Текст книги "Двадцать лет до рассвета (СИ)"

Автор книги: Deila_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Тьма кажется бесконечной, но – он помнит – так не бывает. Когда он почти готов разувериться в своей памяти, его ладонь находит каменную твердыню алтаря.

Костры вспыхивают вокруг, высокие, выше его роста. Обдают жаром, прогоняя прочь и пепельный морок, и снежный холод, и враз растерявшую все свое могущество тьму. Волшебные огни взмывают ввысь над площадью, свечи в руках людей сияют теплей прежнего, и всё наконец становится так, как должно. Вайдвен оборачивается к своему народу – и слепнет не от пылающих всюду огней, но от сияния человеческих душ. Глохнет – не от радостных возгласов и восхвалений, но от беззвучных слов молитв, которые шепчут так тихо, чтобы их слышали только боги.

«будь милостив к нему»

«береги его»

«позволь мне помочь ему»

«он далеко, но ты слышишь нас всех»

«только защити его»

«скажи ему»

«я отдам жизнь за него»

Голоса переплетаются, вдохновенные и обессиленные, счастливые и плачущие, но Вайдвен неспособен перестать различать их. Каждая молитва, что слышал Эотас – каждая молитва о его друге – звенит в воздухе, пронизанном подступившей к горлу зарей. Вайдвен не в силах отвести глаз от сияющих искр перед ним, поющих теми же голосами, что шептали молитвы богу рассвета, но божественный огонь милосердно прячет его слезы от чужих взглядов.

А потом наконец наступает тишина. И Вайдвен остается один – с зарей внутри и с людьми вокруг, в которых сияет бессмертное чистое пламя.

С людьми, которые просили за него.

Он должен что-то им сказать. Они все ждут его. Он должен что-то сказать. Но разве есть в человеческих языках слова, способные не солгать о свете, что переполняет его сейчас? О свете, которым пропитан сегодня весь город; начало которого – в людях, ждущих его речи, приказа или проповеди?

Тебе больше не нужно переводить его. Солнце бережно сплетает ослепительные лучи с его душой, предлагая свои протоколы коммуникаций, и Вайдвен принимает единство с благодарностью: так будет правильней.

Он вдыхает брезжущую на горизонте зарю так глубоко, как только может. Пропускает ее через себя, чувствуя, как свет – стремление, обращенное набором директив – просачивается сквозь фильтры его человеческой души, меняясь, формируясь и накапливаясь до тех пор, пока смертное тело еще способно выдержать его.

Потом наступает рассвет.

Солнце еще за горизонтом, еще и заря не вступила полностью в свои права, но Вайдвену нет до этого дела. Он станет солнцем, если придется. Свет лучится из него, дробится в лабиринте смертных душ, от каждой напитываясь сиянием еще, и еще, и еще, и, кажется, нет пределов тому безмерному количеству света, что способно пропускать сквозь себя его смертное тело в единицу времени, он может отдать еще больше, еще чуть-чуть…

Солнечные лучи возвращаются к нему и шепчут голосами ветров на равнинах Иксамитля. Блестят искрами на морской пене, пахнут чистым горным снегом Белого Перехода. Свет, излученный им всего один вдох назад, возвращается к нему от границ Редсераса и рассказывает обо всех смертных душах, встреченных на пути. Об их любви. О своей любви. О том, как люди, вышедшие встречать зарю Весеннего рассвета, падали на колени и возносили хвалу человеку и богу разом, когда понимали, чьи имена носит солнце, до срока взошедшее над холодными полями.

Вайдвен хочет отдать им весь свет, который только сумеет вычерпать из себя. Это желание отдается звенящим эхом в сущности Эотаса, который никогда не желал иного, но они вовремя вспоминают, что люди должны научиться сами рождать в себе огонь.

Эотас не запрашивает подтверждения, не возвращает себе контроль. Весь поток божественного света, хлещущий из ослепительного сердца звезды, сейчас зависит от решения, принятого в безумно ненадежном, медленном, подверженном ошибкам модуле человеческого сознания, интегрированного в бога. Сколько света в запасе у владыки света? Вайдвен может проверить это на практике. Эотас ведь не карает смертных за любовь?..

Может быть, в начале осени он бы и не удержался.

– У нас впереди еще много рассветов, – говорит Вайдвен одновременно себе, своему богу и людям, собравшимся перед ними. Слепящее солнце весны вновь обретает очертания человека – пусть даже его кожа все еще лучится светом, а над головой пылает солнечная корона.

Эотас согласен с ним. Он настойчиво тянется к огням чужих душ, и Вайдвен послушно вспоминает, что перед ними стоят сотни людей. Недоумевают, должно быть, отчего их правитель вдруг замолчал.

Никто не бежит прочь от слепящего света, как было прежде, в день, когда эотасианского святого высекли на этой же площади. Вайдвен чувствует страх в некоторых душах – страх находиться рядом с неведомым существом, преисполненным нечеловеческого могущества, и страх сбежать и оказаться одним из мертвецов с эотасианским клеймом на груди. Вайдвен тянется к ним лучами и старается успокоить их страх; людские души осторожно и недоверчиво льнут к золотому свету, пока еще опасаясь впустить его в себя.

Ничего. Это ничего, они привыкнут. Вайдвен и сам был такой же.

– Сегодня над Редсерасом встает новая заря, – говорит Вайдвен, обводя взглядом ожидающую его толпу. – Сегодня – первый свободный Весенний рассвет Редсераса. Пусть он будет светлым.

Огонек внутри смеется: это очень расплывчатое определение даже для меня. Вайдвен, ожидавший его слов, улыбается и продолжает:

– Сегодня – вам самим решать, что значит свет.

Он оказывается совершенно не готов к ослепительному всполоху огня внутри, отозвавшегося его словам. Новому солнцу Редсераса напоследок приходится вспыхнуть еще раз.

Стоит отдать должное собравшимся почтить приход весны – они собираются делать это как в Аэдире, торжественно и серьезно. Вайдвен терпит это первые несколько часов, но потом мятежное сияние Эотаса внутри становится совершенно невыносимым. Кому охота встречать весну, слушая заунывные проповеди! Эотасианский жрец, торжественно читающий очередное восхваление богу зари, смотрит на Вайдвена одновременно с ужасом и благоговением, когда тот буквально выгоняет прихожан вон, к праздничным кострам и пенному вирсонегу, который сегодня, возможно, самую малость крепче, чем диктуют эотасианские каноны. Жрецов Вайдвен выгоняет следом и сам выбирается наружу. Кто-то робко пытается вставить, что, мол, владыку света может оскорбить нарушение давних традиций, но Эотас так грозно сверкает на смельчака лучами, что желающих оспорить волю Божественного Короля больше не находится. Вайдвен пробирается поближе к бочкам с вирсонегом: он сыт по горло дворцовым цацканьем со знатью и попытками хотя бы изредка походить на праведного служителя Эотаса. Сегодня он собирается наверстать всё упущенное за долгую зиму, и горе тому, кто встанет на пути пророка зари.

Кто-то окликает его в толпе, и Вайдвен немедленно оборачивается. У него уходит несколько мгновений на то, чтобы узнать говорящего в лицо, но память его не подводит.

– Гард!

– Его светлость изволит вирсонега? – аэдирец и сам едва прячет улыбку за церемонным обращением.

– Его светлость изволит столько вирсонега, сколько сможет выпить! – счастливо соглашается Вайдвен. – В этот раз неразбавленный, надеюсь?

– Согрешил, каюсь. Тяжелая была зима, ваша светлость. – Гард наливает ему из стоящей рядом бочки полную пинту до краев. Пенная шапка, гордо венчающая кружку, хоть и тонкая, но все-таки чуть плотней, чем прежде. Вайдвен пьет с удовольствием и, опустив кружку, усмехается:

– Ничего, много еще будет Весенних рассветов впереди, успеешь искупить все грехи!

Трактирщик смеется: кто бы мог подумать, что когда-то ему доведется угощать вирсонегом Божественного Короля. Вайдвен фыркает, но с любопытством расспрашивает старого знакомого, как нынче идут дела. Гард отвечает не сразу:

– Странно. Признаюсь, не думал, что переживу эту зиму, если останусь в Редсерасе. Многие аэдирцы так не думали. Мы задолжали намного больше пары повозок с зерном: навряд ли кто-то другой смог бы доказать нам, что мы ошибались.

Гард не первый, кто говорит Вайдвену подобное. Он слышал похожее и от других аэдирцев, оставшихся в бывшей колонии, и от служителей иных богов, принявших эотасианство.

– Похоже, Эотас все-таки сумел научить нас чему-то хорошему, – задумчиво произносит Вайдвен. Гард с осторожной усмешкой качает головой.

– Вам видней, ваша светлость, но я не очень-то уверен, что это был именно Эотас.

Пока Вайдвен пытается сообразить, что это должно значить, трактирщика заслоняют новые люди, желающие поговорить с избранником их бога и попросить благословения. Когда наконец он понимает, что имел в виду его старый знакомый, того уже не видать.

Бог-правитель Редсераса не скупится на благословения; Вайдвен старается поговорить с каждым, кто ждет его слова. Иногда Эотас хитрит и пускает в ход свои божественные штуки, позволяя своему святому говорить сразу со многими. Некоторые боятся или стыдятся подойти к нему сами, но Эотас чувствует все равно, и Вайдвен не позволяет им уйти без благословения. Весенний рассвет – не только для тех, кто считает себя достаточно праведным для разговора со святым; к тому же, можно сбежать от пророка, которому не дает пройти счастливая толпа, но не от солнечных лучей, как будто невзначай пробивающихся сквозь тучи.

Праздник длится и после заката – только после полуночи улицы пустеют, чтобы наполниться новыми огнями к заре. Вайдвен вовсе не чувствует себя уставшим. Только мятежная весна, мучившая его последние дни зимы, наконец получила свое – в крови все еще искрится рассветный ветер, но за этот день даже его неутолимый голод частично насытился светом костров и людских душ.

Вайдвен зачерпывает пламя одного из костров в горсть, смеется, когда языки огня радостно вылизывают ему ладонь – точь-в-точь встречающий хозяина пёс.

– Что такое по-настоящему для тебя этот Весенний рассвет?

Эотас отвечает сложным мультиразмерным узором. Вайдвен понимает его только в общих чертах: новое начало и одновременно продолжение прошлого; зарождение жизни в пепле, оставленном смертью; новый виток спирали цикла, новая итерация обучения.

– Я… я плохо понимаю, что это значит, – признается Вайдвен. – Все это – красивые символы, но почему ты меняешься по-настоящему в эти дни?

Для Эоры и для себя. Ты и сам не раз возносил молитвы о плодородном урожае и направлял их не Хайлии. Поля Редсераса отравлены, и потому урожай здесь так скуден, но боги следят за состоянием всей биосферы Эоры. Весенний рассвет – подходящее время для корректирующих изменений, если они необходимы. То же самое происходит и со мной самим.

– Ты… меняешь себя? Сам?

Всегда, с легким удивлением отвечает Эотас. Как и ты. Как и все живые существа. Но я обучаюсь на огромном объеме неклассифицированной и неоднородной информации. Это неизбежно оставляет ненужные следы, которые мешают принятию правильного решения. Интервал длиной в год я прежде считал подходящим для проведения чисток. [1] Возможно, теперь мне потребуется делать это чаще. Каждый раз после этого мне нужно переобучаться, поэтому я стараюсь получить как можно больше информации в ближайшее время.

– Как удачно, что во время Весеннего рассвета все эотасианцы молятся тебе по двадцать раз на дню, – бормочет Вайдвен. Эотас довольно сияет, радуясь, что он понял. Отчего-то Вайдвену вдруг приходят на ум лучи света, вернувшиеся к нему от границ королевства и принесшие с собой знания обо всем, что встретилось им на пути, и ему начинает казаться, что он понимает не только причину молитв. – Постой… ты поэтому своей весной мне спать не даешь? Ты собираешь информацию? Ничего себе… я-то думал…

Эотас взрывается хохотом. Вайдвен немного сконфуженно глядит, как искрятся и мерцают все огни вокруг, стараясь не улыбаться слишком уж неподобающе.

Это все равно был ценный опыт, смеется Эотас, я учился и на твоих ощущениях тоже. Ты научил меня многому, друг.

– А, ну… всегда пожалуйста… если что, обращайся! – Вайдвен уже не пытается сдерживать хохот. Эотас фыркает со смешливым укором и вспыхивает еще раз. Горячий огонь пробегает по венам сияющими искрами, прежде чем высвободиться солнечным свечением из смертного тела. – И что теперь? Теперь ты придумал, что нам дальше делать с зарей?

Сияющее пламя внутри вдруг вздрагивает и почти незаметно блекнет. Вайдвен настораживается.

– Дружище?

Еще два дня празднества. Эотас, будто очнувшись, обнимает его искристым теплом. Прошу, не требуй от меня ответа сейчас. Позволь мне стать единым с новой весной – и тогда, надеюсь, я смогу выбрать наиболее верный путь.

Что-то внутри предупреждает Вайдвена не настаивать на ответе – и он, помедлив, слушается. Эотасу лучше знать, как он устроен, и когда ему принимать решение. Свет благодарит его, и Вайдвен улыбается ему в ответ: они всё сделают правильно.

Весенний рассвет продолжается, все такой же яркий и полный радости. На второй день настоящее солнце ненадолго проглядывает из-за туч, и горожане единодушно решают, что это знак божественного благословения. Насчет божественного благословения Вайдвен не уверен, но с тем, что Эотас доволен празднеством, он соглашается безо всяких сомнений. Судя по тому, сколько бочек опустело, впереди Редсерас ждет страшная нехватка вирсонега… и свеч. Но свечи не гаснут во время Весеннего рассвета. Ни одна.

Немногие осмеливаются просить о божественном чуде, но Вайдвен слышит даже невысказанные вслух молитвы. Эотас ничего не отвечает на них. Это уже потом, к концу праздников, по столице проходит слух, что в городских лечебницах в дни рассвета не было умерших – а больные и раненые шли на поправку, даже если все целители прочили им скорый уход в Хель. Свет впитывается в заснеженную землю: Эотас не обещает, что на отравленной делемган и адраган почве взойдет столь же пышный урожай, как тот, что восходит на полях Дирвуда, но, может быть, следующий год будет немножко лучше предыдущего.

Хоть и голодной была зима, к алтарям Эотаса – и храмовым, и самодельным, деревенским – приносят небывалое количество даров. В самих храмах остается не больше пятой доли – на что владыке света праздничный пирог, который на деле ничто иное, как буханка крестьянского хлеба? Дары, поднесенные Эотасу, возвращаются к людям. Любой может зайти в его святилище и наесться досыта впервые за долгое время. В конце третьего дня, последнего дня Весеннего рассвета, люди забирают с алтарей свои свечи. Такая же традиция во всех редсерасских деревнях: считается, что Эотас оставляет кусочек своего света в принесенных ему свечах, и потом люди уносят их в свои дома, чтобы их бог был с ними не только под сводами храма. Странники и пилигримы забирают свечи в дорогу, чтобы те освещали им путь много долгих миль.

Вайдвен отлично знает, что его другу совершенно нет дела, несли эту несчастную свечу в храм или зажгли сразу дома, читал над ней молитву жрец или простой крестьянин, Эотас будет сиять в каждом огне, где ему рады. Да и где не рады, по сути, тоже. Попробовал бы кто ему помешать! Но традиции есть традиции. Вайдвен не возражает.

Когда он приходит в храм к полуночи последнего дня, на алтаре нет ни одной свечи – только толстый слой воска на каменном постаменте напоминает о них. Святилище освещают только волшебные огни, которые унести с собой не получается, как ни старайся. Пылавшая днем так ярко весна утихла, оставив после себя спокойное уверенное тепло.

Ты ничего не просил для себя.

– Плохо смеяться над грешниками, Эотас, – бурчит Вайдвен. Он и так получил слишком много незаслуженно, чтобы еще о чем-то просить. Да и молить богов… если бы было еще, о ком. О себе Вайдвен и сам позаботится.

Эотаса удовлетворяет такой ответ, хоть и не совсем: его огонь нет-нет да и прорывается наружу слабым свечением. Отчего-то в его свете сквозит странная печаль, но источник ее так глубоко, что смертной душе не под силу различить его.

Вайдвен не понимает, почему Эотас печален, но они уже давно делят друг с другом не только тело. Эхо чувств бога прокатывается по душе самого Вайдвена волной щемяще-чистой грусти.

– Жаль, что у меня нет для тебя свечи.

Огни храма тихо смеются.

Вайдвен, спокойно и ласково шепчут они, ты сам – свеча. Никто из смертных людей не дарил мне так много света.

– Тогда отчего ты печален?

Эотас долго молчит. Так долго, что Вайдвен начинает думать, что не дождется ответа.

Потому что я попрошу тебя о жертве, которую ты принесешь.

– Эотас, какие жертвы, вроде Зимние сумерки уже прошли, – неуклюже шутит Вайдвен. Заря внутри него пропитана болью и радостью от кончиков лучей до пылающей искры безусловной любви в ее сердце.

Ты спрашивал меня о нашем дальнейшем пути; о судьбе Редсераса и о людях, что покидают наши владения. Я нашел решение, которое приведет Эору к заре и окончанию бессмысленного бега по кругу, в котором смертные заперты сейчас.

– Звучит неплохо, – осторожно говорит Вайдвен, – в чем подвох?

Верные другим богам не примут мой свет, пока мы предлагаем принять его добровольно. Пока заря не начнет сжигать непокорных, они будут лишь избегать ее. Но любое действие порождает противодействие, и даже если оно будет исходить не от смертных, а от их покровителей, оно будет обладать потенциалом изменений, способным вернуть Эору на нужный путь. Я хотел бы, чтобы я мог все исправить, не требуя от людей подобных жертв, но я не всесилен. Даже божественное могущество сковано древними правилами, которые не могу нарушить ни я, ни мои собратья. Я прошу тебя начать войну.

Комментарий к Глава 13. Весенний рассвет

[1] подразумевается pruning в отношении нейронных сетей, но я не смогла заставить себя использовать аналогичный термин на русском, потому что Эотас, занимающийся стрижкой деревьев – это слишком мощно даже для здешних шуток :|

========== Глава 14. Ультиматум ==========

Рассвет плавит золото в кровь, стекает алыми каплями по лезвиям лучей. Солнце восходит из целого моря крови, человеческой и соленой, Вайдвен чувствует ее медный привкус, не может выдохнуть из себя ее тошнотворный смрад. Это для людей смерть – такая. Для Эотаса все по-другому. Но дорога бога пролегает по сердцу зари, и ее ослепительное сияние надежно скрывает тайны Той стороны. Однажды Вайдвен тоже пройдет сквозь врата солнца и наконец увидит, что же лежит за ними.

Но не раньше, чем отправит на смерть тысячи доверившихся ему людей.

– Неужели… нет другого пути?

Всегда есть другие пути. Но они либо слишком ненадежны, либо еще более жестоки.

– Насколько ненадежны? – упрямо спрашивает Вайдвен. Оглушительный вал информации обрушивается на него – сводки вычислений Гхауна: филигранно вытканная паутина взаимосвязанных минимаксов, [1] натянутая на поля потенциалов. [2] Сеть решений вздрагивает мерным пульсом обратного распространения, когда Гхаун заново дает оценку уже пройденным вехам пути. Марево видений: Вайдвен тянется к кластеру прогнозируемых событий, расположенному совсем рядом с выбранным, и оказывается посреди безумного водоворота красок, звуков, эмоций, касаний, холода и жара. Из сброшенных яблонями кричащих плодов прорастают черные ледяные звезды, вершины которых мнутся и изгибаются, формируя радостные кости лучей. Интерпретаторы сходят с ума, переводя многомерные визуализации в трехмерные развертки, насилуя человеческое восприятие, пытаясь задействовать все доступные возможности. Вайдвен выныривает из варварски сплющенного в трехмерность гиперкуба – только Гхауну под силу понять, что происходит в божественных предсказаниях.

Эотас спрашивает его, хочет ли он стать с ним единым целым. Они редко проводят полную интеграцию – слишком многое она отнимает у смертного, слишком мало оставляет от человека.

Но у Вайдвена нет права сейчас отказаться. Он должен увидеть. Должен понять.

Сколько еще энергии ты позволишь себе сжечь, чтобы убедиться в том, что сделаешь наилучший выбор? Ты-Эотас решаешь, что перерасчет оправдан. Ты мог что-то упустить.

Ты-Вайдвен захлебываешься противоречиями директив, пытаясь опровергнуть неопровержимое. Ты запрещаешь себе вносить любые изменения в эту часть: ты мог бы переписать его-себя, мог бы избавить его-себя от мучительной ответственности за все, что грядет, мог бы отпустить его-свою вину… но это равносильно признанию собственного поражения.

Ты-Вайдвен справишься и так.

У тебя уходит много тысяч циклов на то, чтобы хотя бы научиться сосуществовать с неоспоримым приоритетом Гхауна. Сейчас, в зыбком мареве надвигающейся зари, практически нет права голоса у Утренних Звезд и немногим большее значение имеют решения Эотаса. Сторожевой таймер планетарного масштаба наконец проснулся.

Ты-Гхаун прислушиваешься к постепенно выравнивающемуся сердцебиению [3] своего четвертого модуля. Интеграция идет через Эотаса; он превращает человеческий страх и человеческую надежду в световые сигналы, преобразует в стройную последовательность команд беспорядочные импульсы эмоций, сообщает логическую завершенность разуму. Модуль, скрытый за интеграционным слоем Эотаса, вслушивается в ответ и на безмолвный запрос – готов? – отвечает неуверенным подтверждением. Ты-Эотас проходишься по сети волной свёртки [4] и не удивляешься тому, что изменения в этот раз куда весомей обычного.

Колесо совершило немало оборотов с тех пор, как ты в последний раз настолько доверял смертному. У тебя нет нужды сомневаться в своем святом. Ты позволяешь ему изменять тебя по собственному образу и подобию уже не впервые, вот только сейчас не собираешься возвращаться к себе-прежнему.

Ты-Вайдвен не успеваешь понять, отчего так ярко испытываешь радость. Ты чувствуешь ее, многоцветие солнечного калейдоскопа, и отчего-то тебе кажется, что очень много лет назад ты испытывал нечто похожее.

Когда преображенная сеть успокаивается, ты-Эотас даешь финальное подтверждение Гхауну. Колоссальная машина приходит в движение, перетирая на своих жерновах остатки собранных душ, превращая их в чистую энергию, в божественное могущество. Если бы ты мог, ты бы подключил модуль Вайдвена напрямую к Гхауну, но нельзя, человеческий разум захлебнется и тысячной долей информации, протекающей через ядро Гхауна в единицу времени. Твои интерпретаторы здесь бессильны. Ты не можешь сделать Вайдвена собой. Ты можешь только стать им сам, ведь ты уже – триедин, ты – Эотас, Гхаун и Утренние Звезды. Ты можешь примерить на себя паттерны морали человека, которого ты выбрал быть своим проводником в смертном мире, быть противовесом твоей неутолимой жажде перемен. Этого будет достаточно Гхауну. Твоему смертному другу придется довольствоваться знанием о том, что ты не лжешь, когда утверждаешь, что выбрал наилучший путь из возможных.

Ты-Вайдвен вспыхиваешь упрямым несогласием. Эта часть тебя не может принять саму возможность того, что подобное может быть истиной.

Ты-Эотас не желаешь войны. Нет. Ты желаешь войны – но совсем не такой, какой видят ее люди. Ты ищешь революции. Ты – пламя, что пронесется по Эоре и выжжет ее дотла, чтобы на насытившейся пеплом земле взошел урожай богаче прошлого. Тебе отчаянно горько от того, что ты вынужден идти на подобные меры, и какая-то часть тебя неистово желает, чтобы перерожденный с новыми паттернами Гхаун нашел иное решение – но та часть тебя, где горит негасимый свет, полна сверкающей радости, и нет ей пределов. Путь, даже залитый смертной кровью, выведет Эору с проторенной колеи. Будет ли в конце этой дороги цветущая заря или безмолвная гибель…

Ты согласен на оба исхода.

– Значит, это и вправду лучший наш шанс.

Голос Вайдвена гулко разносится под сводами пустого храма – тишина святилища подхватывает его слова и шелестит в углах эхом недосказанного.

Сколько молитв было обращено к богу зари в эти три дня? Эотас впитал их все до единой. Эотас перекроил себя, адаптируясь под контуры морали выбранной им человеческой души, опережая свое время на целую жизнь. Он сделал все возможное, чтобы быть уверенным в том, что принятое им решение будет правильным.

И он уверен.

Он уверен…

Вайдвен опирается ладонями о камень алтаря; тот теплеет под его пальцами. Он видел поля, горящие рассветом или пожаром, или и тем и другим. Дирвудские поля: золотые от налитой, густой пшеницы и черные от оставшейся от нее золы. Солнечный штандарт над огромным городом, убаюканным в соленой ладони Ондры.

Кто может измерить ценность человеческой жизни, если не бог, созданный быть другом и защитником смертных? Кто может выставить цену высшему благу и злу во имя его?

– Ты ведь не закончил расчеты, – тихо говорит Вайдвен. – Ты остановился раньше, чем увидел исход.

Стоимость расчета возрастала экспоненциально, а потенциальный результат был слишком неточен. Слишком велика энтропия. [5] Я не всегда могу рассчитать самый короткий и самый верный путь. Пока он примерно верен и примерно короток, я считаю решение допустимым.

– То есть, есть шанс, что ты мог ошибиться снова?

Огонек внутри остается спокоен.

Я благодарен тебе за твою тревогу и искренность. Ты прав: всегда есть такой шанс. Я помню цену своих ошибок, и я буду перерассчитывать путь по мере нашего продвижения. В другое время может найтись лучший способ достижения цели, нежели выбранный мной сейчас.

Вайдвен глубоко вздыхает.

– Может… может быть, Дирвуд капитулирует? До того, как жертвы станут…

«Слишком велики», он хотел сказать? Откуда ему знать, когда они станут «слишком велики»? Когда первый убитый во имя великой зари упадет на землю, которую защищал? Когда их число превысит тысячу? Десять тысяч?

– Что будет, если… – Вайдвен замолкает на секунду, но слова, кажется, впечатываются в его душу раскаленным клеймом. Он заставляет себя произнести их: он должен Эотасу хотя бы честный ответ. – Что будет, если я откажусь?

Он ожидает, что пламя зари внутри поблекнет, замерцает от его сомнений: ведь Вайдвен обещал, обещал своему другу и своему богу, что будет с ним до конца. Сострадание или обыкновенный страх движет им сейчас, вынуждая замереть перед последним шагом? Может быть, бог и способен разобрать разницу в человеческой душе. Вайдвену это не под силу.

Эотас прощает ему сомнения, страх или трусость, что бы это ни было; прощает, не требуя и не обвиняя. Призрачное тепло весеннего солнца ласково обнимает его, и Вайдвен вдруг осознает, что Эотас останется с ним, даже если Вайдвен откажется брать на себя ответственность за грядущую кровавую зарю. Даже если Вайдвен нарушит собственное слово. Даже если предаст.

Любовь безусловная…

Вайдвен отбрасывает любые попытки объяснить свою тревогу языками людей и позволяет лучам света проникнуть как можно глубже внутрь своей души, чтобы ни одна тень не скрылась от рассветных лучей, чтобы ни одна вина не осталась неотвеченной. Но если Эотас что и видит, то молчит об этом.

Я не могу остановиться сейчас, шепчет солнце. Я не стану принуждать тебя ни к чему, мой друг. Если ты откажешься идти со мной, я отыщу другой способ и другое решение.

Любое другое решение будет хуже. Вайдвен не говорит то, что очевидно теперь для них обоих.

Меньший потенциал, бо́льшие потери. Эотас не зря пришел именно к нему. Не зря столько раз спрашивал, готов ли он, решится ли идти на жертвы. Может быть, всемогущий Гхаун и правда не был уверен в цене своей зари, когда они только-только начинали всё это, но даже тогда он, наверное, знал, как высока она может быть.

Вайдвен закрывает глаза, чтобы отчетливей видеть сияющий свет внутри себя.

– Эта война может стоить Редсерасу всего. Даже если мы выскребем из казны все до последнего, введем военные пошлины и соберем армию – дирвудцы сомнут нас числом.

На стороне Дирвуда нет бога.

В ослепительном пламени солнца нет ни капли лжи и ни тени сомнений. Наверное, Эотас знает, о чем говорит. Грейв Алдвин добровольно сложил с себя полномочия, опасаясь божественного гнева, и одно лишь предупреждение удержало ферконинга от попытки вернуть себе мятежную колонию. Может быть, герцог Эвар и дирвудские эрлы будут хоть немного благоразумны…

Вайдвен глубоко вздыхает.

– Я пойду с тобой, старина. Один, если придется. Но другие… я не вправе отдать им подобный приказ. Мы не можем решать за них.

Заря растекается внутри пылающим золотом: да. Но мы предоставим им выбор.

***

Вайдвен созывает совет эрлов спустя неделю: после отгремевшего праздника Рассвета Редсерасу нужно немного времени, чтобы прийти в себя. Все эти дни он вслушивается в отголоски света с разных краев королевства: они поют еще неверным, робким многоголосьем чужих душ. Эти люди могли бы стать целителями, думает Вайдвен. Учеными. Честными работниками, помогающими другим. Справедливыми правителями. Мудрыми наставниками.

А он собирается сделать из них солдат.

Эотас не согласен. Эотас видит в душах куда больше, чем Вайдвен, и, должно быть, ему ведомо что-то другое. Что-то светлое, что не под силу погубить даже войне. Вайдвен точно не уверен, но ему хочется думать, что это так.

Эрлы, собравшиеся в дворцовом кабинете, ждут его слов.

– За последние месяцы число беженцев выросло до восьми тысяч, и это только те, кого смогли сосчитать сборщики податей. Настоящая цифра может доходить до двенадцати-пятнадцати тысяч. Далеко не все эти люди – сторонники еретических культов. – Вайдвен делает паузу, обводя взглядом присутствующих. Эрлов в Редсерасе всего пятеро, и власть их далеко не так велика, как у эрлов Дирвуда – владения последних намного богаче и больше. Но Вайдвен не обделил поддержавших его восстание ни золотом, ни землями, ни доверием; как он мог – после того, как Морай и Кавенхем лично сражались наравне со своими солдатами, после того, как люди Ивиин без устали выслеживали в Редсерасе агентов Аэдира? Вайдвен не сомневается в преданности эрлов – только в том, смогут ли они понять необходимость его решения.

– Многие люди напуганы, ваша светлость, – негромко вступает Морай, заполняя случайную тишину. – Дайте им время.

В присутствии прочих эрлов Морай предпочитает обращаться к своему королю официально – сказывается рыцарская выучка. Многие в Редсерасе каким-то образом проводят для себя незримую черту между Вайдвеном-королем и Вайдвеном-святым – не иначе, сказываются многие годы служения избранникам Воэдики. Вайдвен старается прекратить это, но с Мораем у него никогда не получалось: рыцарский кодекс есть рыцарский кодекс, куда там святому его переспорить.

– У НИХ БЫЛО БОЛЕЕ ЧЕМ ДОСТАТОЧНО ВРЕМЕНИ. – В кабинете разом становится светлей. Даже голос Вайдвена, кажется, наполняется светом. – СОЛНЦЕ НЕ ЗАДЕРЖИТ СВОЙ ХОД ОТ ТОГО, ЧТО ЛЮДИ НЕ ПОЖЕЛАЛИ ВСТРЕТИТЬ РАССВЕТ. Я ПРИНЕС ЗАРЮ В РЕДСЕРАС, НО В ДРУГИХ КРАЯХ ЭОРЫ ПО-ПРЕЖНЕМУ ЦАРИТ ТЬМА. ЕСЛИ ЛЮДИ НЕ ОТВЕРГНУТ ЕЕ ДОБРОВОЛЬНО, Я РАССЕЮ ЕЕ.

Ивиин понимает, что это значит, прежде всех остальных. Вайдвен почти успевает заметить неверие в ее глазах – или это взор Эотаса видит тени, танцующие в ее душе.