Текст книги "Принцип подобия"

Автор книги: Ахэнне

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Возле входа рыдали две девушки, спрятав лица в ладонях, и вещал Кристоф – один из старших теоретиков, твердил что-то о "нашей победе", утешал. Доносились смачные ругательства и проклятия. Кто-то перекинулся междометиями с Целестом, похлопал Рони по плечу, он едва успел кивнуть в ответ.

А потом отстал. Рони замер посреди просторного холла; выстроенная по образу и подобию средневековых замков, Цитадель нависала лестницами, недосягаемыми окнами и голосами-призраками. Целест ушел, а он остался, и не знает куда идти. В столовую? В келью?

Обратно на улицу, может быть, даже бежать прочь?

– Рони.

– Аида, – развернулся всем корпусом, и теперь опознал одну из плачущих. – Аида, ты…

– Не надо меня читать. Все и так ясно, правда? Да. Убили.

Губы распухли, словно мокрая губка. Аида не пользовалась косметикой, а сейчас глаза ее не шире, чем у Тао. В спутанных волосах застряли щепки, на рукавах комья грязи и ссохшейся кровяной корки.

Рони прикоснулся к ее запястью, и обнаружил, что у Аиды оторван мизинец.

– Богатый, мать его, райончик. Клуб "Вельвет", – Рони передернуло, он отпустил больную руку и потянул Аиду за вторую, здоровую – подальше от середины холла. Тут их растопчут. Под лестницей спокойнее, таков крысиный инстинкт.

– Богатый райончик… пятнадцать одержимых, Ро. Пятнадцать, – Аида рассмеялась. Ей выбило два зуба, влажно и уязвимо хлюпали прорехи в деснах. Она прислонилась к стене, сползла, задевая какие-то жестяные ведра, швабры. Рассыпались с грохотом – грохот не услышал никто.

– Созвали всех, кто поблизости был. До вас досигналить не получилось. Далековато, наверное…

Рони подумал о подвале и ледяных стенах. Наверняка, глушили сигнал. Он кивнул.

– Далековато.

– Штук двадцать их было. А может, больше. Вотан кого призвал, кого просто, – выразительное движение, словно откручивала цыпленку голову, из мизинцевой культи проглянул костяной осколок. Рони осторожно коснулся обеих ладоней. Ладони у Аиды были жесткими, как доски.

– Т-сс.

– Мы ничего не могли поделать. От "Вельвета" пара угольков. Так и надо богатеньким задницам. А людей жалко. Пол-района как веником вымело. Начисто. Даже обломки не везде – где испарило, где вплавило в асфальт. Вместе с жителями. Такая, мать его, и-икебана…

Рони представил клуб, полный вкусных запахов, блондинок с голыми плечами и бумажных цветов. Цветы сгорели первыми, наверняка.

Жаль.

Интересно, выжил ли бармен-привидение? Бродит ли на руинах, гремя бокалами и стеклянными цепями?

– …Они заставили его выблевать собственные кишки. Выблевать. Именно. Из горла вытащить, такая будто веревка – красновато-коричневая, будто фокус показывал, – Аиду заколотило, и мелко подрагивали спутанные волосы, осыпалась комковатая труха. Рони обнял ее, пахло от девушки горько и резко – потом, грязью. Дрожала часто-часто, загнанной лошадью; Рони вспомнилось, как отбили заблудившуюся в кустистом и редком северном лесу кобылу-трехлетку у белошкурых облезлых волков. Волков-то расстреляли – подмоченным порохом и ржавыми ружьями, а кобыла билась, ржала и в конце-концов последний патрон ей достался.

Зато Аиде он мог помочь.

Вторгнуться в податливое из-за шока, словно моллюск без раковины, сознание, разлить воды на чересчур яркие краски. Кровь красна, а уголь черен – серое мягче, серое приятнее. Крысиный цвет. Рассейся до матовой радуги.

Пусть блекнет, пусть гаснет. Он хотел, чтобы Аида уснула – может быть, прямо здесь, Рони попытается донести до кельи.

Воин оттолкнула его:

– Не надо. Не надо меня анестезией пичкать.

– Я…

– Спасибо. Но не надо. Сейчас хочу ненавидеть. Единственного одержимого поймали. Который, ну… ты понял. Я хочу с ним… поговорить. Мне нужен мистик в пару.

Звучало вроде светского приглашения – в театр, к примеру, на балет с Вербеной-танцовщицей. Вечер пятницы, не опоздайте.

Рони достал из кармана чистый платок и промокнул рану Аиды.

– Потом покажи врачам, – он укрепил повязку аккуратным узлом между большим и указательным пальцем. – Пойдем.

Эпицентр – столовая. Неудивительно, место, где принимают пищу привлекательно и для иного действа. Хлеб и зрелища.

Целест протолкался, пользуясь локтями и природной верткостью. Кто-то больно толкнул в диафрагму, он не остался в долгу. Слышались возгласы, стоны и ругательства. Цитадель распухла, будно загнившая рана. В столовой воцарилась духота от нескольких сотен легких, горл и ртов. Кто-то раздвинул стоящие ровными рядами столы с лавками, освободил пространство – спасибо, выгадал немного места. Водовороты толпы сгущались вокруг очевидцев. Целест попытался подобраться к знакомому воину, теперь он зажимал пустую глазницу, слюдяными слезами истекал выдавленный глаз. Не подпустили – жадно хватали каждое слово, будто голодные кошки – требуху.

– Одержимый там, – вынырнул Тао. Еле живой после "сферы", он активизировался, будто от дозы веселых таблеток; каждому свое – в том числе и наркотики. Черные глаза блестели, он улыбался большим лягушачьим ртом. Он схватил Целеста за рукав и поволок туда, где обычно возвышались огромные кастрюли с варевом, где выдавали еду.

Отодвинули один из столов, примотали к нему одержимого… одержимую. Блондинка с голыми плечами и жемчугом. У нее острые черты лица – лица умирающей, у нее зубы оборотня и волосы мягкие, как материнская любовь. Блондинка была одета в причудливо изрезанное, дабы открывать самые интересные части тела, платье цвета сердцевинки розовых лепестков. Теперь ее наготу прикрывали бесформенные лохмотья. Целест подумал о растоптанных цветах.

На предплечьях, запястьях, между ног и поперек всего тела, пульсировали зеленые нити нейтрасети.

– Единственный… то есть, единственная. "Физик". Остальных уничтожили на месте, а наших погибло двадцать человек и еще столько же ранены, – сообщил Тао, одновременно возбужденный и деловитый.

"Точно наркоман".

И потом: "Девица-то из аристократов… никто не застрахован, верно, папочка? Перед эпидемией и Амбивалентом все равны".

Целест не сомневался: Амбивалент существует. И может быть, сейчас наблюдает откуда-то – желтым рысьим всевидящим оком, скалит кривые зубы и хихикает.

"Новые одержимые. Уничтожить нас".

Иллир предупреждал. Но Сенат твердил об "антинаучных бреднях", и все, что могли сделать Гомеопаты – принести больше жертв, тщетно пытаясь откупиться. Целест обернулся на одноглазого, выдавленное месиво стер кто-то из лекарей, обрабатывал нечистую рану. Блондинка-одержимая корчилась на расстоянии пары метров. Целест разглядел пепел и запекшееся мясо на акриловых ногтях.

Амбивалент существует, о да…

Он увидел Глав – вернее, Винсента и Декстру, мистик и воин стояли в изголовье одержимой, словно лекари подле умирающего. Если они боялись, ненавидели или вообще испытывали какие-то эмоции, Целест не уловил – впрочем, он и не телепат, верно? Толпа бурлила возле старших Магнитов, и оседала, будто разбившись в мелкую изморось о скалы.

Чуть поодаль Флоренц вместе с парой молодых девушек-ученых зашивали раны Магнитам. Пациент Главы, кряжистый, словно гном из легенд, бородач приглушенно ругался – несколько раз дословно процитировал Бена-Героя; Целеста передернуло.

– Мы должны… сказать, – проговорил Целест.

Поблизости Тао. Рони нет. Где Рони? С ним проще… Авис вон, сует нос к одержимой, словно сам собрался ее призвать – дурак, она же "физик"… отпихнули, оттерли вглубь, спорят. Винсент их сдерживает. Может быть, если бы не этот ходячий эмпат-транквилизатор, обитатели Цитадели взбунтовались бы. Магниты испуганы. Да и другие Гомеопаты тоже.

Нырнул вглубь, к неровному дну – камни и останки утопленников, пиратские сокровища и ядовитые морские ежи. Блондинка заверещала: "Вы трррупы! Трррупы!", вибрируя сладострастно, словно приглашая воспользоваться ее матовым жемчужным телом – перед смертью.

Трррупы.

Целест ощутил, что захлебывается; он забился в толпе – водовороте; поплыл к неясному зеленоватому свету.

– Амбивалент, – выдохнул Целест. Он добрался до Винсента и Декстры; волосы воина трепетали черным холодным пламенем – знак траура. Главный мистик был непроницаемой глыбой, айсбергом – о такой когда-то разбился разрекламированный корабль. Но Целест ведь уже вынырнул?

– Амбивалент, – выплюнул он, отравленную соленую влагу. – Причина всему. Он существует. Мы знаем. И вы знаете, правда? Это Амбивалент сотворил с ней, – указал пальцем на блондинку, – И с другими. Разумные одержимые – дети этой… твари. Мы должны остановить его, кем бы оно ни было.

Ближе к последним словам повисла тишина. Гортанное "трррупы" вклинивалось в редкие стоны раненых.

Цитадель внимала.

"Теперь знают все", – Целест улыбнулся уголком рта. – "Тем лучше. Мне осточертели эти гребаные тайны".

Он выхватил из толпы побледнелое до оттенка слоновой кости лицо Тао. Ависа, шевелящего губами: "Зря ты…" – распознал с чуткостью глухонемого. Потом заметил Рони под руку с Аидой, девушкой-Магнитом, от которой когда-то спасал. Среди Магнитов нет врагов, вспомнилось из уроков еще Тиберия, а потом и Декстры. Мы братья и сестры. Мы единое целое. Гомеопаты, чья сила зло, но служит во благо – исцеляет подобное подобным.

Рони кивнул из толщи голов и серых мантий. Целест продолжил.

– Какой смысл скрывать? Вы ведь этого добивались пытками одержимых, выяснить хоть что-нибудь об Амбиваленте от них? Поэтому приказывали доставлять живыми, для этого мы превратились из санитаров в Инквизицию. Антинаучные бредни" – правда… Ведь правда же? Господин Винсент? Госпожа Декстра?

Запнулся, захлебнулся глотком влажного душного воздуха. Декстра – будто каменная, статуя античной богини войны, Ники Самофракийской. Недостает крыльев и меча, но их легко представить – да и зачем Магниту меч. Огонь сильнее. Ее огонь выжжет живое и мертвое. Финальным очищением.

Винсент почему-то улыбался. Грузная фигура воспринималась расслабленной, мистик точно грезил наяву, но Целест осознал: Виндикар, а может, и вся Империя в руках этих двоих. Винсент мог бы подчинить каждого Магнита и человека – просто кивком; целый мир "отключенных", послушная паства.

"Я пред ликом богов. Ну и ладно".

– Да, – сказал Винсент, закрывая лицо распухшими подагрическими ладонями, – Амбивалент существует. Амбивалент пробудился. Это правда.

Теперь молчание пульсировало. Точкой материи перед Большим Взрывом. Умолкла даже (трррупы, трррупы) блондинка.

"Я пред ликом богов… но даже боги беспомощны перед Амбивалентом".

По-настоящему жуткое откровение. Так ребенок узнает, что он и мама с папой смертны. Может быть, на могиле раздавленного мобилем любимца-кота. "Томми теперь на небесах с ангелами, детка… да, все мы будем там".

– Без паники, – на всякий случай рявкнула Декстра, словно предлагая бояться ее, а не какую-то неведомую тварь. – Каждый из этих… разумных одержимых знает о своем хозяине. Пока они молчат.

Винсент кивнул: молчат – означало непроницаемость сродни свинцовому резервуару. Целесту захотелось нырнуть в толпу. Поздно. Уже полез на баррикады.

Декстра продолжала – ее лицо из-за пламенных отбликов заострилось, словно ритуальная маска:

– Пока. Мы просили помощи у Сената, но, видимо, придется обходиться своими силами. Что ж, теперь вы все знаете – но пусть каждый помнит, что страх и отчаяние дурные помощники. Орден Гомеопатов однажды спас цивилизацию, спасет и второй раз. Вопросы есть?

Вопросов не было. Целест вглядывался в грифельно-серую толпу. Пытался ощутить каждого, подобно тому, как ловят "волну" эмоций эмпаты. Вот возбужденно шепчется стайка малышей во главе со знакомцем-гидрокинетом. Лохматый Магнит ухмыляется молоденькой, совсем девчонке – ученой, мол, не бойся, я ведь с тобой. Теоретики чиркают что-то в блокнотах. Тао подтянулся на цыпочках и зажал рот напарнику – видимо, чтобы окружающие не слышали мрачных прогнозов. Только не сейчас.

"Мы выживем, правда?"

– Тру-у-упы. Тру-у-упы, – завелась одержимая; заунывный вой, словно суку палкой отдубасили. Целеста передернуло. Не его одного – даже Винсент разомкнул кожистые веки, поморщился.

– Прошу разрешения на допрос и призыв, – выступила Аида. Рони по-прежнему стоял рядом. – Мое имя Аида Райто. Одержимая убила моего мужа и напарника, но он удерживал ее в течение всей операции. Она моя по праву.

– Это так, – кивнула Декстра. – Ты – воин. Кто заменит вторую половину на призыве?

– Я. Иероним Тарк, – голос сорвался на фальцет. Рони покраснел.

– Дозволяю, – поставил невидимую печать Винсент.

Целест понял, его шоу закончилось – пора спрыгивать со сцены и уступать другим. Публичная пытка, публичный призыв. То, что доктор прописал – доказать, мы сильнее одержимых, насытить кровью и местью, и возможно, учуять след Амбивалента.

Почему бы и нет?

Целест хлопнул Рони по плечу:

– Валяй. Выуди из нее все, что можно.

Рони чувствовал себя обернутым в вату. Вата затыкала уши, глаза, заползала волокнисто в рот, перекрывая дыхание и доступ света, звука, мыслей. Барьер он выставил нарочно, боялся, что чужая паника разорвет изнутри, словно бумажный пакет; задыхался теперь в изоляции. И охотно вылупился из невидимой "ваты".

Блондинка выгнулась навстречу, игриво повела бедрами. Рони натолкнулся на преграду – естественную защиту "физика" – неправильно это, подобное лечится подобным. На свободе одержимая испепелила бы уже незадачливого Магнита-мистика. Призывай своих – не тронь чужое.

"Ну же. Хоть что-нибудь. Амбивалент… теперь я знаю, что искать. Мы все знаем. Так проще, наверное".

Шмыгнул носом, пытаясь учуять табачный дым (где ты, Целест?) и волглую сырость пыточной камеры. В толпе – тяжелее; Рони ощутил себя фокусником, только вместо кролика с пушистыми ушами и розовым влажным носом, вытягивал…

"И-и-информацию".

Возле уха сопела Аида. Дожидалась своей очереди – не отключи, нет, она не позволит, чтобы убийца мужа подохла, не сознавая причин казни. Разумные одержимые – не омертвелая гангренозная гниль, как прежде. Дети Амбивалента – враги.

Рони зачерпнул ненависть Аиды, словно снулые воды серного источника – направил на опутанную нейтрасетью блондинку. Она дернулась навстречу, изогнулась, раздвигая бедра – под обрывками платья белья не оказалось; Рони сглотнул.

"Она не человек. Она – часть Амбивалента…"

Вместо воя – томные придыхания, за подобные проститутки в Пестром Квартале дерут втридорога. Кто-то из зрителей зафыркал, кто-то хихикнул напряженно. Уведите детей, – послышалось из третьего угла. "Не тем занят", – из четвертого.

Рони вспомнил мед и ваниль – белую кожу Элоизы, у нее другой оттенок. Одержимая – словно русалка, матовая муть нежити. Элоиза яркая. Элоиза настоящая. Рони останется верен ей, даже если она выбрала другого…

Сделай правильный выбор. Как всегда.

Одержимая заорала, теперь от ужаса.

В тот момент Целест измочалил сигарету и рассыпал на каменный пол табачную крошку. Кошмары протянулись от стола-эшафота; несколько мистиков хмыкнули – видимо, оценив работу собрата.

"Тарк молодец", – с легкой завистью пробурчал Авис, извивались змеи-волосы. Целест сравнил его с Горгоной. "Но сейчас не твой выход. Эта Аида назначила заменой не тебя".

– Ничего, – Рони "отпустил" одержимую. Голубые глаза ее покраснели – ни единого целого капилляра, видения испепелили изнутри. Золотистые волосы потемнели – одержимая разбила голову о "прилавок", где обычно стояли объемистые кастрюли и сковородки с едой.

Рони облизал потрескавшиеся – на морозе, наверное, – губы.

– Как обычно. Они молчат.

– Сейчас заговорит, – Аида, будто разочарованная неудачей, оттолкнула его. Рони отвернулся, закрыл глаза.

Он знал, что будет. Он заранее ощущал вонь горелых внутренностей, испражнений и захлебывающийся крик боли – страдания не бешеного зверя, но разумного существа. Разумного… врага.

"С меня довольно. Пожалуйста", – он протиснулся в толпе и выскочил из столовой, думая о том, что нескоро подойдет к раздаче за добавочной порцией обеда или ужина. Несколько дней придется питаться в забегаловках.

Он добрался до кельи и, не снимая грязной мантии, рухнул на кровать.

*

У южного черного хода толпа оказалась поменьше, или разбрелись уже. Целеста пошатывало от усталости, млечная капля луны перекатилась к зениту – ночь на дворе. Впереди день и работа, мы-поймаем-Амбивалента.

Целеста знобило. Крохотными затяжками он проглатывал сигарету, боясь выронить – так тряслись руки. "Словно с перепою… а я трезв как сенатор на совещании".

– Это можно исправить.

– Ч-чего? – Целест столкнулся с Ависом. Синяки на бледном, словно ящеричье пузо, лице делали его похожим на маску Трагедии. – Охота тебе ресурс тратить?

– Я не читал твоих мыслей. Ты произнес вслух.

Авис протянул жестяную флягу, оттуда пахнуло резко и горько – виноградным огнем, коньячным спиртом. Целест сделал пару больших глотков.

– Спасибо.

"У тебя хорошие друзья, красавчик". Бен-Герой прав, отличные друзья – зря Целест не доверял "парочке". Целест протянул сигаретную пачку:

– Хочешь?

Сигаретную пачку будто стадо коров жевало, содержимое соответствовало. Другого нет. Утром можно купить – неоновая реклама в том числе с Вербеной залог курева. Вербене не нравится табачный дым. Диссоциативно.

– Нет.

Ависа морозило тоже, он закашлялся, постучал себя по узкой, по-птичьи костлявой груди. Глотнул из железного горла. Он смотрел прямо перед собой – куда-то мимо встопорщенных дикобразов-кустов и голых деревьев, сквозь забор, бессветный пустырь и сам Виндикар.

– Я буду, – маленький Тао появился незаметно и сигареты забрал все – Целест только вяло разжал ладонь. – Новость есть.

– Еще одна. Держу пари, плохая, – Целест отшвырнул окурок в ближайший сугроб. Тао-всезнайка – работает круглосуточно, без перерыва и выходных. Тао как-то намекнул, что теоретически может сунуть нос, ухо или любопытный взгляд в любой уголок Цитадели. "Вот вне ее сложнее, правда", добавил китаец извиняющимся тоном. Тао коллекционировал все металлическое и электронное – горелые диоды, лампы, проволоку. Электрокинез давал "жучкам" вторую жизнь. Целест тогда погрозил кулаком: подглядывать за нами с Вербеной вздумаешь – пирсинг в неожиданном месте устрою. Кажется, Лин понял.

"На самом деле, он умница. Хорошие у меня друзья, правда… я как-то и не думал, вроде так и надо. А они хорошие…"

– Именно. Гораций и Флоренц ругались. Оказывается, это теоретики запретили про Амбивалента говорить – мол, паника начнется, ничего хорошего не выйдет, хватит с этих мутантов инструкций. Им все равно по кайфу одержимых пытать.

Целест кивнул. Эмоции болтались оборванными проводами. Всякий ресурс исчерпаем, а на теоретиков во главе с Горацием и подавно расходовать жаль.

– Про кайф тоже сказал? – поддел Авис напарника.

– Другими словами, – Тао проигнорировал насмешку, его рот сокрыло темно-фиолетовым табачным облаком, – Но да.

– Сволочи.

Холод гладкий и хитрый, елозит по одежде, пока не найдет прореху, уязвимое местечко. А как заберется – грызет; Целест тщетно кутался в мантию и дышал на руки – на огонь сил не было; ночь и зима слились в бело-лиловую мглу, мигали лунным бельмом. Трррупы. Будут трррупы.

Отключенные сейчас вычищают столовую. Аида буквально взорвала блондинку, точно переполненный водой бумажный пакет – внутренности раскидало по углам и заляпало даже потолок жирными кровавыми кляксами. Вряд ли закончат к утру. Малыши, небось, до сих пор по кельям рыдают. Месть воинов жестока…мистиков тоже.

Нелюди безжалостны. С мутантов хватит и инструкций, да.

– Ну-ка, девиз Гомеопатов? – сказал Целест. Дружное "хмы" и слаженный ответ:

– Подобное исцеляется подобным, – вместе, а Авис хмыкнул снова, – только при чем здесь…

– Амбивалент угрожает всем – воинам, мистикам и людям. Без третьего компонента не справимся. Нужно просить помощи у людей, – Целест хотел хлопнуть Ависа и Тао по плечу, но лишь безвольно скользнул обледенелой ладонью. – У Сената или нет. У людей.

Утро расстелилось покоем. Обеденную залу вычистили – заставляя задуматься, сколько же отключенных припасено в нижних камерах, – запах печеной плоти перебило запахом традиционного омлета. Можно есть без комка в горле. Почти.

Утро тихо, словно простыня на лице покойника. Целест глотнул мерзкого, зато крепкого кофе, усмехнулся своей же шуточке. Поделился бы с Рони, но тот думает о чем-то своем… как обычно.

Повизгивала малышня, негромко спорили теоретики и ученые. Магниты сосредоточенно жевали завтрак, а закончившие ночную смену заразительно зевали. Цитадель будто оправилась от приступа безумия – и теперь сама смущалась, единым организмом. Ну что это на меня нашло…

– Пойдем к Эл, – Целест все же потыкал напарника указательным пальцем. – После вахты, а? Нужно поговорить, ну и…

"Я хочу видеть Вербену", – наверняка, мистик прочитал. А может, и просто понял, как понимают друзья, не только эмпаты.

– Обязательно, – Рони отодвинул тарелку с нетронутой желто-коричневой плюхой – омлет не был райской пищей, но съедобен… и вообще, кто угодно мог воротить нос, только не Рони.

– Ты здоров?

– Все в порядке. Я даже умудрился выспаться.

Зимой утро перепрыгивает в вечер. Густеет мороз и синеватая темнота, и поглядываешь на площадные часы – скоро ли смена караула. Стрелки примерзли – не двигаются. Скучно. Лучше скука, чем то, что случилось вчера, думал Целест. Наскреб мелочи и купил сигарет, дышал холодом и никотином. Когда-нибудь он умрет от воспаления или рака легких… впрочем, Магниты не умирают от такой ерунды. Магнитов убивают.

Амбивалент – конец времен.

Встряхивал рыжими волосами, отгоняя паршивую муторь – она ползла из темноты, пещерными страхами. Гул Рынка чудился рыканьем волчьей чащобы.

Выпадал снег – мокрыми комьями, похожими на слипшийся рис. Разноцветное людское море боролось против снега, впору ставки делать. Победила природа – к концу вахты расползлись все, кроме самых упрямых торговцев, лениво согревающихся из фляжки (Авис у них и добывал – и сегодня то ли купил, то ли занял содержимое – доверху) стражей.

Стрелка ткнулась острой мордочкой в отметку "шесть часов".

– Ура, – Рони махнул косматой рукавицей. – Можно к Эл, да? Лишь бы дома оказалась…

– Вряд ли где-то еще, – Целест покачал головой и затоптал в грязное серое месиво бессчетный окурок. – Ей должны были сообщить вчера, и не думаю, что ее скоро потянет в клубы.

Пара стражей переминалось с ноги на ногу, наверняка мечтая о большой кружке горячего бульона или чего покрепче. На изразцовом витье калитки нависли носатые сосульки. Стражи пропустили без лишних слов – слишком холодно, чтобы говорить.

С порога окутало теплом и бархатом полутемного покоя. Пахло чем-то съедобным – с кухни, и терпко, померанцами и астрами – из комнаты. Целест озирался по сторонам.

– Вербена обычно встречает меня, – зачем-то сказал он.

– Наверняка, на репетиции, – предположил Рони, вытирая ноги, чтобы не испачкать мрамор или ковровую дорожку, пушистую, как хвост персидского кота. Он так и не привык к резиденции Альена. – Господин Селио не щадит даже богинь.

– И то верно, – улыбнулся Целест. – А Эл дома? Ты ее чувствуешь?

Мистик занес ногу над ступенькой, и застыл в неловкой позе.

– Да, – сказал он, выцепив из бисерного вороха эмоций и мыслей нужные. Не труднее, чем различить золотые крупинки в речном песке. – Чувствую.

Наверху горели несколько тускловатых искусственных факелов. По высоким стенам вытанцовывали блики и тени, а полумрак казался крепким, словно чайная заварка. Целесту живо вспомнился "Вельвет" и бумажные цветы. Вместо "Вельвета" – камни и руины, может быть, братская могила и несколько торчащих ног. Трупы вывезут – вручить безутешным родственникам.

– Эл! – Целест толкнул дверь сестриной комнаты. – Ты здесь?!

Дверь не поддалась – заперта изнутри. Вельвет отражается в сегодня. Доппельгангер, черт его дери – ничего нового под луной и искусственными чайными факелами.

– Я здесь, – оденься Элоиза в черное вечернее платье, Целест бы точно выругался куда-нибудь в небеса или ближайшую яму – пусть дойдет куда надо, вверх или преисподнюю. Джинсы и футболка смазали дежа-вю. Футболка, впрочем, не уступала платью – мягко обогнула контуры стройного тела, обрисовала все нужные округлости. Пришлось пихать Рони в бок – он безопасен, он просто влюбленный мистик, и все ж когда пялятся на твою сестру…

"Она собирается замуж, верно?"

– Привет, – поздоровался Целест. – И тебе тоже, Касси, – пожал протянутую руку. Прилизанные волосы Кассиуса смахивали на серебристый шлем. В петлях темно-лиловой рубашки поблескивали аметистовые запонки. Мизинец обвила печатка с маренговым алмазом.

Касси есть Касси.

– Добрый вечер.

– Эл, Вербена где? – Целест вспомнил, что собирался "поговорить". Он пришел… магнитить. Почти в прямом смысле.

– Мог бы стучаться – раз. Мог бы сделать вид, что тебя интересую я тоже – два, – Элоиза задрала нос и подсела к Кассиусу. В кожаном кресле они помещались вдвоем.

"И чем он маме не нравится? Ладно, у Рони взгляд побитого щенка, но Триэн – аристократическая фамилия, чего ей не так?"

– У нее завтра в Театре выступление, – Элоиза пожала плечами. – Скоро вернется.

На прозрачном параллелепипеде стола плакали стеарином ароматические свечи. Ваниль и мед – Элоиза верна себе. Рони следовал за Целестом – шаг в шаг, словно боясь оступиться и завязнуть в зыбучих песках.

– Мы дождемся ее, не возражаешь? Нужно поговорить, – Целест забрался в свободное кресло. Подошвы ботинок он вытер, но края джинсов и даже мантии где-то заляпал. Элоиза недовольно поморщилась. Снова дежа-вю.

– Когда-то комната была вся розовая, как новорожденный поросенок. И плюшевых поросят тоже хватало, – поделился воспоминаниями Целест – персонально для Касси. Элоиза вспыхнула быстрее пролитого бензина:

– Заткнись! Касси, не обращай внимания, мой брат иногда такой придурок… и не иногда тоже!

– Все в порядке, – Кассиус закинул ногу на ногу. – Кстати, мне всегда были интересен орден Гомеопатов и в частности Магниты, но нам до сих пор не предоставлялось возможности спокойно поговорить. Вы не возражаете?

Из-за кресла вынырнула початая бутылка багряной летней сангрии и вазочка с зефиром. Бокалов только два – "вы испортили романтический вечер, ребятки", звякнуло стеклом о стекло. Элоиза достала из бара еще пару.

– Не возражаем, – Целест дернул Рони – в ногах правды нет, и тот присел на поручень кресла. Они тоже могли поместиться вдвоем, но смотрелось бы странновато. – О чем рассказать, Касси?

– Вы ведь чудо природы. Одержимые тоже, но одержимые – это сосуды, захлестнутые стихией, – заискрилась сангрия, Кассиус одновременно гладил пальцы Элоизы и хрустальную ножку. И вел светскую беседу. Истинный аристократ. – Если в сей бокал влить море, он разлетится на куски. Но вы удерживаете в себе саму стихию, вы владеете ею. Каково это?

Целест потер подбородок. Вопрос на засыпку – в Мире Восстановленном к "чудесам природы" привыкли, таков уж человек – сойди Господь Бог к детям Своим, от Него отмахнутся через пару лет – надоел, мол.

Дернулась и погасла свечка. Целест протянул руку, поджигая заново от собственного пальца. Затем сплел простенький пульсар, который лопнул на ехидных розовых поросят – Элоиза погрозила кулаком, а Кассиус два раза хлопнул в ладоши. Затем, "вырастил" связку неядовитых шипов, словно несколько вязальных игл торчали из костяшек – на остриях мигали узкие блики, Кассиус поежился.

– Черт. Трудно ответить, Касси. Я всю жизнь Магнит, – Целест запнулся, – То есть, способности проявляются после первого Призыва – у всех так, ученые говорят, надо распознать силу. А теоретики оттуда и вытащили принцип подобия.

– "Подобное исцеляется подобным", – кивнул Кассиус. – Симптомы болезни лечат средствами, аналогичными по действию.

– Да, именно… ну, а потом само собой, – Целесту припомнилась присказка о сороконожке – она разучилась ходить, едва спросили, как ей удается передвигать бесчисленные лапки. Целест по-драконьи выдохнул фигурную спираль – шаровая молния взорвалась под потолком.

– Целест! – Элоиза соскочила к выключателю. – Только попробуй пятно оставить! – она развернулась к будущему мужу, – Мой брат обожает дурацкие трюки, и лучше не поощрять…

– Прости, – Кассиус перехватил ее, тонкокожие пальцы легли туда, где футболка намекала на то, что под ней. – Не сердись, мне правда интересно…

– Можешь продолжать, – смилостивилась Элоиза. Целест дернул из пачки сигарету и заложил за ухо. Рони изучал несуществующее пятно на потолке.

– Я знаком с техникой безопасности, – сказал Целест. – Ну, в общем… наверное, все. Пиро, электро, гидрокинез. Обычно воин предпочитает одно, я люблю шипы и… и огонь, – почему-то смутился. Огонь – Декстра, Декстра годится ему в матери, но…

– Благодарю вас, – губы Кассиуса слились по цвету с сангрией, – Иероним, вас не затруднит принять эстафету?

Рони не сразу сообразил – к нему обращаются. Он молчит ведь. Не мешает. Элоиза выбрала его, и пусть – Кассиус достоин… наверное. Желтая футболка, тесные джинсы и полоска кожи цвета морской пены, теплый снег с запахом дорогих конфет. Рони вспомнил одержимую, распяленную на столе в паутине нейтрасети – она торговала собой. Рони не сдался – впору считать себя рыцарем, служащим Прекрасной Даме.

А служение целомудренно.

– Я… – он сбился, потер пухлыми пальцами виски.

Губы Кассиуса казались окровавленными, а улыбка хищной. Рони заглянул, но прочитал любопытство – вполне искреннее, и вполне доброжелательное. Аристократы любят экзотических уродцев, вот только большинство чрезмерно привыкло к Магнитам – Кассиус нашел развлечения поближе Пестрого Квартала с горбунами, бородатыми женщинами и сиамскими близнецами.

– Я чувствую. Мысли тоже, но в первую очередь… – Рони замялся. С кресла свешивалась напарникова ладонь, и он схватился за нее. – Целиком, понимаете? Настроение, боль или радость, страх или покой. Любовь или… нелюбовь.

"Больше, чем хотелось бы. Я вижу все. Иногда от этого охота кричать".

Ключицы Элоизы дрогнули: сглотнула. "Мозгожор".

– Но я не всегда это делаю, – поспешно добавил Рони. – Обычно наоборот, ставлю фильтр. Иначе можно запутаться, где ты и где все остальные… А еще мистики могут дарить картинки.

– Гипноз и иллюзии? – уточнил Кассиус.

– Да. Но мистики не стремятся уничтожить других. Только одержимых, но это ведь наша работа, и либо он тебя, либо ты его, – фильтр давал течь. Кассиус обнимал Элоизу, Элоиза прижималась к нему. Наверное, оба припоминали "Вельвет" и бумажные цветы. – Магниты вообще не враги людям… то есть, *остальным* людям. Госпожа Декстра и господин Винсент… это Главы воинов и мистиков – они вдвоем могли бы весь Эсколер захватить. Огнем и гипнозом. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Но они никогда… я как-то спросил Винсента, почему он не использует *всю* свою силу, и он ответил – если Магниты будут врагами человечества, то кто останется в друзьях? Ой!