Текст книги "Громовой Кулак (СИ)"

Автор книги: Атенаис Мерсье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

========== Глава седьмая ==========

Комментарий к Глава седьмая

Теперь эту штуку можно смело называть четвертой частью калорменских хроник. Драгоценный ты мой, иди обратно в шапку. Я еще помню те славные дни, когда я выкладывала этот фик в первый раз и твои сабля с короной сверкали в этой шапке с первой же главы. Пора вернуть свое!

Тугой металл в руках зазвучал,

Видел и знал, поверить не мог,

Она тебе лира или клинок?

Мельница ― Тристан.

Безмятежный предрассветный сон госпожи всего Калормена был прерван самым бесцеремонным образом и надрывными причитаниями кого-то из… Да как бы не самого Великого визиря, судя по его велеречивости.

– О мой господин и повелитель, да продлят боги твои лета до скончания этого мира, прости своего смиренного слугу за его дерзость…!

В тот момент Ласаралин толком и не проснулась. Лишь натянула на плечи сползшее от резкого мужниного движения хлопковое покрывало и задремала вновь, решив, что эти крики ей попросту приснились. И подскочила на постели по меньшей мере четверть часа спустя, испуганно прижимая край покрывала к груди с бешено колотящимся сердцем и вглядываясь в синий сумрак безмолвных покоев. Потянулась рукой, но почувствовала под пальцами лишь примятую подушку. Еще теплую.

Что?

Что такого могло произойти, раз они решились поднять тисрока с постели еще до рассвета?

– Милад! Подай мне…!

Нет, не халат. Если там тарханы и визири, то являться пред их очи в таком виде будет… лучшим способом лишить их, собственно, постов визирей. Поскольку возлюбленный супруг и самому Азароту не позволит смотреть на нее в неподобающем виде.

Платье, но из тех, что проще и быстрее зашнуровать. Красоваться перед всё теми же тарханами позволено на пирах, а не… сейчас, что бы там ни случилось.

Муж ожидаемо нашелся в кабинете. За тяжелыми дверьми из красного дерева и в окружении полудюжины визирей с такими же встревоженными лицами, рассматривающий, нахмурив брови, какие-то пергаменты. И стоящий на ногах, будто у него даже не было времени на то, чтобы сесть. Такой… непривычно простой ― в одних лишь шальварах и тунике, с разметавшимися по плечам волосами, каким его видели лишь самые близкие. Такой… красивый, что у Ласаралин перехватывало дыхание, сколько бы дней и ночей она ни проводила, не сводя глаз с его смуглого лица.

Но почему он здесь? Что происходит? Война? Главы военного совета среди визирей не было, но его и не могло быть в Ташбаане. Тархан Ильгамут далеко на Юге, защищает рубежи Калормена от варваров-пустынников.

– Мой господин… ― осторожно позвала Ласаралин, прикрыв за собой дверь и всерьез опасаясь, как бы ее не выгнали вон со словами, что происходящее здесь не женского ума дело.

– Не сейчас, ― отмахнулся муж, даже не подняв на нее глаза. ― Пошлите по дюжине человек к Южным и Северным воротам. Под ними стоят помпы для откачки воды, как на галерах, но ими не пользовались уже лет тридцать, так что работы предстоит много. И начинайте вывозить из города всех, кто живет на ближайших трех улицах к стенам.

Вывозить? Куда? Зачем?

– В реке поднялся уровень воды, ― смилостивился принц Шараф в ответ на ее растерянный взгляд. ― Из Тибефа примчался гонец, говорит, западнее в горах тает снег. Если так пойдет и дальше…

– Ташбаан стоит на возвышении, ― перебил его Рабадаш, стремительно, словно бросал клинок, ухватив со стола еще один пергамент. ― Центральные улицы с Храмом Таша в любом случае не пострадают. Хотя западное крыло дворца может и подтопить. Внешним стенам не одна сотня лет, и всерьез штурмовал их… пожалуй, только я. Между камнями в кладке полно трещин. Смыть, конечно, не смоет, но залить может… ощутимо. Будем надеяться, что этим и ограничится.

– Затопленным дворцом? ― переспросила Ласаралин, не веря собственным ушам. Ладно бы ему было не жаль бедняцкие кварталы, но собственный дворец…

Муж поднял на нее черные глаза, лишенные привычных линий синей подводки, смерил внимательным взглядом, словно ему в голову пришла какая-то мысль, и неожиданно спросил:

– А скажи-ка мне, возлюбленная жена, когда в Калормене последний раз была серьезная засуха?

Вопрос, признаться, был странный.

– Позапрошлым летом? ― предположила Ласаралин, не слишком понимая, к чему он клонит.

– Хм, ― протянул Рабадаш и перевел взгляд на окруживших его тарханов. ― Тот же вопрос к вам, мудрейшие.

И на лице тархана Камрана, заведовавшего снабжением города, внезапно отразилось понимание.

– В предпоследний год правления вашего деда, господин. Тогда погибла треть всех посевов. Если бы не запасы прошлых лет…

– Именно, ― мрачно согласился муж. ― У нас не было ни одного подобного бедствия, будь то засуха или наводнение, за последние двадцать пять лет. И снег в горах не таял даже в самые жаркие месяцы. А, как мы знаем от наших послов в Нарнии, несколько дней назад там на целых полмили покрылся льдом, ни много, ни мало, морской залив. Я один вижу связь? Что б она провалилась, эта Нарния, ― добавил он с чувством и швырнул пергаменты обратно на стол. ― Вместе со своими королями, ведьмами и…

– Хочешь сказать…? ― нахмурил брови Шараф, и Ласаралин поймала себя на том, что нервно заламывает пальцы. Конечно. Ни она, ни Шараф этого попросту не застали. Ему был всего год, когда растаяли Столетние Льды, а она и вовсе родилась через два года после этого. И могла помнить разве что чужие рассказы. О том, что ее муж и большинство визирей видели собственными глазами.

– Когда лежали льды, у нас было гораздо жарче и засушливее, чем в последние годы, ― согласился Рабадаш. ― А когда они растаяли, на нас обрушилось моровое поветрие. Как ни посмотри, ни беды, ни благополучие Нарнии нам не в радость, ― бросил он и добавил ядовитым тоном. ― Я бы ее вообще огнем выжег, чтоб там уж точно больше ничего не происходило.

– Да в пекло дворец, ― ответил на эти слова Шараф. ― Затопит, так подождем, пока спадет вода, и восстановим.

Рабадаш посмотрел на него, как на последнего глупца, и ответил раздраженным голосом:

– Именно! В пекло дворец. В западных горах берет начало не только Сахр, но и Кадер, Руд-Халидж и еще с полдюжины рек, вокруг которых сосредоточены наши основные посевные угодья. Ты понимаешь, что будет, если сейчас затопит половину полей?

И продолжил, глядя на всех собравшихся вокруг него мужчин разом:

– Нужно надстроить заграждения по берегам рек. Хоть оборонительные валы там насыпьте, но посевы должны уцелеть. Любой ценой. Даже если это будет последнее, что я сделаю для Калормена.

Что? О, милостивая Зардинах, о чем он говорит? Почему думает, будто…?

– И нужно вырыть новые каналы по краям полей. Если не сумеем остановить, так хоть попробуем отвести. Шараф! Я могу тебе доверять?

– Смотря, ― растерялся тот от летящих один за другим приказов, ― чего именно ты от меня ждешь.

– Поедешь вслед за гонцами по центральным сатрапиям. Вдоль русла Кадера. Поднимай людей хоть именем тисрока, хоть Таша, хоть нарнийского демона, но на поля должны выйти все. От последнего пахаря до правителя сатрапии. Ты принц, за тобой пойдут, не задавая вопросов. А если потеряем из-за чьей-то лени хоть один день, то можем лишиться всей империи. Зная твою любовь к опустошению моих винных погребов, тебе едва ли понравится такой исход.

Ответить Шараф не успел. Рабадаш окинул взглядом собравшихся в кабинете мужчин и велел:

– Все вон. Кроме тебя, ― добавил он, посмотрев на Ласаралин. И оперся рукой на край стола, когда за последним из тарханов закрылись тяжелые двери.

– Мой господин? ― робко спросила Ласаралин, шагнув вперед. Муж помолчал ― словно подбирал слова, ― вздохнул ― всемогущие боги, да что происходит?! ― и наконец заговорил:

– Соберешь детей и на рассвете отправишься в Зулиндрех. Оттуда в Джаухар-Ахсану, если потребуется. Хотя… думаю, что потребуется. Сармад еще слишком молод, за ним идут, потому что он сын Джанаан и брат Ильсомбраза, а не потому что он успел завоевать уважение своих солдат. Амарет и Ясаман будут тебя сопровождать. Они знают, что делать в случае, если… И Ильгамут, конечно, намертво увязнет в попытках спасти собственные поля, но есть надежда, что все остальные займутся тем же и в ближайшие пару лет им будет не до тебя. Да и Шараф всё же не Ахошта, чтобы убивать годовалых детей.

– Что? ― переспросила Ласаралин слабым голосом, решив, что ослышалась. ― Я… Я никуда не поеду!

Муж вздохнул еще раз и поднял на нее глаза, заговорив негромким, почти… мягким голосом. Будто объяснял что-то несмышленному ребенку.

– Если затопит поля, погибнут посевы. Если прежних запасов не хватит до следующего года, в сатрапиях начнется голод. Если начнется голод, очень быстро вспыхнут и бунты. Первыми начнут умирать старики и дети, а ни один калорменец не простит смерти своего ребенка. Что при таком раскладе станут делать тарханы? Рисковать своими жизнями, пытаясь остановить обезумевших людей, или сами возглавят эти орды, напомнив им, что в Ташбаане сидит прóклятый тисрок?

– Но… ― пролепетала Ласаралин, отказываясь верить в то, что слышит.

– Здесь соберется половина Калормена, ― продолжил Рабадаш всё тем же спокойным, будто усталым голосом. ― Не несколько сотен, вздумавших поддержать права одного из принцев, а тысячи озверевших людей, ищущих виновного в их бедах. И их не остановят ни стены, ни копья, ни венец тисрока. Ни даже сам Таш. Хотя его я бы и не ждал. Впрочем… Что ж, должно быть, это к лучшему, ― качнул он головой, переведя взгляд на разбросанные по столу пергаменты. ― Тисрок, что не способен даже покинуть Ташбаан, это не тисрок. Это пол-тисрока!

– Не… не говори так, ― попросила Ласаралин почти шепотом, до судорог сжимая сплетенные пальцы. Как можно…? Да, он не воевал уже пять лет ― со дня штурма Ташбаана, ― а то и одиннадцать ― со дня штурма Анварда, ― да, он смог лишь послать войска на помощь Ильгамуту, когда на Юге замыслили вторжение, но… Им не нужен другой тисрок. Ей не нужен, какой бы смелостью ни было для нее решать за весь Калормен.

– А как мне говорить? ― ядовито отмахнулся от ее слов муж. ― Моего прапрадеда называли Покорителем Запада. Моего деда ― Бичом Морей. Даже мою сестру зовут Белой Змеей втрое чаще, чем Жемчужиной Калормена. А я кто?! Миротворец?! Какой позор! Да ни один тархан не склонится по своей воле перед таким тисроком!

И только? Неужели искренней любви стольких из них ― ее, Джанаан, его детей, ― всё еще недостаточно, чтобы он пожелал вновь сражаться за свою жизнь и трон? Лишь из-за того, что где-то далеко живут нечестивые тарханы, посмевшие смеяться над ним? Да он даже не слышит этого смеха. Какое ему дело, что говорят на окраинах Калормена, когда в его руках Ташбаан?

– Ты хоть понимаешь, о чем я говорю, несчастное ты создание?

Ласаралин кивнула, чувствуя, как у нее вновь леденеют руки. Это жуткое, почти забытое ощущение, всегда сопровождавшее ее мысли о первом муже, о побеге Аравис, о…

– Я никуда не поеду.

– Они поднимут меня на копьях! ― рявкнул в ответ Рабадаш, но она впервые не отшатнулась. Не сделала даже шага назад. Побег для нее не выход. Она не бежала тогда ― не бежала от него никогда ― и не побежит теперь.

– Значит, они поднимут меня вместе с тобой. Я отправлю детей. Амарет и Ясаман защитят их втрое лучше меня. Но сама я никуда не поеду. Я не оставлю тебя.

– Что ты за мать, если я тебе дороже детей? ― процедил в ответ муж. Всё же ударил ее. Не рукой ― руку он не поднимал на нее никогда, ― но словами. Будто… думал, что она не поймет, почему.

– Ты моя жизнь, ― просто ответила Ласаралин, сморгнув навернувшиеся на глаза слезы. Если такова судьба, если нет иного пути… Она останется. ― Но если такой ответ тебя не устраивает…. Что ж, я всё равно не смогу вернуть твоему сыну трон. Это… дело для такой, как твоя сестра, а вовсе не для меня.

Да и… Джанаан вполне может короновать не ее сына, а своего собственного. Сармаду всего десять, но всё же не год и несколько месяцев. И за ним уже стоят армии четырех сатрапий. За ним стоит его мать ― неукротимая фурия от крови самого Таша ― и ее муж ― бесстрашный воин и опытный полководец, готовый бросить к ее ногам весь мир. К ногам их обоих, ибо тархан Ильгамут предан Рабадашу до последнего вздоха. Ильгамут коронует его сына, даже если для этого придется утопить в крови весь Калормен, но… выбирая между женой тисрока и своей собственной, он, не раздумывая, займет сторону Джанаан. Ласаралин может быть уверена в его защите, но не более того. Ей придется даже забыть о том, что у ее сыновей вообще были какие-то права на трон. Да и…

На что ей такая жизнь? Она согласилась бы мирно дожить свое, будь она уже старухой, окруженной повзрослевшими детьми, но ей лишь двадцать три. И она не мыслит себя без этого мужчины. Прожить еще дюжины лет без него, жить, зная, что он предпочел умереть в одиночестве, чтобы спасти её никчемную жизнь ― пытка в сотни раз страшнее смерти от рук разъяренной толпы.

– Я… я знаю, что я и вполовину не так храбра, как твоя сестра или Амарет, но я хотя бы имею право…

Сама выбрать свою судьбу.

Муж помолчал, глядя на нее с… горечью, которой она никак не могла от него ожидать, и ответил вновь непривычно мягким тоном:

– Будь ты еще храбрее, ты была бы львицей.

Ласаралин заплакала. Закрыла лицо дрожащими ладонями, безуспешно пытаясь утереть эти слезы, и бросилась вперед, в его руки, уткнувшись лицом ему в грудь. И разрыдалась лишь сильнее, почувствовав, как эти руки сомкнулись вокруг нее, будто оберегая от всего остального мира.

Впрочем, почему будто?

Она хотела лишь попросить ― что бы ни было там, что бы ни ждало их за роковой чертой в десять миль, ― но поняла, что не посмеет. Он не согласится. Воины Азарота не бегут от сражения, сколь безнадежным оно бы ни было.

Что ж, она не воин. Но каков бы ни был приговор богов, она разделит с мужем его участь.

========== Глава восьмая ==========

На закате второго дня ― если считать с того часа, как они покинули брошенный форпост в горах, ― окружающий пейзаж сделался совсем уж не гостеприимным. Авелен и прошлую-то ночь вспоминала с содроганием ― голые скалы, завывающий между ними ветер и шорох редких, гнущихся к самой земле кустарников, будто кто-то крался среди них всю ночь напролет, ― а уж когда над этими скалами вновь начали собираться тяжелые черные тучи, ее и вовсе взяла такая тоска, что захотелось… Малодушно развернуться и броситься назад. Но не у него же на глазах.

Великий Лев! ― ярился в голове голос, собственно, разума. Или совести. Трудно сказать. ― И это принцесса Нарнии?! Дочь Верховного Короля?! Которая не сражается за свой народ, а думает лишь о том, как бы ей сбежать от неприятностей! И не бежит лишь потому, что ее останавливает… нет, отнюдь не забота о народе!

Вовсе нет! ― огрызалась в ответ Авелен. Она даже шла пешком вместе со всеми, поскольку Корин решил, что тропа слишком крутая и узкая, чтобы, как он выразился, «носиться по ней верхом, не глядя, что у лошадей под копытами». ― И куда мне бежать, даже если я попытаюсь? В Арченланд? В Калормен? Или еще дальше? Если… это то, о чем я думаю, то такие силы не остановит ни пустыня, ни море.

Куда бежать, когда закончатся все пройденные людьми тропы? И если уж умирать… то с обнаженным мечом, глядя врагу прямо в глаза, а не забившись в последний угол, как трусливая крыса. Дядя Эдмунд сказал бы именно так, если бы слышал ее метания.

Дяди Эдмунда здесь не было. Отца тоже. Как не было ни матери, ни Дана ― лорда Перидана, почти заменившего ей, маленькой девочке с неожиданно свалившейся на нее короной, отца, ― ни всех их советников, ни… Никого не было. Один только Корин, который, кажется, считал ее… в лучшем случае «не бойцом», как он сам охарактеризировал ее талант к обращению с холодным оружием. Странно, что не ввернул, как это дочь и племянница лучших нарнийских мечников ― всех троих, а мать при желании могла и родных арченландцев посрамить, ― оказалась настолько… бесталанна.

Может… просто не задумался об этом?

Надейся, ― мрачно поддакнул внутренний голос, и будто в ответ из низко нависших туч донесся слабый отголосок грома.

– Этого только не хватало, ― так же мрачно сказал Корин, поднимая глаза к небу и, кажется, пытаясь отыскать последние проблески солнечных лучей в сплошной черной пелене надвигающейся грозы. ― Ищем привал.

Не успели. В небе заворочалось с новой силой и мгновенно прорвалось, как и в прошлый раз, сплошной стеной ледяного дождя. Авелен устало поморщилась, поправила, надвинув еще ниже, капюшон плаща и хотела спросить, какая из ближайших пещер нравится арченландским господам больше всего, но следом за первым серьезным раскатом грома послышался странный гулкий рокот.

– Что это? Слы…

– В сторону! ― рявкнул Корин прежде, чем она успела даже закончить слово, и бесцеремонно дернул ее за шкирку, как нашкодившего котенка. Перед глазами заметались темные пятна скал, сапоги слепо проскользили по мокрой тропе, и над головой прогремели, ударяясь о каменный выступ, какие-то… Обломки?

– Камнепад, ― спокойно сказал Корин, когда она успела хоть немного отдышаться, прижимаясь спиной к скале, и пытаясь понять, как он вообще успел заметить этот выступ, да еще затащить под него такую нерасторопную принцессу. Впрочем… чего она ждала от человека, всю жизнь живущего в горах? ― Все целы?

Ответ прозвучал нестройно, но бодро. Остальные-то тоже чувствовали себя на горных тропах гораздо увереннее нее. Даже ее лошадь оттащили в сторону, подхватив выроненные поводья, и теперь та недовольно фыркала, вяло пытаясь выдернуть их из рук удерживающего ее на месте фавна.

– Камнепад? ― повторила верная кошка, раздувая ноздри. ― С чего бы?

– Бывает, ― пожал плечами кто-то из арченландцев. ― Горы же.

Авелен шагнула в сторону, протягивая руку к взволнованной лошади, успокаивающе заворковала ― «Ну что ты, милая, что…?» ― и кошка взвыла не своим голосом, бросаясь ей наперерез.

– Ваше Высочество, нет!

Потеряла несколько драгоценных мгновений, впустую растраченных на никому не нужный этикет. Авелен не успела даже закричать. Застыла, так и протягивая руку и чувствуя, как по лицу течет горячее. Брызнувшее из разорванной, лишенной головы шеи фавна, из вспоротого лошадиного горла…

Капающее с оскаленных клыков и пятнающее бурую вытянутую морду. Крик застыл в горле, словно вставшая поперек рыбная кость. У нее. Замерший над двумя изуродованными трупами зверь рыкнул, переступив с лапы на лапу ― заходили выступающие лопатки на мохнатой спине, раздалось утробное рычание, ― и между его желтых глаз с чавканьем и треском костей вошли три фута стали. Одним ударом до середины клинка.

Авелен не упала лишь потому, что наткнулась, оступившись на камнях, спиной на его… кажется, грудь.

– Эви! Слышишь меня?! Эви!

Звуки доносились словно сквозь плотное, накинутое на голову одеяло.

– Она цела?!

– Да! К оружию!

Меч. Тот клинок, которым она пыталась тренироваться и который по-прежнему висел у седла убитой лошади. Нужно достать…

– Меч, ― выдохнула Авелен, не узнавая собственный голос.

– Забудь! ― рявкнул над самым ухом… Корин? И ее дернуло назад, под каменный выступ, обступая со всех сторон широкими мужскими спинами. А следом донесся надрывный визг раненого животного.

Верная кошка обмякла и вытянулась на камнях, словно мокрая, содранная с костей и перекрученная шкура. Что…? Что они сделали?!

Помогите. Мама. Мама, прости меня, я…

С тем ледяным чудовищем было совсем не так. Было… намного проще. Оно, кажется, и не поняло, откуда они ударили. И оно рассыпалось на мелкие осколки, а не…

На камнях растекались мутные лужи смешанной с дождем крови. Авелен закричала даже прежде, чем увидела бросившуюся со скалы тень.

– Корин!

– Беги!

Будто не он только что отталкивал ее за спины других, будто… Когтистая лапа рассекла кожаную куртку на его плече, длинные пожелтевшие клыки клацнули в дюйме от носа и мокрых, капающих водой волос, и у Авелен вырвался дикий звериный визг. Вошедший в грудную клетку твари меч она разглядела, лишь когда резко сужающийся к острию клинок в потеках крови с хрустом вышел у оборотня из спины.

Аслан! Защити его! Пожалуйста!

Лев не ответил. Авелен с силой толкнуло в бок, мокрые скользкие камни ушли из-под ног, и она рухнула в пронизанную дождем темноту, в последнее мгновение сдержав испуганный крик. Внизу воды было еще больше. Авелен прокатилась по камням, обдирая неловко выставленные вперед руки, и свалилась в мутный, хлещущий откуда-то сверху поток. Попыталась было встать, но вода била в лицо и грудь, не давая вдохнуть, и сносила ее прочь. Пока так же резко не швырнула в сторону и содранные пальцы не ухватились за скалу.

Да! Давай. Ползи.

Изо всех сил душа кашель, царапая пальцами камни и содрогаясь всем телом, Авелен выбралась из ледяного потока и замерла на его краю, сжавшись в комок и пытаясь отдышаться.

Холодно. Мама. Как же холодно.

Нет. Нет, вставай. Корин. Где Корин и остальные?

Он столкнул ее, не глядя? Решил, что даже если она разобьется насмерть, это лучше, чем быть разорванной оборотнями? Или просто пытался уберечь от еще одного удара?

Нужно вернуться. Разжать сведенные судорогой пальцы, подняться на подкашивающиеся в промокших брюках и сапогах ноги и… Нет. Вставать нельзя. Они видят в темноте куда лучше нее. Вода наверняка перебила человеческий запах ― если она хоть что-то понимала в охоте, а может, и не понимала ровным счетом ничего, ― но лучше… не подниматься.

Авелен медленно выдохнула ― в груди будто застыл огромный кусок льда ― и подняла облепленную мокрыми волосами голову, щуря глаза и вглядываясь в окутавший скалы сумрак. Это тучи? Или солнце уже село?

Спуск ― вернее, подъем ― оказался неожиданно близко. Должно быть, она слишком испугалась, рухнув в воду. И на бурную горную реку этот поток не походил совершенно.

А затем сверху донесся сквозь шум дождя… неожиданно громкий человеческий голос.

– Приберись здесь!

Что? Кто это? О чем он говорит?

Разумнее было затаиться и выждать, но Авелен бросилась вперед одним отчаянным рывком, задыхаясь от ужаса. Тот стоил ей всех оставшихся сил, и дальше она лишь поползла ― слишком медленно, нужно быстрее, давай же! ― вверх по оказавшемуся вполне пологим подъему ― если не лететь с него вниз кубарем, ― шурша мокрой одеждой по камням. Вскинула голову, наконец добравшись до края обрыва, и увидела одинокого оборотня, с утробным рычанием вцепившегося зубами в распахнутый ворот кожаной куртки. От резкого рывка по камням мотнулась облепленная мокрыми волосами голова, и Авелен поперхнулась воздухом. Дождь размывал текущую по его лицу кровь. Оборотень зарычал и дернул вновь.

Ты… Тварь!

Длинный окровавленный клинок лежал на камнях в целом ярде от безвольно разжавшейся ладони, и Авелен ухватилась за рукоять обеими руками, выпрямившись во весь рост. Забыла, что нужно было пригнуться, и ударила изо всех сил ― сверху вниз, инстинктивно вспомнив его первый урок фехтования, ― с яростным всхлипом расколов череп под мокрой, воняющей псиной шкурой. И выронила обиженно звякнувший меч. Правую ладонь свело судорогой.

Оборотень закрутился с отчаянным визгом, слепо метнулся куда-то в сторону и рухнул, растянувшись на камнях. Из разрубленной головы толчками выплескивалась темная кровь. Авелен всхлипнула вновь, вдруг почувствовав, как по голове и плечам бьют крупные холодные капли дождя, и бросилась к трупу своей лошади.

Сок огнецвета! Маленький флакончик в недрах седельной сумки! Где он, где?!

Пальцы сжались, наконец нащупав его среди вещей, на гладком стекле, и пузырек едва не выскользнул из трясущейся руки.

Нет! Осторожнее, дура!

Залитая дождевой водой тропа скользила под ногами. Еще не поздно. Пожалуйста. Аслан. Еще не поздно.

Жив! Замерзшие ободранные пальцы не слушались, а потому она просто прижалась щекой к его груди и почувствовала слабый удар сердца. Сейчас. Подожди, я…

Открывать пузырек пришлось зубами. И на нижней губе остался ржавый привкус крови.

Одна капля исцеляет любые раны, так ведь? Одной ведь хватит? У нее… не так много огнецвета. Дура. Нужно было забрать весь флакон. Да, украла бы. Но тогда не пришлось бы сейчас…

Нужно найти сухое место. Хотя бы оттащить его в какую-нибудь пещеру и попытаться развести огонь. Нет. Стой. Вдруг кто-то еще жив?

Никого. Она подошла, содрогаясь от холода всем телом, к каждому из них. К фавну с оторванной головой. К лежащим совсем близко друг от друга троим арченландцам. К бессильно вытянувшей на камнях кошке, закрыв дрожащей рукой огромные, блестящие каплями дождя глаза. К по-прежнему сжимающему топор гному.

Стой. Их же было больше. Где второй фавн? Где тот мальчик-оруженосец из арченландцев? Где лорд Даррин?

Нет. Не сейчас. Где бы они ни были, здесь их нет. Сейчас нужно…

Лев, какой тяжелый! Мокрая кожаная куртка выскальзывала из онемевших пальцев, под ногами скользило и цеплялось мелкими камешками одновременно, будто сами скалы насмехались над ее попытками протащить его хотя бы пару шагов, не споткнувшись и не упав самой. На левом колене расплывалось темное пятно.

Нужно где-то укрыться. Хотя бы от дождя. И вдруг… они вернутся?

По лицу хлестал ледяной дождь. Дышать с каждым мгновением становилось всё труднее.

Еще немного. Она согреется потом. Когда найдет укрытие и… Как она разведет огонь, если не привыкла даже сама зажигать свечи? И… нужно не забыть, где она бросила седельные сумки. Их ведь никто… не украдет, пока она ищет…?

Сколько она уже прошла? Не разбирая дороги, не понимая, в какую сторону вообще идет, ничего не видя из-за слепящего глаза ливня.

Авелен пошатнулась и слепо нашарила рукой мокрую скалу, выпустив из пальцев тяжелую, будто задубевшую куртку. Осела на колени, пытаясь укрыть его от дождя хотя бы своими волосами ― должно быть, шнурок на косе развязался, пока она пыталась выбраться из воды, ― и закрыла лицо ладонями, пытаясь отдышаться.

Еще чуть-чуть. Ей просто нужно немного отдохнуть. Собраться с силами. Попытаться…

Больно. Холодно.

Не закрывай глаза. Не смей. Сначала нужно найти укрытие. Нужно… Лев, помоги. Не мне. Ему. Умоляю.

– Ты что здесь делаешь? ― спросил над ухом ворчливый голос, и она вздрогнула всем телом, испугавшись, что это тот же человек, что велел оборотню «прибраться». Нет. Этот голос… даже не был человеческим.

В темном провале скалы ― откуда он взялся? ― виднелся дрожащий на промозглом ветру огонек свечи и длинная кустистая борода.

– Вы… нарниец? ― выдохнула Авелен, не задумываясь.

– Какие нарнийцы, девочка?! Это горы Эттинсмура! Ты как сюда попала?!

Конечно. Черные гномы служили Колдунье и были изгнаны после ее смерти. Дядя Эдмунд говорил, что они тщательно скрывали свои поселения. Найти вход самой было бы чудом. Может… внутри услышали шум, когда они дрались с оборотнями? Тогда почему так спокойны? Почему…?

– Помогите, ― всхлипнула Авелен. Слуги Колдуньи или нет, но если они хотя бы позволят переждать ночь в тепле…

Гном посмотрел вниз ― а она запоздало заметила, что вход в скалу открывался на высоте доброго ярда от земли ― и качнул головой в… кажется, темном колпаке.

– Да я его с места не сдвину.

– Не нужно, ― выдохнула Авелен. ― Я сама. Только… помогите. Мне бы… хоть немного огня.

– Да огня-то у нас в избытке, ― беспечно хмыкнул гном и сделал шаг назад, будто собираясь освещать ей путь. ― Хотя потолки для тебя низковаты будут.

– Спасибо, ― всхлипнула Авелен и вновь ухватилась за тяжелую намокшую куртку.

Еще немного. Хотя бы несколько шагов. Она сможет.

========== Глава девятая ==========

Первое пробуждение было довольно неожиданным. Хотя бы потому, что люди с распоротыми животами вообще не имели привычки просыпаться, а сразу отправлялись на встречу… Повезет, если с Великим Львом. Или хотя бы с вопрошающими «Куда же ты смотрел?!» предками. А то можно и с калорменским Ташем столкнуться, или кто у них там встречает умерших?

Но вместо птичьего лика, украшавшего собой каждый калорменский храм, из золотистого сумрака ― очаг? откуда? ― выплыло узкое, почти треугольное лицо с дрожащими губами и заплаканными глазами. Смотрела она, впрочем, не на него, а на ворот его шерстяной туники, который как раз пыталась расшнуровать трясущимися руками.

– Что ты делаешь? ― спросил Корин, и Авелен вздрогнула всем телом, резко вскинув голову.

– Одежда, ― пробормотала она, залившись румянцем ― больше походившим на лихорадочный, чем смущенный ― до самого подбородка. ― Мокрая.

Похвально. Но раздевать мужчин Ее Высочество определенно не умели. Не говоря уже о том, что в его случае это вообще стоило делать, когда он в сознании и способен хоть как-то участвовать в процессе.

– Я… лучше сам, ― предложил Корин, и Авелен зарделась еще сильнее. Даже уши под мокрыми волосами запунцовели, и затрепетали такие же мокрые рыжеватые ресницы, словно она пыталась сдержать навернувшиеся слезы. А может, и пыталась. В голове было пусто и гулко, и больше одной мысли за раз там не укладывалось. Поэтому добавить «Отвернись» Корин сообразил, только когда стянул не только верхнюю тунику, но и нижнюю. И в самом деле хоть выжимай. И одежду, и волосы, и…

От четырех рваных ран на животе остались лишь розоватые полосы зарубцевавшихся шрамов. Значит, не привиделось. А где…?

В голове зашумело с новой силой, и он остановился, прижав пальцы к вискам. Должно быть… потерял слишком много крови.

Плеча осторожно коснулась холодная подрагивающая рука.

– Д-давай помогу.

Куда, дурочка? У самой зуб на зуб не попадает, да и…

– Где… остальные?

– Я не знаю, ― прошептала Авелен, и на плече дрогнули ее пальцы. ― Среди тех, кого я нашла, только ты, ― она гулко сглотнула, будто боролась с тошнотой, ― еще был жив.

Значит… нужно искать тех, кого она не нашла. Чтобы это сейчас ни значило.

– Отвернись, ― повторил Корин. А то так и будет таращиться, алея лицом, ушами и… ― И переоденься.

А то сняла лишь плащ и охотничью куртку. Или…? Куртка синела ― или зеленела, пойди сейчас разбери, какого она цвета, ― на ровном, без швов кладки, каменном полу, а вот плащ… Только бы не потеряла.

Странно. Пол, как… в пещере, теплые шкуры ― медвежьи и волчьи узнавались наощупь, но были и еще какие-то, ― вырубленный в стене очаг… Нет, слишком сложно. В новое подобие сна ― или обморока, но для принца последнее несолидно, ― он провалился, едва успев натянуть на себя серебристую шкуру.

Во сне приятного тоже было мало. Из темноты зимнего леса с подернутыми инеем ветвями шагнул силуэт в черном, и морозные бело-голубые узоры расцвели и на зубчатой серебряной короне. Лунный свет тонул, не отражаясь, в матово-синих, будто лишенных зрачка, глазах.

– Что это ты делаешь, а?

– Я? ― переспросил Корин, пытаясь понять, почему они вдруг стали одного возраста. Если Эдмунд жив ― а с чего бы ему быть мертвым, дубина? ― то сейчас ему должно быть уже тридцать пять.