Текст книги "Беглый в Варшаве 2 (СИ)"
Автор книги: АЗК
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
Глава 26
– Что у него?
– Похоже, скрытый перелом. Говорит что в Одессе при посадке в автобус он оступился и сломал какие-то сложные и тонкие косточки в ступне правой ноги. Идти самостоятельно он не мог, ему вызвали скорую помощь и отвезли в ближайший травмпункт. Понимая, что командировка на Кубу накрылась «медным тазом», он обратился к какому-то там врачу, и заплатил хорошие деньги за то, что тот ему быстро там сложил косточки, наложил тончайший гипс, заколол новейшим, импортным обезболиванием и это же обезбол продал ему на весь путь следования.
– Что он колол?
– Сказал, что сначала врач уколол ему промедол, а потом выдал пачку ампул баралгина и научил, куда и как колоть. Ещё добавил таблетки димедрола – «если начнёт тошнить».
– Ловко устроился, – я хмыкнул. – Но срослось всё плохо?
– Сильно похоже на это, определенно сказать нельзя, рентгена ведь нет…
– Представляю как на самом деле ему очень и очень больно.
– Мальчик не хотел чтобы его сняли с рейса.
Я сразу пошёл за своим медицинским чемоданом. Обычный кожанный кофр, только внутри не только склянки и бинты, а мой незаменимый помощник – портативный медицинский робот.
– Где он?
– В подсобке рядом с санблоком. Я его там уложила.
Помещение было совсем малипусиньким, только пациент и я. И это хорошо – не расшифруюсь перед Инной. Она сейчас подпирает стенку в коридоре – стоит на шухере.
Выключив сознание пациенту, мы приступили. Робот тихо заурчал, загорелись миниатюрные индикаторы сенсоров и датчиков. Через пять минут у нас была полная трёхмерная модель голени и подтверждённый диагноз: перелом малоберцовой кости в самой нижней ее части.
– Повезло тебе, – негромко сказал я капитану, который был без сознания. – Ещё пару дней – и всё бы срослось неправильно. А теперь будет, как новое.
Введя ему очень интересный коктейль, робот аккуратно поставил карбоновую шину под цвет кожи и активировал терапевтический лазер. На все про все ушло где-то полчаса. Ему теперь недельку без нагрузок, а еще лучше до конца рейса. А для этого робот вколол ему препарат который вызвал общую слабость и небольшие, но регулярные скачки давления. По этим симптомам судовой айболит сам пропишет ему полный постельный режим. Сейчас нам с Инной надо только аккуратно его дотащить в медблок, да через несколько часов навестить и объяснить линию поведения.
Утро встретило нас низкими, свинцовыми облаками, резким порывистым ветром и лёгкой, но настойчивой волной, от которой судно чуть покачивалось. Экипаж уже вовсю суетился на палубе – закреплял всё, что ещё не было закреплено. Внутри корабля стюарды начали незаметно раскладывать по коридорам бумажные пакеты – предчувствие морской болезни висело в воздухе, как и запах медикаментов.
К полудню качка существенно усилилась. В иллюминаторе вода больше не казалась гладкой – она теперь поднималась и опускалась тяжелыми свинцовыми валами, лениво, но угрожающе. Уже сейчас, по коридорам корабля стюарды ходили со швабрами и ведрами, ловко убирая следы первых неудачных схваток с морем. Кто-то из военных, несмотря на всю свою выправку и железные нервы, присел на корточки у стены, прижав к лицу тот самый пакет.
Я чувствовал легкое головокружение, но в целом переносил качку на удивление спокойно. Инну слегка покачивало, лицо её побледнело, но пока она держалась стойко, без жалоб.
– Всё в порядке? – спросил я её на ходу, одновременно цепляясь за поручень.
– Пока да… – с трудом выдавила она. – Но я теперь понимаю, зачем тут столько спасательных кругов…
Когда наступил обед, то при одной только мысли о еде Инну чуть не вырвало и она отказались идти кушать. В ресторане пустовало больше половины столов, а прежде чем подать пришедшим еду, официанты щедро поливали из чайников скатерти, чтобы по ним не скользила посуда и только потом ставили тарелки.
Шторм еще больше набирал силу. Поздно вечером, когда тьма уже плотно окутала корабль, нас по внутренней связи предупредили: выход на палубу в одиночку – запрещён. Волна достигала девяти баллов. Судно ощутимо кренилось – ходить по коридорам теперь можно было только держась обеими руками за поручни. Около лифта я стал свидетелем не самой приятной сцены – один из солдат, видимо, не дотерпел и вывернул весь обед прямо на ковролин. Его сослуживцы, не глядя, оттащили парня в сторону, а уже через минуту появился стюард и начал уборку.
Я вернулся в каюту, где Инна лежала на койке, уставившись в потолок.
– Хочешь воды?
– Только если она не будет качаться… – слабо усмехнулась она.
Попытался было вздремнуть, но судно подкидывало то влево, то вверх, то сразу в обе стороны. В животе перекатывались странные ощущения, как будто я сам плыл внутри огромной консервной банки.
Уснуть не удавалось. Сидел у иллюминатора и наблюдая за тем, как за окном в полной темноте сверкают водяные брызги, слушал грохот волн, разбивавшихся о борт.
Это было не страшно – это было красиво. Я чувствовал, как стихия проверяет нас на прочность. И мне казалось, что я справляюсь.
Под утро шторм почти утих. Корабль перестал лихорадочно качать, волны как-то лениво хлюпали о борт, а небо посветлело и стало ровного, стального цвета. Я вышел на палубу и вдохнул влажный, солоноватый воздух. Море всё ещё было в движении, но уже не враждебном – скорее вольном, как большое и ленивое животное, потягивающееся на солнце.
– Костя! – раздался голос из-за спины. – У тебя телевизор в каюте работает?
– Проверял, работает. А что?
– Давай испанские каналы посмотрим и послушаем! – радостно сказал мой новый знакомый – курсант-четверокурсник ВИИЯ Cаша Щеглов. Он также, как и моя Инна сильно боялся высоты, поэтому его, в отличии от остальной группы «испанцев» отправили на Кубу морем. Он оказался пареньком инициативным и слегка фанатичным в своей теме.
– Тут стандарт вещания другой, наши аппараты звук не ловят…
Раньше, как только мы миновали Дарданеллы и вышли в Эгейское море, я достал купленный в Одессе телевизор с дециметровым блоком, а включив его, был поражён обилием телевизионных каналов. Мы то в Союзе смотрели только два канала, а тут их было около восьмидесяти только итальянских. Музыкальные, новостные, киношные, рекламные, спортивные… Я крутил маховичок каналов, пытаясь найти что-то приемлемое и интересное, но телевизор по звуку не совпадал с европейскими стандартами и был глух и нем. Его перенастройку отложил до прихода и обустройства на Кубе.
Сейчас же, я подумал, а почему и нет. Через четверть часа его переносной телевизор «Юность», установленный в нашей каюте, уже был аккуратно разобран. Я с ловкостью хирурга и знанием предмета как инженер раскидал внутренности, и точно локализовал фронт работ. Необходимо было перенастроить контура звукового канала на новую несущую частоту, так как стандарт телевизионного вещания был другим. Операция по перенастройке прошла быстро и успешно, тем более к описанию телевизионного приемника прилагалась подробная электрическая схема.
Час спустя на экране замелькали рябью кадры, а потом прорезался женский голос – испанский. Он радостно ткнул пальцем в экран, как Колумб в новооткрытый материк.
– ¡Perfecto! Ahora vamos a empezar. Теперь начнём.
С этого момента начались мои «уроки испанского» по утрам и вечерам. Он выбирал подходящие фразы с экрана, переводил, заставлял повторять, объяснял правила. Оказалось, что он даже вёз с собой учебники испанского и кое какие свои конспекты.
Благодаря моей исключительной памяти и великолепному слуху дело продвигалось семимильными шагами. К приходу в Гавану, я рассчитывал полностью освоить разговорный язык.
Когда мы проходили Гибралтар, все вышли на верхнюю палубу. Каменистый утёс с белыми зданиями на склоне и радарными куполами на вершине смотрелся как сцена из кино про Джеймса Бонда. На фоне него – чёткие силуэты кораблей НАТО и прибрежных патрулей.
– Вон тот, похоже, американец, – заметил кто-то. – Смотри, палуба как аэродром, истребители стоят. «Нимиц» это, что ли?
– А может, и не он. У них этих «нимицев», как у нас «Грозных», штук десять.
После прохода Гибралтара наш курс резко повернул на юг. Ветер стал тёплым, уже не было той промозглой влаги, которая липла к коже в Чёрном море. Мы шли к Канарским островам.
К моменту, когда на горизонте показались очертания Тенерифе, я уже мог уверенно спросить на испанском, где ближайшая аптека, как пройти в порт и сколько стоит кофе.
В Санта-Крус нас ждал непростой день. Солдат, естественно, не выпустили – разогнали по каютам. Остальных выпускали на берег партиями, с четкой установкой, меньше чем по трое не ходить, и усиленно изображать «руссо туристо». Наша тройка состояла из меня с Инной и Сашки Щеглова.
Глава 27
На берегу нас ожидал типичный капиталистический город – чистый, яркий, улыбающийся. В порту стояли белые яхты и чужие военные корабли. Офицеры в темно-синих формах НАТО неспешно ходили по набережной, жуя жвачку и разглядывали наш лайнер с ленивым интересом. Мы изображали то ли туристов, то ли каких-то заморских энтузиастов по обмену.
– Посмотри, какие дома! – Инна восхищённо ткнула пальцем в бело-оранжевые двухэтажки с зелёными ставнями. – И пальмы… И витрины, ты видишь? У них всё выставлено, как у нас в «Берёзке», только без пропусков.
Мы прошлись по городу, зашли в магазинчик с радиоэлектроникой, задержались у витрины с платьями. Глаза Инны вспыхнули от увиденного. Я с Сашей продал несколько банок икры и пару бутылок водки и этого хватило на красивое платье. Доллары не тратил, так как весь их запас был на орбите, где сейчас шло настоящее колдовство. «Помощник» разрабатывал технологию производства 100 долларовых купюр из банкнот более мелкого номинала – 1, 5, 10, 20 долларов.
Я всё ждал, не начнёт ли кто-то подозрительно разглядывать наши лица или поведение. Но люди проходили мимо, как будто мы действительно были обычными туристами. В каком-то смысле, так и было.
Уже ближе к вечеру, возвращаясь на наше судно, я заметил нечто необычное – у противоположной стороны причала, чуть поодаль от нас, стояла чёрная сигарообразная тень под британским флагом. Английская подводная лодка. Судя по очертаниям – «Oberon class». Рядом с ней суетились портовые рабочие, и стояли английские военные моряки в белых кителях, всей своей людской суетой показывающая скорый уход. Один из них с сигарой нервно оглядывал порт. Что они тут забыли, эти подводные рыцари холодной войны?
Ночью, когда большинство из пассажиров «Нахимова» уже отдыхали, в моей голове прозвучало:
«Медик-инженер второго ранга, говорит системник корабля, в районе трёх миль от берега, с борта английской подлодки, час назад вышедшей из акватории порта Санта-Круз прошёл кодированный радиосигнал на ультракороткой волне на военный спутник американской орбитальной группировки. Искин корабля распознал протокол и произвел расшифровку: „Операция 'Кальмар“ активирована. Подтверждаем боевую готовность. Начало по сигналу центра.»
Я замер. «Кальмар»? Что это такое? Провокация? Перехват? Тест советской реакции? Или просто игра разведок в нейтральных водах? Я сделал глухой скрин сигнала, зашифровал и вложил в отчёт для Измайлова и отправил ему.
– Что-то случилось? – Инна подошла сзади, по её лицу я понял, что она давно наблюдает.
– Похоже, англичане что-то затевают. Подлодка – это не прогулочная яхта.
– А мы что?
– А мы продолжаем изображать туристов. – И добавил про себя: «Но если „Кальмар“ всплывёт – будет не до шуток.»
На следующее утро за завтраком я решил осторожно проверить реакцию офицеров. Мы сидели с небольшой группой в ресторане, за дальним столиком у иллюминатора. Больше всех шутил старший лейтенант, который накануне купил себе гавайскую рубашку.
– Теперь самый настоящий турист.
– Да похожи мы как раз подозрительно сильно, – буркнул более старший офицер. – Триста человек без женщин, все в одинаковых пиджаках и шляпах. Мы не футбольная команда – мы хор мальчиков-зайчиков «Гомельские соловьи».
Все рассмеялись, но напряжение осталось – я видел это по взглядам. Никто не стал развивать тему. Слишком уж неожиданной оказалась «шутка». А внутри уже всё кипело. Я знал: Измайлову это будет интересно. И если «Кальмар» всплывёт – мы должны быть готовы.
Вернулся в каюту как раз к обеду. Инна стояла у зеркала, расчесывая волосы, и мрачно глядела на своё отражение.
– Что-то случилось? – спросил я, заходя.
– Этот идиот… – начала она, но прикусила губу. – Полковник приставал.
Я замер.
– Он же вроде медсестру топчет?
– Он со своей медсестрой сцепился утром, у них ссора. Кричали прямо в коридоре. Она хлопнула дверью и ушла. А он, видимо, решил, что можно «поухаживать» за мной.
Инна нервно поправила ворот халата.
– Сначала какие-то дурацкие намёки. Потом пошёл за мной в бассейн. Стал близко подходить, говорить всякие пошлости. Я ему сказала, чтобы отошел, а он только усмехнулся.
– И дальше что?
– Я не дура. Сказала, что у меня муж на борту, и он не в восторге от конкуренции. Только тогда он отстал.
Я выдохнул, стараясь говорить спокойно:
– Ну ничего нового ты ему не сказала, ему по должности это хорошо известно. Знаешь, если он снова к тебе подойдёт, скажи, что ты с мужем говорила. Пусть знает, что за тобой глаз есть.
Инна подняла на меня глаза.
– Не надо. Не хочу, чтобы тебя впутали.
– Хорошо… Тогда просто скажи: «Обосранные полковники тебя не интересуют…»
Она припомнив этот момент у Дома Офицеров рассмиялась.
– Не волнуйся, – я усмехнулся.
В голове я уже строил план, как бы «случайно» оказаться рядом с полковником и дать ему понять, что Инна – это не та женщина, с которой можно играть в свои шпионские игры. Особенно если он не хочет вернуться домой досрочно – и без погон. Лекарственное средство давно уже было готово.
Ещё в Одессе, увидев и осознав, как этот полковник любит распускать слюни и запускать руки туда, куда не следует, я дал команду своему дрону-охраннику: наблюдать, записывать, сохранять. Дрон, обрадовался новому заданию и тут же принялся за дело с усердием, достойным отличника разведшколы.
Через пару дней он уже сообщил, что объём компромата уверенно превысил лимиты приличия. Там было всё: очень откровенные шалости в каюте, разговоры вполголоса с очень откровенными оценками советского строя и начальства, и многое другое.
Теперь оставалось дело за малым – перегнать всё это на обычный видеомагнитофон, чтобы показать заинтересованной стороне, например, самому полковнику… или его жене, или начальству которое вдруг прибудет на Кубу. Да и Измайлов, подозреваю, не откажется от такого бонуса. Надёжный компромат – это универсальная валюта, особенно среди тех, кто носит синие погоны, но забыл, зачем. Работа была выполнена блестяще.
Сейчас я пошёл искать видик, может кто-то из офицеров вёз его в подарок родственникам, или поспрашивать у экипажа. Пора было начинать лечение.
Полковник выглядел неважно. Под глазами – синяки, губы поджаты, взгляд бегает. Медсестра, с которой он ещё вчера нежно переговаривался на корме, теперь демонстративно не замечала его существования. А Инна и вовсе встречала его молча, с ледяным взглядом.
Я поймал момент и подошёл к нему в холле у входа в ресторан, где по вечерам показывали советские фильмы. Полковник нервно курил, пытаясь держать маску офицерской невозмутимости.
– Как самочувствие, товарищ полковник? – поинтересовался я с самым заботливым выражением лица.
– Терпимо… – буркнул он, – спал плохо.
– Тогда вам нужно расслабиться, – сказал я доверительно и наклонился чуть ближе. – У меня, кстати, есть отличный лечебный сеанс… на видеокассете.
Полковник бросил на меня настороженный взгляд:
– Что ещё за сеанс?
– Психотерапия, – пожал я плечами. – Камера скрытая, лечение – открытое. Сплошной кинотренинг. Сюжет завораживает: вы, дама, шепот, губы, член. Повторяется несколько раз, но с вариациями. Можно смотреть по кругу. Особенно хорошо помогает при расстройстве морали и головокружении от успехов.
Полковник побледнел, а я, выдержав паузу, добавил:
– Если хотите, могу дать копию. Или, наоборот, стереть, чтобы не травмироваться. Как вменяемый человек, я за ваше душевное здоровье.
Он сглотнул и сделал шаг в сторону, но я остановил его лёгким касанием локтя:
– Не бойтесь. Это видео не попало еще ни в вашу структуру, ни к конкурентам, ни в партийные органы. Пока. Но, как говорится, у каждого есть шанс на ремиссию.
И, глядя ему прямо в глаза, я достал из внутреннего кармана видеокассету в футляре, в бумажном пакете который используют при морской болезни. Подмигнул:
– Вот здесь ваша позорная отставка и уголовное дело.
Полковник ничего не сказал. Просто взял кассету, развернулся и быстро ушёл. А я повернулся к стенду с расписанием фильмов, насвистывая «Песенку о тревожной молодости». Настроение улучшилось.
Полковник поймал меня у выхода с палубы буквально через пару часов. Был он в гавайской рубашке и шортах, но выглядел, как всегда, будто собрался участвовать в выборах – серьёзен, напряжён, глаза бегают.
– Константин Васильевич? – начал он.
Я кивнул.
– Прогуляемся? Пять минут. Просто поговорить.
Он повёл меня за палубный барьер, туда, где сушились спасательные жилеты и не было никого, кроме случайной чайки, которая зачем-то дремала, уткнувшись своим клювом в свои же перья.
– Послушай…те – начал он. – Я перегнул. Случилось, ну… по-человечески. Пойми…те – длительный рейс, женщина рядом, стресс…
– Я понимаю, как мужик. Всё понимаю… Так что вы хотите?
– Ну, скажем так, не хотелось бы, чтобы… это всё куда-то ушло.
Он достал из внутреннего кармана плотный конверт. Не открывая, протянул мне.
– Просто… чтобы загладить. По-мужски.
Я взял конверт, открыл. Там были аккуратно сложенные купюры – сотенные банкноты с Франклином. Рядом вложена была даже визитка – «Экспортно-импортное управление», с его рукой дописано: «Михаил».
Глава 28
Я захлопнул конверт, не говоря ни слова, а потом медленно, нарочито аккуратно сунул его в ближайшую мусорную урну, словно избавлялся от использованного бинта.
– Это ты сейчас что сделал? – сдавленно спросил он.
– Лечение продолжается, – ответил я. – Ещё несколько сеансов, и вас можно будет выпускать в общество. А лучше – в отпуск.
Он покраснел, что-то прорычал под нос, вытащил из урны пакет и пошёл прочь, но на полпути резко свернул и постучал в дверь корабельного медкабинета. Я зашёл за ним через минуту.
Инна стояла у умывальника, в руках держала стетоскоп, но замерла, глядя на него.
– Мне… – Полковник замялся. – Мне надо извиниться. Перед вами.
Он смотрел в пол. Голос у него был тихий и чужой. – Повёл себя недостойно. Не по-офицерски.
Инна смотрела на него холодно.
– Извинения приняты, – сухо сказала она. – Но вы ведь знаете: мораль – это не штука, которую чинят после поломки. Она или есть, или нет.
Он кивнул, не поднимая глаз.
– Я запомню. Спасибо.
И вышел.
Я посмотрел на Инну. Она глубоко вздохнула и прошептала:
– Вот уж не думала, что ты и психолог.
– Я вообще универсальный, – усмехнулся я. – Где надо – подлатаю, где надо – ампутирую. В следующий раз, если что, так и сделаю.
– Расскажешь как?
– Есть методы у Кости Сапрыкина! – Произнес я шепелявым голосом героя Садальского.
Мы шли в Атлантике курсом на запад уже почти двенадцать часов, когда пришло сообщение от генерала Измайлова с просьбой проследить за британской подлодкой.
Она, покинула порт Санта-Крус сутки назад, шла, как я подозревал, примерно параллельным курсом где-то впереди.
Я отдал команду дрону на проведение разведки практически ночью.
Маскировочное поле было активировано, дрон самостоятельно перешел в беззвучный, «глайдерный» режим – питание шло от накопленной через фотоэлементы солнечной энергии. Реактор был отключён, крылья разложены. Всё как обычно при таких действиях… только теперь вокруг, на тысячи миль океан, а это очень серьёзно.
«Помощник» обнаружил через сеть зондов цель, рассчитал ее скорость и положение и передал все это «Другу», который в свою очередь задал маршрут дрону и выпустил его с кормовой части судна, который взмыл в небо как птица и растворился в темноте.
Минут через сорок он завис над подлодкой, и я включил запись. Всё происходящее писалось и одновременно транслировалось мне и Измайлову в режиме реального времени.
Антенна субмарины вдруг начала поворачиваться своей тарелкой в небо. И сразу «Помощник» сообщил о том, что подлодкой осуществлен сеанс связи, пакет перехвачен и расшифрован.
Один из люков был приоткрыт, а на палубе замелькали тени. Кто-то выкатил цилиндрический объект и подсоединил к нему кабель. Секунд через двадцать цилиндр дернулся и исчез в волнах.
– Зонд? – тихо пробормотал я. – Или торпеда? Не похоже, ни на то, ни на то.
Через пару минут всё затихло, люк захлопнулся, и корабль ушёл под воду. Дрон ещё немного повис над волнами и по моей команде лег на обратный курс, скользя по тёмному небу почти беззвучно.
А видео в самом высоком качестве, со звуком уже было отправлено Измайлову. Он отреагировал быстро – буквально через полчаса прислал короткое сообщение:
«Сравним с нашими перехватами. Молодец. Жду следующего доклада. И.»
* * *
Я выскользнул в коридор и тихонько прикрыл дверь. Звездная ночь. Слабый гул двигателей, на их фоне слышен плеск волн. Я мысленно обращаюсь к «Другу»:
«Нужно расшифровать звуковую дорожку с последнего облета подлодки. Шумы фильтруем, голоса разбираем. Если попадётся технический жаргон – расшифруй с пояснениями.»
«Принято. Предварительный результат: речь идёт о запуске подводного аппарата. Анализ завершится через семь минут.»
«Отправь копию Измайлову, пусть порадуется.»
«Сделаю.»
Я потёр шею. Когда я выходил сюда, Инна уже спала – раскинулась на койке в позе морской звезды, не обращая внимания на качку.
А сейчас мне пора на занятие.
В кормовой кают-компании, по совместительству – клубе по интересам, расположились за столом вразнобой несколько офицера, пара солдат и Саша Щеглов. Телевизор «Юность», переделанный мной же, подключён к видеомагнитофону и дополнительному громкоговорителю. На экране – Терехова и Боярский.
Курсант, вскочил и театрально взмахнув блокнотом, произнес:
– ¡Atención, camaradas! Сегодня у нас – «El Perro del Hortelano», художественный фильм советского производства, испанизированный методом обратного перевода!
Все присутствующие оживляются.
– Учим фразы. Повторяйте за мной:
«No quiero que comas, pero tampoco que coman otros…»
– Ну ты скажи, как по-нашему… – тянет офицер в бушлате.
– «Не хочу, чтобы ел ты… но и чтобы другие ели – тоже не хочу!»
– Ага, настоящая жена.
Все смеются.
Я присаживаюсь к столу, и наливаю себе чай из термоса. Щеглов кивает:
– Костя, вы вовремя. Сейчас будет сцена у фонтана. Там шикарный диалог. Слушаем внимательно.
На экране Терехова спускается по лестнице в парке к Боярскому, тот сидит рядом с Джигарханяном. Звучит реплика:
– Теодоро здесь?
Курсант останавливает запись.
– Кто скажет, как это звучит по-испански?
– Типа: «¿Está Teodoro aquí?» – пробует один из сержантов.
– Правильно! Теперь по ролям!
Начинается импровизированный дубляж. Инна появляется на пороге, зевает и усаживается рядом со мной.
– Что тут у вас?
– Испанский по Тереховой. Обратный перевод.
– А где Зорро?
– На следующей неделе, если достанут фильм, то мы перегоним его на свою видеокассету.
Инна улыбается и берёт мой чай. С экрана вновь звучит музыка, все уже вовсю повторяют фразы, кто-то даже старается копировать интонации.
Курсант довольно трет руки:
– Если так пойдёт и дальше, к Гаване мы «Собаку на сене» сыграем на испанском вживую. С костюмами!
– Тогда я – графиня Диана, – говорит Инна и заглатывает остаток моего чая.
– А я тогда, её доверенное лицо, граф Тонус с ВМФ, – отзывается кто-то с заднего ряда.
Все хохочут.
Телевизор шипит, лента греется, воздух пропитан морем, сладким запахом сушек и едва уловимым предчувствием веселья.
В каюте было тихо. Только за иллюминатором неторопливо шумело море – длинные волны лениво катились под кормой и исчезали где-то в темноте. Над горизонтом висела тусклая звезда – может быть, Венера, а может быть, просто отражение.
Я сидел на диване, поставив локоть на подлокотник, и глядел в эту живую картинку, как в экран. На столике рядом остывал недопитый чай с лимоном, тонкая струйка пара тянулась вверх, растворяясь в тени.
Инна появилась около меня беззвучно, впрочем как всегда. Она накинула на плечи вязаную кофту, которую ещё в Одессе купила на Привозе – мягкая, светлая, пахнущая домом.
– Не спишь? – спросила она, присаживаясь рядом.
– Нет. Море смотрю.
– Красиво.
Мы посидели молча ещё пару минут. Потом она спросила:
– Ты боишься?
– Чего именно?
– Ну… всего этого. Кубы, полковников с кривыми ногами.
Я усмехнулся.
– Звучит, как хороший набор для утреннего выпуска новостей.
– Костя… я серьёзно. Ты же мог бы жить спокойно. Работать в институте. Лечить людей. Смотреть на море из пансионата, а не с берега у черта на куличках.
Я повернулся к ней.
– Ты забыла один пункт.
– Какой?
– Ты. Без тебя я бы в институте долго не усидел.
Она отвела глаза, потом тихо:
– А ты не боишься за меня?
– Постоянно.
Она положила голову мне на плечо.
– Тогда пообещай… что если будет выбор – не победу, а нас.
Я обнял её за плечи.
– Я уже выбрал.
– Когда?
– Тогда. Когда ты согласилась ехать со мной в Польшу. Всё остальное – детали.
Она чуть сильнее прижалась. Мы снова замолчали. Внизу глухо вздохнула волна, качнув судно.
За иллюминатором проплывала звезда. Или спутник. Или кто-то смотрел на нас оттуда. Но нам уже было всё равно.
Следующее утро началось с того, что меня разбудили… глухие удары в дверь. Не тревожные, а такие, с внутренним подтекстом – «открывай, землянин, не то сейчас будет весело».
– Борисенок Константин и Инна! – раздался неизвестный мне мужской голос дежурного мичмана. – Вас царь морей к себе вызывает. Не прятаться!
Мы вылезли из койки, пытаясь вспомнить: не вчера ли мы прикалывались на испанском над замполитом «Нахимова»? Инна ещё спала, завернувшись в одеяло и совсем негромко всхрапывая в такт качке.
– Что за царь? – пробормотал я, открывая.
– Сам Нептун. Пересечение экватора! Вас в список новичков записали.
– Какой ещё Нептун…
– С пеной, трезубцем и традициями. Вы с нами – или будете по каютам прятаться?
Я вздохнул. Ладно. Сопротивляться бессмысленно. Тем более я уже догадался: начался морской ритуал «крещения» в экваториальные. То, что на гражданке называют «ролевой игрой для взрослых, но в одежде».
Инна, разумеется, тоже проснулась – от моего ворчания.
– Что происходит? – сонно.
– Мы, кажется, пересекаем экватор. Нас хотят крестить.
– Ну хоть не в прямом смысле.
