Текст книги "Обратно в ад (СИ)"

Автор книги: Amazerak

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава 7

Земляные работы шли вовсю, вот только занимались ими не бойцы особой дружины, а срочники, которых пригнали сюда из расположенного неподалёку батальона.

Мы встали лагерем в поле позади основной линии фронта, которая к середине июля две тысячи двадцать пятого года представляла собой практически сплошную полосу, идущую с запада на восток через всё Галицко-Волынское княжество.

Зимой такого не было. Зимой ливонские националисты сидели в двух городах и в лесах на границе с Литвой, и наше командование считало, что выдавить их – раз плюнуть. Но с весны ситуация сильно изменилась, и вот уже целый кусок княжества оказался под властью новой фракции, а нашу армию серьёзно потеснили. В начале лета тут царил полный бардак, но к концу июня неразбериха прекратилась. Сменился генерал, руководящий группой войск в Волыни, и приказал укреплять позиции, окапываться. Ни для кого уже не было секретом, что мы готовим новое наступление.

Спецотряд тоже сюда подтащили, но расположили в тылу неподалёку от складов с боеприпасами, что находился за лесом к востоку от нашего лагеря.

Когда приехали, тут было лишь поле, заросшее редкой растительностью. Нам поставили палатки для личного состава и техники, установили блоки для различных нужд, в том числе, санузлы и душевые. Командование потребовало у регулярной армии срочников и приказало им окапывать нас: рыть траншеи, и строить блиндажи. По сравнению с тем, в каких условиях я жил во время зимней кампании, тут оказался настоящий рай. Даже кондиционеры в палатках имелись.

Местность была равнинная, впереди в паре километров от передовых окопов проходила лесополоса, позади располагалась заброшенная деревня, неподалёку пролегала асфальтированная дорога, но нас от неё скрывали деревья.

Погода в последние дни улучшилась. Дождь больше не лил, как проклятый, земля подсохла. Было не жарко и не холодно – самое то, одним словом.

В расписании почти ничего не поменялось: основную часть дня занимали стрельбы, отработка взаимодействия и тактических приёмов, теоретические занятия и энергетические тренировки. Последних, как и обещал подполковник Безбородов, действительно стало больше. Причём в основном они были сосредоточены на усилении энергетической защиты.

Здесь ощущалась близость фронта, теперь сомнений не оставалось: мы попали на войну. Постоянно где-то стреляли. В основном это были учения регулярных подразделений, но время от времени прилетали известия о мелких стычках с врагом.

* * *

Был обычный субботний вечер. Ровно неделя прошла с того злополучного инцидента в Пинске, и три дня – с тех пор, как нашу группу привезли под Ружаны. По периметру лагеря вяло шли земляные работы. Пока мы прокачивали нашу энергию и прочие навыки, срочники копали траншеи. Но срочников прислали мало, да и те не горели желанием работать, и траншеи копались медленно.

Я стоял на краю окопа, четверо бойцов с лопатами равняли стенки внизу. Основную работу выполнял небольшой гусеничный экскаватор на дистанционном управлении, за пультом которого сидел сержант – полноватый, широколицый малый со светлыми стриженными ёжиком волосами.

Поскольку тут находился участок нашего отделения, я лично наблюдал за ходом работ, а заодно отмечал на своём голографическом планшете сектора обстрелов и ориентиры. На всякий случай дублировал на бумажный носитель. Как известно, электронику вывести из строя несложно, поэтому хорошо, когда есть бумага.

Сержант остановил экскаватор и объявил перекур. Все пятеро срочников сели в кружок на траву рядом с отвалами земли и задымили сигаретами. Я присоединился.

– Будешь? – спросил сержант, протягивая пачку.

– Не курю, – сказал я.

Сержант убрал пачку. Солдаты переглянулись, как бы спрашивая друг у друга, что я тут делаю. Они не торопились заводить разговор, видимо, смущаясь моего присутствия.

– Давно у вас эти штуки? – я указал на экскаватор.

– В прошлом году появились, – ответил сержант, – по крайней мере, в нашем полку.

– Эх, когда я служил, у нас такого не было, – произнёс я. – Сильно жизнь облегчило бы.

– Служил? – удивился сержант. – Ты же вроде из аристократов. Нет? У вас же все эти самые…

– Это да. Но я титул недавно получил. До этого пришлось послужить. Шестая пехотная дивизия, тридцать шестой полк. В весеннем наступлении был ранен под Бельском.

– Ничего себе, – солдаты переглянулись.

– Тридцать шестой полк… что-то слышал, – сказал сержант. – Погоди. Это который в марте Бельск штурмовал?

– Ну да, я же тебе и говорю, – улыбнулся я.

– Так это же у вас целый батальон положили?

– Да, потери были большие. От роты, где я служил, мало, что осталось. А у меня осталась отметина на роже.

– Охренеть, – изумился сержант. – Тебе повезло. И ты, типа, опять решил поехать воевать?

– Да, так сложились обстоятельства. Деньги нужны. А вы давно здесь? Случалось уже поучаствовать в боях?

– Не, меньше месяца. Нам повезло: наш батальон склады охраняет. Тут неподалёку.

– Да, бля, – добавил тощий боец, на котором форма сидела мешком. – Притащили нас сюда, сука, и теперь копайся в земле. Ещё и воевать заставят, сука! Тут постоянно стреляют.

– Ливонцы нападают? – спросил я.

– Они самые, – сказал сержант. – На прошлой неделе под Лысково – этот тут, совсем рядом – напали на блокпост. Вроде пацаны отбились. А вообще, мы тут сидим и не знаем ни черта. Чего творится – хер проссышь. То говорят, наступать будем. То – не будем. Заебали. А как наступать, если вся техника стоит на границе с Полоцком? Всё вообще стоит: танки, артиллерия. Загнали поезда на запасные пути – и всё, ни туда, ни сюда.

– И почему так?

– Да потому что в командовании дебилы сидят.

– Значит, наступление откладывает?

– Да понимаешь… – сержант вздохнул и ткнул окурок в землю. – Пёс его знает, что будет. Реально, тут вообще ничего не понятно. Хорошо, если б попозже началось. Мне осталось служить три месяца, а по факту – два, а потом – в тыл. Вот дослужу, поеду домой, и пошло оно всё в пизду. Пусть тут хоть обвоюются. Насрать вообще.

– Ага, бля, – усмехнулся тощий. – Тебе-то – три, нам – по девять.

– Да не ссыте, может, и не будет ничего, – вставил третий боец. – Тут с марта все сидят, и может, просидим и ещё полгода.

– А ты-то всё знаешь, – обернулся к нему четвёртый солдат, который был крупнее всех.

– До зимы генералы хотят взять Бельск и Вызну, – сказал сержант, – поэтому, осенью точно будет наступление или в конце лета.

– И как эти дебилы хотят до зимы два города взять? – поинтересовался здоровяк.

– Без понятия, – сержант поднялся. – Всё, пацаны, хорош трындеть. Работать надо.

Стало грустно от этих речей. Снова подумал о том, что надо бы поскорее заканчивать эту бойню. Вот только она даже не собиралась прекращаться. Ситуация становилась всё сложнее и запутанней, много разных сторон имели тут свои интересы. Галичане и Союз не отдадут Волынь без боя. Для них это – то же самое, что для нашего рода отдать Голицыным завод. И как мы боролись за наше имущество, так же Союз будет драться, пока хватает сил. Мы свою войну проиграли: в прошлом месяце Голицыны выкупили за бесценок шестьдесят процентов компании «НовАрма», а вот военное руководство Союза пока сдаваться не планировало.

Но и тут всё неоднозначно: если верить словам Оболенской, среди генералов были те, кто, наоборот, пытался то ли затянуть войну, то ли добиться поражения Союза. У них тоже имелись свои интересы. А на другой стороне – ливонцы, желающие основать собственное государство, которое, естественно, их собственным не будет, и Польша с Литвой, затеявшие эту авантюру ради ослабления СРК и чёрт знает, чего ещё.

А в жертву всем этим интересам приносились молодые ребята, чьими руками велась война, и мирные жители, кого она выгнала из собственных домов – война, не имеющая смысла ни для кого, кроме каких-то отдельных людей, которых она даже не коснётся. И что делать в такой ситуации? Лично я решения не видел. Одно могло помочь – быстрая победа. Но конфликт так сильно разросся, что теперь о быстрой победе оставалось только мечтать. Весной она ещё была возможна, сейчас – нет.

Я сложил в подсумок бумагу и планшет и направился к палатке своего отделения. Тут был далеко не санаторий. На каждое отделение с сержантом приходилась одна палатка, так что мне пришлось забыть о собственном «жилище», которые полагались только офицерам.

До отбоя оставался почти час, который я решил посвятить медитации.

Во время общих тренировок я занимался в отдельной группе вместе с бойцами, имевшими пятый ранг. Выше ранг был только у капитана Оболенского и подполковника Безбородова. У капитана – четвёртый, у подполковника – третий. Пятиранговых же из всех шестидесяти с небольшим энергетиков, оставшихся в отряде после пинского инцидента, набиралось всего семь человек, включая Гавриила Окуловского из моего взвода. Ещё один такой уникум нашёлся в механизированной роте. Там служили в основном наёмники, причём все вперемешку: энергетики и рунные мастера. Все они за редким исключением являлись выходцами из простого народа.

Капитан Оболенский был мастером-инструктором для всех трёх рот, но лично занимался только с нами, с остальными группами возились помощники. Меня тоже поначалу хотели назначить одним их помощников, чтобы тренировал новобранцев, но я уговорил капитана не делать этого, сославшись на недостаток практики. В конце концов, иметь большой энергетически баланс – одно, хорошо знать технику – другое.

Поэтому занимался я оттачиванием уже знакомых приёмов. В основном тренировки заключались в повторении форм – специальных движений, направленных на улучшение циркуляции энергии и на увеличение скорости концентрации. Помимо этого мы занимались практическим применением навыков и время от времени устраивали спаринги, поскольку тренировка энергетики была завязана на искусстве рукопашного боя.

У Оболенского имелась своя система тренировок, но она очень походила на ту, которую я изучал у других мастеров. Вот только сейчас в приоритете были упражнения, направленные на усиление «естественной брони». Оно и понятно: в современной войне махать кулаками вряд ли придётся, а вот энергетическая защита очень помогает против пуль, осколков и прочей гадости.

Неотъемлемой частью тренировок являлся контроль сознания. Управление энергией – процесс комплексный и без особого состояния сознания он невозможен, поэтому медитация занимала важное место в любой системе упражнений. Для начала всегда нужно сфокусировать разум и ускорить циркуляцию энергии – это медитация и помогала сделать.

Я же стал замечать, что с сознанием в последнее время у меня творится что-то не то. Концентрироваться было трудно, порой не получалось сделать это в должной степени, иногда проскакивали слуховые и зрительные галлюцинации, болела голова, возникали тревожные состояния, когда по необъяснимой причине начинаешь чувствовать ужасное волнение. После инцидента в Пинске подобные приступы участились. За три дня испытал два раза.

Но я никому об этом не сказал, да и мастер не заметил отклонений. Моя энергия была столь сильна, что даже с ужасной концентрацией я мог показать результаты не хуже, чем боец пятого ранга. Отправляться домой и лишаться заработка не хотелось, а потому приходилось делать вид, что всё в порядке.

А вечером в свободные часы после ужина, когда остальные бойцы маялись бездельем или занимались бытовыми делами, я уходил в берёзовую рощицу, росшую примерно в километре позади лагеря, и медитировал, приводя сознание в порядок. Лучше стало или нет, пока было непонятно, но я надеялся, поможет. Кроме того, втайне от всех я занимался развитием природной энергии, но прогресса за последний месяц пока не наблюдалось.

Вот и сейчас, пока время есть, планировал заняться индивидуальными тренировками, но для начала собирался заскочить в палатку, оставить вещи.

Из палатки доносились голоса. Я остановился и прислушался: мои бойцы о чём-то оживлённо спорили

– Тёма-то нормальный? – возмущался Макс. – Да если бы он в прошлую субботу не оставил меня полы драить, я показал бы этим ублюдкам! Мудак он. Обращается с нами, как со швалью последней. Сам – простолюдин. Князем вообще случайно стал.

– В горячих точках всегда так. У нас прапорщик был в Казахстане – тот ещё говнюк был, – голос принадлежал капралу Островцеву – одному из моих новый бойцов. Он всегда говорил лениво, как бы жуя жвачку. Островцева прислали прямиком из Казахстана, и он был у нас самым старшим: двадцать семь лет, из которых последние два года служил в спецотряде. – Я когда из тренировочного лагеря перевёлся, тоже сильно удивился. Но иначе никак, блин… – Сотровцев вздохнул. – Зато тут платят хотя бы. Не то что на обучении.

– Ну да, вообще-то, – согласился Акула. – Артём многие вещи правильно делает. Повоюешь годик хотя бы – поймёшь.

– Да ну его на хрен, – заключил Макс. – Через год я уже дома буду. Торчать тут вечно не собираюсь.

– Дело твоё, – произнёс Островцев.

– Эх, мне тоже ещё почти год надо отслужить, – произнёс Даниил. – Сержант меня хотел отмазать, а не получилось.

Я удивился тому, что в отделении кто-то что-то сказал про меня хорошее за глаза. Думал, с новыми двумя бойцами тоже начнутся проблемы, тоже придётся их ставить на место, показывать, кто тут – главный. Но трудностей пока не возникало. А я порадовался, что оба капрала поддерживали в глазах остальных солдат мой авторитет. Получается, здесь, в особой дружине, сила кое-что да значила. Наверное, поэтому меня и уважали.

Дальнейший разговор слушать не стал. Отдёрнул полог и вошёл в палатку.

– И что ты им показать собрался, Макс? – спросил я. – Как кишки по асфальту разматывать? Радовался бы, что тебя тогда с нами не было, но нет, он сидит тут и ноет.

Максим и остальные тут же замолкли и растерянно уставились на меня.

– Пошли, – сказал я Максу, – поболтаем.

– Куда? – спросил он.

– Пошли, я сказал.

Макс пожал плечами, поднялся с кровати, на которой сидел, и мы отправились на улицу.

Дошли до ближайшего окопа. Рядом лежали наполненные землёй мешки, на них мы и уселись. Несмотря на поздний час, неподалёку кипела работа, гудел экскаватор, вычёрпывая землю из траншеи. А вот вокруг нас никого не было. Лагерь готовился ко сну, жизнь затихала, и только редкие голоса трудящихся срочников, да жужжание экскаватора наполняли тишину, охватившую мир в этот предзакатный час.

– Ну и что ты там про меня говорил? – спросил я у Макса.

– Ничего, – буркнул он.

– Да ладно, я же всё слышал. Как, говоришь, я с тобой обращаюсь? Как со швалью? Ну простите, что унижаю ваше боярское достоинство. Вы не на курорт приехали. Тут люди вообще-то воюют.

– Знаю, – произнёс Макс с вызовом в голосе. Он надулся, как обиженный ребёнок, хотя парню уже был двадцать один год. Он поехал сюда после окончания академии.

– А война – это тебе не школа и даже не академия, где с вами сюсюкаются все, – продолжил я. – На войне – боль, страдания и смерть, которые тебя пока по счастливой случайности миновали, в отличие от некоторых твоих сослуживцев.

– Если бы ты не оставил меня в казарме в прошлую субботу, я бы поквитался за них, – Максим посмотрел на меня исподлобья. – Об этом я и говорил остальным.

– Да это понятно… Что ж, можешь думать, что хочешь, но я считаю, твои морально-волевые качества не подходят для службы в армии.

Макса словно током ударило: он встрепенулся и уставился на меня выпученными глазами.

– Почему? Хочешь назвать меня трусом? – возмутился он.

– Нет, ты не трус. Просто поступки твои слишком опрометчивы. Ты не умеешь подчиняться приказам, считаешь, что знаешь обо всём лучше всех, и ведёшь себя неподобающим образом. Ты неуправляем. А таким тут не место. Твоё поведение может стоить жизни другим бойцам, а я на такой риск идти не собираюсь. Тебе лучше служить в Москве или поехать домой и устроиться… ну допустим, в дружину великого князя.

– Не понимаю… Я умею держать оружие в руках. Я могу и хочу воевать. У меня седьмой ранг. А ты меня собираешься домой отправить?! – Максим выглядел крайне уязвлённым. На это я и рассчитывал.

– Почему ты хочешь воевать? Зачем оно тебе? Лично тебе – бояричу из другого княжества, которого вообще не касается происходящее здесь? Может, в семье ты будешь полезнее?

– Я что, совсем слабак? Я – будущий боярин и настоящий аристократ. Не то, что некоторые.

– Подвигов, значит, захотел?

– А это плохо?

– Я объяснил, что плохо. В общем так. Завтра пишу заявление с просьбой перевести тебя в Москву. Мне в отделении ты не нужен. Тут – не курорт.

– Думаешь, ты тут – главный? Засекина не перевели, и меня не переведут, пока семья не потребует. Ничего ты не сделаешь.

– А я придумаю, что написать такого, чтоб перевели. А если нет – так тебе же хуже будет. До конца службы будешь траншеи рыть каждый день и ни на одно задание не пойдёшь – уж это я гарантирую. Сам же взвоешь, только поздно окажется.

– Я не понимаю, – Макс покачал головой. – Что тебе от меня нужно? Почему ты ко мне доебался? Из-за того случая на учениях, да?

– Да плевать мне на тебя. Ты тут не пуп земли, чтобы я назло тебе из кожи вон лез. Но я не допущу, чтобы в моём отделении люди напрасно гибли из-за долбоебизма отдельно взятых личностей. Вот и всё, что мне нужно.

– Ладно, пиши, что хочешь, – насупился Максим. – Ты же тут у нас – сержант.

– Впрочем, есть и третий путь, – сказала я.

– М? – в глазах парня мелькнула искра надежды.

– С сегодняшнего дня ты перестаёшь считать себя самым умным и настраивать против меня остальных бойцов. Неукоснительно выполняешь все приказы, не перечишь, не споришь, соблюдаешь дисциплину. Таковы мои условия. Если нет – нам с тобой не по пути.

Максим задумался, уставившись на гору земли рядом с траншеей.

– Ладно, хорошо, – нехотя произнёс он. – Я не буду никого настраивать против тебя. Извини, что наговорил лишнего. Просто понимаешь… – он осёкся.

– Ты жаждешь подвигов. Понимаю.

– Ну да! Я хочу показать, на что способен. Я тоже много чего умею. Я должен прославить род, своих предков и всё такое. Как тебе объяснить…

Мне вспомнилось личное дело Максима. Новиковы были мелким и небогатым боярским родом, а Макс ещё и младший в семье. Кто знает, какие у него в голове тараканы? Какие внутренние комплексы им движут?

– Что ж, дело хорошее, – произнёс я, – но палку перегибать не надо. И поменьше «я», ладно? Тут нет «я», тут есть мы, отделение. Если каждый будет тянуть одеяло на себя, ничего хорошего не выйдет.

– Да понял я уже. Не буду.

– Отлично. В общем, так. Даю тебе испытательный срок неделю. Если не увижу, что ты хотя бы стараешься следовать уговору, поедешь в Москву. Ну или окопы отправишься рыть. Всё ясно?

– Так точно, – с готовностью ответил Максим, и я увидел то, что не видел в нём прежде – серьёзное, ответственное отношение. Главное, чтобы оно не исчезло завтра утром. А то на словах можно изобразить всё, что угодно.

– Ну и отлично, – я посмотрел на часы, – через пятнадцать минут отбой. Надо поторапливаться, чтобы не нарушать расписание.

Мы поднялись и направились к палатке, но тут я увидел, как навстречу идёт сержант из управления ротой.

– Сержант Востряков – вы? – спросил он, приложив пальцы к козырьку кепи.

– Да, я.

– Капитан Оболенский вызывает вас в штаб.

Я отпустил Макса, и мы с сержантом пошли в штабную палатку в самом дальнем конце лагеря. Первым делом я подумал, что мне опять устроят разнос, хотя сам не понимал, что натворить за эти дни. Но когда мы вошли в палатку, понял, что дело совсем в другом.

В сборе были все офицеры: подполковник, капитан Оболенский и лейтенант Дурасов – мой непосредственный командир. Они стояли вокруг стола, на котором была разложена карта – обычная бумажная карта с загнутыми краями, протёртыми местами сгибов, исчерченная разноцветными маркерами.

– Проходите, сержант Востряков, – произнёс подполковник Безбородов. – Вот мы с вами и встретились. Много про вас слышал.

– Очень рад, господин подполковник, – произнёс я, гадая, что именно он слышал: хорошее или плохое.

– Вы уже успели прославиться. Даже майору Вахрамееву поперёк горла встали, – Безбородов хмыкнул. – Ну да Господь с ним, с этим олухом. Вы, сержант, вот что скажите: готовы пойти на задание? – подполковник смотрел на меня прищуренным, проницательным взглядом своих серых глаз, а у меня чуть челюсть не отвисла. Приехать не успели, а уже задание?

– Так точно! – ответил я. – Готов, господин подполковник.

– Прекрасно! Вот это я понимаю. Ладно, не будем сопли жевать. Капитан Оболенский, введите сержанта в курс дела.