Текст книги "Громовой Кулак (СИ)"

Автор книги: Атенаис Мерсье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

========== Глава девятнадцатая ==========

Солнечный свет распадался на тысячи бликов, отражаясь от ледяных рук и ног. Преломлялся сотнями крошечных радуг, искрясь, словно каждый дюйм ледяных торсов был покрыт мельчайшей алмазной крошкой. Неуместнейшая из возможных мыслей, но эти переливы света напомнили Авелен хрустальный свод над четырьмя тронами Кэр-Паравэла. В солнечные дни по беломраморному полу тронного зала скользили точно такие же радужные полосы света. Ложились на рыцарские доспехи, до того отполированные старательными оруженосцами, что можно было смотреться в начищенные нагрудники, как в зеркала. Искрились на изгибах металла и отражались от сверкающих клинков, обнаженных в почетном карауле. Ей всегда казалось, что рыцари должны быть именно такими: могучими, яркими, отчаянно слепящими глаза всякому, кто дерзнет взглянуть даже издалека.

И как же странно было обнаружить обратное. Теперь на солнце сияли – до мучительной рези в глазах – ее враги, а единственный рыцарь, готовый сражаться за нее, не задавая вопросов, стоял с непокрытой головой, и в его слишком простецкой для принца кожаной куртке уже нашлось бы с полдюжины дыр. И на что, во имя всего святого, они только рассчитывали? Даже если эта ведьма действительно придет, то что помешает ей приказать своим ледяным слугам убить его, не сходя с места?

– Осторожнее, Ваша Милость, – негромко пророкотал притаившийся рядом, за выступом скалы, гном. Такой невысокий, едва доходивший ей до пояса, но обладавший голосом минотавра. Во всяком случае, ей так казалось. Она никогда не видела живых минотавров. Да и мертвых тоже. – Мы не хотим, чтобы вас заметили.

Мы?

Она бы даже не задалась этим вопросом, будь перед ней один из нарнийцев, присягнувших на верность ее отцу или матери. Но черные гномы?

Слишком просто, – сказал внутренний голос, удивительно похожий на голос дяди Эдмунда, когда гномы согласились помочь. Они хотят чего-то еще. Кто согласится рискнуть не только своими жизнями, но и благополучием женщин и детей ради одного лишь обещания? Жизнь черных гномов не настолько плоха, чтобы без раздумий бросаться вслед за едва забрезжившей надеждой на лучшее, а данное им слово могут и не сдержать. Они могут проиграть. Корин… может погибнуть. Но если гномы готовы так рисковать, значит… они знают что-то, чего не знает Авелен. Но что?

И это странное обращение, вдруг прозвучавшее из уст ее… охранника. Почему у нее такое чувство, словно ее стерегут, как бесценный трофей?

– Осторожнее, Ваша Милость, – почти шептал гном, сжимая в коротких пальцах двуглавый топор. Ледяные фигуры расступались на узкой, спускающейся к почти круглому озерцу тропе, и длинный зеленый шлейф платья скользил по смерзшемуся в жесткий наст снегу, словно водяная змея среди густо разросшихся кувшинок. И сверкали в солнечных лучах острые грани сломанного хрустального жезла.

Она всё же пришла.

Что с тобой, маленькая принцесса? Ты боишься? Это правильно. Ты чувствуешь эту силу? Эту мощь?

О, нет. Снова ты?

Какая насмешка судьбы, – так странно, почти горько вздохнула давно мертвая колдунья. – Я заперла их глубоко под землей, заточила в ледяной тюрьме, из которой нет выхода, и думала, что с этим покончено. А ведь она даже не была сильнейшей из них. Нет-нет. Жалкое подмастерье великой западной ведьмы, несмышленное дитя, даже неспособное удержать в руках слишком тяжелый для нее гримуар.

Дитя? Она… заперла в этой ледяной тюрьме ребенка?

Увы, – теперь Колдунья будто улыбнулась в мыслях. – Они явились за несколько лет до твоего отца и его родичей. Ведьмы из западных лесов. Те, что добровольно отринули блага людского мира ради власти над незримым. Думали, что им хватит сил свергнуть меня, – и она рассвирепела в одно мгновение, разом напомнив о своей истинной сущности. – Меня, королеву Чарна и госпожу двух миров! И теперь эта девчонка, ничего не смыслящая в Изначальной Магии, смеет осквернять мою могилу! Смеет касаться моего жезла! Нужно было отсечь ей голову первой!

Авелен едва удержалась от циничного «Сделанного не воротишь, раньше нужно было думать». И сама не поняла, откуда у нее в голове вообще взялась эта мысль.

Только посмотри на нее! – шипела Колдунья, и мерещилось, будто снег вокруг смерзается с новой силой, будто скрипят, пытаясь прорваться сквозь скалу, огромные ледяные торосы. – Она мнит, будто она – это я!

И в самом деле. Ведьма была ослепительна. Струились по зеленому шелку платья тяжелые черные волосы, кривились в насмешливой улыбке полные красные губы, и с тонкого нежного лица смотрели огромные светлые глаза. Смотрели так… что этот взгляд не понравился Авелен едва ли не больше, чем даже колдовской жезл в ее руке.

– Ты хотел видеть меня, принц? – донес порыв ледяного ветра мелодичный, словно перезвон колокольчиков, голос. Совсем как в песнях о морских сиренах, чьи голоса вели в полнолуние корабли на острые скалы Русалочьих Рифов.

Плохо дело. Она не потребовала никаких доказательств. Она знала, что перед ней действительно принц. Но его улыбка тоже была насмешливой, а вовсе не завороженной ее красотой.

– До чего негостеприимными стали эти земли под твоей рукой, госпожа. Я лишился целого отряда на одной из этих троп по милости твоих оборотней.

– Мне жаль, – равнодушно повела плечом ведьма. – Я не знала, что в моих владениях может оказаться принц Арченланда. Что ему было искать в этих скупых землях?

– Разве это повод убивать гостей? Особенно, когда они могут дать тебе то, чего ты так жаждешь?

А ведь это… не слишком-то честно, подумала Авелен, когда ведьма удивленно вскинула соболиные брови и тонкие ноздри ее носа раздулись, словно у гончей, почуявшей след раненого оленя.

Честно? – повторила Белая Колдунья. – Воистину ты дочь своего отца, маленькая принцесса. Колдовство бесчестно само по себе, уж я-то знаю. Неужели ты хочешь, чтобы твой принц сложил голову лишь ради того, чтобы всё выглядело честно? Или и того хуже? Хочешь, чтобы он стал ее любовником? Она не убьет его, нет. Она не настолько глупа. Она подчинит его себе, и он поведет ее ледяную армию против людских королевств. Когда-то… я хотела того же. Он пришел ко мне глупым ребенком, но я знала, я уже видела, каким он вырастет. Я видела его тень за плечом мальчишки, уплетавшего мои колдовские сладости, забыв обо всем на свете. Я уже слышала, как гремят его шаги по камню моих дворцов. Как ломаются мечи и сабли моих врагов под ударами его клинка. Мой полководец, мой ледяной король. Он прошел бы там, где не могла я. Он бросил бы к моим ногам весь мир, ведь он человек, и свирепые калорменские боги, способные обратить меня в пепел одним ударом, бессильны против него. И я была бы благодарна, о, я умею быть благодарной. Мы бы сковали этот мир вечными льдами и правили бы им до скончания времен. Но этот Лев… – в призрачном голосе отчетливо прозвучала горечь несбывшихся надежд, – всё испортил.

Впору было пожалеть эту несчастную женщину, говорившую так, словно она и в самом деле была королевой, потерявшей возлюбленного короля. Но Авелен слишком хорошо знала, кто именно поселился в ее мыслях, когда она так опрометчиво переступила порог разрушенного замка.

А его брат и сестра, которых ты бы убила, не задумываясь? Они тоже были лишь детьми. Он сам был, как ты верно сказала, всего лишь несмышленным ребенком. Но ты вздумала сначала сломать его, а затем и вовсе убить, когда поняла, что он не станет тем, кого ты в нем видела. Ты не пожалела никого из них, так почему кто-то должен теперь жалеть тебя? И знаешь, что в этом печальнее всего? Он всё же стал тем королем, что мог бы подчиниться себе весь мир. Вот только власть над этим миром, власть ради одной только власти ему была не нужна. Никогда.

– Ты… знаешь, где он? – почти прошептала стоящая внизу, на узкой тропе, ведьма, но вновь поднявшийся ветер донес ее голос, казалось, даже до вершин окружавших их скал. Будто… она хотела, чтобы ее услышали. Или… не она? – Где обломок?

– Знаю, – согласился Корин, и ведьма невольно подалась вперед. Светлым огнем вспыхнули широко раскрытые глаза – будто зазвенела в морозном воздухе невидимая серебряная тетива, – и Авелен с ужасом, каким-то неведомым ей самой чутьем, поняла, что Колдунья заговорила о своем ледяном королем отнюдь не ради красного словца. Это… было предупреждением.

И тогда она бросилась вперед, через оскал скалы, скатилась вниз по тропе с шорохом осыпающихся мелких камней, каким-то неведомым ей самой чудом проскользнув под свистнувшим над головой ледяным мечом, и сбила ведьму с ног, налетев на нее всем телом. Тропа ушла из-под ног, и неподвижная гладь озерца разбилась ледяными, ярко вспыхнувшими на солнце брызгами.

***

На красном песке оставались смазанные, будто тающие, растворяющиеся в глубине бархана следы. Они кружили по этому подобию ристалища, сверкающая серебряными узорами сабля против изогнутого хопеша с позолоченной рукоятью, свистящие в жарком, обращающимся вдали маревом воздухе и вновь и вновь схлестывающиеся со звоном лезвий, заточенных столь остро, что они были способны рассечь даже шелковый платок на лету.

Яростный смертоносный танец, где вместо лютни пел металл, мгновенно обращаясь жалом скорпиона, стоило сделать лишь одно неверное движение. Сармад смотрел на него, затаив дыхание и не отводя глаза ни на мгновение. Хлестали по ветру черные косы – длинная, жесткая даже на вид, вновь ниспадавшая до самых бедер в грубом льне, и совсем короткая, туго заплетенная от самого затылка и перетянутая на конце простым кожаным шнурком, – вращались в смуглых пальцах рукояти клинков, доносилось сдавленное не то рычание, не то смех сквозь стиснутые зубы. Удар, поворот – почти спиной к противнику – блок. Лязг столкнувшихся лезвий – она приняла новый выпад на клинок у самого своего плеча, застыла на мгновение, насмешливо сверкнув золотыми волчьими глазами, – и звон соскользнувшей по изогнутому хопешу сабли. Поворот, взметнувший багровый песок под подошвами высоких сапог, качнувшаяся под грубым льном тяжелая грудь, удар. Сабля поймала тусклый красный блик осеннего солнца, вновь сверкнув слепящим глаза серебром, и с земли вдруг взвился от порыва ветра – почти штормового, из тех, что бросали бурные черные волны на приступ Зулиндреха в закатной буре, – целый столб песка.

Мгновенно затянувший всё вокруг плотной багровой пеленой.

– Какого демона?! – воскликнул тархан Ильгамут, мгновенно оказавшись на ногах со звоном рефлекторно выхваченной из ножен сабли.

– Что это?! – спросил Сармад и поднял руку, закрывая лицо от колких песчинок. И инстинктивно протянув вторую к ладони поднявшейся с широкого шерстяного покрывала матери, не глядя бросившей обратно на золоченое блюдо гроздь винограда. – Песчаная буря идет?!

– Она не так поднимается! – ответил отец, поворачиваясь в сторону скрывшегося за стеной песка солнца. В кровавом мареве исчезло всё: и треугольные силуэты возвышавшихся в отдалении шатров, и трепещущие на ветру знамена, и стоящие у них дозорные. Будто никакого лагеря не было и вовсе: один лишь этот клочок песка, окруженный внезапно разразившейся бурей.

И возникший в ней неясный, медленно приближающийся силуэт.

– Мама. Там…

Но она уже увидела его – увидела едва ли не раньше Сармада, будто почуяла, как гончая, – и ее обрамленное светлым, плотно повязанным платком лицо застыло в выражении… ужаса.

– Мама?

Сармад ничего не понял. Ни того, почему она вообще смотрела на идущую – откуда, спрашивается? из глубин пустыни? – фигуру дольше нескольких мгновений. Ни того, чем ее мог напугать обыкновенный седой старик с крючковатым носом и изрезанным глубокими морщинами серым лицом.

– Здравствуй, моя принцесса.

Голос у него оказался совсем тихий, хриплый и будто сорванный, но Сармад отчетливо разобрал, несмотря на вой швыряющего песок ветра, каждое слово. И мать пронзительно закричала, схватив Сармада за плечи обеими руками, словно видела что-то… что пугало ее до белых глаз. Словно пыталась защитить, закрыть собой застывшего в растерянности сына.

– Джанаан!

Крик отца еще звенел в воздухе, когда тархан Ильгамут уже оказался перед ней, без единого слова заслоняя от неведомого врага, а в пыльном багровом мареве родилась еще одна тень. Прямо перед выступившим из бури стариком. И свистнула саблей, отсекая седую голову. Без единой капли крови. Даже… не долетевшую до земли. Развеявшуюся вместе с телом спустя какое-то мгновение после удара.

Но… как?

А затем эта новая тень повернулась с шелестом тяжелого запыленного плаща, мазнув по плечу слишком длинными для тархана, заплетенными в тугую косу волосами, и со знакомого до боли – едва ли не каждой чертой повторявшего его собственное – смуглого лица на Сармада глянули черные, словно провалы высохших колодцев, глаза.

– Беги, – сказал Ильсомбраз, и багровое марево песка взвилось вокруг него вторым плащом. – Они идут.

========== Глава двадцатая ==========

Тени вырастали в пелене поднявшейся бури одна за другой. Бесшумные, змеями скользящие по вздыбившимся, словно яростные штормовые волны, барханам, и всё же в далекой – чьей-то одинокой поступи – мерещился колокольный набат и древний напев темных запретных чар.

Я величайшая из сил этого мира. Я начало и конец. Я господин всех живых и повелитель мертвых. Даже великие боги склоняются предо мной, ибо я человек, обретший мощь, равную небесам.

Первая тень обрела очертания краснолицего мужчины с грубо вырезанными шрамами-барханами на щеках, вскинула изогнутый клинок хопеша, и Сармад даже не успел заметить, когда отец двинулся с места. Лезвие хопеша свистнуло в каком-то дюйме от его плеча, яростно рассекла воздух сабля, и краснолицый повалился на песок, словно подрубленное дерево. Метнувшаяся следом за ним тень взмахнула собственным клинком, и удар пришелся на левие другого хопеша. С золоченной рукоятью, какой никогда не могло быть у обыкновенного пустынного варвара. Госпожа Амарет сощурила золотые глаза – будто смеялась над этой попыткой дотянуться не то до отца, не то до нее самой, – и на алый песок вновь хлынула столь же алая кровь.

И Сармад вдруг подумал, что они оказались здесь, в стороне от лагеря, вовсе не потому, что отец не хотел, чтобы весь этот лагерь видел его сражающимся с женщиной. Пусть и, надо полагать, потехи ради. Ведь Воины Азарота не поднимают руку на женщин и детей. Нет. Он не хотел, чтобы видели, чтобы действительно разглядели, насколько хорошо владела этим клинком она. Должно быть, многие догадывались, но никто не должен был знать наверняка, что она…

– Мама!

Та вздрогнула, не сразу поняв, кто кричит – Ильсомбраз? Это и вправду Ильсомбраз? – и третий мертвец осел у ног тархана Ильгамута, брызнув ему в лицо кровью из рассеченного горла. Что им делать?! Куда…?!

– Ильгамут!

– Стой, где стоишь!

Почему? – спросила Джанаан одними глазами и сама поняла прежде, чем он успел хоть что-то ответить. Никто из них не знает, что еще таится там, за завесой поднявшегося в воздух песка. Если они бросятся бежать, не разбирая дороги…

А затем вновь увидела проступившее в клубах пыли лицо с черными провалами глаз.

Прости, мама. Я бессилен против живых.

Но когда пески будто взорвались черными плетьми дыма, и она рухнула на колени, дернув за собой Сармада и обхватив его руками в надежде защитить хотя бы так, первый же направленный на них удар впустую разбился о сверкающую, незамаранную и единой каплей крови саблю. И в кровавом мареве проступила еще одна тень. Вздулись на ветру белые одежды, оставлявшие открытыми лишь кисти руки и медно-красное лицо – не мужское и не женское, будто и вовсе лишенное в этот миг четких черт. Будто оно было даже не лицом, а смутными линиями на песке, размытыми набежавшей волной.

Еще один мертвец рухнул на склон бархана – далеко, уже так далеко от нее, – брызнули следом, слетев с лезвия хлестнувшей по воздуху сабли, крупные капли крови, и с длинных, унизанных медными перстнями пальцев шамана сорвалось яркое рыжее пламя, мгновенно поглотившее ближайшего к нему противника. Джанаан закричала, увидев, что брат успел лишь вскинуть руку, закрывая лицо – нет, всемогущие боги, я молю вас, нет! – и… Пламя угасло, не тронув даже тонких хлопковых рукавов.

И на лишенном возраста лице шамана вдруг возникло растерянное выражение.

– Кто ты такой? – донес ветер удивленный голос. И насмешливый ответ, прозвучавший одновременно с новым свистом клинка.

– Худший из мужчин.

Словно… он даже не удивился тому, как легко это пламя родилось и погасло..

Голова шамана в белом, скрывающем шею и волосы платке, отделилась от плеч с ярким фонтаном хлынувшей крови и покатилась вниз по склону бархана. И бой будто замер в одно мгновение. Остановился Ильгамут, широко и так непривычно, почти потерянно распахнув карие глаза на забрызганном кровью лице. Упала на одно колено, уходя от чужого удара и так и не успев подняться на ноги, Амарет. Застыли, будто их сковало по рукам и ногам, меднокожие варвары. В багровом мареве бушующего вокруг песка рождалась новая тень. Огромная, вдвое выше человеческой, раскинувшая руки-крылья с острыми пальцами-когтями, и сквозь пыльное марево медленно проступил бронзовый птичий лик с черными, словно агаты, глазами. Словно непроглядная морская бездна и запекшаяся на лезвии клинка кровь. И в вое ветра отчетливо прозвучал яростный птичий клекот.

Брат даже не шелохнулся. Смотрел на возникшего перед ним бога, не отводя взгляда даже в притворном смирении, и Джанаан видела, как на его лице, обращенном к ней одним лишь профилем, рождается новая усмешка. И знала, как, должно быть, горят в этот миг торжествующим пламенем его глаза.

– Встань, мама, – раздался над ней голос Ильсомбраза, и она увидела на его лице точно такой же торжествующий взгляд. – Не нужно бояться. Повелитель Ветров милостив к своим детям.

– Я… – голос задрожал и почти сорвался в отчаянном рыдании. Таш благоволит мужчинам, что сами творят свою судьбу клинком и копьем. Но будет ли – к женщине, давно позабывшей о покорности? – Убила его. Того, кого называли твоим отцом.

– Но он не был моим отцом, – качнул головой Ильсомбраз. – И кто осудит мать, защищающую своих детей? Как волчица, ты сражалась за нас всю нашу жизнь. Теперь наш черед беречь тебя от беды, верно, братец?

И на его тонких губах родилась такая знакомая, поплывшая у нее перед глазами от слез, мягкая улыбка.

– Ильсомбраз…

Она хотела сказать еще столько всего, хотела сказать, что убила своим грехом не только мужа, но и сына, хотела попросить прощения хотя бы за это – если хоть какие-то силы в этом мире могли даровать ей прощение за то, что она не нашла бы в себе сил отказаться от брата, даже если бы знала с самого начала, сколько тьмы и боли ждало их впереди, – но поняла, что не успеет. Сын уже уходил. Таял у нее на глазах, как таял и птичий лик в багровом мареве песчаной бури, и та вдруг развеялась, вновь опала на барханы равнодушными ко всему песчинками, ослепив глаза неожиданно ярким солнечным светом. И в разом вернувшихся звуках бывшего так далеко и вместе с тем так близко лагеря прогремел яростный рев боевых труб.

– Тревога!

– Защищайте принцессу и ее сына!

– Во славу Таша и Азарота! В атаку!

***

Ледяная вода будто пронзила всё тело дюжиной мечей. Потянула вниз за мгновенно намокшую одежду, в темноту оказавшегося неожиданно глубоким озера, но перед глазами по-прежнему отчетливо сиял, сыпля яркими голубыми искрами, обломок колдовского жезла. И пылали яростным светлым огнем широко распахнутые глаза ведьмы, окруженной зеленым шелком и черными волосами, словно поднимающимися со дна водорослями.

Ты… Маленькая дрянь! Думаешь, я для того вырвалась из клетки Белой Колдуньи, чтобы вновь лишиться всего по милости какой-то девчонки?!

Жезл искрил, обжигая лицо, в воде на глазах образовывались мелкие кристалики льда, и было так страшно, так… Нет, всё же не так, как в ту ночь, когда она тащила едва живого Корина по залитой кровью и дождем тропе.

Не ради себя, верно? Ради Нарнии. Ради… него. Должно быть, она бы так и не сумела стать хорошей королевой, если даже сейчас все ее мысли лишь о… Ее вморозит заживо в этот лед – она поняла это, едва увидев, как ярость на лице ведьмы вдруг сменяется растерянностью, а затем и ужасом, – а она думает лишь о том, что…

И в ушах звенело от смеха другой, давно мертвой ведьмы. Единственной настоящей хозяйки этого жезла.

Прекрасно, маленькая принцесса, прекрасно! Что ж, я сделаю тебя подарок на прощание. Она застынет во льдах до конца времен, но ты… Что ж, я буду милостива. Ты умрешь быстро.

Грудь жгло от нехватки воздуха, от сковывающего по рукам и ногам холода, и пусть разумом она понимала, что прошло лишь несколько мгновений, но перед глазами уже темнело и всё сильнее жалило и кололо кожу яркими голубыми искрами. Она еще успела подумать, что это, должно быть, обыкновенная ловушка – не одной ведьмы, так другой, – когда сквозь смех и звон расползающегося во все стороны льда донесся шумный, почему-то показавшийся таким отчаянным всплеск.

И ее с силой дернуло за ворот – наверх, к яркому голубому небу, еще виднеющемуся сквозь смерзающий на глазах белый лед, – заставив зайтись кашлем, стоило только сделать первый вдох. И всё равно продолжая отчаянно хватать ртом вдруг ставший таким горячим воздух. И потащило, словно куль с мукой, из воды, пока под слепо ищущими опоры руками, а затем и ногами не зашуршала мелкая каменная крошка. Авелен зашлась кашлем с новой силой, вцепилась пальцами за потяжелевшую от воды кожаную куртку с прорехой на плече и услышала над ухом точно такой же кашель. Мужским голосом.

– Чтоб тебя, Эви, – заявил он безо всякого почтения хотя бы к ее титулу, но она не ответила. Не смогла даже отвести потрясенных, широко распахнутых глаз от возникшего в солнечных лучах силуэта. Застывающего у самой кромки воды льда коснулась огромная львиная лапа, не позволяя ледяной магии вырваться за границы обратившегося серебряной монетой озера.

И короткая, будто одобрительная усмешка в длинные усы обратилась яростным, сотрясающим сами горы рыком, поглотившим звон рассыпавшейся ледяной крошки где-то за спиной и отчетливо угасший в ушах визг Белой Колдуньи.

========== Эпилог ==========

Комментарий к Эпилог

Мельница – Любовь во время зимы.

https://music.yandex.ru/album/3848411/track/31708839

Вслепую вновь перелистай

Пергамент нам доступных тайн —

Лёд, раскаленный докрасна,

Любовь страшнее, чем война,

Любовь разит верней, чем сталь.

Вернее, потому что сам

Бежишь навстречу всем ветрам,

Пусть будет боль, и вечный бой,

Не атмосферный, не земной,

Но обязательно – с тобой.

Мельница – Любовь во время зимы.

В Кэр-Паравэл осень всегда приходила с опозданием. Спускалась неспешно со склонов Эттинсмурских гор, наряжая в рыжий и золотой северные леса, шла по узким, петляющим в глубине чащи тропинкам, собирая последний урожай голубики, едва касалась яблонь в замковом саду, даря их листьям лишь первый бронзовый отлив. Море обретало сине-свинцовый оттенок, утихало ненадолго перед бурными зимними штормами, лениво накатывая на белоснежный песок далеко внизу, у подножия отвесного скалистого обрыва, и птицы поднимались в воздух длинными клинами, оставляя летние гнезда и устремляясь на юг, к виднеющимся в ясную погоду синим пикам арченландских гор.

На псарнях взбудораженно лаяли псы в ожидании очередной верховой охоты, на кухне – не уступавшей размерами бальным залам – обменивались последними новостями кухарки – дриады, барсучихи и зайчихи, – а в покоях будущей королевы Нарнии не стихало возмущенное ворчание.

– Что ты мне подаешь?! – ругалась старая Бобриха с благородной, совершенно седой шубкой, затягивая золоченные шнуры фиалкового платья и тщательно поправляя шелковые складки на груди. – Какие сапфиры к такому наряду?! Только жемчуг! Жемчуг и то ожерелье с золотыми цветами. Я говорю, золотыми, а не серебряными!

Она же уложила длинные светлые волосы в сложную, напоминавшую корону прическу, замысловато вплетя в нее золотой обруч с прозрачным камнем в центре, застегнула длинную цепочку с дюжиной цветков через равные промежутки золотых звеньев – обвивших шею в два ряда и спустившихся на грудь третьим, – пододвинула шелковые туфельки и придирчиво разгладила видимую ей одной складочку на летящем, расширяющемся от локтя рукаве.

– Готово, Ваше Высочество.

Авелен посмотрела в поданное зеркало – из вежливости, старались ведь, наряжали, – и поблагодарила короткой улыбкой.

– Вы, как всегда, сотворили чудо, госпожа Бобриха.

– Да полно вам, Ваше Высочество, – почему-то огорчилась та в ответ. – Таких красавиц, как королева Сьюзен – одна на весь мир. А вы само очарование.

Без сомнения. И тетя Сьюзен одна на весь мир, и калорменские принцессы и тархины – Авелен, правда, ни одну из них не видела, но не первый год слышала и про «Жемчужину Калормена», любимую сестру тисрока, и про его жену, «прекрасную, что заря над морем», – и… Ай, да ну их всех!

– Я готова, – сказала Авелен, в действительности не испытывая ни малейшего желания выходить из покоев. Вновь выслушивать насквозь фальшивые дифирамбы очередных иноземных послов и рыцарей, тянуть весь вечер один-единственный бокал вина и ждать, когда же этот прием или бал – или что что у них там на этот раз? – наконец закончится.

А он просто уехал. Тогда, еще в середине лета. Спрыгнул с коня, помог ей спешиться, улыбнулся такой знакомой, такой родной улыбкой и сказал:

– Что ж… не хворайте, Ваше Высочество.

О Льве они не говорили. И вообще о Севере. Не говорили почти о чем, кроме того, где разбить лагерь или какой лесной тропой лучше срезать путь до Кэр-Паравэла. И она боялась, что причиной тому была ее собственная глупость. А потому совсем не знала, как завести разговор. Быть может… нужно было просто спросить прямо, злится ли он?

Но ведь получилось же. Да, она совсем не думала о том, что делала в тот миг, ни на что толком не надеялась и… должно быть, совсем утомила его своей любовью, но… Мог хоть пообещать, что вернется. На осенние праздники, на зимние, да на какие угодно! Только бы… не расставаться так, ничего не понимая и не решаясь даже задавать один-единственный, такой простой вопрос. Чтобы он не ответил так же прямо, что она всё еще глупая маленькая принцесса. Что все ее попытки доказать обратное лишь приближали ее к обратному. К решительному отказу.

– Ваше Высочество! – прозвенел, отражаясь от белых мраморных стен, окрик, когда она спустилась из башни по винтовой лестнице и свернула в северный коридор.

– Добрый вечер, мастер Терциус, – улыбнулась Авелен. – Как здоровье вашего племянника?

– Благодарю, он прекрасно себя чувствует, – ответил, склонившись в низком поклоне, седоватый фавн. – Если бы не вы и принц Корин…

Авелен лишь качнула головой, отводя взгляд и чувствуя, как уголки губ сами складываются в жалкую потерянную гримасу. Она и тогда ничего не сделала. Лишь напоила полуживого от холода и ран фавна соком огнецвета, когда они открыли очередную ржавую клетку в недрах вновь брошенного, насквозь пропитанного жуткой ледяной магией замка. Она даже не была уверена, что решилась бы туда войти, не ступай следом за ней огромный Лев. В прошлый раз… ей не очень-то повезло в замке Колдуньи.

– Рада слышать, мастер. Передавайте ему мой привет и глубочайшую благодарность.

И бесконечные извинения за то, что именно она втянула несчастного фавна в эту авантюру. Которых он принимать не желал, отвечая, что его долг – служить принцессе Нарнии до последнего вздоха.

– Рад услужить, – невольно согласился со своим родичем мастер Терциус, вновь склоняя седоватую голову, и добавил, легко приноравливаясь своим пружинистым шагом к ее. – Мы получили вести с западных рубежей. Благородный мастер Торкиль надеется посетить Кэр-Паравэл на исходе этого месяца, если, конечно, Ваше Высочество…

Благородный мастер уже несколько недель пропадал где-то в недрах холмов, отделявших запад Нарнии от Арченланда и тельмарских лесов, восстанавливая вместе с дюжинами других мастеров коридоры одного из брошенных гномьих городов. Пока что самого далекого от Кэр-Паравэла. Доверие к нарнийским королям черные гномы обретали медленно и с трудом. Если вообще могли обрести даже его тень за каких-то пару месяцев.

– Я всегда рада видеть мастера Торкиля в нашем замке. Прикажите принести его письмо в мой кабинет. Я сама напишу ответ.

– Как будет угодно Вашему Высочеству, – поклонился фавн еще раз. – Так же мы получили послание от нашего посла в Калормене. Тархан Камран, регент в Ташбаане, если Ваше Высочество помнит, посылает вам и Ее Величеству дары в честь калорменского Осеннего Праздника.

Авелен кивнула вновь. Калорменский вопрос ныне стоял куда острее гномьего. Поскольку тисрок, в последние месяцы неожиданно проехавший чуть ли не по половине своей империи, увяз в боях с варварами-пустынниками где-то на южных рубежах, и от таких новостей, признаться, притих весь цивилизованный мир. Давно и прочно убежденный – как, впрочем, и сам Калормен, – что тисрок не может покинуть Ташбаана. Но у того, очевидно, было иное мнение на этот счет. Как и на всё на свете.

– Что ж, я полагаю, нам следует послать ответные дары в Ташбаан, Зулиндрех и Джаухар-Ахсану. Но я хотела бы обсудить это с Ее Величеством, прежде чем я дам вам свой ответ.

Мать, вероятно, согласится и, что еще важнее, уже знает, чем лучше задобрить самого тисрока, а чем – его жену, и чем – сестру и ее мужа, сражавшегося сейчас вместе со своим правителем и заодно бывшего главой его военного совета.

– Как будет угодно Вашему Высочеству, – повторил фавн, и впереди, за новым поворотом коридора, как назло, выросли распахнутые двери тронного зала.

– Вы не сопроводите меня, мастер? Я… так опрометчиво отослала свою свиту.

– Это честь для меня, Ваше Высочество, – согласился фавн, наверняка прочитав все ее мысли по лицу. И не найдя там и тени желания вступать в очередные разговоры ни о чем, с головой окунаясь в царящую в зале какофонию.

– Ваше Высочество! Ах, Ваше Высочество, позвольте заметить, что вы, как всегда, ослепительны!

– Благодарю, господин посол, – кивнула Авелен с застывшей на губах вежливой улыбкой.

– Ваше Высочество, позвольте предложить вам бокал вина!

– Если вас не затруднит, милорд.

– Ваше Высочество, я написал новую поэму в вашу честь! Не желаете ли послушать?!

– Почту за честь, мастер. Каждая строчка ваших стихов – произведение искусства, достойное быть увековеченным не только на пергаменте, но и в камне.

– Как и ваша красота, Ваше Высочество! Не сочтите за дерзость, но я всё еще молю о милости запечатлеть ваш лик в розовом мраморе!

– Ваше предложение очень лестно, мастер. Я…