Текст книги "Вокруг трона Екатерины Великой"

Автор книги: Зинаида Чиркова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

В доме отца жилось Ивану плохо. Хоть и помирилась с отцом его жена Авдотья, хоть и простила баронессу Вреде, но сына её ненавидела, при всяком удобном случае колола глаза незаконным рождением и попрекала отцовским хлебом. Иван не жаловался отцу – понимал, что из-за его слов неминуемо начнутся скандалы, да и свою родную мать он помнил очень хорошо и порой жалел Авдотью, вынужденную терпеть в своём доме незаконнорождённого пасынка.

Иван Трубецкой снёс обиду от царя, но не простил, а попытался возражать. Сказал, что сын с детства обучен языкам, да почти всем европейским, владеет и латынью, и немецким, и французским, а уж шведским и датским с рождения.

Царь подумал и решил, что самое место Ивану Бецкому в Европе: пусть едет туда ещё учиться, а когда вернётся, тогда, может быть, и при фамилии отца останется.

Но это обещание было неопределённое, туманное, и Трубецкой-отец понял, что его сын так и останется с огрызком вместо фамилии. А вот другой совет – послать в Европу учиться – он воспринял серьёзно и написал матери Ивана в Копенгаген, чтобы она через своих родственников помогла сыну определиться в Копенгагенское кавалерийское училище, славящееся своими учениками – лихими рубаками и толковыми командирами.

Баронесса сделала всё, что зависело от неё, – Иван поступил в училище с прекрасными рекомендациями и проучился там почти три года.

Но на выпускных экзаменах он упал с лошади, его помяли кони, бегущие позади, и ему пришлось выйти из училища, так и не получив бумагу об окончании. Ему не простили богатства – отец высылал Ивану много денег, не простили надменности и отваги. Несколько дуэлей, закончившихся в пользу Ивана, и вовсе обострили эту ненависть.

Вернувшись домой, Иван снова попал на язычок мачехи – она вновь и вновь колола его и незаконностью происхождения, и неумением закончить какое-никакое учебное заведение.

Но теперь положение в России изменилось. Даже Трубецкому, бывшему в милости у царя, приходилось туго: Пётр заметно изменился, стал суровее и беспрестанно вёл свои войны. Трубецкого он загнал в Киев генерал-губернатором, и Иван увидел, каково положение его батюшки здесь. Генерал-губернатор был, правда, что царь в Петербурге, на нём кончались все жалобы и челобитные, он один был волен казнить или миловать. Но всё-таки служба вдали от двора опростила его, сделала барином-сибаритом, от ничегонеделания увлекавшимся игрой в карты по-крупному.

Свою сводную сестру Анастасию Иван не увидел, потому что незадолго до его приезда её выдали замуж за принца Гессен-Гомбургского, служившего в Петербурге.

Отец взял сына себе в помощники, присвоив ему звание адъютанта. Но Ивану такая роль не нравилась, он рвался в центр жизни, в столицу, в Петербург.

Неожиданная весть о смерти царя Петра застала Трубецких ещё в Киеве. Мужчины Трубецкие сразу же засобирались в столицу – теперь неизвестно, что за жизнь пойдёт, каким царём возглавится Россия, какие люди встанут у руля.

Оказалось, провозгласили императрицей Екатерину, жену Петра, венчанную, имеющую двоих дочерей, и закрутилась новая царица в одних пирушках да пьяных оргиях. Едва приходил её старый милый друг Меншиков, как раздавался извечный вопрос: «Чего бы нам выпить? »

Трубецкой ездил по гостям – узнавал новости, старался вытрясти из царских архивов ту челобитную, что Пётр подписал. Однако не удалось, зато сыну достал должность – не ахти какую, да уж больно развесёлую – иностранным курьером при Коллегии иностранных дел. Даже чин получил Иван – камер-курьер, что по табели о рангах значит прапорщик. Но он так и остался Бецким, когда его отец отбыл в свой далёкий Киев.

Три года пролетели для Бецкого как один день. Он мотался по всем странам Европы, от двора ко двору, успевая передавать новости о русском дворе и заодно разбивая по пути сердца девушек во всех городах, где бывал.

А каких людей он повидал, с какими философами и республиканцами встретился! Париж, Вена, Болонья, Милан, Венеция – все эти города были теперь хорошо известны курьеру императорского двора. Его расспрашивали короли и вельможи, о нём справлялись послы, и к своим двадцати двум годам Бецкой научился так остроумно болтать на каждом из пяти самых распространённых языков Европы, что к его словам стали прислушиваться не только русские посланники за границей, но и сами владетельные правители многих стран. Он мог завязать беседу с любым человеком из верхних слоёв дворянства любой страны, знал тысячи анекдотов о монархах и умел рассказать их так, что каждый его собеседник лишь удивлялся уму и таланту юного курьера.

И хорошо, что Бецкой несколько лет вертелся курьером по разным странам, потому что со смертью Екатерины Первой в России началась такая борьба за трон, что он непременно ввязался бы в неё, и кто знает, чем бы это закончилось. А так должность у него была тихая, неприметная, никто не кидал на него завистливых взглядов, а если кто-нибудь и ненавидел его, то это были обманутые мужья или отцы обманутых девушек. Да и что с него возьмёшь – сегодня он тут, а завтра где-то на берегах Сены или Невы.

Так и миновало Бецкого царствование Петра Второго, всё время он был в разъездах и переездах. А осел немного лишь тогда, когда взошла на царский трон курляндская герцогиня Анна Иоанновна, дочь брата Петра Великого, Ивана, вместе с которым тот начинал царствовать, но умершего ещё в 1696 году.

Иван оставил трёх дочерей – Екатерину, Анну и Прасковью. Но Тайный совет решил выбрать в царицы среднюю. Старшая, Екатерина, была замужем за герцогом Мекленбургским, так что могла бы перетянуть в Россию многих немцев из своего крохотного герцогства, всегда жившего в великой нужде. Младшая была всегда больна – вечно у неё то живот болел, то сопли висели до колен, то маялась зубами, то прикладывала ладанки к пояснице. Словом, тоже не годилась в государыни. А вот средняя, Анна, была бабой гвардейского роста, многое переняла от дядюшки Петра, мужа, герцога Курляндского, потеряла ещё в первый год замужества, а в Курляндии жила, считая каждую копейку, – очень уж маленькое содержание выплачивали ей курляндцы.

Но прежде чем встать на трон, Анна должна была подписать «Кондиции», чтобы пользоваться лишь мишурой власти, а всё делать по приказу верховников, то бишь членов Верховного тайного совета. Анна согласилась.

2

Никогда, ни единым словом не обмолвилась Екатерина о том, что считает Бецкого своим родным отцом. Но всё её поведение, всё её отношение к Бецкому указывало на это. Да и подглядел нечаянный и незамеченный свидетель, как целовала императрица Бецкому руку. А в немецких землях принято целовать руку только родителям и монархам.

Придворные сплетники тотчас начали вычислять, когда и где была мать Екатерины за год до её рождения, когда и где был и Бецкой в то же время.

И определили, что в то время, когда взошёл на престол четырнадцатилетний император Пётр Второй, сын Алексея, забитого на пытках отцом, Петром Первым, Бецкой был направлен с дипломатической почтой в Париж, к русскому послу во Франции Долгорукову. Должна была знать Европа, каков новый наследник престола, каков новый император.

А новый император, сваливший в четырнадцать лет самого крепкого и нерушимого, казалось бы, князя Меншикова и отправивший его в ссылку, интересовался лишь охотой, унаследовав, видимо, эту страсть от прадеда – Алексея Михайловича. Его занимали охотничьи псы, а не государственные дела, и его свора в триста шестьдесят собак была его любимым детищем. Он даже спал иногда среди своих собак.

«Всё в России в страшном расстройстве, царь не занимается делами и не думает заниматься. Денег никому не платят, и бог знает, до чего дойдут финансы. Каждый ворует, сколько может. Об исправлении всего этого никто серьёзно не думает» – так говорилось в одном из писем иностранного посланника в России об этой поре русского государства.

А Бецкому было о чём рассказать Долгорукову: и как подписал новый император указ об аресте и высылке всесильного князя Меншикова, с дочерью которого он был обручён, и как разорвал помолвку и дал согласие семье Долгоруковых жениться на их ставленнице – княжне Екатерине.

Знал Бецкой и о том, что после отставки и ареста Меншикова у него конфисковали пять миллионов рублей наличными да девять миллионов в иностранных банках. Это было больше всего бюджета страны. А ведь начинал свою карьеру Меншиков, не имея ни гроша в кармане да разнося пирожки на базаре...

В официальных документах, представляемых французскому двору, ни слова не говорилось о занятиях юного царя, о его псарне, о его беспечной молодости и бесконечных гулянках, где молодой император приучился к вину.

И Долгоруков выспрашивал курьера о том, что происходит в Петербурге и чего теперь ждать от державы. Посол обязан был всё знать, но он ещё и происходил из Долгоруковых, окруживших царя, который подпал под их влияние.

Не забыл упомянуть курьер и о том, что Пётр Второй вместе со всем своим двором переехал в Москву, восстановив старую столицу в её правах.

Долгоруков не обошёл новостями и самого курьера – таинственно сообщил, что в герцогстве Голштинском прибавление: дочь Петра Первого Анна родила от герцога Карла Фридриха Голштинского сына, которого назвали Карлом Петером Ульрихом. И загадочно улыбнулся при этом старый Долгоруков: кто знает, как сложится судьба и этого внука Петра Первого.

Знал Долгоруков о том, что дочь Петра Первого, Елизавета, вовсе не вхожа ко двору, хоть и пытался было молодой царь приударить за молодой тёткой. Но Долгоруковы оттеснили Елизавету, и она ютилась на задворках Петербурга, а в Москву переехала вместе со всем двором и опять была поселена в самом большом отдалении от Кремля. Так что жизнь Елизаветы была плачевной, никто всерьёз о ней и не думал, но несмотря на это, она была весела, беспечальна, меняла любовников, как перчатки, и занята была лишь нарядами, париками и мушками.

Коронация Петра Второго намечалась в Москве в феврале, и об этом было писано в грамотах Иностранной коллегии.

Долгоруков тщательно выспросил курьера и понял, что он малый не промах, в курсе всех придворных сплетен и новостей, и прикомандировал Бецкого к русскому посольству в Париже.

Вот здесь-то и встретились два молодых человека – Иван Бецкой и Иоанна Ангальт-Цербстская, принцесса из Голштейн-Готторбского дома. Ей было всего восемнадцать, она уже два года была замужем за герцогом, но до сих пор не имела детей и приехала в Париж показаться тамошним светилам медицины именно по этому поводу. Кто знает, как они познакомились, но что между ними был роман, утверждал и сам Долгоруков.

Во всяком случае, через год после этой встречи у Иоанны уже была дочь София Фредерика Августа, и придворные Екатерины старательно искали сходство между ею и Бецким.

Они действительно были похожи: один и тот же вытянутый овал лица, острый, выдающийся вперёд подбородок, тот же длинноватый нос. Только у Екатерины не было характерной для всех Трубецких горбинки, а у Бецкого нос был горбатый, орлиный.

Широкий и высокий лоб у обоих был одинаков и выдавал умственную напряжённость, а глаза повторялись разрезом. Правда у Бецкого они были тёмно-серые, а у Екатерины светлые, серо-голубые.

Словом, двор уже с самого начала царствования Екатерины утвердился во мнении, что Екатерина – дочь Бецкого, побочная дочь. Сам он никогда в браке не состоял, а свою вторую дочь, прижитую от неизвестной женщины, удочерил, и Екатерина взяла её во фрейлины. И эта дочь Бецкого была как две капли воды похожа на Екатерину. Императрица очень заботилась о своей предполагаемой сестре – она выдала её замуж за французского авантюриста Де-Рибаса с богатым приданым и наделила этого неизвестного ранее нигде человека чином адмирала...

Но всё это были лишь косвенные догадки, а сама Екатерина и сам Бецкой никогда даже не намекали на свою родственную связь...

Едва Бецкой вернулся в Россию, как ему пришлось снова собираться и ехать ко дворам европейских монархов: перед самой свадьбой от оспы и осложнившей её простуды скончался молодой император, едва успевший короноваться.

И снова началось в России междуцарствие, борьба различных группировок за власть в империи. Победили верховники, члены Верховного тайного совета, предложившие пригласить на русский трон Анну Иоанновну.

Бецкой поехал с пакетами к парижскому двору, затем в Вену, потом в Варшаву. Везде останавливался он при русских посольствах, везде рассказывал послам о новой императрице, о её любимце Бироне. Вестей из России здесь ждали жадно, прикидывали, чем грозит им настоящее царствование, и потому Бецкой был нарасхват – он был вхож во дворец, благодаря счастливому характеру знал многих и дружил со многими вельможами. Известия его были более чем ценны.

Но вернувшись домой, Бецкой увидел, что служить ему теперь будет туго и трудно: все мало-мальски значимые места обсели немчики из Курляндии, и о продвижении по службе нечего было и думать. Верховный тайный совет Анна ликвидировала, Долгоруких сослала в Сибирь, весь их род разметала, уничтожила, а многим и отрубила головы.

Время было тёмное, дикое, никому при дворе не нужны были знающие люди, никто не желал иметь никаких сведений о Европе – Россия замыкалась в своей скорлупе.

И Бецкой решил, что лучше всего такое время пересидеть в имении, подаренном ему отцом. Он наладил хозяйство, много читал, выписывал из-за границы множество книжных и журнальных новинок, был в курсе всей европейской политики. А наведываясь в Петербург, чаще всего Бецкой заходил в убогонький дворец царевны Елизаветы. Здесь для него всегда находилось общество, а рассказчик он был отменный, и дамы с девицами, ахая, слушали его повествования о Европе, о королевских дворах, о всех приключениях, которые случались с ним.

Благоволила к Бецкому и сама Елизавета. Он часто смотрел на неё и думал, почему она не предъявляет никаких претензий на отцовский престол, ведь она такая же претендентка на трон, как и сама Анна.

Но когда умерла императрица Анна, оставив регентом при малолетнем императоре Иоанне Бирона, когда захотела короноваться сама Анна Леопольдовна, мать несчастного Иоанна, коронованного в двухмесячном возрасте, Елизавета начала серьёзно подумывать об отцовском наследстве.

Бецкой был вместе с нею, когда в морозную вьюжную ночь во главе трёхсот гренадеров Елизавета пошла на императорский дворец, захватила в плен и Анну Леопольдовну, и несчастного ребёнка и твёрдой ногой встала на подножие отцовского трона.

Всю брауншвейгскую семью Елизавета выслала в Холмогоры, где и воспитывался до четырнадцати лет малолетний бывший император. Потом Елизавета отправила его в Шлиссельбургскую крепость на острове Орешек, там он просидел до двадцати четырёх лет, не видя людей, ничего не зная, ничего не читая, словно дикий зверь в клетке...

Двор снова переехал в Петербург, и снова закипела на берегах Невы роскошная дорогостоящая жизнь.

Елизавета провела некоторые реформы, упразднив Кабинет министров и восстановив Сенат в прежних правах. Самым видным направлением в политике стало для неё выдвижение на государственные посты русских людей. После Бирона это направление в политике было естественным, немецкое влияние начало исчезать. Даже сама императрица, когда назначали какого-либо иностранца на видный пост, спрашивала:

– Что, разве не нашлось русского?

И ставила на важные посты русских людей, может быть, не всегда достаточно подготовленных для деятельности. Бецкому за участие в перевороте она присвоила чин генерал-майора и часто пользовалась его советами и предостережениями.

Несмотря на внешнюю, казалось бы, легкомысленную жизнь, Елизавета отличалась твёрдостью в проведении своей политики. Она пригласила в Россию и объявила наследником русского престола своего племянника герцога Голштинского, сына её сестры Анны Петровны, умершей через два месяца после родов. Отец же юного герцога умер, когда Петру было десять лет.

Перед приездом голштинского принца Елизавета долго разговаривала с Бецким и решила возложить на него надлежащий контроль за маленьким двором своего наследника – она вручила ему камергерский ключ и поручила присматривать за своим племянником.

Сразу же по приезде юный герцог был крещён в православие и получил имя Пётр Фёдорович Романов...

Столкнувшись с юным герцогом, Бецкой был удивлён и возмущён тем, как шла его учёба и воспитание. Наставник Брюммер, оставшийся и в России воспитателем великого князя, постоянно грозил ему палкой, бил его, когда выходил из себя, и учил только шагистике и армейским артикулам. До приезда в Россию Петра учили лишь катехизису и. шведскому языку: он был также претендентом на трон этой страны...

Бецкой составил расписание занятий для юного великого князя, защищал его от побоев и конечно же нажил себе в лице Брюммера отъявленного врага. Но несколько частных разговоров с Елизаветой – и проекты учёбы великого князя сделали своё дело: Брюммер был уволен, его место заняли русские учителя, и дело потихоньку пошло на лад...

Дальновидная в семейных делах Елизавета решила, что нужно поскорее женить своего племянника – тогда он остепенится, перестанет хлестать вино, бесконечно играть в оловянных солдатиков и превозносить своего кумира – прусского короля Фридриха.

По всей Европе дала Елизавета задание – искать невесту для Петра Фёдоровича. И посыпались со всей Европы портреты невест – десятки прелестных девиц в возрасте Петра представлялись Елизавете на обследование и обсуждение.

На одной такой выставке портретов очаровательных европейских принцесс присутствовал и Бецкой. Ему сразу понравился портрет дочери принцессы Ангальт-Цербстской, с которой у него когда-то был роман. У девочки были умненькие и строгие глаза, и сама она сильно походила на него самого.

Елизавете портрет понравился совсем по другой причине. Она была просватана за младшего брата герцогини Ангальт-Цербстской. Уже была помолвка, обручение, но перед самой свадьбой жених заболел оспой и умер через несколько дней. Елизавета до сих пор оплакивала своего жениха, что не мешало ей менять любовников, и всё, что напоминало ей о нём, становилось для неё родным и близким.

Так и была решена участь дочери герцогини Ангальт-Цербстской, дочери, которая, как подозревал Бецкой, была плодом их любви...

Сколько ни присматривался Бецкой к новой императрице, он не мог разглядеть в ней дара к государственным делам, хотя своих советников она выбирала тщательно. Больше всего на свете её интересовали наряды и балы. Она была красива, только чуть портил её большой широкий нос. Но она хотела быть первой красавицей в своём государстве и потому преследовала женщин за одну лишь красоту. Она сидела за туалетным зеркалом по пяти часов в день, и её наряды поражали воображение – вкус у царицы был отменный. За один бал она успевала трижды поменять свои наряды, и один был лучше другого.

В московском дворце во время пожара 1753 года сгорело четыре тысячи её платьев, затканных золотом и серебром и украшенных драгоценными камнями и нежными дорогими кружевами. Но это была самая малая часть тех нарядов, которые она имела. В Летнем дворце после её смерти Пётр Третий обнаружил ещё пятнадцать тысяч её платьев, несколько тысяч пар туфель да ещё два огромных сундука с чулками.

Словом, Елизавета не стесняла себя в расходах на свои дамские безделушки, но и не слишком разоряла казну, ограничиваясь только платьями, чулками и обувью для себя. Правда, и кареты её были чересчур роскошны и покойны, и она совершала свои выезды на богомолье так удобно и спокойно, что могла бы ехать в них и тысячи вёрст. Однако она шла пешком некоторое время, потом садилась в карету и возвращалась во дворец, а назавтра ехала в карете до того места, где она остановилась, и снова шла пешком. Затем карета вновь доставляла её до дома, а на следующий день повторялось всё то же самое.

Сколько ни наблюдал Бецкой за Елизаветой, не заметил он, чтобы при ней хоть как-то возвысилась бы Россия. При Анне с Ираном был заключён договор, по которому Россия лишилась той части земель в Прикаспии, которые завоевал ещё Пётр Первый в своём персидском походе. Но Елизавета ничего не сделала, чтобы вернуть эти земли...

Впрочем, Бецкой видел, что она обладает дерзким практическим умом. Недаром же пригласила она в Россию Софию Фредерику Ангальт-Цербстскую со своей матерью, не позвав для их сопровождения отца, самого герцога. И Бецкой понимал, почему. Отец, несомненно, заартачился бы, когда речь зашла бы о вере. Елизавета твёрдо стояла на том, что принцесса должна принять православие, и на мать девочки ей было воздействовать легче.

Впрочем, обе дамы и не подвергли суровому осуждению это требование. Они сразу согласились с тем, что вера у мужа и жены должна быть одна и та же, а раз уж в России господствует православие, то и Фредерика обязана пройти обряд крещения в эту религию...

Елизавета приставила Бецкого к герцогиням, и он впервые узнал, насколько умна его предполагаемая дочь. Он замечал, как терпеливо учит она русский язык, как готовится к принятию Символа веры, как хочет стать русской великой княгиней, а потом и русской императрицей. Честолюбие было главным в её характере.

Однако с будущим мужем ей жестоко не повезло. Сама Елизавета видела, как несдержан на язык, как распущен её племянник. Он боготворил прусского короля Фридриха, ненавидел Россию, влюблялся во всех фрейлин подряд и вовсе не хотел жениться на Софии Фредерике. Этого хотела Елизавета, и он мог только подчиняться...

Бецкой присутствовал на обряде крещения принцессы. Она повторила Символ веры на хорошем русском языке, вела себя скромно и послушно. После крещения её нарекли русским именем – Екатерина Алексеевна.

Вдруг в какой-то момент Бецкой услышал за своей спиной шепоток, а потом обратил внимание на жадные, ищущие взгляды и понял, что должен немедленно скрыться, уехать, чтобы люди не искали подтверждения тому, что он похож на царскую невесту, что это сходство слишком видно.

И он отпросился у Елизаветы за границу – для поправления здоровья, пошатнувшегося за годы бесконечных поездок по Европе в качестве курьера.

Елизавета поверила, отпустила его, и Бецкой, даже не простившись с Екатериной и Иоанной, уехал в Париж...

Столица умственного мира предоставила ему возможность ознакомиться с новейшими философскими взглядами. Он хорошо узнал Дидро, спорил с ним по разным философским проблемам, а в салоне госпожи Жофрен, считавшемся самым замечательным собранием самых замечательных людей, завязал новые связи с энциклопедистами, а больше всего с Руссо, у которого заимствовал взгляды на воспитание и образование, так глубоко волнующие его.

Он никогда не забывал, что был бастардом, и все бастарды мира вызывали у него глубокое сочувствие...

И как же хорошо жилось ему в Париже! Он держал большой открытый дом, наполненный предметами роскоши и неги, собирал по вечерам значительное общество поэтов, писателей, философов. Шумные застолья прерывались концертами самой новой музыки и самых лучших певцов, а споры об устройстве мира порой затягивались далеко за полночь.

Бецкой мог позволить себе вести такой богатый и открытый образ жизни. Все его картины и собрания статуй, новейшей мебели и произведений искусства оплачивали его многочисленные крепостные крестьяне...

Много лет жил он таким сибаритом и даже не представлял себе, что когда-нибудь вернётся в Россию. Пока у него были деньги, здесь никто не спрашивал о его происхождении, и всем было невдомёк, что Бецкой лишь укороченная фамилия Трубецкого.

Однако он жадно ловил вести с родины. Страдал по поводу Семилетней войны, радовался, что Елизавета открыла в Москве университет, интересовался самыми замысловатыми слухами о жизни Петра и Екатерины.

Знал, что и после девяти лет брака у них всё ещё нет детей, и горячо молился о даровании наследника русскому престолу. А когда родился Павел, Бецкой и вовсе расцвёл. Он старательно поднимал бокалы за русского наследника, за его мать и отца и двоюродную бабушку – императрицу Елизавету.

Но у него и в мыслях не было вернуться в Россию. Здесь, в центре умственной жизни, хотел бы он жить всегда и здесь же умереть. Тем более что его друзьями были самые передовые умы Европы этого времени...

И вдруг – секретный пакет, молоденький курьер из самого Петербурга.

Вступивший на престол Пётр Фёдорович срочно вызывал Бецкого в Россию и назначал его главным начальником над канцелярией строений домов и садов. Здесь же лежал указ о повышении Бецкого в чине – теперь он стал генерал-поручиком.

Хочешь не хочешь, а пришлось свёртывать всё своё парижское хозяйство и возвращаться домой, на родину, в Россию.

В первые же дни пребывания в Петербурге увидел Бецкой соотношение сил. Пётр был взбалмошен и неумён, пил крепкую со своими голштинскими капралами, курил вонючий табак и мечтал развестись с Екатериной, чтобы жениться на фрейлине Елизавете Воронцовой. Бецкой откровенно заговорил обо всём этом с Екатериной и получил в ответ такую же откровенность. Екатерина рассказала Бецкому, что в войсках уже идёт агитация за неё, что братья Орловы подпаивают и подкупают офицеров, что многие уже за неё, но пока всё ещё в стадии разговоров, сплетен, переговоров и ничего конкретного.

Бецкой сам предложил свои услуги – он начнёт раздавать в войсках деньги, чтобы убедить их возвести на престол Екатерину вместо Петра...

Он раздавал свои деньги, иногда отчитывался перед Екатериной, но делал всё молча, тихо – так, чтобы его ни в чём не заподозрили.