Текст книги "Наше послевоенное (СИ)"

Автор книги: Зоя Криминская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

Основное развлечение в свободное время, помимо прогулок по бульвару – это кино. Киноартисты – это кумиры молодежи, их фотографии принято собирать и хранить в альбомах. В нашем классе киноманка – Зоя Меликян. Она знает и помнит всех артистов, все фильмы и песни из фильмов.

В прокате появилась "Серенаду солнечной долины". Я посмотрела один раз, и успокоилась. Но Зойка тащит нас во второй раз, меня, Арутюнян и Чартилиди, сажает рядом с собой и требует, чтобы мы записывали слова песни, одна первую строчку, другая вторую и т.д. и ни в коем случае не перепутали строки. Песню поют по-английски, надо расслышать слова, которых не понимаешь, и которые заглушаются звуками инструментов и записать русскими буквами. Можно себе представить, что за белиберда получается. Зоя что-то записала, я только часть своей строчки и Софа тоже только часть. Зоя Меликян расстроена нашей нерасторопностью, но не сдается. Она сходит на фильм и в третий, и в четвертый раз и потом будет распевать эту песню на русском и английском языках.

А уж после фильма "Человек-амфибия" по всему нашему приморскому городу несется:

– Эй, моряк, ты слишком долго плавал...

В конце восьмого нас троих и еще недавно появившуюся в классе девочку, Ларису Дурандину, приняли в комсомол.

Сначала решили принять только Зою Арутюнян, она была старше на год, а нас с Софой как не доросших, не принимали. Мне казалось романтично быть комсомолкой и не носить надоевшие пионерские галстуки. Ребята часто снимали галстуки и прятали их в карман, а Верушка налетала на них коршуном с воплями, что они часть нашего, советского флага прячут и стыдятся.

– Сегодня ты снял галстук, а завтра изменишь Родине,– кричала она. Мне были смешны такие надуманные преувеличения, я улыбалась при этих ее словах, чем разъяряла ее еще больше. Я никак не могла поверить, что это говориться всерьез, ведь понятно, что мальчишки прячут галстуки, чтобы казаться взрослее. Демкина со своими заявлениями и наскоками кажется мне комичной, и я улыбаюсь. Придраться ко мне по поводу галстука нельзя, я не снимаю галстук, просто забываю снять его, выходя из школы; каждый день хочу снять и каждый день забываю. Но за свои улыбочки я еще поплачусь.

Наконец, удалось уговорить неприступных членов комитета комсомола, учеников старших классов и они разрешили вступать мне и Софе и заодно Ларисе, и дали устав, который я старательно учила.

При приеме 19 летний парень из 11 класса, толстый и вредный, спросил меня строго:

– А ты помогаешь маме по дому?

Я полчаса назад препиралась с бабушкой, не хотела идти за хлебом, и сейчас смутилась и молчала, не зная, как ответить.

– Так помогаешь или нет? – повторил он вопрос.

Я вспомнила, что вчера мыла посуду после обеда и твердо сказала:

– Да.

– И что ты делаешь? -не унимался он, хотя на него уже шикали остальные члены комитета, что мол пристал к девчонке.

– Мою полы, посуду, хожу в магазин (Последнее я всегда делала из-под палки).

Наконец он смягчился, и началось голосование.

Я сижу, как всегда, на задней парте с Жорой Троицким, романтически настроенным пижоном, постоянно напевающим себе под нос модные песенки и законченным двоечником.

На Камчатку нас сослала Демкина. Я сижу здесь, потому что хорошо учусь, и мне необязательно внимательно слушать учителей, а Жоре бесполезно.

На контрольной по русскому языку Жора просит меня проверить его сочинение. Я согласилась и проверила. Исправила штук 10 ошибок.

Жора был доволен. Ему нужна была тройка, и он считал ее у себя в кармане.

Еще бы, отличница проверила тетрадь! Он мурлыкал свои песенки как-то даже победно.

Он легко раскрывает тетрадь, смотрит и видит привычную двойку! Да, я исправила кучу ошибок, но к своему стыду, я еще кучу пропустила.

Жора был расстроен и я тоже. Вечно сопливый, Жора в углу с удвоенной силой шмыгал носом, а я устыжено молчала. Что тут скажешь в свое оправдание?

Маринка Игитханян, хорошенькая веселая девочка, вся усыпанная веснушками по смуглой коже, армянка по папе, внучка маминой знакомой еще с довоенных лет, сидит на задней парте среднего ряда параллельно со мной вместе с Милкой Шустер.

Милка Шустер еще в прошлом году крутила роман с Базилевским и интересовалась моей личной жизнью.

Обе девчонки теперь каждый урок кладут головы на парты и хихикают, глядя на меня.

Я недоумеваю, пытаюсь понять в чем дело, но безуспешно.

В конце концов все же проясняется: оказывается Сулико Манцкава, сидящий на крайней задней парте в ряду, что у дверей, постоянно смотрит на меня во время уроков.

Милка и Маринка ложатся на парту, чтобы не мешать ему любоваться на меня.

Маринка очень довольна создавшейся интрижкой.

Сулико был нервным и обидчивым подростком. Его отец, грузин, воевал и привез себе жену из Германии. Сулико хорошо учился, был старательный мальчик, прилично знал английский, и когда Верушка ставила ему тройку, он возвратясь на парту, скидывал учебники на пол и плакал, заслонясь рукой, чтобы не видели окружающие.

Я не могла заинтересоваться мальчиком, который плачет из-за отметки.

После восьмого класса Сулико поступит в мореходку на водительское отделение, и будет появляться на школьных вечерах в форме морячка.

Еще в седьмом классе от нас убрали эту дикую старушенцию, учительницу труда. Теперь эти уроки, которые стали называться уроками домоводства, у нас стала ведет молодая женщина, Светлана. Учит нас шить.

С ее помощью я составила выкройку по всем правилам, бабушка дала мне байку в коричневую клетку и я сшила себе блузку. Блузка оказалась мне очень широка, и я в ней спала, но это был мой первый опыт. В дальнейшем я научилась довольно сносно шить себе простые вещи.

Лучше всех в классе шила аккуратная и умелая Стефа Лященко. Иногда Стефа приносила в школу свои необычайно красивые вышивки гладью, очень аккуратненькие, без узелков на обратной стороне.

Тире Ватулян, небольшого роста армяночке, подвижной и громкоголосой, шитье не давалось совсем. Помню Тирку, которая борется с огромной длинной ниткой. Опутанная ее со всех сторон, она тщетно пытается вырваться, но запутывается еще больше и бьется, как муха в паутине.

– Возьми нитку короче,– учит ее Света. Но Тира ее не слушает. Ведь короткая нитка скоро кончится и придется опять вдевать нитку в иголку, и чтобы сэкономить на этих усилиях Тира вновь берет нитку длиннее своей руки и вытягивает ее изо всех сил.

Троицкий ушел в параллельный класс и я сижу теперь с Великом Авдаляном – миловидным мальчиком, сыном врача-хирурга.

Маленький Велик тихо скребется в углу, напевает себе под нос. Он старательно делает ножик с нарядной ручкой, наборной из разноцветной прозрачной пластмассы. Я видела такие ножи у ребят, их запрещают носить – холодное оружие. Но те большие, а этот длиной с палец – им можно точить карандаши и использовать его как закладку. Я знаю, Велик делает этот ножик для Нельки, он по ней вздыхает. Я одобряю его выбор – наша чемпионка города по спортивной гимнастике, стройна, красива. Волосы у нее с синим отливом как воронье крыло, темные брови, яркие глаза и язычок – лучше не попадаться.

Наконец ножик готов, я одобряю его работу, это подбадривает Вельку, и он делает попытку подарить ножик. Но принять подарок, значит благосклонно отнестись к чувствам дарящего, даже ответить на них, а Нелли нравится многим мальчикам, и она отвергает и Велика и ножик.

Он сидит грустный, тихий, спрятав свой подарок в портфель. А дня через два отдает его мне со словами:

– Возьми, Зоя, он мне не нужен, а тебе он понравился.

Я беру, меня это ни к чему не обязывает

Зойка меня ругает:

– Зачем взяла, он для Нельки делал.

– Столько сил потратил, а она не взяла, что ему теперь его выбросить? – не соглашаюсь я с подругой.

Но я не пользуюсь подарком, не ношу его в школу.

Еще я проверяю Велькину тетрадку с сочинением по роману "Как закалялась сталь".

В тетради была написана такая фраза: петлюра побежала, петлюра застреляла,– имелся в виду петлюровец. Прочитав это, я засмеялась и испугала Велика: что смешного я нашла в его произведении?

За это сочинение автор двойку не получил.

Еще некоторое время я сидела на одной парте, как всегда задней, с Виталием Мелконяном – упитанным, довольно молчаливым мальчиком себе на уме. Учился он прилично, неплохо соображал в математике.

По воспоминаниям Даника, когда Виталий в 16 лет получал паспорт, то хотел взять себе фамилию Меликадзе – живя в Аджарии удобнее быть аджарцем – так считал он. Что-то его остановило, быть может неодобрение товарищей, которые откровенно смеялись над этим.

В классе помимо основной шумной группы постоянно общающихся между собой подростков есть и отщепенцы, тихие необщительные личности.

Таким был Юрка Непомнящий, одаренный парень, мог неожиданно предложить очень оригинальное решение какой-нибудь математической задачи, чаще всего геометрической, а потом обнаружить полное незнание какого-нибудь пустяка. На наших вечеринках я его не помню, он жил в БНЗ и за счет такой территориальной отдаленности редко гулял по бульвару ли ходил в кино с нами.

Тихую, уравновешенную Шушу Кватадзе тоже редко пускали на наши встречи, но все же иногда она появлялась

А Арут Караян, двоюродный брат Тиры, которая всем армянам в классе, за исключением Зойки Арутюнян, ухитрялась быть родственницей, был постоянным завсегдатаям всех наших компаний.

Небольшого роста, с носом, который, как говорят, на семерых рос и одному достался, вспыльчивый до крайности, но с высоко развитым чувством справедливости и ответственности, Арут был палочкой выручалочкой девчонок на классных вечеринках.

По Батуми небезопасно ходить вечерами молодым девушкам и Арут всех девчонок, у кого не было на текущий момент личных кавалеров, разводил по домам.

– Чтобы я ночи не спал, боялся, что с вами что-то случилось, – темпераментно объяснял он свое поведение.

– Чтобы я всю жизнь совестью мучился, если с вами не так обойдутся.

И он шел сзади тех, кого провожал, чтобы не оглохнуть от всего того шума и трескотни, которую производила компания оживленных, идущих с вечеринки девушек.

С восьмого класса историю нам преподает Михаил Иванович Кулиджанов – немолодой, невысокий и лысый армянин с черными до преклонных лет глазами. Дабы не нарушать гармонии он бреет остатки своих седых волос, отчего его голова, начисто лишенная растительности становится похожа на большой бежевый плафон.

– Что-то светло стало,– любит пошутить кто-то из мальчишек, когда он входил в класс.

Прозвище у него такое и было – Лысый.

– Тихо, Лысый идет,– обычно кричал кто-нибудь, выглядывая из дверей класса, поскольку Кулиджанов был нетороплив и часто опаздывал.

Кулиджанов толково и как-то логично рассказывал нам нашу лишенную логику историю. А главное, спрашивал то, что рассказал. Я всегда сидела на его уроках тихо и слушала, а учебник истории я открывала только для того, чтобы посмотреть картинки.

Тем не менее в институте, не только историю партии и политэкономию, но даже исторический материализм я сдавала с его слов.

Весна, урок географии. Уже тепло, солнце светит в окна класса. Я сижу рядом с Софой. Меня разморило, я положила голову на руки и придремываю.

От рук пахнет южным загаром, солнцем и морем, солью. Я вдыхаю этот запах. Представляю себе, как после уроков мы втроем пойдем купаться, и мне хорошо.

Я не слышу, что Вахтанг Гигитович уже третий раз зовет меня по фамилии.

Наконец, подталкиваемая локтями, я очнулась и встаю.

– Хучуа,– в ярости говорит мне учитель,– Я тебе, дэвочка, единицу, поставлю, я научу тебя, как на уроках географии мечтать!

Выдернутая из своих грез прямо в грубую действительность, я обижена. Сижу, никому не мешаю, вот и радовался бы. Нет, ведь вытащил!

– Хоть кол,– отвечаю я резко.

Раздается подавленный смех в классе.

Дон Кихот хлопает указкой по парте, обрывая смех, откидывается на спинку стула, гневно смотрит на меня, и вдруг начинает смеяться сам.

– Зачем тебе, дэвочка кол? Или тебе нужно огород городить?

В классе снова смех, но уже надо мной. Учитель выиграл сражение и доволен собой.

Я тоже довольна, ведь единицу мне не поставят, и не придется оправдываться дома.

И снова урок географии. Физическая география – трудный предмет, нужно, например, запомнить, где какая почва. А как запомнишь, когда не представляешь, что такое подзолистая почва, а что чернозем?

Начинается опрос, а это еще та комедия!

Вахтанг медленно открывает журнал, класс замирает. Слышно, как жужжит муха.

– Пойдет отвечать учени...

Дон Кихот замирает, пауза длится, длится, все затаились и ждут.

– Ца!– произносит учитель.

Ученики облегченно вздыхают.

Вахтангий ведет пальцем по журналу

– В..

Варданашвили, Ватулян, Вергулис напряглись. У остальных отлегло.

– Ва...

Людка передыхает. Тирка и Нелька обе в напряге.

– Ва-а,– тянет Дон Кихот,– Ва-а,– и резко,– ...тулян!

– Ну вот, так я и знала,– шипит Тирка и тоскливо плетется к доске.

Зойка Меликян уже открыла учебник и приготовилась подсказывать,– надежды, что Тира выучила урок мало.

И опять география – идет объяснение урока

– В Африке водятся так называемые, Чартилиди, чудо природы, повтори, что я сказал. Будешь стоять до конца урока:

– Так называемые жирафы, а так же так называемые, Долидзе, без матери на уроки не допущу, антилопы.

– Хучуа, встань, опять мечтаешь, повтори, что я сказал:

– Антилопы...

– Что антилопы? Будешь стоять до конца урока.

– А также так называемые африканские слоны.

У географа такая походка, как будто он идет по узкой доске.

Мы вчетвером, наша троица и Нанули Кобаладзе, наша одноклассница и соседка Софы по дому, идем со школы, а впереди нас сплетая и расплетая ноги идет Дон-Кихот.

Софка кидает мне свой портфель и шлепает за учителем, подражая его походе. Она очень увлеклась этим занятием и смотрит вниз, на свои ноги, достаточно ли точно она воспроизводит шаг учителя, а учитель повернулся и наблюдает, как она его изображает. Вот Софка делает еще шаг, поднимает глаза... и они встречаются взглядами. Софа замирает ни жива ни мертва, а Вахтангий прямо таки наслаждается ситуацией.

– Ну, чудо природы, подойди-ка сюда, – он манит ее пальцем. Софа делает два шага навстречу и останавливается.

Мы наблюдаем, затаив дыхание.

– Ну, учи теперь географию, – говорит он и смеется.

У Марины Игитханян за подружку ее сосед и наш одноклассник, красивый чернобровый мальчик Осман Долидзе, по прозвищу Долик. Домашнее имя Османа Тугу, когда-то, когда он был младенцем, он любил тугукать, вот и стал Тугу.

Осман шалопай. И его мама, тихая, рано поблекшая от невзгод женщина, просила Маринку присматривать за Тугушкой, когда они учились еще в начальных классах.

Каждый раз, когда Тугу вызывали отвечать, на его лице появлялось выражение крайнего изумления, как будто он не мог поверить, что вызывают именно его. Изумление сменялось досадой: вызвали и спрашивают совершенно заумные никому не нужные вещи.

Такое же выражение крайнего изумления появлялось на его лице, когда его кидалась воспитывать Вера Павловна.

Осман, как и я, никогда не мог сдержать улыбки, слушая, как мы станем в ближайшем будущем бандитами или изменниками Родины. И злилась же Верушка за эти улыбочки!

Я сижу все на той же последней парте в правом углу класса, но уже с Гиви Цивадзе, Велика от меня пересадили, а Гиви сослали ко мне. Гиви рыжеватый, с веснушками, сероглазый мальчик, сын министра сельского хозяйства. Ироничный и изобретательный Гиви, скучая на уроках, вдруг придумал игру – мы с ним на скорость решаем примеры из учебника.

Я естественно завожусь и решаю быстро, обгоняя его при счете.

Играем мы на пирожки. В нашем буфете продают промасленные пирожки с повидлом, большая дрянь, но сидя на уроках проголодаешься и стоишь как дурак за ними в очереди. Гиви мальчик из обеспеченной семьи и я могла бы поставила на что-нибудь посущественней, если бы спорили на что-то другое, а не на скорость решения примеров. Мое превосходство очевидно, и мне стыдно ломить цену. Гиви не сдается, и снова и снова мы решаем примеры, смотрим в ответ и мое решение каждый раз правильное, что удивляет и забавляет Гиви.

На перемене он жалуется со смехом Данику:

– Не дает продохнуть, совсем меня задавила.

– Нашел с кем связываться, тут шансов ноль, – серьезно басит Даник в ответ.

Наши развлечения тем не менее продолжались и Гиви кормил меня пирожками в буфете до тех пор, пока Зойка не сказал:

– Ты, что, голодная, что тебе мать деньги не дает?.

Деньги на пирожки у меня были, но ведь выигранные всегда вкуснее.

Но я послушалась Зойку и перестала играть с Гиви.

Наш физик, Шота Угулава, лучший учитель физики в городе. Когда он объясняет, то все в голове как по полочкам раскладывает. Вся физика явления ясна и понятна. И задачки тоже – сначала всю физику объяснит, потом переходит к математике. Несмотря на все его усилия, больше половины класса его предмета не понимает и не любит, что его огорчает, обидно, когда зря стараешься. Свою досаду он темпераментно обрушивает на нерадивых учеников, в основном учениц, так как именно девочки особенно тупы по физике. Боясь его гнева, девчонки прямо таки костенеют у доски, лишаясь последнего разума и не в состоянии ответить даже то малое, что они знают. Один раз Людка Вергулис не могла воспроизвести то, что я только что рассказала ей на перемене, за 5 минут до начала урока, просто тупо стояла у доски, лишившись голоса. Шота пришел в ярость, стараясь выдавить из нерадивой ученицы хоть какие проблески знаний, и я ему сказала с места, после того, как он откричался:

– Это вы на нее так влияете, что она ответить не может.

– Я что, гипнотизирую ее, что ли!? – взорвался Шота, но это была правда, Людка чувствовала себя, как кролик перед удавом.

Помолчав, Шота мрачно достал свой огромный носовой платок, шумно высморкался и посадил Люду на место, не поставив ей двойки. Мое заступничество помогло.

В конце-концов все кончалось благополучно для жертвы – тройкой в четверти.

– Да, я обязан, я поставлю тройку, у нас всеобщее среднее образование, и что я могу?

Шота старый холостяк. Не имея детей, он видимо, в глубине души мечтает о сыне. Велик Авдалян и Вовка Ступин небольшого роста мальчишки с круглыми стриженными головами. Когда они отвечают, Шота часто гладит их по голове своей огромной лапой. Гладит по волосам и против, чешет за ухом, если правильно отвечает, а если нет, то тут же шлепок по голове – соображай как следует. Вовка хорошо знает физику, ему шлепков меньше. На Вовкиной светлой голове не видно следов от мела, которым бывают испачканы руки учителя, но Велькина совершенно черная голова бывала сплошь покрыта белыми разводами мела. Когда он с белой головой садится на свое место за партой, класс тихонько хихикает.

Уже после нашего окончания школы Шота женился и они взяли на воспитание мальчика.

Как-то Шота рассказал случай из своей преподавательской деятельности. Он работал учителем математики где-то в Грузии, может в Ланчхути, не помню точно. В его классе училась девочка, дочка председателя горкома партии или что-то в этом роде. Учиться не хотела совсем, совершенно ничего не знала и была уверена в полной своей безнаказанности из-за положения отца. Шота бился с ней бился – ничего не знает, и знать не желает.

Спрашивает:

– Сколько граней у куба? – молчит.

– Ну сколько граней у комнаты, вот классная комната, сосчитай – не понимает.

И Шота пошел на конфликт – поставил ей двойку по математике за год.

Что тут поднялось, как на него давил директор и роно, – но Угулава уперся и все тут.

Сказал:

– Собирайте какие угодно комиссии, она не знает совершенно ничего и я докажу это любой комиссии.

И девочка осталась на второй год и начала учиться, поняла, что не всегда отец может спасти ее, надо и самой за себя думать.

– Потом она еще и благодарила меня, что я преподал ей такой урок в жизни – так закончил эту историю Шота.

17 июля 1962 г.

Нет, дневник писать хорошо. Считается, что у меня открытый и болтливый, характер, но.... Не люблю я много доверять и бумаге. Например, в моем дневнике, который я веду с 1957 года нет ни одного слова о мальчиках, а я знаю девочек, которые только для этой цели и вели дневник. Но я боюсь доверять бумаге – вдруг мама прочтет! Это будет здорово.

Отец обещал приехать летом. Я жду его.

Вместо нашего Миши нам обещают прислать из Тбилиси нового тренера

Миша Лория был сыном известного в городе врача и сам мечтал стать врачом. После школы Миша отработал два года санитаром , зарабатывая стаж для поступления .

Через два года он поступил и проучился первый семестр, а потом в деканате обнаружили, что ему не хватает до 2-х лет стажа одного месяца, а по его проходному баллу он мог быть зачислен только как проработавший два года после школы – таким давали льготы при поступлении. И его отчислили! Все это я узнала от маминой подруги и одноклассницы Нины Гигичкория, зубного врача, которая постоянно лечила мне мои зубы. Она хорошо знала Мишину семью, знала Мишку еще с детства и любила его. Отчисленный, он попал под призыв и отслужил три года в армии.

После армии он снова пытался сдать в медицинский, пытался три раза, и все безуспешно. Годы шли, Миша отступился от своей мечты, и поступил в физкультурный в Тбилиси же. После армии он эти три года работал тренером по теннису в детской спортивной школе, так как имел первый разряд по теннису и по волейболу тоже.

Миша был прекрасный парень, с легким, мягким чувством юмора, начитанный, веселый и улыбчивый. Любил маленьких детей и иногда приводил на море девочку своих соседей. Когда им некуда было ее девать, они просили Мишу, и Миша с ней нянькался.

В общем, можно было не влюбиться в такого парня? Никак невозможно.

И теннисистки, и волейболистки, среди них были уже и взрослые девушки, все его обожали и я в том числе.

18 июля. Очень жарко. Я сейчас буду обедать. Утром была на море, в 7 часов, а потом на тренировке. Вечером снова иду.

Зоя стрясла себе часы, уже в третий раз. Мать может ее на тренировки не пустить.

Зоя тоже ходит на теннис. Добились мы этого с большим трудом. Дело в том, что Зоя осталась на второй год и попала в наш класс по болезни – после тяжелой ангины у нее была ревматическая атака. Кроме того, Зойкин папа считал, что спортом заниматься порядочной девушке не следует, там она только собьется с пути. Основной аргумент в спорах с ним был тот, что я вот хожу на спорт, а с пути не сбилась, девушка скромная и учусь на отлично. И дядя Егиш, который, как мне казалось, и в лицо меня узнавал с трудом, а на самом деле одобрял нашу с Зойкой дружбу, сдался. Зойка быстро научилась играть, у нее были данные к теннису.

С появлением Зойки на кортах ситуация для меня изменилась к лучшему. Зою уважали, несмотря на то, что она слабо еще играла. Она всегда умела поставить себя в коллективе, а заодно и меня. С Наташкой у нее сложились отношения лучше, чем первоначально у меня. Глядя на Зойку, и я стала больше общаться с Наташкой, я теперь иногда захожу за ней, когда иду на корты. У нас не дружеское, но довольно нормальное приятельское общение. И это лучше, чем затаенная неприязнь.

Летом, в солнечное утро, я, наспех заглатываю стакан чая с бутербродами, кидаю белье и кеды в свою голубую спортивную сумку, засовываю туда ракетку, и по тенистой улице Маркса, вдоль которой по обеим сторонам улицы растут большие вечнозеленые лавровые деревья, иду на бульвар. Корты расположены на бульваре в 50 метрах от берега моря среди аллей с конусообразными подстриженными кипарисами.

По дороге я прохожу мимо дома Мадленки, теннисистки на два года моложе меня, и зову ее под окном. Обычно через пару минут выбегает Мадлена, и мы уже вдвоем продолжаем путь, смеясь и болтая по дороге.

Приятно, переодевшись, еще по утренней свежести выйти на корты и начать перестукиваться белыми мячиками, со звоном отлетающими от хорошо натянутой ракетки.

Мне так нравилось играть, такое это было для меня удовольствие, что иногда, когда долго не было погоды, мне начинало во сне сниться, что я играю в теннис.

Сдала экзамены в художественную школу.

Бабушка завтра уезжает. Придется туго.

Читаю "Сагу". Очень нравится.

19 июля. Вчера проводили бабушку.

Надо идти гладить юбку и готовить еду маме.

Бабушка уезжала к бабушке Вере в Колпашево

Мы остались вдвоем, мама целыми днями работала, а я вела хозяйство. С ужасом я обнаружила, что мы проедаем весь мамин заработок, т.е. мама работает только чтобы кормить семью.

Я стала экономить и выгадывать, но мама меня остановила:

–Так нельзя. Зоя, надо хорошо питаться.

Оказалось, что я умею готовить, хотя никогда этим не занималась, только видела, как готовят взрослые.

Я тушила мясо, жарила баклажаны, делала чахохбили, аджабсандали и прочее.

Вернувшись через месяц, бабушка рассказала о невеселой жизни сестры.

Дядя Витя страдал запоями, и его жена Тося тоже пристрастилась к водке. Наташка, младшая дочь дяди Вити, которая была младенцем, когда мы уезжали из Колпашево, выросла, стала непослушной, плохо училась, сооружала на голове модную тогда высоченную копну из начесанных голос.

Однажды пропала варежка, ее долго искали и нашли в Наташкином начесе.

По бабушкиным рассказам получалось, что жизнь там совсем плохая, денег не хватает, пропивают даже пенсию бабы Веры.

20 июля. Болит зуб, который я лечу уже полгода. Кажется, все же придется его выдрать. Недавно, два дня назад я измерила теннисную площадку, другими словами упала и здорово содрала кожу с локтя. Сегодня, спустя два дня, мама раскачалась, отпросилась с работы и впрыснула в меня полкубика противостолбнячной сыворотки. Я, конечно, защищалась, но все было напрасно.

Я: Тысячи детей, у которых нет матерей врачей, падают, сдирают локти и колени и не болеют никаким столбняком.

Мама: В прошлом году у Георгия Ильича внук умер от столбняка.

Я: Неужели ты будешь колоть меня такой огромной иглой?

Мама: Не бойся, я всю втыкать не буду...

21 июля. 11-30 времени, а я дома сижу. На тренировку не пошла. Всю ночь болел зуб. Сегодня пойду к зубному. Погода стоит замечательная для тренировок. Пасмурно, но дождя нет. Правда, боюсь, что к вечеру будет. У меня 2 спортивные майки и одну я испортила – на рукав попала ржавчина. Хочу срезать рукав. Сейчас должна пойти за молоком.

23 июля. Скучно. Пасмурно. Один серый день похож на другой.

Думала, что в городских соревнованиях я не буду участвовать, но буду.

Я вспомнила Тбилисские соревнования на зимних каникулах. Попала я на них случайно, девочки, которые играли лучше меня, оказались заняты: Виола сдавала экзамены в музтехникум, Ирина уехала с отцом. Миша не хотел, чтобы я ехала, я слабо играла. Но делать им было нечего. Мы поехали и проиграли Кутаиси. Я плакала – всегда выигрывали, а тут, когда я поехала – проиграли. Моего очка как раз и не хватило.

Когда мы с Наташей играли пару, мы могли бы выиграть, она сильный игрок, но она даже подачи ухитрялась портить и играла хуже, чем обычно.

Миша сказал – психологическая несовместимость – и больше меня никогда не ставили вместе с Наташей. В последующие разы я играла пару со Светой или с Мадленой.

В ту поездку мне было скучно. Я была среди молоденьких девочек (Мадлена и Лиана были моложе меня на два года, Света – на год), которые меня совершенно не приняли. Наташей же, моя одноклассница, беспокоясь за свой бесспорный авторитет в этой маленькой группе, старалась всячески подчеркнуть свое превосходство и мое убожество. Кроме того, они часто довольно противно препирались между собой, и я, чтобы избежать их общества, целыми днями валялась на кровати и играла в довольно унылую игру – пятнадцать, в то время как девчонки гуляли по Тбилиси, нисколько не сожалея, что меня нет с ними.

Во всех смыслах первая поездка была неприятной. Миша подсмеивался над моей победой над девочкой из команды Рустави– кто-то привез игрока еще менее подготовленного, чем я.

После соревнований я продолжала ходить на корты, мечтая еще раз поехать в Тбилиси, уже летом.

– Наверное, Миша Иру возьмет, она ведь в команде,– как-то раз грустно сказала я Свете.

– Интересно, почему это в команде Ира, а не ты? – возразила мне Света.– Ирка будет в турне с отцом ездить, ты за нее играть, а в команде она?

Света Кавазис, гречанка по отцу, была точкой пересечения наших симпатий в команде, состоящей из пяти человек.

С ней ближе всех была Наташка, но Света больше тяготела к хорошенькой неназойливой Мадленке, у которой был характер кошки, которая ходит сама по себе. Еще была Лианка, к капризам которой Света относилась очень снисходительно, и я, иногда получавшая от нее неожиданную психологическую поддержку.

Летом после восьмого класса я действительно вновь поехала в Тбилиси, вполне прилично сыграв на городских, и проиграв только членам команды.

Миша был занят, сдавал экзамены в институт, и повезла нас девушка, которая в тот момент числилась тренером. Звали ее Нелли, совсем недавно она играла за батумскую команду школьников, а теперь ехала как тренер. Нельке было лет 19, поэтому она страшно выпендривалась, беспокоясь за свой авторитет. Тем не менее, мы с ней хорошо ладили и много шкодили.

Кто-то, толи Наташка, толи Светка придумали, что для смягчения кожи лица надо умываться кефиром и мы стали покупать бутылки с кефиром и мазать себе физиономии.

Пить мы его не пили, а на мазание уходило мало, и он у нас и оставался. На два этажа ниже от нас жили Сухумские ребята, команда наших постоянных соперников. Вечерами в студенческой общаге, где нас поселили, было скучно, и мы решили подшутить над ребятами команды наших вечных соперников: завели будильник, привесили его на веревку и спустили вниз, чтобы он качался напротив их окон. Будильник зазвенел, ребята высунулись на звук из окошек и мы, быстро подняв будильник наверх, вылили на головы ребят остатки кефира из бутылок.

Минут через 15 мы повторили трюк. Удержаться, не открыть окна, когда там что-то звенит, оказалось невозможным. Они надеялись опередить нас и схватить часы, но не тут-то было. Мы успели вздернуть будильник наверх и густо (теперь старались вчетвером, а пятая выдергивала часы) полили их головы кефиром. Нелли участвовала в проделке наравне с нами.

Веселились мы от души, представляя, как парни отмывают сейчас кефир, но тут раздался стук в дверь. Точно вихрь прошел по комнате, мы попрыгали по кроватям и укрылись одеялами. Нелли, вся в бигудях, сонным голосом спросила:

– Кто там, в чем дело?

– Откройте,– послышался мужской голос. Это был тренер сухумской команды, немолодой мужчина.

– В чем дело,– спросила Нелли, открывая дверь в халате на ночную рубашку и притворно зевая, – мои девочки уже давно спят.

– Это вы балуетесь, чем-то льете из окон?