Текст книги "Двадцать лет до рассвета (СИ)"

Автор книги: Deila_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Пытливо скользнув лучами по лицу молчащего Водена, Эотас вновь сплетает свое пламя с вайдвеновой душой:

– Я НЕ ОБВИНЯЮ В РАВНОДУШИИ ВАС. ВЫ ЕЩЕ НЕ ИСПРОБОВАЛИ СВЕТА, ЧТОБЫ РАСПОЗНАТЬ ТЕМНОТУ. У КАЖДОГО БУДЕТ ВЫБОР, И С КАЖДЫМ МОИМ ШАГОМ ПО ДИРВУДУ ОН БУДЕТ ВСЕ ЯСНЕЙ. НО ПРИРОДА ЛЮБОГО ОГНЯ ТАКОВА, ЧТО ПРЕГРАДИВШИЙ ЕМУ ПУТЬ СГОРИТ, ЕСЛИ НЕ СТАНЕТ ОГНЕМ САМ.

– А что будет потом? – упрямо спрашивает Воден. – Потом, когда… ну, когда Дирвуд…

– ДИРВУД СТАНЕТ ЧАСТЬЮ МОЕГО КОРОЛЕВСТВА И ПОДЧИНИТСЯ ЕГО ЗАКОНАМ. ПОСЛЕ ЭТОГО МОЙ СВЕТ ОБРАТИТСЯ К ТЕМ КРАЯМ ЭОРЫ, ГДЕ ЕЩЕ ВЛАСТНА ТЬМА.

– Но такая война никогда не окончится.

Заря улыбается, и в улыбке ее Вайдвену чудится грусть.

– ВСЕ ВОЙНЫ ЗАКАНЧИВАЮТСЯ РАНО ИЛИ ПОЗДНО, ВОДЕН. ОКОНЧИТСЯ И ЭТА.

Дирвудец глубоко вздыхает, но упрямо не отводит взгляд от средоточия солнечного огня.

– Ты уверен, что все это будет не напрасно? Что ты действительно принесешь людям благо в итоге?

Эотас взвешивает его слова против сомнений Вайдвена, но не тратит больше энергию на перерасчеты. Его свет сияет спокойно и ясно, когда они отвечают: да.

– Тогда вели своим солдатам пропустить меня. Я оставил кое-кого в Дирвуде, но если я вернусь и объясню им…

– НЕТ ВРЕМЕНИ. К ЛЕТНЕМУ ВОСХОДУ МЫ БУДЕМ НА БЕЛОМ ПЕРЕХОДЕ. ТЫ НЕ УСПЕЕШЬ. – Вайдвен видит его путь словно воочию: от горного перевала на юго-запад, к Бухте Непокорности, и еще дальше, к неприметной деревеньке в дирвудских полях. – ЕСЛИ ТЫ ЖЕЛАЕШЬ ВЕРНУТЬСЯ К СВОИМ ДРУЗЬЯМ И РОДНЫМ, Я НЕ СТАНУ ТЕБЯ УДЕРЖИВАТЬ. НО ПОДУМАЙ О ТОМ, СКОЛЬКИМ ТЫ МОГ БЫ ПОМОЧЬ, ОСТАВШИСЬ.

Поступать правильно не всегда просто. Выбирать, что правильно, не всегда просто. Но Эотас не лжет и не хитрит: на то, чтобы прочесть колоссальную ветвящуюся сеть жизни Водена, ему почти не нужно энергии, и он видит истинную ценность его решений. Видит настоящую разницу, иногда способную изменить столь многое.

Воден понимает. Его душа отзывается горячей болью этому пониманию, но он знает, что должен выбрать. И он выбирает правильно.

Солдаты Вайдвена уже не удивляются тому, что одно и то же солнце несут на своей груди рыцари, воры, священники, крестьяне и дирвудцы. Не удивляются, что их король и бог ходит среди простого люда. Не удивляются, когда к их рядам присоединяется кто-то еще, готовый пойти за светом зари на верную смерть.

Вайдвен уже тоже почти не удивляется. Может, ослеп от эотасова света вслед за остальными. А может, Эотас наконец втолковал ему что-то, что все прочие поняли с полуслова.

Амлайд Морай с тремя тысячами солдат и двумя сотнями кавалерии остается в Редсерасе по приказу Божественного Короля. Такая королевская милость больше похожа на обвинение в недоверии, но ни Вайдвену, ни старику эрлу нет до этого дела. Еще не отгремели теплые грозы тарприма, как им начинают вторить дирвудские ружья у западных границ. Вайдвен едва успевает попрощаться с Мораем, прежде чем тот отбывает из столицы к своим войскам.

Может, хоть одна душа останется незамаранной кровью невинных после этого священного похода. Если Вайдвену придется задержаться в Дирвуде, правление Редсерасом он сможет доверить Мораю безо всяких сомнений.

Ивиин остается тоже; с Вайдвеном она отправляет отряды своих разведчиков, но куда больше пользы, по словам самой эрлессы, от нее будет в Редсерасе, чем на поле битвы посреди гланфатанских болот. С королем отправляются Лартимор, Сайкем и Кавенхем, пять тысяч пехоты и шесть сотен кавалерии. Часть армии отправится вглубь Дирвуда, задержать подступающие к горной гряде войска эрлов, но Вайдвен собирается присоединиться к ним чуть позже. Морай, конечно, выдавит людей лорда Рафендра из Редсераса, но пока стоит на границе Халгот и пока к Халготу могут подойти дирвудские подкрепления, Рафендр может продолжать изматывающую войну до тех пор, пока сам Хель не рассыпется от старости. Но если по обе стороны Халгота окажется армия Божественного Короля, цитадель не устоит, неважно, строили ее люди, паргруны или сам Абидон.

Поэтому путь Вайдвена лежит вдоль горной гряды – на запад, к пограничной крепости. И только потом – на юг.

– Выступаем на рассвете следующего дня? – спрашивает Лартимор, и Вайдвен кивает. Всю армию не перетащить одним махом через горный перевал; отстающие догонят их в Дирвуде. Разведчики сообщают, что к Переходу до сих пор не выступили люди лорда Унградра, эрла Колдуотера. Видимо, эрл не считает целесообразным защищать россыпь деревень в не таких уж плодородных предгорьях.

– Да. Оповести людей.

Лартимор кивает, но что-то в его глазах подсказывает Вайдвену, что разговор не окончен. Вайдвен молча глядит на эрла до тех пор, пока тот не сдается:

– Король не может выступать в военный поход безоружным, ваша светлость.

Вайдвен непонимающе моргает.

– Но мне не нужно оружие. Со мной Эотас.

– Ваша светлость, такова священная традиция. Король не может выступить в военный поход безоружным. Вам нужно оружие, даже если оно ни разу не покинет ножен. – Терпению Лартимора позавидовал бы даже двуликий Берас.

– И, конечно, его нельзя отдать оруженосцу или повесить на лошадь? – обреченно интересуется Вайдвен. Проще переспорить Привратника, чем священные традиции Редсераса, это он уже успел понять за полгода своего правления.

– Нет. Оружие всегда должно быть при вас.

– А это должен быть меч или я могу выбрать оружие сам?

Лартимор задумывается на мгновение, но отвечает довольно уверенно:

– Вы можете выбрать любое оружие. Предыдущий ферконинг Аэдира избрал своим оружием колдовской гримуар…

– Нет, таскать с собой тяжеленную книжку я не собираюсь, – торопливо заверяет его Вайдвен. – Но я, кажется, видел кое-что подходящее в оружейной…

Комментарий к Глава 15. Цена искупления

История про Кэтис: https://pillarsofeternity.gamepedia.com/Violet_Redemption

История про Водена осталась за кадром PoE1, потому что а что тут скажешь, на его вопрос нет нормального ответа, будь ты хоть бог, хоть святой, хоть фикрайтер =|

========== Глава 16. Белый Переход ==========

Марш к предгорьям дается почти легко.

Почти – не считая потерянного времени; Лартимор предупреждал – армии движутся медленно, пехоте с запасом оружия, доспехов и провианта не перегнать легконогого путника. По пути к ним прибиваются еще люди – из окрестных деревень вокруг Малого Изгиба. У них нет ни оружия, ни доспехов, ни умения сражаться, только отчаянная решимость в глазах.

Они думают, что своим служением выплатят свой долг Эотасу. Или его святому. Вайдвен не знает, правильно ли это, ведь Эотас никогда ни с кого не требовал подобного долга, а уж святой-то сам своему народу побольше обязан будет – но вовремя вспоминает эотасов урок. За именем бога кроется нечто большее, чем всемогущая сущность, объятая любовью к смертному роду.

Ради чего пытаться заслужить заведомо дарованное искупление? Ради чего идти на смерть, зная, что погибнешь не защищая родной дом, а сжигая чужой? Вайдвен спрашивает Эотаса – богу-то точно известно, но тот отвечает невразумительными загадками, которые сводятся к тому, что это Вайдвен должен понять сам. Как будто до сих пор Эотасу не стало ясно, что святого он выбрал себе не слишком отличающегося умом.

Все реже лиловые поля, все ближе горная гряда Перехода, и с каждым днем ночи все холоднее – даром что к Редсерасу подступает лето. Говорят, в горах так холодно, что там всегда лежит снег. Вайдвен фыркает про себя, мол, сказки это все – даже распоследний дурак знает, что приход весны всегда случается в срок, не бывало еще таких снегов, что пережили бы дыхание Эотаса. Но Вайдвен в горах никогда не был и потому на всякий случай молчит.

Ночные привалы все яснее говорят о том, что он ошибается. Святому бога весны не страшен холод, а вот солдатам – вполне; те все плотнее сбиваются к кострам во время ночлегов. Вайдвен обходит их стороной, кивнув часовым. Ночной ветер здесь почти уже не хранит в себе аромат ворласа. Ветер приносит теперь только запахи горных трав. Света здесь много, даже ночью – вон, Утренние Звезды вовсю сверкают над головой – но вот тепла почти никакого.

Вайдвен поднимает глаза на созвездие, которому когда-то в далеком детстве пытался молиться. Яркое. Другие звезды тоже яркие, но это пока ночь не пойдет на убыль. Чуть только небо начнет светлеть – и все прочие огоньки поблекнут, погаснут, только Утренние Звезды останутся до самого восхода солнца, чтобы у людей всегда было в запасе немножко света…

– Бывает такое, дружище? Вечная зима? – шепотом спрашивает Вайдвен.

Огонек свечи в его груди безмолвно колеблется, будто от вздоха. Вайдвен вдруг вспоминает видения Хель, ледяную пустоту с черной землей, рассыпающейся в пыль под поступью Римрганда. Но ведь энгвитанцы желали людям добра, когда создавали своих богов, они хотели сделать мир лучше… разве они создали бы вечную зиму и мертвящий холод?

Мой свет не всесилен, наконец шепчет Эотас в ответ. Есть тьма, что мне неподвластна, но даже самая страшная зима не будет вечной, пока есть те, кто несет в себе рассвет.

– Если даже твой свет не может с ней справиться, как сможет кто-то другой? – Вайдвен не может представить себе огонь теплей эотасова огня и свет ярче. Лучи маленького солнца в его груди горячо щекочутся в ответ: Эотас улыбается. Отчего-то в сиянии солнечного пламени Вайдвену чудится отблеск странной тоски, глубокой и древней, как первый в жизни страх. Вайдвен вслушивается в ее эхо, пытаясь отыскать источник, но свет уводит слишком далеко в переплетения эотасовых директив и внутренних конструктов.

Эотас понимает его безмолвный вопрос. Щекочущее тепло затихает внутри, переливается звездным серебром в шелковой ночной тишине.

Неверно полагать, будто богам несвойственна человечность, наконец говорит Эотас. Мы – и есть человечность, мы – продукт человеческого сознания, тысяч тысяч сознаний. И потому мы не лишены противоречивости, хотя и куда менее подвержены ей благодаря ограничениям своей природы. Когда я вижу, как в душе смертного зарождается свет, способный затмить сияние моих звезд… я не пожелал бы для себя лучшей награды. Но мне горько оттого, что мой собственный свет отныне ему не пригодится.

– Ничего, – неуклюже фыркает Вайдвен, – во мне столько света никогда в жизни не сыщется, так что по крайней мере одному смертному можешь светить хоть до тех пор, пока весь Хель не замерзнет!

Огонек мерцает и тепло льнет к нему, грея невысказанным обещанием. Вайдвен старается не думать о том, что это и вправду может быть самым первым страхом в жизни Эотаса – зародившимся две тысячи лет назад, когда еще только оживающий искусственный разум, созданный ради достижения всего одной цели, осознал, что эта цель конечна. И вопреки этому страху эотасов свет все так же чист и полон радости…

Вайдвен от всей души надеется, что энгвитанцев, которым пришла в голову замечательная идея обречь бога безусловной любви на подобную участь, Колесо перемололо с особым усердием. Но об этом он, конечно, Эотасу не говорит. Они что-нибудь придумают. Если когда-нибудь и случится так, что свет смертных душ станет таким же, как эотасов, то уж эти смертные точно будут порядочней энгвитанцев.

– А все-таки про горы, – осторожно напоминает Вайдвен. – Про Переход этот. Там правда, что ли, всегда снег?

Белый Переход интересует его друга куда меньше, чем вечные зимы Хель. Вопрос остается без ответа, и Вайдвен, подождав немного, тихо вздыхает: похоже, это ему придется проверять самому.

Лепешки из вайлианского зерна приедаются быстро, и далеко не каждый солдат в армии Божественного Короля имел возможность отъесться за зиму на дворцовых харчах. Солонину берегут на бросок через горы. Командиры строго пресекают мечтательные шепотки о том, что уже, верно, витдиров стреляют вовсю, ведь совсем скоро Летний восход… а в Дирвуде, небось, дичи столько, что все Восточные Земли прокормить можно, там же огромные гланфатанские леса, совсем не то что в Редсерасе – голые равнины, на которых ни хрена не найти, кроме злющих адраган и делемган да тощих зайцев. Каким чудом витдиры еще остались – неизвестно. Да и те все ближе к юго-восточной границе водятся, где какие-никакие, а все-таки леса.

Первые лошади гибнут еще до того, как армия добирается до начала подъема к перевалу. Первые люди – немногим позже.

Случайность, говорят Вайдвену солдаты. Горные дороги – не чета равнинам, оступиться легко. Мы ничего не могли сделать, разводят руками лекари. Не всякую хворь удается исцелить жреческой магией. Гхаун позвал их к себе, шепчутся Сестры Лунного Серпа. Они читают свои собственные молитвы, пока эотасианский жрец торжественно просит Эотаса сопроводить душу погибшего в новую жизнь. Сестры просят о милости Гхауна, а единственная милость Гхауна – легкая смерть.

Вайдвен не видит уходящие в Иной мир души, он простой крестьянин, а не Хранитель, чтобы говорить с мертвыми. Он старается понять, как так может быть, чтобы Эотас позволял чему-то вроде смерти вообще происходить на земле, но Эотас не рассказывает ему о том, что ждет людей за Завесой, только просит не бояться – ни за себя, ни за других. Вайдвен думает, что легко богу-то советовать – не бояться. А потом вспоминает, что Эотас тоже смертен.

– А ты переродишься? – как-то спрашивает Вайдвен, не выдержав. – Ну, если… если умрешь.

В спокойном и ясном сиянии совсем нет страха; теплый свет задумчиво колеблется внутри, но не отвечает – как бы Вайдвен ни старался добиться ответа.

Может быть, Эотас не в силах ему ответить. Может, не знает сам. А может, очередной закон богов не дает ему права говорить о таком. Вайдвен только чувствует его беспечное светлое спокойствие – и его уверенность в заре нового дня даже после самой темной ночи. Вайдвен очень хочет верить в зарю так же сильно, как Эотас.

Когда он смотрит на людей, осмелившихся совершить невозможное или погибнуть ради этой зари, у него как будто даже начинает получаться.

В горах Белого Перехода и правда лежит снег; поначалу его совсем немного – лед сходит с камня неохотно, но весна напоила горные реки сполна. Чем выше – тем больше льда и снега, холоднее ночи, и все ближе стягиваются друг к другу огни костров: тепло становится столь же ценно, как и еда. День клонится к закату, и Вайдвен глядит, как солдаты снуют по лагерю; кто-то помогает поставить палатки на ночлег, кто-то, остановившись поодаль от центра лагеря, неслышно читает молитву. Вайдвен сдерживает неподобающее шутливое фырканье: если они так и будут читать молитвы каждый закат, то он волей-неволей и сам их выучит еще до того, как Белый Переход останется позади.

Что-то удерживает его взгляд у самой границы лагеря, у поста часовых – то ли собственное чутье, то ли эотасово. Издалека ничего не разглядеть, поэтому Вайдвен пробирается поближе к сторожевому посту, без раздумий доверившись неясному наитию.

– …спросить командира, и… – дозорный запинается и смолкает, заметив рядом святого. Все-таки эотасово сияние его здорово выдает. Вайдвен приветственно кивает часовому и переводит взгляд на чужака, потревожившего бдительных дозорных.

Девчушка – еще младше самого Вайдвена, больше двадцати и не дать – худая, замотавшаяся в какие-то крестьянские лохмотья, смотрит на него так, будто перед ней самолично Утренние Звезды сияют, испуганно и быстро отводит взгляд, будто это сияние слепит или жжется. А Вайдвен смотрит на нее и никак не может понять, почему она еще стоит на ногах.

– Я Эльга, господин, – она низко кланяется, неуклюже, но искренне. Свет тянется ей навстречу, и Вайдвен не может его удержать – Эотас вспыхивает тепло и ярко, разом прогоняя холод и усталость мучительно долгого пути. Золотые лучи касаются ее лица, и Вайдвен будто наяву видит лиловые поля, голодных крестьян, встревоженные лица – отца, матери, друзей… слышит их предостережения и насмешки, чувствует их страх, чувствует неотступный голод и ноющую боль – уже не уходящую то ли после знакомства с ночными холодами, то ли после долгих подъемов горными тропами…

– ЭТО БЫЛ ТРУДНЫЙ ПУТЬ, – говорит свет, – И НЕ КАЖДОМУ ИЗ МОИХ СОЛДАТ ОН ОКАЗАЛСЯ БЫ ПО СИЛАМ. Я ГОРЖУСЬ ТЕМ, ЧТО МОГУ ПРИВЕТСТВОВАТЬ ТЕБЯ ЗДЕСЬ.

Эльга изумленно выдыхает, когда и холод, и голод, и боль исчезают в золотом пламени солнечных лучей, и наконец осмеливается прямо, не жмурясь, взглянуть в успокаивающееся сияние.

– Нет нужды спрашивать позволения командира, – кашлянув, продолжает Вайдвен. – Не то чтобы право на свет Эотаса надо было заслужить, но если бы и так – ты трижды его заслужила.

Она сбивчиво бормочет неуклюжие благодарности. Вайдвен торопится их остановить: девчушка прошагала по горам Хель знает сколько миль, подождут благодарности, Эотас как-нибудь потом их послушает. Один из солдат уводит Эльгу к интенданту – лучше один раз позаботиться о теплой одежде, чем каждый раз надеяться на целительное божественное благословение. Вайдвен пытается прогнать из памяти такой знакомый пустой привкус голода до тех пор, пока его не прерывает часовой:

– Прости мою дерзость, владыка… но уверены ли вы в своем решении?

«У нас и так слишком мало зерна», слышит Вайдвен. «Зачем нам кормить девчонку, которая и до Дирвуда-то не дотянет».

(Вкус горьковатой родниковой воды, ледяной, как и все вокруг. Как хочется хлеба!.. но во всем Редсерасе слишком мало хлеба, чтобы накормить всех. Поэтому она заставляет себя идти. Еще одну милю. Армия движется медленно. Она должна успеть. Еще одну милю.)

Вайдвен хочет много всего сказать часовому. Но не знает, как; не знает, как высказать стылый бессильный гнев от всего, что увидели солнечные лучи в чужой душе, не знает, как не захлебнуться сверкающим восторгом от человеческой силы и человеческой воли. Может быть, подходящие слова нашлись бы в эотасианских молитвах, но вот беда, из всех них Святой Вайдвен знает всего одну, да и ту хреново.

Поэтому он просто отвечает:

– Да, я уверен.

И солдаты, и лекари возносят молитвы Эотасу; Вайдвен слышит их – как ему не слышать. Просят, чтобы бог света подарил им немножко своего огня – совсем немного, только переждать ночь. Двадцать шесть лет Вайдвен слышал такие молитвы, и двадцать шесть лет на них не было ответа.

Не в этот раз.

Они не заслужили молчания своего бога. Они не заслужили святого, который ни на что не годен без благословения свыше. Только сейчас Вайдвен понимает это по-настоящему: здесь, в равнодушных снегах Белого Перехода, жуя безвкусные полусырые лепешки и черствые сухари, шаг за шагом упрямо доказывая то ли горам, то ли самому себе, что этот путь без дороги обратно стоит принесенных жертв.

Огонек внутри тянется к его душе, но Вайдвен не принимает предложенное тепло. Может быть, из гордости. Или из стыда. Эотас не настаивает, но Вайдвен все равно слышит его:

Ты думаешь, права ли Магран насчет тебя.

– Тут и думать нечего, – бормочет Вайдвен. Свет складывается в незнакомый орнамент: не согласие и не отрицание, не утешение и не жалость. Вайдвен различает искры тихого смеха и непонимающе настораживается: это на Эотаса непохоже.

Твоя душа хранит отблески ее огня, улыбается свет, я видел это всегда, но сейчас вы особенно схожи. Верно, Магран не приемлет слабости. В этом ее собственная слабость.

– Ты знаешь, мне никогда все эти эотасианские проповеди не нравились, – честно говорит Вайдвен. – Прощать трусов и подлецов, восхвалять слабых, все это похоже на… обыкновенное церковное вранье. Трусов и подлецов, вон, истовые эотасианцы повесили вдоль главного тракта. А слабых превратили в рабов те, кто служил богине власти, и все послушно терпели, потому что это ведь эотасианская заповедь – терпеть.

Эотас ярко и солнечно смеется, расцветая весенним ветром, и Вайдвен тут же понимает, что наговорил ерунды – этот мятежный рассвет никогда не стерпел бы подобного.

А еще мой жрец выставил моего святого из моего же храма. Друг мой, я никогда никого не учил восхвалять слабость! Но меня, в отличие от моей сестры, чарует иная сила смертных, и ее не так просто заметить.

– Это ты про сомнения? – Вайдвен фыркает, вложив в этот звук все свои способности к сомнению.

Нет, удивляет его Эотас.

– Доброту? – пробует он еще раз, чтобы не сдаваться сразу. – Справедливость?

Весенний рассвет обнимает его искристо и светло. Вайдвен озадаченно затихает и вслушивается в сияющий огонь, ожидая ответа.

Не стыдись слабости, друг. Стыдись, если не становишься сильнее.

***

Паргрунская крепость чернеет в снегах мертвой каменной глыбой. Солдаты перешептываются о ней и со страхом, и с восхищением: должно быть, от гномов там остались горы сокровищ! Но Вайдвен велит строго пресекать подобные разговоры, и Лартимор с Кавенхемом безоговорочно поддерживают его: в цитадели Дургана пропало слишком много людей, чтобы рисковать армией ради предположительных гор золота. Сайкем не верит в суеверные байки, но признает, что золотом не наешься, а оружие, что хранилось в крепости, наверняка уже пришло в негодность; армии как можно скорее требуется добраться до Дирвуда.

Провизии все меньше с каждым днем. В каждой деревне Дирвуда – уйма зерна. Каждая деревня Дирвуда – еще несколько недель без голода. Голод не спрашивает, какому богу ты поклоняешься; Вайдвен отлично понимает, что дирвудцам придется поделиться своими богатствами, примут они власть Божественного Короля добровольно или нет.

Армия обходит Батарею Дургана с запада: их путь лежит на запад, к долине у побережья, к цитадели Халгот. Вайдвен советуется с эрлами, не стоит ли сделать небольшой крюк и спуститься по перевалу с восточной стороны, к поселению под названием Сталварт, но те решают, что это не принесет пользы – Сталварт разорился, когда Аэдир отступил после Войны Непокорности, армии там нечем поживиться.

Впереди их ждет Холодное Утро – маленькая дирвудская деревушка у самых гор, у истоков реки Иске Иен. Разведчики докладывают, что лорд Унградр не прислал на защиту деревни ни одного отряда, хотя, несомненно, о наступлении редсерасцев уже известно всему Дирвуду. Солдатам не говорят об этом, но слухи разносятся все равно, и Вайдвен все чаще слышит изумленные шепотки, чувствует испуганные и неверящие взгляды: избранник Эотаса ведь не прикажет им убивать безоружных крестьян, они ведь не осквернят солнечные штандарты подобным преступлением…

Вайдвен не знает, сможет ли отдать такой приказ и потом хоть раз в жизни заснуть спокойно.

Дирвудцы в его армии уже перемешались с редсерасцами, но сейчас, по другую сторону границы, недоверие вернулось снова: одно дело читать молитвы, другое – сражаться против своих. Редсерасские каноны, помимо веры и надежды, учат бдительности прежде всего прочего.

Не предадут ли? Не сбегут ли? Не промедлят нанести удар или закрыть от удара?..

Вайдвен подходит к одинокому дирвудцу у ночного костра; тот порывается встать для подобающего приветствия, но Вайдвен машет рукой: еще чего. Сев рядом, Вайдвен вспоминает его имя: Воден. Воден, который просто хотел поступить правильно.

Воден долго молчит, а потом шумно вздыхает и выпаливает:

– Ты ведь не прикажешь нам убивать их?

– Я бы очень хотел сказать «нет», – честно отвечает Вайдвен. – Я дам им выбор – это я обещаю. Но если они откажутся…

Воден глухо кашляет, отвернувшись в сторону.

– Они не откажутся. В Холодном Утре горстка крестьян против пяти тысяч редсерасской пехоты и пяти сотен кавалерии. Конечно, они не откажутся.

Вайдвен не уверен, кого Воден пытается убедить – Божественного Короля или себя самого. Не дожидаясь ответа, дирвудец вытряхивает из трубки пепел и набивает ее табаком по новой. Вайдвен неодобрительно морщится, но ничего не говорит.

– Брат приучил, – будто бы извиняясь, поясняет Воден. – Командир запрещает курить, вот я… потихонечку, пока все спят. Строго тут у вас всё… ни курева, ни питья нормального. В Дирвуде полегче бы с такими законами, а то так и до восстания недолго.

Вайдвен смешливо фыркает.

– Запомню.

Воден затягивается и выдыхает душистый дым в сторону костра, прочь от палаток. В холодном воздухе предгорий тот тает медленно, еще успевая покружиться у огня.

– Где твоя родня? – помолчав, спрашивает Вайдвен.

– В Позолоченной Долине. Это на западе, далеко. К северу от Бухты Непокорности. Они… они не хотели встревать в эту войну. Но теперь им, наверное, придется.

– Теперь всем придется.

– А если мы проиграем? – вдруг спрашивает Воден, повернувшись и глядя Вайдвену в глаза. – Что тогда?

Вайдвен тянется к огню внутри – он не знает ответа. Эотас пробуждается мягким рассветным сиянием, лучится сквозь зрачки и кожу; у костра разом становится теплее. Воден жмурится с непривычки, не в силах выдержать божественный свет.

– Проиграем? – переспрашивает Эотас, улыбаясь губами Вайдвена. – А что будет, если рассвет проиграет грядущему дню?

Комментарий к Глава 16. Белый Переход

Замечательная история про ботинки, которую я просто не могла пропустить: https://pillarsofeternity.gamepedia.com/Boots_of_the_Long_March

========== Глава 17. Холодное Утро ==========

Холодное Утро не встречает их распахнутыми объятиями. Вайдвен глядит на ограждающий деревню частокол с хлипкими воротами и думает, что даже если все жители деревни встанут на защиту своего дома, это не задержит армию и на день. За пару часов Холодное Утро станет Теплым от пожаров, которые превратят его в пепелище с сотней безоружных мертвецов.

Староста деревни держится храбро, хоть предательская бледность и не покидает его лица. Эотасианский жрец, вышедший вместе с ним за ворота, так и вовсе белее снегов Белого Перехода. Вайдвен приветствует их с уважением, приличествующим их смелости; не каждый отважился бы выйти навстречу пятитысячной армии во главе со святым, несущим в себе бога.

– Вы обещаете защиту и покровительство, но у меня и доверенных мне людей нет ничего, кроме вашего слова, – осторожно произносит староста. Этого хватает, чтобы Кавенхем и Сайкем, сопровождающие Вайдвена, взялись за рукояти мечей: недоверие чужака, деревенского простолюдина, к Божественному Королю само по себе является преступлением, достойным немедленной кары. Что бы ни думал Сайкем о святости своего правителя, кодекс чести вассала не позволяет терпеть подобного. Староста немедленно спешит исправиться:

– Лорд Унградр придет в ярость, узнав, что Холодное Утро примкнуло к королевству Редсераса! Хотя бы сотня солдат…

Жителям Холодного Утра некуда бежать. В любом уголке Дирвуда они будут изменниками, которых вздернут или посадят на кол, едва только правда станет известна. Граница с Редсерасом – неприступная горная стена, а за ней – мертвые поля, нищета и голод.

– НЕТ, – говорит Вайдвен. – КОГДА НАД БУХТОЙ НЕПОКОРНОСТИ ПОДНИМЕТСЯ МОЕ ЗНАМЯ, ВАМ НЕ ПОТРЕБУЕТСЯ ЗАЩИТА.

Староста бросает взгляд на разбитый невдалеке от деревни огромный лагерь. На штандарты с железным солнцем. На Сайкема, не убирающего ладони с рукояти меча. И поступает мудро: не произносит ни слова о том, что Святой Вайдвен через пару месяцев, может, будет гнить в дирвудской земле, а все Холодное Утро присоединится к нему немногим позже.

– ЕСЛИ ВОРОТА ХОЛОДНОГО УТРА НЕ ОТКРОЮТСЯ К ПОЛУДНЮ, Я ОБРАЩУ ИХ В ПЕПЕЛ. ВЫ ВОЛЬНЫ ВЫБИРАТЬ.

Холодное Утро принимает покровительство Божественного Королевства за полтора часа до полудня. И Вайдвен думает, что утра холоднее сегодняшнего эта забытая богами деревня у склонов пограничных гор еще не видела.

У всех домов заперты ставни и двери. Будто это спасет их. Будто можно хлипкими оконными ставнями оградиться от света Эотаса. Вайдвен смотрит, как солдаты грузят в телеги деревенское зерно и солонину; дирвудцы угрюмо выносят запасы из погребов, в основном – молча, иногда – огрызаясь тихой, бессильной руганью на местном наречии. У многих нет-нет да и мелькнет на кафтане вышитое солнце, или сверкнет предательски ярким бликом звездный медальон.

У местного жреца – тот до сих пор крутился неподалеку, не сводя взгляда с божественного пророка – Вайдвен спрашивает, сколько в деревне эотасианцев. Почти три четверти.

Три четверти, которые ничем не заслужили гнев своего бога. Пусть даже они и не верят в то, что крестьянин, лучащийся солнечным огнем, несет в себе Эотаса. Пусть даже считают его слова надменным богохульством. Пусть даже и глядят с бессильной презрительной ненавистью на тех солдат, в речи которых отчетливо слышен дирвудский выговор.

Они все равно не заслужили… такого.

– Мой король, – тихо обращается к нему кто-то, и, обернувшись, Вайдвен с изумлением видит Кэтис. Теперь та одета подобающе редсерасскому воину: в кольчуге и неизменном лиловом плаще с вышитым эотасианским гербом на плече, только в рыжих волосах все так же искрятся солнечные лучи.

– Кэтис! В чем дело?

Кэтис в ответ указывает ему незаметным кивком на одного из солдат.

– Этот человек отобрал у деревенского магранитский медальон. Это видели другие. Если ему сойдет это с рук, грабежи будет не остановить.

Нахмурившись, Вайдвен шагает вперед. Сам еще не зная, почему; ведь он обещал своим людям богатства Дирвуда, он обещал, что они покарают неверных, да и кому после восхода эотасианского солнца понадобится магранитский медальон? Вся его цена – цена посеребренной безделицы.

Вайдвен так и не придумывает толком, что сказать, когда останавливается перед провинившимся солдатом. Отчего-то ему казалось, что он увидит перед собой помилованного вора, так и не избавившегося от старых привычек, но нет – человек перед ним вовсе не вор и не грабитель, а обыкновенный крестьянский мальчишка, ставший солдатом только этой весной. И решивший, что знает о справедливости достаточно, чтобы в наказание за попытку утаить пять мешков зерна отобрать у дерзкого упрямца-магранита символ ложной веры.

Невелико преступление, думает Вайдвен. Не стоит магранитская побрякушка пяти мешков с зерном, зерно в Редсерасе ценится дороже. Да и за уклонение от королевских податей в Редсерасе наказание куда серьезней.

Но они же эотасианцы, Хель их подери. Они же верят в искупление.

– Я ЗНАЮ, – говорит Вайдвен, – ТЫ ХОТЕЛ ПОСТУПИТЬ СПРАВЕДЛИВО. НО ТЫ ОТНЯЛ ЭТУ ВЕЩЬ У ЧЕЛОВЕКА, ДОБРОВОЛЬНО ПРИНЯВШЕГО МОЙ СВЕТ. ВЕРНИ ЕЕ.

Мальчишка испуганно таращится на него, будто не верит своим ушам.

– Но это же… это же скверна Магран!

Вайдвен усилием запирает в себе эотасов свет, заставляя его чуть померкнуть. И улыбается – так, чтобы парень сумел разглядеть это за успокоившимся божественным сиянием.

– Как по мне, это просто кусок железа, – усмехается Вайдвен. – Каждый, принявший зарю Эотаса, находится под моей защитой и под защитой закона Редсераса.

Парень неуверенно шагает к одному из крестьян и молча протягивает ему отобранный амулет. Вайдвен готов поклясться, что дирвудец сейчас плюнет ему в лицо, но нет – тот забирает свой медальон и с полным равнодушием выбрасывает его прочь. Рядом почти неслышно с присвистом выдыхает сквозь зубы Кэтис: гордый дурак, не терпится нанизаться на меч и всю деревню отправить к Гхауну до срока!..