Текст книги "Фараон Хатшепсут (СИ)"

Автор книги: Безупречное алое цветение

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

– Ещё!

– Северус.

Он снова резко двинулся.

– Ещё!

– Северус. Северус. Северус!

Он подавил её всхлипы страстным поцелуем и задвигался намного грубее и резче. Именно из-за такого внезапного и жадного проникновения Гермиона возбуждалась еще сильнее. Хотелось ещё и ещё. Его рука крепко сжала её бедро, не позволяя ни отстраниться, ни опустить ножку. Он полностью владел ею, и такая власть с его стороны подводила ее к дикому экстазу.

– Не смей, – строго прохрипел он, когда её ручка опустилась к складочкам, помогая себе в удовлетворении. Северус не желал останавливать её сладкую пытку, и потому закинул её руки к себе за голову, а сам грубо шлепнул по ягодице. В воздухе пронесся всхлип. Боль во имя удовольствия. Как долго он желал познакомить её с этим удивительным чувством.

Её кожу зажгло, усиливая полыхавший пожар внутри. Гермионе на мгновенье стало больно, но тут же жарко и сладко. Всё тело молило о разрядке, обещая превратиться в расплавленную магму и свести её затуманенный разум с ума.

Не понимая, что делает, она стала просить сбросить её за грань наслаждения, унять пламя – почти молила. Но Северус проигнорировал столь наивную просьбу. Не так быстро. Он хотел дать ей куда большее удовольствие.

Мужчина слегка наклонил её, придавливая собой. Угол проникновения изменился, принося сладкое безумие. Гермиона тихо захныкала. Становилось невыносимо.

– Стони для меня. Громче, Гермиона, громче.

Он накрыл пальцами её лобок и стал поглаживать клитор. По комнате стали проноситься протяжные вскрики под стать его толчкам. Напряженное удовольствие нарастало. Гермиона перестала сдерживать себя. Мысли о том, что их могут услышать, затмились пламенем удовольствия. На секунду она замерла, громко вскрикнула и задрожала в диком экстазе. Северус продолжал. Он вбивался в неё, и Гермиона стала течь еще больше, еще обильнее, совсем не понимая, что происходит. В последний момент он прикусил ушко.

Горячее семя обожгло её изнутри. Он застыл и довольно обнял, не желая выходить из обмякшей и дрожащей Гермионы.

Удовлетворенная, она сонно заулыбалась. Чувства подсказывали ей, что теперь у них все точно будет хорошо. Что всё правильно. В тепле его рук её снова одолел сон.

***

Возможно, кому-то ночь и казалась правильной, но только не Хатшепсут. Она ходила задумчиво в своем тронном зале и испытывала угрызения совести. Всё-таки не стоило так холодно обходиться с Сенмутом. Ясно же, что он желает сделать как лучше. Пытается вылечить Неферуре.

Решив немедленно извиниться, она направилась к нему. Он сидел за своим рабочим столом и что-то пил. Его сосредоточенный взгляд не отрывался от чертежа. Порой он хмурился и сутулился, пытаясь разглядеть те или иные мелкие детали.

Не зная, как начать разговор, Хатшепсут просто вошла в зал, будто ни в чем не бывало.

По ее мнению, на всякую задачу нужно уметь находить решение. Не была бы Хатшепсут хорошей правительницей, не знай она эту истину.

– Как обстоят дела с Храмом?

Сенмут вздрогнул и отставил чашку, выпрямляясь.

– Почти восстановлен, – проговорил он, не поднимая глаз.

Хатшепсут деловито кивнула и сухо спросила:

– Внутри?

– Внутри трудятся писцы.

Фараон вновь кивнула и подумала, что их ссора далеко не самая обыденная. Вздохнув, она проговорила:

– А мои скульптуры?

– Все пять поставлены по залам.

– Пять?

– Пять.

Он не был настроен на деловую беседу ночью. Ее мужчина никогда не лебезил перед ней в моменты их ссор и, конечно, он понимал, зачем она пришла. Возможно, именно благодаря такой силе характера Хатшепсут уважала его и доверяла.

– Я тоже переживаю за нее, Сенмут, – мягко проговорила она, подходя к столу и рассматривая чертеж.

Либо его нисколько не тронула мягкость ее тона, либо его раздражала ее невозмутимость и безэмоциональность, за которой она скрывала себя.

– Что-то не видно, как ты переживаешь, – холодно возразил он, вздыхая, – я разочарован, Хат…

Правительница не показала ни единым взглядом, как больно укололи его слова. Вместо этого она ожесточилась.

– Сенмут, она моя дочь. Не нужно видеть то, как я волнуюсь за нее.

Он изогнул бровь.

– Правда? Полагаешь, если ты ее мать, то все проблемы решатся в один миг? Мало одного волнения, мало.

– Сенмут, для Неферуре опасно идти в жрицы. Она юна и слишком наивна. Не говори, что не знаешь об этом.

Сенмут покосился на нее и скривил губы, что означало одно: он настроен серьезно отдать дочь в жрицы. Уступать в этот раз он не намеревался. А Хатшепсут еще никогда не проигрывала и тоже никогда не уступала, когда была права.

– У нее идет кровь! Как ты не понимаешь? Кро-овь, – помахал он рукой перед ее носом, будто она не слышала его. Такие случаи стали учащаться. Я сам видел при обвале ее приступ, царица. Она слишком плоха!.. Наша девочка умирает! – отчаянно бросил он в лицо фараона.

– Мы найдем другой способ… Без магии.

Сенмут взревел:

– Признай уже, наконец, что в ней есть магия, и что она выросла! Возможно, – Сенмут приставил палец к ее губам, не позволяя перебивать себя, – я еще не закончил, правительница! Возможно, тебе этого никогда не понять, но она уже давно не маленькая. Да, спорить о ее наивности не приходится, но у нее хорошее образование. И если бы ты проводила с ней чуть больше времени, ты бы знала, как много она преуспела во многих дисциплинах! Ей быть богиней!.. Иначе она просто умрёт.

Побледневшая женщина опустила взгляд в чашку с молоком. Ее глаза покраснели.

– Никогда. Не смей. Попрекать меня, – процедила она. – Тебе не понять, как тяжело быть на моем месте! Какой груз мне приходится нести. Я сожалею, сожалею, что не могу проводить с ней больше времени, однако…

– Долг, – закончил он с презрением, – слишком много чести… Твой долг забрал у нас второго ребенка. Твой долг забрал мать у Неферуре, твой долг…

– Достаточно, Сенмут, – резко перебила она и с болью посмотрела в его глаза, взяла за руку. – Я ведь пришла мириться. Я была неправа… местами…

Поверил ли он ей? Сенмут хмурился, и в его глазах явно обитало недоверие.

– Прости, просто… – продолжала она, формулируя мысль.

– Просто?

– Все навалилось. Сейчас сложные времена и верить нельзя почти никому.

– Жрецам можно.

– Я им не верю, – покачала головой Хатшепсут. Сенмут сжал ее руку.

– Они смогут ее научить. Сделают богиней, равной тебе.*

– Нет. Я доверяю только Сэ-Осирису и Гермионе.

– Но ты знаешь, что они бездействуют!

Фараон вздохнула и нежно прикоснулась к лицу любовника.

– Но они наши друзья. Сенмут, Сэ-Осирис доверяет тебе. Поговори с ним… прошу…

Сенмут посмотрел внимательно в ее блестящие карие глаза и кивнул. Сейчас ей была необходима его поддержка, поэтому он медленно наклонился и поцеловал ее в губы.

***

Ничего не предвещало беды в раннее солнечное утро. Разве что снова Гермиона услышала голодный вой. И доносилось это со стороны реки. Как же ей было жаль животных, страдающих от голода. Но она ничего не могла с этим сделать, а потому сильнее прижалась к Северусу и боднула его носиком.

Лучи солнца медленно подошли к ее стороне постели и заиграли золотом в ее волосах. Северус довольно улыбнулся. Наконец-то, нормальное супружеское утро! Он сладко потянулся, притягивая жену еще ближе. Гермиона снова почувствовала его возбуждение, и невольно улыбнулась, поймав его взгляд.

Перед тем, как его глаза стали темнеть от желания, в них мелькнуло что-то едва уловимое, отчего по телу Гермионы прошелся озноб. И не важно: прочитала ли она его мысли или догадалась – последствия ужасали.

Северус пролежал в коме почти три дня. Все это время он ничего не ел и не пил. В глазах Гермионы застыл вполне ожидаемый страх.

– Все будет хорошо, – успокоил ее Северус, кладя руку на её живот.– Маловероятно, хоть и возможно…

Ей хватало и этой малости, чтобы побледнеть и резко встать с ложа.

Противозачаточное зелье нужно было принимать каждый день. При этом действие сохранялось лишь на сутки, что никак не вписывалось во временные рамки комы. После сегодняшней ночи она вполне могла забеременеть.

Чувствуя затылком его озабоченный взгляд, она спросила по-английски:

– Что мы будем делать тогда?

Северус задумался и увидел только один верный исход:

– Сматываться в темпе вальса.

Гермиона замотала головой. И снова завела песнь о том, что было, пока в нем гостил Сет. Но Северус помнил ее рассказ про предсказания и грозящую смерть.

– Вот поэтому мы и будем сматываться.

– Нет, Северус. Нет. Подумай сам, разве я могу ошибаться в нумерологии? В зельях – возможно, но в нумерологии – ни-ко-гда, – прошептала она в отчаянии.

– Мы не сможем спастись, если умрет Неферуре, я рассчитала! Вне сомнения, что наступит тот день, когда она просто или захлебнется, или потеряет столько крови, что перестанет дышать. Мы должны ей помочь.

Теперь настала очередь Северуса говорить «нет». Он поджал губы.

– Наша магия, Гермиона, здесь… барахлит. Нет ничего ужасного в том, что ты могла ошибиться, – как можно мягче пытался донести он, хотя тон его голоса оставался серьёзным и очень строгим. – Напомню, любовь моя, у нас существуют как минимум две причины, почему твоя магия не безупречна. Первая – мы в треклятом Древнем Египте, где магия сомнительна от слова «совсем». Вторая – брак со мной. Посмотри на своё магическое колечко и подумай: как много твоих сил перешло ко мне. Повторяю: ты ошиблась.

Не веря своим ушам, она обернулась и с возмущением сжала кулачки.

– Северус, я проводила расчеты не единожды! Пойми же, наконец, это не может быть волей случая. Если мы не поможем Неф, если мы не найдем те три линии и не обучим её, нас ждет смерть! И Сет…

– Что Сет? – резко перебил её Северус, меняясь во взгляде.

– Он сказал, что одна из линий – это он. Он должен помочь ей…– она беспомощно развела руками, а потом сжала переносицу. Конечно, Северус внимательно всматривался в ее лицо, делая свой расчет. Посчитав тишину добрым знаком и совершенно не замечая опасного предупреждения во взгляде, она продолжила:

– Северус, во всех… во всех предсказаниях… я беременела. Тебе не кажется это совпадением?

Он промолчал.

– Я помогу ей, Северус, – о её твердолобой решительности говорить не приходилось.

– Не смей. Я запрещаю, Гермиона. Это опасно не только для тебя, но и для всего будущего.

– Но, Северус! Я покажу тебе на рунах!

– Раньше я не замечал у тебя проблемы со слухом, дорогая. Я сказал «Нет».

Она могла бы наговорить еще много чего, чтобы отстоять свою позицию. Впервые Гермиона спорила с ним и впервые совсем не боялась. Было раннее утро, ничего не предвещало беды, пока к ним не влетела служанка с испуганными глазами.

– Сэ-Осирис!

Снейп с раздражением резко перевел взгляд на совсем бледную девушку.

– Я видела змей! Они в тронном зале, а две из них ползли в покои фараона! И…

Для Северуса это стало потрясением, для Гермионы – знаком. И тем не менее он вскочил.

– Достаточно, – прервал он бессмысленное, на его взгляд, щебетание девушки и повернулся к Гермионе, хватая ее плечи. – Обещай мне не ходить туда. Обещаешь?

Гермиона покорно кивнула, хоть тревоги в ней росли с новыми силами.

Комментарий к Смерть подступает

* – Теогамия (от греч. θεός – бог, γάμος – брак) – богосупружество, брачные узы, божественное сочетание с Божеством. В “теогамии” египетскому народу заявляется, что настоящим отцом Хатшепсут был не Тутмос I, а сам бог Амон, который вследствие своего мудрого решения и предвидения на одну ночь посетил царскую жену Яхмес. Поэтому Хатшепсут была объявлена первенницей Амона, его проявлением и вечным правителем Египта от его имени, а ее образ стал почитаться, как священный. К такому хитрому ходу порой прибегали фараоны, чтобы узаконить свою власть или повысить своё влияние.

О даа, ребятки! Хлоп-хлоп, мы это сделали!

Я написала. Мои дорогие беточки отшлифовали. Вы дождались!)

Люблю вас!

Вопрос: всё ли понятно вам, дорогие мои?)

========== Пентаграмма ==========

Время тянулось, как давно жеваная жвачка. Странно, что девушке вдруг пришло в голову это сравнение: она так свыклась со своим положением, с ежедневной рутиной, что перестала мысленно называть Египет «Древним». Её собственный мир, её прошлое выцветали в памяти, словно маггловская фотография. Да и зачем помнить, если им, скорее всего, туда никогда не вернуться?

Нет, Гермиона Грейнджер не сдалась! Никогда! Но часы одиночества она провела в размышлениях о сложившейся ситуации. А она была никудышной.

Во-первых, «подселенцем» Северуса оказался не славный Осирис, а Сет, о котором ни в одной легенде, ни в одном предании не сказано ни одного доброго слова. Во-вторых, она могла быть (не приведи Мерлин!) беременной, носить в себе частицу этого бога. Что могло получиться от такого союза, Гермиона не страшилась представить. Но не хотела. Да, не хотела думать о том, что её ребёнок мог быть заражён безумием, алчностью, гордыней Сета, и, в добавок, быть очень сильным волшебником. В-третьих, теперь она, как бы ни хотела, но не сможет полностью доверять своему мужу, доверять Северусу. Ведь неизвестно, когда это Северус, а когда – Сет. Если сейчас воплощаются её худшие страхи, то в какое будущее они вернутся? И стоит ли туда возвращаться? Правильно ли?

Конечно, неправильно.

Следует оставаться на месте, чтобы исправить причинённый ущерб, максимально смягчить их вмешательство в линию времени.

Необходимо повторить расчёт, но уже с помощью арифмантики, включив в уравнение все известные факторы. И Северуса… И Сета.

Но три линии… Три линии ей не давали покоя.

Девушка вздохнула. Подозвав служанку, узнала, что опасность миновала и помчалась прямиком к старушке Яхмес.

– Вы не договорили! – воскликнула Гермиона, влетая в покои матери фараона. Уж кого-кого, а Яхмес меньше всего волновало соблюдение царского этикета. Старуха фыркнула и махнула, мол, проходи. Из чаши, что она держала в руке, выплеснулась изрядная порция жидкости, окатив угольки, разложенные тут же на полу. Кислый запах пива ударил в нос. Женщина скривилась. Правда, не ясно, о чём она сожалела больше: об утраченном пиве или об угольках.

Яхмес снова сделала один большой глоток и задумчиво прищурилась.

– Я слышала, там змеи…

На ее губах играла легкая улыбка. Всё внимание старой ведьмы было приковано к черным жженым углям, что были разложены от самого большого до самого маленького кусочка. Гермиона проследила за её взглядом и поражённо охнула: будь угли в фаворите у коллекционеров, всякий завидовал бы Яхмес. Затем молодая женщина снова поглядела на Яхмес, не скрывая удивления. Похоже, для кого-то ядовитые змеи были пустым звуком.

– Так были змеи или нет? – переспросила Яхмес после паузы и недовольно заглянула в пустой стакан. Её захмелевший взгляд тем не менее оставался твердым, и, когда Гермиона, кусая губы, кивнула, старушка поняла, что ей ничего больше не остается, как воспользоваться ситуацией. А она это делать любила.

– Можешь попросить свою, как её там? Фину… Вот её принести нам долгого брожения? А я взамен расскажу о том, как мои молодые амбиции не оправдались.

Разумеется, Яхмес рассчитывала, что нынешнее положение дел куда лучше событий её молодости. И точно также она оставалась с непоколебимой верой в то, что всё же придется признаться в своих ошибках. На кону стояло слишком многое.

– Погодите, – Гермиона свела брови, вдумываясь, – Яхмес, вам что, не приносят напитков?

Посмотрев, как старуха потуже затягивает пояс и нисколько не меняется в лице, девушка осознала, что на непьющую мадам эта женщина явно не тянет.

– У тебя хорошая мама? – без обиняков последовал вопрос. Смену темы Гермиона не понимала, но ответила утвердительно. Любопытно же узнать суть.

– Ты бы разрешала пить ей тяжелых дрожжей пиво?

Гермиона промолчала.

– Тебя хорошо воспитали, едва ли ты разрешила. В этом весь парадокс родительства, – покачала Яхмес головой и вздохнула, – ты – за детей, а потом они – за тебя.

Уже через четверть часа рядом с софой старухи стоял массивный охлажденный кувшин.

– А теперь расскажите, прошу.

Яхмес хитро улыбнулась, будто радовалась этой маленькой сделке, в которой она победила.

– В какой-то степени Сету я даже благодарна, – она положила руки на живот и сцепила их в замок. Так начался их долгожданный разговор.

– Не хочу, чтобы Неферуре знала. Да-да, – закивала Яхмес, когда увидела нетерпеливый блеск в глазах собеседницы, – суть в том, что она родилась обычной. Без дара… без, как вы говорите, волшебства. Но давай начнем по порядку. Я не стану врать тебе для чистоты чести или того, чтобы ты хорошо обо мне подумала. Мне вообще на это плевать.

Женщина красноречиво посмотрела на Гермиону, вызывая в ней противоречивые чувства.

– Поэтому будь готова, что в ближайшее время ты придешь к выводу, что мне абсолютно безразличны все, кроме моей крови. Так вот, эта позиция – единственное, что не изменилось во мне с молодости.

Дело в том, что жречество раньше было совсем иным, нежели сейчас. Когда-то существовали даже школы магии. В них учили астрономии, прорицанию, линейному расчету, знахарству и некоторым несложным чарам, – выдохнула Яхмес и крутанула уголек. В тишине раздался скрежет по кафелю.

– Но сейчас школ нет, – помогла Гермиона, которой становилось ясно: как бы ни пыталась изображать беспечность старушка, разговор давался ей с трудом.

– Нет, – согласилась печальная Яхмес, – потому что почти все фараоны были обычными людьми. И пускай их обожествляли* при рождении, вершить чудеса они не были способны. А жрецы – могли. Естественно, сначала все жили в мире. Но ты умная женщина, Гермиона, тебе же ясно, что всё это было временно. Не все жрецы обладали добротой, как и не всем правителям была присуща справедливость.

Гермиона впитывала в себя каждое слово, стараясь не пропустить ни одного элемента этой сложной мозаики. Выводов и логических умозаключений она старалась не делать, однако о мотивах догадаться было несложно. Извечная проблема власти и церкви проглядывалась четко.

Старческий голос продолжил:

– Со временем жрецы стали злоупотреблять магией, представлять угрозу народу, некоторые из них, наоборот, помогали. Из-за этого авторитет фараонов медленно падал. А какому правителю понравится такой расклад? О, святой Амон, видел бы ты это… Поголовно всех, хоть как-то связанных с магией, придали гонению…

Яхмес вновь задумчиво уставилась в пустоту и помедлила.

– Не знаю, в кого пошла я, но с детства, когда я злилась или радовалась, рядом всегда что-то взрывалось. И это нисколько не тревожило моих счастливых родителей, как и меня (они растили меня в неведении). Если бы не моя воспитательница, едва бы я заметила свой дар. К счастью, она оказалась такой же. Жрицей. Или волшебницей, да? Мы стали проводить занятия, а я жадно училась и медленно ненавидела родителей, скрывающих от меня правду.

Однажды на прогулке моя служанка завела меня в пещеру рядом с Нилом – уже, увы, затопленную. В ней скрывались жрецы и потомки жрецов. В глубочайшей тайне они продолжали жить, упражняться в магии, учить детей и помогать по мере сил. И мы бы, я уверена, поладили. Но уже через неделю в ночь разлилась река и затопила пещеры. Что стало с людьми, я не знаю. Могу только предположить, что никто не выжил. Иначе та же служанка отвела бы меня в новое тайное место. Зато кое-что из их записей прибило к берегу, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы собрать их и запомнить каждый иероглиф. Но, вижу, ты заскучала… Терпение, Гермиона.

Заскучала ли она? Ни в коем случае! Гермиона разве что в рот не смотрела рассказчице. Но Яхмес выставила руку вперед, не позволяя протестовать. Всё-таки это была не суть, но истоки. Старая ведьма вновь подняла бокал пенного и весело хмыкнула, как бы обещая, что самое вкусное пойдет на десерт.

– В образе глупой женщины я нашла укрытие и таким способом сохранила своё положение. Когда ты не показываешь свой ум, никто не воспринимает тебя всерьез. Более того, ты становишься слабой и достаточно очаровательной для мужчин. Тутмос I влюбился в меня, и я стала его женой, – женщина поиграла бровями, веселя собеседницу, – он был хорош… Во всём хорош… И я родила ему четверых. К несчастью, до совершеннолетия дожила только старшая Хатшепсут. После смерти детей я не дарила ему наследников, и за меня сделала это одна из его наложниц.

Повисла короткая пауза. Яхмес сжала кулаки.

– Как бы моя девочка ни старалась упражняться в образовании, угождать своему отцу, мужчиной ей было не стать. И фараоном назначили этого выродка, – выплюнула Яхмес с презрением, – Тутмоса II, жестокого и беспощадного зверя, да съедят его потроха шакалы!

С изумлением Гермиона подняла глаза на старушку, заслышав, как голос той охрип от невидимой боли и почти осязаемой свирепости. На её старческое лицо нашла мрачная тень.

– Он её бил, – судорожно вздохнула она, – а потом насиловал и снова бил. Она была умной, но слишком юной и потерянной, чтобы дать ему отпор. Да и брак предоставил ему все права. Ведь фараон… Вскоре ему она надоела. Он переключился на наложниц и почти перестал обращать внимание на Хат. А она нашла утешение у обычного простолюдина-писца. Я даже линии чертить не стала: знала, что она будет носить ребенка, – старуха развела рукой и устало потерла висок, словно воспоминания высасывали все её силы.

Гермиона хотела было встать, чтобы взять паузу, передохнуть. Ведь ей тоже хорошо известны те гадкие чувства от плохих, мерзких эпизодов прошлого, которые кинжалом вонзались в память. Поэтому она очень хорошо понимала Яхмес и её пристрастие к алкоголю. Не будь в Гермионе сильных моральных ориентиров, она непременно сдалась бы бутылке после войны.

Но лишь одна фраза, сильная и интригующая, заставила девушку вернуться в разговор и почти с мольбой уставиться на собеседницу.

– А вот теперь, Гермиона, мы подходим к самой сути…

Встав и проверив чары, скрывающие их разговор, собиравшаяся с мыслями Яхмес вернулась на софу. Отчего-то по спине прошелся холодок, и в сознание Гермионы закралась очень сомнительная, и тем не менее ясная мысль. Сейчас откроют одну большую тайну, тайну убийства. Ведь разговор шел именно к этому. Зря египтяне недооценивают Яхмес. Очень зря.

– Как я уже говорила, фараоны совсем не одобряли жрецов. Они боялись лишиться власти. Тутмос II же поощрял. Зачем бояться армию, во главе которой стоишь ты? Он стал возвращать изгнанников, но они не были похожи на добрых людей, которые жили в той самой затопленной пещере. То были злые жрецы. Они поклонялись тьме и Сету, – она насмешливо усмехнулась, скривив морщинистый рот. – Сенмут, наивный дурак, всё пытался задобрить его, стремился построить ему упокойный храм. Глупо, верно? Сет – бог войны, его совсем не интересует дипломатия и мир.

Тутмос поддерживал эти объединения, упражнялся в магии. И я знала об этом, но, как я уже говорила, меня это не интересовало. Он срывал свою злость там, в школах, оставшееся приносил наложницам, а мою девочку не трогал. Этого хватало. Но потом Сенмут сделал ей ребенка, и всё стало рушиться.

Яхмес с силой хлопнула себя по коленке.

– То есть он совсем «не трогал» Хатшепсут?

– А как он еще узнал бы, что Неф не от него?

Старушка вновь ушла в себя, и Гермиона даже испугалась, не передумает ли та продолжать исповедь. Всё-таки тема-то щепетильная.

– И вот тогда я вспомнила про те самые свитки, которые заучивала, – она зачем-то слезла и взяла уголек. – Я еще никогда так не надеялась, Гермиона, как тогда. Помощи-то просить было не у кого.

Старушка спокойно начертила круг и невесело усмехнулась.

– А из выученного я многое и забыла. Не применяла эти знания никогда. Зато одно заклинание мне хорошенько запомнилось. И этот свиток был с рисунком. Хотя некоторые иероглифы стёрлись из памяти и пришлось пробовать несколько раз, у меня всё равно получилось. Главное – помнить вот этот рисунок.

Гермиона посмотрела на пол и поняла, что уже нет смысла чему-либо удивляться. Яхмес била всех в игре под названием «Шокируй». Девушке оставалось лишь сжать пальцами переносицу и мысленно пожалеть старушку и всех её врагов.

А что еще можно испытывать к человеку, который так старательно вырисовывал пентаграмму дьявола?

– Зачем вы ее рисуете?

По спине то и дело ходили мурашки.

Яхмес пожала плечами.

– Я не сильна в математике, чтобы объяснить эти замудренные треугольники, – виновато улыбнулась она, но тут же посерьезнела, – но это всё шутки. Главное – ты поняла меня.

– Что было дальше?

– Я увидела нового бога… А потом, клянусь Амоном, не помню. Я чувствовала боль, но вслед за этим в меня пришло столько силы…

– Постойте, расскажите про сам ритуал.

Взгляд Яхмес потяжелел.

– Это не важно. С новой силой я заполучила и знания. Наверное, я смогла бы преодолеть многое. Даже страшно подумать, что можно было тогда натворить. Но я нуждалась лишь в защите, и такой способ нашелся.

– Убийство?

– Терпение. В моих помыслах не было убийства! – вспылила она, но тут же взяла себя в руки и продолжила: – Да и глупо все это. Тутмоса окружали сильные приверженцы, а с приходом Хатшепсут они лишились бы власти. Видно, ты одарена высшими силами, раз не мыслишь так жестоко. При таком убийстве нужна страховка. Да и вряд ли я смогла бы пойти на такое. Но в одну ночь дочь пришла ко мне избитой, прижимая малютку к груди. И тогда я предложила ей этот способ. Мы сговорились, и другим ритуалом я отняла магию у спящего Тутмоса и переместила её в Неф, потому что этот черный сгусток мог убить кого-то неподготовленного.

– Вы что-то сделали с Неф?

Женщина не ответила, но кивнула, а затем продолжила:

– Тутмос так и не проснулся. Как я понимаю, он обладал даром с рождения, и его организм не смог жить без него. Впрочем, в людском обустройстве я тоже не особо сильна. Что же касается Хатшепсут, то убийство её потрясло. Мы ведь не желали его смерти. Она все равно любила его как брата, и, наверно, совесть до сих пор не дает ей покоя.

Гермиона сидела молча. Всё вставало на свои места. И необъяснимый магический потенциал Неферуре, и странность местных магических законов, и скорбь Яхмес, и обвинения Инени в убийстве мужа. Неферуре наградили такой защитой, какой мог позавидовать сам Гарри. Нет, естественно, до силы материнской любви здесь далеко. Защита заключалась в магии, которая текла в её жилах. Все темные маги, поклоняющиеся Сету, нуждались в этой силе. Непонятно, для чего, но берегли они дитя с самых пеленок. И, конечно, равно также оберегали и её мать, полагающие, что убийца как раз она.

Способ был сверх гениальный и столь же ужасающий. Но страшила куда более мысль о том, что эти самые «защитники» рано или поздно потребуют своё. Ведь не просто так они «хранят» своё добро в «царском сейфе». Скорее всего, они берегут его для своего божества.

– Но я очень слаба, чтобы утихомирить силу, живущую в Неферуре. Теперь ты понимаешь, как нужна ты ей?

Гермиона смиренно кивнула, а затем не своим хриплым голосом проговорила:

– А что, если я предложу вам другую идею?

***

Несколькими часами ранее, когда ссора между Гермионой и Северусом еще не началась, а в округе стояли темные сумерки, Тутмос прогуливался по рынку. Лавочки только открывались, скот выводили в загон для просмотра, а сонные торгаши выставляли товар на прилавок. С тайной радостью юноша наблюдал за кипящей жизнью. Серая ряса удобно скрывала его внешность да и согревала к тому же. Едва ли сейчас какой-нибудь соня смог бы узнать его. Да и как такое возможно: чтобы будущий фараон гулял в городе, где властвовала грязь, челядь и разные мерзкие болезни?

Тутмос фыркнул.

По совету мачехи Хатшепсут он устраивал себе такие прогулки не первый год. Почти до детского восторга его изумлял египетский народ. Он гордился ими, а порой сострадал и всячески пытался помочь, рассказывая правительнице о том или другом горе. Однако сейчас был иной случай.

После разговора с Хатшепсут парень выкупил хороших лошадей, и, похоже, от удачной сделки торговец обезумел. Чудак, каких немало на местном рынке! Для него день начинался с денег, и довольный мужчина всячески пытался удержаться на гребне волны под названием «удача». Он водил монетами по брюху старых коров, чесал ими уши мулам и путал золотые в гриве лошадей – в общем совершал все купеческие ритуалы для привлечения мистической прибыли.

Тутмос бы поторопил. Он как обычно в сердцах извинился бы за просьбу и поскорее бы умчал в безопасное место, оставив за спиной лишь свист ветра. Но его скромность не позволяла нарушить столь важный ритуал. Уважение превыше всего.

Решив, что стоит расщедриться и подарить несколько минут счастья горожанину, будущий фараон стал бродить взглядом по домам. В них уже кипели жизни его подданных, слышались голоса, детский плач и смех. Он наслаждался этим, пока не увидел знакомую фигуру. Узкие плечи, высокий рост и неповторимые в своем роде исполосованные щеки виднелись издалека.

Что здесь делал Сенмут в такую рань – оставалось загадкой. Тутмос не подозревал, что воспитатель Неферуре тоже является любителем утренних прогулок. Такое развитие событий в корне не устраивало парня. Его покупки, его пребывание здесь, на местном рынке, вдали от Дворца, должно быть тайной…

Со скоростью ястреба Тутмос скрылся за телегой. Место было настолько удачным, что и торгаш не нашел бы. Вдохнув запах свежего сена и ветхого дерева, он принялся выжидать.

Уж слишком важен был их с Хатшепсут план, и что-то подсказывало будущему фараону, что над ними нависла угроза. А вернее над ним и Неферуре. Впервые за долгие годы войны, страшных битв и запаха преследующей смерти его сердце забилось быстрее, чем когда-либо.

Но убежать теперь он не мог.

Тем временем недовольство Сенмута переливалось за чашу терпения, несмотря на то, что внешне он был крайне спокоен и уверен в себе. Его коронная улыбка пряталась за маской холодности.

– Вы опоздали, – презрительно проговорил он и резко обернулся.

– Не думаю, что в таких делах можно спешить, уважаемый Сенмут, – тихо и не менее уверенно проговорил подошедший собеседник. Глаза архитектора гневно сверкнули.

Тутмос навострил уши и прищурился, разглядывая второго мужчину. Тот возник будто из ниоткуда – настолько тихо подошёл – и его широкая спина загородила Сенмута. Впрочем, и это была с детства знакомая фигура.

– Нам всего лишь обговорить детали, да и все. Моё время очень ценно, господин чиновник.

– Спешка вас погубит, Сенмут. Вы же великий архитектор! – выплюнул Инени, кривясь в презрении. – Или вы и с чертежами работаете также быстро и аляписто? Если мы хотим сделку, нам следует, – мужчина безбрежно махнул рукой, – подружиться. Откроете свои карты?

Инени резко развернулся и мазнул пристальным взглядом по пустынной улице. Тутмос похолодел, когда понял, что его дорогой наставник смотрит прямо на телегу с сеном.