Текст книги "Добро пожаловать в Aurum (СИ)"
Автор книги: Aphrodyte Valentine
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
Сергей в самом деле выглядел не особо полным энтузиазма по поводу предложения Риты, но нерешительно кивнул – на нет и суда нет, поэтому посмотреть ролики можно было. А уж если они действительно окажутся неплохими, то почему не попробовать? Высшего профессионализма от ролика никто не ждал, его задача – с лучшей стороны представить танцоров. А кто их сможет представить лучше, чем человек, который с ними работает?
Когда все разошлись готовиться к рабочим часам, Тим задержался немного рядом с Ритой с таким видом, будто хотел что-то спросить, но никак не решался. Она же занималась тем, что бесцельно смотрела в одну точку, размышляя о нескольких вещах сразу. Почему Тимур не отреагировал на выпад Тима, ведь для него даже Сергей с его презрительными замечаниями не был авторитетом? Какая концепция подойдёт для представления танцоров “Aurum”? От золота тошнило каждую смену, но исключать его полностью из образов парней было нельзя – это была отличительная черта всего заведения. И наконец, последний вопрос, смешавшийся в её голове с двумя другими и неотрывно связанный с ними: как работать с Тимуром?
Когда голова заболела от этих беспорядочных мыслей, Рита зажмурилась, а открыв глаза, увидела перед собой нерешительное лицо Тима. Вздрогнув, она попыталась улыбнуться и спросила:
– В чём дело?
– Да так… – задумчиво отозвался он, прикусив губу. – Как вышло, что я учусь с тобой уже пятый год, а так мало о тебе знаю? Почему?
– Ты мне задаёшь этот вопрос? – искренне удивилась Рита, вспомнив, как встретила Тима в этом клубе. – Сам же ничего мне о себе никогда не рассказывал.
Это было правдой. Из всех девушек в группе он больше всего общался с Ритой и её подругой Викой, но общение это обычно ограничивалось взаимным уважением и помощью в домашних заданиях, да обсуждениях списков литературы на лекциях. Рита вышла за пределы его университетского круга, когда стала работать здесь и почему-то стала ближе. От неё не надо было скрывать то, чем он занимался, более того – она восхищалась его талантом и давала ценные советы как преданная зрительница. Тим сам и не заметил, как её мнение стало важным для него. И то, что у неё было любопытное увлечение, ранее ему не известное, внезапно обидело его.
– Прости, я и вправду не имею права возмущаться и высказывать тебе что-либо. Я знаком с тобой дольше всех остальных, а знаю столько же.
Рита поникла. Ещё не прошло волнение после оскорбительных слов Тимура, как беспокойство выросло с новой силой из-за Тима. Она пока плохо понимала, к чему он это всё говорит, мысли в этом направлении работали плохо, поэтому не могла уловить его посылов.
– Хочешь, я расскажу тебе немного о себе?
========== 13,5. Интерлюдия № 4 ==========
(Тема Тимофея:
Stop every clock,
Stars are in shock,
The river won’t flow to the sea.
I won’t let you fly,
I won’t say goodbye,
I won’t let you slip away from me!
Can you hear а heaven cry?
Tears of an angel.
(с) RyanDan – Tears of an angel / 3:28
Тема стриптиза:
Unheilig – Eva / 4:41)
За четыре года до того, как Тимофей попал в ночной стрипклуб “Aurum”, его жизнь была направлена в совершенно другое русло, и казалось, что ничто не могло развернуть его в противоположном направлении. Однако никогда не знаешь, что нас ждёт за очередным жизненным поворотом, как и того, что изменить наши судьбы могут не только масштабные события, но и мелочи, которые, накапливаясь, размывали привычную до этого дорогу и заставляли нас поворачивать.
Санкт-Петербург, морозный январь 2009 года, разгар третьей четверти выпускного одиннадцатого класса. Тимофей спешил изо всех сил, хотя ноги жутко болели и ныли так, будто он весь день поднимался по лестнице. В те дни, когда после танцев не надо было спешить на хоккей или наоборот, Тимофей чувствовал лёгкость и прилив сил после каждой тренировки. Но когда одно накладывалось на другое, как это происходило последний год, вторая тренировка представлялась в воображении Тимофея следующим кругом ада. В особенности, если второй был хоккей.
Электронные часы на левом запястье показывали пять минут восьмого – опоздание не было критичным, но учитывая завидную регулярность их повторений, это стало раздражать не только тренера, но и игроков.
– Тимоха! Явился, не запылился, – с непритворной радостью воскликнул кто-то из юных хоккеистов, размахивая своим спортивным инвентарём в стороны в качестве приветствия, за что тут же получил клюшкой по спине от капитана команды – сурового для своих семнадцати лет Алексея Скворцова.
– Марцинкевич! – пробасил капитан, обращаясь к раздражённому Тиму. Выговоры можно терпеть от тренера, но только не от доставшего своей звёздностью одноклассника. – Чего опаздываем? Затанцевался там на своих самбах-румбах? Может, спляшешь мне вместо извинений?
Тимофей разомкнул губы, чтобы сказать Скворцову что-нибудь резкое и до боли обидное, дабы после он выделялся ярким багровым пятном покрасневшего лица на фоне белого льда и тёмно-синей формы членов команды. Но его вовремя остановило не только то, что ребята уже столпились вокруг в надежде понаблюдать за разгорающейся потасовкой, но и суровый взгляд тренера, с укором глядящего на него издали.
– Не перед тобой объясняться, Скворцов, – бросил Тим и, толкнув капитана плечом, докатил по льду до тренера – мужчины лет пятидесяти, судя по блистающим прядям седины в серых волосах и усах. – Эдуард Тихонович!
– Встань на позицию, Марцинкевич, – тоном, не требующим возражений, отозвался тренер и указал Тимофею пальцем, напоминая тому, где он должен стоять. Когда нерадивый хоккеист отъехал, мужчина громко хлопнул в ладоши и встал. – Отставить шум и галдёж! Начали.
Однако на издёвках капитана испытания на этот день не закончились. Ноги стали ватные и непослушные, а в голове – словно ветер гуляет, сквозь который звучит одна и та же мелодия с предыдущей тренировки и повторяется счёт: «Раз… два… поворот!»
Тим и сам не сразу понял, что сделал. Осознание пришло только после свистка тренера и разъярённого крика Скворцова: вместо того, чтобы передать летящую в его сторону шайбу нападающему, он развернулся («По-во-рот!») и отбросил её к воротам. Шайба изящно пролетела между широко расставленными ногами недоумевающего вратаря, почти обиженно пробубнившего:
– Мы ж за одну команду сейчас.
– Марцинкевич! – взревел тренер и пальцем поманил несчастного к себе. Прежде чем отъехать к Эдуарду Тихоновичу, Тимофей бросил короткий взгляд на Скворцова: тот с победоносным видом качал головой из стороны в сторону, едва различимо припевая: «ай-яй-яй…».
– Эдуард Тих…
– Иди-ка домой, – глухо, с придушенной злостью в голосе приказал тренер. Тимофей испуганно распахнул глаза.
– Но…
– Я сказал: поговорим дома, Тим.
Тимофей не сомневался: дома отец с ним поговорит. Как говорил до этого не один раз. И как Тимофей каждый раз после таких разговоров обещал никогда не опаздывать и клялся всем, чем можно, что будет успевать везде. И не принесёт в жертву одно увлечение другому.
Откровенно говоря, увлечением ни танцы, ни хоккей не были. Это давно уже срослось с ним, стало частью того, без чего дышать невозможно, да и себя полноценным сложно представить. Однако ситуация усложнялась тем, что в хоккее тренером был отец, а в танцевальной школе – мать. Выбрать что-то одно означало для него выбрать кого-то одного. А при всей любви Тимофея к родным, он этого сделать не мог, как бы ни уговаривал себя.
Поднимаясь по эскалатору метро, до отказа набитом людьми в девятом часу вечера, Тим получил звонок. Чувствуя спиной вибрацию телефона, парень лениво стащил рюкзак со спины и слабыми, непослушными от эмоциональной, но не физической, усталости пальцами достал аппарат. Андрей Иванковский, или попросту Дюша, одноклассник и лучший друг, названивал ему, как оказалось, уже пятый раз, просто в подземке связь, как обычно, не ловила.
– Как красиво я подгадал, – продекламировал Дюша так, будто собрался читать стихи, однако пафосного продолжения не последовало. Вместо этого он самодовольно добавил: – Приехал домой, думаю, дай-ка позвоню тебе, а ты за мной летишь по эскалатору. Чего такой вид, как у умирающего лебедя?
Тим и Дюша в самом деле являли собой две противоположности в ту минуту: первый – потрёпанный, вялый и недовольный, с тяжеленными утеплёнными кроссовками и наброшенным на спортивную форму синим пуховиком, второй – сияющий и гладко причёсанный, одетый с иголочки в чёрное шерстяное пальто и сверкающие начищенные сапоги. Странно, почему ещё не пританцовывал чечётку на ходу.
– Не думаю, что расскажу тебе что-то новое, – устало ответил Тим, озираясь по сторонам в ожидании зелёного сигнала светофора.
– Опять Скворцов? – приподняв брови, спросил Дюша. – Ох, не нравится мне этот сударь с самого пятого класса. А нынче и вовсе стал невыносим.
Тим нахмурился и внимательно посмотрел на друга. Было в Дюше что-то такое, что частенько вызывало мысль, будто этот парень родился веке в девятнадцатом и только притворяется ровесником. Обычно Тим привык не обращать внимания на привычное бравирование и щегольство Дюши, но в моменты усталости, когда все остальные эмоции меркли, друг вызывал сверхъестественное чувство опасения.
– Как капитаном стал, так хвост свой распушил, некуда деваться. Скворцов в самом деле так хорош, как о нём толкуют?
Тим вздохнул. Ну, какой подросток будет так изъясняться? Хотя, будь Дюша другим, он бы и не был лучшим другом Тима.
– Да нет, самый обычный Скворцов.
Разговор не клеился, язык вяло двигался, а голос охрип из-за морозного воздуха – Тимофей, как обычно, забыл взять с собой шарф и укутать горло. Поэтому вместо того, чтобы участвовать в беседе на равных, Тим позволил другу болтать без умолку о всякой ерунде, приключившейся с ним за день, до самого подъезда. Войдя в парадную, друзья расстались на третьем этаже: Дюша зашёл к себе домой, а Тим протопал ещё один этаж и вошёл в квартиру. В лицо сразу же дунул тёплый воздух нагретого помещения, пропитанный запахом яблок и сладкого теста. У матери ещё тренировка, у отца тем более, поэтому кухарить могла только Венера – старшая сестра и студентка факультета с не особо обременяющей предметами специальностью. Доносившийся из кухни будто взведённый голос солиста «Сплина», пропущенный через сетку маленьких динамиков ноутбука, доказывал предположения Тима о личности хозяйничавшего на кухне.
– Венька, привет.
– При… Ой, а чего так рано? – Веня, судя по застывшим в воздухе рукам с зажатым между ладоней куском теста, испугалась раннему приходу брата. Тот буквально шлепнулся на стул, роняя на пол тяжёлый рюкзак. Наклонившись, Тим понюхал нарезанные дольками яблоки, в беспорядке лежавшие на тарелке. Желудок незамедлительно напомнил о себе коротким, но мелодичным урчанием.
– Плохо себя чувствую. Забил шайбу в свои ворота.
Веня многозначительно посмотрела большими голубыми глазами на брата и, быстрым движением откинув светлую косу на спину, подвинула к нему тарелку с другими нарезанными фруктами.
– Подкрепись. Придёт отец – придётся туго.
Сестра была права, хотя это никак не было связано с её прозорливостью, просто происходило подобное не в первый раз: Тим совершал ошибки, отец отчитывал, мать защищала. Всё по накатанной схеме, по два раза в неделю, один и тот же разговор…
– Я тебя уже который раз прошу, Тим! – ревел Эдуард, сидя за столом на кухне ближе к десяти вечера, когда всё семейство было в сборе. Кроме Вени: хитрая блондинка забаррикадировалась в собственной комнате с тарелкой печёных яблок, не имея никакого желания выслушивать разговор, в котором не было ничего интересного и нового.
Тимофей уже давно не чувствовал вины и желания что-нибудь менять. Привык, что никто не хотел понять его: ему нравится так. Ему нравится хоккей, ему нравятся танцы, он любит лёд и паркет, он с одинаковым трепетом смотрит и на неуклюжих и устрашающих в своём обмундировании хоккеистов, и на изящных, стройных и грациозных танцоров в сверкающей одежде. Он с радостью выступал и в команде, и в паре. Но глупые взрослые люди заставляли его выбирать.
– Да, я понял, пап, – привычно равнодушно отозвался Тим, когда отец закончил.
– Ты постоянно это говоришь, – отчеканил Эдуард. Он не кричал и не буйствовал, но было в его голосе что-то твёрдое, как металл, что заставляло напрягаться против воли. – За двумя зайцами, Тим…
– Ни одного не поймаешь, да-да, я знаю, – махнул головой Тимофей и покрутил в руках пустую чашку, наблюдая, как на самом дне мягко перекатывается коричневая капля оставшегося чая с бергамотом.
– Эдик, давай закончим на сегодня, – кротким голосом, за полупрозрачной вуалью спокойствия которого можно было прочувствовать волнение, попросила мать. В защитном движении она неосознанно сложила руки на груди. – Ты же видишь, он устал.
– А я сейчас расскажу тебе, почему он устал, – пробасил Эдуард и кинул на жену полный решимости взгляд. – У него почти каждый день тренировки, по две тренировки, Ева! Танцы и хоккей, хоккей и танцы! Да какой здоровый человек это выдержит?
– Пап, да это спокойно можно выдержать! – всплеснул руками Тим, едва не опрокинув чашку со стола. – Я не один такой, кто берёт себе по две тренировки разных видов спорта в день. И ничего, живут люди.
– Ты вспомни сначала, что на льду сотворил, а потом говори мне.
– Да, это промах. Но ведь мы для того и тренируемся, чтобы избавиться от промахов…
– Есть непростительные промахи, сынок. И шайба в свои ворота – один из них.
– …И вообще, моя усталость была не из-за танцев, – продолжал гнуть своё Тим. – Сегодня в школе день тяжёлый был, и я ещё на маминой тренировке был вялый. Мам, скажи.
– Это правда, – живо кивнула Ева, отчего тонкая прядь золотистых волос выбилась из высокой причёски и упала на лоб. Женщина хорошо знала своего мужа: когда тяжёлая артиллерия уже не срабатывала, надо было переключаться с нападения на самозащиту, и охотно помогала в этом сыну.
– Отговорка устарела три ссоры назад, – проворчал Эдуард и хлебнул остатки чая из чашки. – К тому же с каждым днём эта тема становится острее. Понимаешь, почему?
Мозг Тима, изведённый из-за препираний, плохо соображал, что имел в виду отец, хотя в глубине души догадывался.
– Тебе университет выбирать со дня на день.
Слова прозвучали громом в голове Тимофея. Только не это. Он мог бесконечно оттягивать выбор между двух видов спорта до тех пор, пока отец не затрагивал трепещущую тему, которая одним своим существованием говорила о том, что выбор сделать всё-таки нужно. И теперь воротить носом не получится. Ему придётся. И время тает с каждым днём, часом, минутой.
– И какой выбор стоит? – надменно спросил Дюша на следующий день во время перемены, педантично разглядывая идеально наточенные ногти. Тим фыркнул.
– Ты же знаешь, – недовольно сказал Тим. После вчерашнего приговора отца сегодня раздражало всё. – Либо в Лесгафт на «зимние», либо в ГУП на хореографию*.
– А так ли обязательно делать жёсткий выбор? – озадаченно пожал плечами Дюша. – Ты можешь пойти в Лесгафт и продолжать заниматься танцами, либо пойти в ГУП и играть в хоккей в качестве факультатива.
– Этот номер не пройдёт, – мрачно пробубнил себе под нос Тим, бездумно листая учебник по физике: уже как три минуты он тщетно пытался найти заданный на дом параграф, но попытки рушились уже на изначальном этапе – парень попросту не помнил её название и номер. – Моя проблема как раз в том, что меня заставляют сделать выбор в пользу одного.
– Но ты уже взрослый человек, – недоумевал Дюша, параллельно наводя порядок на своей половине парты. – Пойди на компромисс.
– Какой?
– Такой, который я предложил только что, – напомнил Дюша тем тоном, каким говорят уставшие доказывать правильность своего мнения люди. – Это же гениально, ты не согласен? Технически, когда ты выберешь в качестве специальности хоккей или хореографию, то ты и делаешь выбор в пользу одного, но на практике продолжишь работать над обоими. Твои досточтимые родители не имеют права возмутиться. И в конце концов, – цокнул Дюша, методично приглаживая волосы на голове, – на хоккее у тебя – противный Скворцов, а на хореографии – лапочка Лера. Я бы не раздумывая сделал выбор в пользу второго.
Словно вспомнив о присутствии партнёрши в этом же классе, Тим повернулся через плечо. Фигура Леры, тонкая и подтянутая, темнела у окна, где девушка, вдали от коридорного шума, повторяла заданный на дом материал. Заметив боковым зрением, что кто-то на неё смотрит, она повернулась и, увидев Тима, улыбнулась и помахала ему. Тимофей, смутившись, сделал ответный жест. То, что партнёрша по танцам вызывала симпатию у Тима, давно не было секретом ни для него, ни для Дюши. Непонятно только, насколько это было известно ей самой.
Настроение резко ухудшилось, как только на горизонте замаячил Скворцов. С самоуверенной улыбкой он вошёл в кабинет, кинул рюкзак на свою парту, одновременно с этим бросая презрительный взгляд на Тима и Дюшу, которые отвечали ему взаимностью, и подошёл к окну.
– Лера! Солнце, тебе совершенно противопоказано стоять!
– Это почему? – недоумевала Лера и повернулась к однокласснику, прижав учебник к груди.
– Ну как же, – пожал плечами Скворцов, – сразу видно, какие стройные и красивые у тебя ножки! Не боишься, что весь класс попадает от восторга рядом?
– Лёш, ты мешаешь, – мягко проигнорировала вопрос капитана молодёжной хоккейной команды девушка и вернулась к повторению параграфа. Тот только поднял руки вверх, показывая, что сдаётся перед её очарованием, и попятился к своему месту. Тим, следивший исподлобья за неудавшейся картиной флирта, и не заметил, как начал кусать губы. Почти сразу, как Скворцов сел на своё место и Тим отвернулся, пронзительно заверещал звонок на урок – почему-то воспринимавшийся как набат, в отличие от того, что звучал после окончания занятия, хотя сам звук был один и тот же. Дюша пихнул Тима локтем в бок и полушёпотом предостерёг его:
– Будь бдителен, мой друг, иначе партнёршу твою уведут на следующем танце.
– Кто? Скворцов? – захрипел Тим и подавил невольный смешок. – Лера с этим зазнайкой никогда не будет водиться.
Дюша лишь пожал плечами, как бы говоря, что время покажет. И оно в самом деле показало многое…
В конце марта Тима ждали два масштабных события: сражение на льду против молодёжного клуба Москвы и соревнование по латинским танцам. Оба состязания были назначены в разные дни, поэтому переживать, казалось, было не о чем. До одного дня.
– В общем, – не особо озадаченно начал вещать Эдуард Тихонович в конце одной из тренировок в марте. – У москвичей там накладка небольшая произошла из-за травмы ведущего вратаря, поэтому матч переносится на десять дней. Так что, бравые молодцы, у вас есть дополнительное время на подготовку.
Пока товарищи по команде начали выкрикивать беспокоившие их вопросы, перебивая друг друга, Тим сидел и смотрел прямо перед собой, не замечая ничего. Переносится на десять дней. Это означало, что матч назначен в тот же день, что и соревнования по латинским танцам.
Тимофей схватился за голову и растрепал волосы. Вот он – страшный момент выбора. «Решайся же!»
– Тим? – вкрадчиво и осторожно спросил отец, подойдя к нему и кладя тёплую ладонь ему на лоб. Об их родственной связи знали все, но выставлять это на показ считалось Марцинкевичем-старшим моветоном. Однако увидев, что сыну стало буквально на глазах плохо, он мгновенно оказался рядом и устремил на чадо беспокойный взгляд. – С тобой всё хорошо?
– Да… Нет. Пап, поговорим дома?
Он не стал подбрасывать в воздух монетку, как иногда советовал Дюша. Не стал писать желания на помятых клочках бумаги и вытаскивать один из них не глядя. Не стал доверять столь важное решение провидению. Просто, когда все домашние собрались на кухне, выдохнул и сказал:
– Я выбираю танцы.
Что было после, Тим не особо помнил, потому что плохое быстро забывается. В память врезались лишь сочувствующее лицо Вени и беспокойные глаза матери, которая хоть и была польщена, но понимала, как тяжело это решение далось сыну. Эдуард рвал и метал, крича, что у него не дочь и сын, а две дочери, что топтаться на сцене в блестящих нарядах, вертя бёдрами, не пристало настоящему мужчине, что все танцоры – гомосексуальны, и прочую ерунду и чушь, которая только может прийти в голову разъярённому родителю. Но Тим выдержал это стойко. И понимал, что принимал это решение не из-за матери или отца. А из-за Леры.
Однако и на этом испытания не закончились. В самый день соревнований, когда Тим, аккуратно сложив форму хоккеиста «Динамо СПб», собрался на соревнования в совсем другом конце города, ему позвонила мать.
– Мам, давай быстрей, я в метро спускаюсь, – быстро проговорил Тим, завидев издали приближающийся поезд.
– Тимочка! – звенел надрывный голос Евы в трубке так звонко, что Тим даже поморщился. – Не будет сегодня у вас с Лерой соревнований…
– Это почему? – мгновенно напрягаясь, спросил Тим. В голове – тысячи мыслей, включая самые мрачные.
– Леру увезли на скорой – аппендицит сегодня утром схватил. Мне её мама только десять минут назад позвонила, сказала, что операцию срочную сделали. Тимочка, мне так жаль…
Ева плакала в трубку. Она не говорила больше ничего, но знала, что на душе у сына сейчас – полный раздрай. Да такой, что впору под поезд броситься.
От депрессии спас как всегда вовремя появившийся Дюша с предложением пойти и развеяться. Куда могут пойти и развеяться два подростка семнадцати лет – было не совсем понятно, но Тим и не задавал никаких вопросов. Ему было всё равно. Отец не раз говорил: за двумя зайцами погонишься… И был тысячу раз прав. Только не умудрённое жизненным опытом сердце не слушало.
Дюша удивил тем, что привёл Тима, безразличного и податливого – готового уйти куда угодно, лишь бы сбежать от несправедливой реальности, в клуб. На вялые возражение Тима о том, что их – несовершеннолетних никто туда не пустит, ответом послужило наличие у входа в клуб двоюродного брата Дюши – высокого и привлекательного, как голливудская звезда, молодого человека по имени Влад.
– Быстрее проходим, ребята, – подначивал он их, торопливо хлопая по спине каждого по очереди. – У меня выступление через полчаса.
Тима удивило и, тем самым, оживило заявление Влада о каком-то выступлении, но когда они вошли внутрь, всё сразу встало на свои места: стриптиз. По углам были расставлены шесты, вокруг которых извивались стройные, но не лишённые полноты там, где это требовалось, девушки в откровенных нарядах, в которых даже на пляж боязно выйти в трезвом состоянии.
– Расслабься! – возвестил Дюша, пытаясь перекричать музыку. – Мы пришли получать эстетическое удовольствие посредством лицезрения прекрасных фей.
Тим готов был поспорить насчёт того, что к барышням больше подходил статус не фей, а дьяволиц, но промолчал. Танцовщицы завлекали плавными и мягкими движениями, касаясь всех присутствующих взглядами, но не кожей. Мышцы их натренированных тел поигрывали под музыку, которая обволакивала каждую чаровницу. Они танцевали резко, неистово, неудержимо – так, словно делали это долгие века и не замечали ничего вокруг. Отличная актёрская игра или талант от природы – догадаться сейчас было сложно, да и не хотелось.
Наваждение закончилось, когда на сцену вышел ведущий и, после потока остроумностей и комплиментов в адрес публики, объявил о номере с мужским стриптизом. Вечер становился всё интересней и увлекательней.
Влад – а это был он – появился на сцене неожиданно, резко сбросив с себя маскировавший его мешковатый плащ. Взору открылась облачённая в чёрное фигура и томный взгляд, ищущий жертву своего очарования в зале. Тихой поступью, отбивавшей ритм музыки, он двигался вглубь зала, ища ту единственную, что будет смотреть на него преданнее всего. Он обвивается вокруг неё, становится на колени перед своей пятиминутной королевой, в плавном танце кружа её вокруг себя и заставляя дрожащими пальцами сделать первый шаг – нажать на пуговицу, которая приводит в действие хитроумный механизм. Ещё секунда – и рельефный торс танцора приводит её в восторг. Ноги не останавливаются ни на одну секунду, балансируют на пальцах, грациозно выдерживая танцора на себе. Влад двигался так, словно в нём не было восьмидесяти килограммов мышц и плоти. Он принадлежал другому измерению, где эти вещи не имели значения, и можно быть лёгким и свободным, как снежинка.
Лёгким и свободным от всего: от пут, цепей, предрассудков и обязательств, навязанных обществом. Этого хотелось до дрожи в коленках. Хотелось даже больше, чем всего остального.
И тогда Тимофей принял ещё одно решение.
Он не поддавался на расспросы родителей и не говорил, куда решил поступать. Обещал лишь, что они сильно удивятся. Зная, как сын умел удивлять, Эдуард был склонен готовиться к худшему, а Ева объявила, что с радостью примет всё, что сделает сын.
Но помимо высшего учебного заведения, предстояло разрешить ещё один вопрос. Вопрос, чьи корни уходили в самое сердце.
В конце июня на «Алых Парусах», когда выпускники собираются на Дворцовой площади на празднование в собственную честь, Тим поймал Леру за руку. Крупные красные камни массивного браслета больно впились в кожу, и Тим слегка поморщился. Лера обернулась, и на правую часть лица упали каштановые кудри, завитые, видимо, плойкой, потому что девушка была от природы прямоволосой брюнеткой.
– Что такое, Тим? – мягко, как и всегда, спросила она, глядя на него широко раскрытыми голубыми глазами, которые сегодня были ещё ярче из-за вечернего праздничного макияжа.
– Я хотел сказать тебе пару слов, – осторожно, чтобы лишние уши не услышали его, проговорил Тимофей. Лера обернулась в сторону – как показалось Тиму – Скворцова и, вздохнув, ответила:
– Хорошо, только недолго: нам на Неву сейчас идти.
– Я знаю. В общем… – голос охрип, а пальцы задрожали. Тим неуклюже переступил с ноги на ногу. – Я не могу уехать, не сказав тебе того, что ты мне очень нравишься. Как девушка. Ты…
– Тим, не надо, – покачала головой Лера и отняла руку. – Это лишнее сейчас.
– Я всего лишь хотел, чтобы ты знала. Я уже не требую ничего. Только если… это не взаимно.
– Нет, Тим, – грустно улыбнулась Лера и повернулась к маячащему недалеко Скворцову. – Не взаимно.
– Не может быть… – прошептал Тимофей, догадавшись обо всём, когда Скворцов бросил в их сторону обеспокоенный взгляд. – Лера, только не говори, что ты с ним.
– Ещё с марта, Тим, – отозвалась Лера так, что было ясно – об этом знали уже многие, и девушке казалось странным, что бывший партнёр по танцам оказался невнимательным. – Когда я попала в больницу с аппендицитом и переживала по поводу пропущенных соревнований, он приходил ко мне каждый день, заботился, цветы приносил. А ты объявился только через неделю и… больше ничего. Ты утонул в своих собственных переживаниях, позабыв, что одному тебе не справиться. Возможно, если бы ты вспомнил тогда о моих волнениях тоже, мы бы вместе это пережили, но теперь поздно.
– Я согласен, – кивнул Тим. – Но ведь Скворцов… Он же нахал.
– Это тебе так кажется, потому что вы друг друга не выносите. Но со мной он милый и заботливый.
– Милый и заботливый Скворцов – в голове не укладывается…
Тим бросил изумлённый взгляд на капитана, пытаясь примерить на него образ, который навязывала Лера, и у него ничего не получалось. Пока Скворцов сам не подошёл к ним, кладя руку на плечо Леры.
– Всё хорошо?
– Да, Тим просто пожелал мне удачи во взрослой жизни. Да, Тим?
– Д-да… – осёкся Тимофей и опустил глаза вниз, разглядывая собственные ботинки. Теперь уже его решение не поддаётся сомнению: через месяц он сделает то, что наметил. Теперь, когда девушка, к которой он был неравнодушен, пусть и мягко, но отвергла его, сомнений и вовсе не оставалось.
Я свободный и лёгкий, как снежинка.
Когда огромная компания выпускников с криками и улюлюканьем двинула в сторону Невы, Тим рванул в противоположную сторону. Резкие движения не были упущены зорким взглядом Дюши, который побежал за другом в надежде поймать и образумить.
– Тим, куда ты? Нам в другом направлении!
– Что я, «Алые Паруса» что ли не видел? – задыхаясь от быстрого бега, кричал Тим другу через плечо. – Это мне в другом направлении.
– И то верно, – оценил Дюша и догнал бегуна, поравнявшись с ним. – Так куда путь держим?
– Освобождаться от оков, – загадочно проговорил Тим. – Ты со мной?
Дюша на всякий случай, как мог во время бега, пожал плечами – мало ли, что друг имел в виду под освобождением. Но стоило им добежать до неоцеплённой части набережной, как всё стало ясно.
– Ты что удумал?! – взревел Дюша, принимая в руки пиджак и ботинки Тима, которые тот спешно снял с себя. – Тим!
Но Тимофей уже не слышал. Разбежавшись, он прыгнул в Неву с победным криком. Когда волна, поднявшаяся от силы его прыжка, опустилась, и на поверхности показалась голова бунтаря, он закричал изо всех сил:
– Я свободен!
Он прокричал это ещё несколько раз, взмахивая руками и ногами, отплывая к противоположному берегу. Звучный крик раздавался по всей Неве, отскакивал от стен старых цветных зданий, привлекая прохожих подойти ближе. Мужчины зааплодировали, представители молодёжи достали телефоны в надежде запечатлеть отчаянного пловца, а бабушки заохали, причитая, что малец помрёт в холодной воде. Только один Дюша стоял посреди толпы с прижатыми к груди ботинками и пиджаком, глядя с открытым ртом на то, как его друг радостно машет рукой из воды приближающейся вдалеке шхуне с алыми парусами.
Самолёт сел мягко, а три часа полёта и вовсе пролетели незаметно. Тим любил летать. Одна только мысль о том, что ты находишься где-то между небом и землёй, приводила в восторг.
Августовский Краснодар встретил его невыносимой жарой выше тридцати градусов. Тим был к ней готов: здесь жила его бабушка – мать Евы, поэтому он нередко навещал родственницу в летнее время и был прекрасно осведомлён о погодных условиях на юге страны. Но в этот раз он приехал не к ней.
«Пап, мам, я в Краснодаре. Завтра подаю документы в КубГУ. Люблю вас». Короткое смс-сообщение быстро улетело на север в город на Неве. Осталось только с ужасом ждать реакции родителей, которые с утра проводили своего уже совершеннолетнего сына к другу, абсолютно не подозревая, что за окном его ждало такси в аэропорт.
Крики отца и плач матери были ожидаемы. Тиму пришлось выслушивать не одну неделю то, что он ужасный сын и поступил невыносимо плохо, что хорошие дети так не делают, что это безответственно и прочее, прочее, прочее… Отец даже в сердцах кинул сыну, что тот от безденежья пойдёт работать стриптизёром, на что Тим крикнул: «Ну и буду стриптизёром!», и неделю не брал трубку. Веня по телефону поддерживала брата и успокаивала его: родители простят. А он должен делать то, что считает нужным. И была права. Через пару недель в голосе отца уже не было былого гнева, и он заботливо спрашивал: «Ну, как ты там, сын? Всё хорошо?»
