Текст книги "Наше послевоенное (СИ)"

Автор книги: Зоя Криминская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)

2. Пробегала в кино и не сделала половины нужных дел.

14 декабря

Успела после школы сделать только уроки, потом погас свет.

15 декабря.

1. Выучила уроки, убрала со стола, написала отзыв о книге.

2. Забыла пришить пугавицу. (Орфография сохранена)

16 декабря.

1. Сходила в школу, убрала со стола, выучила уроки, купила конверты, решала шахматную задачу.

17 декабря.

1. Провела первое занятие шахматного кружка, выучила уроки, списала монтаж для октябрят, написала Ольге письмо, приклеила марки.

20 декабря (понедельник)

Ничего особенного не сделала.

21(вторник)

1. Написали контрольные по русскому и по алгебре. Написала хорошо, особенно по алгебре. После уроков играла в шашки. Списала песни.

25(пятница)

Был совет учкома. Меня выбрали заместителем председателя.

Меня не хватило на две недели, причем за эти две недели под номером 3 ничего нет. Я всегда знаю, что хорошо, а что плохо.

Крупными буквами:

Каникулы. С 29 / 12 59 г. до 11/1г.

Мы живем на первом этаже. Фактически на земле, а отопления нет. Сыро и холодно, готовим в комнатке на керосинке и обогреваемся ею же. Бабушка часто не в духе – ее мучает радикулит и она пеняет маме – вот твой Кавказ, и как существовать в таких условиях?

Но выглядывает солнце, воздух сразу нагревается, и можно, не унывая, жить дальше.

В комнате водятся скорпионы. Когда я мою полы, а я теперь выросла и делаю это часто, то вытаскиваю на тряпке из-под дивана скорпионов. Прежде чем отжимать тряпку, приходится тщательно ее разглядывать и, увидев скорпиона, стряхивать его на пол и убивать. Я трушу, говорят укусы скорпиона очень болезненны, и к тому же они ядовиты.

– Зимой не ядовиты,– успокаивает меня бабушка,– только ранней весной.

В январе снова началась учеба. Неожиданно выпал снег. Снегопад начался во время уроков, мы все повскакивали с мест, урок был фактически сорван. На перемене выбежали на улицу. Все счастливые и возбужденные, кидались снежками и сфотографировались на память.

На другой день снег растаял, и больше его не было. Зима была теплая.

В школе нам задали сочинение по картине Васнецова "Витязь на распутье".

Я писала с вдохновением, забыв обо всем на свете, строчка за строчкой.

Панна Сергеевна была потрясена этим сочинением и вызвала маму в школу, якобы поговорить с ней обо мне, а по-моему, просто познакомиться или выяснить, не помогает ли мне мама.

– В общем,– сказала мама, вернувшись из школы, – я так и не поняла, что она от меня хотела.

Учитель английского языка тоже был мною доволен, так что со стороны учебы все было в порядке.

С подругой Галей было все-таки как-то не очень. Наша дружба зиждилась не на общих интересах, а на уверенности окружающих, что две хорошие ученицы должны между собой дружить.

Но Галя любила меня подковырнуть.

В середине года к нам пришла новая девочка, очень милая русская девочка, высокая, голубоглазая, с веснушками.

Мне она понравилась. Кажется, ее звали Ира.

Она была замкнута и как-то сама по себе, но не свысока. А просто все время о чем-то мечтала. Я наблюдала за ней, а потом сказала ей один раз на физкультуре:

– Я умею гадать, хочешь погадаю тебе?

И рассказала ей, что она любит читать. Читает много вечерами и еще любит мечтать – лечь где-нибудь в траве, смотреть на небо и мечтать.

Ира была потрясена – ей представилось, что я обладаю какими-то сверхъестественными способностями. Милая девочка не понимала, что она легко прочитывается.

Мишка Гуревич тут же в нее влюбился.

А Галя несколько раз ехидно спрашивала меня:

– Ну почему всегда влюбляются в новеньких?

В этом язвительном вопросе содержался намек на то, что мой успех у ребят и у того же Миши был обусловлен только тем, что я была новенькая.

Я спокойно и рассудительно сказала, что новенькие окружены ореолом романтики, которая исчезает, когда привыкаешь и узнаешь человека. Поэтому в новенькую девочку всегда легко влюбиться, что Миша и делает.

Но в глубине души мне было неприятно и не то, что Миша влюбился в новенькую, а то, как ведет себя Галя, с упорством стараясь меня унизить, но так, чтобы не было прямого повода для ссоры.

Может быть, ей самой нравился Мишка, и она страдала от его изменчивого нрава?

Ни Ольга, ни Люда так себя не вели, Люда даже считала, что Вовка Жовнюк, с которым она дружила, больше подходит мне, чем ей.

– Во всяком случае, – сказала Люда, – остальные вообще тебе никак не подходят.

Я скучала по старым подругам и писала письма в Карталы.

Мама потом вспоминала, что я по приезде все время рисовала степь и березы, а потом все-таки стала рисовать море, но зеленого цвета.

Я этого не помню, мое увлечение рисованием отошло на задний план.

Кстати, Панна Сергеевна, которая недолюбливала Галю, так и сказала моей маме:

– Очень уж эта дружба выгодна Гале, она стала снова хорошо учиться с приходом Зои в класс.

Мама не пропустила это мимо ушей, но я никогда не позволяла обижать моих подруг, и мама даже и не пыталась очернить Галю в моих глазах, хотя иногда говаривала:

– Ну уж эта твоя Галя...

Как-то раз я шла вместе с Костей к его зеленоглазой подружке, вернее я шла к ней, а он меня сопровождал. Это давало ему предлог с ней встретиться. Мы проходили мимо полу развалившегося забора и обошли его, а когда обошли, я сказала, что могу и перепрыгнуть через него. Костя не поверил, я обиделась, разбежалась и перепрыгнула, а поскольку была в юбочке, то засверкала всем своим бельем и страшно смутилась. Но Костя либо не заметил моего смущения, либо хорошо это скрыл. Он только сказал с уважением:

– Вот здорово, я не верил, что ты перепрыгнешь.

Отступать ему было некуда. Он разбежался и перепрыгнул сам.

Я до сих пор благодарна ему за тактичность.

Хозяин готовил свадьбу, женил своего племянника. Жениха с невестой познакомили, провели друг мимо друга на базаре. Они даже никогда не разговарили между собой. Роднились две богатые семьи, ну а мнения молодых никто не спрашивал. Резали баранов, рубили и ощипывали кур, дым стоял коромыслом, по выражению моей бабушки. Но в ночь перед свадьбой невеста сбежала со своим дружком. У нее был возлюбленный, за которого она хотела замуж, выпрыгнула из окошка и была такова!

Я была страшно довольна – мои представления о том, как должен заключаться брак оказывались правильными.

Свадьба не могла состояться без невесты. Но деньги были потрачены, еда приготовлена, гости приглашены и все рушилось из-за прихоти какой-то девчонки. И наш хозяин, который организовал свадьбу, нашел бедную вдову с молодой дочерью и высватал девушку. Свадьба состоялась. Только жених женился на другой.

– А вдруг вдова отказалась, тогда что бы вы делали? – спросила мама хозяина.

– Не могла она отказаться. Очень бедная, ей большая честь, что дочь берут в такую семью, – ответил хозяин.

"Да ведь у нас нет богатых и бедных", – думала я, чувствуя, что мы, безусловно, относимся к разряду бедных.

Средневековье на этом не кончалось.

Раз как-то на свадьбе или каком-то другом застолье один аджарец обидел другого. Тот, кто обидел, как утверждала молва, был совершенно никчемный человек.

Обиженный затаил злобу. На другой день он взял ружье и убил, – но убил не того, кто его оскорбил, а совершенно другого человека, мало того, что другого, но и своего друга. Убитый был виноват только тем, что находился в кровном родстве с обидчиком!

Род обидчика за нанесенное оскорбление должен был понести большую потерю, а какой смысл убивать никчемного? Таковы были мотивы поступка убийцы, во всяком случае, так это объяснили мне женщины в нашем дворе.

Началась кровная вражда. Все мужчины рода убившего находились под прицелом, вскоре одного застрелили, потом еще и еще. Дело дошло до 3 трупов с каждой стороны, милиция была бессильна, а может быть, просто не ввязывалась – законы гор приходилось уважать. Вмешалась Москва и только тогда убийства прекратилась.

У нас в соседнем дворе жила вдова, молодая женщина с мальчиком 14 лет, принадлежавшем к роду убившего.

– Ты не боишься за сына, пускаешь его в школу? – спросила ее мама.

– Нет, его не тронут, он еще не вырос, – ответила та.

Оказывается, детей не принято убивать во время кровной вражды, но не из-за гуманных соображений, а потому что толку нет, убьешь маленького, а его мать еще нарожает деток.

Вот когда вырастил ребенка, потратил массу сил, когда утрата невосполнима, тогда и надо убить.

Все эти события поражали мое воображение, но проходили где-то вдали от меня, экзотические декорации к моей вполне прозаической жизни. К тому времени у меня уже сложились четкие представления о личной ответственности каждого за свои поступки, и идея кровной вины мне была недоступна.

Маме не нравилась ее работа заведующей вендиспансера.

Нас задаривали мамины больные корзинами с мандаринами, мы ели, ели эти мандарины. Они уже в нас не лезли. Весной пошла черешня, тоже корзинами. Мне и бабушке очень нравилась такая фруктовая жизнь, но вот маме...

Ее завхоз как-то предложила маме:

– Давайте тех больных, которых вы уже выписали, не снимать с довольствия, а продолжать выписывать на них продукты. Продукты не получать, а денежки пополам.

Мама ей ответила:

– Ты знаешь, что я люблю больше всего на свете? Спать в своей собственной постели.

Но потом она сказала мне:

– Я очень плохо соображаю в хозяйственных делах, завхозу не доверяю и боюсь, что она меня подставит. Ведь на всех бумагах моя подпись.

И мама начала искать работу в Батуми.

В Кобулети произошло еще одно важное событие, – ко мне приехал навестить отец. Он знал по алиментам, что мы живем в Кобулети, и пошел меня искать в единственную русскую школу.

А я сказала в школе, что у меня нет отца, имея в виду, что он не живет с нами. И в дальнейшем избегала разговоров на эту тему, только мои подруги знали, что отец с матерью у меня в разводе.

Почему-то учителя решили, что отец у меня умер, и мама – вдова.

Каково же было их изумление, когда папочка, живехонький, сверкая формой и погонами майора, появился и стал искать Зою Минасян, а нашел Хучуа. Я была в метрике записана на фамилию матери.

Наш классный руководитель так оскорбился тем, что я похоронила живого отца (у меня и в мыслях этого не было), что больно ударил меня своей знаменитой линейкой по руке, когда я пыталась разъяснить ему, что это недоразумение.

Отец заявился осенью, в тот момент, когда у нас жила баба Вера. Маме он сказал, что не женат (это была неправда) и баба Вера очень суетилась, надеясь, что отец с матерью снова сойдутся.

– Все в жизни бывает,– говорила она бабушке.

Но мама встретила его очень холодно.

Папа хотел повести меня следующим летом в Тбилиси и Ереван, познакомить меня со своей армянской родней. Мама боялась меня отпустить с ним, а мне хотелось поехать.

Вмешалась бабушка, напомнив маме, что всегда разрешала ей общаться со своим отцом, который был с ней, бабушкой, в разводе, и не чинила никаких препятствий.

В результате летом, после окончания учебы, папа заехал за мной и я поехала с ним в Тбилиси и познакомилась со своей бабушкой, Сусанной Рубеновной, седой старушкой, с нервным тиком – у нее после недавней смерти дочери, моей тетки Розы, которая умерла в 42 года от рака груди, тряслась голова.

За каждым застольем поминали Розу и переживали, что она умерла такой молодой, а мне было грустно, что я ее не знала.

Папа много рассказывал о своем отце, репрессированном в 37 году.

Дед Арам был старым революционером, большевиком, с 1905 года в партии, работал с Орджоникидзе.

Семейная жизнь деда Арама не удалась, он оставил семью и двоих детей и женился на другой женщине, от которой у него был сын Эдик, а его бывшая жена, бабушка Сусанна, учительница, не справлялась с воспитанием сына, и папа рос шалопаем.

Однажды, во время воспитательного разговора, папа неуважительно отозвался (попросту обматерил) Советскую власть. Дед Арам страшно этим оскорбился.

– Застрелю, как собаку,– заорал он на сына и стал рвать пистолет из кобуры.

Ему было трудно пережить кощунство сына, не уважавшего его революционных идей.

Папа не стал выяснять, выстрелит отец или нет, и сбежал из кабинета.

В 37-ом дед получил 10 лет без права переписки и больше никто его никогда не видел, просто сгинул человек в застенках НКВД, и все тут.

Все эти события, которые я в свои 12 лет совершенно не связывала никак с историей страны, а воспринимала только как судьбу своего деда, казались мне особенно страшными потому, что деда, такого преданного идеям революции и социализма, который хотел застрелить сына, оскорбившего эти идеи, убили свои же соратники.

Папу вызвали органы и предложили отречься от отца, но он оскорбился и отказался, получив таким образом клеймо сына врага народа.

В годы войны он был на Дальнем Востоке и, как говорила мне мама, сидел в окопах и кормил вшей.

Отец после войны поступил в строительный институт в Тбилиси и был студентом, когда познакомился с мамой.

Все это папа рассказывал, в основном, в поездах.

Еще он сказал мне, что у меня есть брат и сестра и показал карточки.

Я была очень рада узнать о существовании единокровных брата и сестры, ведь родных у меня не было..

В Ереване я побывала в первый и, видимо, в последний раз в своей жизни. Помню дикую жару, от которой негде скрыться и красивые розовые дома из туфа. Бьют фонтаны, а попить нечего, газировкой торгуют мало и за ней большие очереди.

Жили мы в большой квартире папиной двоюродной сестры Норы, которая развелась с мужем и жила с тремя детьми и мамой. На свадьбе Норы и познакомились мои родители, Нора была однокурсница и приятельница мамы.

Нора и ее старшая дочь Ира были полные чернобровые красавицы, а младшая Таня, моя ровесница, показалась мне попроще. Будучи худенькой шатенкой, она как-то не смотрелась на фоне жгучей красоты матери и сестры, хотя была миловидной девочкой. А восьмилетний Валерик со своими бархатными черными глазами был чудо как хорош.

Нора была озлоблена на мужа и все время его ругала, дочери были на ее стороне, а может только Ира, а Валерик скучал по папе.

Нора боялась инфекции и все мыла и стерилизовала.

Понаблюдав за ней, я пришла к выводу, что медицинское образование и работа врача даром не даются, – простой смертный все-таки редко боится всякой заразы до такой степени.

– Совсем помешалась на этой своей инфекции,– не одобрил сестру отец.

Я была очень довольна поездкой, но мама потом выступала в том духе, что "этот" обкормил меня мороженым и привез с больным горлом, чего я не запомнила совершенно.

21.07.60.

Мутной пеленою

Дождь спустился с гор

Сеткой дождевою

Моря скрыл простор.

Сыростью туманной

Дышит небосвод

Моросит неделю,

Кажется, что год.

Сегодня мамы уже второй день нет дома. Она в Батуми ищет квартиру.

Мы собираемся туда переезжать. Я стала собирать книги. Убирать их с верха шифоньера. Потом пошла на море. Вечером прихожу, а мамы все еще нет. Вот и не знаю, какую весть привезет. Баба тоже ждет. Мы с ней поссорились из-за выключателя, который я сломала. Ой, что же привезет мама?

22/YII 60 г.

Сегодня я с бабушкой не ссорилась до вечера. На обед у нас была утка и мы ее чистили. Потом я складывала книги. Внезапно, после того, как мы пообедал, приехала мама и сказала, что не в понедельник, так во вторник мы переезжаем. Приходила Галя, взяла книгу "Дети Сталинвароша". После этого я и мама пошли на море. Когда мы возвращались, я остановилась посреди улицы перед машиной и за это получила книгой по голове. Книга тяжелая и очень больно. Я пришла домой и стала плакать. Бабушка за каждый проступок, за каждую неловкость ругает и пилит, да так, что я из дому бегу. Ждешь, ждешь маму. А она книгой по голове. В общем, есть о чем поплакать. Вся подушка была мокрая. Выплакалась и решила: Буду называть маму на ВЫ, за все извиняться и прежде, чем сделать что-нибудь, даже идя в туалет, спрашивать.

Бабушка уже стукнула меня хлопушкой для мух и кинула камень. Посмотрим, что будет дальше.

23-24

Все дни складываемся, сейчас сложу и дневник.

Шестой класс я закончила на отлично.

7 класс, Батуми, Чаоба, 1960 -1961 гг

31 воскресение

Вот мы уже три дня как в Батуми. Комната здесь больше, чем там и гораздо светлее. Сегодня на базаре мы купили стол для меня. Мальчик, который продавал его, сам его сделал. Я ему завидую.

В эти несколько дней я вела жизнь довольно праздную. Кончено. С завтрашнего дня я исправлюсь. Завтра первое число и понедельник.

Мама сняла большую и светлую комнату, но не в центре города, а где-то пять или шесть автобусных остановок от него. По Батумским масштабам это у черта на куличках, зато ей близко до работы, она работает в кожно-венерологическом кабинете в железнодорожной больнице.

Море от нас далеко, зато горы близко и, выходя утром во двор, я могу любоваться поросшими лесом синеватыми горами.

Прожили мы в этой комнате не больше месяца или двух, – внучок хозяйки, маленький мальчик, попал под машину и погиб. Они были в таком страшном горе, что не могли переносить присутствие чужих людей в доме. Мы нашли жилье недалеко оттуда, но это была маленькая комнатка, куда встала одна большая кровать, где мы спали с мамой, а бабушка жила отдельно в маленьком деревянном домике из одной комнаты типа летней кухни. Там мы и готовили.

В туалет во дворе надо было ходить через курятник, владения злобного старого индюка, который при виде проходящего человека весь наливался кровью, шипел, гудел и мчался как танк с явным намерением клюнуть. Я никогда не пыталась проверить, насколько серьезны его намерения, а просто улепетывала со всех ног.

Как-то мама шла на кухню со стаканом чая, он помчался за ней, она убежала, но на пороге кухни споткнулась, упала и видимо сломала себе ребро, так как больно было надавить на бок и дышать несколько дней. При этом она не только не разбила, но даже не пролила чай из стакана и, в конце концов, история получилась очень комичной, во всяком случае, для нас с бабушкой.

На Новый год хозяин заколол индюка и сделал из него сациви. Мы с мамой героически пытались съесть своего врага, но напрасно старались, он остался не победим – мясо намертво пристало к костям и оторвать его было невозможно.

Зарезать этого индюка следовало лет десять назад.

1 августа

...Я только и думаю, как убить время. Мечтаю стать астрофизиком (я имею в виду – космонавтом), а у самой сердце слабое и в руках силы нет и в ногах. Быстро устаю. А на свете так нужно хорошее здоровье. Для того, чтобы полететь в космос нужно здоровье, для геолога нужно здоровье, и для строителя и для журналиста и для многих, многих профессий нужны выносливость и здоровье. А у меня их нет. Но мне очень хочется их иметь, а говорят, на свете нет неисполнимых желаний.

В основном я убивала время чтением и рисованием, ведь у меня нет подруг, они остались в Кобулети.

29 августа

Два дня до школы, я так хочу пойти в нее скорей, ну просто сгораю от нетерпения

Я пошла в школу ╧ 7 по рекомендации Николая Степановича Тылибцева, который в ней преподавал физкультуру и по совместительству был тестем маминого единокровного брата Резо.

В школу мне приходилось ездить на автобусе. Автобусы были битком набиты, я уже подросла, и ко мне начали прижиматься парни. Все время надо было быть начеку, выставлять далеко ногу или локоть, чтобы не дать к себе приблизиться.

Один раз я так двинула сумкой молодого взрослого парня, что он обиделся и долго возмущался, чему нас только учат в школе.Я поняла, что он задел меня случайно и ничего не имел в виду, но в сутолоке разве поймешь, что случайно, а что нет!.

Все мне говорят – Ну здесь ты не будешь отличницей, это тебе не Кобулети. – В результате мне очень хочется стать здесь отличницей и доказать, что наша школа нисколько не хуже, чем их школа.

Мне действительно было обидно выслушать сомнения в качестве моих отметок и от Николая Степановича, и от классной руководительницы нового класса, когда я сдавала ей документы. Я сменила три школы, и везде хорошо училась, и учителя были мною довольны, и я ими.

Моя новая классная, Демкина Вера Павловна, так и сказала, презрительно прищурившись на мой дневник:

–Ну, посмотрим, какая ты здесь будешь отличница!

Выразила недоверие не только к моим знаниям, но и облила помоями недоверия всех моих таких замечательных учителей.

Учиться хорошо становилось делом чести.

1 сентября

...В школу я приехала рано – еще не запускали. С девочками познакомилась прямо во дворе. В их классе 40 человек и большинство – девочки.

Перед самым звонком в класс стремительно вошла красивая рослая девочка с пучком волнистых русых голос, и прошла на заднюю парту.

Ей навстречу выскочила другая девочка, черненькая плотная и спросила:

– Как, Зоя, ты будешь у нас учиться? Ты осталась на второй год?

– Да, – ответила Зоя и залилась нежным розовым румянцем.

Но это "да" прозвучало так, что дальнейших вопросов не последовало.

Девочка села рядом со мной.

Я сразу почувствовала ней расположение, она была тезкой и тоже новенькой. Веские причины, чтобы сойтись.

1 урок был русский. Учительница молодая, хорошая. Вообще, по русскому всегда хорошие, или мне так попадались

2 урок – алгебра. Тоже прошел в деловой обстановке. Об учителе ничего не могу сказать, кроме того, что ему лет 35-40, и он носит очки.

Потом была зоология. На уроке был сильный шум. Она довольно умна и говорит полезные вещи. Она пожилая учительница, но ее никто не слушается. Все шумят, и она толком не возмущается и не сердится. Что у нее нет никакого самолюбия и гордости? Не знаю. Во всяком случае, по русскому моложе, но мы сидели тихо. Почему? Может быть потому, что она первый день у них преподает.

Следующий урок был свободный, и мы писали домашнее задание.

Потом, последний – география. Старичок хоть и строгий, но добрый кажется.

Его зовут Дон-Кихотом (он был Вахтанг Гигитович Самсония, и, как потом выяснится, товарищ моего деда). Он в очках и тощий-претощий.

География обещает быть трудной.

Зоя жила в той же стороне, где и я, но поближе, и мы вместе возвращались домой.

В школу я ездила на автобусе. А обратно шла пешком, так как, когда мы расставались с Зоей, и она сворачивала к себе, мне уже не было смысла лезть в автобус, 10 минут небыстрым шагом и я дома.

Зоя Арутюнян, как это называет моя мама, полукровка. Мама у нее русская – голубоглазая молодая женщина, очень привлекательная, а папа – красивый суровый армянин, но не брюнет, а шатен. У Зои есть брат Шурка, лет на шесть моложе ее. Он цепляется за Зойку. Но она сбегает от него, и мы редко берем его с собой в кино и на прогулки.

Зойкин отец Егиш познакомился со своей будущей женой Таей на фронте, где она служила радисткой. На фронт она попала не добровольно, а по мобилизации сразу после окончания школы. Так я узнаю, что в эту войну девушек тоже мобилизовывали.

Егиш влюбился в красивую русскую девушку и привез ее с собой на Кавказ. Жизнь с армянской свекровью показалась Тае невыносимой, и она с маленькой Зойкой на руках пыталась убежать к своей родне в Россию, но Егиш догнал ее, поймал на вокзале, где она ждала поезда, и вернул.

После этого он отделился от семьи и построил дом, в котором они и жили, когда я познакомилась с Зоей.

Все это я узнаю не сразу, а постепенно.

14 сентября. Вчера произошло такое, во что мне до сих не верится. Первые два урока у нас был труд, и к нам пришла старуха, наша учительница. И что тут поднялось, ее просто травили. Ходили по классу, кидали мальчишечьи фуражки, за спиной шикали, а как только она обернется, замолкали, но начинали другие.

Учительница мне не понравилась, но она была в моих глазах только глупой беспомощной старухой, – и как можно получать удовольствие издеваясь над этой жалкой женщиной.

Я не знаю, как выразить свои чувства.

Прежде всего это удивление – ведь девочки были неплохие и я знала это.

Но тут одна начала, другая поддержала и вот уже весь класс (а там были только девочки) объят стихийной жестокостью. Мне казалось невероятным смеяться над тем, кто слабее, глупее, беспомощнее тебя. Я так и сказала одной девочке на перемене, которая показалась мне лучше и развитее других. Но она тут передала мои слова другим, и вдруг на этой же перемене меня вызывает Софа (худая черная гречанка, очень резкая, жесткая, любящая покомандовать). Не помню, с чего началось, но они не давали мне слова сказать. Их было много, а я одна. Не знаю, что было бы, если бы тут не подошла Зоя, не вырвала бы меня из середины круга и не увела.

При этом Зойка сказала достаточно громко:

– Что ты вообще с ними разговариваешь? – и никто не пикнул, потому что Зойке наплевать было на все на свете разбирательства.

Мне казалось, что всегда прав коллектив, а не один человек. Но в то же время я не могла считать себя не правой.

Девочки превратили этот спор в ссору и не разговаривали со мной, изредка отпуская реплики насчет меня.

Не так давно меня выбрали старостой и желая избавиться от этого я пошла к Вере Павловне и попросила, чтобы меня переизбрали. Но она отказалась, я ее очень просила и потом сказала почему. Она ответила, – Переходи в другой класс, – я отошла от нее.

Ее класс считался самым лучшим из седьмых.

На другой день девочки вели себя так, как будто ничего не было. Но все-таки мы сторонимся друг друга.

На первом уроке физики пришел немолодой лысоватый мужчина с палочкой, инвалид войны, Шота Лаврентьевич Угулава, и стал задавать вопросы по физике из программы 6 класса, в основном я бы назвала эти вопросы теоретическими.

Он новый учитель, но я этого не знаю, он выясняет уровень знания класса.

Я готова отвечать на все вопросы, хотя никогда не читала теории. Просто я знала то, что было нужно при решении задач с Иваном Сергеевичем. Мне надо только мое знание в виде формул перевести в слова. Но так как вопросы очень четкие и конкретные, то формулирую я легко.

Я сижу на задней парте, подымаю руку. Встаю и отвечаю, Снова вопрос и снова одна я знаю ответ.

В моем старом классе ничего подобного не было бы. Уж и Мишка и Вовка все это знали не хуже меня, тем более, что Угулава все упрощает и упрощает вопросы.

Но вот я подымаю руку, держу ее, но меня не спрашивают. Учителю я явно не интересна, со мной все ясно. Он пытается расшевелить других:

–Ну, еще кто-нибудь может ответить?

Но у моих теперешних одноклассников не было Иван Сергеевича в 6-ом классе и они в большом затруднении. Наконец нерешительно поднимает руку Даник Токмаджан и дает правильный ответ.

Мне обидно, что меня не спрашивают, я ведь новенькая, мне надо утвердиться, завоевать авторитет в глазах девочек, которые меня так приняли, но я смиряюсь и опускаю руку.

По геометрии задали задачку, я долго с ней провозилась, придумала доказательство довольно сложное и запутанное.

Когда Валентин Борисович Валуйский, наш математик, немолодой мужчина в очках с разноцветными глазами, вызвал меня к доске, я, сбиваясь и торопясь, рассказала ему решение, он слушал молча и кивал головой.

На другой день он вызвал меня и показал другое, более красивое и лаконичное решение, предложенное мальчиком из параллельного класса, Митрофановым. Я согласилась, что его решение лучше моего.

В конце недели оказалось, что Валентин Борисович поставил мне пятерку в журнал по геометрии.

Классная мне выговорила, почему я не подаю дневник, притом так, как будто я скрывала двойку.

Первую четверть я окончила с тройкой по черчению. По черчению мы не сдали ни одного чертежа вообще, Ашот (наш учитель) проболел всю четверть. Мама на родительском собрании во всеуслышание спросила В.П.:

– А за что ребенку тройку влепили?

– Что значит влепили? – взвилась В.П.

– А то и значит, что влепили,– сказала мама.

Зоя мне объяснила.

– Он ставил оценки наугад, ты в конце журнала, пятерки и четверки все уже растратил, вот тебе и досталась тройка.

Я осталась старостой класса и заведую уборкой помещения. После уроков дежурные моют полы. Вернее моют девочки. А мальчишки переворачивают парты.

Работа не очень трудная, но грязная и противная. Дежурить никто не любит, ведь хочется скорее домой, пообедать.

Сидим мы не кто с кем захочет, а как нас посадит наша классная.

Я люблю пересесть к Зойке и поболтать, но Демкина, прозвище которой " Верушка", не ленится подглядывать в щелку, кто где сидит, и, если видит непорядок, то врывается в класс и пересаживает детей, не считаясь с тем, что идет чужой урок.

На ее скуластой физиономии написано торжество: ага, попались, голубчики! От меня не уйдешь!

Вспоминая лица учителей в этот момент, я сейчас понимаю, что им это не нравилось, но они с ней не связывались.

Только на уроке физики мы сидим, как нам хочется, – ведь мы сидим не в своем классном помещении, а в кабинете физики, а уж хозяина кабинета, прошедшего войну, человека с характером, нисколько не волнует, кто где сел, – тишина у него всегда будет, да и Демкина поостережется врываться к Шоте на урок.

По физике меня вызывает один раз в конце четверти (на десерт), как смеются девчонки. Я отвечаю все, что мы прошли за четверть, получаю свою пять – и до свидания, до следующей четверти.

В классе есть еще одна Зоя – Меликян – на самом деле у нее красивое армянское имя – Заруи, но все зовут ее Зойкой, как и нас. Но дома она Зарик. У Зои косы до пояса, светло-карие глаза с загнутыми черными ресницами, она аккуратная и очень обязательная девочка и ходит в школу с тяжеленным портфелем. От ношения тяжестей у нее правое плечо ниже левого.

Она живет сразу за железной дорогой в двух комнатках длинного барака, в котором живут семей 5-6.

Как-то раз, присев возле железной ограды, идущей вдоль путей, я перебирала содержимое ее портфеля, стараясь убедить Зойку, что половина вещей лишняя и их можно выкинуть.

– Но разве ее убедишь!

Зоя Арутюнян только смеялась, глядя на мою борьбу за облегчение портфеля подруги.

Меликян носила с собой даже старые, исписанные тетради.

Она была упорна до фантастичности. Когда я сказала ей, что не умею петь, Зойка не поверила и стала учить меня. На уроках физкультуры, отведя меня в сторону, она пела первую строчку из "Катюши" и заставляла меня повторять. "Расцветали яблони и груши".

На переменах то же самое.

И через неделю..! добилась – я воспроизвела мелодию.

– Ну вот, – удовлетворенно сказала Меликян,– а ты говоришь, что не умеешь петь.

Заруи была превосходной подсказчицей. Ее артикуляция и жесты были столь выразительны, а старание помочь столь велико, что на ее подсказках можно было ответить, ничего вообще не прочитав. На переменах ее нередко целовали и обнимали вырученные ею девчонки.

Я же плохо объясняла решение задач, а подсказывала еще хуже. Во всяком случае, меня часто ловили на подсказке. А это грозило двойной двойкой – отвечающему и подсказывающему.

Незаметно сложилось правило, что Зойка Меликян, которая хорошо училась, приставала ко мне со своей обычной дотошностью по поводу какой-нибудь сложной задачки из домашнего задания, добиралась до сути и, поняв решение, доходчиво и ясно объясняла его остальным.