Текст книги "Происхождение видов"

Автор книги: Бодхи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

– Там довольно много… я хочу еще один пример зачитать, это письмо Ежа Бодху:

«Сегодня я нашла еще один мир. Там живут люди с тибетской и непальской внешностью. Я хочу, чтобы ты посмотрел на него – он находится в той же полосе, которую ты мне показывал позавчера, – необходимо втягиваться в сторону матовых пузырей, а затем, после включения их в сетку, искать розовое свечение примерно на 150 градусов.»

– Это хорошо известный нам мир, – пояснил Томас аудитории. – Самоназвание сложное, мы называем его «Аунт». Материалы по нему можно найти в «Энциклопедии Фессоновских Миров», сектор «Переходные пятого уровня». Мы немало там покопались, – Томас кивнул почему-то Менгесу, хотя «мы» в данном случае обозначало дайверов, работавших еще 120-150 лет назад – и хотя следы работы дракончиков мы обнаружили без труда, есть там и школа ППП, кстати, наши прогрессоры работают и сейчас с ними, но самих дракончиков там нет. Описание маршрута, конечно, сейчас кажется наивным, но в условиях отсутствия единой системы координат такая ориентация вполне добротна. Лапенкофф ввел первую систему координат лишь двести двадцать лет спустя… ну я продолжу:

«Этот мир более развит, чем предыдущий (не столько в техническом отношении, сколько в том, что люди не живут здесь непрерывными убийствами, драками и наркотиками). Я знала, что найду здесь дракончика, потому что возникало сильное предвкушение, и поэтому хотела прикинуться дурачком. Я хотела, чтобы его увлекла именно практика, а не какое-то неведомое существо из другого мира. Я стала подростком-дебилом тибетской внешности, якобы пришедшем сюда из деревень. Странствующим. Просила милостыню. Удивило то, как много местных женщин издевалось надо мной. Эти люди показались мне довольно хитрыми, злорадными и ищущими во всем себе выгоду. Они не стали бы пить целыми днями, так как понимали, что от этого денег не прибавится. И открыто друг друга они тоже не убивают, так как считают убийства неэффективными с точки зрения своего процветания, поэтому они создали законы, которые оберегают их и их имущество.

Мне нравится та местность. Дракончика все не появлялось, но была сильная тяга к тому месту, и я не уходила, а бродила по горным тропинкам. Как-то раз увидела девочку лет 12 на берегу ручья. Я уже встречала ее раньше мельком в городе. Коричневая кожа, черные длинные волосы, непальская морда (то есть глаза не такие узкие, как у тибетцев), припухшие лапы, попка, в платьице по колено, босая, волосы убраны в хвост. Она смотрела очень сосредоточенно, серьезно. Я подковыляла к ней и стала заговаривать на разные темы. Потом уселась и стала рассказывать про практику. Она слушала молча. Стала задавать вопросы, я отвечала.

Мы встречались с ней почти каждый день. Я уже поняла, что нашла ее, и в город больше не ходила, жила в горах. Казалось, что ее нисколько не удивила перемена в моем поведении – с дурачка на яростного практикующего. Она не спрашивала меня, откуда я и уйду ли когда-нибудь. Она менялась очень быстро, это был яростный зверь, у меня не было в этом сомнений.

Вдруг возникло желание уходить. Я ничего не говорила ей, когда она в очередной раз нашла меня и предложила отвести за горы. Мы шли, и по дороге она говорила мне про свою проблему в практике. Рассказ был довольно неискренен, она влюбилась в мальчика, дорисовала его, создала привязанность, но пыталась вытеснить это, стала уходить от темы, когда я начала задавать вопросы. У меня возникла ярость, я сказала ей холодно, что все что она говорит – ложь, и она сама прекрасно все это знает. Сказала ей, что может быть на этом и наступил конец ее практике – необходимо только найти такую тему, которую не хочется трогать, и она может распрощаться с озаренными восприятиями. Сказала, что я ухожу от нее. Я многому научила ее, и теперь все зависит только от нее, я не хочу больше содействовать ее практике, потому что это будет уже повторение. Если она устранит свою лживость и пробьется к непрерывным ОзВ, она найдет меня. Если нет, значит наша встреча последняя.

На ее морде не было никаких проявлений НЭ, казалось, что она собралась вся, как натянутая струна. Я увидела, что в ней возникла яркая решимость, будто она стала скалой, чем-то несгибаемым. Она сжала мою лапу и почему-то я поняла, что она очень хочет пойти со мной и пойдет, пусть даже позже. Я не помню, как я это поняла. Может она это сказала, но кажется, она ничего не говорила.

В этот момент мы перешли перевал. Кажется, я закричала от того, что там увидела и понеслась вниз по склону, она – за мной. За перевалом оказался темно синий, бесящийся океан, а над ним огромное, на весь горизонт, заходящее солнце. Я никогда не видела ничего похожего, я даже не думала, что такое бывает. Красновато-оранжевое солнце невообразимых размеров. Казалось, что кроме него ничего нет, настолько оно было большим. И все горы, океан, и тем более мы с ней, были такими мелкими, почти не существующими. Мы неслись по склону как два пса.

Потом я исчезла. Я испытываю к ней преданность, воспринимаю ее как равное себе существо, но хочу дать ей время, посмотреть – чего она добьется сама. Я хочу, чтобы ты незаметно посмотрел на нее»

– Я к чему это все читаю, – Томас закрыл файл. – Я хочу обратить внимание аудитории, что так называемые другие миры до сих пор многими считаются… ну как бы не вполне реальными, что ли. Из истории мы знаем, что такая ситуация, в общем, не редкость, когда узкий круг специалистов годами и даже десятилетиями развивает какую-то отрасль знания, а в обществе их считают фантазерами и даже шарлатанами. Вспомните генетику, космонавтику, медицину… Но пора, на мой взгляд, отдать себе отчет в том, что эти миры – настолько же реальны, как и мы с вами. Любой, кто совершит хотя бы учебное погружение, удостоверяется в этом немедленно, но – увы – не окончательно, так как работают механизмы вытеснения. Сегодня у нас в каждой школе, в каждом институте есть базовый курс дайвинга, на котором любой желающий может не только ознакомиться с принципами фиксации новых миров, но и совершить первые, неглубокие погружения, но когда дело ограничивается двумя-тремя опытами, он не может в итоге противостоять устоявшемуся недоверию… – Томас сделал паузу.

– Возвращаясь к нашей проблеме. Для космонавтов космос – реальность, каковой он и является. Для дайверов – реальностью являются те миры, которые они посещают и исследуют. В том числе, кстати, и вертикально-ориентированные миры… и давайте прекратим этот бессмысленный спор, – Томас явно имел в виду какие-то противоречия между дайверами, неизвестные широкой аудитории, – давайте скажем откровенно – какими бы непостижимыми нам ни казались эти миры, они – тоже реальность, и кто в этом сомневается – пусть просто побывает там, идите к Нортону, он вас возьмет.

– Ну, положим, я туда никого не возьму, – улыбнулся Нортон. – Не перегибай палку. Те миры – несомненная реальность, но пока у нас еще нет отработанных методик для проведения там показательных экскурсий.

– Ну хорошо, это не меняет сути, – Томас как-то собрался и стал более серьезным. – Проблема колонизации заключается в том, что несколько дайверов приняли решение остаться там.

Сначала ничего не произошло, вроде как не сразу дошло, о чем идет речь. Потом дошло.

– Минутку, минутку… – Томас попытался успокоить внешнюю аудиторию, но без особого успеха. Поэтому, пока возбужденные слушатели обменивались мыслями и эмоциями, он «подсел» к Чоку и стал что-то с ним обсуждать. Туда же подтянулись Менгес, Тарден, Айенгер, а вокруг них столпились дайверы. Через пару минут Томас решил продолжить конференцию.

– Собственно, они не просто приняли решение, они уже его и выполнили. Это Квейс, Трикс и Магнус из группы Тардена. Они не вернулись. Это, конечно, партизанщина, но… – шум внешней аудитории, хоть и регулируемый редактором конференции, снова дал понять, что сейчас его мало кто услышит. Тем не менее Томас проявил характер и, как дирижер, встал и вновь успокоил аудиторию.

– Если вы хотите разобраться, то послушайте. Обсуждать вы все это сможете потом на TR-каналах сколько угодно, давайте не забывать, что идет конференция конкретных историков, не заставляйте меня попросту отключить интершум. Мы ведь и без зрителей можем работать… Итак – они остались. Тарден решил этот факт… ну, скажем так, не афишировать.

– Это для меня неожиданность, – заговорил Чок. – Стив, твоя группа занимается вопросами безопасности. БЕЗОПАСНОСТИ. Если ты фактически покрываешь такие выходки, то чего ждать от других? Давай откроем карты и будем предельно искренни. Я считаю это недопустимым. – Чок говорил рублеными фразами, подчеркивая свои слова резкими движениями ладони.

– А о каких выходках ты говоришь? – Тарден не собирался сдавать свои позиции без боя. – Джей, ты, кажется, не понимаешь. Мы говорим о мирах в так называемой «янтарной полосе». Мы там все вдоль и поперек изъездили. Мы энциклопедии написали, карты нарисовали, группы практикующих кое где ведем, и по завершении очередной миссии возвращаемся обратно. При этом нет никаких указаний на то, что есть предельно допустимые сроки пребывания. Пусть меня волкода… ну, то есть пусть меня контролеры поправят, если я не прав. – Он обернулся, поискал кого-то взглядом. – Инга, я прав?

Ингой оказалась девочка, которую Тора даже и не приметила сначала. Она довольно незаметно примостилась у кого-то на коленках, и сейчас просто кивнула Стиву в ответ. Лет семь-восемь. Короткие шортики почти не прикрывают круглую попку, чуть припухшие ляжки вызывали очень сильное эротическое влечение, хочется вылизать ее от кончиков лапок до мордочки. Глаза ее были плохо видны Торе с этого места, и она решила попозже непременно рассмотреть это существо поближе. Можно было, конечно, переместить ее голографический образ поближе, ведь интерактивные голограммы позволяли полностью имитировать непосредственное физическое присутствие, но Тора сейчас не хотела отвлекаться. Называть такого пупса «волкодавом»… Тора рассмеялась.

– Спрашивается – что такого в том, что они решили остаться? Насколько я помню, когда первых людей отправляли в космос, тоже считали, что…

– Да что космос, – перебила его Риана, – когда запускали первый паровоз, который должен был мчать пассажиров с умопомрачителной скоростью аж в сорок километров в час, то думали, что человек не выдержит такой скорости, задохнется.

– Наш паровоз тоже не бог весть какой умопомрачительный, – Томас, казалось, обрадовался поддержке. Видимо, все же его позиция не казалась ему самому такой уж прочной. – Мы постоянно поддерживаем контакт, наблюдаем их. Да, физически они перемещены, но в любой момент могут вернуться обратно, так как мы не замечаем в их состоянии ничего нового, ничего такого, что могло бы таить в себе опасность!

Ясность, возникшая в этот момент у Торы, просто таки требовала встрять в разговор, но только она было собралась открыть рот, как неловкость обрушилась на нее лавиной. Она впервые была полноправным участником конференции. Она только что стала членом их большой команды, многих из которых она еще вовсе не знала, о некоторых лишь слышала рассказы и легенды, и то, что она слышала, зачастую вызывало у нее преданность, самоотдачу, восхищение, усиливало ее стремление во что бы то ни стало пробиться, стать дайвером, работать на переднем крае современной науки. В каком-то смысле, Тора сейчас жила в своей мечте, и совсем не чувствовала себя на равных с ее героями. Но вот так, чтобы застыть от неловкости… этого она от себя не ожидала. Что-то необходимо делать, так нельзя, если вот так просрать ситуацию, смириться, то это – поражение, причем окончательное. Неужели вот так – в один миг, все закончится? Да и разговор уже ушел в сторону, сейчас как-то особенно неуместно встревать… Это конец… Тора медленно встала, она почти ничего не видела перед собой – какие-то красные пятна, распадающиеся звуки. Никогда еще она не была вынуждена прилагать столько сил – физических сил!, чтобы встать. Секунды растянулись неимоверно. Заставила. Теперь – открыть рот. На меня все смотрят. Все. Что я такое по сравнению с ними? С коммандос, которые выше ее неизмеримо, которые совершают такие подвиги путешествия в восприятиях, о которых она и мечтать пока не может. И как ей – такому ничтожному таракану, сказать то, что она должна сказать? Надо открыть рот. Как в дурном сне, как в бреду. Когда в детстве она тяжело заболела, температура поднялась до сорока одного градуса, состояние было такое же – бред, распадающиеся образы, полное отсутствие контроля над телом. Вот почему она не пошла дальше зеленого уровня – вот она, гниль.

– Я хочу сказать… я сама себя не слышу… Томас Хельдстрём… туман перед глазами… ты проявляешь неискренность… сейчас я потеряю сознание?.. ты замалчиваешь… ты неискренен. Ты… должен понимать, значит, ты понимаешь… все смотрят на меня – все дайверы, все волкодавы и прогрессоры, все тысячи ученых… что если мы не замечаем никаких изменений, то это не означает, что их нет… господи, мои институтские тоже на меня сейчас смотрят… и если бы ты был тупой… что я такое несу?!!... и сам верил бы в том, что ты говоришь, то не стал бы так радоваться поддержке про паровозы… а что я несу… я несу правду… а ты радуешься, испытываешь облегчение… почему я должна стесняться искренности и ясности??... вот ты большой, известный специалист, у меня поджилки трясутся говорить тебе все это… что я несу?... а не сказать не могу – вместо того, чтобы радоваться, ты мог бы проявить искренность и самостоятельно рассказать нам всем – какие ты видишь опасности этого эксперимента, ведь кто еще в этом разбирается лучше тебя?! – перед глазами как-то прояснилось, небо на землю не упало, в фокус попало лицо Менгеса, он показывает большой палец и смеется. Надо мной??

– Да в общем есть кому разбираться не хуже его, Тора, – голос Менгеса был уверенный, поддерживающий, и страх вдруг исчез. – Опасность, конечно, есть, иначе бы заводили бы мы тут эту тему… ты права – это неискренность – пытаться зажевать тему.

– Согласен. – Это Томас. Он согласен! – Опасность есть. Мы в самом деле не знаем, с какой стороны ожидать подвоха. Человек – не стиральная машина и даже не суперкомпьютер. Человек – тайна, в которую мы только начинаем проникать. И просто нет способа быть уверенным в том, что длительное перемещение не приводит к каким-то катастрофическим последствиям.

– У нас уже есть опыт… – это произнесла незнакомая Торе девушка. Очень уверенная в себе, очень сильная… от нее прямо таки истекает сила. Движения очень скупые. Глядя на ее повадки, Торе вдруг стало ясно, что она владеет собой в такой степени, что может, наверное, застыть без движения на неделю. И еще ей стало ясно – как много она сама совершает паразитических, мелких, совершенно бессмысленных движений всеми частями тела – не тех движений, которые доставляют удовольствие, а тех, что обслуживают мелкие негативные эмоции. Захотелось стать такой же – лаконичной в движениях, захотелось начать охоту – выслеживать и устранять эти… даже не движения, а скорее ужимки.

– У нас уже есть потери, – продолжала девушка. – И мы тоже были уверены, что контролируем ситуацию.

– Это кто? – Тора подползла к Тиссе.

– Фосса, лидер третьей группы.

– Фосса… ведь это зверек такой есть, юркий, сильный… значит, она – коммандос?

– Конечно.

– Я пока не слышала – чем ее группа…

– Погоди, – Тисса положила лапу на плечо Торе, – давай потом…

Между тем разговор перешел в другую плоскость, которая, казалось, была довольно далека от компетенции конкретных историков. Говорил какой-то специалист, явно не из дайверов, институтский. Ему возражала, как ни странно, та же Фосса.

– Прежде чем продолжать опасные для жизни эксперименты, я считаю необходимым тщательным образом все исследовать. – Специалист выглядел не слишком уверенно, но и застенчивым его не назовешь.

– А как же это исследовать, кроме как проверяя на своей шкуре? Предложите что-нибудь конкретное, и если в этом будет хоть доля здравого смысла, желания Трикса и остальных могут измениться. Мы ведь не физики, мы – дайверы. Мы – сами и субъекты, и объекты наших исследований.

– Но есть ведь какие-то наработанные…

– Есть. – Фосса перебивала собеседника сразу же, как только смысл его вопроса или аргумента становился ей ясен. Типичные повадки коммандос – Тора знала, что у них активно применяются разнообразные способы делать речь более компактной, емкой: например когда говорящий считает, что слушатели без труда сами вычислят завершение фразы, то он просто говорит «джяру» и на этом фразу заканчивает. Интересно – какой у нее уровень…

– У нас есть наработанные приемы косвенной оценки опасности ситуации. – Продолжала Фосса. – Но ты отдаешь себе отчет в том – как именно они были наработаны? Что появилось прежде – наработанные критерии или погружения на свой страх и риск? Как бы мы могли их наработать, если бы не делали шаг в неизвестное? Это же очевидно. – Фосса замолчала на несколько секунд и продолжила. – Вопреки установившимся представлениям, наши потери – не следствие необдуманных безголовых бросков «на ура». Просто пока мы не знаем – на что еще мы можем опираться, кроме как на радостные желания, вектор озаренных восприятий, трезвый расчет известных нам факторов. Я думаю, это всем известно, но повторю – сначала мы различаем – какое есть радостное желание, к чему возникает яркое предвкушение. Затем, когда приоритет радостных желаний установлен, мы проводим, во-первых, тщательный анализ предполагаемых действий и предполагаемых результатов. Во-вторых мы осуществляем ОзВ-локацию, то есть наблюдаем – какие ОзВ, какой интенсивности, пронзительности, глубины резонируют с предполагаемым экспериментом. Проводим анализ ОзВ-локации, после чего снова возвращаемся к вопросу – «и что же теперь я хочу?», «к чему я испытываю яркое предвкушение?». А после этого – если желание определенное, сопровождается предвкушением не слабее пяти, то мы – действуем. Такая последовательность действий зарекомендовала себя как самая эффективная из известных нам. Найди более эффективную, и мы непременно ей воспользуемся.

– Но ведь есть, уже есть более эффективная система!

– ?

– Валентная связь с патиной. Ведь это дает больше уверенности, если желание образует эту связь, если становится кристаллом или хотя бы когтем.

– Ну…, – в процессе разговора Фосса ни разу не улыбнулась, даже тень улыбки не коснулась ее лица, в то же время и мрачной ее нельзя было назвать – именно сила, необычная светлая сила наполняла ее слова, жесты, выражение лица. – Это нельзя назвать более эффективной системой, поскольку она по сути и не отличается от той, о которой я говорю. Естественно, что мы используем патину – нет такого коммандос, который бы не имел развитую сеть «циклонов» – мощных, устойчивых радостных желаний.

– Хорошо, почему тогда не использовать ее всем?

– Ее используют все, кто может. Не каждый может, просто по той причине, что далеко не каждый дайвер имеет достаточный опыт экстатических озаренных восприятий, чтобы образовалась патина.

– Ну тогда… давайте тогда, например, запретим…

– Я ждала этого, – казалось, интонация Фоссы, ее безупречное энергичное спокойствие не оставило бы ее, даже если бы земля разверзлась под ногами. – «Запретить», прекрасное решение. И уж конечно, из самых добрых намерений, как обычно. Но мы уже все это прошли. Сто лет назад. Я понимаю, что сто лет – недостаточный срок, чтобы вандализм выветрился окончательно. Мы все носим в себе частички прошлого, я тоже. Но я работаю над этим, и тебе советую. Что касается меня, я не хочу возвращаться в «прекрасное прошлое». Я тоже историк, как и ты, я прекрасно знаю – к чему приводит «запретить». Назапрещались. Запрещали детям заниматься сексом, не ходить в школу, не слушаться взрослых и «капризничать». Итог – минус несколько миллиардов угнетателей и столько же угнетенных. Еще раньше – запрещали думать. Нет, я не про мрачное средневековье, я про просвещенный двадцать первый век. Не помните? Сначала – просто в качестве исключения, запретили смотреть детскую «порнографию». Про то, что любой человек, если он не болен психически, не импотент, если у него есть хотя бы зачатки сексуальности и эротизма, неизбежно испытывает сексуальное и эротическое влечение к малолеткам с их удивительно красивыми, нежными и страстными тельцами – про это думать никто не хотел, была разнарядка – заставить всех и каждого возненавидеть в самом себе и в своем соседе влечение к детям. Про то, что нельзя быть чуть-чуть беременным, и что подавление сексуальности невозможно по кускам, что она умирает вся целиком, – про это тоже думать никто не хотел. Помните репортажи тех лет? Выявлена сеть педофилов – на каком-то там сайте обнаружена детская порнография, и ретивый сисадмин планомерно записывает адреса всех, кто пытается зайти на этот ресурс. Выявлено несколько тысяч за первые же сутки в разных странах, самые разные люди, от дворника до министров, ученых и полицейских. И все читают эту чушь, и ни у кого даже искры ясности не проявляется – «это же не преступная сеть, это просто люди, самые обычные люди, просто есть такая вещь, как сексуальность, как желание испытывать и дарить сексуальное и эротическое наслаждение». Нет давили «педофилов» десятками и сотнями тысяч. Успешно, надо сказать, давили – в итоге остались те, кто к детям вообще ничего кроме недовольства не испытывал. Так что Большая Детская Война была заложена еще в те времена, кстати… Потом – новая мода, запретили говорить и, собственно говоря, думать о том – был ли Холокост. Конечно, лишь в качестве исключения. Мол нельзя подвергать сомнению такие ужасные преступления. Стоило человеку сказать «сомневаюсь я, что был Холокост» – тюрьма. А уж если он еще и аргументы приводил – то тюрьма надолго. Это, кстати, прекрасно отбивало охоту искать аргументы, ведь если привел аргументы – значит настоящий преступник, значит не сдуру сболтнул, это еще могли простить, а думал, рассуждал. Это уже не прощали. Из той же оперы – нельзя было читать Майн Кампф Гитлера. То есть по закону вроде можно, а на самом деле – нельзя. Книгу было просто невозможно достать нигде. Даже в среде вольных букинистов книги такой не было. В он-лайн магазинах – скромные таблички «временно недоступна». В Германии авторские права на книгу почему-то имело правительство Баварии, которое попросту запрещало любое копирование или воспроизведение книги в Германии, и боролось с ее распространением в других странах. Переводчики этой книги попадали за решетку за «разжигание расовой ненависти». Разве это не идиотизм? Особенно в тех условиях, когда сотни миллионов индусов, непальцев, малазийцев, индонезийцев, арабов, израильтян в самом деле открыто проповедуют расизм, и ни на шаг не готовы отказаться от самых что ни на есть вопиющих расистских концепций. Если книга эта, как говорилось пропагандистами, сплошь маразм бесноватого тупицы, зачем же в таком случае так тщательно ее скрывать? А вдруг думать начнут? И начали. И достали, конечно, кто хотел. Ведь если хочешь что-то сделать популярным, это надо запретить. А помните – сколько лет в России были запрещены к публикации любые точные данные об участии СССР во второй мировой войне? Если то была война героическая, освободительная, то что скрывать? Да еще так, как ничто другое не скрывали? А свободная Европа не дремала – Франция стала сажать в тюрьму за сомнения в факте геноцида турками армян. Еще, стало быть, исключение. Понравилось! И свободная Америка не отставала – демократ Джордж Буш попросту запретил американским журналистам и ученым даже заикаться на тему всемирного потепления. И сработало – заткнулись. Дальше – больше. Уже к 2012-му году в Европе появился первый народный справочник, так сказать – для удобства проживающих – на какие темы разговаривать и думать запрещается под страхом попадания в тюрьму. И было там не то сто, не то сто пятьдесят позиций. А что дальше? А дальше у людей инстинкт самосохранения работает. Чтобы чего не сболтнуть, надо попросту прекратить думать на эту тему – единственное надежное решение. Так воплотилась в жизнь еще недавно казавшаяся буйной фантазией книга Хаксли, мыслепреступление стало реальностью. И совсем незачем было казнить за неположенные мысли – сам страх проболтаться был надежным палачом, каждый выслеживал и казнил сам себя. А мышление следует тем же законам, что и вся остальная жизнь – мышление нельзя немного кастрировать, а в остальном – оставить процветать. Оно умирало целиком. А когда умирает мышление, остаются команды. Вот и докомандовались до третьей мировой… Но все это избитые истины, я повторяю их тут не для того, чтобы кого-то просветить, а чтобы напомнить – мы все это уже проходили. «Не пущать» мы оставили в прошлом. «Подавлять ради их же блага» – мы к этому не вернемся, во всяком случае лично я буду даже воевать, если потребуется, чтобы возврата к этому ужасу не было. Поэтому, когда речь идет не об умалишенных, не о вандалах, разрушающих природу и грабящих прохожих, а когда мы говорим о людях, которые самой сокровенной своей целью поставили достижение озаренных восприятий, категорическое устранение негативных эмоций, содействие радостным желаниям тех, к кому у них есть симпатия, то мыслимо ли налагать на них запреты «ради них самих»? Это их выбор, они следуют радостным желаниям, проявляющимся на фоне озаренных восприятий, желаний содействовать радостным желаниям других людей. Я говорю прописные истины? Согласна. Но, как мы видим, прописные истины необходимо время от времени напоминать, чтобы не забывать – кто мы и куда идем. Поэтому – если есть идеи, предложения, наблюдения, которые, как ты предполагаешь, могут привести симпатичных тебе людей к тому, чтобы они не попадали в нежелаемые ими ситуации, не пропадали без вести – сообщи это все им, они примут это к сведению, если захотят, и спросят себя в очередной раз – «и что я после всего этого хочу?»

Фосса замолчала так же внезапно и без послесловий, как начала без предисловий.

– Хорошо. – Томас снова взял ход конференции в свои руки. – Я, собственно, так и предполагал, что спорить тут не о чем. Насколько мне известно, Керт хочет присоединиться к той команде, так, Керт?

– Так. – Керт на несколько секунд задумался, подбирая слова. – Вам известно, что мое главное направление исследований – поиски связи с дракончиками. Единственное предположение, которое у нас есть, состоит в том, что они перебрались в один из миров, и занимаются своими исследованиями, базируясь преимущественно в нем. Или в них, если этих миров несколько. При этом они могут получать каким-то образом информацию о том, что происходит тут у нас, и по желанию содействовать… или препятствовать, что было продемонстрировано ими с предельной убедительностью. Я работаю над этим второй год. До меня тоже сидели не сложа руки. Результата – нет. Я хочу интенсифицировать свои поиски. И считаю, что для этого целесообразно перебраться в любой из янтарных миров – озаренные восприятия там намного ярче, глубже, это факт. Время там течет существенно иначе, это тоже факт. Совершать погружения из того мира – проще, и это факт. Что остается? Ностальгия по нашему миру? У меня ее нет. Страх невозврата? Он не настолько силен, чтобы отказаться. Кроме того, я выбирался из серьезных переделок, и уверен, что смогу вовремя почуять, если что-то пойдет не так. Сколько можно сидеть сиднем? Сколько можно раз за разом накапливать отрицательные результаты, утешая себя, что мол поражение, это тоже опыт… да, опыт. Но я хочу еще и опыт побед, ярких открытий. А мы, между прочим, в тупике! Ничего, если я тоже тут нарушу неписаные законы? А то Фосса хорошо рассказала нам о неписаных законах прошлых веков, а о наших – промолчала.

Мертвая тишина.

– Да, девочки и мальчики. Мы – в тупике. И в общем-то все знают или, по крайней мере, догадываются – о чем я говорю. Тупик этот настолько беспросветный, что… ну что тут говорить! Почему мы не обсуждаем главного? Почему готовы устраивать конференции по поводу вмешательства дельфинов, идеи колонизации, а о самом главном – молчим? Да потому, что сказать нечего. Тупик слишком тупой, вот и молчим. Мне, во всяком случае, сказать нечего, я просвета не вижу. И никто не видит. Но замалчивать это – вялое решение. Давайте уж как минимум, чтобы не терять почвы под ногами, перед началом и в конце каждой конференции, каждого дня, каждого часа, сообщать себе – я в тупике. И тогда может что и изменится… Мы – путешественники, дайверы, коммандос, все чудесно. Но давайте еще раз вернемся на триста лет назад. К Бодхи. К его книге. К дракончикам. Помните – о чем шла речь? О замене восприятий, верно. О путешествии, точно. Но о каком путешествии? О путешествии в озаренных восприятиях. А мы где путешествуем? Вот… мы путешествуем в разного рода удивительных мирах. Но миры ли это озаренных восприятий? Да, мы испытываем их, стремимся испытывать больше и чаще. Но являются ли именно они нашей целью, когда мы лезем в янтарные миры, в персиковые, в голубые? Я уж не говорю о вертикально-ориентированных мирах, я уж вообще молчу о том, куда снесло тех, кто сейчас числится пропавшим без вести? Это все что, миры ОзВ? Нет. И что нас туда влечет? Более яркие ОзВ? Новые ОзВ? Экстатические ОзВ? Нет! То есть конечно, для нас озаренные восприятия – и двигатель, и страховой полис, и пропуск и что угодно. Без них никакие путешествия невозможны, включая самые простые осознанные сновидения. Но – для нас ОзВ – средство, а не цель. И в этом – наш самый ужасный и глубокий тупик. Поэтому мы и плещемся по поверхности. Раньше люди пялились в стереовизор, пили пиво и играли в компьютерные игрушки. Работали еще. Насиловали своих детей. Убивали себя негативными эмоциями. Этого больше нет, человечество поднялось на ступеньку выше. И теперь мы получаем впечатления не от пива и газет, а от интеграции восприятий. Мы – путешествуем в мирах. Разница велика, но чувствуем ли мы полноту жизни? Испытываем ли мы переполняющий восторг, торжество, зов, устремленность, преданность? Когда в последний раз было открыто новое озаренное восприятие? Они что – кончились все? Да ничего подобного, просто кончились мы. Мы увязли в наших распрекрасных мирах. Кто-то говорит о содействии существам из других миров, кто-то – о чистом научном интересе, кто-то – о поиске дракончиков… при желании мы еще хоть сто важных причин найдем для того, чтобы продолжать свой бег на месте. И результаты поразительны, да, этого не отнять, не убавить. Но в итоге нам все равно предстоит оказаться у разбитого корыта, потому что даже самые возвышенные цели, самые прекрасные путешествия, самые эффективные меры по содействию практикующим в других мирах не заменяют главного. Вы помните, Бодхи писал про самадхи? Ну и кто из нас может поделиться своим опытом самадхи? Может где-то в «Ресурсах» есть хотя бы маленький раздел на эту тему? Вы мне покажите, может я не заметил? Может кто-то кропает понемногу, ставит опыты, испытывает поражения, получает хотя бы мизерные результаты? Нет. Ничего этого нет. Ни-че-го. Мы заранее смирились. Как-то так получилось, что мы все приучили себя к поражению, мы сказали себе – ну, самадхи – это для монстров, для Бодхи с дракончиками. Мы пока вот тут понемногу будем ОзВ культивировать, а заодно и по мирам путешествовать, Землю восстанавливать и так далее. В общем… что тут говорить… я вот все это говорю, а сам хочу присоединиться к колонизаторам, потому что так слабее страх поражения, так – гарантия интересной жизни. А если я сейчас сяду и упрусь в достижение самадхи? Вот у тебя, Нортон, вот ты у нас самый решительный, самый отважный, ну я во всяком случае так считаю, вот если ты сейчас представишь, что упрешься в достижение самадхи, у тебя какой интенсивности мысли-скептики возникают? Какой интенсивности возникает уверенность в поражении? Впрочем, слово «если» тут неуместно, не займусь я этим. И ты не займешься. Потому что кишка тонка. Потому что мы выбираем не самые радостные желания, нет. Выбираем мы самые радостные желания, которые остаются после того, как нас спрессовал страх поражения. А это – не одно и то же.