Текст книги "Бремя чести (СИ)"

Автор книги: Darling Jen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

Уже ближе к вечеру вернулся Тьего. Один. Вернее, ни Вила, ни вождя с ним не было, только вел его под руку варвар из тех, что утром сражался. Выглядел паладин совсем плохо. Губы посерели, он едва переставлял ноги и что-то бормотал себя под нос, заговариваясь.

Пришедших окружили рыцари. Вперед бросился Синюрд и бережно подхватил лишившегося сил друга. Варвар, выполнив задачу, коротко кивнул и отправился обратно в свой лагерь.

– Ну чего, чего там? – тормошил Тьего Слэм. – Что решили-то?

– Отстань, не видишь, худо ему, – проворчал Синюрд, но Тьего махнул рукой, веля гиганту отойти. Невольно сморщил нос, – до него донесся сладковатый запах, витавший от погребальных костров.

Пошатываясь, он встал лицом к рыцарям и слегка улыбнулся:

– Перемирие заключено. Дед Вила согласился обсудить возможные уступки, которые сделает Наместник. Войны не будет.

Рыцари издали радостные крики. Некоторые, впрочем, выглядели не шибко довольными.

– А что, если Наместник и дальше будет упрямиться? Что тогда? Опять поедем защищать ворота?

Тьего поднял руку, с ходу отметая подобное предположение.

– Мы с Синюрдом поговорим с вашим Наместником. И с магистром вашего Ордена. Уверен, нашего авторитета хватит, чтобы переубедить обоих. Я предлагаю для начала вернуться в поместье Эри, да будет над ним благословение Талуса. За неделю, отпущенную нам дедом Вила, мы как раз успеем решить все вопросы.

Аткас дернул рейнджера за рукав:

– Мастер Дол, а вы знали, что конюх сэра Эри – такая большая шишка?

– Ну, не то чтобы шишка, – ответил Слэм, почесывая затылок. – Внук вождя, единственный наследник… Насколько я знаю, отец Вила на него по какой-то причине прогневался и прогнал из Края Вечной Зимы. Перед отъездом Вил договорился с дедом, что будет поставлять варварам разные сведения о Вусэнте. Грубо говоря, станет разведчиком.

– А сэр Эри что же, знал обо всем?

– Конечно. Он всегда был дружелюбен к варварам, приютил где-то жену и дочерей Вила, а самого под видом конюха поселил у себя. Вил был в курсе всех новостей и регулярно ездил встречаться с дедом к самому проходу. Вполне вероятно, что их встречи проходили прямо здесь, в Вус-Тенгерте. Месяца три назад отец Вила погиб, уж не знаю, что там случилось, и дед позвал его обратно. Но Вил не поехал, сказав, что принесет больше пользы в своем нынешнем качестве… Уверен, в связи с последними событиями его дед думал, что Вила убили «коварные южане». Он же не имел чести знать Эри, не мог увидеть его благородство и широту души… По правде говоря, всем нам принесло бы куда как больше пользы, если бы Эри познакомился с послом варваров, Колином Табаром. Вот уж умнейший человек! Но увы, Табар предпочитал общаться только с Наместником, и только наедине.

Покончив с неприятным, но необходимым делом, повернули обратно. Еще помолятся за души убитых в храмах Талуса, еще оплачут жены и дети отцов и мужей, но пока задача не выполнена, горевать никто не собирался.

Многие рыцари скакали, привязав к своему коню за поводья еще одного, лишившегося всадника.

***

Обратный путь проходил в тягостном молчании. В душах тех, кто возвращался назад, не осталось ни малейшей доли энтузиазма, с которым они ехали защищать форт. Каждого одолевали мрачные раздумья. Дженна почла за благо скакать между Синюрдом и Тьего, потому что уж больно злыми глазами смотрели на нее праведные рыцари, тогда как паладинам, казалось, было наплевать, что она применила запретную магию на поле боя.

Ветер, волшебным образом изгнанный утром из форта, вступил в свои права и нещадно дул навстречу, заставляя слезиться глаза. Только Слэм нашел в нем нечто хорошее, сказав:

– А ветер-то теплый, южный!

Кроме него, этого, похоже, никто не замечал. Дженна еще сильнее сжала пальцы на поводе, мысли ее унеслись вперед, к жаркому камину и теплой ванне Медовых Лужаек.

Спустя пару часов Слэм внезапно вскинул руку, давая знак остановиться.

Рыцари сгрудились вокруг.

– В чем дело, мастер Дол? – полюбопытствовал Аткас, придерживая Солемну. Стролл, привязанный к ней, вел себя беспокойно: прядал ушами, всхрапывал и порывался освободиться. Внезапно юношу кольнуло страшное подозрение. Не иначе, как гоблины устроили очередную засаду! Тайком оглядев рыцарей, он решил, что они отобьются. Все устали, но разгромить очередную шайку гоблинов у них хватит сил.

Но дело было вовсе не в гоблинах. Слэм спешился и наклонился к самой земле. Обернувшись, он указал вниз:

– Смотрите, здесь совсем свежая кровь!

– И что? – фыркнул сэр Энрек. – Ты, рейнджер, хочешь нас удивить видом крови?

Но Слэм ничего не ответил, лишь приложил палец к губам. В наступившей тишине стал слышен слабый стон, доносящийся откуда-то из кустов, росших по обочине дороги.

Странная надежда всколыхнулась в Дженне. Она посмотрела на Слэма. Тот уже готовился продираться сквозь кусты.

– Не стоит одному… Вдруг засада? – слабым голосом сказал Тьего. Синюрд спешился и пошел вслед за рейнджером.

Прошла минута, другая… Не было слышно никаких звуков. Рыцари, переглядываясь, хмурили брови. Только было сэр Энрек собрался что-то сказать, как послышался шум, треск, и на дорогу выбрался Слэм, улыбаясь от уха до уха.

Вслед за ним осторожно шел Синюрд. На руках гиганта было тело в доспехах, все в крови…

– Эри! – воскликнула Дженна и кубарем скатилась с коня. Подбежав, она сразу убедилась, что рыцарь жив: его глаза были открыты, а самые кончики губ дрогнули, когда ее лицо нависло над ним.

– Скорее же в Лужайки! – взволнованно воскликнул сэр Энрек. – Поторопимся, друзья, дорога каждая минута!

Тьего бессильно выругался, жалея, что истратил все свои Силы на варвара.

– Это все дракон, – обернувшись к Аткасу, желчно выговорила Дженна. – Как он мог бросить Эри тут, одного? Вот и дружи после такого с этими тварями!

Однако не успело пройти и получаса, как девушка раскаялась в своих словах.

Казалось, по дороге пронесся ураган и переломал, словно лучинки, вековые деревья, обрушил их наземь. Повсюду валялись сломанные ветви и тяжеленные стволы.

– Что за диво? – пробормотал Слэм, направляя коня в обход поваленного дерева.

Видно было, что некая грубая сила сначала покалечила самые верхушки деревьев, потом снесла их под корень и углубилась в лес. Первым увидел, что стряслось, Синюрд. Покачав головой, он остановил коня и повернулся к рыцарям:

– Страшная смерть.

В глубине раскиданного леса лежала громадная туша дракона. В агонии Тенефор положил вокруг себя множество деревьев, а в развороченной когтями груди сидело закованное в мерцающий лед сердце. Видно, один из поверженных крыльями шаманов успел отомстить.

– Спасибо тебе, – негромко сказала Дженна, останавливая коня напротив, – к счастью, Экроланд жив…

По лежавшему на боку дракону внезапно прошла судорога – от хвоста до шеи. Огромная голова повернулась, а глаза приоткрылись и в последний раз полыхнули в сторону девушки яростью.

«Пошла прочь, поганая ведьма!» – раздался в ее голове громоподобный рык. Дженна отпрянула. Никто, кроме нее, не слышал последних слов дракона, но она почувствовала себя так, словно ей прилюдно плюнули в лицо.

– Врагу такой смерти не пожелаешь, – тихо сказал Тьего.

Дракон уже был мертв, но заклинание, убившее его, продолжало свое губительное действие. Лед кристаллами нарос на краях раны, потом изморозь пошла по шкуре…

Когда рыцари, последний раз взглянув на дракона и молча отдав дань его храбрости и благородству, повернули прочь, он весь оброс льдом и превратился в чудовищных размеров прозрачный многогранник.

– Он до последнего мгновения пытался вырвать у себя сердце, – грустно сказал Слэм Аткасу и Дженне. – Боль, наверное, дикая.

В ближайшей деревне рыцари купили повозку и погрузили на нее раненых.

***

Дальнейшее Аткасу запомнилось очень плохо. Уже под вечер они доехали до Медовых Лужаек. Пока он, точно сомнамбула, бродил вокруг, везде мелькала госпожа Сакара, тотчас же начавшая всеми командовать. Раненые были размещены в гостевы комнатах, чудесным образом на свет появились тарелки со вкусной едой. Юноша немного поклевал и примерился было идти спать, но его поймал Тьего и велел скакать в Вусэнт с поручениями.

После бессонной ночи несколько поездок до города и обратно чуть было его не убили, но он выжил и даже умудрился перед сном поговорить со Слэмом.

– Почему, интересно, Наместник вызвал к себе паладинов?

– Сложно сказать, – пожал плечами Слэм. Эста разминала ему плечи, и он блаженно щурился. – Странно другое: почему их до сих пор нет? Не думаю, что они там собрались точить лясы… Особенно учитывая истощенность Тьего.

– А вдруг их… Бросили в тюрьму? – затаив дыхание, предположил Аткас. И тотчас же вообразил, что ему опять придется кого-то спасать. «Завтра – хоть полк вытащу из тюрьмы, – решил он про себя. – Только, о боги, не сегодня!»

– Ну и наивен же ты! – воскликнул Слэм. – Он же не самоубийца. Я думаю, что скорее всего… А впрочем, пока погодим об этом. Зачем лишний раз трепать себе нервы… С паладинами отправился оруженосец сэра Мелдуневского, вот вернется, тогда и посмотрим.

Аткас затих и уставился в огонь камина, возле которого они сидели. Ему вспомнилось, как Рапен, получив приказ от самого Наместника, неуклюже заторопился в госпиталь за подмогой. Скоро он будет здесь, помогать раненым и, прежде всего, конечно Экроланду. Хозяин и впрямь плох. В сознание не приходил, бредит. Вероятно, ему бы стало чуть-чуть получше, узнай он об искреннем раскаянии, охватившем магистра. Лорд Улин пообещал на следующий же день собрать Совет и публично отменить решение об изгнании рыцарей из ордена.

Госпожа Сакара, разместив и накормив всех, ушла дежурить у постели сэра Экроланда. Она намеревалась провести там всю ночь, и последующие тоже, в общем, сколько будет необходимо.

Перед тем, как заснуть, Аткас нашел в себе силы прочитать краткую молитву Талусу:

«Забудь про меня, – страстно говорил он. – Я – маленький и ничтожный, никто перед тобой. Посмотри, там, в соседней комнате умирает самый великий твой сын. Самый благородный, доблестный и добрый. Обрати туда свой взор, помоги сэру Эри. Я знаю, что если он умрет, то с ним уйдет половина всей веры в тебя на Роналоре».

Глава 16

Наступила глухая ночь. За окном пошел дождь, капли забарабанили по крыше. Госпожа Сакара волновалась только об одном: чтобы непогода не помешала священнику приехать вовремя. Заламывая руки, она ходила по гостиной и шикала на Престона, слишком гремевшего подсвечниками. У постели Экроланда дежурили попеременно то Эста, то еще какая-нибудь девушка. Ни на миг его не оставляли одного. Несчастные женщины полагали, что если ему вовремя менять холодный компресс, смачивать губы водой и держать его за руку, он ни за что не умрет, не посмеет оставить их после всех забот, которыми они его окружили.

Престон, опасливо оглянувшись на госпожу Сакару, взял подсвечник и прошел в комнатку за кухней, служившую пристанищем Аткасу. Перед ним открылась дивная картина – сам оруженосец спал, сладко посапывая, на полу, подстелив соломенный тюфячок и накрывшись курткой, на кровати же его разметалась во сне Дженна. Ей пришлось уступить свои покои рыцарям, и уже с вечера она пришла к Аткасу – мириться. Оба оказались объединены перед лицом общей беды. И он, и она полностью зависели от рыцаря, и сейчас их сковал ужас от неопределенного будущего.

Поправив одеяло Дженны, Престон отошел к двери и окинул комнату еще одним взглядом. В глазах, обрамленных лучиками морщин, проскользнула жалость. За жизнь обоих никто не даст и ломаного гроша, умри сэр Экроланд.

А рыцарю было и впрямь худо. Он потерял сознание на подъездах к Медовым Лужайкам и больше не приходил в себя. У него началась горячка, а в последние часы он стал бредить. Слэм до последнего сидел возле друга. Между бровей у него залегла печальная складка. Слишком часто он видел, как подобные раны отнимают жизнь… И только когда сон стал одерживать решительную победу, Слэм ушел спать.

Госпожа Сакара резко вскинула голову. Ей показалось, или в аллее и впрямь послышался цокот копыт? Все сомнения развеялись, когда раздался тихий стук в дверь. Подобрав юбки, она опрометью метнулась к двери, опередив Престона, и, берясь за ручку, простонала:

– Слава Талусу, наконец-то!

На пороге стоял мокрый и взъерошенный Рапен. Под капюшоном волосы топорщились в разные стороны, окружая кудрявым венчиком выбритую макушку. Он кисло улыбнулся навстречу старухе и степенно прошествовал внутрь.

Госпожа Сакара хотела было закрыть за ним дверь, но в проем проскользнула миловидная девушка, закутанная в белый плащ с капюшоном. На ее лице сияла мягкая улыбка, которую не смогла приглушить плохая погода. Госпожа Сакара подозрительно сощурилась, увидев девушку.

– Моя помощница, Милина, – представил девушку Рапен, обернувшись. Губы госпожи Сакары одобрительно дрогнули, когда помощница присела в низком-низком реверансе.

– Наломал Экроланд дров? – добродушно осведомился Рапен, моя руки над тазиком. Эста, державшая кувшин с водой, сморщила нос. На языке у нее сразу завертелись колкости, которыми она с удовольствием бы уязвила нетактичного священника, но ей пришлось держать их при себе.

Госпожа Сакара строго на нее взглянула и как можно любезнее ответила:

– Геройство в крови у всех мальчишек, что мнят себя мужчинами. Но сэр Эри далеко не мальчик, и вы это знаете, отец.

Священник хмыкнул и прошел в покои Экроланда. У двери возникла небольшая заминка – госпожа Сакара пропускала вперед Милину, а помощница Рапена решила во что бы то ни стало уступить честь пройти в двери первой госпоже Сакаре. Настойчивость девушки победила, и губы госпожи Сакары раздвинулись чуть больше, когда она вплыла в спальню первой.

– Вначале займемся нашим героем, – сказал Рапен. – А после Милина осмотрит других раненых.

– Как вам будет удобнее, отец, – с глубоким почтением отозвалась госпожа Сакара.

Милина едва смогла сдержать крик, когда увидела, во что превратилось лицо Экроланда. Но она быстро сумела взять себя в руки и принялась доставать из котомки баночки с мазями.

Склонив голову, госпожа Сакара оставила их наедине с больным и присела на диван в холле. Рядом на краешек примостился Престон и, стягивая с головы парик, жалобно сказал:

– Еле успели. Я, честно говоря, уже было совсем попрощался с нашим хозяином…

– Рано ему помирать, – буркнула госпожа Сакара. – Не навоевался еще. Помяни мое слово, Престон, он еще о себе заявит.

– Куда там, – махнул рукой старик, – прошли его деньки.

Из комнат Экроланда донесся крик, да такой страшный, что они оба вскочили на ноги и беспомощно схватились за руки.

– Сэр Эри, – чуть не плача, сказала старуха. – Ему, должно быть, с носом что-то делают. Талус, облегчи его страдания!

Престон успокаивающе погладил ее по морщинистой руке.

– Он и не такое переживал. Все с ним будет хорошо.

Спустя несколько часов Рапен и Милина вышли из спальни рыцаря. Оба шатались от усталости. Лицо священника посерело, глаза потухли. Он с трудом доплелся до столовой и плюхнулся на стул, заботливо выдвинутый Престоном. Вокруг уже суетилась госпожа Сакара. Вместо одной свечи вокруг засиял добрый десяток, а из кухни, ловко балансируя подносами, уже торопилась Эста, оставляя за собой шлейф соблазнительных запахов.

– Сюда, сюда, дорогая, – ласково приговаривала госпожа Сакара, ведя за собой Милину. Усадив девушку в кресло у камина, она впихнула ей в ледяные ладони высокий стакан с подогретым вином. Милина стучала зубами от холода и казалась еще более уставшей, чем священник. Престон заботливо укутал ее ноги пледом и поворошил в камине кочергой.

– Отец, что скажете? – со сдержанной тревогой осведомилась, наконец, госпожа Сакара, после того, как Рапен умял целую свиную ногу и выпил кувшин вина.

Порозовевший священник лукаво улыбнулся:

– Милая дочь моя, ты полагаешь, что, случись нечто ужасное, я вот так спокойно объедался бы тут, не вымолвив и словечка? К счастью, мы успели вовремя. Осмотрев рану, я опасался, что Экроланд навсегда потеряет свой красивый ровный нос, но мы довольно успешно собрали все косточки, спасибо Талусу, который направлял наши руки. Разумеется, целительные молитвы тоже не прошли даром. В самом скором времени Экроланд поправится. Думаю, уже к утру он придет в себя. Лихорадка пройдет через пару дней.

– Спасибо вам, – тихо молвила госпожа Сакара, отворачиваясь и украдкой вытирая глаза.

– Есть одно небольшое «но»! – сказал Рапен, поднимая палец вверх. – Меня ждут в Вусэнте, а больному необходим правильный уход. При всем моем к вам уважении, вы не сумеете должным образом менять повязки и обрабатывать рану. Поэтому я, скрепя сердце, оставляю здесь Милину. Она неотлучно будет находится у постели Экроланда и, уверен, не пройдет и дюжины дней, как поставит его на ноги.

Госпожа Сакара стремительно подошла к камину и опустилась у кресла, в котором сидела девушка, на колени.

– Голубушка, в Медовых Лужайках ты – самая драгоценная гостья. Я буду относиться к тебе лучше, чем к собственной дочери, клянусь Талусом!

– Прошу вас, встаньте, – слабым голосом проговорила Милина, изрядно смущенная горячностью старухи. – Для меня честь ухаживать за таким благородным рыцарем.

Оглянувшись в поисках спасения на Рапена и увидев, что тот полностью занят второй ногой, она торопливо вскочила и сказала:

– Благодарю вас, я передохнула и теперь хотела бы взглянуть на других раненых.

– Я провожу вас, госпожа, – тут же откликнулся Престон.

***

Дженна открыла глаза и в первое мгновение не смогла понять, где находится. Но вот перед ней в темноте проступили смутные очертания потолочных балок, а откуда-то снизу донеслось тихое посапывание. «Я в комнате Аткаса, – вспомнила она и поежилась. – Какой страшный сон мне приснился»…

Особенно ужасны были вопли на всем протяжении ее сна. Ей казалось, что это вопит ее отец, размахивая розгами и разыскивая дочь. Но, приглушенный стенами, тут же раздался другой крик, на сей раз наяву.

И мгновения не прошло, как Дженна была на ногах. С вечера она не переодевалась, поэтому ей не пришлось разыскивать в потемках одежду. Единственное, чего она сейчас желала – это убедиться в том, что Экроланд пережил эту ночь. Приехал ли Рапен? И если да, то не слишком ли поздно?

Она выбежала в коридор и нерешительно остановилась. Из столовой доносились голоса. Прислушавшись, она узнала всех, даже Милину, которую видела лишь раз в жизни.

«Я должна собственными глазами увидеть, что с Эри все в порядке, – решила девушка. – Милина туда не пойдет, поэтому у меня есть немного времени. И госпожа Сухарь меня тоже не увидит. Да старуха небось умирает, хочет спать! Она же всю ночь на ногах»…

Миновав коридор, девушка на секунду прислонилась к двери, ведущей в покои Экроланда, а потом резко рванула на себя ручку.

Дженна вошла в затемненную комнату и нерешительно остановилась. Она впервые была в спальне Экроланда, и эта мысль на секунду смутила ее. Все ставни были плотно прикрыты твердой рукой госпожи Сакары, заявившей, что раненому может повредить освещение. Но сквозь щели все равно просачивался розоватый утренний свет, мягкими полосами ложился на ковер и растворялся в глубине комнаты.

На широкой кровати разметался рыцарь. В бреду он сбил одеяло с груди, скомкал его в ногах. Плотные повязки укутывали часть лица, пострадавшую от удара палицей. То и дело Экроланд тянул руки к носу, но, коснувшись пропитанной кровью ткани, убирал их прочь и стонал от боли. Временами он открывал глаза, совершенно безумные, обводил невидящим взглядом комнату и пытался привстать, тут же бессильно падая обратно.

Стараясь не потревожить шумом больного, Дженна, мягко шагая по ковру, прошла к кровати и медленно опустилась на стул. С жалостью посмотрела на мечущегося рыцаря и осторожно взяла его за руку. Пальцы Экроланда были горячие, словно в его жилах текла расплавленная сталь.

– Милина скоро придет, – негромко сказала девушка, надеясь, что ее слова дойдут до воспаленного сознания. – Потерпи чуть-чуть. Она готовит целебный бальзам.

Поправляя подушку, Дженна случайно коснулась волос рыцаря. Обычно такие славные, золотистые, сейчас они свалялись в бурые колтуны. Она сморгнула слезы и еще раз пожала охваченную жаром руку, хотела было сказать еще что-нибудь утешительное, как вдруг Экроланд заговорил. Дженна впервые слышала такой голос – полный холодного гнева, скрипящий, некрасивый:

– Презираю, – проговорил вначале он негромко, но затем его голос окреп. – Презираю, презираю!

Воспаленный рот искривился, в уголках губ запузырилась кровь, и рыцарь закашлялся. Дженна нерешительно взглянула на дверь. Позвать на помощь? Ее взор вновь переместился на рыцаря, такого слабого, такого больного.

– Шлюха, портовая шлюха! – в голосе бредящего Экроланда сквозило возмущение, и опять – эта странная ярость. Дженна в тревоге склонилась над ним, погладила пылающий лоб и пробормотала слова успокоения, но рыцарь не унимался.

– Дрянь-девка, последний разлив. Чего ты хочешь – порт! – внезапно его тон изменился, и своим всегдашним, ровно-благодушным голосом Экроланд без запинки продолжал, – конечно, Эста. В Медовых Лужайках ты найдешь кров и хлеб. Оставайся, тебя никто больше не обидит. Обещаю!

Тело рыцаря изогнулось дугой, и он почти выплюнул в лицо ошеломленной Дженне:

– А я свое слово держу! Я честный! Честный!

Дженна в испуге отшатнулась, но тут же пересилила себя и придвинулась ближе, ловя размахивающие в пустоте руки и с немалым трудом укладывая рыцаря обратно на подушки. Худо ему, ох худо! Скорее бы Милина заканчивала свое снадобье.

Загремел и упал с прикроватного столика кувшин, снесенный рыцарем. Его губы продолжали что-то шептать, иногда он начинал бормотать, но слова разобрать было невозможно. Тут он резко повернул голову к стене и ясным голосом произнес:

– Ты трус, ясно? Трус и мерзавец, каких поискать. Ничего путного из тебя не выйдет. Прав был Сегрик, тысячу раз прав! Ты – ничтожество, Аткас, и даже Свардак тебя не перевоспитает! Но долг превыше всего… Боги, эти все мысли, как много мыслей, у меня голова уже пухнет от мыслей… Долг, я теперь всем должен!

Дженна наморщила лоб. Она перестала вообще чего-либо понимать. Аткаса в комнате, конечно, не было, но почему Экроланд к нему обращается, да еще и с такими обидными словами? Жаркая рука схватила ее запястье, она даже вздрогнула от неожиданности. Рыцарь смотрел прямо на нее, а сквозь повязку на лице просачивалась и падала на белое белье кровь. Глаза у рыцаря были хуже, чем у самого последнего сумасшедшего, но мгновениями в них вспыхивало осмысленное выражение.

– Суэта, – протянул он опять другим тоном. Сейчас в нем были страсть и удивительная нежность. – Суэта, любовь моя! Почему все вокруг настолько плохо?

– Успокойся, Эри, – с тревогой сказала Дженна. – Тебе станет хуже, если ты будешь и дальше трепать языком. Помолчи, пожалуйста!

Рыцарь слабо улыбнулся и вдруг сжал ее запястье так, что хрустнули косточки. Дженна попыталась выдернуть руку, но он выкрикнул в ее сторону:

– Суэта! Твоя смерть изменила меня… О, как бы я хотел и далее оставаться в неведении! В блаженном, бездеятельном неведении!

Дженна прикусила губу, чтобы не вскрикнуть от боли. Внутри нее разгорался жадный огонек любопытства. Она подавила в себе порыв остановить Экроланда, заставить его замолчать. Вместо этого она наклонилась еще ближе и положила прохладную ладонь ему на лоб. Экроланд заморгал, пряча под веками мутные глаза. На потрескавшихся губах появилась слабая улыбка.

– Суэта… – в его голосе разлилось блаженство, он откинул голову и попытался поцеловать ее руку. – Ты простила меня, правда?

– Да, – коротко ответила Дженна, чувствуя, что от волнения у нее начинает сбиваться дыхание.

– Я знал, что путь к искуплению будет долог, – поделился с ней рыцарь. – Но я знал также, что рано или поздно он завершится. Моя любовь, с твоим прощением я обрел крылья. Сколько лет ты снилась мне! Теперь мы никогда не разлучимся.

– Никогда, – протянула Дженна, подпустив в голос мелодичности, свойственной, по ее мнению, принцессам.

– Я так и знал, – рассуждал рыцарь, обратив лицо к потолку, – что твоя душа, заключенная в аслатине, получит свободу. Там, в Эстоке, ты освободилась, а сейчас пришла ко мне. Я должен был раньше догадаться и разломать свой меч! Прости же еще раз, – за недогадливость. Сколь же о многом хочу рассказать я тебе! Мне было тяжело, очень тяжело. Поверь, Суэта, это так сложно: быть кротким и смирным, безропотно сносить выпады Теллера, молчать о том, о чем умалчивать нельзя… Я чувствовал себя так, словно руками раздвинул себе ребра, вырвал прежнее сердце и вставил на его место иное, из чистого золота. Оно холодное и колючее, заставляет меня поступать так, как мне не свойственно. Мой же обет связал меня по рукам и ногам, я в западне!

– Какой обет, Эри? – тихо, чтобы не спугнуть его признаний, спросила Дженна, но рыцарь ее не услышал.

– Вначале было сложно. Ты и представить себе не можешь, насколько! Я же не привык быть таким… уступчивым, ты же знаешь меня. Я огляделся вокруг и принялся творить добро. Думал, меня быстро сочтут сумасшедшим и упекут в тюрьму, но этого не произошло. А знаешь, почему?

– Не знаю, – сказала Дженна и погладила рыцаря по волосам.

– Все стали думать, что я чуть ли не святой. Все, но не Рапен. Этот хитрый толстяк меня насквозь видел, видел и недолюбливал. Он понял, что все мои поступки совершаются вовсе не из-за природной доброты… А я пытался стать таким, каким всегда меня видела ты, – не злобным фанатиком Талуса, но мягким и сердечным человеком, защитником слабых, помощником угнетенным. Ты думала, что я и есть такой, что я всегда привечал обиженных и утешал страдальцев. Нет, Суэта! Я был другим, совсем другим! Я хотел быть паладином! Я хотел сражаться на границах Твердикана с порождениями Тьмы! Я хотел уничтожить Сегрика на суде богов! И мне было в тысячу раз больнее быть пораженным от руки Сегрика, чем убивать тебя!

Рыцарь замолк, тяжело дыша после длинной тирады. Дженна тоже молчала, ошеломленная. Она не вполне была уверена, что хорошо расслышала последние слова. Ей показалось, или он и впрямь сказал, что…

– Я увидел эту ведьму и сразу понял, что она удивительно похожа на тебя, – тихо продолжил Экроланд. Чтобы его услышать, Дженне пришлось склониться ухом к самому рту. – Когда я спасал ее от жадных до крови рыцарей, прежде всего я спасал тебя. Искупление каждый час, каждую минуту, Суэта… Я сотни раз каялся перед тобой, но ты была жестока, как всегда. Почему только сейчас ты простила меня?

– Но ты… убил меня, – неуверенно отвечала Дженна. Непрошенная слезинка выползла на щеку и капнула рыцарю на грудь.

– Да, убил! – страшно вскричал Экроланд. – Но чего еще ты ждала, открываясь мне? Я всегда боролся с последователями Неназываемого, и очень глупо было полагать, что моя любовь тебя спасет от их участи! О, эта жуткая, жуткая ночь… Помнишь, как ты мечтала, что мы уединимся в благодати Медовых Лужаек, что будем неразлучно жить там до конца наших дней? Еще ты говорила о детях, смеялась и лепетала, что у нас будет два сына и дочь, хотела, чтобы я вырастил из сыновей доблестных воинов, а сама обещала позаботиться о том, чтобы воспитать юную леди. Молю, пойми меня! Я же любил целомудренную красивую девушку, дочь короля, нежную принцессу, капризную властительницу моего сердца, а вовсе не богомерзкую ведьму! Да, моя любовь не вынесла такого ужасного испытания, разлетелась в пыль… Но тут же возродилась! И уже когда я вытаскивал окровавленный меч из твоего бездыханного тела, я осознал, что любил всю тебя, целиком. Я убил тебя в исступлении обманутого. Мне казалось, что несколькими простыми словами ты разом лишила меня чего-то безумно важного, украла что-то бесценное. Но так мне только казалось, ибо на самом деле ты была цельной, просто я был слеп. Без этой червоточины, без проклятия Неназываемого твой дух был бы пресен. Но я списывал все на твое воспитание, думал: «Она принцесса, чего же ты хотел? Ей судьбой суждено быть такой нервной, на изломе; капризной и требовательной»…

– Эри… – тихо-тихо шепнула Дженна, чувствуя, как почва ускользает из-под ее ног, как в ее собственном внутреннем мире рушатся одна за одной колонны, которых она полагала основными и незыблемыми.

– Замолчи, не перебивай! Ты думаешь, та ночь была страшна тем, что я убил тебя? Нет! И этим тоже, дорогая, конечно, но самым страшным было осознание вины потом. Я начал понимать, что ты бы выбрала для себя иную участь, если б выбор был подвластен тебе. Ты же с младенчества была отдана Неназываемому, так что же теперь? Ты не могла отказаться от насильного проклятия судьбы, и ты росла, думая, что всю жизнь тебе придется скрывать свой дар, как дурнушки скрывают умелым кроем платья кривые ноги. Ведь король знал, да? Не мог не знать… Еще бы! Много позже я понял, что Ивесси и вы – одной крови, и в ваших семьях часто рождаются с печатью Неназываемого. Проходили часы, и осознание того, что я совершил, раскаленными иглами вонзалось мне в сердце. Я бегал по дому, плакал и стонал, крушил все вокруг, но иглы лишь глубже вонзались мне в плоть, и ничто не могло облегчить моих страданий. О, как я мечтал в ту ночь самому стать некромантом, чтобы возродить тебя к жизни, как я желал встать с тобой на путь отверженных! Понимаешь, как низко я пал? Тогда и пришло озарение. Я решил принять обет и стать идеальным рыцарем, у которого внутри соседствуют все-все добродетели, предписанные Талусом.

– У тебя это получилось, Эри, – сказала Дженна, с силой вытирая щеку, словно, убрав слезы, с ними она удалит и их причину. – Ты стал идеальным рыцарем.

– Это маска, Суэта, – усмехнулся рыцарь. В сочетании с безумными глазами и окровавленным лицом этот смешок вышел жутким, будто издал его демон. – Это всего лишь маска. Я оказался искусным актером и смог притвориться даже перед собой, что я изменился бесповоротно… Но события последних месяцев выбили меня из колеи. Я больше не могу так жить. Она на меня смотрит, склонив голову, такими знакомыми глазами… Тут же мне представляется, что это наша с тобой дочь. Она же – это ты, только моложе и чуточку дурнее обликом! О, боги, лучше бы Сегрик прикончил ее в Олинте!

Дженна безмолвствовала. Внутри нее поднялась спасительная пелена равнодушия, гася ярость, боль и печаль. Внезапно ей стало все равно. Кому было лучше умереть, так это Экроланду – вчера. Зачем она осталась и выслушала это все? Сколько ночей она не будет спать, обдумывая слова рыцаря?

А в комнате светало. Звезды еще не потухли, но в ставни вползал свет, набрасывая перламутровый полог на все предметы. Дженна выдернула наконец руку и встала. Схватила со стола свечу и резким выдохом затушила ее, – лишь бы что-то делать.