Текст книги "Наше послевоенное (СИ)"

Автор книги: Зоя Криминская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 33 страниц)

Ольгин отец работал в МВД и был каким-то начальником, тихий, склонный к полноте мужчина. Оля проходила через охрану под тем предлогом, что идет к отцу, а я с ней. Но его темный кабинет с кожаными казенными диванами и креслами мы не посещали, а ходили в садик возле отделения, где росли ранетки, мелкие, сильно вяжущие, но мы их с удовольствием ели, обрывая с веток и пытаясь достать те плоды, которые висели повыше.

Вскоре такое времяпрепровождение нам надоело и мы, обнаружив, после тщательного исследования, в здании отделения большой заброшенный чердак, стали организовывать там штаб.

Военизированность наша была просто устрашающая. Мы все читали горы книг про войну, постоянно играли в войну, в разведчиков, и две девочки, 10 и 11 лет, найдя заброшенный запыленный чердак с мебелью, начинают устраивать там не дом, не салон для приема гостей, а штаб своей организации, состоящей из них двоих!

Правда, штаб мы делали скорее как салон, натащили туда еще мебели.

Помню как мы корячась волокли по лестнице бесхозный диван и какой-то полковник безушпешно пытался нам помешать, а потом махнув рукой, положил на пол свои бумаги и помог нам занести диван на наш чердак.

Когда мы, наконец, устроились и стали думать, что делать дальше, как хватились этот самый диван, который просто временно стоял на лестнице, обнаружили наш чердак и Олин папа запретил нам ходить туда.Думаю, тут не обошлось без того самого полковника, который помог нам затащить диван.

Но запрещение это в будущем, а пока мы ходим в отделение довольно часто.

Продолжение дневника:

Там вымазались в краске и пришлось отмывать керосином. Разошлись мы с Олей по домам. После обеда я взяла книги, зашла к Ольге и мы пошли в библиотеку. Ходила к Ольге и играла. Потом почитала и заснула.

Начиная с третьего класса, я читаю книжки сама. Начинаю читать Дюма, Жюль Верна, Майн Рида. Читаю и по программе, не помню что. Читаю запоем, вечером не гашу свет, мама гонит меня на кухню, я мешаю спать. Я сижу на кухне и читаю, поджав замерзшие голые ноги под себя.

У маминых знакомых хорошая библиотека и мне разрешили брать книжки. Я читаю собрание сочинений Майн-Рида один том за другим и скоро чувствую, что он мне надоел. У него главный герой любит все время блондинок с голубыми глазами и золотыми волосами, а брюнетки либо злодейки, либо просто несчастливо любят главного героя.

Будучи темненькой девочкой, не брюнеткой в полном смысле слова, но совершенно точно не блондинкой, я обиделась на Майн-Рида за такую цветовую дискриминацию женщин, я чувствовала себя достаточно красивой, чтобы в меня мог влюбиться главный герой.

Весной в четвертом классе я прочитала в первый раз "Войну и мир", вернее только мир, все страницы про войну я благоразумно опустила. Читала про Наташу Ростову. Влюбилась в Пьера Безухова.

Проза Толстого производила на меня впечатление чего-то выпуклого, объемного, как произведения скульптора. После него Дюма, Майн Рид и Купер производили впечатление плоских ярких движущихся картинок. Как мультфильмы против игрового кино.

Иногда Вовка выходит на кухню и смотрит, что я читаю. Но нравятся нам разные книжки, он больше читает про войну.

Снова из дневника...

10 марта

Утром пошла в школу. По русскому получила 5 и 4, а по арифметике ничего. Нам выдали новые тетради. По дороге домой встретила Олю. Вместе вернулись домой, поели и пошли на урок музыки. Я шла в первый раз, а Оля нет. С непривычки было ....

На этом записи прекращаются, а следующие относятся к лету.

Музыке я училась почти год. Данных у меня не было никаких, но я легко запоминала, где какая нота, куда ставить пальцы и училась.

На меня завораживающее впечатление производили быстро бегающие по клавишам пальцы и рождающаяся от этих движений музыка. Но желание учиться прошло довольно быстро. Я проучилась немного больше года у частной учительницы и бросила. Отсутсвие музыкального слуха мешало мне. Но учеба мне помогла, я по-крайней мере, не научившись воспроизводить голосом, стала различать мелодии на слух.

Учительница была интересная немолодая женщина, приехавшая из Китая (видимо из Харбина), непривычно, для моего глаза, нарядно одетая с очень аккуратной рыжеватой прической. Ходили слухи, что она совсем лысая после какой-то болезни и на голове у нее парик. Но понять, правда ли это, по внешнему виду я не могла. Мне она казалась немного жеманной, но в обращении приятной и слегка отстраненной женщиной.

Кажется, в эту зиму время мне купили коньки-снегурки, я привязывала их к валенкам и каталась. Пару раз мама водила меня на каток. Там играла музыка и было весело.

Когда мне надоели валенки с привязанными к ним коньками, мама стала брать мне на прокат коньки с ботинками. В них я героически передвигалась по льду, но катанием это можно было назвать чисто условно.

Когда в теплой раздевалке снимешь ботинки, то сильно ломит замерзшие пальцы ног.

В ту же зиму к нам в гости зачастил высокий темноволосый мужчина. Сидел пил чай, обещал мне сводить меня на каток. Помню мне надо было выдрать коренной молочный зуб, он шатался, но я все равно боялась его выдернуть. Мама повела меня к нему (он оказался зубным врачом) и он очень долго уговаривал меня не бояться, мама сердилась, что я такая трусиха, а я, чувствовала ее смущение и ломалась изо всех сил.

Потом он вдруг исчез с горизонта, так и не сводив меня на каток.

Спустя много лет я узнала, что бабушка произнесла сакраментарную фразу:

– Опять твой проходимец заявился.

А он в этот момент входил в дверь, услышал, оскорбился и исчез...

А вроде имел серьезные намерения. Мама переживала, поссорилась с бабушкой, а потом успокоилась и решила, что все к лучшему.

На день рождения мне дарят набор для выпиливания, и я выпиливаю. Выходит у меня не очень хорошо, фанера слоится, пилки ломаются, но все же какие-то ажурные вещи у меня получаются. В общем, я помню полочку, на которой стоит хозяйка медной горы, Все, кто ни придет в дом, должны полюбоваться моим творчеством.

В 4 классе мы ходили с Тимуровскими рейдами по одиноким старикам. Помогали им. Приносили воду, мыли полы в холодной воде.

Мне это давалась очень тяжело. Ведра носить мне не приходилось, ломило плечи от двух полных ведер воды, к тому же у стариков в избах был неприятный запах старости и запустения. Некоторые принимали нашу помощь как должное, другие благодарили со слезами на глазах, но я лично стеснялась их благодарности.

Два раза в год, летом и осенью мы собирали металлолом, а потом он ржавел на наших глазах целый год.

В городе был кинотеатр, в который я довольно часто ходила на детские сеансы. Отпускать с подругами в кино меня стали поздно, где-то в третьем классе. Содержание просмотренных кинолент не помню совсем. Зато хорошо помню, сами походы в кино.

Сначала надо долго канючить у мамы 10 копеек. Потом идти к Ольге в соседний подъезд и ждать возле ее двери, пока она выпросит деньги.

Потом покупать билеты. Билеты были без указания места и надо было протолкнуться побыстрее в двери, чтобы занять места, с которых хорошо видно. Помню, как Линка героически давится в дверях, куда все кидаются еще до того, как их откроют, а я стою в стороне, меня задавили, и я не могу отдышаться.

Пока стоишь в очереди за билетом, местная шпана в лице мальчишек от 10 лет и старше, курящая и матерящаяся, все время дерется. Могут подойти и для разминки больно ударить по спине, закрутить косу на руку и трясти голову, пока не заплачешь.

Я столько натерпелась от мальчишек за пять лет жизни в Карталах, что позднее, будучи взрослой замужней женщиной, я обратила внимание, что ускоряю шаг и внутренне сжимаюсь при виде группы мальчишек подросткового возраста.

Особенно трудно было проникнуть в кинозал, когда шел Тарзан. Тогда даже Линка не выдержала и выбралась из давки у дверей. Это я помню. А фильма не помню! Не произвел на меня впечатление Тарзан, к трюкам я осталась равнодушной, а сюжет был слишком примитивен для меня.

Где-то в конце 4 класса, весной, начитавшись детективов про шпионов, мы с Олей долго ходили за парочкой подвыпивших мужиков, услышав, как они ругают власть. На этом основании мы приняли их за шпионов и стали выслеживать. А те мотались от одного пивного ларька к другому. Наверное матерились, но ни я, ни Оля мата не понимали. Спустились сумерки, пьяницы поползли к себе в деревню, а мы пошли домой. Сыщиков из нас не получилось.

Весной мама купила мне велосипед. Папа регулярно присылал алименты, но сумма не увеличивалась, что очень удивляло маму, ведь его должны были регулярно повышать в звании. И вдруг пришла сразу большая сумма.

Мамина подруга Клава, деятельная заводная женщина, которая сама выбрала маму в подруги и утомляла ее своей энергичностью, то туда тащила, то сюда, тут же придумала, как потратить деньги.

– Купи девочке велосипед – сказала она.

Я все детство мечтала о велосипеде, но мне не могли его купить.

Мама сильно колебалась, но под нажимом Клавы и моим, а главное, из соображений, что деньги присланы для меня (ведь алименты!) мне был куплен взрослый дамский велосипед. Сначала позволяли кататься вокруг все того же садика, потом вокруг дома, а потом в поле, на простор, целой ватагой! Оле тоже купили велосипед, а у Люды он был.

И это лето, и начало следующего я провела с велосипедом.

Ясное теплое утро поздней весны или начала лета. Я помогаю бабушке развешивать белье во дворе. На мне сарафан, расклешенный книзу, с оборочкой и рукавчиками-крылышками, из бордового китайского ситчика в белый цветочек. Периодически я бросаю развешивать белье и кружусь в своем сарафане, ощущая себя легкой и красивой.

Вдруг я услышала угрожающее жужжание под подолом. Оса! Я завизжала и запрыгала на месте от ужаса, испугав этим бабушку, как она потом расписывала – до смерти. Испуганная моими ударами о платье, оса укусила меня за ногу и благополучно (для нее, для осы благополучно) улетела, а я осталась и продолжала плакать от пережитого страха и сильной боли от укуса.

Бабушка смазала мне распухшее место спиртом и сказала свое обычное:

– До свадьбы заживет!

Позднее я хвасталась осиным укусом перед Олей, как солдат своими ранами, полученными в бою.

В начале лета мы поехали в Батуми на могилу дедушки, как и решила мама год назад.

В Москве нас опять встречал дядя Боря. В этот раз мы задержались в Москве дня на два, и дядя Боря сводил нас с мамой на футбольный матч в Лужники. Было жарко и очень шумно. Сзади меня сидел какой-то болельщик и всю дорогу кричал:

– Золотая нога, давай, давай, поливай, поливай.

При этом в азарте он стучал по моей голове палочкой от мороженого эскимо, которое в перерывах между криками успевал облизывать.

А я втягивала голову в плечи и ждала, когда мороженое обвалится с палочки и рухнет мне за шиворот. Но все обошлось.

Проведя двое суток в Москве и посетив помимо футбола Красную площадь и Кремль, убедившись, что царь колокол не звонит, а царь пушка не стреляет, мы садимся в поезд Москва – Батуми и двое суток едем по жуткой жаре в душном вагоне. Подъезжая к Батуми, мы с мамой ждем, когда покажется море. Я забыла уже, как оно выглядит. И вот, всегда неожиданно на горизонте появляется линия раздела воды и неба, потом вода все ближе и вот уже купающиеся прямо под насыпью, по которой проходит поезд.

Смотришь на них, на пену прибоя, слышишь ни с чем не сравнимый запах моря и не верится, то завтра, нет сегодня, сам побежишь на пляж и окунешься в воду.

В Батуми, в затемненной знакомой большой комнате с жалюзи живет теперь одна тетя Тамара. Она приготовила к нашему приезду обед. Я пробую зеленое лобио и слезы градом текут из глаз.

Один гольный перец. Есть я не смогла, хотя пахло необыкновенно вкусно.

В дальнейшем Тамара перчила меньше, но все равно очень сильно.

Мама сходила в вендиспансер, в котором работала когда-то. Там меня помнили совсем маленькой девочкой, рассказывали, как я надела себе на голову корзину из-под бумаг.

Зашли в кондитерский магазин, я попросила купить мне пирожное.

Мама вдруг вспомнила, что как будучи малышкой, я выпрашивала у нее пирожное в этом магазине.

– С розочкой, с розочкой, – просила я, не соглашаясь на эклер с заварным и более безопасным в жару кремом.

Но, не успев даже один раз откусить выклянченную красоту, я уронила пирожное на пол розочкой вниз! ...и подняла пронзительный рев на весь магазин.

Мама наклонилась, подняла пирожное, оставив розочку прилипшей к полу, и отдала то, что осталось мне.

Но теперь, спустя почти 10 лет, я предпочитаю эклеры всяким там розочкам.

Батуми славился своими пирожными, говорит мама, когда мы сидим на бульваре и едим в маленьком кафе под навесом то пирожное, то мороженое.

Батумское кладбище, куда мы съездили сразу по приезде, было тенистым, сильно заросшим и очень тесным. Могилы стояли там притык друг к дружке и трудно было найти могилу деда.

Потом мы зашли в действующую католическую часовенку. Я первый раз попала в действующую церковь и была смущена количеством верующих людей, толпившихся в ней. Мне казалось, все знают, что бога нет.

В этот приезд в Батуми я все время падала. Коленки у меня не заживали. Падала я на совершенно ровном месте и очень раздражала этим маму.

– Ты же большая девочка, что же ты так вертишься и падаешь – сердилась мама.

Ушибалась я не очень сильно, но рана на рану сильно кровило. Надо было искать бинт и вообще оказывать мне скорую помощь. В конце концов, я стала бояться упасть и падала в результате с новой силой. Думаю, все дело было в том, что мать очень злили мои ушибы и падения, я напрягалась, и в результате все было наоборот. Кроме того, я не имела привычки ходить по асфальту, может быть, мои сандалии скользили здесь сильнее, чем на грунтовых пыльных дорогах Карталов.

В детстве я редко передвигалась спокойным шагом, нудное состояние длительной ходьбы очень меня утомляло. Когда бежать было не нужно и не куда, я любила передвигаться вприпрыжку, т. е. вспрыгивать на каждом шагу. В хорошем настроении я любила делать это всю жизнь. Оглянешься, никто не видит, ну и идешь вприпрыжку.

На обратном пути в поезде я жду – не дождусь Москву, в которую мы прибываем поздно вечером.

– Смотри в окошко, когда увидишь большое, ну очень большое море огней, значит уже приехали, – говорит мне мама.

И я напряженно вглядываюсь в темноту и не обманываюсь слабенькими огоньками городов и деревень Подмосковья.

Но вот огни учащаются, приближаются и заполняют все пространство до самого горизонта, который в темноте только угадывается. Это Москва. Мама закомпостировала билеты прямо в поезде и теперь нам не надо стоять в очереди в билетной кассе. Мы ночуем у дяди Бори и скорей, скорей домой.

Вот мы и вернулись домой, я с перевязанными коленями, а мама, как всегда, без копейки денег.

По приезду в Карталы я опять стала ходить (в смысле бегать) нормально.

Июль я проводила в Карталах, бегала во дворе. Помимо прочих, мы придумали новое развлечение – ходить по карнизу. Карниз был на высоте второго этажа, когда открываешь окно, то опираешься на него рукой, и довольно широкий, в ступню шириной. Мы поднимались по пожарной лестнице и, прижимаясь спиной к стене, боком передвигались до окна. Это было окно нашей кухни.

Самой храброй оказалась Оля, в других наших проделках совсем не такая. Она прошла кухонное окно, добралась до окна нашей комнаты и заглянула в него.

Когда подошла моя очередь, уже наступали сумерки, я с замиранием сердца, ужасно труся, подобралась до кухни и только собралась заглянуть в нее, как увидела, что в кухне зажегся свет. Эта моя бабушка вошла в кухню. Я решила переждать и потом пойти дальше, но тут маленький Славка Ярошецкий, который, сидя на трехколесном велосипеде и распустив сопли и открыв рот, наблюдал, как мы ходим по карнизу, эта трехлетняя дрянь догадалась по моему лицу и неувереным движениям, что я боюсь, и когда я остановилась, Славка закричал пронзительным голоском, дразня меня:

– Ага, Зойка, испугалась, испугалась, испугалась, сейчас упадешь, сейчас упадешь.

Я представила, как бабушка, привлеченная криками Славки, открывает окно и видит меня на карнизе.

Ну, что будет с ней это понятно, но вот что потом будет со мной, это неведомо никому, мать от страха, что я могу сорваться и разбиться, просто разорвет меня на куски.

Я показываю Славке кулак, после чего, он, видя себя вне моей достигаемости и, чувствуя в безопасности, снова злорадно орет:

– Зоя, упадешь, упадешь, упадешь.

Я медленно начинаю отступать, боком, боком еще чуть-чуть, вот и лестница. Хватаюсь за железные перекладины и быстро вниз.

Но Славка не ждет и сначала на велосипеде, а потом бросив его посреди дороги, улепетывает от моего гнева домой с таким пронзительным ревом, как будто я его уже отлупила.

Еще тогда же, в июле, мы много лазаем с мальчишками по стройкам на большой высоте, ходим по балкам, а вниз этажа три. Не меньше. Я прихожу домой в рваной одежде, но бабушка только ругает меня, но не выясняет, где именно я ее порвала.

К счастью, мы довольно скоро бросили эти опасные забавы до зимы.

Зимы в Карталах снежные, к январю снега полным полно, наметает сугробы чуть ли не в рост человека. Мы снова ходим по карнизу, теперь всего один-два шага и вниз, прыжок в сугроб. Погружаешься по пояс и не хочешь вылезать из снега, но тебя уже гонят, или просто сверху кто-то летит. Барахтаешься, вылезаешь из сугроба и снова наверх. Все эти развлечения с наступлением темноты, а то взрослые погонят.

Помимо картиза, в качестве вышки для прыжков мы используем крышу сарая. Сарай с одной стороны пологий, его заливают водой, и образуется ледяная горка. Мальчишки постарше катаются на ногах с самого верха, а я только с середины горки, зато на мягком месте прямо с вершины, за тобой еще и еще, внизу куча мала и визгу до небес.

Можно себе представить в каком виде была моя одежда, когда я возвращалась домой!

Еще мы организуем Тимуровский штаб где-то в сарае, помню только там полно паутины и веревки.

Но это все зимой, а сейчас, в августе я еду в пионерлагерь, на этот раз не одна, а с Олей.

Записи в дневнике

... На речке мы купались два раза вместо одного. Тренер сказал нам, что он стоял за соснами и все видел, но мы ему не поверили. На вечерней линейке мы подарили букет Василию Константиновичу. Букет был плохой, не букет, а веник.

6 августа

Сегодня мы встали до горна, и нас, 14 человек наказали. Лишили всех нас купания на весь день. Потом мы пошли в лес. В лесу провели беседу о героях Отечественной войны. Там нам дали задание по звеньям. Мы должны были придумать загадку, песню, сказку, пословицу и поговорку. Потом проголосовали, пойдем ли мы, провинившиеся на речку или нет. Мы сходили на речку, выкупались и ....

13 августа

Сегодня мы дежурили. Первые полдня мы с Олей не дежурили, а бездельничали. Я расчесывала Оле ком в волосах, пока она не заорала. После обеда мы с Олей дежурили у изолятора. Сон час прошел спокойно.

Потом был полдник. На полдник давали чай, печенье и конфеты "Дюшес". Оля съела все конфеты, а я одну. Потом мы стали играть в конфеты и закинули одну на крышу изолятора. Прыгали, прыгали, но достать не могли. Пришла еще девочка. Меня подняли и я достала таки конфету.

Мы все успокоились и стали играть в камушки. Пришла Анна Петровна. Потом пришел еще отряд. Мы посмотрели пропуск, посчитали, сколько человек и выпустили их. Отряд шел разучивать песни...

Во время купаний, две девочки постарше, с которыми я подружилась, вернее они со мной, сделали мне замечание:

– Ты должна купаться в бюстгальтере, а то когда ты высовываешься из воды, на тебя глазеют мальчишки.

Я очень сильно смутилась. Мне казалось, что незначительные изменения в моем облике заметны еще только мне. В дальнейшем я купалась в маечке, что вызвало у воспитателей тоже нарекания:

– Ну, что ты выдумала, еще ничего и не видно, купайся так.

Ольга купалась в купальнике, который ей в этом году купили. Оля была очень недовольна своей все увеличивающей округлостью, считая ее излишней полнотой.

– Ну что это такое, противно, сколько мяса, – говорит Оля, ощупывая свои округлившиеся бедра. Она с завистью смотрит на мои худые девчоночьи ноги.

– Зато тебя не дразнят мальчишки – "ноги выдерну, спички вставлю", – отвечаю я на ее слова и взгляд. Ольга смеется.

В этот раз мы были в лагере в августе, в пору груздей. Мы собирали грузди и маслята в дни, когда приезжала навестить меня мама. Собирать мне их очень нравилось, особенно грузди. Они такие красивые, белые и уютно прячутся под листиками. Но когда дома (мы собрали грибы перед моим отъездом из лагеря) я попробовала жареные маслята, они мне не понравились.Скользкие, мягкие, гадость одним словом.

Лес вокруг лагеря был не только красивый, но и богатый. Помимо грибов, полно ягод. Малины, вишни и в начале смены – клубники. Сладкой и крупной круглой ягодки на высокой ножке. Ее бывало так много на поляне, что можно было лежа на животе собирать ртом!

Во второй мой приезд я посещала кружок умелые руки.

Попала я туда случайно. Остановилась перед выставкой детских поделок из пластилина и давай их ругать. (Просто поделки мне показались немного топорными, мне хотелось взять их в руки и сделать пластичнее, сохранив и форму и движение. Просто руки зачесались)

И я сказала что-то вроде

– Ну, подумаешь выставка, – я лучше смогу.

Учительница, которая вела кружок, случайно услышала это, очень оскорбилась и пригласила меня прийти и доказать, что я могу лучше.

Странно, хотя тон у нее был неприязненный, я все же пришла и осталась до конца смены. Она очень хорошо рисовала, и я научилась у нее рисовать закаты.

Больше про это наше знакомство и первый разговор мы не говорили никогда, тем более, что я была старше всех и действительно лепила лучше. Но я, получив щелчок по носу в первый день, стала поскромнее и уже не выступала.

Вечерами жгли костры и пели

– Взвейтесь с кострами синие ночи...

– Наш паровоз вперед лети...

Ночью, в палате перед сном рассказывали сказки.

Я придумала целую фантастическую повесть о том, как Земля сошла со своей орбиты, от сотрясения звезда на Спасской башне оторвалась вместе с сидящими там мальчиками и улетела в космос и прочее белиберда, пародия на фантастические книжки, которые печатали для детей.

Ни моя благодарная аудитория, ни я сама, конечно, не понимали, что сочиняется пародия.

Успехом эта история пользовалась колоссальным, и конца ей не предвиделось. Я наворачивала все новые и новые приключения, пока, наконец, все не вернулись благополучно на Землю.

Пятый класс

По окончании четвертого класса мы расстались с Александрой Ивановной (я без особых сожалений, но многие девочки плакали на прощальном утреннике) и у нас теперь, в пятом классе по каждому предмету свой учитель.

За время учебы у Александры Ивановны, как и у Нелли Ивановны, мне не разу не удалось блеснуть быстротой соображения, как это было тогда, когда уроки математики вел директор. Я просто считалась хорошей ученицей, каких в новом классе было много.

Но с переходом к разным учителям и усложнением учебы ситуация переменилась, учиться мне стало легче и интересней, вернее интересней и легче.

Мне нравились мои новые учителя, вернее, учительницы, мужчин среди преподавателей пятых классов не было.

Учительница английского языка, молодая и красивая девушка, преподавала первый год после института, старалась, ну как тут было не любить английский?

Но больше всех мне полюбилась небольшого роста, очень миловидная учительница русского языка. Альбина Григорьевна. Она прекрасно вела уроки литературы, была веселая, с юмором, замужем за инженером и имела маленького, вертлявого до головокружения сына Сережку, лет 4 от роду.

Когда он прибаливал и она не работала, мы ходили ее навещать, обычно я с Тамарой, которая жила в том же доме и общалась с Альбиной еще до того, как та стала у нее учительницей, и пару раз заходили я и Люда. К Альбине можно было запросто придти, чувствовалось, что она нам рада, и просто обсудить какие-то проблемы, никак с литературой не связанные. Во всяком случае, меня она любила и заметно отличала, хотя по ее предмету в нашем классе были дети способнее меня, например Надя Шумских, чьи сочинения всегда читались в классе вслух и чьей эрудиции, лексикону и грамотности мог позавидовать любой взрослый образованный человек. Я же так Альбину полюбила, что скучала, когда ее Сережка долго болел и она не появлялась в школе, и часто слонялась возле их дома, чтобы встретиться с ней как бы невзначай и проводить до подъезда.

Задавала Альбина много, и я трудилась, в основном, по русскому. Она сердилась на меня, что неграмотно пишу и имею четверку по письменному языку. Ей казалось, что я мало стараюсь. По литературе я имела пять и по русскому устному тоже. Я хорошо знала грамматику, все правила, все части речи и члены предложения, склонения, спряжения и исключения. Только одного у меня не было – врожденной грамотности, таинственного редкого свойства, без которого на великом русском языке невозможно писать без ошибок.

Учительница истории строгая и важная, в очках, в костюме, внушает нам, что ее предмет один из самых интересных, особенно история древнего мира, которую мы будем изучать. После истории СССР, которую мы учили в 4 классе и которая посвящена борьбе трудящихся за свои права, история египтян, греков и римлян завораживающе, сказочно интересна, я с замиранием сердца рассматриваю картинки в учебнике. Отдаленность жизни этих людей от нас очень меня волнует, волнует и сам процесс узнавания об этой жизни по выкопанным черепкам, по остаткам строений и могил. Я мечтаю стать археологом, чтобы под палящим солнцем копаться в земле, узнавая о прошедших жизнях что-то новое.

Делюсь с мамой своей мечтой.

– Нет, археолог не женская профессия, – говорит мама, и бабушка с ней согласна.

– Женщине трудно жить в палатках, в антисанитарных условиях, – объясняют мне они.

Мама и бабушка типичные медики и все видят в свете санитарии, а не романтики, и переубедить их невозможно.

И мне остается моя математика.

Валентина Ивановна, учительница математики, немолодая женщина, знающая свое дело, была просто влюблена в свой предмет. Математика основа основ всякой науки и техники. Вся цивилизация держится на математике, без нее не построишь дом, не сконструируешь ни паровоза, ни самолета. Меня она заметила уже через месяц после начала учебы, и стала периодически подкидывать мне какие– нибудь интересные задачки, пока она вела опрос в классе.

Меня стали хвалить на родительских собраниях. Мама, придя однажды с собрания, долго и печально меня разглядывала, потом сказала:

– Учительница говорит, у тебя явные математические способности. Это не в нашу породу. Это ты в отца. Господи, как же он мне надоедал со своими задачками. А я терпеть не могла в школе математики.

Таким образом, было установлено, что не только внешне и по характеру, но и по способностям я в отца, а значит нечего мне делать в медицине, как бабушке и маме, раз я соображаю, а в медицине какое соображение? Нужна хорошая память и все.

Мама считала свою работу тяжелой и нудной, больных упрямыми и часто склочными, а работа инженера казалась ей гораздо привлекательнее.

Еще были уроки рисования. Я сохранила свою любовь к изобразитльному искусству и продолжала также много рисовать, как в раннем детстве. Но у меня не было чувства, что я делаю это хорошо. По рисованию Нелли Ивановна ставила мне четверки до тех пор, пока мама на родительском собрании (мама посещала собрания редко и то только по моей слезной просьбе) не сказала ей:

– Девочка так много рисует, так любит рисовать, а у нее четверка.

И у меня стало пять. Но я чувствую, что слепить я могу что угодно: человека и собаку, слона, жирафа, тигра, а вот нарисовать – нарисовать – нет, не могу. Могу только срисовать и хорошо срисовываю. Например, из книги "Приключения Буратино" люблю перерисовывать, и перерисовала все иллюстрации, особенно любила картинку, где Буратино ставит кляксу на лист бумаги.

Но взять и нарисовать самой, что хочется, на чистом листе бумаги – нет, этого я не могу. Ничего, кроме пейзажей. Закат в степи, смешанный лес, в котором находился наш пионерский лагерь, – это у меня получалось.

И вот новая учительница рисования. Молодая девчонка и мы с ней не взлюбили друг друга, вернее она меня за вертлявость и длинный язык (я ведь то, что моя бабушка называет выскочкой). Но это продолжалось до той поры, (несколько занятий), пока ей не попался мой альбом, где помимо ее заданий я нарисовала очередной закат и поникшую березку.

– Чей это? – спросила она (я так и не могу вспомнить ее имя-отчество).

Я после паузы сказала:

– ...Ну мой. .

И все. Учительница удивительно быстро поменяла ко мне свое отношение. В первый момент она не смогла скрыть свое замешательство, смысл которого я поняла так:

– Вот девочка так любит мой предмет, рисует, а я этого и не знала.

Пятерки у нее мне были обеспечены без всякого маминого заступничества, а кроме того, я стала серьезнее относится к своему умению рисовать, раз меня так за это зауважали.

Из дневника

СЕНТЯБРЬ

Вот уже пять дней, как я хожу в школу в 5 класс. Сегодня у нас суббота – родительское собрание

11 сентября

Я встала и не знала, идти в школу или нет. Вчера мы ходили "спасать хлеб", как сказал директор нашей школы. Начиная с первого сентября шли дожди, пшеница намокла, проросла. Мы ее переворачивали. Перевернув все, что нам требовалось (если мне не изменяет память, то, что нашли нужным, нормы мы определяли себе сами), мы удрали в лес. Наелись вишни и пошли домой.

На самом деле мы перевернули два ряда, а потом Оля, Люда и еще девочки стали звать меня в лес. Звали они меня очень смущенно, так как боялись, что я их пристыжу и из чувства долга останусь работать, а тогда им придется из чувства товарищества тоже переворачивать хлеб. Но я оказалась значительно хуже их представлений обо мне и чуть– чуть, ну самую малость, поколебавшись, я с радостью побежала за подругами в лесок, где мальчишки уже давно разожгли костер.

Нам сказали, что если будет хорошая погода, мы пойдем снова, а если плохая, то учиться. Вот я и не знала, что делать, хотя погода была и хорошая. Потом пошла. Можно было и не ходить, полкласса не было. Был первый раз урок практики. Нас обучали слесарному делу. Очень интересно. Пришла домой, разогрела обед, читала книгу. Потом учила уроки. Мама пришла и мы пошли в баню. Пришла из бани, читала и легла спать.

20 сентября

Выпал снег и довольно много. Еще вчера у меня болело горло, и я не пошла сегодня в школу. Приставала к бабе, знает ли она, почему снег стал выпадать в сентябре, ведь мы живем на Южном Урале.