Текст книги "Прах (СИ)"

Автор книги: Amazerak

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Глава 10

Мы с Костей сидели в его каморке в дружинном доме. Мои куртка и флисовая кофта валялись на стуле. В помещении было жарко. Карабин стоял у стены. На столе лежала открытая пачка печенья, недопитый чай в наших кружках остыл. За окном чернела ночь, а в воздухе висела тяжёлая пелена сигаретного дыма. Костя, не прекращая, курил. От стресса, как он объяснил. После окончания операции мы вернулись в поместье. Домой не хотелось, и я завис здесь.

Костя в бою не участвовал, он вместе с дружинниками, которые не владели энергией (а у нас такие были почти все), находились возле бронемашин. Основную задачу выполнили двенадцать энергетиков. Военные, похоже, испугались, когда поняли, с кем имеют дело, и дали дёру. К тому же они во время боя потеряли две машины, а когда отходили, я умудрился сжечь им третью.

А сейчас я сидел, подперев голову, и было мне чертовски паршиво на душе. Перед глазами стояли обугленные тела, которые дружинники вытаскивали из сгоревшего танка. Три члена экипажа и четыре человека в десантном отсеке. Боекомплект рванул так быстро, что никто выбраться. В Т-5 никого не оказалось. То ли экипаж в момент попадания ракеты находился на улице, то ли успел покинуть машину, в подбитой БМ-85 – тоже было пусто. У неё сгорел модуль, но сам корпус не пострадал. Мне же повезло прикончить сразу семерых противников.

Тела были полностью чёрные, почти рассыпались в пальцах, когда их выдирали из обгорелой стальной коробки.

– Дерьмо эти лёгкие танки, – пробормотал я, уставившись на недопитый чай. – Для чего они нужны, если горят, как спички? Брони нет ни хера. Так, труповозка, млять, братская могила.

– Ну подбил и подбил, – сказала Костя. – Чего маешься?

– Сам не знаю. Не надо было стрелять. Они всё равно отступали.

– Ага, а потом с улиц их выковыривай. Там и так чёрт знает что. Кстати, Николай не говорил, что в городе творится? Там кто побеждает?

– Да никто пока. Микрорайон Прибрежный, вроде как, захвачен военными, дворец наместника и городское воеводство на Большой Пробойной – тоже. Весь Гончарский конец контролируется армией и УВР.

– А что с городским воеводой?

– Без понятия… Ну и дерьмо же всё это, – произнёс я. – Вот скажи, зачем? Они нашими руками свои проблемы решают, нашими жизнями жертвуют. Это правильно?

– Кто они? – Костя кинул окурок в пепельницу, где уже набралась солидная горка бычков.

– Князья.

– А ты кто?

– Да я не об этом. Понимаешь, Москва хочет захватить Новгород. Из-за этого всё и началось.

– Зачем им? Мы же, вроде как, одно государство.

– Потому что… Да не знаю. Потому что идиоты! А ты не видишь? Это мы вывели танки на их улицы? Нет! Они спровоцировали нас и начали давить. Голицыны во всём виноваты. Таких уродов надо вырезать всех под корень. Армия должна против них воевать, а не против нас. Они – враги, Голицыны, Вельяминовы и вся их братия. То же самое и в Волыни. Пять лет назад никто бы и не подумал, что такая хуерга может начаться. А сейчас каждый второй ненавидит Москву, а заодно и всех нас. А всё почему?

– Почему?

– Сраная политика. Вот почему. А люди – что стадо. Им кого сказали ненавидеть, тех они ненавидят. А их стравливают кукловоды ебучие, за ниточки дёргают свои.

– Знаешь что: шёл бы ты поспал лучше. Я что-то устал уже, – Костя зевнул. – Два часа уже. Иди к Ире. Она, наверное, волнуется.

– Да спит она под обезболивающими, – я поднялся и надел флисовую кофту. – Но ты прав. Надо спать. Пойду.

И всё же домой я не пошёл. Отправился шататься по саду. Ночью температура опускалась уже почти до нуля, и холод бодрил, да и спать почему-то не хотелось, хоть голова и побаливала, да одно ухо почти ничего не слышало.

Граната, которую в меня швырнули, разорвалась прямо возле головы. Когда я после боя осмотрел каску, обнаружил множество следов осколков. Пробили, правда, только один раз – пулей, из-за чего на обратной стороне образовалась выпуклость, и каску теперь носить было неудобно.

На моём смарте оказался пропущенный вызов от Петра Голицына. Когда он звонил, я не ответил: мы тогда находились на развязке, и было не до разговоров.

Я прошёл на верхнюю террасу, откуда к набережной вела широкая лестница, и задумался, глядя на волны беспокойного озера. Вспомнилось, о чём вчера вечером разговаривали с Ирой после моего возвращения от Ростислава. Она сказала, что было бы здорово уехать куда-нибудь, например, в Ладогу, где нет войны и где никто нас не потревожит. Ха, наивная. Теперь меня в покое не оставят.

Когда я вошёл в нашу комнату, Ира спала. Стараясь не шуметь, разделся, прилёг рядом и сразу отрубился.

Утром я всё же решил перезвонить Петру Голицыну.

– Доброе утро, – поприветствовал я его. – Я поеду в серую зону. Но пока в Новгороде идёт война, я буду находиться здесь со своей семьёй.

– Рад, что перезвонили, – Голицын не выразил никаких эмоций, словно речь шла о чём-то совершенно обычном, вроде похода в магазин. – Артём, я уважаю ваше решение. Семья – важнее всего. Однако вряд ли события в Новгороде стоят вашего внимания. Это не ваша война. Зачем рисковать жизнью ради чужого рода – мятежников, восставших против законной власти? Убедите Николая и остальных не участвовать в этом, и я обещаю, Востряковых никто не тронет.

– Ещё раз повторяю, – проговорил я настойчивее. – Пока в Новгороде идёт война, я никуда не поеду. Вы мне – никто, как и Борецкие. Но здесь моя Родина, и пока на моей земле не воцарится мир, я останусь здесь и буду защищать Новгород от агрессии других княжеств. Это моё последнее слово. И ещё: Новгород не сдастся. Только зря гробите людей, посылая их сюда.

– Вы – упрямый молодой человек, и своим упрямством вредите себе и вашим близким. Как ещё вразумить вас?

Я промолчал.

– Но я вашу позицию понял, – сказал Голицын. – До свидания, Артём.

Завершив звонок, я увидел пропущенный от Николая. Кабинет его находился рядом, поэтому я сам заглянул к нему. Брат сидел во вращающемся кресле лицом к окну и вертел в пальцах шариковую ручку. Несмотря на ранний час, Николай уже был в официальном костюме и при галстуке.

– Проходи, Тёма, – Николай повернулся на кресле и подъехал ближе к столу. – Ты как вообще?

– Я? Да как обычно, – я уселся в кресло, вытянув ноющие после вчерашней беготни ноги.

– А, ну да, тебе же не привыкать. Необычные ощущения, если честно.

– Первый раз?

– Да, в настоящем бою я оказался впервые. В меня даже попали пару раз. Хороший опыт. А ты молодец: в одиночку подбил вражеский танк.

– Пустяки, – махнул я рукой. – Как сегодня дела обстоят? Есть какие-то новости? Военные не пытались отбить развязку ночью?

– Нет, у нас всё спокойно. А в городе… Ну а в городе воюют. Ростислав тоже танки ввёл.

– У него есть танки? – удивился я. – Ты же говорил, дружине нельзя держать танки.

– Получается, есть. Я не знаю подробностей.

– Ну так что, едем? Наверное, помощь нужна.

– Не, погоди. Я знаешь, что думаю? – Николай положил ручку на малахитовую подставку. – Лучше не будем ввязываться. Дружина у нас маленькая, а проку с этой бойни никакого. Вчера в городе погиб один дружинник из тех, которых я отдал под начало Борецкого. Ещё один ранен. Мне кажется, нам с тобой не стоит туда лезть.

– Почему?

– А зачем? Неужели повоевать тянет?

– Просто странно. Вчера ты был иного мнения.

– Я много думал над этим вопросом. Когда сюда придёт вся армия Союза и подавит восстание, нас могут тоже посчитать мятежниками. Что-то не хочется. Мне двух месяцев в тюрьме хватило. Говорю же: семье от этой войны нет никакой пользы.

– Так, стоп. А как же я? На мне ведь висит какое-то обвинение. Ты забыл, из-за чего всё началось?

– Ничего я не забыл. Просто, видишь ли… Обвинения могут снять. Это ерунда, на самом деле.

– Погоди, – я пристально посмотрел в глаза Николаю. – Тебе кто-то звонил?

– С чего ты взял?

– А с того. Месяц назад ты Голицыных порвать собирался, а теперь стелешься под них. Какого хрена с тобой происходит, Коля?

– Ты чего вообще несёшь? Какие Голицыны? Да, ты угадал, мне звонили. Только не Голицыны. Олег Суражский звонил – глава УВР. Он обещал снять с тебя обвинения, если мы не будем участвовать в вооружённом конфликте. Мне кажется, это разумно.

– Вот, значит, как… Хорошо. Если трусишь, тогда я сам встану во главе дружины. Сиди дома или езжай в Москву, можешь там лизать зады голицынских пешек сколько захочешь.

Николай посмотрел на меня и нахмурился.

– Ты же сам говорил, что они все – заодно, – продолжал я. – Не ожидал от тебя, если честно

Николай сидел, сцепив руки в замок на столе и думал.

– Я просто предложил, – сказал он, наконец. – О тебе же забочусь, чтобы на тебе обвинений не висело и чтобы нашу семью оставили в покое.

– Ага. А кто говорил, что нас не оставят в покое, стоит один раз прогнуться? А? Твои же слова.

– Ну не хочешь, как хочешь. Может, ты и прав. Значит, будем воевать дальше. Собирайся. Едем на базу.

* * *

Ростислав смотрел на надменную гладко выбритую физиономию Сергея Вельяминова на экране компьютера и думал о том, как молодо выглядит канцлер. В следующем году Сергею исполнялся тридцать один год и десять лет с тех пор, как он занял свой пост. Время от времени князья выбирали в канцлеры молодых людей с выдающимися способностями, в этом не было ничего необычного и тем более незаконного. Однако Ростислав понимал, что стоит за подобной практикой и считал её порочной.

И всё же, когда появился шанс самому воспользоваться данной схемой, он отказываться не стал. Да и как отказаться, когда новый кандидат будет представлять Новгород, а это значит, есть все шансы пропихнуть свою родню на высокие государственные посты. Поэтому Ростислав намеревался поддержать Артёма на выборах в следующем году.

Ну а сейчас великий князь сидел в своём кабинете и общался по видеосвязи с нынешним канцлером.

Три дня на улицах шли бои. Часть города заняли УВР и армия, часть находилась под контролем различных дружин и бойцов из «Русского воинства». За три дня ситуация почти не изменилась. На Псковском тракте был разбит небольшой отряд военных, но это произошло ещё в первый день. А позавчера дружинники захватили топливный склад и склад боеприпасов в окрестностях Новгорода. Возможно, это и побудило канцлера (а точнее тех, кто стоит за ним) согласиться на переговоры, поскольку последние два дня Ростиславу не удавалось добиться аудиенции у Сергея Вельяминова.

После обмена любезностями, великий князь и канцлер перешли к делу.

– Вы понимаете, Сергей Даниилович, происходящее я считаю возмутительным, – произнёс Ростислав. – На меня натравили армию, как на какого-то мятежника, хотя я, в отличие от моего отца, никогда не одобрял политику разделения. С самого начала я всей душой стоял за целостность Союза, а теперь мне диктуют условия с позиции силы и угрожают расправой в собственных владениях. Смею напомнить, что Новгородское княжество – такой же равноправный член Союза, как и остальные. И подати, которые я вношу в казну – одни из самых крупных. Но отношение к себе и своим людям я наблюдаю совершенно неуважительное. А если кто-то утверждает, будто я или кто-то из моих приближённых строит козни против руководства страны, так это – ложь.

– Благодарю вас, Ростислав Васильевич, за то, что вы идёте на контакт и честно рассказываете о проблеме, – канцлер говорил, как по бумажке. – Ценю вашу верность Союзу Русских Княжеств. Я много думал о ситуации в Новгороде и согласен с тем, что люди, добивающиеся эскалации конфликта, поступают совершенно неприемлемым образом. Я разберусь и приму меры. Однако я получил информацию о применении новгородской дружиной тяжёлой военной техники. И с вашей стороны это тоже является нарушением закона. Так же мне донесли о том, что ваша дружина захватила армейские склады. Как вы объясните данный инцидент?

– Уверяю вас, Сергей Данилович, ваши сведения ошибочны. Мы используем только разрешённые образцы боевой техники и исключительно в охранных целях. В захвате же складов моя дружина не участвует. Это инициатива отдельных лиц. Если мы придём к согласию, и я получу гарантии, то смогу повлиять на них. Однако люди чувствуют угрозу, бояре и князья возмущёны произволом армии. Сейчас сдерживать их крайне сложно даже мне.

– Я понял вас, Ростислав Васильевич, – произнёс канцлер.

Ростислав не верил своим ушам. Три дня назад канцлер требовал убрать с улиц бронетехнику и дружину, а теперь сам был готов идти на мировую.

Безбородов не обманул: как он и обещал, княжеская дума выступила против давления, оказываемого на Новгородское княжество, и направила канцлеру челобитную о прекращении военных действий. Об этом писали во всех новостях. Последние дни пресса только и твердила, что о событиях в Новгороде. Удивительно, но среди московских изданий находились такие, которые осуждали действия правительства. С каждым днём голоса протеста звучали всё громче и отчётливее. Это наглядно демонстрировало, сколь сильны роды, выступающие против власти Голицыных, которые, как и молодой канцлер, стремительно утрачивали авторитет в глазах высшей аристократии.

Ростислав тоже развернул информационную войну. Он выступил в прессе с официальным заявлением, в котором говорил о том, что сам он не желает воевать с Московским и другими княжествами Союза, но действия некоторых лиц в нынешнем правительстве не оставляют иного выбора. Он обратился к подданным с призывом защищать новгородскую землю от захватчиков. Помимо этого буквально на днях должна была развернуться пропагандистская деятельность среди государственных воинских подразделений, расположенных на территории Новгородского княжества, в том числе на северном флоте.

– Я могу получить гарантии, что регулярные части и отряды УВР покинут Новгород и освободят тайный приказ? – Ростислав решил добиваться конкретики.

– Ситуация будет улажена в ближайшее время, – пообещал Вельяминов. – Прикажите вашим людям прекратить огонь.

– Мы всего лишь защищаемся, – продолжал настаивать Ростислав. – Я вынужден держать дружину на улицах, поскольку опасаюсь за сохранность своего имущества и имущества моих подданных.

– Вопрос этот я улажу, – уклончиво ответил канцлер, – но и от вас требуются шаги к перемирию.

– Разумеется! Кто, как не я, заинтересован больше всех в восстановлении мира на моей земле. Но есть у меня к вам ещё одна просьба, Сергей Данилович, – продолжал Ростислав. – Произошла чудовищная ошибка. По какому-то нелепому недоразумению мои подданные были обвинены в ужасных вещах. Речь идёт об Артёме Вострякове и Тимофее Дуплове. Прошу вас разобраться в ситуации.

– Я лично потребую от УВР пересмотреть дела ваших подданных, – ответил канцлер. – Моя цель вернуть добрососедские отношения внутри княжества. Я сделаю всё возможное для этого, но и вы должны сделать шаги в данном направлении. Предлагаю очную встречу между сторонами конфликта при моём посредничестве. Встреча может состояться на любой нейтральной территории на ваш выбор.

– Разумеется, – произнёс Ростислав, понимая, что это было неизбежно. – Сегодня же сообщу свои пожелания насчёт места встречи.

* * *

Прошла неделя с тех пор, как Тимофея Дуплова поселили в индивидуальной камере одной из подмосковных тюрем. Всё это время ему каждый день устраивали допросы, с родственниками встречаться не позволяли, и даже адвоката не разрешили самому выбрать – дали государственного защитника, от которого Тимофей тут же отказался, понимая, что вреда от него будет больше, чем пользы. Глава тайного приказа оказался в полной изоляции. Никто в Новгородском княжестве не знал, где он находится, да и сам Тимофей с трудом представлял, в какое конкретно заведение его определили.

Не помогали ни угрозы, ни требования, не щедрые посулы. Тут было всё строго, никаких поблажек Дуплову не давали, а браслеты-нейтрализаторы круглые сутки стягивали запястья.

Тимофей сразу понял, что выбрал не ту сторону, и теперь из кожи вон лез для того, чтобы убедить своих тюремщиков в собственной полезности. Врагов следовало сделать друзьями – только так можно сохранить свободу.

Сопротивляться Тимофей не видел смысла. На допросах ему весьма прозрачно намекали на то, что великий князь новгородский тоже арестован, и сидит чуть ли не в соседней комнате. По словам следователя, так же арестованы были председатель княжеской думы Борис Безбородов, его двоюродный брат – глава аппарата думы и сын – начальник следственного отдела УВР. Выглядели данные утверждения сомнительно, но Тимофей не знал, где правда, а где ложь, и это заставляло нервничать.

Тимофей только что позавтракал и теперь лежал на кровати, глазея в белый потолок и гадая, что готовит день грядущий. Камера, в которой последнюю неделю проживал глава тайного приказа, была довольно просторной, стены её были покрашены в приятный светло-зелёный цвет, а пол устелен линолеумом, тут имелись стол, стул, кровать и санузел, отгороженный от основного помещения. Лишь решётка на окне напоминала о том, что это – тюремная камера, а не номер дешёвой гостиницы. Одно плохо: заняться нечем. Только и остаётся в свободное время думать о своей печальной участи, да о том, как отвечать следователю на следующем допросе.

Когда дверной замок щёлкнул, Тимофей решил, что сейчас его, как обычно, поведут на допрос. Однако вместо двух конвоиров в камеру вошёл невысокий лысоватый мужчина в очках. Его худощавое лицо с глубокими складками возле рта и над переносицей имело неприветливый вид. Длинное чёрное пальто незнакомца было расстёгнуто, под ним виднелся ничем не примечательный безликий костюм серого цвета.

– Добрый день. Меня зовут Пётр Голицын, – произнёс мужчина хрипловатым фальцетом. – Наверняка, вы знаете, кто я.

– Разумеется! Мне прекрасно известно, кто вы, Пётр Святославович, – Дуплов уселся на кровать и растянул рот в благодушной улыбке. – Можно сказать, коллеги. Надеюсь, мы найдём общий язык.

– Бывшие коллеги, – поправил Пётр. – Боюсь, вы уже не глава службы безопасности, раз находитесь в этих стенах.

– Превратности судьбы, – вздохнул Тимофей.

Голицын взял стул и сел напротив Тимофея:

– У меня к вам несколько вопросов. Времени много не займу. Скажите, вы действительно можете быть нам полезны?

Тимофей вздохнул и, убрав с лица улыбку, заговорил абсолютно серьёзным тоном:

– Знаете, Пётр Святославович, я уже десять лет, как глава новгородского тайного приказа. Я многое знаю – гораздо больше, чем те, кто приходят со стороны и, простите за грубость, суют нос в наши дела. У меня есть информация обо всех и обо всём, причём существенная её часть хранится вот здесь, – Тимофей постучал по своей голове. – Не доверяю электронике, знаете ли. Вот и решайте, могу ли я быть полезным или нет.

– Сведения, которые вы сообщили, нас весьма заинтересовали. Но они не полные.

– Пётр Святославович, вы меня удивляете. Я рассказал многое. Однако если я получу свободу, смогу сообщить гораздо больше деталей.

– Понимаю, – произнёс Голицын. – Возможно, мы и найдём общий язык. Но скажите вот что: вы стали главой тайного приказа при Василии Борецком?

– Верно.

– И вы ведали секретными делами великого князя?

– Я ведал разными делами. Что конкретно вас интересует?

– Кто вёл переговоры с Чарторыйскими об отделении Новгородского княжества?

– Это дело великий князь поручил мне.

– И поэтому вы решили свергнуть Василия Борецкого?

– Я посчитал, что единство страны важнее.

– Или потому что Василий Борецкий заподозрил вас в разворовывании казны?

Столь прямой вопрос чуть не поставил Тимофей в тупик, но бывший глава тайного приказа не растерялся:

– Простите, Пётр Святославович, но это – неправда. Никогда ничем подобным я не занимался. Радел всегда лишь о благополучии и безопасности Новгородского княжества, благодаря чему и добился всего того, что имею.

– А теперь хотите думать о благополучии и безопасности Московского княжества? – Пётр Голицын говорил спокойно, но в голосе его мелькнула едкая нота сарказма.

– Целостность Союза важнее интересов отдельных княжеств. Только сохранив его, каждое княжество придёт к процветанию, – провозгласил Тимофей со всей возможной искренностью.

– Разумные слова… – Голицын как будто хотел сказать ещё что-то, но передумал. – Я услышал вас, Тимофей, – он поднялся со стула. – Обдумаю ваше предложение и сообщу решение в ближайшее время.

– Рад, что мы нашли общий язык, – Дуплов улыбнулся. – Похоже, мы поладим.

Пётр Голицын ушёл, а Тимофей снова лёг на кровать и уставил в потолок. Визит этот оказался весьма неожиданным. Пётр Голицын формально являлся главой московской службы безопасности, но УВР негласно подчинялось ему же. Пётр имел едва ли не больше влияния, чем Александр Голицын – глава семейства. И тем удивительнее выглядело его появление в камере, где содержался Тимофей. Очевидно, Голицыны заинтересованы в услугах бывшего главы тайного приказа, иначе не пришёл бы лично.

Теперь осталось ждать.

Ждать пришлось недолго. Очень скоро в двери снова защёлкал ключ, и в камеру вошли два конвоира.

– Опять допрос? – Тимофей, крякнув, поднялся с кровати.

Конвоир молча надел на Тимофея наручники и вывел в коридор. Коридор, в отличие от камеры, выглядел мрачновато: бело-синие стены, серый бетонный пол, череда стальных дверей. Место это навевало тоску.

Тимофея довели до лестницы.

– Вниз, – велел конвоир, что было странно. Обычно допрашивали на третьем этаже, но сейчас почему-то вниз. Неужели на выход?

Миновав первый этаж, Тимофея провели в подвал. Нехорошие предчувствия овладели им. Дальше следовал ещё один коридор – узкий и извилистый, а затем – просторная пустая комната без окон и мебели, пол которой был засыпан песком.

– И куда же вы меня, ребятушки, привели-то? – произнёс Тимофей, одолеваемый внезапно нахлынувшей тревогой. Что-то тут было не так, не вязалось с предшествующими событиями.

Ему не ответили. За спиной раздался щелчок взводимого пистолетного затвора. Сердце бывшего главы тайного приказа ёкнуло. Тимофей понял, что просчитался. Игра была проиграна.

Выстрела он уже не услышал.