Текст книги "Слёзы Лимба (СИ)"

Автор книги: Dante Maro

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Эрван тихо что-то простонал, ощутив на длинных ресницах легкое касание лучей рыжеватого солнца и, сильно щурясь, приоткрыл глаза, пытаясь осознать реальность, которая показалось ему неисследованной. Прогнав остатки сновидения, он повернул свою голову в сторону Джорджа и встретился с его влюбленным взглядом, полным красочных эмоций.

– И долго ты наблюдаешь за мной? – усмехнулся он и, повернувшись, уткнулся ледяным кончиком носа в гладкую без единого волоска грудь Джорджа, снова закрыв свои все еще сонные глаза. – Неужели эта ночь закончилась? Я даже не успел опробовать ее на вкус.

– Сегодня воскресенье. Нас отпустили на выходной вчера. Так что отсыпайся. Сегодняшний день в полном твоем распоряжении.

– Звучит пугающе.

– Почему?

– Боюсь, что ты сегодня меня съешь, что практически сделал ночью. У меня уже вся шея болит от поставленных тобой засосов. Сегодня просто не прикасайся к ней. Дай мне прийти в себя. А то с такими темпами я буду весь синий.

– Попробую воздержаться. Но тебе все равно придется провести этот день без меня. Я обещал навестить сегодня одного своего знакомого. Мы договорились встретиться днем.

– Уже нашел мне замену? – изобразил недовольство тот, но через пару секунд засмеялся и лег на спину, уставив свой взгляд на изъеденный древесными червями потолок, шум которых можно было услышать ночью, если хорошенько прислушаться.

– Нет. Это старый друг моей семьи, – Джордж, подперев голову рукой, продолжил любоваться чертами лица Эрвана, понимая, что никого красивее из мужчин он раньше не видел. Возможно, это из-за влюбленности, возникшей у него внезапно, но такое представление об идеальной красоте теперь твердо засело в голове, и этим идеалом стал Эрван. Но тут же после непривычных странных помыслов явился образ той девушки, которую он видел из окна своей обувной мастерской, где работал еще до начала затяжной войны. И Джордж понял, что Эрван и та самая Татьяна вместе олицетворяли для него мужскую и женскую красоту. Да, эти суждения сразу же показались ему забавными, но он им верил и не желал менять. Не видел в этом смысла.

– Ты когда-нибудь влюблялся в девушку, которую видел только несколько раз и даже не осмеливался с ней заговорить? – неожиданного для самого себя Джордж задал этот вопрос Эрвану, хотя понимал, что спрашивал даже не его, а самого себя.

– Не могу ответить точно. Я встречал много красивых женщин, но ни одна не вызывала во мне чувств. Я любил девушку только один раз, но, к сожалению, ее больше нет рядом. Знаешь, я всегда спрашивал себя. А что такое любовь? Все о ней говорят, но никто не способен толком объяснить, что это такое. Мне порой казалось, что я не испытывал ее. Даже когда встречался с Кэтрин… Не до конца верил, что любил ее. Это больше напоминало страсть… Но когда она ушла, осознал, что это была не только страсть, но и любовь. Мне хотелось, чтобы Кэтрин была рядом. Мечтал говорить с ней, просто так, без повода. Но понял это слишком поздно. Над моей головой разрывались снаряды, а она умирала, даже не зная, где я тогда находился. Но сейчас это не так важно? Да?

– Война покалечила наш разум. Сделала уязвимыми перед обыкновенными вещами изменила восприятие даже к такому прекрасному чувству, как любовь. Мы смотрим на мир совершенно иными глазами. Даже смерть теперь для нас не что-то далекое, а близ стоящее. Она прячется за каждым углом, выжидая подходящего момента. Когда ты это осознаешь, жить, как все, не получается.

– Ты спас меня, потому что хотел победить смерть?

– Возможно. В тебе я увидел жизнь, чего не видел в самом себе. И тебе удалось заставил меня двигаться дальше. В тебе присутствовало рвение к свету, ускользавшему от тебя. Когда мы шли в сторону госпиталя, ты бредил, умолял меня не останавливаться, говорил, что боишься умирать. И я шел. Потому что тоже боялся. Не знал, что будет после смерти. Где-то в глубине души удавалось свято верить, что мир воскреснет после войны, и я вернусь домой. Так и случилось. Твоя вера в жизнь спасла меня. И когда эта вера в тебе угасла… – Джордж нежно провел рукой по его щеке и грустно улыбнулся, любуясь серо-голубыми глазами юноши, в которых до сих пор прослеживались полопавшиеся сосуды, ставшие своеобразным украшением молодого человека. – Я тоже перестал верить в смысл жизни, который ты когда-то мне подарил.

– Теперь уже не важно, что было раньше. Главное, что сейчас все хорошо, – прошептал Эрван и поцеловал его, как-то скромно и отчужденно, затем смущенно улыбнулся и быстро сел на кровати, боязно прикоснувшись ступнями к холодному дощатому полу, скрипящему от движения его пальцев. – Я не думаю, что нам надо думать о смысле жизни. Время быстротечно. И нужно просто успевать делать хоть что-то полезное, пока твои стрелки часов не остановят свой ход. Чрезмерное философствование к хорошему вряд ли приведет.

– Неужели я слышу от тебя подобное? Куда делся Эрван, жующий постоянно табак и размышляющий о прошлом?.. Как же я обожаю тебя такого, – прорычал Джордж и с силой вернул Эрвана в постель, прижав того к матрасу, и навалился на него всем телом, чувствуя, как их дыхание участилось и сделалось невыносимо горячим, будто они дышали не воздухом, а самым настоящим пламенем.

Теплый ветерок, дышащий со стороны безбурной Темзы, ласкал своими субтильными пальцами жовиальное лицо Джорджа, который едва ли не вприскочку шел по мостовой, наблюдая за тем, как курящие грузовые суда, набитые доверху деревянными ящиками и изредка встречающимися на борту автомобилями, медленно движутся по разящей тиной воде вглубь исполинского города. Здесь же обнажался перед людьми умопомрачительный вид на достопамятности Лондона, но молодой человек настолько сильно потонул в своих смачных мыслях, что попросту не обращал внимания на все это благолепие. Даже воздымающийся над всеми зданиями величавый купол собора Святого Павла не смог привлечь к себе взор парня. Прохожие с удивлением следили глазами за едва ли не танцующей походкой молодого человека, что пробуждало на их лицах забавную улыбку.

На небосводе не прослеживалось ни единое облачко, что было непомерной редкостью для этого влажного града. Стоял по-настоящему летний зной, многие уже успели в предыдущие дождливые годы вычеркнуть его из памяти и сейчас встретили с удрученностью. Женщины не расставались с веером, пытаясь хоть как-то остудить лицо, по которому вместе с испариной сползала тушь и пудра. Мужчины же были индуцированы терпеть жар солнца, лишь изредка приподнимали кепки и шляпы, чтобы платочком вытереть наросший там пот. Даже от века до века пьяные сирые мужики, любящие проводить здесь время, не пригубливались к алкоголю, чтобы дуриком не повысить вокруг себя температуру еще сильнее. Но Джорджа ничуть не огорошивала такая погода, наоборот тот подставлял лицо уветливому Фебу и впитывал даримые им светозарные лучи, будто таким образом очищал себя от накопившейся черноты.

До пункта назначения он добрался на метро, Доктор Ломан назначил ему встречу подле места его работы, вблизи парка, расположенного на берегу Темзы. Джордж хоть и был здесь много раз, но не примечал этот ломоть леса, застрявший среди многочисленных каменных воздвижений. Это маленькое открытие стало утешительным, особенно в такую палящую погоду. Поседелого мужчину Джордж заметил еще издалече, тот сидел под козырьком из деревьев на скамейке и отрешенно читал газету.

– Ты опоздал, мой дорогой друг, – улыбнулся Ломан и приязненно обнял Джорджа, едва тот приблизился к нему. – А ведь именно я хотел опоздать, но, придя сюда на десять минут позже и не увидев тебя, понял, что не получилось это сделать.

– Я был немного занят.

– Судя по твоему пресыщенному лицу, эта занятость была для тебя привлекательной. Рассказывай, как у тебя дела? С момента нашей последней встречи пронеслась неделя, а ты по телефону так и не сумел мне ничего изложить.

– Ну, дела идут хорошо. Правда, намного лучше, чем было неделю назад. Мы примирились с Эрваном, это уже дает повод для отрады.

– Очень рад это слышать. Думаю, ты уже догадался, что я привел тебя в это место не случайно.

– Нет, сер. Не догадался.

– А мне казалось, ты сразу же узнаешь эту улицу, ведь здесь находилась обувная мастерская твоего отца, где ты жительствовал до того, как оказался на фронте, – Чарльз Ломан улыбнулся и указал пальцем Джорджу на строение, которое тот узнал в одно мгновенье, но только после того, как его собеседник направил его взгляд в нужное место.

– Поразительно! – ахнул парень. – Я уже совсем запамятовал, что она пребывала здесь.

– У меня к тебе есть тороватое предложение. Знаю, что ты уже занят на другой работе… Но мне думается, что эта мастерская была дражайшей для тебя.

– Мой отец не оставил мне наследства, поэтому мне пришлось продать ее. Вряд ли у меня есть средства, чтобы выкупить это помещение снова. Я, фактически, бездомный. Если бы вы тогда не нашли нам съемную комнату, мы бы так и ночевали где придется.

– Поэтому я и хочу тебя снова подсобить. Ты не должен быть невольником на этой поварне, не для этого родился. Надлежит создать будущность, к которой ты влекся. Не потребно околачиваться в столь юношеском возрасте. Необходимо двигаться дальше.

– Вы для меня столько всего сделали. Почему?

– На моем месте так бы поступил каждый уважающий себя человек. Помогать, ничего не требуя взамен, вот, что самое ценное, что есть в людском племени. Так что, Виктор, не смей отрекаться от моего предложения. Я возвращаю тебе отцовскую мастерскую, а ты снова трудишься над любимым делом. Мне горестно наблюдать, как ты истлеваешь в той забегаловке. Ты подавал большие надежды в детстве, родители видели для тебя большое и светлое будущее.

– Это так неожиданно, если честно, – оторопело произнес Джордж и потерянно взглянул на дверь, которая когда-то вела в обувную мастерскую его отца, но сейчас за ней ничего не было, кроме пустого помещения. – Я думал, там уже открыли какой-нибудь магазинчик с женской одеждой.

– Когда я узнал, что ты продаешь за бесценок обувную мастерскую и идешь на фронт, то, не раздумывая, выкупил ее и держал до тех пор, пока ты не вернешься. Твой отец бы хотел этого, для него это место было просто бесценным, он провел здесь наисчастливейшие годы своей жизни. Я бы сказал тебе об этом раньше, вот только ты внезапно исчез. Мне сообщили, что ты умер, а потом спустя год я нахожу тебя на этой улице в том несчастном ресторанчике. В тот момент я испытал самую настоящую парестезию. Казалось, что передо мной стоит призрак. Ведь уже не было надежды увидеть тебя живым.

– Вы сделали это ради моего отца?

– И для твоей матери тоже. Знаю, нам не очень умело получалось якшаться, она была фантасмагорической женщиной. Жаль, что ей не удалось увидеть во мне положительные качества. Ты очень похож на нее и унаследовал ее глаза, а ведь это открытый дневник души… – Доктор Ломан смущенно отвернулся, затем достал из кармана брюк связку бряцающих ключей и вручил ее Джорджу. – Думаю, ты хочешь зайти туда. После твоего ухода там никто ничего не трогал. Все осталось на своих местах. Знаю, ты не планировал возвращаться, но что-то связало тебя с этой мастерской, поэтому тебе не удалось уйти далеко от этой улицы.

Он воткнул ключ в замок, чувствуя, как его рука оцепенела на полуобороте, будто не алкала, чтобы Джордж вскрывал дверь, ведущую в место, где когда-то проходило все его юношеское время, ставшее таким чужбинным и давнопрошедшим, что уже воспринималось на уровне сновидений. Но, слегка надавив на самого себя, юноша прокрутил ключ до конца, слыша, как тот со скрежетом, будто кромсает механизмы замочной скважины, двигался против часовой стрелки, пока не встретил единственную уцелевшую баррикаду, означающую, что проход внутрь теперь открыт. Вынув ключ, Джордж спрятал его в карман брюк и с большим колебанием взглянул на Доктора Ломана, который легонько кивнул и, забавно осклабившись взглядом, призвал молодого человека сделать первый шаг в беспроглядное, наполненное миллионами крупиц пыли и запахом сгнившей обуви помещение. Джордж испустил вздох и прикоснулся левой ногой к дощатому полу, прогибающемуся вниз от тяжести мужского тела. Казалось, что вот-вот пол уйдет из-под ног, погребя под своими олистолитами каждого, кто посмеет войти внутрь, но, к счастью, ксилема еще не до конца рассохлась и была на удивление крепкой. Джордж сделал следующий шаг и учуял, как на голову, подобно снегопаду, оседает пыль, пчелиным роем витавшая в воздухе. Видимо, сюда не проникал свежий воздух все пять лет, что юноша здесь не был.

– В мастерской довольно большой разор из-за долгого отсутствия влажной уборки. Каждая вещь в последний раз трогалась только тобой, ни одна душа сюда не ступала. Даже я, выкупив это помещение, не дерзнул зайти сюда. Мастерская должна была памятовать именно твой запах, чтобы сразу же признать тебя, едва ты воротишься.

Джордж оглядел комнату, скрытую в полумгле. Окна были излишне запачканы дорожной пылью и грязью, долетавшей со стороны улицы, поэтому их светопроницаемость снизилась в разы, превратив это место в настоящее царство сумрака, существовавшее здесь эти несколько лет. Парень успел подметить, что ни одна вещь не была сдвинута с места, будто он и не уходил отсюда. Если бы не пыль и свисающая с потолка паутина, то можно было подумать, что Джордж был здесь еще вчера, а никакой войны и вовсе не было.

Вот он сидит за прилавком, ремонтирует обувь, а за окном виднеется плывущая по тротуару Татьяна, проходящая мимо его мастерской, улыбаясь каждому светоносной улыбкой. Она почасту проходила мимо и изредка заглядывала сюда, чтобы отдать на ремонт обувь, у которой любил отклеивался каблук. Они могли немного поболтать, девушка любила задерживаться здесь и разглядывать прилавки с различными ботинками и туфлями, мерцавшими от гуталина. А потом так же незаметно уходила, поблагодарив молодого мастера. Ему так хотелось стать с ней хорошими друзьями, позвать на ужин в ресторан, но он понимал, что не осмелится это сделать. Она была слишком красивой, слишком трансцендентной для него. И сейчас, снова стоя посреди этой мастерской, Джордж до сих пор чуял парфюм этой прекрасной девушки с длинными шелковистыми волосами темно-рыжего цвета, переходящего при определенном свете в самый настоящий красный. Она часто смотрела на него своими эмфатическими ярко накрашенными глазами, будто видела в нем что-то очень курьезное и небезынтересное. Джордж сделал бы все возможное, чтобы снова увидеть ее зенки, почувствовать их внимание на себе. Но вряд ли это выполнимо. Прошло довольно много времени, вряд ли она все еще населяет квартиру в доме напротив этой мастерской. Она была довольно богато одета, что говорило о наличии в ее семье больших денежных средств и лишний раз подтверждало, что такая приглядная особа не станет задерживаться подолгу в одном городе. Такие женщины обожают разглядывать мир и проникать в самые недоступные его уголки. А здесь не было ничего, кроме серых вычурных зданий и мутной ядовитой Темзы, разносившей повсюду неприятные запахи.

Проведя пальцем по прилавку и оставив на деревянной поверхности маленькое ущелье, прорезанное в толстом слое пыли, Джордж снова посмотрел на Ломана, который скромно стоял у входной двери, заведя руки за спиной и наблюдая за тем, как юноша пытается вновь привыкнуть к чарующей силе этого места.

– Я был вынужден расстаться с этой мастерской пять лет назад. Мне едва исполнилось семнадцать, а больших денег в кармане не было. Отец умер слишком рано, мать пыталась управлять этим местом, даже научилась ремонтировать обувь, чтобы хоть как-то сводить концы с концами. Когда я подрос, мы начали вести это дело вместе. И когда и она ушла из жизни, то мне стало по-настоящему тяжко. Было много неоплаченных счетов, а прибыль с каждым днем становилась все меньше и меньше. Люди будто чуяли запах войны и перестали тратить деньги на все подряд. Даже богатые стали экономными. Когда-то здесь было много магазинов, салонов красоты и прочих мест, где можно оставить свои деньги за приятную услугу. Все закрылось. И мне пришлось продать все это, чтобы хоть на что-то жить какое-то время. Денег выручил немного, но сейчас, узнав, что я получил их от вас… Это немного режет меня изнутри. Моя мать всю жизнь ненавидела вас, она не объясняла причины. Но ее ненависть была горячей. Почему вы вернулись после стольких лет? Только не говорите, что так бы поступил каждый уважающий себя человек. Нет. Так бы никто не поступил.

– Твоя мать любила называть меня жадным донельзя еретиком. И отчасти была права. Я действительно был жадным, но, так или иначе, всегда был близок с твоей семьей. Делал все возможное, чтобы у них имелись средства на существование. Я ясно видел, что им было тяжело тебя растить. Они были молодыми, неопытными. Часто не могли обслужить даже самих себя. Постепенно им удалось научиться правильно жить и вести хозяйство. Но это давалось обоим с трудом. Еще в России их считали отбросами общества. Они не приняли грядущие перемены, словно чувствовали, что те приведут к страшной революции. Оба любили царя и его власть, отрицая поднимающийся против власти простой люд. Хотя сами они были простыми жителями без больших доходов. Твоя мать принадлежала к обедневшему древнему роду помещиков, но никаких богатств своих предков не унаследовала. Фактически, благодаря мне она смогла перебраться сюда. Уже здесь ей удосужилось познакомиться с твоим отцом. Их быстро свела вместе схожесть их судеб, что вряд ли может кого-то удивить. Тогда это было частым явлением. Оба из умирающей на глазах Российской Империи, оба вынуждены были бежать из нее заграницу, чтобы не застать приход большевиков к власти после поражения страны в Первой Мировой войне. Они не застали эти перемены, но боялись стать их свидетелями, боялись, что ты станешь участником этих событий.

– То есть, вы были знакомы с моей матерью еще до того, как она встретила моего отца? Почему она мне ничего про это не рассказывала?

– У нее появилась на меня сильная обида, которая, впоследствии, переросла в ненависть. Она просто стала меня избегать всевозможными способами. Мне было тяжело это воспринимать.

– Вы любили ее. Ведь так?

Доктор Ломан ушел от вопроса и с печальным видом отвернулся, сделав вид, что внимательно разглядывает прилавки с окутанной паутиной обувью. Но потом понял, что выглядит перед Джорджем по-детски глупо, выдавая ему, таким образом, все свои реальные мысли.

– Знаешь, любовь очень жестокая вещь. Ты влюбляешься в женщину, но, понимая, что не можешь быть с ней вместе, боишься уходить далеко, держишься где-то позади, не смея мешать ее счастью. Даже когда исчез из жизни вашей семьи, внутри меня все разрушалось из-за долгой разлуки с ней. Это было невыносимое чувство.

– Почему вы не рассказали ей о своих чувствах? Она бы смогла вас понять.

– Она знала об этом. Всегда знала… – прошептал Доктор Ломан и сел на стул, стоявший в темном углу у окна. – Давай пока не будем говорить на эту тему. Знаю, тебе хочется знать о своей семье как можно больше, но мне трудно вспоминать об этом.

– Хорошо. Извините. Я просто не знал…

– Кстати, ты так и не познакомил меня со своим другом. Как его зовут? Эрван?

– Да. Я обязательно вас с ним познакомлю. Он замечательный человек, без него я бы вряд ли дожил до сегодняшнего дня.

– Неужели? А совсем недавно ты люто ненавидел его. Ох уж эти дети! Вас трудно понять. Ваши характеры с каждым днем становятся все сложнее и сложнее. Мы были как-то проще. Говорили, что любим, сразу, едва почувствуем это в своем сердце, ненавидели только тех, кто ненавидел нас и всячески пытался сделать нашу жизнь невыносимой. Вы же научились ненавидеть самых дорогих людей. Вот это и привело к такой ужасной войне.

– Ну, мне порой сложно самому воспринимать свои мысли и чувства объективно. Иногда я становлюсь для самого себя настоящей загадкой.

– А вот этого не должно быть. Человеку необходимо полностью владеть над своим сознанием, действиями, иначе это может привести к печальным последствиям. Мы обязаны читать себя, как открытую книгу, а не пытаться понять свой внутренний мир только по краткому описанию на первой странице.

– Это тяжело.

– Да. Но нужно тренироваться. И тогда ты сможешь избежать неприятных ситуаций. Те же ссоры возникают из-за нашего незнания самих себя. Мы не умеем контролировать эмоции, поэтому и происходят незапланированные конфликты, порой выливающиеся в самые настоящие противостояния… Ладно, я оставлю тебя на какое-то время. Меня ждут дела. Если тебе нужно будет со мной поговорить, ты знаешь, где меня найти. А пока осваивайся. Это твой дом. Надеюсь, ты не забыл, что вон за той дверью есть лестница, ведущая на второй этаж в твою спальню.

– Да? А я и забыл про это, – удивленно произнес тот, понимая, что он совсем не помнит этого места, будто находился здесь впервые.

– Потом я помогу тебе с наведением порядка. Нужно многое заменить. А пока смело уходи из того ужасного ресторанчика, пока твои оставшиеся пальцы целы. С таким графиком ты их бы к концу этого года все отрубил.

– Вы появились так внезапно. Я до сих пор не могу поверить в то, что вы помогаете мне просто так, ничего не требуя взамен.

– Твоя мать бы хотела, чтобы я это сделал. Она очень любила тебя, ты был для нее единственным смыслом жизни. Жаль, что ее нет рядом с нами. Ей бы удалось сделать это помещение чуточку светлее.

====== Глава шестая. Мгла. ======

Мы всю свою жизнь гоняемся за мимолетными ощущениями, глупыми целями, постоянно стремимся к какому-то заключению, находившемуся от нас на расстоянии в целую вечность. Но в конечном итоге мы не проходим и половины пути, останавливаемся на распутье, где встречаем особу, вселяющую ужас в каждого, кто произнесет ее имя. Это Госпожа Смерть.

Татьяна за свою жизнь видела смерть множество раз. Вначале это пугает, доводит до приступа паники, иногда даже вызывает тошноту и головокружение, остается в памяти на очень долгие годы, но затем нервная система будто получает иммунитет и справляется с такими психологическими нагрузками без особого стресса. Девушка уже совершенно спокойно смотрела на мертвые тела, словно перед ней обычный объект для изучения, помогающий в очередном расследовании загадочного убийства.

В комнате было холодно, словно сюда раньше срока пробралась зима. И Татьяна уже жалела, что не захватила сюда свое драгоценное пальто бежевого цвета. Но вряд ли бы кто-то с серьезностью воспринял ее, стоявшую в верхней одежде в операционной. Это бы выглядело глупо. Люди такие наивные и непонятные существа. Они готовы жертвовать своим здоровьем, лишь бы следовать выдуманным правилам и сложившимся устоям. И Татьяна не была исключением, она не хотела казаться нелепой среди своих коллег, это ее пугало до потери памяти. Поэтому никто никогда не видел девушку без аккуратной укладки волос, тщательно выглаженного женского костюма приятного серого цвета с тугим ремешком на поясе, донельзя чистых туфель и аккуратного легкого макияжа, подчеркивавшего ее выразительные глаза, красивые ухоженные брови и пухлые губы натурального цвета.

Но холод будто шел не из воздуха, он затаился внутри Татьяны, разрастаясь с каждой минутой, становясь все больше и больше, перекрывая путь легким. Но девушка держалась стойко и делала вид, что все хорошо, что ничего неприятного с ней не происходит.

Сейчас перед ней лежал очередной труп мужчины, тщательно вымытый и совершенно ничем не пахнувший, лишь медикаментами, которыми он уже полностью пропитан. Выглядел он умиротворенно, не выдавал никаких посмертных эмоций: ни страха, ни боли. Лишь пугающее спокойствие. Это спокойствие всего вокруг уже доводило психику Татьяны до точки кипения. Все здесь вело себя так, будто ничего не происходит, словно жизнь течет в своем привычном направлении.

Себастьян быстро заметил, что с его напарницей что-то не то. В последнее время та была совсем на себя не похожа, словно она совершенно чужой человек.

– Ты уверена, что хочешь здесь присутствовать? Выглядишь неважно, – Себастьян с беспокойством взглянул на побледневшую напарницу, которая с непривычным для нее отвращением смотрела на мертвого азиата.

– Все в порядке, – отрезала та холодным тоном, с трудом сглотнув, будто в горле застрял твердый ком, который мешал ей свободно дышать. – Просто я переживаю за своего мужа.

– Я отправил двоих полицейских съездить на твою квартиру. Телефон дома не отвечает, но я уверен, что он там. Возможно, просто уснул.

– Почему он не дождался меня?

– Это тебе лучше спросить у него самого. Твоего мужа назвать нормальным довольно тяжело… Но все же… У всех есть свои странности.

– Начинаю вскрытие, – произнес женский голос в палате, заставивший Татьяну невольно вздрогнуть. – Передо мной мужчина, лет сорока, монголоидной расы. Причина гибели – ножевое ранение. Вес составляет семьдесят один килограмм, смерть наступила предположительно три дня назад, – женщина в белом халате обошла операционный стол несколько раз, внимательно рассматривая мертвое тело, затем склонилась над лицом покойника и с помощью электрического фонарика посветила в открытый с помощью ее пальца зрачок мертвеца. – Радушная оболочка глаза заметно потускнела, приобрела странный сероватый оттенок. Возможно, это случилось на стадии разложения.

– Мою теорию вы не брали в счет? – Татьяна с долей обиды посмотрела на своего напарника, который завороженно наблюдал за началом вскрытия, словно смотрит спектакль в театре.

– Мы рассматриваем все варианты, Танюша. Но вряд ли мы имеем дело со сверхъестественным. Испанка уже навсегда покинула этот мир, грипп мутировал в безопасную для человека форму и просто не мог восстать из мертвых, чтобы снова убить сто миллионов европейцев. Ты просто запуталась.

Татьяна резко нахмурилась, словно проглотила что-то одновременно острое и кислое, что хочет вырваться наружу и причинить боль человеку, внутри которого это что-то невольно оказалось.

– Извини, мне нужно выйти, – девушка сделала вид, что не расслышала слова своего напарника, затем вышла из операционной, стараясь не смотреть в сторону мертвого азиата, от которого веяло до боли знакомым холодом.

Туалет, на удивление, был пуст, что являлось нетипичным явлением для такого времени суток. Обычно в эти часы дамы занимали сюда очередь, считая, что пришли в участок не помогать полиции бороться с преступностью, выдавая им имена нарушителей закона, а попудрить носик перед чистым зеркалом в слегка потускневшей позолоченной оправе. Татьяна старалась в это помещение не заглядывать, так как не выносила светские женские разговоры рядом со своим ухом, но сейчас она была в таком состоянии, что забежала в туалетную комнату, словно здесь находилась последняя надежда на хорошее будущее.

Сегодня почему-то технические работники не стали вылизывать женский туалет, оставив разводы и неприятный запах канализации в живых. Но если бы они не сделали это один день… Все пребывало в таком состоянии, будто никто не убирался здесь целый год.

На полу была разлита талая вода с примесью ржавчины и небольшого количества горючего, неизвестным образом попавшего в эту мутную дурно пахнувшую жидкость, зеркала покрылись толстым слоем налета, а сантехника сменила свой идеальный блеск на тусклые рыжеватые цвета, что говорило о сильной влажности и бурном окислении металла.

Татьяне хотелось как можно скорее умыться и покинуть это место, поэтому она, стараясь наступать на сухие участки пола, подошла к до безобразия грязной раковине и повернула кран, из которого с громким фырканьем и чавканьем полилась вода буроватого цвета, навсегда смыв с раковины небольшие остатки былой чистоты. Девушка не рискнула прикасаться к подобной жидкости, поэтому сразу же отдернула руку и в спешке завернула кран, брезгливо стряхивая с себя следы ржавчины.

– Черт! – выругалась девушка, увидев, что капля бурой воды все же попала на ее белоснежный воротничок и оставила на нем пятна неприятного цвета. Слова дались ей с трудом, так как после них сразу же последовал кашель, продлившийся очень долгое время. То, что разносило омерзительный холод по ее телу будто начинало вылезать из нее наружу, с силой и невыносимой болью.

Татьяна не могла больше сдерживаться и вцепилась руками в край раковины, стараясь держаться на ногах, которые странным образом ослабели и отказывались держать ее стройное тело на себе. Перед глазами начали плясать звездочки, туалет самопроизвольно следовал их движению и, подобно карусели, закружился перед потерянной Татьяной, которая чувствовала, как что-то неприятное на вкус заполняет ее ротовую полость, желая покинуть тело.

Девушка со стонами от жгучей боли в груди выплюнула солоноватую на вкус жидкость и увидела, что та имела агрессивный красный цвет. Татьяна сразу поняла, что это кровь, ее собственная, которая продолжала покидать тело через онемевшую от холода ротовую полость, заставляя до смерти побледневшую девушку сгибаться от приступа кашля.

Через пару минут приступ резко прервался, оставив мокрую от собственного пота девушку наедине с собой. Татьяна поняла, что сидит на мокром полу, а вокруг нее разбрызгана ее еще совсем свежая кровь, затмившая своим запахом тошнотворный аромат канализации.

С трудом сдерживая стоны и ощущая отголоски боли в груди, Татьяна поднялась на ноги, опираясь всем весом на бедную раковину, которая из-за своей неухоженности была готова расколоться на части.

Вытащив из кармана носовой платок, Татьяна второпях вытерла с губ и подбородка слегка присохшую кровь, затем им же немного почистила пальцы, после чего в панике выбежала из туалета, с громким хлопком закрыв за собой дверь, словно боялась, что атмосфера той комнаты вылетит оттуда и будет преследовать ее каждый день.

Эти люди его совершенно не пугали: в них было что-то неописуемое, до жути интересное. Он разглядывал их глазами голодного художника, в руках которого очень давно не было кисти, но пальцы жаждали перенести свои мысли на бумагу, создать возникший в голове образ. Это чувство напоминало дрожь, с потом разносившуюся по всему телу. Его зрачки подобно фотоаппарату запоминали каждую деталь этих личностей, любую мелочь, даже незаметную и порой невидимую для обычных глаз.

Прядь светлых волос упала на его лицо, будто пыталась скрыть глаза, которые с жадным любопытством изучали окружающих людей. Полицейские смотрели на него, как на ядовитое насекомое, которое следует раздавить. Их пугало спокойствие этого юноши, его симпатичная наружность, невероятно красивые и пронзительные глаза, бегающие по их униформе. Было в нем что-то чужеродное, ранее невиданное. Для них он воспринимался не как человек, а как сошедший с небес приспешник самого Дьявола, пытавшийся соблазнить их на грехи и питавшийся их лезущими наружу страхами. Еще ни один сидящий в комнате не был так умиротворен, как этот странный светловолосый молодой человек. Он явно знал, что будет здесь, заранее был готов к такому ходу событий. Его не пугала ни тюрьма, ни закон, для него было страшно не достигнуть какой-то личной цели.