Текст книги "Принцип подобия"

Автор книги: Ахэнне

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Целест преодолел десять или пятнадцать метров до шумного общего коридора. Мимо пробегала стайка малышей-новичков, громко хвастаясь способностями. Новоявленный воин демонстрировал гидрокинез, отчего в выбоинах на полу плодились лужицы. Перекричать ребят Тао не удавалось, и Целест был готов благодарить каждого из них.

Он высушил несколько лужиц и одобрительно кивнул гидрокинету – мол, продолжай, и получится настоящий водный смерч.

– С чем его и поздравляю. Можешь прятаться по углам Цитадели вместе с Вороной, а я – на дежурство.

… Возвращались поздно, порой – заполночь. Дни наступили холодные, бабье лето стыдливо вытрясло из кармана зеленые и желтые листья, и сбежало, уступив промозглым холодам. Приходилось кутаться в теплые зимние мантии; каждое дежурство Целест делал мысленные ставки – свалится с температурой или выдержит. Дождь просачивался сквозь плотную ткань, жабьей лапой трогал кожу.

Вахты удлинились вдвое – шесть часов против трех обычных. После недели подобного графика взвыла вся Цитадель, и Совету пришлось объяснять то, о чем прежде шептались. Готовность альфа, обострение и новый вид эпидемии. Одержимых, впрочем, ловили успешно и успешно же домучивали – в зловонной камере пыток и на прозекторских столах ученых. Впрочем, за неделю "строгого режима", как прозвал новый распорядок Тао, а с его легкой руки – вся Цитадель, объявились только двое безумных разрушителей, оба в порту. Одного поймали за полчаса, второй успел взорвать склад с привезенным из Южных Пределов бананами, кокосами и манго, и пол-города наполнилось приторным ароматом фруктового пепла, а когда "повара" приволокли, спеленатого найтрасетью, он причмокивал и обещал съесть всех под мандариновым соком. Разбежалась перепуганная мелюзга, но Магниты постарше и бровью не повели. Оказалось, к разумным одержимым привыкнуть проще, чем к удлиненной вахте.

А Целест думал о Вербене. О матери (что она сказала, когда отец сообщил ей про выходку сына… если сообщил!), об Элоизе, таинственном, черти бы его драли, Амбиваленте и дисках (почему сестренка молчала о них столько лет? Или просто забыла, не думала, что пригодятся?) – тоже, но в первую очередь о Вербене.

Она поймет. Еще – Рони, но Рони не считается: во-первых, эмпат, во-вторых – напарник. Целест представлял как скажет Вербене: "теперь я – как ты. Только свое имя. Но твое стало именем богини, может быть…"

Здесь его мысленная фраза прерывалась. И Целест оттягивал визит домой, отговариваясь усталостью, опасением наткнуться на отца – ворохом отговорок, бесполезных и дурно пахнущих, вроде чешуек дохлой рыбы. Он страдал бессонницей и под монотонный перестук дождя долго рассуждал, пялясь в низкий темный потолок: рано, родители должны успокоиться, а Вербена занята не менее Магнитов – она выступает во всех театрах, и кажется, сейчас вообще не в Виндикаре. Рони кутался в тощее одеяло и молчал.

Как обычно.

Были дожди и было растянутое в обыденность серое время.

В конце концов, Вербена пришла сама.

Первым ввалился почему-то Авис, встряхивая вытянутой на манер зеленой груши, головой, и объявил: "К тебе гости, рыжий". Целест только переоделся после дежурства, вывесил за окно промокшую мантию и выстиранные джинсы, а Рони любовно выгребал из карманов купленные неподалеку и еще горячие жареные каштаны и раскладывал их на кровати, подстелив лист бумаги. Гостей они не ждали.

Авис подмигнул с самым заговорщическим видом. Целест охотно выгнал бы его пинком – парочка из сплетника и Вороны надоела до зубовного скрежета на работе; следом порог переступила закутанная в темно-индиговый плащ фигура.

Потом фигура откинула капюшон, и Целесту пришлось хвататься за подоконник.

– В-вербена? Но…

"В Цитадель не пускают чужаков! Никого, кроме Гомеопатов…"

– Как ты…

Волосы Вербены были собраны в строгий конский хвост, но знакомая заколка поблескивала. Как всегда. Ничего не меняется, несмотря на "разумных одержимых" и… и дождь.

– Привет, Целест, Рони… Меня пропустили, а господин Авис согласился проводить сюда, – улыбнулась девушка. – Ты ведь не против, Белка?

– Я… нет, – "кроме Гомеопатов и богини Виндикара". Целест обогнул ухмыляющегося Ависа, и обнял Вербену.

– Прости, что пропал. Я…

Он замолк, словно захлебнувшись словами. Объяснения и длинные фразы, повторяемые еженощно, расплавились в диафрагме, как топленое масло. Вербена была холодной – замерзла на улице, хотя и надела под плащ шерстяную кофту с аляповатым желто-красным рисунком; Целест обнял ее, пытаясь согреть и уткнулся носом в пахнущие цитрусовыми духами волосы.

– Пойдем-ка, – Рони прихватил горсть каштанов, они обожгли пальцы. Большая часть осталась Целесту и гостье. Авис упирался с полсекунды, но потом подчинился коротышке-собрату.

– Мы лишние, – прокомментировал Рони уже за дверью.

– Но это же…

– Вербена-танцовщица. Я знаю.

"Я знаю ее пять лет".

– Хочешь каштанов?

– Отвали, – буркнул явно разочарованный Авис, ссутулился более обычного. Но несколько темно-коричневых плодов все же зачерпнул костистыми пальцами, прежде чем хлопнуть дверью собственной кельи.

Рони постоял немного, а потом выбрал левый фланг узкого коридора и выщербленные сотнями ног ступеньки.

Целест не заметил, как их оставили наедине. Обнимал Вербену, делясь теплом – девушка дрожала, и он окутал себя и ее облаком жара, почти спонтанно, словно мальчишка, едва научившийся контролировать дар. На смуглой коже Вербены румянец напоминал червонное золото, она с явной неохотой расцепила объятия.

– Ты такой хороший. Только глупый.

Целест не был телепатом, и уж тем более, ясновидящим, но ожидал чего-то похожего. Уставился мимо Вербены, на обшарпанную стену, где сонный осенний паук запутался в своей же паутине.

– Элоиза? Она попросила прийти ко мне, да? Мы же все обсудили…

– Не Элоиза. Госпожа Ребекка, – перебила Вербена. Целест подумал, что глаза у нее еще и оттенка паутины. Он сел на кровать, зажав ладонями голову. Он так рад, что Вербена пришла. И так… страшно? Горько?

Глупо.

– Я не глупый. Слушай, я не собираюсь. Обсуждать.

Вербена оказалась рядом, и когда обвила его – и впрямь на манер гибкого растения, Целеста продернула дрожь до позвоночника, а язык во рту стал толстым и неуклюжим. Он обругал себя: как будто впервые… с Вербеной… с девушкой… с девушкой-Вербеной.

"Она взрослая", – внезапно понял он.

– Госпожа Ребекка просто хочет поговорить с тобой, – сказала Вербена; она потерлась щекой о его щеку, а Целест со стыдом прикинул – брился в последний раз дня два назад, должно быть, Вербене неприятно царапаться о рыжую щетину. – Она не осуждает. Она понимает. Просто поговорить, потому что… потому что она твоя мать, Целест.

– А ты? – Целест обнял Вербену за талию, но оказалось неудобно, и ладонь сползла ниже. Он отдернулся, схватил каштаны (спасибо запасливому, как суслик, Рони!), будто оправдываясь.

– Что мне за дело до родовых имен? – усмехнулась Вербена. – А ты для меня просто Белка. И пришла я к тебе не по чьей-то просьбе. Я пришла… потому что хотела. Давно хотела. Прийти к тебе.

"Ко мне", – Целест моргнул. Протянул угощение.

– Я поговорю с матерью.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Вербена схватила его за плечи и по-птичьи клюнула в губы, больно стукнувшись носом. Коротко хихикнула, и Целест успел зачарованно (словно наблюдая за танцем – весь Виндикар, вся империя Эсколер зачарованы Вербеной, а она – здесь, в келье Магнита) оценить новый прилив румянца. Они одновременно рассмеялись, а по полу рассыпались всеми забытые каштаны.

Со второго раза получилось. И губы у нее оказались сладкими.

"Она ребенок!" – вскрикнул какой-то из внутренних голосов Целеста, но замолк прежде, чем досадить и все испортить.

Не ребенок. Взрослая, совсем взрослая – лунная дева, богиня; Целест ощутил собственный жар – от паха по венам, животу, рукам; он вливал его в Вербену, и девушка изогнулась, скидывая сначала свитер, потом джинсы, и…

– Ох, черт, – проговорил Целест, чувствуя себя подростком: лишь бы не опозориться. Он однажды видел ее обнаженной – только однажды: с поры притона "Кривоногого Джо" выступления Вербены приобрели не только изящество, но и целомудрие.

Она теперь другая. Груди небольшие, по-прежнему острые, с маленькими сосками. Такая тонкая кожа, такая…

– Черт.

Они ведь друзья. Вроде. Хотя Целеста и преследуют сны – двойники того, что происходит теперь. Но друзья. И вообще, она ведь… в смысле…

– Ты же… Вербена, ну…

– Девственница. И чего? – дернула плечом (когда плечи из угловатых и костлявых стали женственно-округлыми? Давно. Наверное. Целест не позволял себе замечать то, что знал весь прочий мир!).

– Ну… – Целест облизал пересохшие губы. Он хотел объяснить – так не правильно, она – лучшая из танцовщиц, она – королева Виндикара, выше Сената и уж точно выше каких-то там убийц с паранормальными способностями. Но Вербена оказалась сверху, сжимая его бедра сильными смуглыми ногами, и наклонилась, принося в дар поцелуй. Перехватив блик желтоватой лампочки, замерцала, точно расцветая, та-самая заколка. Целест подумал о символах, судьбе… а потом уже не думал вовсе.

"Эта девчонка все решает сама", – Целесту оставалось только покориться. И быть ласковым. Осторожным и ласковым.

И самым счастливым на свете.

Чуть позже вспоминалось, как он и Рони попали на ее выступления в Гранд Театре – Вербена уже была… как это называли в старину? "Звездой?" Скорее луной – звезд много, и не всегда отличишь одну от другой, а луна – единственная. Целест и Рони дежурили в Театре, и кажется, именно тогда Тао уверился: имя Альена чего-то означает даже в Цитадели…

Рони тогда поразился Театру: сооружение напоминало кусок рафинада, искрилось вплавленным в стены кварцем, неправдоподобно-праздничное в строгом черно-алом городе. Перед Вербеной сыны благородных фамилий падали на колени, и несли ей – корзинами, миниатюрная девушка целиком бы туда поместилась, – розы, гиацинты и орхидеи с густо-фиолетовыми бархатными лепестками.

Ее танец… завораживал. Как обычно. Кажется, Рони тогда повторил свой непонятный для не-эмпата (хотя Целесту он пытался объяснить, в меру словарного запаса) комплимент – "воплощенная".

А в эбонитовых ее волосах мелькала заколка в виде распушившегося венчика вербы. И Целест знал, что простенькое украшение неизмеримо дороже тяжелых рубиновых ожерелий, алмазных россыпей-колье и платиновых серег с изумрудами, что дарят Вербене поклонники.

В конце концов, после третьего "биса" и поклонов, она потащила с собой за кулисы именно их – Магнитов, а его, Целеста, обнимала… почти так, как сегодня.

Почти.

Тогда он не решился. А теперь… все на своих местах.

– Я люблю тебя, – сказал он.

Вербена прижалась к его груди теплой щекой.

…В библиотеке дежурил новичок из теоретиков – заспанный и неловкий, он выронил замотанные скотчем очки и близоруко уставился на Рони.

– Я… ненадолго, – поспешно проговорил тот, и скользнул вглубь, между пахнущими древесиной, пылью и горечью стеллажами. Библиотека Гомеопатов могла соперничать с Великим Архивом, во всяком случае, Рони оценил ее именно так – лабиринт массивных, но согбенных под грузом книг и дисков, полок; разноцветные корешки – новые и затрепанные, с торчащими из ветхой ткани нитками; засвеченные коричневые пленки, похожие на ссохшиеся волосы мертвецов, и запечатанные бобины с перфокартой. Громоздкие шкафы взирали на мистика с высоты трех метров, и он ощутил себя лилипутом среди великанов.

– Ну…начну с буквы "А", – пробормотал Рони себе под нос.

Он вскарабкался по треугольной стремянке, и принялся методично отбирать книги с дисками. Львиную долю занимали труды мудрецов и философов, от первых же строчек Рони засыпал и рисковал свалиться с лестницы. Таинственный Амбивалент, впрочем, не упоминался, зато теологи и ученые спорили – является ли эпидемия карой или просто болезнью, насколько гуманны методы Гомеопатов и "воинства оных, именуемые Магнитами".

Попадались истории о старом мире – о том, что было до эпидемии. Они читались легче, но вызывали недоверие. Летучие машины? Связующие знаки, вроде его "змеи" – у каждого, и по ним можно говорить? И все время война, непонятная и необъяснимая, словно до эпидемии каждый был одержимым, но не признавался в этом.

Рони с трудом удерживал стопку толстенных томов. С опаской глянул вниз. Свернет ведь шею…

"Сюда бы Целеста с его телекинезом. Ну и ловкостью тоже".

Наверное, стоило прихватить какого-нибудь отключенного покрепче, дабы держал тяжеленные книги. Не сообразил… а впрочем, нет. Большинство Гомеопатов вовсю использовали бессловесных рабов, но Рони отпугивала их пустота – словно перегибался в бездонный колодец, вдобавок неизменно чувствовал что-то вроде вины.

"Поглотитель душ", вопят сектанты на улицах.

"Мозгожор", – брезгливо оглядываются граждане Виндикара.

Девятую книгу он не удержал, и массивный, обитый железом, талмуд полетел вниз. Рони зажмурился – ветхая бумага наверняка не выдержит, порвется, ему попадет, и…

Книга зависла между небом и землей.

– Аккуратнее. Ты чуть меня не зашиб.

Остальные восемь "кирпичей" выпрыгнули из ненадежных объятий Рони, стопка очутилась на полу, и тогда мистик разглядел нежданного помощника.

– Аида, – улыбнулся он.

Давным-давно эта девушка "травила" его вместе с Тао и подругой Лерееной, но воды утекло с тех пор больше, чем в северном море. Лереену с напарницей Ксаной отозвали в соседний Маирж; Аида вышла замуж как Магнит и как человек – за мистика Вотана, крепкого коренастого мужчину лет на пятнадцать старше ее, усатого и обстоятельного.

Рони спустился, и без лестницы выяснилось – девушка обогнала его в росте на полголовы, крепко сбитая, сильная благодаря тренировкам, как все воины, черноволосая – только волосы гладкие, а не вьющиеся, как у Вербены. Забавно, они все живут в одной Цитадели, но редко рассматривают друг друга. Безликие убийцы – тени. Магниты.

– И-е-ро-ним, – по слогам проговорила Аида. Зубы у нее были неровные, а губы – бесформенные, словно куски теста.

"Что ей нужно?"

– Забавно, что ты здесь. Чего Магнитам делать в библиотеке? – Аида с легкостью подняла книги. – На. Если удержишь, конечно.

– Оставь, – не рискнул Рони. – Я потом…

– Могу помочь, – и предупреждая вопрос, – просто скучно, Рони. Вотан дрыхнет, да к тому же вся ваша братия красноречием не блещет… правда, картинки показывает лучше, чем некоторые.

– Я… – Рони болезненно скривился, припомнив безумие, в котором он тонул, точно в липком кроваво-алом сиропе. Откуда его выволок Целест.

– Извини. Хотя, мне, наверное, следовало извиниться еще тогда…

Рони отмахнулся. Не хватало вот сейчас вспоминать старые обиды!

Аида присела на корточки, задернув мантию и обнаружив брюки-милитари. Она перелистывала страницы, взметывая облака пыли, а Рони отмечал, что ногти у нее короткие, в заусенцах и обкусанные.

– Чушь собачья, – вынесла приговор Аида. – Наша наставница, Декстра, говорит, что в юности мечтала сжечь все это барахло. Здесь все равно ни на грош правды. Только сушеная каша из мозгов старых придурков.

"Может быть. Но мне негде искать… и даже не так. Мне некуда пойти больше, потому что постучишься в чужую келью – и придется объяснять, где Целест и почему. Не хочу".

– А ты?

– Не знаю. Никогда не любила книжки. У меня есть огонь, яд и шипы – зачем мне буквы на бумаге? – Аида вздохнула и потрепала Рони по затылку. – Не забивай себе голову. А я пойду, пожалуй…

Она оглянулась в просвете двух стеллажей:

– Кстати, Вотан считает, что если правда хочешь что-то вызнать, – так у рыночных гадальщиков. А точнее, у дешифраторов. Не все из них шарлатаны.

– С-спасибо, – проговорил Рони вслед. Он занялся книгами, и вскоре пальцы его покрылись сухой пылью, похожей на пустынный песок; вместе с тусклым зеленовато-желтым фонариком мигало само время.

Он едва сдержал крик.

Вернуть книги на место – еще несколько мучительных минут; Рони нужно убедиться – просто видение (мистики все чокнутые), его не выбросили в никуда, словно беспородного щенка. Он оцарапал нежную кожу между пальцев острой кромкой бумаги и промокнул кровь языком. От металлоидного запаха страх возрос до паники. Он побежал прочь. Поскользнулся и едва не скатился кубарем с вереницы ступеней.

"Целест!" – едва не позвал он.

Но удержался: его не ждали.

*

– Все в порядке. Я уже сказал: все в порядке, – Рони схватился за голову, изображая мигрень. Поутру, часов в пять, Целест едва не зашиб его дверью – Рони завернулся в теплую мантию, как в одеяло, и спал прямо на полу, на манер дворового пса. Извинялся уже минут пятнадцать, и Рони радовался – хватило ума не рассказывать о том, как плохо ему было. В конце концов, мистики все ненормальные, и то исключительно его проблемы.

– По-твоему, я должен был вас… тревожить? – порозовел до кончиков волос. Целест схватил его поперек туловища, словно в борьбе опрокидывая на пол, прошептал на ухо:

– Спасибо. Ты настоящий друг.

– А ты обещал поговорить с матерью. Как раз успеешь до дежурства – отвезти Вербену домой и…

Целест помрачнел. Его лучшая ночь закончилась.

– Хорошо. Слушай, ты точно не обижаешься?

– Я требую оплаты.

– Какой именно? – Целест вывернул карманы – вывалилась мятая сигаретная пачка, пара мелких монет. Браслет покачивался на запястье, в коридоре было холодно, и по коже обнаженного по пояс Целеста бродили мурашки. Он был готов платить, вот только представления не имел, чего Рони может потребовать. Бессмертную душу?

Впрочем, догадался – пятилетнее знакомство сродни ясновидению.

– Завтрак. Что-нибудь поприличнее овсяной размазни, – ожидаемо сказал Рони.

Но прежде требовалось незаметно покинуть Цитадель. Вечером хватило пары улыбок и взмаха ресниц, пушистых и немного колючих, как лапки мотылька – теперь Целест знает, и это знание драгоценней всех Архивов. Но сейчас – утро. Нужно выбраться, пока все ночная смена не вернулась, а остальные – не проснулись.

– Пять минут, – заверил Целест, вновь покидая напарника за дверью.

Вербена спала, свернувшись по-кошачьи, и Целест поразился, до чего гибко ее тело (о да, он знает теперь – насколько); от нее веяло сонным теплом и уютом. Целест тронул висок и убрал прядь волос, прилипшую к губам, и тогда Вербена проснулась.

– Доброе утро, – она зевнула, прикрывая рот ладонью. Торопить ее казалось кощунством, сродни осквернению святыни. Он заменил слова поцелуями, и вновь наслаждался пряным ароматом и гладкой кожей под пальцами.

– Рони ждет за дверью, верно? – прервала его Вербена.

– Угу. Слушай, прости…

– Все окей. Ты чудо, – целовалась она все-таки по-птичьи, словно воробей слетал с ветки и клевал в губы. Вербена устремилась в ванную (Целест вспомнил, что на змеевике сохнет нижнее белье и носки, и сгорел со стыда – хорошо, не в прямом смысле), вернулась минут через пять, полностью одетая. "Звезда" или нет, она оставалась уличной танцовщицей, способной собраться быстрее пожарника – или того же Магнита.

– Я готова.

– Доброе утро, – Рони кивнул обоим, сел на край собственной кровати, старательно не замечая мятых простыней по соседству и характерного сандалово-устричного аромата. Только пожалел себя на мгновение – усталый, разбитый и голодный; от Целеста "платы" дождешься через сто лет, впереди долгий день, а небо опять разбухло прокислой серой хмарью, и еще нужно доставить Вербену домой в целости и сохранности. Кстати…

– Слишком яркая одежда, – он ткнул в индиговый плащ.

– И верно, – Целест тряхнул лохматыми космами – в отличие от гостьи расчесаться не удосужился, и сейчас напоминал ведьму. Или ведьмака. – Слушай… у нас ведь есть запасные мантии? Если накинуть капюшон, то авось, не догадаются. Ну, разве кто из мистиков полезет считывать, но тоже вряд ли, чего зря ресурс тратить, верно, Ро?

– Здорово. Я выряжалась в целую кучу нарядов, но в мантию Магнита – никогда, – по-детски обрадовалась Вербена.

"Еще бы. Это же запрещено. И никто в здравом уме… ну то есть, все равно, что в колпак с прорезями, какие палачи носят", – но Целест смолчал. Он потрошил узкий стенной шкаф.

Его одежда оказалась безнадежно длинна Вербене ("ну ты и орясина", прокомментировала та). Мантия Рони – широка, но это лучше, чем подгибать подол чуть не вдвое.

– Сойдет, – сказала она.

Утро выдалось прегадкое, мелкий дождь кусался больнее стаи комаров, встреченные по пути Магниты (и несколько ученых, судя по белым халатам и небрежно заткнутым за ухо шприцам) смахивали на мокрых воробьев и в последнюю очередь интересовались, что за "третий" с Целестом и Рони, и почему прячет лицо под капюшоном. Однако Целест рассудил – идти через ворота – верх нахальства, зато можно вспомнить задорное ученическое прошлое с нелегальными побегами.

Заветный ясень не изменился за несколько лет, взирал единственным глазом-дуплом, полным презрения ко всему человеческому роду с их мелкими глупыми тайнами.

– Мантию туда. А потом – летать, – Целест обнял Вербену, не желая отпускать. Он бы отдал много за мифические способности – манипуляцию временем, к примеру. Отмотать часы назад и навеки зависнуть во "вчера". – Не бойся, у меня ресурс полный.

– Я ничего не боюсь! – фыркнула Вербена. – Значит, потом жду вас…

– Да, мы заберем на мобиле и докинем до дома, – Целест ощутил словно лимонную корку на языке. Расставаться придется, и видеться – вот так, урывками. Всю жизнь. Магниты не женятся на… людях.

"А на богинях?"

– Поторопись, – Рони оглянулся. Его мучила головная боль – последствие полубессонной ночи, а может быть, простудился на холодном полу. Сам виноват – мог попроситься к кому-нибудь.

Целест поднял Вербену на вытянутых руках, словно она весила не более бумажного змея – и подобно змею, девушка воспарила в угрюмо-серое небо, над забором. Она рассмеялась, брыкнув ногами в воздухе, попыталась перекувырнуться. Целест стоял неподвижно, на его лбу дождь смешивался с каплями пота. Телекинез требует много сил… "Если сегодня объявится одержимый, от меня немного толку".

– Отпускай, тут близко уже, – объявила Вербена по ту сторону забора. Но Целест продержал ее, пока не уверился, что ноги девушки безопасно коснутся взбугренного трещинами асфальта.

– Ты как? – Целест подпрыгнул бы, чтобы проверить, но все-таки сэкономил остатки ресурса.

– Жду вас, шевелитесь.

Рони оглянулся снова. Среди облетелых кустов, колючих и злых, похожих на мотки проволоки, мелькнули тени. "Мистику следует все-таки доверяться предчувствиям", посетовал он, но поздно. Тао и Авис уже выбирались из убежища, отцепляя плети выломанных веток и отряхиваясь от лиственной трухи. Авис наступил в лужу, выругался.

– Прелесть-то, – выдал Тао, – Как романтично… прям эти… Ромео с Джульеттой.

Целест развернулся к парочке всем телом. На долю секунды Рони испугался, что запустит чем-нибудь вроде плазменного сгустка; потом накинулось дежа-вю. Целест спасал его. А наоборот… вряд ли выйдет. Рони мог бы попробовать стереть память, но Тао – хороший Магнит, умеет ставить блок. И Авис уж точно не слабее Рони.

– Проклятье, – протянул Целест словно со скукой, – Вы чего, следили?

– В замочную скважину не подглядывал, если об этом, – за себя ответил Тао. Авис ухмыльнулся, заголив желтые лошадиные зубы. – Но "чужой" на территории Цитадели, использование ресурса не по назначению, да и вообще…

– Заткнись, – перебил Целест. Его затошнило – словно прямо из розового сада плюхнулся в канаву. С добрым утром, добро пожаловать в реальную жизнь. Вербена – там, а он здесь. И эти двое – тоже здесь. – Чего тебе надо?

"Вряд ли ограничится омлетом с беконом и оладьями под кленовым сиропом как Рони", – с какой-то усталостью подумал он.

– Нам. Всем, – уточнил Тао. – Слушай, мы не против твоей интрижки, хотя Авис считает, что ты отхватил слишком сладкий кусок, – сальноволосый мистик согласно закивал. – Но это твое дело. А вот кое-что нужно нам всем. Мы могли бы не враждовать, но работать вместе…

– Чего. Тебе. Надо?

– То, что ищешь ты и твой приятель, – Тао выдержал значимую паузу. – Кажется, эта штука называется Амбивалент.

Дорогу до особняка Альена молчали. Вербена не выдержала первой, дернула Целеста за рукав:

– Да ладно! Ну подумаешь, какой-то там абми… амби…

– Амбивалент, – уточнил он, прокручивая руль. – Да черт с ним. Не такая тайна… наверное. Просто обидно, что эти два урода шантажируют меня.

– Не расстраивайся, – и она прижалась к плечу, потерлась, словно кошка – ластящаяся и мечтающая быть приласканной. – Элоиза мне говорила про какие-то диски, мы их пытались еще сто лет назад открыть, но ничего не поняли… слушай, – она повернулась к Рони, который задремал на тесном заднем сидении в неловкой позе, прижавшись виском к окну, – Дешифраторы – это твое?

– На Большом рынке, – вместо напарника пояснил Целест, – Но они же шарлатаны… а может и не все. Нужно поискать. Эта Аида умная девица… – он быстро глянул на Вербену, – хотя страшнее сотни одержимых и стерва. Черт, но придется тащить Ависа и Тао…

– Они Магниты. Как и ты, – Вербена ущипнула Целеста за мочку уха, и снова потерлась о плечо.

Целест затормозил резко, едва не врезался в столб, увенчанный рекламным щитом. В мерно мигающем свете его капли дождя перекатывались разноцветным бисером. Он приложил указательный палец к лобовому стеклу, подался вперед, и от дыхания стекло запотело.

Он остановился метрах в сорока от ворот особняка, и непогода прятала полмира под грязным покрывалом, но увидел.

Ребекка Альена стояла возле ворот – там, где обычно несли вахту стражи; она ссутулилась, словно зонт в задрапированной перчаткой руке весил целую тонну; по черно-багряным складкам платья стекали тяжелые крупные капли. Ребекка Альена ждала – не первый час, может быть, простояла так всю ночь, укрывшись под лепестками зонта и плотным шерстяным шарфом – от ветра. Она была похожа на плакальщицу – почти мифологическую, вроде банши, что вечно бродит у могилы похороненных ею, и дождь – слезы ее.

– Я не пойду, – сказал Целест сквозь зубы.

– Ты обещал.

– Я не могу. Это… провокация, – он ударил кулаком по рулю, на потертой кожаной обивке изогнулась вмятина. – Мама всегда такой была. Это… черт, манипуляция. Вербена, тебе нужно домой, Рони проводит, а я…

– Ты идешь, – проговорил Рони, ставя точку, и Целест почему-то не осмелился возражать.

Сам он остался поодаль. А Целест пошел, и Вербена тоже, держалась под руку, почти повисла на сгибе локтя. От Целеста веяло страхом, а от Ребекки – пустотой, будто от отключенного, Рони передернуло, но позже распробовал эмоцию – горькое вино. Он был эмпатом, но зачастую не *понимал* людей. Да и под силу ли двадцатидвухлетнему парню понять шестидесятилетнюю женщину-мать?

Он накинул капюшон и "отсоединился" от обоих.

– Спасибо, что пришел, – сказала Ребекка. Целест изучал забор и за ним – поникшие розовые кусты с бордовой гнилью опавших лепестков.

– Разрешите идти? – пискнула Вербена.

– Да, дитя, – улыбнулась Ребекка, возле тонких губ собрались морщины, словно на сушеном абрикосе. Целест попытался вспомнить, когда его мать стала старухой, и не сумел.

Вербена устремилась к дому. Они остались вдвоем с матерью; Вербена ушла – он не поцеловал ее еще раз на прощанье, но это исправит позже, многократно исправит. Рони где-то позади.

– Прости, – сказал он. – Отец, наверняка, наговорил кучу гадостей про меня… ну да, я конечно, тоже отличился… Слушай, там так получилось…

– Ты отрекся, – а глаза Ребекки выцвели из лазурно-синего до блекло-голубого, цвета вытертой ткани. Целест ощутил, как горят его щеки. Он был глупым мальчишкой – злым мальчишкой. И выходка – выходка глупого злого мальчишки, сродни привязанной к кошачьему хвосту консервной банки.

– Прости, – повторил он. – Я… только от родового имени. Не от тебя, мама. Никогда, – он обнял мать, а потом сполз на колени, прямо в лужу между вычурными плитками, он прижимался горячим лбом к жесткому кринолину платья. – От родового имени. От отцовского. Может быть. Не от тебя.

– Ты простудишься, – Ребекка заставила его подняться с колен. – Боги старые и новые… какой ты ребенок. Я думала, эти Магниты учат не только… сражаться.

"Убивать" – не сказала она.

– Прости.

Порыв ветра швырнул горсть капель на лицо Ребекки, и она промокнула их платком. Потом она улыбалась.

– Как же иначе, Целест? Ты не можешь отречься от нас.

"Ну хорошо, я уже понял – я дурак. И?" – Целест развел руками. – "Черт, а Рони меня кинул. Припомню ему".

– Я просила прийти для иного, Целест. Речь об Элоизе.

Целест потер подбородок, попутно усмехнувшись – а вот теперь Рони наверняка навострил оттопыренные уши.

– Чего вытворила моя возлюбленная сестренка?

– Она собирается замуж. За человека, который… – аристократка замялась, подыскивая определение помягче, – …недостаточно соответствует моим представлениям об идеальном супруге.

Она вновь прикрылась платком. Кружева замаскировали многое – в том числе образы сотни семейных ссор, вялотекущих, как замороженная река; Альена умели контролировать эмоции. Почти всегда. Почти все.

Но Целест догадался – по узору-вышивке с черной монограммой "Р.А." на платке, вероятно.

"Рони, твой выход. Промоешь гаду мозги? Или набить ему морду?" – мокрые джинсы липли к коленям, а Целест с трудом сдерживал ехидный смешок. Вымазанная в придорожной грязи мантия и джинсы того стоили. Поставить на место ухажера Элоизы… о да!

– Кто он?

– Только умоляю, Целест, не надо… радикальных мер. Просто поговорить. Ты все-таки старше на два года, и вы с Элоизой всегда были близки, словно двойняшки…

– Кто он? Мама, я обещаю и все такое. Без пирокинеза и вырванных рук-ног. Честно. Кто?

Ребекка поцеловала сына в щеку, будто благословляя на подвиги:

– Аристократ. Член Сената, – новая сеть морщин дала понять, что Ребекка Альена не одобряет политическую карьеру дочери. – Его имя – Кассиус Триэн.

*

Горбатый переулок лучше проспекта Риан. Хотя бы потому, что в Горбатом переулке – дымная и грязная, пропахшая горелым жиром забегаловка, где толстая краснолицая тетка готовит самые вкусные на свете пироги. Особенно с рублеными яйцами и капустом, с луком и потрохами, и с яблоками тоже. Проспект Риан холоден, как дворец из ртути и льда, полон прозрачных фонарей и зеркальных витрин, на ними – золото и драгоценности, изысканная одежда и рестораны, возле двери каждого встречает вышколенный лакей в приталенной ливрее. На Магнитов усиленно *не* смотрят – фланирующие господа, их слуги, посланные за покупками… а в забегаловке немного косятся, но право на пирог стоит несколько монет, и ни слова о том, кто ты.

– …И больше мы ничего об этом Амбиваленте не знаем, – Целест допил разбавленный кофе из пластикого стаканчика. – Вот и все.

Он честный. Он рассказал Тао и Авису, как и договаривались. Даже про диски, о которых упоминала Элоиза. Обо всем, кроме самой Элоизе, но просьба матери точно к Амбиваленту не относится, хотя и грызет, словно червь – яблоко.