Текст книги "Второй Шанс 2 (СИ)"

Автор книги: Аргус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

'А как же моя прежняя жизнь? Жена, дети, Анна? – продолжал размышлять он. – Не будет ли это выглядеть недостойно, по отношению к ним? Не предаю ли я память о них? Нет! Там, в старой жизни, я отдал все долги! И больше никому ничего не должен. Я был честным семьянином, верным мужем и, надеюсь, хорошим отцом. Ради благополучия семьи, я когда-то предал мечту. Благодаря моему бизнесу, жена смогла заниматься любимым делом. Детей я обеспечил квартирами и капиталом обеспечил. И с Анной у нас ничего бы не получилось. Сделать счастливой Анну, означало обречь на страдания мою жену! И тоже самое наоборот! Там я просто был бессилен что-либо решить. Судьба приняла решение за меня. Анна погибла, так и не встретившись со мной. Как бы ужасно это не звучало, но та авария не позволила мне совершить, возможно самый непоправимый, поступок в моей жизни. Впрочем, о чём теперь сожалеть? Моей жены и Анны уже давно нет. Я буду помнить о них всегда, потому что они тут – в моём сердце. Все то хорошее, что связано с ними, останется до конца со мной.

А вот теперь, то самое «но». Прожить эту новую жизнь, использую второй шанс, оглядываясь все время назад с давящим душу грузом – это глупо. Ничего хорошего из этого не получится. Я могу обмануть себя, но я не имею морального права лгать Кате и осознанно портить ей жизнь. Более того, и моя жена, и Анна – меня любили и хотели, чтобы я был счастлив. Ни одна из них не хотела бы обрекать мою совесть на вечные муки. Тот я, которому сейчас всего четыре года, непременно встретит свою судьбу и повторит всё то, что я уже прожил, только… только более правильно и честно. Ведь в том самом две тысячи тринадцатом году, на выставке, он не встретит Анну. В новой жизни ее просто не будет. Не будет вообще! Ну что же, теперь надо переварить все осмысленное, принять, смириться и жить ту жизнь, что я получил в этом новом для меня… ну, не новом, а уже чуть-чуть знакомом теле, – он успокоился и обратился к новому себе: – Ну что, Иванов Александр Сергеевич, разве для этой вечной рефлексии мне выпал второй шанс? Думаю нет. А потому, давай знакомиться заново!'

Он осторожно сел на койку. Голова закружилась. Длительное пребывание в горизонтальном положении не прошло даром. Посидев пять минут и придя в себя, он осторожно встал, держась за стену. Его слегка покачивало, но в целом было терпимо. Обрадовавшись, что может перемещаться и функционировать самостоятельно, он прошаркал тапочками до туалета, а потом обратно. Без сил упав обратно на койку, он подумал:

«Жизнь налаживается!» – и благополучно уснул.

Утром он проснулся, как обычно, в пять часов утра. Поворочавшись, еще немного подремал. В отведенный час, его снова навестила пожилая медсестра и сделала ему укол. От него, конечно же, не укрылся тот факт, что в отделении полно молодых медсестричек, среди которых весьма и весьма симпатичные. Но к нему заходила исключительно одна и та же тётенька в годах.

«Ай да Катя, чувствуется, что твоя „волшебная“ палочка поколдовала. Ведь это ты, моя красавица, попросила маму, чтобы она проконтролировала этот вопрос? Надо же, девушка в столь юном возрасте, а какое чутье взрослой опытной женщины!» – рассмеялся он про себя, и решил позже проверить свою догадку.

После завтрака к нему заглянула мама Кати и пригласила его на перевязку. Посадив его в перевязочной на стул, она попросила снять пижаму. Аккуратно сняла старую повязку и стала рассматривать рану.

– Ну, что, – произнесла она ответственно, – организм молодой, рана чистая, следов воспаления и нагноения нет. Будем снимать швы!

– Спасибо, Мария Сергеевна!

– Саша, – начала мама Кати, при этом ловко орудуя ножницами и пинцетом, распуская швы на его спине и вытаскивая обрывки шелкового шовного материала, – я вчера сделала первую подсадку консервированного трупного бедренного нерва папе.

– И как? – с волнением спросил юноша. – Помогло?

– У него как раз начался приступ, но он просил не делать блокаду, а сделать ему подсадку. Я сделала, но боль не утихала. Я пошла за новокаином, а когда вернулась… – она замолчала.

– Что? – еле сдерживаясь от нетерпения, спросил Старик-Саша.

– А когда я вернулась, он спал! – торжествующе осведомила мама Кати. – Первый раз, за последние годы, он сам, без укола новокаина, уснул! Это просто чудо!

– Слава Богу! – с облегчением выдохнул юноша. – Надеюсь, мы сможем его избавить от этих страданий, навсегда.

– Спасибо тебе, Саша! – она по матерински поцеловала его в макушку. – Виктор Иванович передавал тебе привет, и очень просил напомнить тебе про ревматоидный артрит бабушки Кати.

– Я не забыл о своем обещании. Там все будет гораздо проще и быстрее. Как только Вы меня выпишите, мы тут же этим займемся.

– Саша! Мне Катя все рассказала про твоего брата. Ты все-таки решил его пожалеть?

– Мария Сергеевна! Это все-таки мой брат. Негодяй, подлец, преступник – но мой брат! И я его не просто так пожалел. Я решил дать ему последний шанс.

– Какой?

– Он пойдет служить в армию. Если и там из него не сделают человека, то тогда пусть уже судьба сама решает, что с ним делать.

– Ты знаешь, Саша, я тоже думаю, что ты поступил правильно. Отправить его в тюрьму было бы справедливым и логически правильным. Но не по-человечески. Хорошо, что ты поступил именно так. Кстати, есть еще одна вещь, которая меня беспокоит, – голос мамы Кати звучал обеспокоенно.

– Что именно? – поинтересовался Саша, ощущая как Мария Сергеевна обрабатывает шов и накладывает повязку.

– Саша! Пойми меня правильно. Катя – моя единственная дочь, и ее счастье смысл всей моей жизни.

– И моей, с недавнего времени, тоже, – уверил юноша.

– Верю. Но ты, после загадочной амнезии, стал совсем другим человеком. Скажу тебе честно, тот – прежний Саша – мне абсолютно не нравился. Он был какой-то скользкий и мутный, ты уж не обижайся за мою прямоту. И я даже обрадовалась, когда вы расстались год назад.

– Что же, откровение за откровение. Я вообще не понимаю, что Катя нашла в том прежнем Саше. Чем больше я о нем узнаю, тем меньше он мне нравится, – вздохнул юноша.

– А потом, – продолжила Мария Сергеевна, – случилась эта авария и появился новый Саша.

– Лучше или хуже старого?

– Дело не в том, кто лучше, а кто хуже. Просто другой. И, что больше всего меня беспокоит, совсем взрослый. Я и сама – взрослая женщина – иногда чувствую себя, рядом с тобой, неуютно, словно ты… как бы это правильно выразиться. Словно ты значительно старше. Только не обижайся, пожалуйста. Но вот так я чувствую.

– И почему Вас это беспокоит?

– Я беспокоюсь за Катю. Она же, в сущности, еще подросток! Всего шестнадцать лет! А ты, по своему развитию, очень сильно ее обогнал, – вздохнула Мария Сергеевна.

– И что в этом плохого?

– Я очень боюсь, что она, точнее ее детская наивность, тебе быстро надоест и тебя потянет к более зрелым и опытным, во всех отношениях, женщинам!

– Это почему?

– Потому что с ней тебе станет скучно. Или давай по-другому. Я видела таких вундеркиндов как ты! Которые сильно обгоняли в своем развитии своих сверстников. Многие из них вспыхивали как яркие свечи, но также быстро сгорали ничего не добившись. И это было трагедией не только для них, но и для всех их близких! То что удивляло и поражало в детях, у взрослого человека выглядит уже обычным и банальным. И тогда эти несостоявшиеся гении начинают обвинять в своих неудачах всех вокруг, и, в первую очередь, самых близких им людей.

– Я Вас понял! – усмехнулся Старик-Саша. – Давайте я отвечу по порядку. Первое, мне не нужны ни более опытные, ни более зрелые женщины. Если мы с Катей чего-то не умеем и не знаем, мы сами научимся и познаем это все вместе! И это гораздо интереснее, как мне кажется! А что касается вундеркизма, то я себя таковым не считаю. Да, у меня есть какие-то способности, но это не означает, что я должен ими кичиться на каждом углу! И еще. Я никогда не обижу и не подведу Катю!

– Ну хорошо! – вздохнула мама Кати. – Будем надеяться на лучшее. Саша, в пятницу я тебя выписываю, а в понедельник ты идешь в школу.

– Спасибо Вам большое, Мария Сергеевна! А упражнения мне можно делать?

– Я бы повременила пару недель! А вот прогулки тебе очень были бы полезны! Все, иди в палату, меня другие пациенты ждут, – и она проводила юношу до дверей перевязочной.

Старик-Саша вернулся в палату и принялся продумывать стратегию своего поведения дальше. Можно было, конечно же, закосить под вундеркинда. Он вспомнил, что в те время, в смысле в эти, это явление было очень распространено по всей стране. Дети оканчивающие школу досрочно, и поступающие в высшие учебные заведения, были не редкостью. Но правда была и в другом. Мало кто из них, повзрослев, становился таким же знаменитым, каким он или она были в детстве.

«Нет, такая дешевая популярность мне совсем не нужна! – решил он. – Буду придерживаться первоначальной линии поведения – ставить опыты и выдавать изобретения под прикрытием отца Кати. Изобретения, которые делает академик, это совсем другое, нежели сомнительная популярность обычного школьника. Кто со мной будет считаться? Другой вопрос – как монетизировать эти изобретения так, чтобы не довольствоваться разовыми выплатами или копеечными процентами от разработок, а получать настоящие большие деньги⁈ Итак! У нас тысяча девятьсот шестьдесят седьмой год! И, кстати, это я попал удачно! Сейчас в СССР, в самом разгаре, реформа Косыгина-Либермана! Началась она, если мне не изменяет память, в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году. Либерман – профессор из Харькова – предложил реформу управления, которая не посягая на директивную экономику, расширяла самостоятельность предприятий, предоставляя им возможность распоряжаться прибылью и предусматривала механизмы материального стимулирования производителей в результатах и качестве труда. В принципе, это была попытка компенсировать тот вред, который принесло уничтожение артелей Хрущевым. Это значит, если создать хозрасчетное предприятие, при академическом институте, там можно будет назначить себе: и хорошую зарплату, и премии! При этом легально получать отличные деньги! Но нужно торопиться! В начале семидесятых реформу прикрыли!»

Глава 3
Сексуальная революция и стринги

После обеда, в больничную палату вошла Катя. Она даже домой не заходила, а пришла прямиком из школы. На ней ладненько сидела школьная форма: тёмно-коричневое шерстяное платье и в тон ему фартук, а для торжественности – ослепительно белый воротничок и манжеты. На груди, в области сердца, комсомольский значок с изображением вождя. Ну и завершал образ взрослой школьницы «кожаный» портфель… из дерматина. Ну а как без него.

– Катенок, я так рад тебя видеть, – юноша обнял свою подружку и ласково поцеловал, – ты хоть пообедать успела?

– Да, в нашей столовке, – ответила девушка небрежно. – Брось, Саш, обо мне не беспокойся. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо! Твоя мама сняла мне швы, и сказала, что в пятницу меня выписывают, а в понедельник уже в школу. И порекомендовала побольше гулять. Я чего-то волнуюсь.

– Тогда идем погуляем в больничный парк и поговорим, – предложила девушка, – полчасика. Ты еще совсем слабый. А потом будем делать уроки! А чего ты волнуешься?

Они вышли в большой парк, кои в те времена имелись при любой больнице. Светило нежаркое сентябрьское солнце, ненавязчиво пробивающееся сквозь густые кроны могучих тополей. Взявшись за руки, влюблённые поозирались по сторонам и медленно побрели по пустым дорожкам, так как большинство больных в это время предпочитали послеобеденный сон.

– Так что тебя беспокоит? – Катя с нескрываемым любопытством взглянула на раненого кавалера. – Только не говори, что боишься двоек нахватать.

– Да нет. Я не про двойки. Я больше про коллектив. Как меня там в классе примут? Я же никого там не знаю!

– Ты знаешь меня! Остальное не важно!

– Было бы всё просто, если бы не было так сложно, – усмехнулся парень. – Ведь я там не новичок. Прежний Саша уже зарекомендовал себя с… не с очень хорошей стороны, и мне предстоит не просто адаптироваться в коллективе, а отвоевывать свое место в, уже вроде как знакомом, коллективе.

– Тоже верно, – кивнула Катя с сожалением. – Должна предупредить, он не отличался у нас в классе какой-то крутостью. Скорее наоборот.

– Ну вот видишь, – торжествующе закивал головой юноша. – А я, как ты можешь догадаться, молчать не привык. Я и в прежней жизни покорностью не отличался. Привык быть лидером и, как следствие, уважаемым человеком.

– Конечно догадываюсь. Вот только я прошу тебя, ты там не очень. Чтобы никто не о чём не догадался, – Катя скривила лицо в болезненной гримасе.

– Кать, ну неужели ты думаешь, что я позволю этим сосункам сесть себе на шею? К тому же мне, по большому счёту, плевать, что они там обо мне подумают.

– Ну а учителя?

– А что учителя? Я не собираюсь никого учить уму разуму. Для этого они институты оканчивали. К тому же, ты думаешь я помню программу тех… в смысле этих, лет? У меня достаточно много пробелов в школьном образовании и я с удовольствием погружусь в мир знаний заново. Особенно в формулы, интегралы и графики. Наверстаю, так сказать, упущенное.

– Надеюсь, мне не придётся за тебя краснеть, Иванов! – девушка игриво хихикнула. Не каждый год к тебе в класс приходит учиться восьмидесятилетний дедуля, к тому же имя степень Доктора медицины.

– Не переживай! В обиду не дам ни себя, ни тебя!

Разговор они продолжили уже присев на скамейку уютного сквера, аккурат в тени многолетней ивы, скучая покачивающей на ветру серебристой листвой.

– А вот меня, если честно, волнует несколько иной вопрос, – Катя потупила взор, пряча от кавалера грустные голубые глаза.

– Какой же?

– Даже не знаю как и сказать, – к пылающим щекам девушки «присоединились» уши.

– Ну как есть, так и скажи. Мы же не хотим, чтобы между нами были тайны. Ведь не хотим?

– Не хотим.

– Тогда выкладывай, – рука Саши опустилась на талию смущённой девушки, нежно приобнимая и притягивая к себе для поцелуя.

– Ну, Са-аш, давай я сначала скажу.

– Хорошо, скажи, – он заулыбался, при этом убирая руки и поднимая их в знак капитуляции.

– Дело в том, что к нам в класс перевели двух девочек, – вздохнула Катя.

– И что? – Саша даже не пытался скрыть своего изумления.

– Они очень умные и красивые! – еще печальнее вздохнула подружка.

– И что?

– Что, что! Я волнуюсь! Вдруг они тебе понравятся больше, чем я.

– Мда-а, Катенок, умеешь ты удивить! – рассмеялся ее кавалер обнимая и целуя свою подружку. – Давай договоримся на берегу…

– Где?

– В начале наших отношений, – вздохнул Саша, в очередной раз осознавая, какая она ещё в сущности малышка, хоть и достаточно смышленая. – Поверь, уж я то за свою длинную жизнь столько женщин встречал: и умных, и красивых, и милых, и нежных, и строптивых, и коварных…

Катя, от столь красочного перечня, напряглась еще сильнее, с нетерпением ожидая продолжения.

– Так вот, для меня всегда существовала только одна женщина – моя супруга. И можешь быть уверена, получив подарок судьбы в виде нового молодого тела, я не намерен волочиться с каждой барышней, просто сверкнувшей своими глазками. Какими бы прекрасными они ни были. Для меня важна только одна. И я уже свой выбор сделал.

– Да, но…

– Кстати, – Саша резко обернулся и взглянул на свою юную подружку. – Твоя мама тоже переживает. Ты ей ничего не говорила?

– Нет конечно! – вспыхнула девушка. – Если бы она узнала, точно не разрешила бы встречаться с таким взрослым мужчиной! Вдруг ты меня соблазнишь и бросишь! – губы Кати растянулись в лукавой усмешке.

Старик-Саша привлек ее к себе и сказал глядя ей прямо в глаза: – Запомни, если ты сама этого не захочешь, я тебя никогда не оставлю и не предам! Хочется верить, что могу с твоей стороны рассчитывать на взаимность.

– Даже не надейся, что я тебя кому-то уступлю! Особенно этим двум новеньким!

– Вот пусть эта мысль плотно и надежно укоренится в твоей хорошенькой головке. Мы с тобой договорились? – он склонился к девушке и поцеловал нежно в русую макушку.

– Договорились, – довольная Катя часто, часто закивала.

Какое-то время, они просто нежно ласкались, осыпая лица друг друга мягкими, едва ощутимыми, касаниями. Терлись щеками и шептали клятвы верности. Потом трепетно целовались, надежно укрытые от посторонних глаз свисающими ветвями величественных «стражников».

Неожиданно, Катя заплакала, прижавшись щекой к его груди.

– Ты чего, Катенок? – встревожился Старик-Саша. – Я тебя чем-то обидел?

– Нет конечно. Просто… просто мне вдруг стало так жаль тебя! – всхлипывала девушка. – Ты ведь остался совсем один, когда тебя забросило сюда к нам. Все, кого ты любил и знал, либо умерли, либо остались там. В далеком будущем. Ведь семья Ивановых: твои папа, мама и твой брат, они же не настоящие твои родные. Просто посторонние люди. Да еще мама с братом такие попались. И Нинка эта. Это наверное так страшно!

– Ты знаешь, до того, как ты это сказала, у меня и мысли об этом не было, – растерялся юноша, – но я уже не один! У меня же есть ты. К тому же, мне не три года, чтобы волноваться о наличии родителей. Ещё немного до совершеннолетия, тем более, что отец достаточно адекватный мужчина. Ему бы спутницу по жизни подходящую – толковую женщину, хозяйственную и я за него буду спокоен. А так… переживает он.

– Об отце он переживает, еще и не родном. Ты бы лучше о себе поволновался, – девушка покачала головой и ее пшеничные локоны, сверкающим каскадом, разметались по узким плечам.

– А что я? У меня всё хорошо. Я так рад, что судьба подарила мне не только второй шанс прожить новую жизнь, но и такой роскошный подарок в виде тебя.

– Вот сразу видно опытного мужчину! Такие слова умеешь правильные сказать! Как бедной наивной девушке перед тобой устоять? – голос Кати потеплел.

– А зачем передо мной стоять? Можно прилечь.

– Ишь какой! – маленьким кулачком Катя пнула кавалера в плечо, старательно делая вид что обиделась. Но получалось у неё плохо и в конечном итоге она просто расхохоталась.

– Тише ты! – сжимая плечи, Саша попытался делано обороняться. – Больно вообще-то.

– Ой, прости, прости… я забыла, – гадкая ладошка нежно заскользила по предплечью парня. – Саша, пора возвращаться и делать уроки, – наконец успокоившись, и осушив окончательно слезы, строго сказала Катя. – Когда мама пойдет домой, она и меня с собой заберет. Мы должны все успеть.

Они вернулись в больничную палату. Катя вынула из портфеля учебники и тетрадки и они начали занятия. К удивлению Старика-Саши, никаких проблем, кроме одного предмета, он не испытывал. Споткнулся он на математике. Один вид интегралов вводил его в интеллектуальный ступор.

Еще в юности он прочитал рассказ о Наполеоне и академике Французского Института. Эта организация, в то время, была местным аналогом Академии Наук. Сам Наполеон тоже был в составе этой организации, и членство в ней ставил выше всех своих должностей и званий. Он и документы подписывал так: Наполеон, Член Института, Первый Консул Французской Республики.

Так вот, один раз к нему обратился академик-поэт с жалобой на своих коллег. Он обвинял других академиков в том, что они относятся к нему без должного уважения, не так как к остальным.

Наполеон задумался лишь на секунду и спросил академика поэта: как тот относится к дифференциальному исчислению? Тот в растерянности ответил, мол, вообще не знает, что это такое!

– Так чего Вы тогда жалуетесь⁈ – возмутился Наполеон. И в самом деле, как можно уважать человека не знающего таких вещей!

Но с другой стороны, как человек проживший долгую жизнь, занимаясь наукой и достигнув в ней определённых успехов, он должен был признать, что ни разу в его исследованиях ему не пришлось воспользоваться знаниями синусов, косинусов, интегралов и даже дифференциалов! Более того – это ему абсолютно не мешало плодотворно работать! Единственные математические знания, которые ему были нужны – статистические методы обработки результатов полученных исследований. Но для практического их применения ему хватало знания четырех арифметических действий. Много позже он узнал, что понимать высшую математику способны всего-то около двух процентов населения планеты.

Откровенно говоря, он вообще подозревал, что введение математики – такого уровня – в школьную программу, было вызвано отменой преподавания логики, как альтернатива. Ее сначала отменили в школах, в тысяча девятьсот двадцать первом году, а спустя четверть века, появилось постановление Центрального Комитета Всесоюзной Коммунистической Партии (большевиков), в котором он признал «совершенно ненормальным, что в средних школах не изучается логика и психология» и «счёл необходимым ввести в течении четырёх лет, начиная с тысяча девятьсот сорок седьмого/тысяча девятьсот сорок восьмого учебного года, преподавание этих предметов во всех школах Советского Союза».

Логика и психология перестали быть нужными в СССР – после тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. В том числе, благодаря инструктору отдела школ и образования ЦК КПСС, а в последующем – студенту Колумбийского университета, отцу и «прорабу перестройки», иудушке Александру Николаевичу Яковлеву. Считалось, что логика не способна разрешить спорные ситуации в математике – на это способен только диалектический материализм. В тысяча девятьсот пятьдесят девятом году обязательное преподавание логики и психологии в советских школах было полностью свергнуто.

Партийные и советские бюрократы не нуждались в населении, которое могло само разбираться в окружающей действительности и понимать истинную сущность политических и общественных событий, а так же явлений. Все это потом и аукнулось в годы Перестройки. Если бы люди изучали в школе логику, вряд ли бы им смогли запудрить мозги и обмануть перестроечные краснобаи и демагоги.

Не маловажным фактором того, что Советская власть не любила логику, возможно было и то, что сам вождь мирового пролетариата – Владимир Ильич Ленин – в школьном аттестате имел единственную четверку – по логике!

Но все размышления о важности логики не отменяли необходимости иметь отличную отметку по математике, в аттестате о среднем образовании, если он планировал поступать в престижное высшее образовательное учреждение. Поэтому, с чувством глубокого сожаления, он честно пытался грызть гранит математической науки.

Но от его подружки не укрылось и то, насколько мелко он плавает в математике. Нахмурив свои бровки она решительно ему заявила, что если английский он знает куда лучше, чем прежний Саша, то математику с точностью до наоборот! И вообще, мол, стыдно Доктору наук в благородном возрасте не знать таких простых вещей!

Поэтому! Она будет с ним заниматься дополнительно по этому предмету и подтянет его до нужного уровня. Юноша согласился с огромной радостью! Совместить приятное с полезным, о лучшем и мечтать не приходилось!

Когда они стали учить биологию, Катя вдруг задумалась и сказала:

– Саша! Ведь сюда переселилось только твое сознание?

– Да.

– А тело осталось старого Саши?

– Именно так, и я даже этому рад.

– Почему? – удивилась девушка.

– Тело Александра Иванова лучше, чем мое прежнее. Рост повыше, и сложено лучше, и лицо симпатичнее.

– Это не главное! Внешняя красота! – авторитетно заявила девушка. – А вот наши будущие дети! Они же унаследуют все признаки старого Саши! И его вредные черты характера?

– Какой интересный вопрос! – вновь поразился сообразительности своей девушки Старик-Саша. – Ты поднимаешь такие важные вопросы, о которых я даже и не думал!

– Не думал, потому что вам всем мужчинам от девушек только одного и надо! Так моя мама говорит! Вам и детей сотню наделать ничего не стоит. Были бы только согласные на это женщины. А нам – бедным девушкам – за всю жизнь двух-трех детей пока родишь и воспитаешь, так замучаешься. Поэтому, мы к этому очень серьезно относимся! – вздохнув ответила Катя.

– Да! – согласился Старик-Саша. – Совершенно верно. Внешне они будут похожи на того Сашу. Но мы их воспитаем хорошими людьми. Я конечно не согласен с Макаренко.

– А я знаю кто это! – сказала Катя. – Он перевоспитывал беспризорников после революции. Он знаменитый педагог!

– Знаменитый он потому, что его идеи совпадали с желаниями большевиков – создать нового человека путем воспитания. Они считали, что человек рождается белым чистым листом бумаги, на котором можно, путем воспитания, написать все, что захочет общество.

– А разве это не так? – удивилась его подружка.

– Нет, не так! – уверенно ответил Старик-Саша. – Ну смотри сама. У вас… в смысле у нас – в СССР – разве кого-то воспитывают убийцами, ворами и хулиганами?

– Нет конечно!

– Тогда откуда они берутся все время? Сколько лет прошло после революции? В этом году будет уже пятьдесят! Два новых поколения выросло. А убийцы и воры все равно появляются!

– Ну да, – растерянно ответила Катя, сраженная таким аргументом, но быстро спохватилась: – А может быть их дома плохо воспитывали!

– Может. Но ведь немало случаев, когда в семье хороших людей, честных и порядочных, рождается преступник, – не сдавался ее кавалер.

– Ну хорошо, что ты хочешь этим сказать? – сдалась девушка.

– Только то, что характер человека закладывается при его рождении. И воспитание может конечно его изменить, но в достаточно ограниченной мере. Мы постараемся воспитать наших детей так, чтобы те отрицательные черты, которые у них могут появиться от старого Саши, не испортили им жизнь. Ну и он, это старый Саша, наверняка, не был таким уж плохим, если он тебе нравился.

– Саша, – Катя покраснела, – меня мучает еще один вопрос. Очень. И я так боюсь.

– Говори, мы со всем справимся.

– Хорошо. Вот смотри. Мне нравился прежний Саша, так?

– Так.

– А потом появился ты, так?

– Так.

– И я сразу влюбилась в тебя, и гораздо сильнее, чем в старого Сашу.

– И что?

– Ответь мне… только честно. Ты не считаешь меня легкомысленной и ветреной особой? Вот любила одного, и тут же влюбилась в другого. Что я такая непостоянная и неверная, – она обеспокоенно взглянула на своего кавалера.

– Катенок, я тебя, порой, боюсь! – серьезно сказал юноша.

– Почему? – еще больше расстроилась девушка.

– Ты такие вопросы поднимаешь, что я сам попадаю в тупик! Я – который в пять раз старше тебя! – рассмеялся Старик-Саша. – Нет, я не считаю тебя ветреной и, уж тем более, непостоянной! Считаю тебя очень умной и рассудительной! И мне очень приятно, что такая девушка как ты, оказала мне честь, полюбив меня.

– Опять взрослого мужчину включил? – облегченно тоже рассмеялась его подружка. – Саша, а расскажи, как там у вас? В будущем. Что девушки носят?

– Ой! Они такое носят, что ты не поверишь. Например, мини юбки!

– До сих пор носят?

– Что значит до сих пор? – удивился юноша. – Я не видел на улице девушек в таких юбках.

– У нас нет, но в модных заграничных журналах они есть, – заявила Катя, – папа привозит их из командировок и мы с мамой их смотрим. Такую юбку предложила первой англичанка Мэри Куант, а вот Коко Шанель они не нравятся! И вообще, их теннисистки носят!

– Какая ты у меня образованная! – поразился Старик-Саша, который даже не догадывался о таких подробностях. – Но у нас они очень короткие, – и он ребром ладони показал на своем бедре длину мини юбок.

– Такие короткие? – удивилась Катя. – Но как они садятся? – а потом добавила шёпотом: – Так же все трусики сразу видно!

– А о трусиках отдельный разговор!

– Какой? – оживилась девушка, в которой сразу же взыграло женское любопытство. Но потом с подозрением добавила: – А ты откуда это все знаешь?

– А тут и знать нечего! Один раз на пляж сходить или по городу пройтись. Трусики типа танга или стринги.

– Стринги? Это же веревочки на английском, кажется! – на лице Кати отобразилось изумление.

– Именно так! Давай я тебе нарисую, – и юноша взял карандаш и нарисовал горизонтальную, вертикальную веревочку и пририсовал маленький треугольник спереди.

– Это что? – с недоумением спросила девушка.

– Это трусики. Стринги.

– Какие же это трусики? Вся попа голая, – прошептала, покраснев, Катя. – А как на стул или в общественном транспорте садиться? Всю грязь на кожу соберешь! А зимой? Так же простудиться можно!

– Не знаю! Их надевают под обтягивающую одежду… вроде бы, – пожал плечами юноша.

– Это очень развратные трусики, – вынесла свой вердикт его подружка, – в таких, все равно, что голой ходить!

– Но эта мода почти уже прошла. Вместе с сексуальной революцией. Сейчас наши девушки ходят в такой бесформенной одежде, что не сразу и поймешь, это девушка или парень.

– Подожди, подожди! – прервала его Катя. – Какая революция? Я не ослышалась?

– Не ослышалась. Сексуальная!

– Сексуальная? – удивлению Кати не было предела. – Это как?

– Это разврат возведённый в норму! Трахайся с кем хочешь, когда хочешь и сколько хочешь!

– Что значит трахайся? Это что за слово?

– Боже, я так тебя совсем развращу! – засмеялся Старик-Саша.

– Ты давай мне, от ответа не уходи, – насела на него подружка, – сказал А, говори и Б. Ну-ка все рассказывай!

– Катя, мне даже неудобно!

– Ничего не стесняйся! Я тебя вообще голым видела, и обтирала! Всего и везде! Говори!

– Хорошо. Слово «трахать», на жаргоне, означает половой акт.

– А почему было выбрано такое слово? – удивилась девушка.

– Точно не знаю, но говорят, что раньше – в древности – был обычай: чтобы почва была плодородной, мужчины и женщины занимались… сама понимаешь чем – прямо в поле, перед тем как ее вспахивать и засеивать. Чтобы пролился дождь и поспособствовал обильному урожаю.

– Какое глупое суеверие! – сказала, с интересом слушающая его, подружка.

– В древние времена считали, что небо, пролившись дождем на землю, оплодотворяет её. Происходит мистическое действие, соитие неба и земли. В результате этого, земля начинает плодоносить. Гром трахнул, пошел дождь и, собственно, произошло соитие.

Считалось, что первую борозду должны сделать девушки, раздевшись догола. Возбудить небо, чтобы оно пролилось дождем на землю. Глупые необразованные девушки, как правило, велись на эти россказни, и, чаще всего, все происходило благополучно: засуха наступала не столь часто. Очевидно, что через какое-то, довольно продолжительное время, изречение «гром трахнул» заменили словом «трахнуть», и это стало обозначать половой акт, – закончил свое пояснение Старик-Саша.

– У вас там какое-то очень неприличное и непристойной будущее получилось! – уверено сказала Катя. – А скажи, мы коммунизм построили?

'Вот что мне ей сказать? Что мы все просрали, за жвачку и джинсы? Что как бараны сами слили свою страну? Что поверили негодяям и предателям? Отравить ей всю жизнь этой правдой? Убить в ней веру во все хорошее и светлое? Сказать, что партийная и советская верхушки уже сейчас живут как при коммунизме, но с одним отличием. Пока ты при должности коммунизм, в виде твоего полного государственного обеспечения есть, а вышел на пенсию – он исчез.