Текст книги "Наше послевоенное (СИ)"

Автор книги: Зоя Криминская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

– Мы? Чем это? – в голосе Нелли неподдельное возмущение.

– И вообще, вы на каком этаже живете,– наступает она: на третьем?

– Ну, а мы на пятом, это кто-то с четвертого этажа безобразничает.

– На четвертом этаже живут мальчики, какой им смысл задевать мальчиков, нет, это ваши девчонки стараются,– резонно рассудил тренер.

– Да нет же посмотрите, они уже спят.

Тренер заглянул в темную комнату (свет мы потушили до начала проделки), вздохнул и ушел.

Мы просто корчились от смеха под одеялами, не решаясь громко смеяться, боясь, что он подслушивает у дверей.

Больше всего нам понравилась фраза: – А мои девочки уже спят.

Долго после этого при каждой проделке мы цитировали ее.

Интересно, Миша приедет 15 августа или нет?

В 2 часа пришли Зоя и Софа, съели все конфеты, поорали, покричали и ушли. Купили мне тригонометрию и книжку на английском языке.

Миша как-то дал мне почитать Зощенко. До этого я знала его только по рассказам, мамы. Она на память, с сохранением неподражаемой интонации Зощенковских персонажей читала мне его рассказы "Баня", "В кино".

А Мише больше всего нравился рассказ "Аристократка".

24 июля. Удивительно, как регулярно стала вести дневник. Просто странно ?? Впрочем, я 8-30 до 6 вечера одна. Поневоле будешь вести разговор с бумагой. Вчера вспомнила девиз наутилуса "подвижный в подвижном", что мы тоже подвижные в подвижном. Самое подвижное из окружающего нас – время. Секунда пролетела, и нет ее. Исчезла. Ее нельзя удержать, остановить, как нельзя остановить жизнь. Мы не должны зря терять секунды. Жизнь нужно ловить – она слишком коротка. Велик разум человека, сильна его воля, но страшная загадка смерти сильней. Можно бороться только с тем, что знаешь, а кто познал смерть?

В отдаленном будущем она меня не пугает, но однажды я проснулась от грохота. Мелькнула мысль – бомбежка! И я на миг почувствовала такой страх и такую жажду жизни, готова была вскочить с постели и бежать... Лишь бы жить, жить и жить. Правда, это длилось всего один миг, и я, усмехнувшись сама над собой, снова уснула, но ощущение не забыла, запомнила.

5 июля.

11 часов. Я все убрала и с чистой совестью сажусь за дневник.

Что я хочу. Научиться играть в теннис по человечески, научиться говорить по-грузински и кончить 9 класс на отлично.

Начнем со второго.

Сколько в моем дневнике упоминаний о грузинском языке. Если бы кто-нибудь прочел мой дневник, то он подумал бы, что я превосходно говорю по-грузински. А я не только не говорю. Но даже не понимаю!

Удивительно, как мне не дается этот грузинский!

26 июля.

12 часов. Только сейчас со всем управилась. Устала и проголодалась. Надо идти готовить обед. Погода все еще плохая. Мне это не нравится. Хочется на тренировки. Завтра, надеюсь, тучи разойдутся.

Измученная своими неладами с грузинским языком, отсутствием хороших словарей и учебников по грамматике, я напишу папе письмо с просьбой прислать мне справку, что он военный. Дети военнослужащих освобождались от грузинского языка.

30 июля.

Ну вот, уже решила бросить грузинский. У меня совсем нет силы воли.

Была в театре "Пантонима". Очень понравилось. Над "Хирургией" и "Роман с контрабасом" хохотала до слез.

В театр я ходила с мамой. Я много времени провожу с мамой, хожу с ней в кино, иногда, правда уже редко, гуляю по бульвару. Я переживаю, что у мамы нет мужа, ей не с кем проводить свободное время. Она дружит с тетей Симой, но та занята, двое детей, муж. Теперь, когда мы переехали в Батуми, мама часто ходит в гости к тете Тамаре, своей мачехе, третьей жене ее отца, моего деда. Комната у тети Тамары большая, расположена рядом с пионерским парком, но соседка Нина кошатница: у нее, наверное, кошек пятьдесят, не меньше. Не все живут постоянно, некоторые приходящие, но запах в квартире жуткий, как в зверинце и всюду шерсть.

Нина вдова полковника, который лет 20 после войны прожил без обеих ног и все клеил красивые коробочки. Одну он подарил нам тогда, когда мы приезжали в Батуми из Карталов. Он умер, не надолго пережив моего деда, а Нина, поплакав о нем, стала промышлять косметикой – она изготовляла всякие мази и протирания для лица и жила безбедно. Тетя Тамара получала пенсию за деда, 28 рублей и даже бабушкины 40 казались ей большой, хорошей суммой.

Несмотря на кошек, мамин единокровный брат Резо предпочитает жить у матери, а не у тещи, Августы Ивановны в их большой трехкомнатной квартире рядом с нами.

Я страдаю оттого, что у мамы нет мужа, пусть даже мне не отца. Наличие мужа кажется мне необходимым условием для счастья женщины.

Делюсь своими переживаниями с Зойкой. Мне кажется, что ее матери хорошо – она живет в большом светлом доме, с мужем и детьми, не работает и дом у нее в полном порядке – везде чистота, всегда вкусный обед, нет денежных затруднений. Но Зоя со мной не согласна:

– Твоя мама работает, она хоть что-то в жизни видит, она уважаемый человек, врач, а у мамы одна только кухня.

Я удивлена. Оказывается, мы обе с Зойкой недовольны судьбами своих матерей.

В параллельном классе учится мальчик – Валера Данильченко, аккуратный припомаженный еврейский мальчик, единственный сын у матери, которая растит его без отца. Валерка– подружка многих девочек, в том числе и Люды Вергулис. С мальчишками он не дружит – их игры и манеры чересчур грубы для него, он настоящий маменькин сынок.

Но оказывается, ему мало быть подружкой, он хочет быть другом.

Он часто на переменах трется возле нашей троицы, но я воспринимаю это как тягу к общению, думаю, что ему просто скучно, он ищет интеллектуального общения.

Но Зоя думает, что он трется возле нас из-за меня и оказывается права.

Через некоторое время Люда, которая сидит на уроке физики сзади меня, шепчет мне в спину:

– Валера ищет такую девочку как ты, чтобы дружить с ней.

– Пусть ищет,– ответила я, гордо тряхнув головой,– но я неповторима, и навряд ли он найдет.

Люда хмыкнула, сомневаясь в моей неотразимости и неповторимости, но спорить со мной не стала, чтобы не навредить своему протеже.

В школе открыли кружок художественной самодеятельности, режиссером юноша из выпускного класса Юра. Фамилии я не помню.

Мы ставим какой-то спектакль, где я играю старую деву-учительницу, довольно мерзкий типаж. Репетируем мы, репетируем, но дело ни с места, и мы начинаем репетиции другой пьесы – сказки Андерсена "Снежная королева".

Королеву играю я и Зоя, Юра человек серьезный и делает спектакль сразу с дублерами.

Не помню кто играл Герду, кажется Лариска, во всяком случае, она там подвизалась.

Валерка Данильченко тоже посещал наши занятия.

Один раз Юрка после спектакля взял меня под руку, и мы некоторое время прогуливались вдоль школы. Юрка рисовался передо мной, говорил о своей артистической душе, об отсутствии понимания, о разочаровании в женщинах ( было ему 18 лет).

Мне было весело от его разочарований в таком юном возрасте, я была глупая пятнадцатилетняя девчонка, еще ни в кого не влюбленная. Про Юрку сплетничали, что у него связь со взрослой женщиной, может быть из-за нее у него разочарования?

Мне было неловко ходить с парнем под ручку, и я во время разговора только и ждала, когда он меня отпустит. Потом он вернул меня коллективу в лице Зойки и Валерки со словами:

– Не буду портить тебе репутацию.

Это меня добило окончательно, я тихонько надувала щеки, чтобы не рассмеяться вслух.

Я поняла, наконец, что имела в виду Зойка, которая говорила,– Ну, Юрка, он же трепло.

Но Валера обиделся на Юру. Видимо, Юра знал о Валеркиных чувствах ко мне и так с ними не посчитался.

Но я сочла это нормальным – не распространяйся про свои чувства, не будешь в дурацком положении.

Все наши репетиции, как ни странно, кончились спектаклем – в мае мы сыграли "Снежную корову" перед школьниками в летнем театре в пионерском парке.

Вход был бесплатный. Но пускали не всех, хулиганистых на вид мальчишек не пустили.

Расположенный в Пионерском парке Летний театр представлял из себя сцену, перед которой было пространство, заставленное скамейками и отгороженное ажурным деревянным забором. Отвергнутые хулиганистые зрители бросали через забор на сцену мелкий гравий и орали что-то оскорбительное.

У меня на сцене оказался крупный недостаток – я говорила очень тихо, не то, что во время болтовни на уроках, и меня было плохо слышно из зала.

Правда Зойка Меликян, добрая душа, меня утешила:

– Слышно было тебя плохо, -сказала она,– зато ты держалась как настоящая королева.

Выступление было в воскресение, и мама тоже ходила с нами.

Ей и сказал Валера, потирая нервно руки:

– Давайте уйдем с черного хода, а то вдруг они нас побьют.

– Ну уж нет, будем мужественными и уйдем с высоко поднятыми головами, -возразила мама, которой во всяком случае не грозило быть побитой.

На обратном пути с нами тихо шел Зойкин Павлик.

Он всегда так: появлялся неожиданно, пристраивался к Зойке, и молча шел рядом.

Но мама вдруг увидела на его шее пятно и тут же пристала к нему:

– Мальчик, это что у тебя на шее? Это очень похоже на лишай. Лишай заразный, его надо лечить, сходи к врачу.

Каково было парню, который шел рядом с объектом своих воздыханий?!

Я пыталась дать маме знак, чтобы она была поделикатней, но разве ее остановишь!

Наконец Зойка и Павлик свернули в сторону, я и мама пошли прямо.

– Ну мама, что ты пристала, опозорила парня. Это же Зойкин кавалер, тот самый.

И мама решительно сменила тему разговора.

– А кто этот мальчик, который хотел улизнуть с черного хода, такой трусишка?

– Валера Данильченко из параллельного, а что?

И подумав немного, я добавила:

– Хочет со мной дружить,

– Что...?– Мама даже остановилась в изумлении.

Ее изумление было мне понятно: Валера был аккуратный чистоплотный мальчик, но он был уныло некрасив.

И подумав, добавила:

– Зато не опасно.

Я хмыкнула, и больше мы к этой теме не возвращались.

В следующем спектакле королеву сыграла Зоя.

2 августа. Опять дождь. Опять прощай тренировки.

3 августа

Прочла Голсуорси "Первый и последний". Во второй раз, и оба раза потрясающее впечатление.

9 августа 1962 г.

Сегодня после тренировки у меня какое-то раздраженное состояние. Такое настроение меня всегда гнетет и если я одна, я стараюсь поскорее выйти из него и успокаиваю себя как могу. Но это не так-то легко. Сегодня я, подумала, что у меня портится характер и это очень нехорошо.

Я начинаю свысока относиться к людям. Все меня в них раздражает, я вижу только плохие стороны человека.

Трудно так жить. Хочется найти точку опоры и судить о людях и их поступках одинаково, без всяких колебаний. А у меня какая-то раздвоенность.

Я как будто и осуждаю человека в душе и в то же время оправдываю его. Поэтому я путаюсь и стараюсь никогда не вмешиваться в чужие дела и не высказывать своего мнения. Когда мне говорят что-нибудь плохое о человеке, я всегда ищу в мыслях причины, вызвавшие тот или иной его поступок, и оправдываю его. Это когда говорят о незнакомых. А когда о знакомых, тут все решает, как я сама отношусь к ним.

11 августа

Вчера я выдрала себе зуб. Рана и челюсть все еще очень сильно болят, поэтому я на тренировки не пошла.

14 августа

Прискорбно сознаться. Но две тренировки в день меня очень утомляют

А когда приходишь домой, то и тут нет покоя. Почти совсем ничего не успеваю читать. Впрочем недавно прочитала Голсуорси – "Путь святого".

Я люблю Голсуорси гораздо больше, чем Джека Лондона и даже больше Диккенса.

Мне понравилась мысль, высказанная одним из героев:

– Все, что мы делаем, не является ошибочным до тех пор, пока результат не покажет, что мы ошибались.

Мама покупала свежее мясо на рынке. Мороженое мясо, которое в изобилии продавалось в магазинах, в нашей семье считалось несъедобным. По воскресениям я ходила с мамой на базар и помогала нести ей продукты.

Из мяса варились щи – ни борща, ни супа мама не любила. Щи назывались ленивые, ели их без сметаны.

На второе подавалось вареное мясо из супа и салат из помидоров и огурцов с зеленью, политый растительным маслом.

Приходя с тренировки, я кидалась на еду как зверь и мне до сих пор кажется, что ничего вкуснее я не ела.

Иногда покупали цыпленка и несли его вниз головой с базара. Потом кто-нибудь из знакомых соседских мужчин рубил ему голову, и мы готовили чахохбили или сациви. Бабушка пекла на керосинке блины, делала вареники с творогом, в чуде пекла яблочный пирог, в общем без газовой плиты и горячей воды, без всяких условий готовили очень вкусно.

Еда в нашем доме была на первом месте.

Помимо Зои, Заруи и Софы я, после того, как мы переехали, много общаюсь еще с Маней Альберташвили, тоже моей одноклассницей, она живет в доме напротив, и мы часто вместе ходим в школу.

Вот Маня сидит у меня и я пытаюсь объяснить ей что-то из алгебры, но обнаруживаю, что она не знает предыдущего материала. Пытаюсь объяснить приведение подобных членов, но нужно еще объяснить отрицательные числа, абсолютную величину. В общем весь курс алгебры от шестого класса до восьмого.

Я плохой педагог, ну просто никакой, а Маня еще тот подарочек по части математики.

В общем я так заморочила ей голову абсолютными величинами, что на вопрос, сколько будет пять минус три, Маня, не желая попасть в просак, тупо соображала, напряженно тараща свои черные, в черной обводке ресниц глаза.

Позднее, уже в десятом классе, помню, я рассказываю Мане задачку по геометрии с увлечением и надеждой, вдруг поймет? Маня внимательно на меня смотрит и минут через пятнадцать вдруг с размаху сильно ударяет меня рукой по спине.

– Не горбись,– говорит она, – ну что ты спину сгорбила, сядь прямо!

Я замолчала. Стало ясно, что все время, пока я объясняла, Маня не слушала, что я говорю, а смотрела, как я говорю, озабоченная моей некрасивой позой и привычкой сутулиться.

Разве тут до геометрии, когда подруга так себя уродует?

Маня носила косы, а потом подстриглась, и густые, черные волосы непроходимой чащей стояли у нее на голове. Худая, тоненькая Маня любила подчеркнуть свою талию и туго, по тогдашней моде завязывала на себе пояс.

– Маня, у тебя будет шнурованная печень, – говорила ей моя мама, пытаясь просунуть ладонь между поясом и Маниной талией.

– Нет, ничего, не туго,– отбивалась Маня.

А стоила маме отвернуться, она бралась за меня и затягивала пояс на мне покрепче.

– Посмотри в зеркало, так гораздо красивее,– настаивала она.

Маня жила с мамой и братом Аликом в доме напротив нас и часто забегала ко мне в свободное время, но вне школы, так как в школе я была в основном с Софой и Зоей.

Софкин свирепый нрав пугал Маню, и она избегала частых контактов с ней.

Мама дружила с Валей, ее мамой. Вечерами они любили посидеть, попить кофе. Валя подрабатывала шитьем и мы иногда заказывали у нее летние платья.

Пока Валя втыкала в меня булавки при очередной примерке, Маня варила кофе по-турецки (две чайные ложечки мелко молотого поджаренного кофе и одна чайная ложка сахара на меленькую кофейную чашку не более 50 г), и потом вчетвером его пили, аккуратно переворачивали чашечки, и Валя гадала на кофейной гуще.

Как-то летом я спешила к Софе. А вход в Софкин двор защищали ворота – железные ворота с маленькой дверцей, войти в которую можно было, лишь низко наклонив голову. Я не рассчитала и шваркнулась об эти ворота носом.

Из глаз посыпались искры, а из носа потекла теплая жидкость. Я подставила ладони, думая, что кровь, но вытекла целая пригоршня воды, вот до чего я нанырялась!

Я побежала к крану, скорее примочить нос холодной водой. Под краном стояло ведро. Как только я поднесла руку к крану, выскочил Софкин сосед по двору, мелкий белобрысый ядовитый еврей неопреленного возраста и стал орать на меня, что я мою свой нос над его чистым ведром.

– Слушайте, я очень больно ударилась об ваши ворота,– оправдывалась я, смущенная его злобным напором.

–Еще и ворота нам разнесла,– без тени сострадания вопил сосед. Он схватил свое ведро и унес.

Женат он был на полной черненькой женщине, не красавице, но смотрящейся красивой на фоне безобразного мужа. Насколько он был въедлив, криклив и ядовит, настолько она была спокойна и уравновешена.

Когда она, уже не в молодых годах родила, он много помогал ей в домашних хлопотах и кричал:

–Все уже умею по уходу за младенцами. Осталось кормление грудью пройти и все, могу сам рожать.

Его жена улыбалась, сидя на крылечке на лавочке и кормя ребенка грудью.

Милка Шустер всегда великолепно загорала, и я ей завидовала. Я всегда мечтала загореть до того, чтобы брови светлой полоской выделялись на темном лице. Как это казалось мне возможным при моих темных бровях, до сих не могу понять. Не имея крема для загара, я решила намазаться сливочным маслом и подбила на это Зойку. Осторожная Зоя намазала себе немного нос, а я намазала все лицо, плечи, спину сколько достала и грудь до купальника и разлеглась на камушках под солнышком.

Не прошло и десяти минут, как я почувствовала неприятный запах, но не сразу поняла его происхождение: масло начало разлагаться на солнце, и запах, который меня обеспокоил, был отвратительный запах протухшего масла.

Я вскочила, натянула сарафан и, оставив Зойку, побежала домой мыться с мылом.

Какое там! От холодной воды с мылом запах только чуть-чуть ослаб, пришлось идти в баню, сарафан пришлось стирать, но мерзкий привязчивый запах преследовал меня неделю, а сливочное масло я не ела после этого полгода.

В августе в Батуми шли обильные непрерывные дожди. Ни тебе тренировок, ни морских купаний. Только льет, льет и льет. День, два, неделю, две. Вода мутными потоками бежит вдоль дорог, переполняя канавы, заливая мостики, соединяющие тротуары с мостовыми. Тоскливо. Ко мне пришла Зойка и стала звать в Махинджаури. Там был большой универмаг, она хотела поехать туда то ли что-то посмотреть там, то ли купить.

Я очень небольшая охотница ходить по магазинам. Иногда, когда Зойка и Софка хотят зайти в магазин, я жду у витрины на улице, я не понимаю, если конкретно не хочешь чего-то купить, то что делать в этих дурацких душных магазинах. Но сейчас мне из-за дождя скучно, настолько скучно, что я еду с Зойкой на автобусе за город. Мы походили по магазину, все осмотрели, собрались обратно, и вдруг начался ливень, ну просто как из ведра. Выйти на улицу было невозможно, мы полчаса постояли, надеясь, что он ослабнет, и, не дождавшись, пошлепали по лужам к автобусу. Кругом бурлила вода, идти пришлось по глубоким лужам, вся обувь немедленно промокла. В автобусе мокрый народ говорил, что некоторые дома и подвалы затопило.

Мы расстались с Зойкой на автобусной остановке на улице Бараташвили, и я пошла домой можно сказать вброд. Я все убыстряла шаг, так как боялась, что нашу квартирку вровень с землей затопило. Забежав во двор, я увидела, что возле порога нет воды и облегченно вздохнув, повернула ключ и вошла. Обе комнаты были залиты водой, вода была мне по щиколотку. Просто бетонный тротуар у входа был выше сантиметров на 5-7, чем пол в комнате.

Посредине комнаты плавали стул и чемодан. Я открыла чемодан, достала оттуда вещи, чтобы остались сухими, а чемодан остался плавать, он намок и класть его на постель не имело смысла, а стулья тоже не стояли, а плавали.

От всех напастей у меня проснулся волчий аппетит. Я, булькая на каждом шаге, прошла в переднюю комнату, нашла хлеб, намазала его маслом и, забравшись на диван, продолжила чтение Достоевского, от которого меня оторвала Зойка. А что было делать? Со стихией не поспоришь, как известно, а кушать всегда хочется.

Мама потом вспоминала:

– Вхожу, посреди комнаты плавает пустой чемодан, а на диване дочь что-то жует.

Дождь, наконец, прекратился, и вода ушла из комнаты. А на другой день выглянуло забытое за 2 недели беспрерывных дождей жаркое августовское солнце и к бабушкиному приезду из Колпашево все высохло потихоньку.

9 класс, 1962-1963 гг

В начале лета к нам прислали нового тренера, постоянного – Николая Косова.

Мы знали об этом задолго до его приезда и ждали его появления.

Косов выстроил нас в линейку на корте и представился. Невысокого роста, русский парень лет 22-23, он занимался помимо тенниса еще и штангой, и вид имел внушительный. Он только что окончил тбилисский физкультурный институт, о чем и сообщил нам.

– А с кем вы там учились на курсе,– поинтересовалась Наташка, у которой были знакомые в физкультурном институте.

– С кем?– переспросил новый тренер.

И после небольшой паузы, ответил:

– Со своей женой.

Так мы сразу узнали, что он взрослый женатый человек, не чета нам, и этим сразу оградил себя если не от возможных влюбленностей, то, по крайней мере, от наших подшучиваний и заигрываний.

Вскоре мы узнали, что у него есть маленькая дочка, что жену, голубоглазую, тоненькую блондинку, тренера по легкой атлетике, зовут Марина, а его она зовет Никой. И постепенно мы стали за глаза Колю звать Никой, а в глаза по имени отчеству, помнится, Николай Александрович.

Летом наши спортивные тренировки состояли, в основном только из игры в теннис, разминка – просто пара кругов по корту, а потом 10-15 минутная игра у сетки, вот и все. Но с началом учебного года Ника вдруг (не иначе, как поругавшись с тещей, он жил с родителями жены) устроил нам разминку. Да какую! 10 кругов бега вокруг кортов, потом всевозможные вращательные движения руками, для кистей, для плечевого сустава, для локтевого. Все это было ерунда и мелочи жизни, но он заставил нас ходить на полусогнутых ногах, грубо говоря просто на карачках 2 круга. Кое-как, кряхтя и издавая слезливые стоны, мы проползли эти два круга, незаметно вставая, стоило тренеру отвернуться.

На другой день утром, проснувшись, я не смогла встать с постели. Боль в мышцах ног была настолько сильная, что я просто скатилась с дивана на пол, а потом, опершись руками о кровать, кое-как подняла на руках свое туловище.

Через день мы с Зойкой, которая была в таком же состоянии, все же приползли на тренировку и сказали Нике, в ответ на его призывы сделать разминку:

– Все – не можем, ноги болят, что вы с нами сделали, ну просто садизм.

– Ничего,– бодренько ответил Коля,– только крепче на ногах стоять будете.

Но, поглядев на меня, сочувственно добавил:

– Дай себе небольшую нагрузку. Хотя бы просто побегай и легче будет.

Я побегала и правда, боль слегка отпустила, но все равно, я всю неделю скатывалась сперва на пол, а потом с помощью рук вставала.

Софа после восьмого класса ездила поступать в техникум, в Чимкент к сестре, и поступила, но потом вернулась, где-то в конце первой четверти, сказав нам, что техникум закрыли.

Вернулась она какая-то подавленная, исчезла белозубая улыбка с ее смуглого лица и она часто лежала в своем подвальчике, укрывшись с головой одеялом, и не хотела ходить в школу.

За ней каждый день заходила Зоя, она шла в школу мимо ее дома и вытаскивала Софу на учебу. Иногда они делали это вдвоем с Нанули.

Нам с Зоей было непонятно состояние подруги – то ли она так переживала из-за закрытия техникума, то ли ее настигла любовь и сестра, испугавшись, что дело зайдет далеко, вернула ее матери, то ли Софа, любимая дочь у мамы, просто не выдержала жизни вдали от дома, фактически в чужой семье, и вернулась и постеснялась сказать нам правду.

Потом потихоньку это депрессивное состояние исчезло, Софа повеселела, опять стала улыбаться от ушей до ушей, сверкая рядом ровных белых зубов, и жизнь ее вошла в прежнее русло. Она решила заканчивать 11 классов.

Когда мы перешли в девятый класс, Варшанидзе, директор школы, придумала, что девочки старших классов будут ходить в школу в другой, отличной от младших классов форме, в синих юбочках и пиджаках, а блузки голубые или белые и синие галстуки к ним.

Мама как раз купила мне синий чешский костюм и хотя воротник не соответствовал, она сказала – не буду я тратиться, проходишь и так.

А Софа нашла в магазине толстый темно-синий мягкий материал и сшила себе костюм из него. Синий цвет ей шел необыкновенно, а мне и Зойке не очень. Вообще эта задумка насчет другой формы нам нравилась – сразу видно, что мы уже старшие классы, взрослые, не чета малышам.

Окончив восьмой класс, я отказалась от попыток отрастить себе косы и подстриглась. После операции гланд я поправилась, занятия спортом изменили мою походку, появился румянец на бледных до этого щеках и мышцы на ножках спичках. Для меня наступала лучшая девичья пора – мне шел шестнадцатый год, и я очень похорошела.

Прежде, чем я сама это увижу и пойму, я замечу изменившееся отношение ребят ко мне.

Обиженный мною Троицкий, который учится в параллельном классе и упорно меня не замечает в течение года, не может простить своей двойки, вдруг при встрече со мной шепчет мне на ухо:

– Зоинька, как ты похорошела. Вот бы не подумал, что ты такой станешь.

Девочки и старших классов тоже заметили, что я изменилась.

– Ты подстриглась и тебе очень идет, стала такой хорошенькой,– сказала мне девочка из 11 класса.

Это превращение произошло в короткий срок и неожиданно для меня, в результате мне стало казаться, что я была дурнушкой и вдруг стала красавицей, как в сказке про гадкого утенка.

Я делюсь этим впечатлением с Зойкой.

– Не знаю..., тянет Зоя задумчиво.– И добавляет:

– Когда ты первый раз к нам пришла, мама моя сказала: какая красивая девочка!

Где-то в это же время со мной произошел такой случай.

Я шла на тренировку по улице Маркса, как всегда о чем-то мечтая, ссутулясь, опустив голову и перекинув сумку с ракеткой через плечо.

Чем-то моя спина не понравилась 10-12 мальчишкам. Они стали бежать за мной, плеваться, обзываться и даже начали кидать камушки.

У меня было хорошее настроение. Мне не хотелось с ними связываться. Да и что я могла?

Поймать одного и отлупить?

Я шла все быстрее, а они, видя, что я убегаю, как собачки приходили во все больший азарт преследования.

Один, самый шустрый догнал меня, дернул за руку и заглянул в лицо. Я зло сверкнула на него глазами.

Мальчишка остановился как вкопанный.

– Ой,– растерянно и тихо сказал он,– да ведь она хорошенькая.

И они сразу отстали.

До сих пор я считаю это самой большой моей победой над мужской половиной человечества.

Я гуляла по набережной в Батуми в порту и нашла здание с вывеской "Батумская художественная школа".

До этого я видела в пионерском парке рисующих детей – на большие листы ватмана, закрепленного на мольберте, они смело, широкими мазками наносили акварельную краску, она стекала вниз, и получалось необыкновенно красиво.

Я с замиранием сердца следила издали за ними и очень хотела приобщиться.

Мы с мамой зашли в школу, потом принесли рисунки, потом экзамены.

Я поступила в первый класс, получив на вступительных экзаменах четыре по рисунку (рисовать нужно было с натуры геометрические фигуры) и пять по композиции (я нарисовала лес простым карандашом).

Если бы я получила пять по рисунку, то меня приняли бы во второй класс, и я успела бы закончить художественную школу-четырехлетку одновременно с обычной школой, сейчас я не успевала.

Первое время было очень скучно, пока ставили руку и учили рисовать квадраты и круги, но когда дело дошло до геометрических фигур (деревянные квадраты, пирамиды, цилиндры) стало интересно.

Алексей Иванович Месхи, наш учитель по рисованию, спустя месяца два после начала учебы, принимая от меня законченную работу, сказал:

– Никак не мог подумать, что Хучуа сделает такую точную штриховку.

В нашем первом классе художественной школы Володя Мнацаканов и я были из 9 класса общей школы, остальные дети, в основном мальчики, были много моложе, класса из 5-6. Естественно, что мы с Вовой начали быстро опережать своих малолетних одноклассников, хотя и у них был заметен прогресс.

В начале 9 класса к нам приезжал Хрущёв. Школьников вывели на улицы встречать главу государства. Мы долго ждали, а потом мимо нас в открытом автомобиле проехал усталый лысый человек. Сидя в машине, он слегка помахал рукой на наши приветственные крики.

Памятник Сталину в Батуми к этому времени уже снесли. Центральная улица Ленина шла от вокзала к бульвару и на входе на бульвар стоял на высоком постаменте памятник отцу народов, красиво вырисовываясь на фоне неба.

Когда развенчали культ личности в 56 году, памятник Сталину в Батуми остался стоять.

Мы переехали в Батуми в 1960 году, и я помню этот монумент. Но в какую-то ночь он вдруг исчез. Его демонтировали и вывезли. Сделали это тайком, в потемках, так как боялись волнений среди населения.

Грузины в основном иронично относились к новому вождю, но в нашей семье уважали Хрущева:

– Великое дело сделал Хрущев, он развязал языки, избавил народ от страха. Разве кто осмелился бы при Сталине рассказывать такие анекдоты,– говорила мама, и бабушка с ней соглашалась. Еще бабушке стали платить пенсию, не полностью, так как ей не хватало стажа, но все-таки 40 рублей платили, а это было большое подспорье в нашей семье.

– Хрущев дал маме пенсию,– защищала мама Хрущева, когда на него нападали в ее присутствии,– а кукуруза, ну да что ж, она в России не вырастет, как он не мог это понять?

Рассказывали, что когда в Тбилиси Хрущева угощали обедом, подали молочного поросенка – грузинский деликатес, он спросил:

– Почему так рано зарезали, почему большую свинью не вырастили?

Грузины были шокированы таким отношением к блюду, которое подавалось только в лучших домах, было украшением национального стола, и если Хрущев просто пошутил, то никто этого не понял.

В начале девятого класса, стоя рядом с Даником и болтая о прошедших каникулах, я с удивлением обнаружила, что смотрю на него снизу вверх, хотя совсем недавно, еще весной, было наоборот.

– Надо же, с тобой неудобно разговаривать, высоко голову поднимать,– сказала я, со смехом, прервав свой рассказ.

– Еще бы, я вырос на 20 см, -ответил гордо Даник.

Подросли и другие ребята, только Арутик и Велик остались невысокими.

9 октября Я же сказала, что когда пойду в школу, то совсем не будет времени вести дневник. Так оно и выходит.

Школа, худшкола, теннис. Дни проходят, не успеваю оглянуться.

Сегодня больная. Не пошла в школу. Поэтому делаю эту запись.

М. Г. сказала мне, что введены золотые медали. Может быть мне следует идти на медаль? Не знаю. В данный момент у меня по химии 2, по истории 3.

Невесело!

В классе учится мальчик, Дато Диасамидзе, сын известного в городе хирурга.

Как-то раз, совершенно случайно, мы сидели с ним за одной партой на уроке черчения.

Дато считал своим долгом слегка заигрывать с девочками в классе, так, слегка. Совсем необязательно.

– У тебя длинный нос,– обратился он ко мне.

Я обиделась.

– Ну длинный, не длинный, но не длиннее твоего.

Дато скучно и он продолжает меня дразнить:

– Как не длиннее, ты только посмотри, конечно длиннее.

И он скашивает глаза на свою грушу, которая красуется у него посреди лица.