Текст книги "Принцип подобия"

Автор книги: Ахэнне

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

– Наконец-то! – он соскочил с жесткой кровати. – У меня крыша едет… – он осекся: в доме висельника не говорят о веревке, а ему следует поостеречься со словами о безумии. – Как Иллир?

– Плохо, – Рони потер виски и сел рядом. – Винсент говорит, он уже не придет в себя. А если Винсент ничего не может сделать…

Рони махнул рукой, от жеста повеяло такой безнадегой, что Целеста пробрал холод, несмотря на духоту.

– Кто такие "новые одержимые", Рони?

Блекло-серые глаза мистика напоминали мелкие серебряные монетки. Выражения – столько же.

– Мне не доложили, знаешь ли. В Совете собрание – часов пять уже, и они перепуганы, как мыши от кошачьего запаха.

"И не только они", додумал Целест, "Ты тоже, верно? Один я ничего не понимаю. Хоть у всезнайки Тао выпытывай…"

– Да. Мне страшно, – Целест дернул плечом, когда телепат озвучил догадку; Рони смял в кулаке простыню. – И я тоже не понимаю. Иллир управлял Тиберием, а одержимый захватил Иллира, сознательно захватил. Разумные одержимые… это ведь неправильно, Целест?

– Неправильно, – эхом отозвался он, расковыривая влажную рану на ноге. Скривился: задергало, как от укуса осы, десятка ос. Разумные одержимые, Магниты-жертвы – сущий бред, но Совет примет меры, орден Гомеопатов не вчера зародился, а они – только солдаты. И палачи. О да.

Целест представил Вербену – ее танец-наваждение, лунные глаза и смуглую кожу, такую гладкую, что одновременно тянет подцепить зубами, надкусить, будто персик – и страшно прикоснуться, вдруг синяк оставишь. Она добрая фея в мире злобных колдунов. Ради Вербены Целест готов быть злобным колдуном.

– Как твоя нога? – Рони покосился на лохматую, достойную скорее нищего на паперти, чем воина, повязку.

– Ну ее. Курить хочу. Мне заплевали кислотой голень, а дышу-то я легкими – и все равно запрещают… где логика?

Рони слабо улыбнулся.

– Нет логики. Это верно.

Цитадель слыла "черным" местом, хотя стены ее были серы, словно тень в рассеянном свете, местом тайн. Но внутри тайны держались не плотнее, чем кольца на намыленных пальцах. Совещались второй день, а каждый новичок-Магнит и каждый вчерашний школяр из ученых уже сплетничал о том, что учителя Иллира свели с ума, а он захватил учителя Тиберия. Целест хмуро размышлял, придется ли ему раскидывать любопытных телекинезом или достанет обычных пинков. Когда Целест сбежал в келью и увидел Тао, оставалось лишь скрипнуть зубами и смириться. Рони забрался с ногами на свою кровать, забился в угол, взгляд его в кои-то веки выражал. "Забери его от меня".

– Вы все охренели? – рявкнул Целест, отчего восково-желтые уши китайца порозовели – но слабо, и он приветствовал хозяина кельи поклоном. – Что тебе еще рассказать… ты уж небось, все знаешь!

– Вообще-то мы к вам, – вместо Тао ответил его напарник, мистик Авис – длинный тощий неопрятный тип, чьи сальные космы свешивались вдоль уныло-узкого лица, и от грязи казались черными, хотя на самом деле Авис был шатеном. Ависа прозвали Вороной за мрачный нрав и манеру предсказывать недоброе; надо отметить – предсказания его сбывались нередко, то не добавляло Вороне популярности.

Неудивительно, что Рони в угол забился… да и Целесту это "мы к вам" не понравилось.

– Что значит "к нам"? – Тао и Авис стали "элитой" около года назад, не подселят же их теперь к Целесту и Рони… хотелось бы надеяться.

– Совет постановил увеличить стандартные патрули до четверок. Мол, два воина – лучше, чем один. И про мистиков то же, – пояснил Тао. И протянул короткопалую узкую ладонь для рукопожатия. – Теперь мы коллеги, Целест. Как никогда прежде.

Авис повторил его жест, и Целест посочувствовал напарнику: от Ависа пахло немногим приятнее, чем от гниющего заживо Тиберия… сравнение явилось неожиданно, и заставило Целеста тряхнуть рыжими волосами, изгоняя его.

Нехорошо. Нехорошо помнить учителя отравленным зомби, как бы ни чесалась заживающая нога; портрет Тиберия развешан на всех уровнях Цитадели, и скорбят о нем ненаигранно. Целест тоже любил учителя.

А Иллира, скорее всего, эвтанируют через неделю или две – вместе до смертного часа, звучит клятва Магнитов, в буквальном понимании мало общего со счастьем молодоженов. Рони уже оплакивает его.

Плохо.

– Коллеги. Что ж, пускай. Будем страховать друг друга, вот только где Совет наберет столько Магнитов? Вызовет из Пределов и остальных городов, что ли? – наверное, не следовало обсуждать подобное с Тао, но Целест не мог остановиться. Он по обыкновению перегнулся через подоконник, прикуривая сигарету. – Мол, главное Виндикар обезопасить, а остальной Мир Восстановленный пропадай пропадом?

– Нет, – Тао улыбнулся во весь рот, счастливый, что наконец-то может сообщить неслыханную тайну. – Совет решил просить помощи у обычных людей. У Сената. Стражи, конечно, против одержимых продержатся не дольше тех новемцев, но у них есть оружие и они могут нейтрасетью орудовать… лучше, чем ничего. И кстати, вам с Рони поручено доставить прошение.

Он положил на подоконник тонкую прозрачную карточку, стеклянную на вид. Она слилась с белым фоном. Авис занял место рядом с Тао – выше его на пару голов, смотрелся телохранителем – только чересчур уж худым.

– Ничего хорошего не выйдет, уж поверьте, – начал Ворона, и Тао показал ему кулак. Авис замолк, попытался найти поддержки Рони – мол, нашего брата-мистика не понимают, почитают чуть не "психами", но наткнулся на ментальный "заслон" и белобрысый затылок.

– Отправляйтесь сейчас, – Тао вздохнул, – жаль, что мы с Ависом не можем пойти с вами. Нам бы хотелось хоть глазком одним на Сенат изнутри полюбоваться. А Декстра хочет, чтобы вы сделали это вдвоем.

Он с ухмылкой уставился на Целеста. Из-за гладких черных волос и кожи древесного оттенка он напоминал куклу, и кукольной была усмешка.

– Кажется, я догадываюсь, почему. Тебя-то аристократы услышат, верно, Альена?

*

Сенат был близнецом-антиподом Цитадели. Многоэтажное строгое здание надзирало за Виндикаром и всей Империей, только если Цитадель Гомеопатов сера, точно плащ наемного убийцы, то власть Сената обозначалась черно-алым, горделиво, строго… и немного пугающе.

Целест не любил приближаться к просторной Сенатской площади (караул на каждом шагу и тишина, словно на плахе перед тем, как отрубят голову). Тао назвал Целеста по родовому имени, но сын Адриана Альены ничем не отличался от большинства горожан.

Власть уважали, безусловно. На расстоянии.

Что ж, теперь у них не было выбора.

– Я никогда не был внутри, – признался Целест, – Не то, чтобы тянет сунуться.

Целест заметил, что Рони мучает некий вопрос: Рони теребил свой браслет – змеиные глаза тусклые, кобра спит, а звенья серебристо позвякивают. Он переключился с третьей на вторую скорость.

– Что-то не так?

– Зачем двое? Тао прав, ты – Альена, – кажется, впервые мистик осознал кто его напарник, с кем он "сыграл свадьбу" пять лет назад. – Но я – нет.

– Вместе до смертного часа. Это закон, что выше законов Сената и аристократии, – и Целест вернулся к третьей скорости, а в памяти его всплыл совет Декстры отречься от всех имен, кроме личного.

На каждом из пяти углов Площади несли караул стражи. Рослые, стройные в парадной черно-багряной форме с непременной развевающейся мантией и пером на высокой шляпе – перо реяло на ветру, словно пламя свечи. В полуденных лучах сияло красное золото на погонах и кобурах. Целест прикинул, сколько толку от этих породистых псов в настоящей битве, представил таких вот раззолоченных типов среди гари, пепла и трупов, с баллонами нейтрасети вместо инкрустированных кораллами револьверов… издал ехидный смешок.

– Не суди по облику, – заметил Рони. Он всматривался в стражей: искал соотечественников. Северные Пределы славятся статными красивыми мужчинами – пухлый коротышка-мистик исключение из правил. Может быть, кто-нибудь узнает его?..

Их остановили дважды: пост на площади и около центрального входа с высокими ступеньками и гладкими дымчатыми колоннами. Оба раза змеиные браслеты служили пропуском… и отпугивали, как не отпугнула бы живая гюрза.

Стражи ничем не отличались от всех остальных в своей "любви" к Гомеопатам и Магнитам в особенности.

Переступив порог, оба синхронно зажмурились: из черных сводов кругло мигали лампы, мириады ламп. Целест вспомнил, что здание Сената именуют "домом без теней". Очередная метафора, за которую стоит заплатить ресурсом электростанций. В остальном святая святых Виндикара оказалась аскетичнее подземной тюрьмы. Черный камень и белое люминесцентное зарево – ничего кроме.

Целест набросил капюшон мантии, и Рони быстро повторил его жест.

– Вверх, – предположил Целест на правах "тебя-аристократы-послушают" – избранного. Эхо разбежалось по многоглазым стенам. – Наверное.

Они поднялись по сияющей лестнице, ступили в длинный коридор, финалом которого были двери с гербом Эсколера – восходящим солнцем из похожего на цветочное мыло розового агата.

– Туда, – ткнул пальцем Целест.

Сенат был близнецом-антиподом Цитадели, но совещались здесь так же, как в Совете, разве не собирались задерживаться дольше положенного. Очередные стражи воздвиглись перед незваными визитерами.

– Мы от Гомеопатов, – пока Целест ничего не видел за широкими плечами крепких парней. Эффект смазан, конечно – а жаль, Целесту бы понравилось с первого шага выступить перед отцом.

– С важным известием, – зачем-то добавил Рони.

Главная палата тоже была черной и тоже ослепляла – архитектор не внял эклектике Виндикара и выдержал здание Сената в едином стиле. Люди за прямоугольным столом из обсидиана носили пурпурные мантии и не отбрасывали теней.

"Мы – тени", – Целест одернул собственное серое одеяние.

Отца он увидел сразу. Во главе стола, узкие губы поджаты, лицо кажется монохромной кожаной маской. Целест устремился к нему под колючими, как ежевичные заросли, взорами; абсурдно испугался запнуться или поскользнуться на мраморном полу. Выставить себя шутом.

– Ой, – выдохнул Рони, и Целест действительно чуть споткнулся. Он обозлился: ни раньше, ни позже вспомнил напарник, что нужно проявить эмоции, но в следующую секунду заметил много левее от Альены-старшего… Элоизу.

"Вот оно как? Выбрала политику?", – моргнул золотистыми ресницами. От яркого света, не более. – "Матери бы не понравилось… но отцу – да".

– Официальный запрос от ордена Гомеопатов верховному правлению Мира Восстановленного – империи Эсколер и ее столицы, города Виндикар, – скороговоркой проговорил Целест. На гладкий стол легла, впитывая не-цвет, карточка.

Гонцы вытянулись по стойке "смирно", подражая солдатам у входа – неудачной копией: Рони любовался на Элоизу, а у Целеста немилосердно зачесался нос. Стараясь отвлечься, он пересчитывал членов Сената – высшая аристократия, совет Тридцати. Помимо Элоизы он узнал красногубого паренька, чей мобиль бесславно потонул в новемской луже.

"Мир тесен…" – Целест все-таки шмыгнул носом. К своему и, кажется, Элоизы стыду. Остальные подчеркнуто *не заметили* – в первую очередь отец; Адриан Альена кивнул стражу, чтобы тот загрузил инфокарту в проектор.

Из пола с тихим скрипом выдвинулся экран, вмонтированный в каменную подставку, а назойливый свет совиных глаз-лампочек померк, оставив после себя мигрень и резь в пересохшей сетчатке; неудивительно, что совещания Сената длятся час-два – не более. Трудно без теней.

Проектор исказила рябь, а потом предстали старые знакомые – Четверо; дежа-вю эпизода в камере, разве недоставало ядовитых лиан нейтрасети. Нос смилостивился над Целестом и больше не чесался, зато заныла больная нога; он проклинал чей-то злой умысел, закон подлости и самую судьбу. Хотя – хуже, если бы приходилось как Элоизе, заседать в компании отца и двадцати восьми напыщенных типов.

Честное слово, судьбы мира не стоят зудящей голени.

На мониторе выступал Гораций. Запинался и теребил знакомое пенсне, словно его заставляли говорить, угрожая расправой. На заднем плане сложила руки на груди Декстра, под кожей подрагивали резко очерченные, как у атлета, мускулы. Винсент подниматься с кресла целесообразным не счел, а ученый-Флоренц явно дожидался своей очереди.

Гораций просил помощи. Просил денег – на "многократно усиленное производство нейтрасети в виду острой необходимости оной", просил людей из стражи, вплоть до "введения комендантского часа для мирного населения". Мол, "упростит патрулирование Магнитами общественных мест".

Целест сравнил речь с монотонным стрекотанием сверчка.

"Черта лысого добьются", – он покосился на напарника, но Рони уставился в пол, словно изучал карту острова сокровищ.

– Мы вынуждены запрашивать столь радикальные меры, – в финале взял слово ученый, – Поскольку у нас имеется версия, что "разумные одержимые" не есть проявление непосредственно болезни, – в отличие от теоретика, говорил Флоренц гладко, но тут слышимо проглотил слюну.

– Не хотелось бы делать преждевременных выводов и пугать вас, уважаемые господа сенаторы, но… Лично я и несколько коллег склонны предположить появление так называемого Амбивалента.

Экран запестрел серыми бликами и погас, зато в зале поднялся шум.

– Амбивалент! – стукнул кулаком по обсидиану широкоплечий аристократ, обладатель благородного "римского" профиля. Щеки его приобрели охряной оттенок, под цвет одеяния. – Антинаучные выдумки! Они попросту выбивают из нас деньги!

– Кому нужны мусорщики, неспособные вычистить помойную яму?! – поддакнул тонкий юношеский голос, Целест хранил "стойку смирно" (пока) и только догадался – красногубый вякает. – Разогнать этих Гомеопатов…

– И кто будет ловить одержимых? – теперь девичий. Рони приглушенно выдохнул: наверняка, молился своей Элоизе. – Может быть, ты, Кассиус?!

– В любом случае, требования недопустимы. Запрос о "новом виде" эпидемии уже поступал, мы узаконили пытки в Цитадели…

– Но если Амбивалент…

– Антинаучные бредни!

– …вызовет недовольство и бунты!

– …заговор! Гомеопаты намерены захватить власть!

Рони потерял нить разговора. Смысл распался на пульсацию образов, хаотичных, будто молекулы в броуновском движении. Поначалу болезненная игра светотени, потом Элоиза – она теперь не просто дочь Сенатора, но часть высшей власти; далекая и чужая, как звездные боги из старых легенд. Сумбур накатил пыльной бурей, а Рони запутался. Он поставил "блок" и смежил веки.

А потом очнулся. Блок действовал от всех, кроме напарника – узы Магнитов крепче любовных, осязаемее кровных. Целест сжал кулаки так, что костяшки готовы прорвать кожу, а потом проступили иглы, и Рони прикоснулся к запястью между шипами – там, где колотился пульс.

– Выбивают деньги? Захватить власть?! – Целест высвободился, потряс кулаками. – Вы не поняли?! Прежде мы "отстреливали" бешеных зверей, а теперь сражаемся с идеальными убийцами – вот, кто такие разумные одержимые. Они способны захватывать Магнитов… – он сбился. – Вы сидите здесь, с этими дурацкими лампочками и за толстенными стенами, а мы вот разбирались с эдаким. Разумным. Проклятая сволочь вывернула мозги наставнику мистиков. Моего учителя превратил в кусок ходячей дохлятины.

Целест чиркнул лезвием по столу. На обсидиане осталась зазубрина.

– Подавитесь гребаной властью! К черту ее! Нам нужен Мир Восстановленный – и только он, а вот вы получите трупярни и руины, потому что не видите дальше собственного носа. Вы не были на улице Новем. Задворки, верно? Вам плевать на отчеты – погибло сто человек, двести, какая разница – ваши задницы в безопасности! Пока сами не взбесились…

Шипы описали кульбит перед лицом Адриана Альены. Двое его соседей отклонились, едва не перевернув тяжелые золоченые стулья, но Верховный Сенатор даже не сморгнул.

– Забываетесь, молодой человек, – сказал он. Тоном отца, что журит сына за неприличное поведение. Целест захлебнулся новым выпадом, как-то сник. Костяные лезвия стыдливо поползли под кожу.

– Извини… те, – пробормотал он. – Но я говорю правду! Рони может показать, как оно было, – он подтолкнул вперед мистика, – Рони, покажи им!

Молчание опешивших сенаторов сменилось гулом. Одержимые далеко, а мистик-"мозгожор" – вот он, рядом. Отмахивались – убери его, словно заставляя защелкнуть намордник бойцовскому псу. Рони плотнее надвинул капюшон. Нет, он не собирался "показывать".

– Вы закончили, молодой человек? – осведомился Сенатор; он сцепил пальцы в плотный узел – это, наверняка причиняло боль, вспухшим артритным суставам, но Адриан Альена не подал виду. – Теперь позвольте ответить на ваши претензии.

Экран загорелся снова, Целест различил карту Эсколера – Мира Восстановленного. От центра Европы и на юг, холодный север пестрел белыми пятнами, как и Черный континент, и бывшая Австралия. Пределы – так именуют выжженные под корень территории; люди живут и среди развалин и пустырей, а Цитадель посылает туда Магнитов, но вместо цивилизации – натуральное хозяйство, средневековье по соседству с высокими технологиями.

Пределы, впрочем, померкли и стыдливо исчезли с карты. Адриан Альена заботился в первую очередь об Империи.

– Вы знаете историю, молодой человек? Современный Эсколер – это бывшая Европа, он же единственный на данный момент оплот знаний и разума. Но Эсколер – разнородная масса: сюда приходят из разных земель, и пришельцы хранят различные верования, традиции, а порой и вражду. Вы никогда не покидали Виндикара, – он смерил Целеста с головы до ног, и тому почудилось – снова облили ядом. Незажившую рану плюс десяток свежих.

– И вы, очевидно, незнакомы с политической и экономической ситуацией. С тем, что постоянно вспыхивают мятежи и восстания, а уж обычным разбойным бандам – работорговцам, наркодилерам и прочим – и вовсе счету нет. С тем, какими силами мы удерживаем стабильность и мир. Целая Европа, молодой человек, когда-то – несколько десятков государств, теперь – единое целое… вы всерьез думаете, будто у нас есть возможность заняться еще и проблемами Гомеопатов?

Экран погас, а лампы зажглись. В седых волосах Сенатора мелькали серебристые блики от многочисленных "глаз". Собственные его глаза были иззелена-золотыми.

– Орден Гомеопатов всегда справлялся самостоятельно. "Орден Гомеопатов отделен от власти, не вмешивается во внутригосударственные вопросы", – и говорил он, словно чеканил золотые монеты, звонкие и полновесные. – Сенат не станет нарушать статус-кво. Мы однажды пошли вам навстречу, разрешив пытки одержимых в Цитадели, хотя и в прошлый раз внятных объяснений данным мерам не последовало. Народу это не нравится, и нельзя испытывать его терпение бесконечно. Впрочем… дополнительные финансы на производство нейтрасети вы получите. Я ответил на ваши вопросы, молодой человек?

"Я твой сын!" – едва не заорал Целест, из всей речи – логичной, правильной (никто не любит Гомеопатов, а Магнитов и вовсе ненавидят) он выхватывал обращение. "Молодой человек". Чужой.

Выродок, нелюдь, мутант.

"Ну же, папочка, назови меня… уродом, к примеру!"

Он полуотвернулся. К Элоизе, но девушка молчала – не имела права говорить. Сенат – это тридцать избранных, но решает глава. Элоиза заслонилась обеими ладонями, напомнив Целесту детские игры в "я тебя не вижу", а поверх рассыпались волосы.

В доме без теней – каждый тень.

– Да, – сказал Целест. Шипы торчали из его светлой с золотистым пушком кожи, кое-где ползла кровь, скапливаясь в сжатых кулаках. Руки Целеста напоминали пурпурные розы. – Я передам Совету Гомеопатов ваш ответ, господин Верховный Сенатор. Но… у меня еще личная просьба.

– Какая же?

– Вычеркните мое родовое имя, господин Верховный Сенатор. Я больше не Альена.

*

Ступеньки предательски морозили – мрамор холодный камень. Говорят в народе, мол, из мрамора сердца аристократов… А сидеть у подножья здания Сената – ничуть не удобнее, чем на грязных булыжниках Пестрого Квартала, в нищенских лохмотьях выпрашивая милостыню.

Целест раздавил третий окурок и выкинул его на чистую площадь. Стражи наблюдали за ними – мрачно, словно вороны на ветках, но не прогоняли.

Рони держал Целеста за руку, и она все более напоминала плотный розовый бутон – стиснутые лепестки пальцев, иголки, клейкий металлоидно пахнущий сок. Рони оцарапался, заставляя Целеста расслабить сжатые спазмом мышцы. Несколько капель крови сползли по кромке шипа, достигли кулака-венчика и опав, затушили окурок.

"Если бы не рука – он бы заплакал", – подумалось мистику.

Целест молчал. Губы его припухли, он грыз их, словно промахиваясь мимо мягкой бумаги фильтра; на самом фильтре зияли глубокие ямки.

Рони достал из кармана мятый платок и стирал кровь с предплечья Целеста. На ступеньки изредка капала кровь. Заморосил тусклый, не ко времени осенний, дождик, и размазал алое по прожилкам мрамора.

– Целест, – сказал Рони, – нужно домой.

– Твои родители мертвы, – ответил тот; волосы намокли, потемнели до темно-бронзового оттенка, пряди прилипли к щекам, напоминая кровавые потеки, – но ты для них был и остался сыном.

Целест вырвал руку и ударил по ступеньке, выбивая из мрамора крупинки. Пара игл также треснули, сломанные они напоминали когти гигантского зверя.

Монстра.

– Сенат не вмешивается… ты слышал? Им плевать на нас, плевать на одержимых – перебей они хоть пол-Империи… Пойти на поводу у Магнитов – еще чего! А знаешь почему, Рони? Потому что нас ненавидят. Этот толстогубый Кассиус так и обозвал – мусорщики, мол. Мы разгребаем дерьмо и от нас воняет. Никто не любит мусорщиков, а тем более, мусорщиков-уродов. Декстра права. Начерта мне родовое имя, если для отца я "молодой человек?"

Рони кивнул. Он вспомнил разговор – в темнице, когда Целест объяснял про распятого бога, у столба с Вербеной-рекламой и полыхающими искрами; Целест повторял, что Магниты не нуждаются в чьем-либо одобрении. И в любви тоже.

"Ты хорошо обманывал… себя, в первую очередь".

– Тебя любят, Целест.

– Кто? – он смял пачку из-под сигарет, а когда закашлялся, у рта полыхнуло бледно-зеленым пламенем; Целест напоминал дракона. – Мать, может быть? Она носила по мне траур, а когда прихожу, встречает, словно фамильное привидение.

Рони расправил платок, начал обматывать вокруг исцарапанного предплечья. Узел получился кривоватым. На белом фоне проступили костяные шипы и несколько пятен.

– Элоиза. И Вербена, – и предупреждая недоверие, – Эмпаты не ошибаются, Целест.

Шипы медленно скрывались под хлопчатобумажной тканью и кожей, а дождь раскачивался, словно свинцовый колокол – от тихих перезвонов к гудящей ярости, от слабо моросящего – к ливню. Целест и Рони спускались к мобилю, когда из здания Сената выбежала Элоиза.

– Постойте!

Она нырнула под ливень, словно с моста в реку; строгий серый костюм намок до черного вдовьего – или символичного – оттенка, и тоже струились кровавыми потеками рыжие волосы. Рони вздрогнул от сходства брата и сестры – несмотря на разницу в два года, они казались близнецами. Элоиза едва не запнулась на ступени, дернула Целеста за подол мантии.

– Ты – чего – творишь – идиот?! – зашипела она.

Целест высвободился. Глянцевые ногти Элоизы скользнули по грубой ткани; он продолжил идти.

– Нет уж, – Элоиза силой развернула брата к себе, – Довольно того, что ты отрекся от…

"От меня", недоговорила она.

– …Зачем? Как понимать твою выходку, мальчишка?

Звякнул браслет – змея на нем язвительно осклабилась. Через "повязку" проступали красно-коричневые пятна.

– Мальчишка? Спасибо, не "выродок". Не я отрекся, Элоиза. Отец объяснил – вы, мол, псы, вот и занимайтесь песьей грызней. И незачем из-за собачьего брехания тревожить людей. Что ж, мы перегрызем глотки и этим "разумным одержимым", пускай Магнитов после этого не останется вовсе…

– Дурень! – пощечину Элоиза приложила с оттяжкой, так что голова Целеста дернулась под неестественным углом. Он потер щеку. – Отец просто сказал, что ты ничего не понимаешь в политике. Так и есть, между прочим, иначе ты не устраивал бы истерик…

– Зато понимаешь ты, сестренка, – Целест продолжал тереть щеку, и подсохшая, но размоченная водой краска с руки расцветила лицо вдвое ярче, будто он накрасился дешевыми румянами. Рони стало неуютно, словно подсматривал в чужое окно. Довольно того, что он как телепат слышит мысли – более чем мечталось бы; свидетельствовать семейные раздоры не намерен. Зато хотелось сказать Элоизе – я понимаю, я все понимаю, у каждого своя правда, но я на твоей стороне… на чьей? Близнецы со схожей аурой, сейчас они чужие.

– Ты была там, не так ли? – продолжал Целест. – Могла замолвить словечко…

– Прости. Не могла. Решение за Главой, и никто не вправе оспорить…

– А как там твоя идея насчет шоу? Противоречит официальной политике Эсколера?

Элоиза ждала этого вопроса. Она выдохнула с облегчением, словно брела по узкому мосту над бездной, и вдруг ступила на широкую равнину.

– Нет, – улыбнулась она, – Чернь… как и большинство аристократов, чего уж там, – боится вас, боится тех мер, которые вы предлагаете и предпочитает закрыть глаза на ваши предупреждения. Но… Ты ведь помнишь, кому поклоняется Виндикар?

Целест открыл рот. Нужно протестовать и не сдаваться – Элоиза теперь одна из них, из Сената… его сестра. Любят его. "Элоиза. И Вербена".

Достаточно.

– Танцующей богине, – был риторический ответ. Целест хмурился, но в уголке рта притаилась улыбка.

– Вот именно. Если она попросит помощи – пусть и от имени Гомеопатов и воинов их, Магнитов, ей не откажут, – Элоиза прильнула к плечу брата, и Рони потупился. – Кстати, ты знаешь, кто такой этот Амбивалент, которым запугивали Сенат?

Они переглянулись – втроем.

– Я попробую выяснить, – неуверенно сказал Рони, – при Цитадели есть библиотека, в крайнем случае, спрошу у наставника…

– А я видела кое-что, – Элоиза нахмурилась, намотала на палец рыжую прядь. Мокрые волосы пахли цветочной пыльцой, и стоя рядом, Рони тайком втягивал этот запах – будто воруя его. – Помнишь диски… Целест, ты должен помнить. Когда вы приволокли Вербену…

– Из Архива. Да. Сто лет назад. Слушай, я думал… они потерялись?

– Голова у тебя потерялась, – Элоиза смерила брата торжествующим взглядом. – Правда, на них почти все зашифровано, но этот термин попадался. Ох, ладно… мне пора, да и вам нечего мокнуть. Передавайте ответ своим Гомеопатам, да поаккуратнее – говорят, глава воинов способна выжечь весь Эсколер одним взглядом, а старший мистик – превратить в кретинов с размягченным мозгом… впрочем, особенно стараться ему не пришлось бы. И держите плюс два в уме. Ага?

– Ага, – повторил Рони. Целест уже сокрылся в мобиле, а он все всматривался в серебристую ткань дождя, за которой исчезла Элоиза. Целесту пришлось поторопить его.

*

В тесной и скромной по сравнению с "домом без теней" комнате Совета, Целест держался с отстраненным спокойствием, и так же доложил резолюцию. Слова, слетая с губ в затхловатую сырость Цитадели, рассеивались кляксами, словно кровь на повязке.

Главы переглянулись. Привычно вспорхнуло золотистым мотыльком пенсне Горация, резко черкал пометки в пожеванном блокноте Флоренц. Винсент был не эмоциональнее карпа, глубоководного и медлительного.

Целест впился взглядом в Декстру. Неопалимые волосы потемнели до бархатно-гранатового, а губы она сжала так, что казалась вовсе лишенной рта.

"Я отказался от родового имени", почти добавил Целест, а вместо этого спросил:

– Что такое Амбивалент?

– Теория ученых. Требующая подтверждения, недоказанная теория, – Гораций опередил остальных. Целест почему-то вообразил кривенького и помятого человечка с мечом в руках – меч слишком тяжел для куриных лапок, но Гораций упорно размахивает им. Сражаясь с… с Флоренцем? Или со всеми ними?

"Раскол внутри Гомеопатов?"

– "Антинаучные бредни"? Так говорили в Сенате.

– Теория, – подчеркнул Флоренц. Меч рухнул в пыль. – Одна из гипотез. Признаться, мы надеялись, что она подействует на Сенат… но нет так нет.

"Вы ведь и не ждали иного? Отправили меня и Рони, поставили галочку и все…" – он облизал губы, проглатывая привкус кислого молока.

Декстра сделала ему знак: свободен.

Ходы, переходы и ответвления внутри Цитадели напоминали муравейник. Раз в неделю в них терялся малыш-новичок, находили его запуганным и частенько – зареванным; давным-давно следовало запереть пустующие кельи и целые ветхие коридоры из шершавого камня, но выстроенная много десятков лет назад башня одичала, как и окружающий ее сад. А закоулки годились для разговоров.

Тао перегородил путь Целесту, вынудил отступить в L-образный тупик. Целест раздраженно напомнил о дежурстве – через полчаса между Серебряной улицей и проспектом Риан, знаменитом клубами и магазинами для богатых мальчиков и девочек. – Я помню, – Тао сгустил воздух в щит – попытка Целеста отодвинуть помеху с дороги провалилась. – У меня лишь один вопрос.

"Об Амбиваленте?" – проклятая "легенда" не выходила из головы. Дергала свежими ранами на руке. Кто – или что такое эта "гипотеза"? Элоиза обещала помочь, упоминала диски, про которые Целест пять лет как забыл… совпадение? Шутка? С нее станется.

Целест вспомнил, как сестра бежала за ним по дождю.

Если шутка… то скверная.

"Она любит тебя".

– Ну?

– Ты правда отрекся от родового имени?

Целест вытаращился на китайца, будто тот объявил, что добровольно возвращается в родные Восточные Пределы, к развалинам храмов и одичалым кочевникам.

– Откуда…

– Значит, правда, – Тао похлопал Целеста по плечу, для чего ему пришлось вытянуть руку на всю длину.

– Какая тебе разница? – "сейчас точно упомянет Амбивалента". Целест спрятал руки в карманы, некрасиво задрав мантию. Надо не думать о проклятой "гипотезе", иначе все мистики Цитадели уже к утру вытащат из него ненужные подробности. Рано. Сначала нужно разобраться самим.

"Согласно первого параграфа Устава Гомеопатов"…

– Мне – никакой. А вот им, – Тао ткнул указательным пальцем в облезлый потолок, покрытый оспинами мокрых пятен и морщинами трещин. – Им – да. Пока ты был Альена, ты был ценнее… Гордость – сестра глупости, а?

– Да пошел ты, – на сей раз Целест оказался проворнее, он оттолкнул китайца. – Не понимаю, какого дьявола ты докапываешься…

– Я теперь в твоей команде, рыжий. Что ж, ты прав – мне есть разница. Аристократом и его командой пожертвуют в последнюю очередь… а смертей скоро будет много, – Тао обогнул его с ловкостью ласки. Целесту мерещились слепящие лампы и холодный промозглый ливень, и иглы в собственных руках.

– Ворона накаркал?

– Авис – мистик-ясновидящий, – Тао прищурился, отчего глаза его слились с лицом, в точности как губы Декстры. – Ворона или нет, он не ошибается.

Целест тряхнул головой и провел по еще влажным волосам.

"Уничтожить. Разумные одержимые. Амби… пункт четыре дробь два, Магнит обязан принимать вахту в указанное распорядком время, опоздание более чем на пятнадцать минут квалифицируется как нарушение десятого уровня и влечет за собой…"