Текст книги "От выстрела до выстрела (СИ)"

Автор книги: AlmaZa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава XV

Петя посетил нового ректора, Ивана Ефимовича Андреевского. Он его знал только со стороны, поскольку тот был правоведом, а на физико-математическом факультете юриспруденцию не изучали. Прежний ректор, Андрей Николаевич Бекетов, преподавал ботанику, Столыпин сдавал ему экзамены и на первом, и на втором курсе (оба раза на отлично)[1], профессор хорошо своего студента принимал и тепло к нему относился. Андрей Николаевич остался преподавать, но в силу утомлённости и каких-то семейных дрязг, требующих присутствия и внимания, ушёл с управляющей должности. И деликатным, личным вопросом Петру пришлось делиться с человеком совершенно чужим.

– По причине планирующейся женитьбы? – повторил Андреевский. – А вы не знаете, разве, Пётр, что по распоряжению министра просвещения женатые в университеты не принимаются и студентами быть не могут?

– Да, но я ведь уже студент. И при особых обстоятельствах такое разрешение получают.

– И какие же у вас особые обстоятельства? – ректор пролистал матрикул. Хорошие оценки, своевременные оплаты – не стипендиат. Второй курс и вовсе окончен на высшие отметки. Вряд ли Столыпин женится ради тёплого угла и сытного стола, как делают бедные студенты в Петербурге.

– Любовь, ваше превосходительство.

Иван Ефимович улыбнулся.

– Романтик на физико-математическом факультете? Как вы сочетаете это с усердием, научностью и показательным поведением? – за разговором профессор подглядел в личное дело и нашёл там инспекторские характеристики.

– От всего сердца, ваше превосходительство.

– Так-так-так, – задумавшись, Иван Ефимович огладил тёмную бороду с проседью. – Министерство наше собирается вводить новый устав для университетов. Не знаю, когда это будет – не первый год рассматривают. Говорят, что в нём правила ужесточатся, в том числе на брак для студентов. Университеты потеряют часть свобод, и даже университетское руководство не сможет предоставлять какие-то разрешения, не согласовав их выше. Когда вы собираетесь жениться?

– Не раньше грядущего лета, должно быть.

– До лета многое может поменяться. Вы, Столыпин, учитесь пока что, а с разрешением на женитьбу позже придёте.

Андреевский отнёсся с пониманием к просьбе Петра и согласился, если тот берёт на себя такую нагрузку, предоставить ему в конце учебного года полную экзаменовку, чтобы через год Столыпин засел за диплом. Но ректор всё же отправил его к Бекетову, договориться о тематике выпускной работы. К такому надо готовиться загодя, искать существующие учёные труды, проводить исследования. Естественники сталкивались с необходимостью проводить опыты для своих выпускных работ, а это – время, деньги, помощь дополнительных людей. Обо всём следовало позаботиться. Но Петю больше озаботила затычка с разрешением на брак. Оставшийся открытым вопрос не давал покоя.

Выйдя от Ивана Ефимовича, Петя пошёл к кабинету Бекетова, у которого обнаружил молодого человека, топтавшегося под дверью.

– Вы к Андрею Николаевичу?

– Да.

– Занят?

– Просил подождать.

Петя кивнул, становясь рядом. Незнакомец был совсем юн – едва выпускник гимназии с совершенно гладким лицом и волнами зачёсанными назад непослушными волосами, пытавшимися топорщиться в разные стороны, если бы юноша не поправлял их то и дело. На косоворотку у него был надет пиджак, лицо – чересчур серьёзное, какое бывает у школяров, силящихся понять что-то ещё не подвластное их уму.

– Только поступили? – поинтересовался Петя.

– Да. Вот… кое-что по книгам хотел спросить.

– Пётр Столыпин, – представился он тому.

– Александр Ульянов[2].

– Вы откуда?

– Из Симбирска.

– Далеко! – улыбнулся Петя.

– Да, ехать долго пришлось… а вы?

– В Петербург приехал из Орла. До этого учился в Вильно.

– О-о, там же был знаменитый Виленский университет! – восторженно отметил Ульянов.

– Да, был, – «Но закрыт полвека назад из-за беспокойного студенчества и смущающего умы преподавательского состава, – подумал Столыпин, – ничему людей не учит жизнь, и наши студенты своими прошлогодними выходками это подтверждают. Из-за буйных дураков порядочным людям однажды учиться негде будет. Разве что дураки откроют свои заведения, и они станут единственными источниками своеобразного просвещения, вернее того, что будет просвещением в их понимании, а на деле, скорее всего – тьма кромешная. Но самое обидное, что из-за их глупостей должны страдать те, кто просто хочет жениться! Если бы не студенческие волнения, правила для них не устрожались».

– Входите! – раздался за дверью голос Андрея Николаевича, и Ульянов поспешил юркнуть за неё. Петя остался ждать своей очереди.

Вернувшись на новую квартиру, в которую организовал переезд при прибытии в Петербург, Столыпин обнаружил приехавшего брата, вокруг которого кружила Аграфена:

– Вот, кушай, кушай! Я напекла токмо. Оба соколика на месте! Вот хорошо, вот спокойно мне теперь!

– Аграфена, что с нами станется? – бросил Петя и приобнял стареющую женщину. Отпустив, подошёл к столу и похлопал сидевшего по плечу. – Саша, с приездом! Рад, что ты нашёл мою записку по старому адресу и не заблудился. Как успехи?

– Неплохо, – он указал на комод, где лежала перевязанная стопка бумаг и писем, – улов есть! Только объясни, какого лешего ты переместил нас сюда? От Моховой в два раза дальше до университета!

«И в два раза ближе к Аничкову дворцу» – подумал Пётр.

– Мне тут больше понравилось.

– Чтобы ты что-то делал вот так непрактично? – не поверил Александр, но лезть с расспросами не стал, поинтересовался другим: – А у тебя в Середниково добыча была?

«Кто-нибудь бы посчитал, что я поймал за хвост редкого, диковинного зверя, да отпустил его по неразумности своей, отказавшись от сулящей выгоду удачи».

– Всего одна книга. Я ещё не был у Бильдерлинга. Сходим вместе?

– С радостью! Я что подумал… не хватает у меня усидчивости писать крупные произведения. А вот короткие заметки мне нравятся. Я пока был в Колноберже, почувствовал, как интересно доискиваться чего-то, описывать какое-то событие, восстанавливать его по частицам. Что, если податься в журналистику? Писать в газеты.

– Если по душе такое занятие – почему бы нет? – присел Петя и дотянулся за пирогом. – Аграфена, а мне чашку дашь?

– Ой, да ну что ж я! Мигом!

– Не спеши ты, я за минуту без чая не иссохну, – сказал он ей вслед.

– Я хочу предложить барону, – продолжил Саша, – написать статью, анонсирующую открытие музея. Сам за неё возьмусь, ведь уже успел погрузиться немного в вопрос, да и о Михаиле Юрьевиче мы с детства много знаем. В дороге начал кое-что набрасывать… Петя? – заметил он, что брат ушёл в свои мысли.

– Да? Прости, отвлёкся.

– Что это ты какой-то несобранный? О чём думаешь?

Старший остановил взгляд на младшем.

– Я добился согласия Ольги на помолвку. Объявим скоро.

– Ох! – входя с чашкой на блюдце, приложила другую руку к сердцу Аграфена. Покачнулась так, что посуда задребезжала в пальцах. – Неужто дождусь? Неужто увижу женихов мужьями?

– Может и не дождёшься, – пасмурно произнёс Петя, – студентам запрещено вступать в брак.

– Зачем же ты тогда предложение делал? – удивился Александр.

– Затем, что люблю Олю, и желаю видеть своей женой.

– Но если не разрешат⁈

– Значит, оставлю университет.

Саша округлил глаза:

– Да ты что⁈ Вложив столько сил? К тому же, тебе это всё так близко, ты разбираешься и любишь свою науку, тебе же нравится химия, ботаника – как же оставить⁈

– Олю я люблю сильнее, – негромко признал Пётр.

– И… что же, когда свадьбу наметили?

– Ещё не наметили. Да! – очнулся старший, отпив чаю и поднимаясь из-за стола. – Мне нужно написать Борису Александровичу, обсудить с ним помолвку и… моё положение. Он должен узнать, что я не собираюсь сложа руки сидеть, и намерен содержать семью самостоятельно, не надеясь на помощь со стороны нашего отца или его самого.

– Как же ты будешь это делать?

– Поступлю на службу в министерство.

– А если места не найдётся?

– Тогда дворы буду мести, или сапоги чинить, трубы чистить, гувернёром наймусь – неважно!

– Ты решительно настроен.

– Даже не представляешь себе насколько, – взяв бумагу и чернила, он поставил их на стол, готовясь писать письмо будущему тестю, – Оля согласилась быть моей невестой, думаешь, я позволю чему-либо или кому-либо отобрать у меня это достижение? Ни за что!

* * *

Ольге он тоже написал, как и обещал, и теперь, читая его письмо, пока никто не видел её лица, она не сдерживала улыбки: «Оля! Милая Оля. Можно я буду писать так? Я спрашиваю скорее не о разрешении, а о том, нравится ли тебе, когда тебя так называют? Если нет – скажи сразу, — девушка задумалась. Нравится ли ей? Пожалуй, она бы предпочла что-то более нежное, не такое банальное, но если бы Петя сразу осмелился, она посчитала его наглецом. Поэтому пусть будет „милая“. – Я был у ректора, и он напомнил мне о запрете, наложенном на студентов относительно брака. Это, конечно, досадное препятствие, но преодолимое. Если разрешения мне добиться не удастся, я покину университет…».

Остановившись на этом месте, Оля перестала улыбаться. Ей первым делом сделалось неловко. Столыпин был ответственный и усердный учащийся, она знала о его целеустремлённости и старательности, его погруженности в агрономию, и вот он готов был отказаться от всего, лишь бы жениться на ней. Когда угрызение совести отзвучало, Нейдгард почувствовала радость. Петя готов был ради неё на столь многое! Не шутит ли? Действительно на это пойдёт? Женское коварство в ней захотело, чтобы разрешение получено не было. Сдержит ли слово?

« Я изложил всё в письме твоему отцу, – продолжал Пётр, – и про помолвку тоже. Теперь моя жизнь в его руках – одобрит или нет, согласится ли, отсрочит. Ждать я готов сколько угодно, сколько скажут, если только не умру без злого умысла, не специально, от никак не сбывающихся мечтаний. — Ольга опять заулыбалась от его слов. – У меня новая квартира в Петербурге, адрес подпишу внизу – пиши на него. Только обязательно пиши! Рассказывай всё о своих днях, обо всём, что у тебя на душе. Хочу знать о тебе как можно больше, как положено будущему мужа». Последняя строка, перед оставленным адресом, шла отдельно, отмеченная « P. S»: « Не смею в конце писать „целую“, пока не случится этого по-настоящему. А до помолвки – не случится».

Оля убрала его письмо, сложив два раза. Опять эта его уверенность в том, что всё будет так, как он решил! «До помолвки не случится»! У девушки сразу же вступили в борьбу две идеи: показать, что ничего не случится и после помолвки и поцеловать его самой ещё до неё. Каково будет Петино изумление? Но нет, до этого они теперь вряд ли увидятся, а, значит, первый вариант был более реалистичен.

Вспомнив о времени, Нейдгард поспешила в покои императрицы – не пора ли той было переодеваться к ужину? Мария Фёдоровна сидела в компании престарелой статс-дамы, княгини Вяземской и дочери той – Александры Павловны Вяземской, фрейлины, заставлявшей Ольгу и Прасковью не чувствовать себя засидевшимися. Александре исполнилось тридцать два, но она не была замужем и не собиралась, предпочитая оставаться с матерью, при дворе, на почётном месте.

Они сидели возле секретера, и императрица то болтала с женщинами о чём-то, то почитывала корреспонденцию. Количество корреспонденции у царствующей четы было огромным, когда жить-то успевали? Не спасали даже секретари и то, что под диктовку часто отвечали фрейлины.

Императрица, давно привыкшая к тому, что рядом ходят люди, что в одиночестве или узком кругу удаётся оставаться редко, не обращала несколько минут на появившуюся Нейдгард внимания. Потом повернула голову и посмотрела на девушку.

– Тут есть письма, я подписала, отнесёшь их на отправку?

– Да, ваше величество.

Подходя, Ольга почувствовала на себе три пары глаз. Не успела она приблизиться, как императрица опять к ней обратилась:

– А что, Оля, правду говорят – ты собираешься замуж?

Нейдгард замерла, краснея. Так и знала, что слухи разнесутся после того случая! Вернувшись после разговора с Петей во дворец, она из вредности на любопытство Валентины, спросившей, не выходит ли подруга замуж, ответила, что да – выходит. И вот, об этом донесли её величеству. Наверняка всё та же Валентина.

– Я…

– Получается, – улыбнулась Мария Фёдоровна, – что вы с Марией Аркадьевной, – она посмотрела на статс-даму, – будете родственницами? Я ведь верно поняла, что жених твой – кто-то из Столыпиных?

Оля тоже бросила взгляд на княгиню, судорожно вспоминая, что да, та урождённая Столыпина. Петина родственница? Наверное, не очень дальняя, судя по отчеству, это же их родовое имя! Которым, подумать только, придётся назвать сына!

– Да, Петя… Пётр Аркадьевич, то есть, попросил моей руки, – запинаясь, начала объяснять Нейдгард, – но разве я могу выйти замуж без разрешения и благословения вашего величества?

– Так отчего же ты их не просишь?

– Я…

– Петя? – стала припоминать вслух старшая Вяземская. – Да, мой двоюродный племянник, сын моего кузена. Хороший, должно быть, человек. Брат писал мне недавно из Москвы, что он был у него в гостях и они с ним не сошлись во взглядах. А не сойтись взглядами с Дмитрием Аркадьевичем – это проявить здравомыслие!

Женщины засмеялись, и Оля позволила себе подхихикнуть. Выходит, Столыпины не такое уж простое и обедневшее семейство, если в ближайшем родстве у них Вяземские! Почему она упустила это? Потому что не интересовалась сильно Петей, а с Мишей они говорили совершенно о другом?

– Можешь не стесняться и не бояться, – заверила её императрица, – я даю тебе разрешение на этот брак и благословляю!

Оля не посмела ничего возразить и только кивнула. На помолвку ей пришлось согласиться по обстоятельствам, а теперь, получается, и от брака уже не отвертишься? Когда на него дала добро сама императрица!

Примечания:

[1] Оценки и данные по учёбе П. А. Столыпина приводятся согласно сохранившимся в ЦГИА СПб архивным документам

[2] Старший брат Ильича. Учился со Столыпиным в одно время и на одном факультете.

Глава XVI

Борис Александрович, имея кое-какие дела в столице, решил приехать лично, выслав Петру вперёд телеграмму, что поговорят при встрече. Столыпин не заставил себя ждать и, стоило гофмейстеру прибыть, как он явился на разговор.

– И что же, в самом деле ты бросишь учёбу, если не получишь разрешения? – спросил Борис Александрович.

– Брошу.

– Беспокойная молодость! – покачал мужчина головой.

– Я понимаю, вы, наверное, думаете, что я совершаю необдуманные поступки, на эмоциях, из-за того, что слишком молод, и буду плохим мужем…

– La jeuness est un défaut duquei on se corrige chaque jour[1]. Я не думаю, что ты будешь плохим мужем, Петя, напротив. У тебя добрый, но упорный характер. Лично я давно уже одобрил ваш брак, ты знаешь.

– Вы не подумайте, что я уйду из университета и сяду дома, праздным помещиком, прогуливающим своё состояние и приданное жены. Я подыщу себе должность и сделаю карьеру.

Борис Александрович изобразил одобряющую гримасу:

– Ты не говоришь «попытаюсь», а сразу – сделаю!

– Не привык пытаться безрезультатно. Если браться за что-то, так достигать.

– И Оля, значит, дала тебе своё согласие?

– Ольга Борисовна оказала мне такую честь, – вытянулся невольно, сам гордясь этим, Петя. – Вы можете написать ей и спросить…

– Боже, неужели думаешь, что я не верю твоему слову? – гофмейстер покачал головой. – В тебе я не сомневаюсь, а вот дочь моя… бывает, что способна передумать. Однако, ей будет в грядущем году двадцать пять лет, и, как отец, я не хочу затягивать с её замужеством.

– Значит, вы согласны объявить о помолвке?

– Конечно! Устроим всё через неделю, пока я здесь.

– Благодарю вас, Борис Александрович! Вы подарили мне счастье!

– С тем умыслом, чтобы ты подарил его Оле, – улыбнулся мужчина.

Петя вышел окрылённым, не чувствующим земли. Прохожие казались красивее, воздух теплее, небо ярче. Год! Целый год прошёл с того момента, когда он посмел подумать о том, что Ольга может стать его женой. Сколько тревог и переживаний с тех пор терзало его сердце! Но всё не было напрасным, всё преодолевалось и шло к тому, к чему должно прийти. Боясь радоваться слишком сильно, чтобы не сглазить, Пётр остановился и посмотрел в ту сторону, где находилась Александро-Невская лавра.

Он добрался до кладбища и нашёл могилу Михаила. Посмотрел на даты рождения и смерти, печально напомнившие о краткости жизни. Миша не дожил пары недель до двадцати трёх лет. В детстве они гонялись по Середниково, и младший никак не мог догнать и опередить старшего. И вот судьба вывернула так, что у Пети есть возможность бежать дальше, а соревноваться-то и не с кем. Он обгонит Михаила, когда ему исполнится двадцать три, он обгонит Михаила, когда женится на Ольге. Никогда не было между братьями злого соперничества, драк за первенство или зависти, и оттого никакого ликования, никакого веселья не могло возникнуть в Петре оттого, что в чём-то он превзошёл покойного.

– Прости, Миша, – присел он рядом с могилой. – Я… как будто бы украл у тебя часть жизни. Прости меня за это. Но я немного поквитался за тебя с Шаховским. Впрочем, ты это видишь и знаешь. – Задумавшись, Столыпин решил, что не будет обещать брату сделать Олю счастливой, это означало бы, что она когда–то принадлежала кому-то другому, «досталась» по наследству. Нет, это не так. Любить он её будет не за брата, не вместо и не в продолжение, а потому, что любил её сам по себе, что хотел этого сам. – Покойся с миром, Миша!

* * *

Нейдгарды устроили званный ужин. Мать Ольги с младшей дочерью тоже прибыла в Петербург. Пригласили знакомых и дальних родственников: близкие в основном жили в Москве.

Прежде чем гости стали собираться, Борис Александрович вошёл к старшей дочери и, оставшись с нею наедине, прямо спросил:

– Оля, скажи, ты действительно хочешь этого брака? Тебя никто не неволит.

– Я знаю, папá, – она улыбнулась, – но вы, конечно, следом добавите: «Хотя замуж тебе пора». И если вы не неволите, то подталкиваете.

– Что я могу поделать? Я всего лишь желаю устроить твою жизнь, но ты не должна воспринимать это как принуждение. Скажи, ты пошла на помолвку от того, что тебе понравился Петя, или потому, что он не мытьём так катаньем склонил тебя к этому?

– Что теперь говорить? Скоро начнут съезжаться люди.

– Оля, мне твоё благополучие важнее всего этого. Если в тебе нет желания и ты не чувствуешь, что будешь счастлива – всё можно отменить.

Фрейлина отвернулась от зеркала, перед которым делала последние приготовления. Ведь и Столыпин должен был прибыть, как виновник и герой торжественного ужина – нужно выглядеть лучше всех!

– Папá, так вышло, что нас с ним не раз видели вместе, когда он приходил повидать меня при дворе, и девушки стали женить нас, воспринимая как само собой, что младший брат женится на мне вместо старшего. Отказываться от помолвки можно было только в ущерб доброго имени, а теперь слухи дошли и до императрицы, и её величество дала мне разрешение на брак.

– Неужели? – приятно удивился Борис Александрович. Потом уже переварил сказанное до этого и нахмурился: – Так Петя тебе не нравится?

Оля опустила взгляд. Она могла строить неприступность при молодом человеке, но зачем кривить душой перед отцом?

– Ты ведь ему не скажешь?

– О чём разговор! Зачем мне передавать ему что-то? – гофмейстер заволновался, что замечательный юноша, казавшийся ему симпатичным и достойным, окажется отвергнутым Ольгой. Ей угодить не так-то просто. Девушки! Но дочь подняла глаза и удивила:

– Нравится.

– Зачем же скрывать от него это⁈

– Чтобы не надумал себе, что можно теперь считать меня своею и ничего не делать, – вздёрнула носик Ольга, – к тому же нравится – это ещё не любовь. Я и от него пока слов любви не слышала, – «Хотя многое другое, что он говорил, было не менее приятным» – подумалось ей.

– Он младше тебя и стеснителен, будь снисходительна к бедняге!

– Я очень снисходительна! Ведь я согласилась стать его невестой! – чуть высокомерно заметила она.

– Бога ради, только не спугни его своим характером! – взмахнул руками Борис Александрович.

– Я⁈ Пусть он старается угождать мне, я ведь могу и передумать, – поведя плечиками, Ольга задирала отца, одновременно шутя и угрожая.

– Можешь, – гофмейстер погрозил ей кулаком, но тоже в шутку, – можешь, Оля, только за твои выходки я сам с тобой поквитаюсь!

– Какие ещё выходки?

– Петя младше, а ведёт себя взрослее, чем ты! То одно ты хочешь, то другое. Это всё от избалованности. Пора остепеняться, выбирать направление своей жизни и придерживаться его.

– А если я не умею?

– Тогда замечательно, что рядом с тобой будет такой человек, как Петя. Он тебе и направление укажет, и свернуть с него не даст, – Борис Александрович перекрестился, – прости Господи, что произнесу такие слова, но, может, оно и к лучшему, что мужем тебе станет спокойный студент, а не горячащийся офицер, бросающий вызовы на дуэли налево и направо!

Когда публика собралась, гофмейстер подозвал к себе Столыпина и дочь. Объявив о причине устроенного вечера – о которой гости догадывались – он взял руку Пети и вложил в неё ладонь Оли.

– Даю вам своё отцовское благословение, дети мои! С этого момента вы жених и невеста.

Ольга чувствовала себя неуютно под взором Петра, не выпускавшего её из вида с самого прибытия. Щёки пылали, эмоции бурлили – решилось её будущее, но окончательно она это поняла лишь теперь, когда увидела свою ручку – белую и маленькую, в большой и широкой ладони Столыпина. Длинные мужественные пальцы имели красивую форму, они не сжали её руку, но и не остались бездеятельными; осторожно и несильно обняли касанием, как бы говорящим: «Не волнуйся».

Но если Оля чувствовала переполох внутри, то Петя вовсе едва дышал, когда, наконец, впервые тронул мягкую кожу заветной ладони. Показавшаяся совсем хрупкой и тоненькой, рука Оли ничего не весила, и Столыпин подумал, как бережно ему надо будет обращаться с нею! Ему хотелось заговорить, отныне имевшему право делать это спокойно, но к Борису Александровичу подошла родственница, оглядывавшая стоявшую возле того пару:

– И когда же будет свадьба?

– Вот, теперь будем планировать, – улыбнулся гофмейстер, – не раньше лета, должно быть.

– А где будете устраивать?..

Петя ощутил, как кто-то тянет его за локоть и, обернувшись, увидел Дмитрия.

– Можно тебя на минуту?

– Да, разумеется. Простите, – извинился он перед невестой, её отцом и любопытной дамой. Нехотя отошёл следом за прапорщиком. Едва обрёл право держать Олину руку, как вынужден отпустить её! Сделать это было почти физически больно.

– Ты слышал о том, что Иван Шаховской опять стрелялся?

– Правда? Нет, не слышал.

Дмитрий в упор смотрел на Столыпина, так пристально, словно запоминал для написания портрета.

– Ты не умеешь лгать, Петя. Ты не был удивлён.

– Голова занята другим, мне не до какого-то Шаховского!

– Наш дядюшка, Пётр Александрович, служит на Кавказе. Я пытался через него узнать какие-то подробности, но никто ничего не знает! Второй дуэлянт будто растворился. Рана у Шаховского есть, а стрелявшего – нет.

– Что ты от меня хочешь?

– Я помню, как ты искал его, как грезил мщением. Не говори, что это был не ты! – прошептал Дмитрий.

– Я не могу признаться в том, чего не делал, – выжал из себя Петя, но Нейдгард был прав, врать он не любил так сильно, что и не умел этого. Допрашивающий оттащил его в угол зала потихоньку и ещё понизил голос:

– Я никому не скажу, Петя, я прекрасно понимаю, какие ждут неприятности за подобную выходку! Ты не оповестил инспектора[2], где был летом, ты стрелялся – тебя выгонят из университета. Но как, ради бога, ты заставил молчать обо всём Шаховского?

Заключая «сделку» с князем, Столыпин переживал за свою учёбу и боялся, как бы не вляпаться в неприятности по возвращении. Но потом вылез наружу вопрос с разрешением на женитьбу, и с тех пор, как Пётр решил для себя, что брак с Ольгой важней ему, чем университет, не так страшно стало оказаться выгнанным.

– Шаховской сам предложил, – пробормотал под нос Петя, – не знаю, совесть в нём проснулась или стыд, что проиграл неопытному стрелку…

– Он в тебя не попал⁈

– Едва зацепило.

– Господи, ты ведь мог погибнуть! – Дмитрий смотрел на него восхищённо. Обнял за плечи, а потом, отпустив, протянул ладонь. – Дай пожать твою храбрую, не дрогнувшую руку! Как я рад, что именно ты станешь моим родственником и женишься на Оле! – Они обменялись рукопожатием. Дмитрий сходил за двумя бокалами шампанского и дал один Пете. – А Оле? Оле ты рассказал об этом?

– Нет.

– Почему?

– Я никому об этом не рассказывал, кроме отца и брата, и тебя прошу хранить тайну.

– Безусловно, во мне можешь не сомневаться, но… на твоём месте Оле бы я поведал.

– К чему напоминать ей о пережитой трагедии, возвращать к драматичным дням годовалой давности и волновать нервы? Не хочу быть причиной никакой её печали, – сделав пару глотков, Петя отставил бокал, – а теперь, с твоего позволения, я вернусь к своей невесте.

Дмитрий отметил, с каким довольством и значимостью Столыпин произнёс последние слова и, успокоенный тем, что разобрался в мучавшем его секрете, не стал задерживать того.

Оля стояла с матерью и сестрой. Те, видимо, подготовляли её к выбору даты венчания, поскольку он подошёл на словах: «Ну да это по весне будет понятнее…».

– Позволите мне забрать ненадолго Олю?

– Петя, кто же тебе запретит? – хохотнула Мария Александровна. – Ты теперь в праве.

– Но не надо забывать спрашивать меня, – напомнила о себе помолвленная.

– Простите, Ольга Борисовна, – поклонился Пётр, не растерявшись, – могу ли я занять немного вашего времени?

– Но только немного, – остро улыбнулась та, помешкав, прежде чем снова подать ему руку.

Они отошли в сторону от посторонних ушей.

– О чём будем говорить? – Нейдгард не давала поймать свой взгляд, бегая им по гостям. – Опять расписывать будущую семейную жизнь?

– До неё у нас дни и недели. Я хотел бы как-нибудь пригласить тебя куда-нибудь, в театр или на прогулку, пока погода позволяет. Что ты предпочитаешь?

– На прогулку. Завтра.

– Завтра я учусь… – Ольга резко перевела на него глаза, блестящие не то азартно, не то свирепо, но явно о чём-то кричащие. – Что?

– Ты хочешь со мной проводить время или нет? Если да, то это нужно делать, когда мне удобно, а не когда тебе угодно. У меня при дворе тоже пока ещё есть обязанности, и если я свободна завтра, значит – завтра.

Столыпин не забывал об их условии, что помолвку Оля может разорвать, если пожелает. Но что делать с завтрашними лекциями? Они до трёх часов будут идти, и две последние, как назло, очень важные, у профессора Меншуткина, по химии.

– Хорошо, завтра так завтра, – сдался он. Оля улыбнулась, сумев скрыть выражение победительницы.

Примечания:

[1] Молодость – это недостаток, который исправляется каждый день (перевод с французского)

[2] За студентами по правилам осуществлялся надзор, они должны были в каждый свой отпуск подавать прошение в университетскую инспекцию с указанием места, где будут находиться