Текст книги "Беглый в Варшаве 2 (СИ)"
Автор книги: АЗК
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
Глава 3
Пока Инна скидывала туфли и деловито командовала электрическим чайником, а затем скрылась за дверью ванной, внутренний взгляд машинально вернулся к нейроинтерфейсу. Плавно всплывшее уведомление в правом углу поля зрения означало, что «Друг» закончил обработку данных о варшавском телецентре.
Визуальный пакет открылся на полном 3D макете здания с подробной разметкой по этажам. Каждый узел, каждая линия, каждая телекамера – всё было прорисовано с компьютерной скрупулёзностью. Центр вещания оказался куда сложнее, чем можно было подумать вначале. Несколько монтажных, отдельный пульт выпускающего редактора, технический архив с уникальными ключами доступа, две параллельные линии связи – одна официальная, вторая слабо замаскированная как резервная, но ведущая совсем не туда, куда должна.
Люди, отмеченные метками, распределились по уровням: режиссёры, монтажеры, охрана, инженерная группа, редакторы. Данные по каждому – краткая биография, степень вовлеченности, связи, вероятность подверженности влиянию. Несколько фамилий были знакомы по другим эпизодам – одна из них даже всплывала в связи с финансированием мероприятий «Солидарности».
В финале отчёта раздался спокойный голос «Друга»:
«Структура телецентра полностью смоделирована. Каналы внешней и внутренней передачи установлены. Доступ возможен через четыре независимых точки. Ключевые фигуры отмечены. Какие указания по дальнейшему плану действий?»
«Друг» делаем следующим образом…
Только я закончил озвучивать план нашей акции, как Инна хлопнула дверью ванной. Запах ванили и мятного геля проник в комнату.
* * *
Следующим днем, пятничный вечер будто застыл в напряжении. Воздух стал вязким, как кисель, улицы опустели, лишь трамваи продолжали своё движение, гремя на поворотах, как будто в тревоге.
За два часа до этого в так называемый «прайм-тайм», десятки тысяч телезрителей проживающих в варшавском воеводстве не отрывались от просмотра документального фильма по каналу TP1 (Telewizja Polska 1). В нем подробно с доказательствами были представлены вопиющие факты педофилии среди католического духовенства.
Около двадцати одного часа от системы наблюдения начали поступать первые сигналы. Сеть дронов, в том числе несколько зондов, плотно накрывшие территорию Варшавы и Варшавского воеводства, сообщали о начале массового передвижения людей.
Сначала это выглядело как обычные вечерние прогулки. Но слишком уж слаженные колонны, слишком однонаправленные потоки. Направление совпадало – в сторону католических приходов. Очень многих. Почти одновременно. Некоторые из них фигурировали в материалах расследования, переданных ранее Лаптеву. Другие – только вчера были отмечены «Другом» как однозначно связанные с сетью священников, промышляющих тем, о чём теперь не молчат.
Телевизоры включались в домах не сами по себе. Люди стучали в двери соседям, телефонная сеть разом оказалась перегруженной. На одном из каналов, под логотипом государственного телевидения, ровным голосом диктора звучало:
– Согласно журналистскому расследованию, в Варшавском воеводстве раскрыта организованная сеть священников-педофилов. Более тридцати представителей духовенства причастны к преступлениям против несовершеннолетних. Документально подтверждено – епархия скрывала эти факты на протяжении многих лет.
А потом что-то щёлкнуло в головах людей. То ли боль, то ли стыд, то ли ярость. Началось с тихих выкриков у костёла Святого Иосифа. Затем бросили первый камень. Через пять минут взлетели бутылки с горючей смесью.
«Западный фасад прихода на улице Гжибовской охвачен огнём», – ровно сообщил «Друг».
Окно нейроинтерфейса открыло сразу шесть локаций. В каждой из них – толпы, крики, огонь, разбитые стёкла, бегущие священники, сбитые двери, выброшенные на мостовую облачения, за которыми тянутся следы крови и сломанных судеб. Кто-то лупил доской по церковной скамье. Кто-то волок за волосы священника, пытавшегося выбраться через служебный вход.
У костёла Святого Станислава раздался выстрел, потом второй. Какой-то поляк в пальто кричал:
– Мой сын повесился из-за тебя, подонок! Где ты был, епископ⁈ Где был, когда он умолял спасти его⁈
«Передача на канале телевидения синхронизирована, – доложил „Друг“. – Наше расследование дублировано на частотах радио. Народная реакция превышает прогноз на сорок три процента. Начинается неконтролируемая эскалация.»
Инна вышла из спальни босиком, накинув халат, держа в руках чашку чая.
– Что происходит? – спросила она тихо. – Только что слышала выстрел, как будто в прямом эфире.
Губы сами выдохнули:
– Это только начало.
* * *
Сумерки продолжали медленно опускаться на центр Варшавы, как пыльное покрывало на мебель в покинутом доме. Над костёлом Святого Станислава поднимались серые клубы испарения – тепло от нагретых стен ударялось в промозглый январский воздух.
Сначала у входа собралась пара человек. Мужчина в ватнике, женщина в косынке. Потом ещё трое. Потом десяток. Никто не расходился. Люди молчали.
– Я его сюда приводила! – вдруг выкрикнула пожилая женщина с дрожью в голосе. – Я верила им! Верила!
– Хватит покрывать извращенцев! – поддержал кто-то из глубины толпы. – Это не храм, это логово антихриста!
Раздался звон стекла. Молодой парень с рваным шарфом метнул бутылку в верхнее витражное окно. Цветное стекло не выдержало и разлетелось брызгами – багрово-синими, зелёными, словно рассыпались грехи на тротуар. Толпа замерла на долю секунды, потом вспыхнула, как сухой хворост.
– Они нас годами учили молчать, – выкрикнул кто-то. – Пора говорить!
Костёл был обнесён решёткой, но она лишь подчёркивала театральность происходящего. За ней, у главного входа, застыл молодой полицейский в форменном пальто. Рядом стояли ещё двое. Все трое молчали, не двигаясь.
– Приказ – наблюдать. Не вмешиваться. Только если будет угрозa жизни, – передал дежурный офицер по радиосвязи, и это услышал каждый из них.
Толпа рванула вперёд.
Кто-то повалил ограду, кто-то схватил урну и швырнул её в двери костёла. Глухой удар, звон, хруст дерева. Женщина в светлом пальто подошла и со всей силы ударила зонтом по бронзовому распятию над входом.
– Моему сыну было восемь! – закричала она, а голос её сорвался и перешёл в вой.
Полицейский шагнул было вперёд, но напарник остановил его рукой.
– Ещё рано, – прошептал тот. – Смотри, но не вмешивайся.
Над толпой развевались обрывки плакатов. Один из них гласил: «To nie wiara, to hańba!» (Это не вера, это позор!)
С ближайшей улицы послышались сигналы автомобилей. Кто-то затянул старую, забытую песню, превращая её в траурный марш. Люди всё прибывали. Уже собралось несколько сотен.
У витража появился мужчина в костюме, седой, с лицом чиновника. Он попытался что-то сказать, но его слова утонули в шуме, а потом его лицо залепили яйцом.
В этот момент толпа взорвалась окончательно.
«Погром начался, – ровно отметил „Друг“ в интерфейсе. – Фаза первая. Народная реакция – стихийная. Агрессия направлена на объекты культа. Полиция пока не активна.»
Под ногами затрещала плитка. Люди скандировали: «Sprawiedliwości! Sprawiedliwości!» (Справедливости! Справедливости!)
Пламя вспыхнуло у бокового входа. Кто-то поджёг кучу газет, брошенных к двери. Звон. Крик. Кто-то упал, кого-то подняли. Один из полицейских спрятал лицо под шапку, глядя в сторону. Второй вытащил рацию, но ничего не говорил. Только слушал. Началось.
* * *
Окно приходского дома первыми не выдержало натиска людей. С глухим хрустом рама ушла внутрь, осыпав комнату стеклянным дождём. За ней в помещение хлынула толпа. Кто-то схватил стул, кто-то вырвал занавеску с гвоздями, кто-то просто толкал других, не разбирая, что под ногами.
Первой полетела в окно тяжёлая связка исповедных записок. Листы разлетелись по ветру, закручиваясь в воздухе, как белые мухи. За ними вылетела толстая книга – «Parafia 1971–1980». Кто-то уже дербанил её на отдельные страницы, швыряя клочья в лица тем, кто ещё стоял снаружи.
– Смотрите, вот! – выкрикнул высокий парень с синяком под глазом. – Они всех записывали! Фамилии, имена, грехи! Всё!
Люди рванули к шкафу, вырывая из него регистраторы, хрупкие тетради, исписанные вручную. Один из подростков выдернул альбом с толстой кожаной обложкой. Раскрыл его прямо на полу.
– Что это за фотки? – голос прозвучал удивлённо, потом хрипло: – Это… дети.
Толпа сгрудилась вокруг. Кто-то зажёг фонарик. На страницах – улыбающиеся мальчики, нарядные девочки, все младше десяти. А рядом взрослые в чёрном. Те самые, кого видели на литургиях. Кто-то держал кадило, кто-то читал проповеди. Тот, что вёл крестный ход, и преподавал катехизис.
– Вот он! Этот ублюдок крестил мою дочь! – заорал мужчина с покрасневшим лицом, ударив пальцем по снимку. – Этот! С золотым крестом на груди! Помнишь, Марыся⁈
Женщина рядом всхлипнула и отвернулась.
Вдруг кто-то опрокинул лампу. Масляное пятно растеклось по полу. Искра – и полыхнуло. В огне затрепетала занавеска. Один из регистраторов вспыхнул мгновенно, как сухая кора. Люди отшатнулись, но никто не стал тушить. Напротив – кто-то подложил ещё бумаги, другие оттащили в огонь скамью, кто-то сдёрнул скатерть с алтарного столика и бросил следом.
– Пусть сгорит всё, – бросил низкий голос от входа. – Чтобы и памяти не осталось от этой нечисти.
Чёрный дым потянулся в потолок, запахло гарью и воском. За стенами снова загомонила толпа, кто-то стучал по дверям, кто-то закричал «Gasimy to!» (Тушим это!), но никто не вошёл.
Пламя лизало иконы. Дерево трещало, словно вопило. Священные книги одна за другой исчезали в оранжевом пекле, как сожжённая правда.
В небе завыли сирены, но было уже поздно.
«Подтверждаю, – донёсся сигнал от „Мухи“ в интерфейсе. – Пожар начался в южной комнате приходского дома. Вероятность внешнего поджога – ноль. Всё спровоцировано внутренними действиями. Толпа находится в состоянии аффективного всплеска.»
На улице продолжали собираться люди. Кто-то плакал. Кто-то снимал происходящее на «Яшики» и «Зениты». Кто-то просто смотрел, как пылает дом, где еще недавно хранили чужие грехи.
Глава 4
Хруст снега под подошвами без следа растворялся в общем гуле. Перед костёлом Святого Креста уже горели свечи, люди несли самодельные плакаты, но атмосфера больше не напоминала митинг, это была улица суда. Без адвокатов и без срока давности.
Кто-то заметил фигуру в сутане, крадущуюся к боковому входу. Пожилой мужчина, сгорбленный, с натянутым капюшоном. Несколько подростков переглянулись, потом бросились следом. Через пару секунд – крик.
– Он был там! Он был на фото!
Указующий палец дрожал. Толпа замерла, затем начала двигаться. Медленно. Уверенно.
Священник понял – не сбежать. Попытался ускорить шаг, но ноги не слушались. Скользкий снег, неудачный поворот, и тело рухнуло на ступени. Посох отлетел в сторону.
– Стоять! – выкрикнула женщина в пальто, с разметавшимися волосами. – Вы знали! Вы все знали! И молчали!
Кто-то подошёл ближе. Не ударил. Но плюнул. В лицо. Смачно, с отвращением. За ним – ещё один. И ещё.
– Где ваш Бог теперь? – спросил мужчина с перебитым носом. – Он молчит? Как вы?
Священник закрыл голову руками. Не молился. Не оправдывался. Только сжался в комок, будто пытался стать меньше и незаметней.
– Вот так же они сжимались, когда вы… – женщина осеклась, не договорив. В голосе прорезалась боль.
Полиция не вмешивалась. Стояла у ворот, пряча глаза.
Один из подростков кинул в ксёндза пачку фотографий. Те рассыпались по ступеням, словно обвинения на суде.
– Это не вы? Или всё же вы?
Тишина повисла над площадью, тягучая, как гарь от сгоревшего дома. Из динамика где-то неподалёку продолжал звучать репортаж: «По данным прокуратуры, уже возбуждено более двадцати дел…»
В ответ – лишь плевки. Не удары. Не кровь. Только презрение.
А сверху, с крыши соседнего здания, объектив «Мухи» фиксировал каждую эмоцию. Каждый взгляд, каждый дрожащий подбородок.
* * *
Рассвет не принёс Варшаве покоя. Небо было серым, будто и оно не решилось занять чью-то сторону. Слабый ветер гнал по мостовой пепел. Запах горелого дерева и воска стелился по улицам, словно след от отступающей веры.
Более десяти приходов – в огне. Где-то горели крыши, где-то дымились уже руины. В одном месте пылал только вход, в другом – всё здание. В костёле Святого Войцеха кто-то выбил витражи, оставив только пустые рамы, через которые теперь внутрь смотрело серое утро.
«Друг» прислал рапорт о том, что полиция наконец вмешалась. Это происходило без сирен и без показного насилия, только оцепление с щитами.
Священников вытаскивали без наручников через задние двери, садили в фургоны и увозили. Люди не кричали, только смотрели с надеждой на правосудие. У всех без исключения была в глазах жажда правды. Именно правды, а не мести или крови.
На площади перед архиепископством было тихо. Лишь снег хрустел под ногами и тишина звенела в ушах.
Разбитая статуя лежала у подножия лестницы. Каменный Иоанн Павел II смотрел в небо мраморными глазами, из которых скололись ресницы. Левая рука, оторванная от тела, валялась рядом, будто больше не благословляла, а хотела просить прощения.
На постаменте, неровно, красной краской было выведено: «Bóg widzi. I milczy»(Бог видит. И молчит.).
Рядом кто-то поставил зажжённую свечу, без крестного знамения и без слов. И это было самое страшное для Ватикана, их власть над людьми уходила из рук, как песок сквозь пальцы.
Один из офицеров милиции, наблюдая за этим, поправив воротник, прошептал:
– Это конец.
Коллега рядом лишь покачал головой:
– Нет. Это начало. Получается, все что нам говорили комиссары правда… Матка боска…
«Муха» зависла под кованым карнизом, снимая площадь сверху. «Друг» в режиме реального времени вёл анализ эмоциональных паттернов. Уровень страха у толпы сейчас очень близок к нулю. Уровень ярости начал спадать, как говорят – люди перегорели. Оставалась только усталость и молчание.
Как у Бога, который всё видит… И молчит…
* * *
Газетные киоски раскрыли ставни ровно в семь утра. На первой полосе «Życie Warszawy» (Жизнь Варшавы) – крупный заголовок: «Варшава: ночь вандализма». Под ним черно-белое фото разбитой статуи и столб дыма на фоне костёла, и подпись: «Неустановленные лица устроили погромы в нескольких приходах. Ведётся следствие.»
Меня удивило следующее: это было официальное варшавское издание, выходившее с 1944 года, с сильной завязкой на правительственную риторику, тем более сейчас во время военного положения, введённого в еще декабре 1981 года, до нашего с Инной приезда.
Католическое радио начало утреннюю проповедь в эфире с траурной интонацией.
– Мы молимся за тех, кто впал в заблуждение. Мы просим прощения у Господа за тех, кто позволил злу завладеть сердцем. Это провокация, это испытание. – Голос диктора звучал тихо, но в нём нет ни капли раскаяния за совершенные святошами преступления, только страх перед будущим.
Но на улицах всё иначе. Утренние трамваи набиты молчаливыми людьми. Никто не говорит, никто не читает газеты. Друг на друга стараются не смотреть, больше в окно, на собственные перчатки, в пол. И в этом молчании людей не апатия.
Мужчина у газетного киоска, только развернув свежий номер «Życie Warszawy», тут же сминает его и бросает его в урну. Недалеко, женщина в очереди у булочной срывает с шеи крестик и кладёт его в карман. И все это без надрывных криков, и призывных лозунгов. Просто нет больше доверия у людей, ни к словам, ни к символам.
(Сцены основаны на реальных событиях, связанных с разоблачениями педофилии в Католической церкви Польши, но хронология немного изменена и детали драматизированы.)
* * *
В архиепископском дворце, в сердце Варшавы, окна закрыты изнутри тяжёлыми шторами. В воздухе висит запах ладана, холодного кофе и пота. За массивным столом шестеро мужчин в чёрном. Один из них, архиепископ Войцех, бледен, как побелка на стене. Остальные – викарии, советники, кураторы.
– Мы не можем молчать, – начинает старший секретарь, поправляя очки. – Это уже не просто скандал. Это бунт паствы.
– А кто его запустил? – голос худощавого ксёндза с южным акцентом звенит от злости. – Думаете, это случайность, что такой фильм показали в вечернее время, да еще и по Первой программе? Да это не подпольщики, это сами коммунисты! ПОРП! Они ж давно ищут, как нас уравнять с грязью! Сначала были «антиклерикальные карикатуры», теперь вот – документалистика! Не удивлюсь, если и сценарий им писали в здании на Новогродской…
– Люди. Народ. Их слишком долго держали в неведении, – тихо говорит викарий Козьминьский. – Мы сами дали им повод.
Молчание. Капли дождя начинают стучать по витражам. Где-то вдалеке завыла сирена.
– Нам срочно нужны новые назначения, – резко встал архиепископ Войцех. – Приходы не могут оставаться без настоятелей. Даже если сгорели. Даже если разнесены в щепки!
На стол бросают список. Пальцы быстро пробегают по строкам:
«Św. Stanisława» – временный настоятель: ks. M. Grzelak
«Najświętszego Serca Jezusowego» – ks. T. Książek
«Św. Krzyża» – закрыть на реконструкцию, отправить циркуляр о молитве за жертв"
– А мессы? – спросил кто-то, не поднимая глаз.
– Покаянные. Во всех уцелевших приходах. Без проповедей. Только молитва. И молчание.
– Как объясним прессе?
– Провокация. Всё спишем на провокацию. «Mała grupa ekstremistów inspirowana z zagranicy»(Небольшая группа экстремистов, вдохновлённых из-за рубежа) – привычно отвечает пресс-секретарь, даже не глядя в записи.
Архиепископ медленно поднимается и кладёт руки на стол. В голосе звенит старческое упрямство:
– Мы выстоим. Выстояли после Швеции. Выстояли после Москвы. Выстоим и сейчас. Бог простит. Люди – может быть.
* * *
Совещание в здании Центрального комитета ПОРП проходило за закрытыми дверями. Стены, покрытые матовой отделкой, впитывали голос каждого выступающего. На повестке – чрезвычайная ситуация в Варшавском воеводстве. За овальным столом – все ключевые фигуры: от первого секретаря до кураторов идеологического блока и представителей МВД. У каждого – растерянность, тревога, раздражение.
– События последних суток – это не спонтанный всплеск народного гнева, – сухо начал один из заместителей, перебирая в руках фотографии сгоревших приходов. – Это чья-то профессиональная работа, с прицельной подачей.
– Кто из наших дал отмашку на этот репортаж? – раздалось с другого конца стола. – Кто подписал выпуск в эфир? Откуда вообще взялись эти кадры? Это не любительская съёмка!
Начальник отдела по связям с телевидением откинулся на спинку стула, и, чуть помедлив, выдавил:
– Никакого официального решения не было. Передача попала в сетку как документальный вклад местной студии. Монтаж произведён в ночную смену, перед самым эфиром. Инициатор – некий Станислав Косек. Операторская группа – фрилансеры. Проверяем.
– Косек? Да он же в прошлом году пытался пробиться с проектом о коррупции в Минздраве! – всплеснул руками другой. – Этот неугомонный. Но кто его пустил в аппаратную?
– Там тоже смотрим, – пробормотал голос из профильного отдела ЦК.
Заседание продолжалось почти два часа. Одни говорили о провокации. Другие – о влиянии западных спецслужб. Кто-то шепотом намекал даже на вмешательство КГБ, дескать, «им это выгодно, чтобы католиков прижать». Но к концу встречи слово взял генерал Ярузельский. Его голос прозвучал тихо, но каждое слово врезалось в сознание присутствующих.
– Всё, что сегодня произошло, конечно, вне плана. Но, откровенно говоря, для нас это подарок. Святоши в панике. Солидарность замолчала. Впервые за год люди на улицах говорят не о забастовках, а о грязи, которую скрывала ряса. А мы… мы остались в стороне, и это очень хорошо для всей партии.
Никто не перебивал. Только кто-то незаметно кивнул.
– Если появятся ещё подобные сюжеты – смотреть сквозь пальцы, – продолжил он. – Но каждый эпизод – только с доказательной базой, чёткой, документальной. Без провокаций. Без вымысла. Поймаем кого-нибудь за ложь – сожрут нас, и не подавятся.
Совещание закончилось. Протоколы ушли под гриф. А в хранилище «Друга» уже лежали аудиозаписи и визуальные сканы обеих встреч: у архиепископа и в ЦК партии. Снимки сделаны с разных точек. Ни одна тень не осталась неучтённой. Даже слова, сказанные в полголоса, были очищены от шума и переведены в текст.
Глава 5
Массивное здание на Лубянке дышало тишиной. За массивными дверями отдела, в комнате оборудованной защитой от всевозможных систем прослушивания, собрались семеро. У стола, покрытого зелёным сукном, сидел генерал-майор Измайлов, человек с жёсткими скулами и взглядом, от которого по спинам подчиненных часто ползли мурашки. В руках он обычную канцелярскую папку без единой надписи, но каждый в комнате знал, о чём пойдёт речь.
– Кто доложит по Варшаве? – его голос прозвучал ровно, но в нём не было ни капли терпения.
Подполковник, зам начальника отдела и одновременно главный спец по линии научного анализа, слегка откашлялся и выдвинул вперёд свою папку.
– За последние трое суток произошло два очень интересных события, оба классифицированы как достоверные. Во-первых, происшествие у посольства ФРГ: очевидцы из числа польских охранников сообщили о вмешательстве некоей птицы… слишком умной, слишком точной в своих действиях. Удалось получить запись с камеры наших польских коллег, которые запечатлели момент удара и последующего падения гражданина ФРГ, Штольца Бруно.
– Он жив? – перебил генерал.
– Да, но в крайне тяжёлом состоянии. Под круглосуточной охраной поляков и наблюдением посольских. Немцы сделали вид, что поверли в несчастный случай, но я уверен, что таких совпадений не бывает.
Измайлов кивнул. Доклад продолжился.
– Второй момент: объективно это скандал века. Телевизионная передача вызвавшая массовые беспорядки, утрата авторитета католической церкви во всем мире – европейские и американские таблоиды подхватили волну. Перегруппировка влияния внутри самой «Солидарности». Но интереснее другое: этот сигнал был перехвачен в прямом эфире нашими средствами и при анализе параметров, выявлены признаки стороннего вмешательства. При изучении структуры был выявлен так называемый «25 кадр» с призывом: «Бей педофилов!». Сигнал на телецентр шел с околоземной орбиты. Наших спутников, как и космических аппаратов других стран в этом секторе космического пространства нет. Техническими средствами контроля подтверждена работа и активность неизвестных беспилотных платформ над Варшавой.
– А что у нас по «Инопланетянину»? – Измайлов поднял глаза.
Сотрудник, отвечающий за сбор и обработку информации по армянским террористам-националистам, раскрыл другую папку.
– Объекты по-прежнему находятся в Армении. Активность ниже допустимого порога. Хотя задействованы элементы нелегальной технологической сети. Местные территориальные органы ведут круглосуточный оперативный контроль. Пока нашего вмешательств не требуется.
– Значит, ситуация более-менее штатная, – тихо проговорил генерал. – Кто есть в резерве?
– Иванихин. Свободен, под прикрытием научного сотрудника. Имел ранее контакт с объектом, который сейчас в Варшаве. Знает его, знаком с его привычками, способом мышления. Более того, лейтенант стал более осторожен, но в сложной обстановке способен на самостоятельные решения.
Измайлов помолчал.
– Хорошо. Оформляйте командировку. Без шума. Без согласований с польской стороной. Связь – только через меня. Официальная версия…
– Сейчас в Польше проходит научный симпозиум по ультразвуковой диагностике.
– Подходит. Иванихин! – генерал повернулся к лейтенанту, – не подведи, дело очень серьезное.
* * *
Окно в служебном кабинете Измайлова оставалось закрытым третий день. Сигаретный дым стелился по стенам вверх и медленно просачивался через вентканал куда-то наружу. Генерал-майор практически не садился. Ступал медленно, размеренно, будто взвешивал своими шагами вероятности возможных событий. Ожидание первого полноценного доклада из Варшавы тянулось мучительно. И только утром третьего дня раздался звонок по защищенной телефонной линии. Зеленая лампочка под диском загорелась ровным светом.
– Слушаю, – голос Никодима Ивановича несмотря на нервы, даже не дрогнул.
Из трубки прозвучало:
– Позавчера прибыл в Варшаву под прикрытием. Обосновался. Подготовил отчет по результатам работы за трое суток. Разрешите доложить?
Генерал кивнул, хотя лейтенант этого нем видеть.
– Докладывай.
Голос Иванихина, не смотря на молодость был уверенным:
– Фигурант разработки действительно находится на территории Польши. Убедился лично, не раскрываясь. Легальное прикрытие соответствует статусу гражданского специалиста. Внешне не проявляет признаков активности, выходящей за рамки служебного и бытового поведения. Но вскрылся один момент…
– Какой?
– Офицер особого отдела, который курирует госпиталь, похоже плотно работает с нашим фигурантом.
Измайлов отложил папку и вслушался внимательнее.
– Почему так думаешь лейтенант?
– Когда я пришел к нему навести справки о нашем фигуранте, к него на столе лежала пухлая папка. Такая, какую заводят на источники, товарищ генерал.
– Пухлая говоришь…
– Так точно.
– Интересно было бы на нее взглянуть Дмитрий.
В разговоре возникла пауза. Генерал думал.
– Вот что, предприму я кое-какие меры для этого, будь готов в любое время суток к этому вопросу.
– Понял Филипп Иванович.
– Что еще?
– Мой, анализ маршрутов передвижения, совпадает по времени и месту активностью в радиочастотном диапазоне. Наши технари запеленговали излучения не классифицируемых средств, в радиусе двухсот метров от местонахождения объекта. В основном это госпиталь в Легионово, и место его проживания с женой. Все это позволяет утверждать о наличии тесной взаимосвязи. На третий день моего пребывания, техслужбой была перехвачена серия коротких кодированных пакетов, направленных на спутниковый канал. Методика шифрования им неизвестна. Технология неизвестного происхождения.
В трубке повисла пауза. Потом голос лейтенанта продолжил:
– Также польской наружкой были выявлены признаки скрытой съемки дипломатических объектов, включая здание посольства ФРГ и участок вокруг костела Святого Креста. Объекты наблюдения – лица, предположительно связанные с разведсообществом ФРГ и несколькими польскими духовными структурами.
Генерал прошёлся к окну. Тонкая линза льда покрывала стекло.
– Каковы твои предположения?
– Профессионально работает неизвестная нам разведструктура, вероятно с центром управления в Варшаве. Есть признаки интеллектуального управления с элементами машинного самообучения, подобные работы ведутся последние лет десять… Косвенно установленные характеристики аппаратуры не принадлежит ни одному из известных нам типов, следовательно определить страну страну стоящей за этими действиями не представляется возможным. Аналоги тоже не установлены. Визуальное наблюдение не дало вообще никаких результатов.
В это время в коридоре раздался шорох. Измайлов прервал разговор:
– Повиси немного лейтенант… – и приоткрыл дверь.
Вошёл майор Сергин, выложил на стол сводку:
– Свободен!
Закрыв за майором дверь, вновь подошел к трубке, откуда снова раздался голос Иванихина:
– По совокупности признаков, могу с уверенностью утверждать: в Варшаве действует группа, способная контролировать пространство на уровне, недоступном даже лучшим подразделениям технической разведки всех стран ОВД. Объект по-прежнему вне зоны прямого воздействия. Продолжаю наблюдение.
– Продолжайте, – тихо произнес генерал. – Но осторожно. Нам нужно не подвиг и чудо, а тихая системная работа. И живой объект, в полном сознании.
– И еще, товарищ генерал. Электромагнитные аномалии впервые были зафиксированы в день прибытия фигуранта в Польшу.
– Я понял лейтенант. Конец связи.
Разговор оборвался. В комнате снова повисла тишина. Дым медленно поднимался к потолку, размывая контуры люстры. Измайлов тяжело опустился в кресло.
* * *
Утро началось с телефонного звонка. Голос в трубке сообщил сухо и без эмоций:
– Борисенок! Немедленно прибыть в отдел. Срочно!
Кабинет особиста был окутан серой тенью, как и лицо сидящего за массивным столом офицера. Капитан Лаптев не стал тратить время на любезности со мной. Встал, с грохотом отодвинув стул и вышел из-за стола.
– Ты совсем с ума сошёл⁈ – голос его вибрировал от злости. – Ты хоть понимаешь, что ты наделал? Кто тебе разрешал сливать этот материал⁈
Рядом, у двери, застыл в ожидании какой-то гражданский, однако только слушал и не вмешивался.
– Какой именно материал вы имеете в виду? – спросил я ровно, хотя по лицу можно было понять, что мое напряжение достигло предела.
– Не валяй дурака, Борисенок! – рявкнул Лаптев, бросая на стол кипу вырезок из газет и сводок. – Этот сюжет на польском телевидении. В прайм-тайм! Час пик! Кадры из костела, фото, показания детей! Подписи. Всё! Ты что, святого духа включил? Решил сам суд вершить?
– Информация на телевидении попала не по моему приказу. Никому её не передавал. Ни лично, ни через Магду, – мой голос был спокоен, но в душе полыхнуло.
– А кто, по-твоему, это сделал⁈ Ты, может, думаешь, материал сам выскочил от тебя и побежал в телецентр? У меня только два варианта: либо ты передал его Магдалене по глупости, либо намеренно. А это уже другое дело.
– Возможно, кто-то с нашей стороны получил доступ, – попытался вставить гражданский, но Лаптев резко махнул рукой:
– Не перебивай, Казимеж…
«Ага… Тип этот поляк и скорее всего из подобной структуры…».
Поэтому, мной сразу был сделан запрос «Другу»:
«У нас есть что-то на этого Казимежа?»
Ответ последовал мгновенно:
«Капитан Залевский, из польской контрразведки».
Между тем Лаптев продолжал метать громы и молнии:
– Тут дело пахнет самоуправством и срывом операции. Меня лично сегодня вызывали на ковер. Шум на всю страну! Папаша из Нунциатуры уже подал ноту протеста. Посол Ватикана грозит скандалом. Посол ФРГ в истерике. Вопрос: кто слил?
«Видел я, как готовили и передавали эту ноту… Вот и этот материальчик будет во второй серии…»
Костя молча открыл папку, положил перед Лаптевым несколько фотографий. На них – кадры, которых не было в репортаже. Другие лица. Другие даты.
– Этот материал не публиковался. Значит, утечки с моей стороны не было. Сюжет сделали поляки. Возможно, на основе другого источника.
Капитан Залевский подошёл ближе и посмотрел на фото:
– Этих действительно не было. Значит, возможно, параллельный канал. Или у кого-то нервы сдали. Мы давно подозревали нескольких журналистов. Надо обязательно проверить!
Лаптев не стал сразу отвечать. Несколько секунд он изучал лицо Кости. Потом выдохнул, но в голосе остался холод.
– В следующий раз, если хоть одна бумажка уйдёт без моего ведома, будешь объясняться не передо мной, а перед генералом. И поверь, его кабинет менее уютен.
