не научились нормально пользоваться компьютером, потому что не хотели. Наверняка на письма отвечала Клер, из-за чего становилось ещё сложнее подбирать слова.

Я уехал из Миссури с ужасным чувством вины, как будто разбил антикварную вазу или зашиб домашнего питомца тёти. С последней я несколько дней планировал разговор, хотел извиниться, но каждый раз меня останавливала совесть. Извиняться, решись я на это, пришлось бы за родителей. Было ли у меня на это моральное право? Они за десять лет не нашли возможность переселиться, ведь было удобно жить вместе с Клер, не просить за это прощения…

***

Вечером я сел писать прощальное слово для Криса. Это идея Нила – точнее, распоряжение Нила, ещё точнее – ультиматум Нила. Он поймал меня на выходе из ньюсрума и потащил в операторскую. Встал напротив двери, скрестил руки на груди и тоном, не терпящим возражений, спросил, собирался ли я выступить на похоронах Кристофера. Я стушевался и выдавил: «Ну, если надо, то я, конечно, готов». Оказалось, у Криса в Нью-Йорке никого не было, его семья – потому-то мы и не дозвонились ни его матери, ни сестре – путешествовала по Европе.

«Я знал Кристофера всего несколько дней. Таких людей, светлых и добрых, очень сложно забыть, даже если вы виделись один раз. Я работал с Крисом, смеялся с ним, пусть совсем немного времени. Он был открытым, готовым помочь другим человеком. Не приходится сомневаться, что он относился так к близким и друзьям. Такие люди приходят, чтобы делать нашу жизнь легче, поэтому когда они уходят с этим сложно смириться. Я всегда буду помнить Кристофера».

Надеюсь, мне не придётся выступать.

***

Прощание с Крисом должно было состояться в Римско-католической церкви Святых Невинных на Манхэттене. Я ехал туда с коллегами – операторами и журналистами – в такси. Наверное, прозвучит гадко, но никто из нас не мог посвятить похоронам больше часа времени. Съёмки на Седьмом канале планировались приблизительно на две недели вперёд, и если кто-то заболевал, его подменяли. Но выходной для всей редакции – технически невозможен. Майкл попытался сказать об этом корректно, а потом Нил – ни с того, ни с чего – разозлился и заявил: «Даже его семья на похороны не приехала. Это я к тому, что нас нельзя обвинить: «расслабились и отлыниваете». С тех пор никто старался без дела о похоронах не заговаривать.

В 9:40 мы выгрузились перед церковью. Сначала она показалась мне деревянной, но, рассмотрев здание поближе, я понял, что церковь построена из кирпича. Статным пришельцем из прошлого она возвышалась над двумя современными зеркальными бизнес-центрами. Не скажу, что отличался силой веры в Бога: как и большинство, молился, только когда было плохо. Но даже я, недокатолик, почувствовал рядом с храмом неожиданный трепет.

– Я думала, у них наглости не хватит прийти.

Элис указала на группу журналистов, стоящих в тени церкви. Мои спутники тут же подхватили тему, не особо заботясь, чтобы их не услышали. Когда я работал в детективном агентстве, постоянно сталкивался с этим: с отторжением. За спиной слышались разговоры о морали: «Зачем такому молодому парню во всё это лезть?» – спрашивали женщины друг у друга, и никому не приходило в голову, что в этом заключалась моя работа. Я зарабатывал деньги, ау! Ни одна не предполагала, что мне тоже не нравилось писать о преступлениях; люди, как и обычно, демонстрировали узколобость.

Даже мои коллеги предпочитали не вспоминать, что часто ездили на другие громкие дела вместе со знакомыми репортёрами и чихать хотели на мораль.

– Я надеюсь, их хотя бы в церковь не пустят.

– Стервятники, – прошипела Элис, и тут её голос приобрёл медовые нотки; она, схватив меня под руку, поставила перед фактом: – Пойдём внутрь, тут так душно, сейчас упаду.

Я успел оглянуться, но Кима на улице не было.

В Нью-Йорке сегодня и вправду было жарко: облака заставляли город задыхаться в собственных парах. В воздухе висела дымка: не то туман, не то смог. Я глубоко вздохнул, оказавшись в огромном зале. Высокий потолок поддерживали мраморные колонны: они делили помещение на две половины с обитыми искусственной кожей сиденьями, свечами и рисунками. И не сразу поймал себя на том, что вертел головой как ребёнок, рассматривая ангелов, музыкальные инструменты, сцены из Библии и лики Бога, просто божественную красоту.

– Очень мило и уютно здесь, да?

Чтобы отвязаться от Элис, пришлось сделать вид, что я закашлялся. Она удостоверилась, что со мной всё хорошо, и ушла искать новую жертву. А тем временем люди продолжали прибывать – пожилые женщины, ухоженные мужчины с жёнами – траурно одетые прихожане, которые, наверное, ходили на каждые похороны. Я попытался найти для себя идеальное место, не слишком близко к церковной кафедре и недалеко от прохода, чтобы сразу же свалить, когда практически налетел на Кима. Он выглядел так, словно всю ночь не спал: глаза красные, бледный, волосы в разные стороны. Но поскольку Ким принадлежал к тому странному типу людей, которых лёгкая неряшливость даже красила, в таком виде он выглядел лучше большинства присутствующих на похоронах гостей. К тому же я был необъективен.

– Как ты?

Я сжал его в коротких объятиях, которыми тут обменивались все.

– Как обычно, Энди. Фото неудачное.

Он кивнул в сторону фотографии Криса, которая стояла рядом со стойкой. Крис на снимке смотрел вдаль с задумчивым выражением, которого я на его лице не помнил.

– А кто фотографию выбрал?

– Девушки. Они всё это организовали.

Мы с Кимом разошлись в разные стороны, не сказав друг другу больше ни слова. Его позвали знакомые, а мне пришлось усесться на место, которое я заприметил раньше.

Опасения Нила по поводу малочисленности присутствующих на похоронах не оправдались: люди продолжали прибывать в церковь. По обрывкам подслушанных разговоров я понял, что многие из них планировали сказать прощальное слово. Очередная смерть от руки или, точнее, яда Химика, привлекла взбудораженную общественность. И они повалили – сочувствующие, жаждущие справедливости и отмщения. Первым поднялся парень, назвавшийся другом Криса. Хорошо одетый и причёсанный, в дорогом пиджаке. Он говорил, что знал Криса шесть лет и прошёл с ним трудные времена; утверждал, что Кристофер помог ему преодолеть наркозависимость, и зал разразился охами и вздохами.

– Крис был настоящим лучом солнца для друзей. – Слова принадлежали пожилой даме, которая выступала следующей. Она была соседкой Кристофера и явно сильно преувеличивала свою с ним связь. – Нам будет безумно его не хватать. Всегда. Пусть земля ему будет пухом.

Поток хороших, однообразных, клишированных слов лился и лился. Я невольно проникся мнением, что Кристофер был редкостным альтруистом. В конце концов, история имелась и у меня: можно подняться и поведать, как Крис спас меня от гнева начальства в первый рабочий день, позволив снимать сюжет с помощью фонарика телефона вместо накамерного света.

Наконец дошла очередь до Кима, и я задержал дыхание.

В это время звуки улицы, которые и раньше пробивались в церковь, стали громче. Клаксоны, детские голоса и смех. Это было так же неуместно, как смех на похоронах; собственно, это и был смех на похоронах. Позже я пришёл к выводу, что именно это вывело Кима из себя, но в тот момент не ожидал, что его речь станет главным событием на мероприятии.

– Знаете, я… – Ким вздохнул, опустил взгляд. – Я подготовил длинный монолог, в котором рассказывалось о том, как Кристофер пришёл на канал, стал частью семьи и так да-а-алее, – протянул он. – Были хорошие дни, были дни сложные. Но мы приняли его, приняли его девушку, которой, к сожалению, также нет в живых. А потом подумал: кому я буду все это рассказывать, ей-богу? Вы не знали его, вот в чём проблема. Я мог бы поделиться многими хорошими вещами, но большинство из вас здесь только потому, что его убил Химик. Крис не заслуживал того, чтобы о нём вспоминали только потому, что какому-то сумасшедшему вздумалось убить его. Какими идиотами нужно быть, чтобы приходить сюда просто так, чтобы быть причастными? Чтобы показать, какие вы хорошие? Нам это не нужно! Вы привыкли ходить и причитать «о боже, какой хороший умер мальчик!». Я искренне желаю, чтобы вы поняли, что на самом деле означает смерть, прежде чем приходить сюда и швырять нам, его друзьям, в лицо своё псевдосочувствие.

В зале настала тишина. Кто-то громко втянул воздух через нос.

– Вы мелкие людишки, вампиры, питающиеся чужим горем, строите из себя благодетелей, а в чем ваша помощь? Пришли проводить Криса в последний путь? Так его тут нет! Его тело находится в морге ФБР, над ним колдует какой-нибудь патологоанатом. Зачем вы здесь? Сходите лучше на фитнес, поиграйте в теннис, побудьте с близкими. Это у нас больше нет возможности быть с Крисом, а в вашей жизнь ничего не поменялось. Ну так проваливайте!

Ким побледнел: я испугался, что он сейчас упадёт в обморок.

А тем временем детские выкрики становились всё чётче. Люди в церкви загалдели, и парень, сидевший рядом, прикрыл лицо руками. Он прошептал что-то о неуважении.

– У этого парня совсем нет совести, – повторил незнакомец, указывая на Кима.

– Но ведь он прав.

Мы переглянулись.

– Ладно, тогда уйду я. – Ким сошёл вниз и направился к выходу.

Это было тупо, но я завидовал Крису; завидовал, что за свою недолгую жизнь он нашёл человека, способного отстоять его честь на похоронах. Когда я думал о своих похоронах, мне представлялись мать и отец со скорбными лицами, одноклассники и однокурсники, которые вспоминали мои юношеские годы. Не потому, что их пробрала ностальгия, а потому, что они понятия не имели, что в моей жизни происходило после. Я так и не понял, как надо жить, чтобы людям было что сказать на похоронах. Массивная дверь со стуком захлопнулась. После того как Ким ушёл, Элис встала на его место. Я почти видел, как она сдерживала привычную вежливую улыбочку телеведущей. «Дорогие друзья, у нас технические проблемы, мы вернёмся позже, оставайтесь с нами». Мне стало тошно, и я направился вслед за Кимом.

Он сидел на бордюре, курил сигарету.

Напротив церкви выступал бродячий цирк – вот откуда слышалась детская речь и дребезжание. Клоуны жонглировали пустыми бутылками, которые им давали дети. У них даже реквизита не было, только колонки и магнитофон в кузове фургончика. Я присел рядом с Кимом.

– Энди, я хотел бы сейчас побыть один.

Кто тут король бестактности?

– Извини. Могу уйти, но возвращаться в церковь не хочу.

– Почему это? – Ким посмотрел мне в глаза. Интересно, что он хотел в них увидеть? Что я горевал по Крису так же, как и он? Или убедиться в том, что мне плевать?

– Рядом обнаружился журналист. Он попытался раскрутить меня на интервью, – соврал я.

Ким кивнул; я ожидал другой реакции.

– Мог бы сломать ему нос и слушать дальше.

– Мне показалось, что одного шоу уже достаточно.

Ким горько рассмеялся, и я на пробу улыбнулся в ответ. Ровно настолько, чтобы убрать между нами холодок, но не показаться бесчувственным. Какое-то время мы сидели молча, наблюдая за клоунами и акробатами. Они выглядели слишком весёлыми, открытыми и жизнерадостными.

Я думал, Ким курил, пока цирк не закончил своё представление.

– Как твоё расследование?

– Когда выдастся свободный день, хочу побеседовать с родственниками девчонки, я тебе уже говорил. С той, которая была у стоматолога, – сказал Ким, будто его не беспокоила резкая смена темы. – Мне, к слову, понадобится оператор, поэтому, если ты будешь так любезен…

– Я к твоим услугам.

Даже без камеры.

– Спасибо. Надеюсь, она расскажет что-нибудь об этом докторе.

– Пятьдесят на пятьдесят.

– М-м-м?

– Ну, – я пожал плечами. На улице становилось холодно; пиджак, купленный перед приёмом в отеле, не удерживал тепло, а куртку Киму я отдал вчера, – вероятность, что он убийца и что он простой добрый доктор, составляет пятьдесят процентов. Полагаю, всегда.