Текст книги "Вне эфира (СИ)"

Автор книги: Domi Tim

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Ким ошибался хотя бы в том, что много читал о 9/11. В своей жизни я познакомился только с работой «Окно в мир», но мистер Бегбедер, к несчастью, владел способностью описывать события реалистично и правдиво. Так что я без особых усилий вызвал из памяти строки, которыми он описывал агонию людей, оставшихся во Всемирном торговом центре. В этот раз горел небоскрёб в три раза меньше того гиганта, но разве от этого кому-то становилось легче?

Вместо того чтобы уехать, я начал путь к горящей махине, вглядывался в измученные лица. Ким был одет в пиджак и белую рубашку, когда мы расстались сегодня вечером.

Но улицу покрывал омерзительный слой копоти: она, словно нефть, ложилась тонкой плёнкой, делая все пиджаки и все рубашки пятнисто-чёрными. Никогда не задумывался над тем, как страдания преображали, точнее обезображивали лица людей, делая их похожими друг на друга.

Господи, сумел ли выбраться Ким? А шеф-редактор вместе с водителем Стенли?

Только бы Нил опять не решил поговорить с кем-то в офисе. Только бы Элис поспешила домой к очередному ухажёру. Мистер «Приятного дня» должен был успеть эвакуироваться, так ведь? А Дэйв? Сколько времени необходимо техническому персоналу, чтобы убрать оборудование? Было ли к кому им спешить домой? Я не мог об этом думать, не впадая в приступ истерики. Какой-то медик попытался схватить меня за плечо – я увернулся, продолжая исследовать улицу.

Раненые, мёртвые, мёртвые, раненые и редкие родственники, плачущие так сильно, что их принимали за пострадавших. Я не нашёл ни одного знакомого лица. Это потому, что они все спаслись, верно? Так торопились покинуть офис, что забыли телефоны взять.

Здание окончательно обрушилось, когда я достиг первой пожарной машины, – дальше не пустили. Тридцать четыре этажа рухнули вниз под тяжестью друг друга.

***

В следующий раз я пришёл в себя в машине скорой помощи. С сотрясением мозга, как сказал доктор, плюс подозрением на внутренние кровотечения – поэтому мы ехали в больницу. Никто не удивился моим расспросам о пострадавших и никто, разумеется, отвечать не стал.

– С ними всё хорошо, уверен.

– Нет, не хорошо, – прошептал я, отвернувшись.

Скорая стала первым осознанным воспоминанием после того, как офис канала рухнул. Я помнил, что какое-то время бежал без цели и направления, стараясь обогнать пылевой купол, накрывающий верхний Манхэттен. Но силы были неравны, и вскоре я перестал что-либо видеть, слышать; появилось удушье: пришлось закрыть глаза и отдаться темноте.

Следующий слайд: я вошёл в кабинет для МРТ; мне велели лежать неподвижно, но – то ли от стресса, то ли от приступа клаустрофобии внутри аппарата – я начал вертеть головой и сдавленно рыдать. Процедуру пришлось прервать, мне ввели успокоительное, и во второй раз получилось.

Седатик сделал своё дело, я окунулся в блаженное безразличие. Проснулся посреди ночи, побродил по палате: личных вещей – ноль, телефона тоже не было.

Это меня успокоило: Ким наверняка позвонил мне, и ему ответили доктора.

Под утро я уже разуверился в том, что увижу Кима и кого-то из коллег живыми. Пока доктор инструктировал меня на случай последствий лёгкого сотрясения, я щурился и смотрел в окно на город, над которым снова, как символ продолжающейся жизни, светило солнце. В палате не оказалось телевизора, но правее по коридору располагался дежурный пост: человек, сидящий там, всю ночь слушал новости о серии взрывов. Говорилось о семидесяти жертвах.

– Вы меня поняли, Энди? Головокружение, тошнота, головная боль могут быть. Но если почувствуете нарушения мыслительного процесса, когнитивных способностей…

– Обращусь к вам, ясно.

Когда я переоделся в купленные Кимом вещи, медперсонал вернул телефон – как выяснилось, полностью разряженный, – ключи от квартиры, документы – всё, что обнаружилось в карманах. Я вышел в коридор, не зная, что предпринять дальше. Наверное, сначала надо заехать домой, понять, что произошло с квартирой, осталось ли от неё хоть что-нибудь? Нет, лучше зарядить телефон, а потом поехать домой. А ещё лучше добраться до офиса Седьмого, попробовать поискать там Кима и других выживших, с кем-нибудь связаться. Хотя если они остались в живых, то давно уже в больницах или дома. Нужно раздобыть список раненых.

– Энди!

Говорил ли врач что-то о галлюцинациях?

Конечно, я узнал его голос. Захотелось развернуться и броситься Киму в объятия, но вместо этого я медленно повернул голову в сторону дежурного поста. Неужели вправду? Там стояли двое: Ким и другой мужчина. Они оба смотрели на меня, держа бумаги в руках.

Потом Ким рванул с места, немного прихрамывая, и заключил меня в объятия, поглаживая по волосам. Я всерьёз хотел расплакаться у него на плече, как ребёнок, – такое испытал облегчение.

– Энди, боже.

На моё лицо уже наползала широченная улыбка.

Его руки, его запах, его прикосновения.

Ким стал моим парашютом на высоте тысячи миль, моим скафандром в открытом космосе, моим воздухом под землёй. Я открыл глаза, встретившись взглядом со спутником Кима, и неловко отстранился. Мужчина, не обращая внимания на мою сентиментальность, протянул визитку, зажав её между двумя пальцами. Пижонистый жест. К тому же я уже знал, кто передо мной – брат Кима. Визитка только подтвердила догадку. Одетый с иголочки, с пронзительными синими глазами и такой же лохматой, как и у Кима, головой, он мягко улыбался и смотрел на меня сквозь имиджевые очки в толстой чёрной оправе, придающей нужной солидности.

– Рад познакомиться, Эндрю. – Алекс так и не подал мне руку.

– Можно просто Энди.

Адвокат пожал плечами и велел идти за ним. Я молчал, хотя меня распирало желание поговорить с Кимом. Поделиться с ним открывшимся мне ночью откровением: Ребекка не желала смерти тем, кто выжил. Она была мастером «случайных» несчастных случаев: её планы осуществлялись идеально, а тут такая оплошность – подорвать здание, когда главная мишень в него ещё не вошла? Нет, невозможно. Значит, Ребекка и не хотела меня убивать, только помучить, заставить смотреть и отвечать за то, что мы сделали. Такова была её вендетта: смерть слишком коротка, чтобы насладиться, подумала она и растянула наши мучения точно так же, как и мучения своих жертв. Теперь очевидно, что её план насчёт Кима был таким же, и это меня пугало. На воле остались все те наёмники, от которых мы едва унесли ноги; что они задумали?

– Энди, ты знаешь про Седьмой?

Алекс открыл дверь и помог забраться внутрь высокого джипа.

– Я слышал про семьдесят жертв теракта.

– Уже семьдесят три.

Как сухо это звучало. И как страшно это было, если вспомнить страдальческие гримасы на лицах в саже и копоти, обгоревших и покрытых ранами. И ощущение эйфории от встречи с Кимом сразу же притупилось, словно радость сама по себе была преступлением перед погибшими. Ребекка запланировала для нас этот ужас, и нам только предстояло с ним столкнуться.

– Мы были на месте взрыва: спасатели продолжают разбирать завалы, пока ничего неизвестно.

Со мной говорил Алекс, хотя мне хотелось услышать Кима. Его брат завёл мотор и машина выехала со стоянки. Я осторожно, ненавязчиво сжал пальцы Кима в своей ладони.

– Ты кому-нибудь звонил?

– Я говорил только с нашим водителем Стенли.

– С ним всё в порядке?

– М-м-м. – Ким по какой-то причине медлил. – Не совсем, ему тоже немного досталось. Стенли в Бет-Изрейел, а его нога в другом месте. Это его шутка, не смотри так на меня.

– О господи.

– Зато теперь у него есть причина уволиться – это тоже его слова.

Я продолжал сидеть ровно и смотреть перед собой.

Семьдесят три человека прекратили существовать. Если посчитать, что у каждого был в среднем один родитель, муж, жена, парень или девушка; у некоторых ребёнок или несколько, а ещё друзья и другие родственники… В этот день о смерти близких горевало около четырёхсот человек. Люди обрывали телефоны, обзванивали морги и больницы – и надеялись, как и я этой ночью. И ведь пострадали, судя по цифрам, не только работники Седьмого, Ребекка Льюис искупала нас в крови случайных жертв. Я откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, собираясь с мыслями.

– Нам надо позвонить…

– Никаких звонков, – оборвал меня Алекс. – Сначала мы едем ко мне в контору.

***

Место, названное конторой, оказалось домом Алекса. Двухэтажным особняком с видом на другие двухэтажные особняки. Добро пожаловать на верхний Манхэттен, друзья. Помимо нас в доме я насчитал ещё шестерых помощников: незаметных и постоянно ускользающих в другие комнаты. В наше распоряжение досталась просторная гостиная и бутылка коньяка для того, чтобы разговор шёл более плавно. Алекс развязал галстук и бросил его рядом с собой на кресло. Велел располагаться поудобнее, поскольку беседа будет долгой и обстоятельной.

Ким продолжал делать вид, что ничего не случилось. Но от моего внимания не укрылось то, как он постоянно проверял мобильник, а когда думал, что на него никто не смотрел, становился задумчивым и грустным. И в этот раз мне выпала роль Молли, а не Ватсона(8): Ким преображался, когда в поле его зрения появлялся Алекс. Может быть, он не хотел казаться слабаком перед братом, а в моём присутствии себя не контролировал, но лучше бы он продолжал притворяться.

– Ким уже рассказал мне о вашем расследовании, – в комнату вернулся Алекс.

Он, как какой-нибудь психолог, вооружился блокнотом и ручкой; правда, вместо того, чтобы сесть напротив нас, расслабленно улёгся на диван, забросив ноги на высокое изголовье. В доме у Алекса нашлись ковры, а через гигантские окна с солнечной стороны лился свет.

– На самом деле было ещё кое-что. – Ким посмотрел на меня и потом продолжил. – Письмо.

– Какое письмо?

– Пришло на мой почтовый ящик от анонима. Только это было необычное письмо, через десять минут оно исчезло бесследно. К тому же текст нельзя было скопировать или сделать скриншот.

– Хитрожопая она, однако. То есть письма у нас нет?

– Есть. У меня на ПК установлена программа для записи видео с экрана. Обычно я использовал её для записи интервью через скайп, но с письмом это тоже, к счастью, сработало.

– Ты тоже оказался хитрожопым. Что было в письме, коротко?

– Во-первых, приказ не связываться с полицией до осуществления приговора. Так она называла вердикт, который мне должен был вынести случай. Во-вторых, если удастся выжить, никому не рассказывать о случившемся, иначе моим родным не поздоровится. И ещё она почему-то называла меня злом и утверждала, что у неё священная миссия избавить от меня мир.

– В общем, она просила хранить все в тайне?

– Не просила, а требовала. И это было очень подозрительно, поэтому я и решил, что дело в записке: она очень не хотела, чтобы эта вещь попала в руки специалистов.

– А мне почему не сказал? – Не удержался я.

Ким отвёл взгляд вправо, сложив губы в трубочку. Сделал вид, что и вопроса не услышал.

– Что ещё там было? – вновь заговорил Алекс.

– Объяснения. Например, почему тот выживший якобы покончил с собой! Энди, помнишь Роберта? Мы ехали к нему на интервью, а оказались на похоронах. Он не выполнил её приказ, рассказал полиции о том, что сумел избежать гибели от её рук, ну, и наша девочка разозлилась, подстроила то самоубийство. Хотя на самом деле это была плата за длинный язык.

– Как Роберт избежал гибели, если она заразила его вирусом, как и всех остальных?

После вопроса Алекса в комнате ненадолго воцарилась тишина.

– Этого мы пока не знаем, – констатировал Ким. – Зато знаем, почему сгорел дом родителей Кейси Спейл, помните? Родители девочки обратились в полицию до истечения трёхдневного срока – ещё в газетах писали, что она находилась под наблюдением правоохранительных органов. Наверное, записка на тот момент потеряла свойства, но Ребекка этого не забыла. И спустя две недели подожгла дом родителей Кейси. Это тоже была плата за болтливость.

– Хочешь сказать, она выдвигала своим жертвам какие-то требования?

– А как насчёт смерти матери другой девочки? – невозмутимо продолжал Ким. – Она просто заразилась вирусом – наверное, взяла в руки записку, когда та ещё была опасна. Получается, что и у Криса не было резона нам рассказывать о том, что он получил записку, даже если её получила вторая личность. Он боялся, что мы обратимся в полицию и кто-то ещё пострадает.

Алекс сжал пальцами переносицу.

– Что мы имеем? Жертвы получали письмо на электронку, в котором содержались инструкции: не рассказывать о записке, пока не умрёшь; если не умрёшь вообще, хранить в тайне.

– Да, – подтвердил Ким. – Только запрет, действующий первые три дня, касался полиции, а те, кто спаслись, умирали, даже если об этом узнавала хотя бы одна захудалая газетёнка.

– И вы утверждаете, что у неё была целая секта?

– У Энди есть книги, которыми Ребекка промывала мозги своим последователям, а на моей «тесле» следы от их пуль. Все те несчастные случаи были организованы с её подачи, Алекс.

– А что насчёт вируса?

– Мне кажется, она создавала вироиды, которые были чувствительны к разным, – Ким взмахнул рукой, подбирая слово, – к разным веществам, поэтому они и действовали по-разному. Ну, например, кому-то сделали вакцинирование, кому-то нет, кто-то ест стероиды, кто-то лечится антибиотиками, кто-то не употребляет животный белок – и всё это влияло на течение болезни. Должна же была психопатка как-то использовать этот свой чёртов случай!

– Звучит как научная фантастика.

– Тем не менее это возможно, – резюмировал Ким. – И это хотя бы что-то объясняет. Может быть, она считала, что её вирус действует только на тех, кого мироздание хочет убить. Не зря же она назвала меня злом в том письме. И я думаю, письмо было одинаковым для всех.

– То есть яд был просто бутафорией?

– Не было никакого яда, она упомянула о нём в своём письме на электронку, но, думаю, сделала это специально, чтобы все искали не там, где нужно. Она хотела оставить мотивы скрытыми, чтобы в том числе обезопасить себя в связи с уже совершенными преступлениями.

– И чтобы все это доказать, мне нужны записка Химика, кроссовок из твоей машины, книги, координаты вашего частного детектива, лаборатории и человека, работавшего с запиской, а также её электронное письмо, – перечислял Алекс, записывая что-то в блокнот. – Одного понять не могу, – встрепенулся он, посмотрев на меня. – Как тебя-то угораздило встрять, Энди?

***

Если бы кто-то взялся сочинять рефрен моей жизни, я бы посоветовал фразу: «Его угораздило в это встрять». Реальность, на первый взгляд, проста и логична: если человек переехал в НьюЙорк и устроился на телеканал, не обязательно во что-то эдакое ввязываться.

И я считал, что я из тех, кто по умолчанию ввязаться не может: слишком законопослушный, правильный и скучный. Мне было, мягко говоря, не по себе оттого, что вскоре город заговорит об Энди Флинне, таинственном парне, оказавшемся в центре сразу двух скандальных историй.

Ну, что уж теперь поделаешь, как философски изрёк Алекс.

После того как адвокат ознакомился с известной нам информацией, он позволил сделать несколько телефонных звонков, но с условием, что о грядущем признании в убийстве мы говорить не станем. Ну, конечно, люди, пережившие пожар и взрыв, обязательно об этом спросят. Но в результате стало ещё хуже: мы не дозвонились ни редактору, ни режиссёру, Кэтрин (она же мисс короткая юбчонка) ответила, что находится в больнице; потом её кто-то отвлёк, и она отключилась. Элис разрыдалась мне в трубку и с очень большими усилиями выдавила из себя, что видела тело. Только её голос и отсутствие голосов других коллег делало ситуацию реальной, потому что НьюЙорк абсолютно не подавал виду, что его снова настигла террористическая атака. Этот город был слишком большим, чтобы горевать по семидесяти трём жертвам.

Я шёл к дому Кима и наслаждался свободой неизвестности. Меня в Нью-Йорке никто не знал, мной никто не интересовался. Алекс сказал, что это останется в прошлом после визита в полицию. И ещё – придётся нанять охрану. Нас хотели убить родственники погибших, а также последователи Ребекки и слишком ярые поборники справедливости.

Сразу за порогом меня встретил Тесла. Кот выглядел встревоженным (хвост торчком, глаза большие) и расстроенным, что я – это я, а не Ким. Бок о бок с котом я прошёл на кухню. На столе так и осталась бутылка виски, Ким постоянно забывал ставить её в холодильник.

– Ну, зато я тебя покормлю, Тесла. Это тоже плюс, верно?

Я насыпал консервов из банки, но есть кот не захотел: уселся рядом и посмотрел на меня.

– О, только ты хотя бы не начинай. Ешь.

Кот моргнул.

– С твоим хозяином все хорошо, особенно по кошачьим меркам. Он скоро вернётся.

Ноль реакции, Тесла дёрнул хвостом.

– Черт, ты как он, только кот. Такой же упёртый. Ладно, посиди подумай.

Пригрозив коту пальцем, я вышел в коридор и пошёл на второй этаж, где лежал ноутбук Кима. В комнату, окрашенную в цвет под названием «сочно-зелёный». Со временем что-то было не так: я не верил, что ещё недавно мы давали имена помещениям. Бродили по дому беззаботные. Позавчера нас занимали другие проблемы, Ким флиртовал со мной и предлагал заняться сексом по телефону; вчера мы вляпались в убийство с Ребеккой, а уже сегодня утром проблемы достигли устрашающих размеров. И смешно теперь вспоминать, как я размышлял над тем, как хорошо было бы утаить от мамы с папой херню. Теперь хотелось поплакаться родным, Ким и его брат были слишком прагматичными людьми, чтобы тратить время на утешения.

Я подхватил ноутбук, поборов секундное искушение засунуть в него нос. Решил, что сделаю ровно то, что велел Алекс, – заберу девайс и покормлю (точнее, попытаюсь покормить) Теслу. На обратной дороге мне на глаза попался телефон, автоответчик которого был переполнен. С практической точки зрения стоило его прослушать. Телефона у Кима не было (он выпал с десятого этажа вчера вечером во время паники и экстренной эвакуации, как мне объяснили), значит, те, кто выжил и хотел узнать, что с Кимом, наверняка, оставили ему сообщения.

– Привет, вы звоните Киму Даймлеру и точно знаете, с какой целью. Даю вам возможность высказаться, – за этим последовал длинный гудок, и я услышал голос Элис.

Она глубоко вздохнула и произнесла:

– Я потеряла тебя во время эвакуации. Позвони, пожалуйста, скажи, что в порядке. Чёрт возьми, позвони побыстрее, у меня нет сил ждать. Дэйв не выжил, Ким. Он не…

Гудок.

– Эй, Ким. Я слышал про взрыв в офисе. Я безумно сочувствую, позвони мне, пожалуйста.

Гудок.

– Привет, Ким, это Терри – детектив. Не дозвонился тебе на мобильный, а ты сказал, что дело срочное. В общем, я навёл справки касательно той смерти в Чикаго пятнадцать лет назад. И ты будешь удивлён… – Я задержал дыхание, присаживаясь на диван. – Девочку Мелиссу Флинн убил некий Дональд Купер. Я не нашёл прямой связи между ним и Ребеккой Льюис, но в материалах дела фигурирует фотография, на которой они стоят рядом. Совпадение, как считаешь? Дональд умер от пневмонии в две тысячи четырнадцатом году. Фото пришлю на почту.

Автоответчик затих, а я не отрывал от него взгляда секунд тридцать.

Суетливо вытащил ноутбук Кима из чехла, подключил Wi-Fi. В почте скопилось тридцать шесть писем менее чем за сутки. Я отыскал нужного мне адресата и открыл письмо.

«Прилагаю фотку и ссылку на газету, где она была опубликована», – писал Терри.

Моложе, с волосами, собранными в пучок, без макияжа, в растянутой футболке.

Но это была она.

***

Я придумал фразу для дневника, которого у меня нет. Запись от четырнадцатого апреля я начал бы так: «Необычен тот день, который заканчивался признанием в убийстве». Хотя нет, я бы ещё кое-что дописал. Например, что мне предстояло отвечать за смерть девушки, которая убила мою сестру пятнадцать лет назад. И пусть это ещё предстояло доказать, отныне я отрёкся от веры в совпадения. А что, если Ким прав, и Вселенная не случайна? Может быть, мне предстояло прожить двадцать четыре года, переехать в НьюЙорк, встретиться с Кимом и помочь ему убить её?

Большое предназначение маленького человечка, как же это глупо звучало.

========== Глава 9 Алый рассвет ==========

В моей жизни произошли непредвиденные изменения. Вместо квартиры в Бронксе я поселился в небольшой комнате с решётками, носил стильный оранжевый комбинезон и лишился средств связи с внешним миром. Только родителям можно было позвонить, но я не набрался смелости: не придумал, с чего начать рассказывать о связи Ребекки с моей сестрой. Последние несколько дней я говорил исключительно с Алексом на наших совместных с Кимом свиданиях в комнате для переговоров. Сейчас, когда улеглись страсти, я готов поведать, как всё было.

Узнав о том, что Ребекка с большой долей вероятности была виновницей смерти Мелиссы, я решил какое-то время провести сам с собой, побродить по городу, воткнув наушники в уши. Вернулся в Бронкс и обнаружил, что от взрыва пострадала только половина здания – моя квартира осталась цела. Правда, пока жильцов внутрь не пускали: существовала угроза обвала. Прогулка определённо пошла мне на пользу: я устал, ноги побаливали, но мозг проветрился, и мысли хотя бы немного собрались в кучу, позволив чувствовать себя бодрее и уверенней. Тихо повторял себе: «Ничего страшного», «Ты не останешься в тюрьме», «Признание необходимо», «Мы выкарабкаемся», «Алекс всё сделает», «Поздно жалеть о содеянном».

С Алексом и Кимом я встретился около четырёх: мы опять обсудили линию общения с копами и поехали в участок. Как Алекс водил, мне не понравилось: он дёргался каждый раз, когда впереди освобождалось немного свободного места, и сразу же сигналил, если кто-то не успевал заметить зелёный на светофоре. Про Ребекку и Мелиссу я не рассказал, но предвкушал, что Ким сам начнёт задавать вопросы – увидит, что кто-то открывал то письмо от Терри.

Когда мы подъезжали к Спейл-стрит, они ни с того ни с сего начали ссориться. Ну, знаете, разборки между родственниками, в стиле «началось с недокинутого до дивана пульта от телевизора, а через пять минут я припомнила ему предательство в две тысячи втором».

– М-да, никогда не думал, что буду защищать тебя, – сказал Алекс, раздражённо переключая радиостанции. – Хотя, учитывая твой характер, стоило подготовиться к этому.

– Я не понимаю, почему бы просто не замолчать?

– Почему бы не поразмышлять вслух? – парировал Алекс и взлохматил волосы Кима; последний оттолкнул руку брата от себя. – О том, как ты продолжаешь удивлять и расстраивать родителей.

– Я сам им скажу.

– Я уже сказал, они восприняли как обычно.

– Я же просил тебя не рассказывать им. Почему ты такой мудак, Алекс?

Они продолжали выяснять, кто был «золотым мальчиком», пока мы не приехали в участок. По всему выходило, что Алекс. Он успел упомянуть, как Ким убежал из дома в шестнадцать и как не оправдал надежд родителей, когда не захотел развивать художественные задатки.

А «золотые мальчики» оставались гордостью для своей семьи – выбирали правильные пути и руководствовались одобрением со стороны родителей. Мне пришло в голову, что мы с Кимом могли познакомиться на художественных курсах или какой-нибудь крутой выставке, если бы он продолжил рисовать, а я не обзавёлся в своё время фотоаппаратом.

– Но ведь я прав, ты был эгоистом, – с нажимом произнёс Алекс, пока Ким выключал вопящее голосом Сайрус радио. – Это не обвинение, я говорю о фактах. И раз уж мне придётся тебя защищать, мы могли бы кое-что выяснить. Например, что ты будешь со мной откровенен.

– Ты заговорил о честности. Мне не послышалось?

На парковке Алекс взял себя в руки и первым прекратил спор. Прекратил спор в довольно экзотической манере.

– Хватит вести себя как будто тебе до сих пор пятнадцать, Ким.

Детективы, встречавшиеся нам на пути, выглядели расслабленными и ленивыми, будучи уверенными в том, что человек, пожелавший рассказать об убийстве, не станет тянуть резину до вечера и воспользуется графиком приёма. К счастью, нас приняла хотя бы не Ронда Уолш. Мне не хотелось смотреть ей в глаза и видеть в них осуждение, сожаление или даже триумф.

Другие люди – мужчина за сорок пять и полная молодая дама – расположились напротив в допросной и как по команде скрестили руки на груди. Сначала взял слово Алекс, изредка мы отвечали на каверзные вопросы, подписывали отчёты и показания, просили воды и играли в утомительные гляделки с детективами, но всё шло согласно сценарию адвоката.

– Нет, это был несчастный случай.

– Мой клиент имеет разрешение на ношение оружия.

– У нас есть доказательства, что эта девушка была преступницей.

– Я же сказал: убийство было непредумышленным.

И так по кругу на протяжении двух часов. Потом следователи взялись за меня (решив оставить Кима на десерт). Они постоянно повторяли «Бездействие – тоже преступление», уточняли, не держал ли я Ребекку, когда Ким в неё стрелял, и почему получил такие ранения, если с ней не сражался. Когда у меня начали сдавать нервы, Алекс откинулся на спинку и положил руку мне за спину. Со стороны выглядело, будто он принял более удобную позу, но адвокат незаметно поглаживал меня по плечу, подбадривая и успокаивая. Ещё в машине, в перерыве между перепалками с Кимом, он сказал, что первые показания безумно важны.

«Взвешивай каждое слово».

Я старался. Рассказал всё, в чём был уверен. А если ощущал, что путался в воспоминаниях и мог сделать хуже Киму, говорил: «Извините, не помню, я пережил слишком сильный стресс».

Допрос Кима растянулся на два часа пятнадцать минут. Нам принесли кофе; мой кофе пришлось заменить на холодный чай. Я с трудом вспоминал, о чём рассказывал Ким и какие аргументы приводил в нашу пользу Алекс, зато отчётливо помнил мужика, обогнавшего нас на перекрёстке, и остывший чай. Исход, как вы уже поняли, банален – нас задержали. Поэтому мой мозг и занимали такие банальные вещи – как минимум на несколько дней я лишился возможности выбора: пить кофе или чай по своему желанию, ездить на такси или метро.

В тот же день нас оставили ночевать в изоляторе, а на следующий – перевели в тюрьму. Мне досталась одиночная камера, но Алекс сказал, что решит дело с выходом под залог. Предварительное слушание должно состояться сегодня.

***

Могу с уверенностью заявить – самое сложное осталось позади.

В первую ночь я физически не смог уснуть: вскидывался от каждого шороха или шагов, провалялся на койке целые сутки и ни разу не сомкнул глаз. Представлял и пытался понять, сколько способен выдержать в этой атмосфере и не покончить с собой. Рано было, конечно, об этом думать, но одно дело бояться попасть в тюрьму, а другое – реально в неё попасть.

Ким потом как-то сказал, что ожидал от меня злости и обиды за то, что он втянул меня в это, из-за истерики в машине. А у меня их не было. Иной раз хотелось переложить ответственность на кого-то другого, но стоило попробовать, как на ум приходил мой отказ выйти из машины Кима, когда он собирался поехать к Ребекке. И хоть сотню раз скажи себе, что ты такого не предусматривал, факты от этого не изменятся: у меня была возможность выйти, но я остался.

Некоторые люди в своих проблемах винили посторонних, а другие не могли отделаться от мысли, что виноваты сами. Я старался воспринимать действительность объективно – ни Ким (я ему поверил), ни я такого не планировали: нам просто не повезло, так выпали кости.

По правде сказать, эмоций у меня вообще было мало. Алекс каждый день приносил «сводку с фронта», как он сам её называл, – информацию о выживших, пострадавших и погибших при взрыве офиса Седьмого. Ему не составило труда найти и номера некоторых работников. Он спросил, не хотим ли мы позвонить, сказать слова поддержки или сочувствия. Но мы не хотели. Я безумно боялся, что кто-то из людей скажет мне в лицо «это твоя вина» и оставит с ответственностью на всю жизнь. Иной раз я даже верил, что тюрьма была лучшим местом для меня в этот момент. Иначе я бы поплёлся на руины Седьмого канала, включил новости и погрузился в ужас, которым была наполнена ситуация со взрывом.

***

Предварительное слушание оказалось закрытым, коротким и абсолютно понятным для меня – человека без юридического образования. Судья, приняв во внимание, что мы пришли с повинной и готовы помогать следствию, назначил сумму залога на уровне десяти тысяч долларов для каждого. Прокурор, как и следовало ожидать, мне не понравился. Сложно проникнуться симпатией к человеку, стремящемуся засадить тебя за решётку, – вот в чём проблема. В нашем деле сторону обвинения представлял Эрик Мальцер – весьма самоуверенный типчик, несмотря на то что на висках уже начала появляться седина. А может быть, именно поэтому.

Когда мы наконец покинули тюрьму, Алекс рассказал, что помог журналистам вынюхать информацию про наш поступок, «чтобы СМИ использовали правильную точку зрения». На заднем сиденье, аккурат между мной и Кимом, лежала стопка газет – почти каждая напечатала статью об убийцах Ребекки на первой полосе. Алекс тем временем продолжал: журналисты полюбили меня за неспособность сохранять беспристрастное выражение лица. Мол, понятно, грустил я, волновался или злился. С Кимом другая история – он и до убийства работал на экране, считался одним из тех, кто формировал феномен доверия зрителей к телеканалам.

Существенная доля поклонников Седьмого канала, кажется, полюбила его ещё сильнее. Бедного мальчика, лишившегося друга, а затем и коллег, вставшего на путь борьбы с маньяком, терроризировавшим город. Но были и другие – они называли Кима Ветхозаветным богом, что бы это ни значило: город не жизнеспособен без пафосных кличек. Киму надлежало играть роль героя положившего свою жизнь на алтарь справедливости, а мне – провинциального умника, помогающего восстановить справедливость. Алекс был против раскрытия правды об ориентации:

– То, что геев уже не бьют на улице в светлое время дня, не означает, что от вас народ в восторге.

И постоянно напоминал, что конспирологи не дремали и в СМИ уже тиражировались истории, от которых хотелось смеяться, а иногда – плакать. Мафия, наркотрафик, спецслужбы и любовный треугольник – лишь малая часть гипотез, до которых додумались журналисты. Я перестал ощущать себя человеком, отныне Энди Флинн – лишь проект, тиражируемый массмедиа.

Теперь нас сопровождал охранник – тоже идея Алекса, но он хотя бы оказался ненавязчивым.

– Вы, ребята, даже не осознаёте, сколько нажили врагов, так ведь?

Он также пытался убедить нас переехать в отель; мало того, ещё и менять место дислокации постоянно. Но Ким категорически отказался прятаться, и я его поддержал. Хотелось простых человеческих удобств: пойти в душ, зарыться в одеяла на своей миссурийской кровати. И отключиться часов на двенадцать, абстрагироваться от проблем с Ребеккой, судом, Мелиссой, погибшими сотрудниками, не погибшими сотрудниками, требующими отмщения.