Текст книги "Наше послевоенное (СИ)"

Автор книги: Зоя Криминская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

Когда Валентин Борисович Валуйский, наш математик, немолодой мужчина в очках с разноцветными глазами, вызвал меня к доске, я, сбиваясь и торопясь, рассказала ему решение, он слушал молча и кивал головой.

На другой день он вызвал меня и показал другое, более красивое и лаконичное решение, предложенное мальчиком из параллельного класса, Митрофановым. Я согласилась, что его решение лучше моего.

В конце недели оказалось, что Валентин Борисович поставил мне пятерку в журнал по геометрии.

Классная мне выговорила, почему я не подаю дневник, притом так, как будто я скрывала двойку.

Первую четверть я окончила с тройкой по черчению. По черчению мы не сдали ни одного чертежа вообще, Ашот (наш учитель) проболел всю четверть. Мама на родительском собрании во всеуслышание спросила В.П.:

– А за что ребенку тройку влепили?

– Что значит влепили? – взвилась В.П.

– А то и значит, что влепили,– сказала мама.

Зоя мне объяснила.

– Он ставил оценки наугад, ты в конце журнала, пятерки и четверки все уже растратил, вот тебе и досталась тройка.

Я осталась старостой класса и заведую уборкой помещения. После уроков дежурные моют полы. Вернее моют девочки. А мальчишки переворачивают парты.

Работа не очень трудная, но грязная и противная. Дежурить никто не любит, ведь хочется скорее домой, пообедать.

Сидим мы не кто с кем захочет, а как нас посадит наша классная.

Я люблю пересесть к Зойке и поболтать, но Демкина, прозвище которой " Верушка", не ленится подглядывать в щелку, кто где сидит, и, если видит непорядок, то врывается в класс и пересаживает детей, не считаясь с тем, что идет чужой урок.

На ее скуластой физиономии написано торжество: ага, попались, голубчики! От меня не уйдешь!

Вспоминая лица учителей в этот момент, я сейчас понимаю, что им это не нравилось, но они с ней не связывались.

Только на уроке физики мы сидим, как нам хочется, – ведь мы сидим не в своем классном помещении, а в кабинете физики, а уж хозяина кабинета, прошедшего войну, человека с характером, нисколько не волнует, кто где сел, – тишина у него всегда будет, да и Демкина поостережется врываться к Шоте на урок.

По физике меня вызывает один раз в конце четверти (на десерт), как смеются девчонки. Я отвечаю все, что мы прошли за четверть, получаю свою пять – и до свидания, до следующей четверти.

В классе есть еще одна Зоя – Меликян – на самом деле у нее красивое армянское имя – Заруи, но все зовут ее Зойкой, как и нас. Но дома она Зарик. У Зои косы до пояса, светло-карие глаза с загнутыми черными ресницами, она аккуратная и очень обязательная девочка и ходит в школу с тяжеленным портфелем. От ношения тяжестей у нее правое плечо ниже левого.

Она живет сразу за железной дорогой в двух комнатках длинного барака, в котором живут семей 5-6.

Как-то раз, присев возле железной ограды, идущей вдоль путей, я перебирала содержимое ее портфеля, стараясь убедить Зойку, что половина вещей лишняя и их можно выкинуть.

– Но разве ее убедишь!

Зоя Арутюнян только смеялась, глядя на мою борьбу за облегчение портфеля подруги.

Меликян носила с собой даже старые, исписанные тетради.

Она была упорна до фантастичности. Когда я сказала ей, что не умею петь, Зойка не поверила и стала учить меня. На уроках физкультуры, отведя меня в сторону, она пела первую строчку из "Катюши" и заставляла меня повторять. "Расцветали яблони и груши".

На переменах то же самое.

И через неделю..! добилась – я воспроизвела мелодию.

– Ну вот, – удовлетворенно сказала Меликян,– а ты говоришь, что не умеешь петь.

Заруи была превосходной подсказчицей. Ее артикуляция и жесты были столь выразительны, а старание помочь столь велико, что на ее подсказках можно было ответить, ничего вообще не прочитав. На переменах ее нередко целовали и обнимали вырученные ею девчонки.

Я же плохо объясняла решение задач, а подсказывала еще хуже. Во всяком случае, меня часто ловили на подсказке. А это грозило двойной двойкой – отвечающему и подсказывающему.

Незаметно сложилось правило, что Зойка Меликян, которая хорошо училась, приставала ко мне со своей обычной дотошностью по поводу какой-нибудь сложной задачки из домашнего задания, добиралась до сути и, поняв решение, доходчиво и ясно объясняла его остальным.

Эта цепочка, раз установившись еще в 7 классе, продолжалась до окончания школы.

В один зимний день, по-моему, во второй половине учебного года, наш Валентин Борисович Валуйский указал на меня и сказал:

– Вот ты, приходи в школу в воскресение, будет проводиться олимпиада по математике.

В воскресение утром я взяла ручку и чернильницу и пошла в школу.

Пришедших распределили по классам, потом по партам. Я села на свою любимую заднюю парту. Я никого не знала, дети были, в основном, из других школ. Мне дали листик с напечатанными задачками, которые я должна была решить. Задачки были очень хитрые, но раз надо, значит надо, и я решила довольно легко все, кроме последней, которая никак не получалась. Я исписала несколько листов. Все разные варианты, все не вели к решению. Становилось ясно, что мне эта задачка не по зубам, но тут вдруг забрезжил свет в конце туннеля, и я нашла решение.

Когда я вышла на улицу, у меня кружилась голова от усталости, я добралась до дому и легла. Недели через 2-3, когда я совсем забыла об этом эпизоде, меня на перемене подозвал Волуйский и сказал в своей обычной небрежно-грубой манере:

– Ты что-то там правильно нарешала на городской олимпиаде, а теперь надо ехать в Тбилиси на республиканскую.

Завроно с трудом убедил маму отпустить меня, и я поехала вместе с другими батумскими школьниками в Тбилиси, нас было человек 5-6, но все старше меня, трое на год, из пятой школы, где была очень хорошая математичка Медея, и очень сильный по математике класс, и привезла оттуда диплом третьей степени. В поездке я познакомилась с парнем и девочкой из класса Медеи, мальчика звали Колей, девочку Аллой. Они были такие ясные, дружные между собой, все время обсуждали математические проблемы, и я вдруг отчетливо увидела их дальнейшую семейную жизнь: как они будут приходить с работы, обсуждать проблемы, готовить вместе обед. И представив это, я пожалела Колю, возможно потому, что Коля мне понравился, а Алла показалась мне скучноватой в своей взрослой рассудительности. С Колей и Аллой мне предстояло еще не раз пересечься до того, как они закончат школу.

Когда я открыла учебник зоологии и увидела там червей и глистов и описания их строения, я захлопнула учебник с приступом тошноты и решила, что эту часть зоологии я учить не буду. Вот дойдем до млекопитающих, тогда пожалуйста, а глисты, черви, змеи, лягушки – ну нет, про эту пакость я знать ничего не желаю. И не учила до того, что имела во второй четверти тройку по зоологии.

Мама сердилась, но я увиливала от учебы.

Однажды мы шли с мамой по улице и встретили нашу преподавательницу зоологии, немолодую грузинку со странностями.

На другой день она подозвала меня и спросила:

– Кто та симпатичная интеллигентная женщина, что шла с тобой?

– Моя мама,– не без гордости после такого ее вступления ответила я.

– А кто она?

– Врач.

– Садись, пять.

И все, пятерки по зоологии без всякой учебы мне были обеспечены.

– С ума сойти можно, я имею отлично по зоологии, потому что ты понравилась моей учительнице, – смеялась я.

– Ну, я врач и имею какое-то отношение к биологии, и девочка из такой семьи что-то да знает, – нашлась мама.

1961 год,

14 марта

Ничего себе веду дневник. Уже больше, чем три месяца не пишу. А сегодня вдруг собралась.

Ужасно боюсь субботы. Сегодня на уроке Люда (Вергулис) ( моя соседка по парте) попросила передать записку одной девочке, а Вера Павловна заметила и велела ее принести. Мальчик, которому я передала, быстро порвал ее, но не очень мелко. Вот В.П. и спрашивает, кто написал записку. Я не видела, как при этом Люда встала, а тут В.П. развернула один из клочков, а там написано – Люда.

Она и говорит:– Это не ты писала.

И БАЦ! и мне и Люде в дневник замечания.

Мне такое: На уроке английское языка писала записки, своим днем рождения сорвала урок (в записке Люда писала, когда у меня день рождения).– А я обещала маме тихо сидеть на уроках.

Ох, что теперь будет?

Записку писала не я, Верушка это установила, что не помешало ей написать в моем дневнике, что записку писала я.

А урок, собственно говоря, срывала сама Верушка, устроив разбирательство не на перемене, а посреди урока.

С Людой Вергулис мы просидели за одной партой не менее полугода. Люда раньше других девчонок в классе (за исключением Зойки, которая была на год старше нас) расцвела и стала красавицей. У нее были рыжие волосы – совершенно фантастический цвет – золотисто-желтые, белая кожа, яркий румянец и довольно густые и темные для рыжей брови. Добавьте к этому еще прекрасные округлые формы – вот и портрет Люды. Люду воспитывала бабушка. Отец Люды, аджарец, плененный красотой ее матери, еврейки, похитил ее, но не женился.

Людина мать потом устроила свою судьбу и уехала (в Тбилиси, кажется), а Люда осталась жить у бабушки.

Люда была замечательно предприимчива. Во время контрольной я решала свой вариант, а потом ее. Но у меня просили передать решения по моему варианту, и вот, чтобы я не теряла времени, Люда быстро списывала решения с моей тетради, и рассылала всем желающим. А потом я решала ее вариант. Люда списывала мое решение в свою тетрадь, и все были довольны

Верушка, которая не разрешала мне сидеть вместе с Зоей, и не подозревала, какое у нас с Людой прекрасное сотрудничество. Она действовала по великому принципу: разделяй и властвуй – и сажала вместе девочек, не связанных общими интересами и симпатиями, но ее усилия часто пропадали даром.

Урок английского. Демкина, сдвинув очки на нос, пристально смотрит на меня поверх очков, смотрит и молчит. Я не выдерживаю и спрашиваю ее:

– Что вы на меня так смотрите?

Вопрос не очень вежливый, но и поведение учительницы подстать вопросу.

– А что мне на тебя не смотреть,– отвечает мне Верушка.– Ты вчера вечером смотрела, что тебе совершенно не положено.

Я смущаюсь и замолкаю.

Мама, которой не с кем пойти, взяла меня в театр филармонии. Приезжали артисты из Тбилиси, ставили русские пьесы, одна была Алексея Толстого, совершенно не помню названия. Пьеса очень фривольная, и я радостно и громко смеялась шуточкам персонажей, заливалась на весь зал от радости, что я понимаю взрослые шутки, а мама меня смущенно одергивала.

Вера Павловна, оказывается, тоже там была и если и не видела меня, то, во всяком случае, слышала.

Она сделала замечание не только мне, но позднее, на родительском собрании и маме.

Поистине Демкина была вездесуща и ничего не упускала и не забывала.

Весна. Солнце пробивается сквозь немытые окна классной комнаты. Урок математики. Я слушаю объяснение. Люда придремывает. Вдруг она открывает глаза :

– А я вчера нашего Валентинчика видела в бане с женой и детьми.

И после паузы она продолжает:

– Ты представляешь Валентинчика голым?

Я задумываюсь, и мне становится обидно за Валуйского и стыдно за Людку.

Он немолод, не красавец, отец семейства, зачем четырнадцатилетней девочке представлять его голым?

Люда, как и я, растет без отца, не привыкла к мужчинам, может быть поэтому?

– Да ты чего?– вопросом на вопрос отвечаю я. – Зачем это?

– Да так,– тянет Люда, -вдруг подумалось.

Плохо быть учителем, даже в баню пойти нельзя, везде глаза, везде уши– продолжаю я свои мысли, и уже не слушаю объяснений.

Большая перемена перед уроком английского.15 минут большой срок, и часть класса убегает на улицу. В классе остается несколько человек. Среди них Оксана Тотибадзе – очень высокая, стройная девочка с копной пушистых русых волос, нежным девчоночьим личиком и мягкими полными губками, будущая чемпионка Грузии по прыжкам в высоту. Ей не сидится на месте, и она вместе с кем-то из ребят устроила соревнование – они прыгают с парты на парту по всему ряду. На пол летят ручки и учебники, мальчишки пытаются угнаться за Оксаной, но где там. Она летает по всему классу, уже пропрыгала два ряда и пошла на третий. Звонок застает ее можно сказать в полете.

Оксана останавливается и делает попытки отдышаться.

Лицо у нее раскраснелось, фартук сбился на сторону, волосы дыбом и в этот момент входит Демкина. Она останавливается на пороге как вкопанная, наблюдая поверх очков, как Оксана приводит себя в порядок. Под гипнотизирующим взглядом Верушки пуговки на фартуке никак не застегиваются.

Ждут взрыва, но Верушка только восклицает полным сарказма голосом:

–Тотибадзе, ну Тотибадзе, ты только посмотри на себя, -подходит к столу, еще раз бросает взгляд на разгромленный класс и говорит:

Who is on duty today?

Оксана облегченно вздыхает. Нравоучений и воплей по поводу ее внешнего вида и поведения не предвидится. Начинается урок.

12 июня

Прочитала последнюю запись в дневнике. За замечание мне ничего не было. В субботу я не дала подписать дневник, а во вторник легла на операцию гланд.

У меня хронический тонзиллит. Я постоянно больна, в горле пробки. Тетя Агнесса, мамина одноклассница, врач отоларинголог, и в настоящий момент мамина коллега по железнодорожной больнице, промывает мои гланды реванолем. В гланду вставляется шприц с трубочкой и под давлением жидкости пробка вымывается наружу и я сплевываю эти отвратительные желтые комки гноя. Каждый день после школы я хожу на эту процедуру и все без толку, все ткани моих гланд заполнены этой дрянью.

Когда я, замученная постоянной температурой и всевозможными ограничениями, связанными с болезнью, решила оперироваться, то анализ крови оказался плохой – свертываемость низкая и я долго пила противный раствор хлористого кальция. Пила не меньше 3 недель.

Когда бутылка с раствором закончилась, я сказала маме решительно:

– Завтра у тети Агнессы операционный день, я ложусь к ней,– собрала свои вещи, и мама меня проводила в больницу.

Операция эта считается легкой. Меня посадили в кресло, сделали два укола новокаина и стали рвать.

Господи, что это был за кошмар!

Меня так тошнило, что все кишки переворачивались (я в то утро ничего не ела и поэтому меня не рвало). Руки у меня не были связаны. К своей чести надо сказать, что я не кричала и не хватала хирурга за руку. Однако, под конец не выдержала и стала просить, чтобы дали немного отдохнуть. Операция длилась 15-20 минут.

Мою маму врачи обманули – сказали, что нет новокаина, и что операцию будут делать через полчаса. Она так и сидела в своем кабинете, когда за ней прибежали с криком:

– Уже все!

Когда пришла мам,а и я увидела ее, то сразу заплакала.

В этот же день я сказала про записку. Зоя после меня тоже легла на операцию.

Сегодня я сдала последний экзамен. Теперь я восьмиклассница. Все экзамены сдала на пять.

20 будет родительское собрание. Тогда будет известно, как я перешла. Химичка мне обещала 3 или 4 ( у меня 5 и 2, двойка за подсказку)

Сейчас я болею (несомненно, это определенное занятие). Всю свою досаду я изливаю в следующем... пыхтела целый час.

Июнь. Чудесные летние дни.

Еще не исчезло дыхание весны.

В такую погоду на пляже лежать

Книгу читать и загорать.

На море, наверно, чуть-чуть ветерок,

Спину щекочет горячий песок

(впиваются батумские булыжники, пляж здесь – галька величиной с кулак, это тебе не Кобулети, но рифма дороже правды)

Под большую волну прыгнуть бы, кинуться

Вынырнуть, сплюнуть и смело ринуться

В даль голубую, вперед и вперед

Туда, где дымок выдает пароход.

(Я плаваю плохо и под большую волну ни за что не нырну и в даль голубую – еле-еле до буйка)

Волны прозрачно, море спокойно,

На водном просторе тепло и привольно

.......

Хорошо все же жить в южном городе на берегу Черного моря.

По окончании семилетки у нас был банкет. Накрыли в школе стол, подали даже легкое красное домашнее вино. Потом оказалось, что родители и учителя долго обсуждали вопрос, можно ли 14-летним вино. Победило мнение, что можно.

На другой день после банкета мы всем классом ездили в ботанический сад. Оказывается, такие поездки были традиционными, но я ездила с классом в первый раз и, хотя очень устала, была совершенно счастлива, да и наша В.П. на вольном воздухе оказалась проще и приятнее, чем в школе. Пока у меня нет к ней откровенной вражды и неприятия всей ее сущности и системы взглядов, пока еще я нахожусь под сильным ее влиянием и верю в ее искренность.

Все еще впереди, как в песне.

Юра Воронов, наш бессменный фотограф в течение всей школьной жизни, сделал много снимков с этого нашего похода в Ботанический сад.

После 7 класса ушло четверо мальчиков: Базилевский – в мореходку и Тикаиди – в музтехникум, Глухов и Сихарулидзе остались на второй год. Ушла и Ляля Гусейнова, та черненькая девочка, что подбегала к Зое, когда она вошла в класс. Ряды наши поредели.

Базилевский, высокий широкоплечий парень с голубыми глазами и темными волосами, приударял за Милкой Шустер, рано оформившейся и сексуально озабоченной, умненькой, начитанной и романтичной девочкой, которую очень портило красное родимое пятно на лице.

Милка раньше всех в классе начинала загорать, и уже в конце мая была красивого шоколадного цвета. Сидела она за мной и на уроках любила тихим шепотом в спину рассказывать о том, что каждый вечер Володя Базилевский и его друг Юрка Воронов провожают ее до дому. Идут сзади молча и только топ, топ, по мостовой.

– А за тобой не слышно топ, топ?– вызывает меня Милка на откровенность.

– Нет, за мной тишина,– говорю я, и это чистая правда, но Милка думает, что я скрытничаю.

Летом мама не пускает меня одну или с подругами на море и я хожу купаться с женой маминого одноклассника Ральфа и его семилетним сыночком.

Мама с Ральфом встретились год назад в Батумском зоопарке. Худой, с проседью и изуродованной половиной лица мужчина с маленьким мальчиком ходили от клетки к клетке.

– Зоя посмотри, это мой одноклассник,– сказала мама,– но он меня не узнает, и я не знаю, подойти к нему или нет. Он танкист, ему лицо обожгло в горящем танке.

– Конечно подойди,– сказала я,– вы ведь не виделись столько лет, вот он тебя и не узнал.

Мама пошла:

– Ральф, ты меня не узнаешь?

– Нет,– сказал мужчина, вглядываясь в маму.

– Я Нона Хучуа.

– Нонка,– закричал он радостно– Это ты? Ну, ты стала монументальной!

Потом мама познакомила с ним меня.

– Ну вот,– сказал Ральф,– сразу ее и представила бы. Такая же худая, как ты в детстве, вот в ней я тебя узнаю.

Он познакомил нас со своей женой, милой голубоглазой женщиной, и мы стали иногда к ним заглядывать.

А теперь мама, боясь отпускать меня с подругами на море, пристроила меня к ним, и я ходила, хотя мне было довольно скучно общество маленького мальчика.

Я плохо плаваю, а купаться очень люблю. В результате, я много барахтаюсь возле берега, ныряю и делаю в воде стойки.

Очень важным считалось умение раскрывать глаза в воде. На дно бросался какой-нибудь камень, и надо было его достать. Вода не совсем прозрачная и выталкивает тебя наружу, приходиться цепляться пальцами за камни на дне, брать их в руки и, близко поднося к глазам, разглядывать. Вот, он твой камень, красноватый с белыми пятнышками, можно всплывать. Выпрыгиваешь из воды, хватая ртом воздух, глаза щиплет от соленой морской воды, смотришь, что у тебя в руках, а это совсем не то, и размером тот меньше и красный оттенок не тот и крапушки темнее.

Нужно начинать все сначала, но только теперь это труднее, так как сдвинулся с места и уже не помнишь, куда бросал камень. Вдохнув воздух, снова уходишь под воду на новые поиски.

По ночам я начинаю проваливаться в черную дыру, лечу туда, в бездонную пропасть, мне страшно, душно, и сильно, до тошноты, кружится голова.

Я жалуюсь маме, и она ведет меня к тете Агнессе, а потом к невропатологу. Меня просят протянуть руки вперед и так постоять с закрытыми глазами.

Я не стою, я вовсю качаюсь в разные стороны, и мне ставят диагноз – лабиринтопатия, вестибулярный аппарат не в порядке,– и запрещают нырять и много быть на солнце.

А Арутюнян все лето ходит на море с Софой Чартилиди (той самой, с которой я повздорила в первые дни своего появления в новом классе).

Зойка мне все уши прожужжала про Софу.

– Зоя, ты бы видела, как она плавает. Изогнет спину, как дельфин, и плывет.

И правда, плавала Софка замечательно. Была смуглой, черноглазой, резкой в движениях и суждениях. Гречанка по отцу и казачка по матери. Мама у Софы была тихой, светленькой увядшей женщиной, а отец свирепого вида немолодой мужчина, любитель выпить. Женщины в семье его боялись. Софа Чартилиди была единственной дочкой у мамы, мать ее очень любила и баловала, как могла. Нрав у Софьи был скорее папин, чем мамин. У отца были от другой жены еще дети, тоже девочки, сестры Софы, взрослые.

Я слегка ревновала Зою к ее увлечению новой подружкой, но со временем смирилась и привязалась к Софе. И в восьмом классе мы дружим не вдвоем, а втроем. Я, Зоя и Софа. Софа нормально училась по математике. Хорошо соображала как в алгебре, так и в геометрии, но с русским у нее были крупные нелады, а физика – ну просто бич, но об этом попозже.

По выходным мы с мамой ходим на базар. Я помогаю ей носить продукты. Базар меня не привлекает, я скучаю среди прилавков с мясом и овощами, и только вид фруктов меня оживляет. Я начинаю клянчить у мамы то черешню, то персики, то мандарины в зависимости от времени года.

Как-то раз мама долго выбирала мясо, а я стояла со скучающим видом рядом с ней. Старик аджарец, продавец мяса, очень внимательно на меня смотрел, а потом что-то сказал маме по-грузински, я поняла, что про меня.

–Что он сказал? – спросила я, как только мы отошли от прилавка

– Он меня предостерег,– мама засмеялась.

– Ну что, что он сказал,– допытывалась я.

– Хороший товар, смотри, не продешеви.

8 класс, Чаоба, 1961-1962 гг

В преддверии советских праздников начинается подготовка к параду. Мы должны пройти стройными рядами мимо трибуны, чеканя шаг. Нас снимают с уроков, и мы маршируем по школьному двору: правое плечо вперед марш – это налево. Наоборот – направо. Легко ли на ходу разобраться, в особенности, если ты левую и правую руку до сих пор отличаешь по родинке на правой руке?

Руководит ходьбой Михаил Аронович – учитель математики в нашей школе, прозвище Рыжий, за лохматую рыжеватую шевелюру над лысеющим лбом.

Замечтавшись на монотонном ходу, я поворачиваю не туда, за мной весь ряд.

Ароныч в ярости орет на меня:

– Куда идешь? Дура, а еще отличница!

Дуру я еще могла стерпеть, но а еще отличницу – ну нет!

Я вышла из строя и сказала:

– Причем тут отличница? А раз я дура, то вообще не буду маршировать.

Губы у меня дрожали, я старалась не заплакать.

Рыжий сразу сбавил тон:

– Ну ладно, ладно, я виноват, извини.

– Ну, знаю я, знаю, ты умненькая девочка, встань в строй.

Я сердито отвернулась от него, но не стала обострять конфликт при полной капитуляции враждебной стороны и вернулась в свой ряд.

Во главе колонны носили круглое сооружение, изображающее земной шар, на котором Нелька Варданашвили, наша одноклассница и чемпионка города по спортивной гимнастике, должна была стоять в акробатической позе, что-то там олицетворять. На майские праздники это было еще терпимо, но в ноябре бывало очень холодно. Нам не разрешали одеться и мы должны были идти в одних формах и белых фартуках, дул сильный ветер с моря и Нелли в своем спортивном трико все посинела от холода.

Нас собирали задолго до начала демонстрации, и трудно было ждать, замерзая на пронзительном ветру, когда придет наша очередь пройти по площади под памятником Ленину с протянутой в светлое будущее рукой.

В общем, я не любила демонстрации и никакого радостного подъема от этого мероприятия не испытывала, хотя Демкина старательно настраивала нас на патриотический лад, а если кто-нибудь из мальчишек жаловался на холод, то кричала:

– Ну какой из тебя будущий защитник Родины!?

01.01.62г.

... как бы то ни было, а все-таки в дневник все писать не следует, бумага вещь не надежная.

Между прочим, наша новая учительница по русскому языку, Мария Георгиевна, почти на каждом уроке меня хвалит. Это приятно, хотя и стыдно. Она говорит, что у меня превосходно развита речь.

Мария Георгиевна (ее прозвище Марьюшка, фамилия Воронова) делает мне замечание:

– Зоя, вы так превосходно, так красочно говорите, почему вы так сухо и кратко пишете?

Все дело в том, что я была не очень-то грамотная, в результате я выкидывала из сочинений те слова, в правописании которых не была уверена, а уж какая тут красочность, берешь, что осталось.

Мария Георгиевна производила впечатление женщины, отрешенной от мелкой бытовой суеты и витающей где-то в облаках среди героев русской классической прозы.

Позднее, будучи у нас в течение года классной руководительницей, она рассказала о себе смешной случай.

Молоденькой учительницей Мария Георгиевна преподавала в вечерней школе и страшно боялась своих великовозрастных учеников. Уроки учила наизусть, чтобы не сбиться, а ребята регулярно писали ей объяснения в любви.

И вот идет она по улице и повторяет про себя урок, а навстречу ей завроно, раскланивается и снимает шляпу. В ответ наша Марьюшка кланяется и машинально тоже снимает свою шляпку.

В результате ревела в кабинете у директора и не пошла на урок.

5/I 62г.

Выпал снег. По улице не пройти. Мальчишки кидаются снежками. Нет, все-таки неплохо вести дневник. Жаль только, что ничего особенно значительного в моей жизни не происходит, а если и бывает какое событие, то оно в дневник не попадает.

Да. Про зиму: утром выпал снег, а сейчас 7 часов вечера и идет дождь. Надеюсь, что снег сойдет совсем. В комнате +15. Паршиво. Получила письмо от Люды. А Тамара давно не пишет.

3-го была у Софы, занималась с ней по русскому. А сегодня не была и вчера не была, потому что погода испортилась....

Я столько собиралась сделать за каникулы и ничего не сделала. Сегодня, например, весь день провела в очереди за керосином, два с половиной часа. Ужас!

Мы по-прежнему живем у того же хозяина в маленькой комнатушке. Теперь я знаю, что наш район в Батуми называется Чаоба.

Мне попался журнал "Огонек" с репродукцией дымковской игрушки, я где-то нашла белую глину, леплю из нее глиняные фигурки, сушу их на солнце и раскрашиваю акварелью.

Софа потом вспомнит, как вся наша комната, побеленная известкой, украшена моими разноцветными веселыми фигурками. К сожалению, сушеная глина, материал хрупкий и не долговечный.

Гуляя по бульвару, я увидела корты, посмотрела на игру и поняла – вот что я хотела делать.

Я была просто заворожена белым нарядом, красивыми движениями, азартом игроков.

Мама, ссылаясь на мое слабое здоровье, не разрешила мне записаться в секцию. Но после операции гланд я настояла на своем, и вот хожу на корты. Бабушка сшила мне специальную юбочку непомерной для спорта длины, чуть выше колена:

– Какой срам эти короткие юбочки, будешь ходить в такой!

Тренер Миша Лория дал мне казенную ракетку. Натяжка на ней порвана, но Миша проверил – не проскакивает мяч? – вроде нет. И я часами по жуткой жаре стою возле стенки и учусь отбивать мяч, путаясь в своей длиннющей юбке. Ничего не получается, но я стараюсь и регулярно хожу на занятия. Месяца через два меня вместе с другими начинающими ставят на корт – очень ненадолго, чуть-чуть поиграть. Я девочка упорная и играю уже лучше других начинающих, которые к тому же меняются – только привыкнешь к какой-нибудь девочке, видишь, что она делает успехи и начинает отбивать мяч, радуешься, что будет у тебя партнерша, а она вдруг теряет интерес и больше на кортах не показывается

Потоком приходят дети, и только единицы остаются. Мне обидно играть со слабыми, которые всего неделю, как пришли, и иногда Миша устраивает мне праздник – дает ракетку получше, ставит на корт и сам играет со мной. Он стоит у сетки и отбивает мяч прямо ко мне. Через 15 минут такой игры я мокрая как мышь и красная как рак, а Миша только посмеивается. Иногда, когда девочкам из команды нет пары, меня ставят с одной из них, Мадленой или Ирой. Со Светой не ставят, у нее очень сильный удар и мне его не отбить, так считает Миша.

На кортах королевой моя одноклассница Наташа Антипина – это та самая девочка, которой я выразила свое возмущение их поведением на уроке труда и которая все передала Софе, до сих пор подозреваю, сильно исказив. С Наташей на кортах мы общаемся только в раздевалке. Нормальных дружеских отношений у нас нет.

– Здесь тебе не в школе, здесь я главная – так, в открытую, скажет мне Наташа.

Но я никогда не чувствовала себя в классе такой уж главной, во всяком случае, не стремилась к этому.

У Зои есть дружок. Зовут его Павлик. Он на год старше нас. Зоя гуляла с ним по улицам и, увидев издали мою маму, постаралась избежать встречи с ней.

Мама пришла домой очень недовольная:

– Почему твоя Зойка убежала от меня? Я не обратила бы внимания на нее и кавалера. Подумала бы, что просто знакомый и куда-то идут, если б она так не шмыгнула в подворотню.

Мама сочла своим долгом при встрече обо всем доложить Зоиной маме. К счастью, тетя Тая знала о Павлике, но все равно расстроилась и сказала:

– Лишь бы отец не узнал.

Павлик увлекался фотографией и много снимал Зою и меня. Сохранились наши фотокарточки в пионерском парке.

Еще он катал Зойку и, в качестве довеска меня, на лодке по озеру в Пионерском парке. Озеро то самое, которое я помню с детских лет, только пони сейчас не катает детей вокруг него, зато выдают напрокат лодки. Первый раз я очень опасливо садилась в эту неустойчивую лодку. Колебалась я так, как будто Павлик предлагал нам кругосветное путешествие на этом утлом суденышке, но потом мне понравилось, и мы стали кататься с Зоей вдвоем, а потом и втроем с Софой. Постепенно я научилась грести не хуже своих подруг. Это было нашим развлечением в хорошую погоду после дождя – корты мокрые, играть еще нельзя, а гулять уже можно.

Зоя старше на год, выглядит старше своих лет и красивая девочка. Ей в Грузии уже в ее 14 лет не дают проходу парни, все время пристают.

Где-то в конце 1961, начале 1962 года мы переехали в город на улицу Маркса, сняли две проходные комнаты на первом этаже маленького двухэтажного деревянного домика. Домик находился рядом с железнодорожным вокзалом во дворе большого пятиэтажного дома, и принадлежал немолодой чете аджарцев – Тебро и Сандро Барабадзе. Отсюда мне удобнее ходить и в школу и на тренировки. Наконец у меня отдельная от мамы постель, я сплю на диване, а она на кровати. Диван старый, пружины поют песни, но сон после тренировок у меня крепкий.

Театр в Батуми грузинский. Иногда приезжает Тбилисские труппы на гастроли, но это редко. Телевизоры в стране только появляются. У дяди Бори и тети Нины в Москве я помню маленький телевизор, КВН, с огромной линзой с водой перед ним.