Текст книги "Принцип подобия"

Автор книги: Ахэнне

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Рядовые стражи занялись делом – уже оттаскивали оборванного красноносого парня – пытался разгрохать бутылку из-под пунша о лаково-железный бок мобиля, усмиряли пару не в меру рьяных дамочек. Спокойно, думал Целест, все спокойно и мирно.

Сущая идиллия.

Лишь бы обошлось без одержимых.

Пока толпа осыпала правителей воздушными поцелуями и ранними обморочными подснежниками – а стражи следили, чтобы не подмешалась где дохлая кошка или сгнивший еще зимой томат; со стороны сквера потянулись невзрачные мобили Гомеопатов. Рони дернулся, скорее почувствовав, чем увидев – из-за маленького роста видел он разве спины и животы, разноцветное месиво-толпу. Гомеопатов никто не охранял и не сопровождал – Декстра перемахнула через борт кабриолета (Рони подозревал, что кабриолетом мобиль стал оттого, что крышу когда-то ободрали, и проще было перелицевать, чем чинить), тряхнула факелом волос – и откатилось столпотворение, три и десять шагов назад. Глава Мистик – Винсент мобиля не покидал, напоминая глубоководную бескостную рыбу, которую зачем-то выволокли на поверхность.

"Лучше бы он убеждал объединяться", – Рони покосился на Целеста, – "В нашу… вернее, в силу Винсента я верю. Я ее чувствую. А Вербена – просто хорошая танцовщица, не более того".

Он не стал высказывать вслух, разумеется.

Выбрался из песочно-бурого мобиля и засуетился, что-то бормоча Декстре, Гораций – бликовали стекла очков и золотая оправа. Флоренц командовал "отрядом" ученых – равняйсь, смирно. Откуда-то приволокли раскладной стол с пробирками.

"Это что, реклама – протестируйся и вступай в ряды Магнитов?" – предположил Рони, и не удержавшись, потянул Целеста за полу мантии – глянь.

– А, новая разработка. Якобы вакцина… они всю зиму над ней работали, – сообщил Тао. Целест развернулся, хлестнув его рыжим хвостом:

– И чего, есть толк?

– Нет, разумеется. Но ученые же должны что-то делать, кроме розыска Магнитов, верно?

Гомеопаты традиционно заняли левый от сцены фланг, и мгновенно очутились в одиночестве. Толстый малыш, закутанный в цветастую шаль, ткнул розовым пальчиком в Декстру – мол, а почему тетенька горит? Простоволосая женщина – очевидно, мать, – подхватила малыша, поволокла прочь – не оглядываясь, разве сплюнула через плечо.

"Н-да, Вербене придется постараться", – в который раз вздохнул Рони. Встряхнулся – через силу. Они поменялись с Ависом? Тот вроде и весел, даже голову вымыл, и волосы у него оказались не черные, а темно-каштановые.

А Рони – будто на похоронах. Выпил бы пунша, да алкоголь уж больно "сшибает".

Плохое предчувствие – бабкины сказки. Будущее неизвестно, а мистики-ясновидящие – выдумка.

И потом… Авис ведь обещал, что он останется с Целестом навсегда. Чего еще желать?

Рони сцапал у Ависа фляжку – фляжка была теплой оттого, что прошлась по кругу не раз и не два, переняла тепло рук, а содержимое – прохладным, в горле полыхнуло не хуже "волос" Декстры.

"Может, подействует, а?"

Им досталось хорошее место – всего-то метров тридцать от сцены, все видно и слышно. Целест втайне опасался, что запихнут куда-нибудь на задворки оцепления – периметра, или вовсе к подступам Площади. Обошлось.

"Ну же, быстрее!"

Хотелось подогнать тяги в моторы мобилей, сенаторских и "своих", а заодно плеснуть скипидаром под лошадиные хвосты.

Вербена, наверняка, появится позже. Официальная часть – речи и обещания (как будто им кто-то верит), прошлогодние листья и талый снег – столько же стОят слова. Целест переминался с ноги на ногу, сдернул резинку с волос, высвобождая стянутые пряди. Рывком ветра их разметало – рыжим флагом, пародией на флаг Империи Эсколер. От гама, выкриков и тесноты накатывало жарой.

Тридцать мобилей протянулись через Площадь рубиновым ожерельем. И вспыхнули – открытыми дверями почти одновременно – молодцы шоферы, дрессированы хорошо. Снова потеснили толпу, напряглись стражи и Магниты – были случаи, когда в сенаторов стреляли на празднествах, оружие запрещено… ну так и Пестрый Квартал официально не существует.

Покидали мобили в порядке старшинства – от низшего к высшему; Элоизу Целест углядел первой, отметил – наряд похожий, все-таки много общего у Сената с Гомеопатами, только мантии красные, а не серые. В сложной прическе были вплетены рубины, однако несколько терялись в медяно-рыжих волосах, только перемигивались, изредка дразнясь. Целест не удержался – махнул сестре рукой, Элоиза моргнула ему, и отвернулась: нельзя нарушать этикет.

Вторым показался Кассиус, бледный, как обморочная моль. Старался держаться непринужденно, но волновался более Элоизы – Триэнов недолюбливал не один Адриан, отец Кассиуса прославился тем, что казнил на Площади Семи – семьдесят, за что конкретно, Целест забыл… помнил только, что содрали кожу заживо, и развесили на столбах на манер флагов.

Красное – цвет Виндикара.

Кассиуса встретили улюлюканьем, Целест расслышал хруст вывернутых суставов – кому-то заламывали руки. Из мобиля уже показался третий, молодой, но уже плешивый тип, имя которого Целест не помнил – как и остальных.

Последним воздвигся над Площадью и самой Империей Адриан Альена, Верховный Сенатор. Приветствовали его дружным – "славься", а Целест отвернулся, будто бы за фляжкой – Рони протянул ее без вопросов.

"Может быть, у меня и отличный отец… нет, не так. Мой отец – хороший правитель. И неважный отец", – Целест облизал обгрызенные, и теперь прижженные губы.

"Да и какая разница…"

Жаль, нет календарей, которые вычеркивали бы часы – разве, прислушаться к тиканью в чужих карманах. Время тянется и тянется, людским говором и плеском настойки во фляжках, а пунша – в пластиковых стаканах; цоканьем копыт и каблуков, изредка – детским плачем или пьяным воплем – вопль тут же затыкают. Тянется в искусственной людской духоте, с небес дует ранневесенней прохладой, но внизу – испарина. Ожидание. Сжижение. Мозгов.

Целест невидяще смотрел, как выстраиваются вокруг трибуны-арены стражи; каждый член сената скажет пару традиционных слов, в заключение Верховный провозгласит величие Империи, и… "Каждый год одно и то же. Наверное, поэтому так и любит народ эти празднества, поэтому бросает к полированным сапогам стражей – до трибуны все равно не докинешь – цветы. Стабильность. Стабильность – это хорошо".

Среди ритуалов – его личный: когда говорит Адриан Альена, оглядываются и на Целеста. Прежде – с легким сочувствием и жалостью, вместо единственного сына-наследника – рядовой Магнит; дурная судьба. Быть Магнитом – тоже почетно, вроде бы… но лучше им не быть.

Прислушиваясь к голосам, что разбегались в толпе, Целест вывел: в этот раз Адриану сочувствовали особо. Еще бы – сын отрекся от родового имени.

"Может быть, оно и к лучшему", – расслышал Целест лицемерный вздох надушенной кринолиновой дамы с цветастым веером в стянутой перчаткой руке. Ее приземистый тучный муж морщился: вокруг стражи да Магниты, неудачное место досталось – а они, между прочим, аристократы. Он пробормотал что-то о жалобах и "никакого порядка". Целест отсалютовал парочке, те позеленели до оттенка юной мартовской травы, и поспешили затеряться в толпе – оказалось, что аристократы работают локтями не хуже простолюдинов.

С трибуны вещали о благе народа и величии Империи.

Адриан Альена возвышался над толпой, в точности как Целест – над своими собратьями; высокий рост – генетический признак, как и рыжие волосы, и зеленые глаза. Целест отворачивался. Сходство слишком очевидно – он мог пригрозить шипами кринолиновой тетке, но не всему Виндикару.

Усиленный микрофонами, акустикой и экранами на столбах, голос разносился по Площади – чуть хрипловатый голос. Отец тоже курит, только не дешевые сигареты, а эбеновую трубку. Кто из толпы знает это? Целест знает, в девять лет он утащил из запретных апартаментов курительные принадлежности и потом три часа кашлял. Его не наказали. К нему относились, словно к безнадежно больному.

А сейчас он мертв. Почти пятнадцать лет как мертв.

Отрекся от отца, предал мать, проклят и изгнан.

И по-прежнему слышит голос, обещающий Империи Эсколер счастье, процветание и мир.

Приблизительно к "полуфиналу" – Альена повысил тон, суля гражданам покой и снижение налогов, – появилась Вербена. Первыми ее ощутили мистики, Авис взмахнул руками, словно разбуженная внезапным ливнем птица. Рони очнулся от своей вечной полудремы, они переглянулись.

– Что такое? – но Целест знал ответ. Все отчасти эмпаты… иногда.

– Скоро, – только улыбнулся Рони.

Целест ощутил дрожь в руке, и будто ломался карандаш – которым он зачеркивал дни, часы и секунды.

Почуяла Вербену и толпа – неявно, гигантской собакой прижала уши, завиляла хвостом. Очередной мобиль не сопровождали кони и люди на конях, он метнулся через проулки сине-серой полутенью. Кто-то замечал его, кто-то нет, но скорее чуял.

– Она уже здесь, – успокоил или наоборот добавил масла в огонь? Рони не был уверен, но в который раз улыбнулся, на всякий случай. – Только сначала… ну, понимаешь, официальная часть. Как всегда.

Первые годы – и первые празднества новолетия в Виндикаре, деревенский мальчишка, ошарашенный величием празднеств, с открытым ртом слушал Верховного Сенатора – может быть, готов был молиться, плюхнувшись в грязь округлыми коленями и окунув в лужу белобрысый лоб.

– …Как всегда, – повторил Рони, отмахиваясь от невидимой мухи или осы. Солнце лезет в глаза – желтое и горчит, как порченое масло, и с каждой минутой труднее закрываться от белого шума эмоций.

Почти за гранью выносимости.

"Я становлюсь слабее? Или, наоборот, сильнее – повышается чувствительность? И если так…" – Рони оглянулся на учителя; равнодушный к словам Верховного Сенатора и приближению Вербены, Глава Винсент держался чуть поодаль от сцены. Декстра что-то шепнула ему на ухо.

"Когда-нибудь спрошу, каково это – верхний уровень силы и бесконечный ресурс. Когда-нибудь. Наверное".

Толпа вздрогнула. Собака дождалась – напружинила мышцы, свесила язык, задергала колечком хвоста – быстро-быстро колотила себя по бокам, и готова была нестись к истинному хозяину.

Хозяйке.

Вербена медленно шла через толпу – без сопровождения, без стражей или личных охранников; Целесту пришлось подпрыгнуть и зависнуть на пару секунд – разглядел все-таки, и поползла переводная картинка – дежа-вю.

В точности, как много лет назад в грязном притоне Кривоногого Джо. Сотня или многие тысячи – все равны перед богиней. Она завернулась в такие знакомые лепестки невесомой перламутровой ткани, под прозрачной одеждой угадывались очертания фигуры, темно выпирали соски, но Вербена не выглядела обнаженной – не более чем дерево или цветок.

По распущенным волосам разливалась синева – блики неизменной заколки. Целест облизнул губы: вот она, разница. В баре заколки не было. Сейчас – есть.

Люди отступали и улыбались вслед Вербене. Ни попытки потрогать, ни шутки непристойной вслед; по мере того, как проникала Вербена в толщу толпы, трезвели пьяные и утихали перебранки. Про трибуну с Верховным Сенатором не то, чтобы забыли – но вполглаза следили, вполуха слушали. Казалось, Виндикар готов преклонить колени, в едином выдохе: богиня.

"Культурный феномен последних пяти лет", как цедят аристократы-критики в дорогих салонах и клубах; "Вельвет" сгорел, но многие остались. После абсента и таблеток тянет на философию, но истина – вот она, собачий хвост толпы и приглушенное повизгивание.

Восторг.

Сколько бы ни выступала, ни появлялась Вербена – никогда не приестся, никогда не отмахнутся от нее – вчерашний день, найдите чего посвежее.

– Она воплощенная, – проговорил Авис чужую фразу. Рони только кивнул, и дернул Целеста за полу плаща: спускайся. С небес на землю.

Да, Вербена уже здесь. Не повод расходовать впустую ресурс – на глазах всей Цитадели, и Глав в частности…

Наверное, Рони просто завидовал.

– …все дурное из прошлого, пусть останется там, а благое – возьмем же с собой в новый год, да восславится Мир Восстановленный – Империя Эсколер, и сердце ее – Виндикар, – последние слова Адриана Альены рассыпались в тишине. Впрочем, Альена улыбнулся "приемной дочери", кивнул стражам – они же изображали оркестр. С барабанами, трубами и литаврами; дикарская или бойцовая музыка.

То, что нужно, подумалось Целесту. То, что нужно, чтобы убедить объединиться… и говорить про Амбивалента.

Он обернулся к Главам, почему-то зацепился взглядом – ученый и теоретик, Флоренц и Гораций, "лучшие враги" синхронно сложили руки на груди. У Флоренца получилось почти величественно, Гораций же скукожился старым грибом, очки ползли к кончику носа.

Некоторых трудно изменить. Но можно попробовать.

Вербена двигалась медленно-медленно; приглядевшись, Целест понял, что идет она босиком. Притихшие люди и синхронное дыхание; часть Магнитов скептически гримасничает – особенно, мистики; реальность расползалась в пыль, как иссхошая глина.

По той пыли и шла Вербена.

У Вербены розовые ногти и пятки. Узкие голени – на правой серебристый браслет в виде змеи. Змея – символ Гомеопатов.

Целест едва сдержался, чтобы не прокричать ее имя. По лбу сползла и затекла в уголок глаза капля пота, он сморгнул ее, как смаргивают слезу. Тем временем, Альена и сенаторы покидали трибуну – сцену, добровольно уступая место истинной владычице – хорошо, что она просто девчонка, которая не предъявляет прав и не пытается диктовать волю. Вербена поднималась по грубо обтесанным фанерным ступеням; по-прежнему босая и перламутровая.

Она начала танец.

Пять лет осыпались обгорелой шелухой. Целест снова был там, в приземистом мокротно-сером подвале, пропахшем сивухой и застарелой грязью; и околдованный, взирал он на лунную нимфу – Дафну.

Все равно, что снять кожу – вместе с возрастом, чертами лица, обидами, памятью и запекшейся под ногтями кровью, и шагать босиком – совсем как Вербена; вместо невинных круглых пяток – красно-белые полосы заголенных сухожилий, мышц. Пешком в рай. Босиком в рай.

Целест не дышал. Все, кто присутствовал на Площади, Большая Собака Виндикар, – тоже.

На "галерке" ругнулись – кому-то полезли на голову, и тут же умолкло – тонкой нитью стрельнула со сцены лента легкой ткани, лента и взгляд, словно вспышка в кромешной тьме. Вербена запрещала дышать. Вербена запрещала чувствовать что-либо, кроме своего танца.

Рони подумал, что власть всякого бога – или богини – жестока; но тоже протянул руку, пытаясь осязать разогретый плотный воздух. Замедленная ритуальная музыка с нотами жести, вгоняла в транс, толпа повторяла за Вербеной каждое движение, пусть и получались вместо гибких фигур (ее позвоночник из проволоки, что ли, как-то удивлялся Тао) неуклюжие выпады. Вербена запрокинула голову назад, закрутилась, расстреливая пространство шелковой паутиной – знакомый трюк, перламутровые ленты разматываются, обнажая сердцевину. Упала на колени, изогнулась – казалось, можно различить, как бьется под выступающими ребрами сердце; легко взмыла в воздух, описывая двойное сальто.

На занозистую поверхность сцены опадали ленты.

Вербена все-таки срывала с Виндикара кожу. В первую очередь – с себя и Целеста. Швами наружу – Рони знает, каково это. Прозрачность амебы, состояние первичной протоплазмы – ни мыслей, ни слов, ни личности; цельность.

Это… страшно?

Или прекрасно?

Толпа покачивалась в унисон.

Взъерошенные гуляки, выгадавшие себе неплохое местечко – рядом с Магнитами, правда, но близко от сцены, замерли с открытыми ртами. На вывернутых губах вязко повисла нить слюны. Поодаль аристократичные дамы водили своими веерами, в такт движениям Вербены, и в глазах их не было ревности к более молодой и красивой женщине.

Была вечность. Огонь или вода. Вербена – танец огня и воды.

Ленты, бронзово-смуглая сердцевина, веретено жизни. Вербена была паркой целого города – или же всего Мира Восстановленного? Прикажи она сейчас совершить коллективное самоубийство – Площадь Семи стала бы гекатомбой.

"Почему бы и нет?" – Рони улыбался. Вместе со всеми. В первую очередь, вместе с Целестом – он не солгал, когда заявил, что "питается" чужим счастьем, экстаз напарника-лучшего друга пах летними травами, коноплянно дурманил. Рони тоже был счастлив.

Оглянулся на Магнитов – воины не лучше обычных людей, мистики изредка смаргивают и усмехаются. Воплощенная, мог прочитать Рони. Особый… как это называется? – кайф для тех, чей мир заткан туманами и отражениями. Вербена показывала мистикам – жителям Зазеркалья – плотные предметы и яркие краски. "Смотри своими глазами, не чужими".

Воплощенная.

Воплотившая.

Ему почудилось (да, вот именно, просто чудится) – Главы недовольны; вернее Флоренц и Гораций – в толпе, затерялись и смешались, колба с реактивом в океане и клочок бумаги в библиотеке. Винсент и Декстра хмурились. Кажется.

"Наверное, им не нравится, что… ну…" – Рони не сумел подобрать объяснения. Он вновь уставился на Вербену, одновременно слизывая "пенки" – восторг и надрывное, какое-то запредельное наслаждение Целеста.

В Зазеркалье всегда холодно, а он любил тепло. Он придвинулся, притиснулся ближе, и сжал длиннопалую ладонь, чуть влажную от пота и горячечную там, где стучал пульс. Целест не стал вырываться.

Вербена остановилась. Оборвала танец; музыканты растянули вопрос в фальшивую ноту, единым выдохом пронеслось – "Что?" Пальцы Целеста свело спазмом, чужую руку он сжал до боли.

Несколько лент по-прежнему искрились на груди и бедрах Вербены. С того выступления в баре, она не позволяла себе обнажаться. Может быть, учитывая вкусы покровителя – Адриана Альены. Может быть, потому что…

"Ну, Целесту бы не понравилось".

Вербена сморгнула, будто только очнувшись от транса. Того гляди спросит – кто вы, где я? Взрыв бара, запах пепла или персиковый мед ароматизированной ванной.

"Где мы все?"

Дыхание Вербены только чуть-чуть сбилось, подрагивали ключицы и прилипла прядь волос ко лбу. Пользуясь замешательством, она подхватила отодвинутый с глаз долой, микрофон, повисла на нем, словно на партнере.

"Вербена никогда не танцевала в паре, только соло", почему-то отметил Рони. Он разжал ладонь: из костяшек Целеста (непроизвольно?) проступили шипы, мог нечаянно поранить напарника.

– Я молчала пять лет, – сказала Вербена. Голос сорвался на полувзвизг. Она волновалась. Вербена кашлянула, мгновенно смутившись и спрятав за ресницами ярко-лунный взгляд, но продолжала:

– Я молчала пять лет, потому что говорила движениями, ну нечего было добавить. А сейчас есть. И я хочу сказать…

Она запнулась, выискивая кого-то в толпе. Целест попрыгнул, размахнулся, едва не заехав в глаз Авису – тот отшатнулся с тихим ворчанием.

Вербена кивнула то ли самой себе, то ли Целесту.

– Нашему миру грозит опасность. Да, целому Миру Восстановленному. И не надо думать, что эта опасность касается только Магнитов – в конце концов, они ведь вас всех, да-да, вас всех защищают! А вы к ним относитесь, будто к выродкам и уродам! Это же не-спра-ве-дли-во!

Длинное слово – выговорила по слогам, и опять "дала петуха". Голосовые связки – тоже мышцы, только слушаются хуже голеностопа и плечевого пояса.

– Несправедливо, – повторила Вербена увереннее.

Толпа дрогнула.

Большая Собака Виндикар высунула язык и виляла хвостом, а хозяйка – хлестнула плеткой. Люди переглядывались. Магниты, заметил Рони, – тоже.

– А вы, Гомеопаты… да-да, я сейчас и про ученых, и про теоретиков, и про воинов с мистиками – про всех! Вы закрылись в своей Цитадели, ворчите в тряпочку, мол, никто вас не любит… как маленькие дети, честное слово!

Кто-то хихикнул, наверное, оценил "ворчание в тряпочку" – в мантию Гомеопата, именно так. Переглядывались рядомстоящие и через всю Площадь. Недоумение поднималось над людским скопищем, словно пар над тарелкой горячего супа.

– Гомеопаты – не враги! Магниты – не палачи, и не эти… инх… инв… инквизиторы, вот! – на очередной звонкой "ноте" микрофон накрыло мерзким визгом – резонансом. Никто не поморщился.

Вербена вправе говорить, что угодно – и как угодно.

Целест смотрел на своего отца. Адриан Альена сжал губы – и без того тонкие, они слились с лицом; того гляди погрозит кулаком или "я высеку тебя дома, скверная девчонка".

Нет. Он не осмелится. Даже Верховный Сенатор не осмелится перечить Вербене.

Целест ухмыльнулся.

– Мы все должны быть вместе! Помогать Магнитам бороться с одержимыми, и не бояться их, а вы, господа Гомеопаты, – тонкий палец с кораллово-розовым ногтем уткнулся в левый фланг, – Не сидите сычами в своей Цитадели, а популярно объясняйте… Вот я! Я тоже боялась Магнитов…

Она сбилась. Сглотнула, покосилась на Элоизу. "Репетировали", сообразил Целест: они с Вербеной обсуждали ее прошлое, и всякий раз она пожимала плечами – мол, "странствовали с папой". Об одержимых, Цитадели и санитарах Мира Восстановленного Вербена не знала до взрыва в притоне Джо. Отец не рассказывал маленькой танцовщице страшных сказок – и страшной были.

На голени сверкнула серебряная змея.

– …Боялась Магнитов, – солгала Вербена, но ей верили. Капля лжи в правде – вроде вишенки на мороженом. – Но потом…

Она шумно выдохнула в микрофон.

– Целест. Иди сюда.

*

Он проталкивался, работал локтями и только что не зубами. Он выжег бы себе путь огнем, выколол отравленными шипами, однако экстрима не требовалось – народ благозумно теснился, разве ворчали изредка – смотри куда прешь, а иногда хлопали по спине – повезло, парень.

Целест заскочил на трибуну прямо с земли, безо всяких ступенек. Пригладил волосы – руки немного дрожали и у корней волос мокрело от пота. Сердце колотилось почему-то в деснах.

– Вербена…

Она вцепилась в запястье, оставив следы ногтей. Поволокла к краю трибуны, отсюда Целест разглядывал океаническую пестрядь толпы; разные лица, разные одежды – сливались в узор. С переулками и прилегающими скверами и впрямь напоминала Площадь Семи собаку, а еще мальчишки оккупировали деревья и здания – вроде задранного хвоста.

Большая Собака Виндикар. Как есть.

"Всем привет", – Целест покосился на левый фланг, надеясь выцепить Рони, или хотя бы долговязого Ависа, но Вербена снова дернула его предплечье. Целест неуверенно помахал зрителям.

– Это Целест. Он Магнит, – заявила Вербена, как будто слегка помятая мантия не была красноречивей слов. Целест опять глупо помахал непонятно кому; прямо по курсу – в двух шагах, в почетной сенатской "ложе" – обыкновенных скамейках, окруженных стражами, – явно зубоскалили Элоиза и Кассиус. Сестренка – первая, к дешифратору не ходи.

Смешок впрямь пробежался – рябью-"барашками", и стих.

– Первая заповедь Гомеопатов и Магнитов: подобное исцеляется подобным, – продолжала Вербена. Она не отпускала Целеста, а ему было все равно – прикажи она целому городу прыгнуть со скалы, подобно стае леммингов, – тоже помахал бы вслед.

– Но вы… мы забыли об истинном смысле. Отделили Гомеопатов от людей, а ведь все – одно целое, и только вместе можно победить эпидемию, – теперь она почти кричала. – Я – одно целое. Я – с Магнитами.

Вербена отбросила микрофон.

– Целест – Магнит-воин, мой возлюбленный. Мы будем вместе. Против эпидемии.

И поцеловала его. Губы пахли изюмом почему-то, а кожа – шафраном, смесью ароматических масел и свежего пота. Оторвался Целест с трудом, окончательно одурманенный, и непозволительно, кретински, счастливый. Что там Вербена говорила… принцип подобия, объединение, борьба против эпидемии…

Чушь все это. Собачья. Собаки-Виндикара.

Целест пошатывался и улыбался. Невпопад кивал. Теперь и его рот пах изюмом, может быть, от помады или чем еще девчонки пользуются, – он сглатывал сладковатую слюну.

– Да, – сказал он, чуть наклоняясь к микрофону, – Принцип подобия. Исцеляется подобным… если будем все вместе, закончится и эпидемия.

"Вербена говорила про Амбивалента? Да или нет? Не помню. Неважно".

Он выпрямился и обнимал Вербену. Лучисто искрилась заколка – вблизи было видно, что она изрядно потерта, кое-где сколот камень и погнута ювелирная вязь металла. "Я подарю ей новую… или лучше кольцо?"

– Принцип подобия, – проговорил он.

– Принцип подобия, – отозвалось в океановидной Большой Собаке, Целест зажмурился, пытаясь нырнуть – как "нырял" в день смерти, когда Цитадель переполнило кровью, гарью и слезами.

Получилось?

Да или нет?

"Я поставил – ва-банк на зеро. Такие ставки выигрывают, или… пиф-паф, обойдусь без пистолета. Нет. Вербена – не шарик рулетки. Я могу проиграть, но не она".

Элоиза почему-то грозила кулаком – Целесту или Вербене? Оба – ораторы на "три с минусом" по школьным оценкам, а то и на минус-три. Зато он обнимает ее.

– Принцип подобия, – разнеслось в толпе, фразу жевали, как безвкусный комок бумаги, не решаясь выплюнуть. Вербене верили, как и предсказывал Целест, а его – длинного, как орясина, рыжего Магнита-воина, с зазубринами ядовитых шипов на косточках запястья, в серой мантии, пахнущей застарелой кровью, – опасались.

Палач, инквизитор и воплощенное зло. Хуже – только "мозгожоры".

"Говорила ли Вербена про Амбивалента… нет? Почему?"

– Вы согласны принять Гомеопатов и войско их – Магнитов как равных себе? Вы верите мне? – спросила Вербена. Она сдавливала где-то у локтя, чувствительный сгиб и нервный узел в кости. Стреляло аж в позвоночник. Целест по-прежнему глуповато улыбался, махал свободной рукой.

Толпа откликнулась:

– Верим.

"Вот и все", – горьковатый привкус грифеля, календаря и бумаги. Целест выдохнул его из легких.

– Ты умничка, – шепнул он Вербене. Элоиза вновь погрозила кулаком, а потом вцепилась в Кассиуса – в точности, как Вербена в своего избранника; только рука – левая. Так они и взобрались на сцену.

– Сенат поддерживает высказнную уже идею, – проговорила Элоиза. На Целеста, между тем, устремила испепеляющий взгляд – в который раз, пришлось радоваться, что сила досталась брату, а не сестре. Целест усилием воли стер с губ дебильную и счастливую улыбку.

Да-да, он помнит про общее благо. Вербена… Вербена просто чуточку важнее.

Кассиус едва дышал, затянутый в багрово-черный костюм. Костюм был ему узковат – на его месте Целест бы не стал кланяться восторженным подданным, а то еще с треском лопнет шов-другой, или отлетят гербованные пуговицы. Элоиза нервно поправляла прическу, заметно бледная, она все-таки улыбалась.

Целест покосился на отца. Адриан Альена делал вид, что его вообще нет здесь. Рядом прятала лицо за веером и легкой муаровой вуалью Ребекка.

"Мама… папа… вы ведь поймете? Простите?" – Целест сглотнул сухой комок – словно встопорщились на полгорла гланды. И отвернулся.

– По закону Мира Восстановленного, если высказывается в пользу некого решения весь народ, то решение это превалирует над любым решением Сената, – мерно говорила Элоиза. Она, конечно, готовилась. На шее трепетала жилка, часто-часто. – И на правах сенатора, я хотела бы задать вопрос обществу Виндикара: согласны ли вы помогать Гомеопатам в поисках всеобщего врага? Согласны ли принимать участие в ликвидации неизлечимых больных…

"Ух ты, а я и забыл как официально называются одержимые", – Целест чуть не причмокнул.

– …Иначе именуемых "одержимыми".

– Да, – гавкнуло из толпы.

Они повторяли за Вербеной. Они бы объяснились Целесту в любви – каждая женщина и каждый мужчина.

– Организовать дружины в помощь Магнитам, и всячески содействовать…

Ничего нового. Старые правила, ветошь из сундуков – Элоиза вытряхивает, распыляя гнилые нитки и испуганную моль. Виндикару плевать на нее – они молятся Вербене.

В точности, как во снах Целеста.

Да. Да.

– Господин Верховный Сенатор, вы обязаны ратифицировать решение народа. Направить стражей на поиск Амби…

– Нет! – выкрикнул Адриан Альена, прежде чем все-таки прозвучало имя – название? – общей цели.

"Отец, ты боишься Амбивалента? Почему ты?"

Отец ворвался на трибуну, едва не отпихнув и Кассиуса, и Целеста – тот едва успел выдернуть Вербену.

– Благодарю за отличное выступление, – он поклонился танцовщице, а та хлопала ресницами. Немного размазалась, расплылась от налета испарины, тушь.

Адриан Альена вновь завладел микрофоном:

– Орден Гомеопатов отделен от политики и дел государства. Так было всегда, и я не позволю менять что-либо, это приведет к распрям и дополнительным беспорядкам. Все останется как есть.

– Это противозаконно! – взвизгнула Элоиза.

Целесту хотелось закрыть лицо ладонями. Интересно, они и в своем доме-без-теней так спорят? Неудивительно, что туда не пускают посторонних…

"На Рынке торговки и те меньше ругаются!"

– Вы не спросили мнения самих Гомеопатов, – одернул дочь Адриан, и, не оборачиваясь к Целесту, добавил:

– Этот мальчишка – всего лишь рядовой Магнит. Он не имеет ровным счетом никакого права голоса.

Целест дернулся, как от оплеухи. Горело лицо – он даже тронул щеку, чтобы проверить – только ли чудится, вдруг еще – непроизвольный выплеск ресурса. Вербена испуганно уставилась снизу вверх.

Целест ощутил себя чучелом, нескладной потешной куклой. Над ним пока не смеялись, но мать отводила взгляд, а отец и вовсе не замечал. Переглянулся с Кассиусом – ну что, камбаленыш, не получилось? А еще собирались про помолвку говорить.

Кассиус пожал плечом. Одним.

На трибуне вновь властвовал Альена. Единственный мужчина-Альена.

– Я обращаюсь к Главам: каково будет ваше мнение?

Повисла тишина. В толпе скребли затылке, мальчишки сплевывали ореховую шелуху. Аристократы вытянулись по струнке, храня выражение лиц, достойное статуй в их особняках. Из этой тишины, словно мышь из стога сена, вынырнул Гораций, пробрался, чуть пригибаясь.

– О-осмелюсь заявить, как Глава Теоретиков Ордена Гомеопатов, – Целесту представилось, как он выводит каждое слово с большой буквы, каллиграфическим почерком и с завитушками, – Орден Гомеопатов всегда был лоялен к любому решению Сената, в то же время склонен заметить, что…

– Мы просили о помощи, это правда, – перебил его Флоренц. Он решительно поправил отутюженную до хрустких складок, мантию. – Направляли запрос еще несколько месяцев назад.

– Вы получили ответ. Вас он не удовлетворил? – Адриан вздернул бровь. – И вы решили… изменить тактику?

– Нет, господин Верховный Сенатор, – Гораций склонился перед сценой и едва не раскровянил плешивый лоб об ее угол. – У нас не возникало никаких… проблем, ничего нерешаемого, все в рамках. Инициатива этих молодых людей не исходила от Глав, и поверьте, они будут наказаны в соответствии с…

"Сволочь. Он боится моего отца. Просто боится, за свою гребаную шкуру!" – Целест сглатывал ежевичные плети в горле.

– Довольно!

Это Декстра. Зачеркнутые дни – и дежа-вю, когда-то она вступилась за провинившихся Магнитов, теперь…

Целест поискал Рони, но не обнаружил, зато к трибуне рассекая народ, словно акула – острым гребнем, двигалась Глава воинов. Винсент шел за ней, чуть заметно кривясь. Целест поставил мысленно десять кредитов: не произнесет ни слова.