Текст книги "Вокруг трона Екатерины Великой"

Автор книги: Зинаида Чиркова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)

Миссия Бестужева прошла успешно, цель была достигнута, Григорий и Екатерина испугались нового переворота, и мысль о её браке с Григорием навсегда исчезла даже из их бесед о дальнейшем будущем.

4

Изнеженная праздность – вот идеал, к которому стремился Григорий Орлов. Он неосознанно считал, что слишком много потрудился, доставив Екатерине и себе столь высокое положение, и потому имеет право ничего не делать, а только предаваться утехам лени и приключениям с женщинами. Иногда он исчезал из дворца, в котором Екатерина его поселила, на целые недели, предаваясь самому грязному и гнусному разврату. Но Екатерина не осмеливалась сделать ему ни одного упрёка и лишь иногда, намёками, ласково укоряла своего обожаемого красавца в лени и изнеженности. Она любила его, но и знала, как сильны и отважны его братья, побаивалась их и без конца сыпала благодеяния на эту семью.

Екатерина и Григорию старалась доставить как можно больше титулов, чинов, должностей. Она сделала его директором инженерного корпуса, шефом, полковником кавалергардского полка, генералом-аншефом артиллерии, генерал-фельдцейхмейстером, вручила ему казну от всех этих должностей, но снова и снова делала такие богатые подарки, которые и во сне никогда не снились бедному поручику, одарённому лишь красивой внешностью. Екатерина построила для него знаменитый Мраморный дворец, такой роскошный, что подобал бы и самой императрице, а на фасаде велела выбить девиз: «Воздвигнут благодарной дружбой».

Но она не пробудила в нём честолюбия. Он не хотел да, впрочем, и не мог чем-нибудь управлять, что-то предпринимать, он ничего не хотел делать и играть хоть какую-то роль в государстве не желал. Он заседал в Сенате, но каждый раз, высказываясь, проявлял такую дремучую неспособность разбираться в политике и в жизни страны, что Екатерина краснела за него. Щедрым потоком лились на него все блага. Он пил и ел во дворце, все его дворцы состояли на балансе державы, все его камзолы, расшитые бриллиантами, оплачивались казной государства. Но сверх всего этого он получал ещё десять тысяч рублей на покрытие карманных расходов, десятки тысяч крепостных крестьян, поместья и угодья в самых лучших уездах России, дачи и дворцы. Екатерина подарила ему свой портрет, сделанный в форме сердца и усыпанный бриллиантами, и право носить его в петлице, а этого права никто не мог себе позволить...

Но Екатерина всё ещё была в восторге от своего возлюбленного, доставившего ей престол. Даже в письмах она расхваливала его, как покорная и боязливая любовница.

«Когда пришло Ваше последнее письмо, – писала она одному из своих корреспондентов, – граф Орлов был в моей комнате. Есть одно место в письме, где Вы называете меня деятельной, потому что я работаю над законами и вышиваю шерстью. Он, отъявленный лентяй, хотя очень умный и способный, воскликнул: «Это правда!» И это первый раз, что я услыхала похвалу от него...»

Но Екатерина словно бы просыпалась от чар, навеянных этим красавцем. Она уже почувствовала его пустоту и ничтожество и мало-помалу начала охладевать к нему. Граф, а потом и князь Римской империи, богач и сноб, развратник и лентяй, как будто тоже пробуждался. Он увидел, как деятельна Екатерина, как день её заполнен трудом, работой, стремлением не только понять жизнь своей страны, но и дать ей хорошие законы, которые могли бы установить порядок и право в этой варварской земле.

И Орлов перехватил взгляд Екатерины. Он направлен на пригожего армейского офицера Васильчикова, и Григорий вдруг понял, что может лишиться своего положения красивой наложницы и капризной куртизанки.

Он нашёл предлог, чтобы вновь покорить сердце Екатерины. В Москве вспыхнул чумной бунт...

Два месяца свирепствовала чума в старой столице. Чумные бараки не вмещали всех заболевших, половина жителей вымерла, и мор катился по городу, сея панику и ужас.

Начались волнения, с которыми не в силах была справиться местная власть. Даже митрополит был убит чернью, когда призывал смириться перед Божьим испытанием. Губернатор бежал в свои деревни, бросив на произвол судьбы весь город.

Екатерина получала панические отчёты о делах в старой столице и металась в ужасе, не зная, кого послать туда, чтобы не только подавить мятежи, поджоги, убийства, но и справиться с самой смертью...

И тогда к Екатерине пришёл Григорий.

   – Я усмирю эту чуму, – гордо сказал он.

Екатерина содрогнулась. Как сможет он, лентяй и неженка, красавец и солдат, усмирить Москву, как сумеет совладать с самой смертью? Нет у него ни одного слова заклятия от чумы, похоже, он просит отправить его по мериться силами с самой костлявой.

А в душе она радовалась, что наконец-то Григорий проснулся, очнулся от безделья и разврата, что он не боится сразиться с самой страшной заразой.

Долгие уговоры Григория убедили Екатерину. Но когда она попыталась узнать, что намеревается сделать её возлюбленный в Москве, он лишь рукой махнул:

   – Там будет видно...

У него тоже не было никакого плана, никаких мыслей, он ехал наобум и действовал по наитию. Но действовал...

Екатерина перечитывала письмо престарелого губернатора Петра Ивановича Салтыкова, героя Семилетней войны, убоявшегося невидимого и грозного врага:

«Болезнь уже так умножилась и день ото дня усиливается, что не осталось никакого способа оную прекратить, кроме, что всяк старается себя сохранить. Мрёт в Москве в сутки до 835 человек, включая и тех, кого тайно хоронят, и всё от страха карантинов, да и по улицам находят мёртвых до 60 и более. Из Москвы множество народу подлого побежало, особливо хлебники, квасники и все, кои съестными припасами торгуют, калачники, маркитанты [20]20
  Маркитант – торговец съестными припасами, напитками и предметами солдатского обихода при армии в XVIII-XIX вв.


[Закрыть] и прочие мастеровые. С нуждою можно что купить съестное, работ нет, хлебных магазинов нет, дворянство всё выехало по деревням.

Генерал-поручик Пётр Дмитриевич Еропкин (на него было возложено руководство борьбой с эпидемией ) старается и трудится неусыпно, но все его труды тщетны, зло никак не прекратить. У него в доме человек заразился, о чём он меня просил, чтоб донести вашему императорскому величеству и испросить милостивого увольнения от сей комиссии. У меня в канцелярии тоже заразились, кроме что кругом меня во всех домах мрут.

И я запер свои ворота, сижу один, опасаясь к себе несчастья.

Я всячески генерал-поручику Еропкину помогал, да уж и помочь нечем: команда вся раскомандирована, в присутственных местах все дела остановились, и везде приказные служители заражаются.

Приемлю милость просить мне позволить на сие злое время отлучиться, пока оное по наступающему холодному времени может утихнуть, и комиссия генерал-поручика Еропкина лишняя ныне и больше вреда делает, и все те частные смотрители, посылая от себя и сами ездя, больше болезнь развозят...»

И не дожидаясь ответа от Екатерины, старый генерал убежал в свою подмосковную деревню, бросив на произвол судьбы гибнущую столицу...

Григорий Орлов выехал скоро, собрав команду людей, таких же, как он, не боящихся ни Бога, ни чёрта, ни самой чумы.

Уже на въезде понял он размеры гигантского бедствия: везде по сторонам дороги лежали неубранные трупы, а потом стали попадаться и санитары в белых балахонах, белых бахилах и белых рукавицах, кидающие в смрадные дымные костры нехитрый домашний скарб убитых чумой, вынося его из опустевших домов. На углах стояли те же санитары и разливали в ведра и бидоны уксус, будто бы помогающий от чумы. Но очереди к санитарам были жиденькие: не очень-то верили москвичи в это снадобье.

Услышал Орлов и то, как был убит митрополит Амвросий. У Варварских ворот стояла в простом окладе икона Богородицы, и всякий прикладывался к ней, памятуя о том, что икона чудотворная и может принести исцеление. Однако доктора стали говорить, что целование иконы помогает разносить заразу, и Амвросий распорядился снять икону и отнести её в какую-то другую церковь, а ящик с народными деньгами, куда простые люди кидали последние копейки, опечатать и отвезти в воспитательный дом для сироток.

Но народ узнал об этом, служек[21]21
  Служка – слуга в монастыре или при архиерее.


[Закрыть], которые пытались увезти народные деньги, разорвали в клочья, а Амвросия убили.

И теперь ещё смута носилась по городу в виде мужиков с дубинами и кольями, с вилами и ухватами...

Маленький седенький митрополит Амвросий нашёл страшную смерть. В Чудовом монастыре, где он спрятался от толпы, нашли его миряне, стащили с амвона, где он служил службу, протащили по всей церкви, выволокли на паперть, бросили посреди церковного двора и принялись работать кольями...

Смрадный дым поднимался над Москвой, зловоние заставляло затыкать носы, плыл над городом натужный звон колоколов.

Под этот набатный тревожный перезвон въехал в Москву Орлов. В его обозе колыхались несколько повозок с отменной водкой, которую уже много лет готовил для него старый цирюльник Ерофеич. Там была и мята, и анис, и корки померанца. Этой настойкой Орлов растирался и принимал её внутрь, если только занедуживал, и все его болячки как рукой снимало. А вот поможет ли его настойка против страшной болезни – в этом и сам Григорий сильно сомневался.

Встретили его не больно-то пышно. Едва-едва собралась группа самых знатных людей, что ещё не уехали, не прятались по углам да дворам, и поднесла ему на золотом блюде хлеб и соль в резной деревянной солонке. Еропкин, всё ещё ведавший спасением города, низко, в ноги поклонился важному господину, посланному самой императрицей...

Не успев войти во дворец, отведённый ему под жильё, Орлов собрал совет, пригласив всех, кто ещё оставался в городе, и особенно докторов. Выслушал все жалобы. Докторам платили крохи, но и те уже давно не выплачивали, больниц и карантинов не хватало, негде было размещать больных. И не хватало тех, кто мог бы помогать докторам и санитарам.

Орлов решил мудро: докторам, которые борются с самой смертью, жалованье утроить и тут же выплатить, больных размещать в опустевших дворцах, и даже его дворец, предназначенный ему для житья, отдать под больницу, а всех крепостных, что захотят работать на карантинах, сделать людьми вольными. Он велел выпустить всех, кто сидел по тюрьмам, – пусть вывозят мёртвых и хоронят их. И пусть больных пользуют его домашним зельем, которое он привёз с собой, – водочкой Ерофеича, настоянной на травах. Уксуса тоже привёз с собой Орлов немалое количество...

Распорядился Григорий доставлять в Москву торговцев съестными припасами, отдавать их покупателям по более низкой цене, разницу покрывать за счёт государственной казны, а вокруг Москвы вырыть большой ров, начать чинить и прокладывать дороги, осушать болота, с которых летели на город тучи комаров.

О щедрости, расторопности и замечательных распоряжениях Орлова пошли по Москве настоящие сказания...

Стали приходить к Орлову целыми толпами люди, которые нуждались в работе и деньгах, больные заполнили дворцы, и водка Ерофеича спасла многих – может, было это больше из доверия к Орлову, но только стихала сама чума, а порядок и строительство в городе возобновились.

Начали открываться съестные лавки, а скоро и у модных лавок забегали московские барышни.

Словом, показал себя Григорий таким рачительным, щедрым и расторопным хозяином, что недаром в Москве стали слагаться песни и легенды о вельможе, не погнушавшемся отдать свой дом под больных, открывшем не один воспитательный дом для сирот, потерявших в чуму родителей.

Поразительно, но как будто сама смерть отступила перед Григорием. Он укротил чуму, усмирил Москву и вернулся в Петербург победителем...

Екатерина построила в честь спасителя древней столицы триумфальную арку, а самого Орлова стала называть не иначе, как человеком, похожим на древних римлян прекрасных времён Республики. Даже медаль, выбитая в честь героя, сравнивала Григория с Курцием, а надпись на медали гласила: «И Россия имеет таких сынов».

Императрица хотела было написать на медали «такого сына», да Орлов поскромничал. Впрочем, он и всегда был равнодушен к славе, а честолюбием никогда не отличался.

Однако отсутствие честолюбия не помешало ему напроситься в почётную миссию по заключению мира с турками в Фокшанах. Мир добыл знаменитый Румянцев, но Орловым как будто овладел бес зависти. Он не мог простить полководцу, что именно тот победил турок, и потому сразу по приезде в Фокшаны устроил скандал и так разругался с Румянцевым, что турки лишь диву давались, как легко могли они отспорить несколько статей мирного договора. А ведь Екатерина только что писала об Орлове в одном из своих многочисленных писем:

«Полагаю, что мои ангелы мира находятся теперь уже лицом к лицу с этими противными бородачами турками. Граф Орлов – без преувеличения первый современный красавец – должен казаться действительно ангелом перед этими неотёсанными мужиками. Свита его блестящая и избранная. Но бьюсь об заклад, его особа затмит всех окружающих. Странная личность этот посол. Природа была так щедра к нему, как в отношении наружности, так же и ума, сердца и души...»

Но Орлов не оправдал надежд Екатерины. Он завистливо глядел на проект мирного договора и пытался возобновить войну, чтобы быть победителем, как Румянцев, которому он грозил виселицей.

Ему уже чудилось, что он возьмёт штурмом Константинополь, но, едва остыв, он прерывал переговоры, уезжал в Яссы и проводил там время в роскошных празднествах и ничегонеделании. Не забывал он при этом надевать платье, подаренное ему Екатериной и стоившее миллион рублей.

И вдруг, как удар грома посреди ясного неба, пришло известие, что в его апартаментах, предназначаемых для избранников императрицы, поселился Васильчиков.

Будто холодным душем окатили Григория. Он понял, что его карта бита, что его ангельское лицо и безумная храбрость на этот раз не помогли ему – императрица скоро нашла ему замену. А значит, всё его положение, всё его состояние находятся под угрозой – он теряет всё...

Бросив все дела в Фокшанах, так и не заключив мира и не слушая ничьих увещеваний, бросился он в простую кибитку и в считанные дни преодолел расстояние в несколько тысяч вёрст. И тут полученное распоряжение заставило его остановиться – ему приказано было выдержать карантин.

Распоряжение касалось всех, кто возвращался с юга, – велика была ещё опасность возобновления эпидемии чумы. Орлов только усмехнулся – это ему, победителю чумы в Москве, приказано выдерживать карантин...

Но он послушно выполнил волю императрицы. Она предоставила ему на выбор – пройти карантин либо в Ропше, где был убит её муж, о чём она никогда не забывала, либо же в Гатчине, где для самого Орлова был выстроен дворец итальянским архитектором Ринальди. Восхвалялась местность в Гатчине – триумфальная арка и дворец сделаны Ринальди, восхитительная речка Ижора украшает окрестности, словно нарочно созданные природой для уединённого отдохновения.

Орлов поселился в Гатчине и ждал, когда Екатерина сама вспомнит о нём. Он не старался безумными выходками, как бывало некогда, заново привязать к себе охладевшую к нему женщину и императрицу...

А Екатерина боялась. Она всё ещё верила в силу его безумств и страшилась какой-нибудь выходки с его стороны – она знала его буйную и неуёмную натуру. Потому и велела переменить все замки во дворце, поставить усиленный караул у дверей своего нового протеже и тщательно следить за всеми, кто приезжает во дворец.

Ей доложили, что во дворе появился экипаж, похожий на карету Орлова, и она стремительно убежала в апартаменты Панина, чтобы не встретить Григория.

Она боялась его, его братьев и оттого приказала усиленно наблюдать за ними. Но никто из них не решился на новый переворот, они уже получили всё, что могли, и потому нравственная лень поселилась в этих когда-то беззаветно отважных людях.

Екатерина продолжала баловать своих попутчиков к трону, и эти подачки действовали усыпляюще. Даже Алексей Орлов, став адмиралом и отправившись командовать флотом в Средиземном море, не помышлял более о том, чтобы подняться на Екатерину, хотя в его руках была кандидатка на императорский престол России – княжна Тараканова. Но власть и богатство расслабляют человека, и даже безумно смелый Алексей не стал ввязываться в очередную авантюру...

Государыня не хотела видеть Григория, но каждый день писала ему. Темы для писем были самые разные: как он питается, хорошо ли ему, кто следит за его постельным и нижним бельём – словом, самая нежная забота, самые дружеские чувства. Секрет был прост. Рассказал о нём французский поверенный в делах России:

«Императрица удостоверилась, что больше тысячи гвардейских солдат состоят на жалованье у графа Орлова и что он приобрёл расположение духовенства. У него, говорят, десять миллионов капиталу, поэтому императрица боится его и предпочитает уладить дело миром...»

Она и хотела уладить дело миром – хотела, чтобы сам Орлов отказался от всех своих должностей. Но на намёки он не отвечал, не понимая их, а высказаться напрямую Екатерина не решалась...

Наконец ей надоело ходить вокруг да около, и своим указом она отрешила его от всех должностей и объявила, что даёт ему отпуск для поправки здоровья. Но он весело ответил ей, что никуда не поедет, потому что здоров как бык и никакой отпуск ему не нужен.

Всё кончилось тем, что ему было дано позволение появиться при дворе – как раз пришло разрешение Вены на титул князя Великой и Священной Римской империи специально для Орлова. И Григорий снова показался при дворе. Екатерина приняла его, сидя за картами в игральном зале. Он подошёл, она внимательно поглядела на него, вновь удивилась его красоте и ангельскому лицу, заговорила с ним весело и непринуждённо. Он отвечал ей в тон, также весело, остроумно и непринуждённо.

Казалось, он смирился с Васильчиковым. Во всяком случае, он на другой же день ездил с ним в карете по Петербургу, встречал знакомых и оживлённо рассказывал, что в постели императрицы его теперь заменяет его спутник. Васильчикову становилось неловко, но Орлов не замечал этого. И снова его приёмная была полна – на всякий случай вельможи являлись к нему за знаками благоволения, испрашивая различные милости. И он выполнял свои обещания: выпрашивал орден для одного, поместья для другого – отказа ему не было, императрица ничего не жалела для прежнего любимца.

– Я многим обязана семье Орловых. Я осыпала их богатствами и почестями, я всегда буду им покровительствовать. И они могут быть мне полезны. Но моё решение неизменно: я терпела одиннадцать лет, теперь я хочу жить как мне вздумается и вполне независимо. Что касается князя, то он может делать всё, что ему угодно, – он волен путешествовать или оставаться в империи, пить, охотиться, заводить себе любовниц... Поведёт он себя хорошо – честь ему и слава, поведёт плохо – ему же стыд...

Так говорила она одному из своих приближённых. И эти слова уже показывают, что она всё ещё не совсем избавилась от страха перед отважным семейством Орловых, но уже решила изменить судьбу и жалела только, что слишком осыпала милостями этих своих товарищей по борьбе.

Впрочем, человек, заменивший Григория Орлова в его апартаментах и в сердце царицы, не смог вытеснить его влияние. Очень многое связывало этих двух людей, и чересчур памятны были каждому из них все те события, которые привели их на вершину власти. А Васильчиков был всего лишь временщиком, который мог доставить императрице удовольствие чисто телесного свойства и никогда не пользовался никаким влиянием на государственные дела. Да Екатерина и не спрашивала его мнения, для этого у неё были советники, а чаще всего она разделяла позиции своих советников. И всё же Григорий Орлов пользовался её милостями, не занимая никаких государственных должностей. Недаром же, против всяких правил, она повезла его с собой в Гатчину, где пребывали и две Гессен-Дармштадтские принцессы, одну из которых Екатерина намеревалась выдать замуж за своего сына, наследника престола Павла.

В ужасе пишет посол прусского короля Фридриха Сольмс своему королю:

«Мне поручено открыть Вашему величеству весьма важную тайну, от которой зависит счастье России и которая для Вас как друга и союзника этой империи не может быть безразлична. Граф Панин, всегда зорко наблюдающий за всем, что делает семья Орловых, по-видимому, имеет причины подозревать, что князь Орлов имеет и простирает свои честолюбивые виды до намерения жениться на принцессе Дармштадтской. Необыкновенная внимательность, которой он по-своему окружает ланд графиню, и свободное обхождение, какое он уже позволяет себе с принцессами, особенно же с младшей, за которой формально ухаживает, подтверждают эти подозрения. Принцесса по живости своего характера, не подозревая ничего дурного, может дать этому честолюбивому человеку возможность успеть в своих замыслах. Самое ужасное, что предупредить эти планы невозможно, ибо на императрицу в этом случае рассчитывать не стоит».

И Екатерина думала, что её бывший любовник может таким образом приобрести своё семейное гнездо. Но, увы, первая же встречная фрейлина расстроила все эти матримониальные планы. Он увлёкся дурнушкой, и роман его с Гессен-Дармштадтской принцессой остался без продолжения.

А между тем он мог бы стать родственником императрицы, если бы Павел, наследник, и он женились на сёстрах-принцессах. Характер Орлова не позволил ему сделаться расчётливым. Его же характер подвёл его к последней черте – его последнему роману, начавшемуся столь идиллически и закончившемуся столь трагически.

Он ездил по заграницам, поражая европейцев неслыханной роскошью, переезжал из загородных резиденций Екатерины в свои дворцы, пока, уже в сорок три года, не увидел свою двоюродную сестру, только что вступившую в должность фрейлины при Екатерине.

Это была хорошенькая, хрупкая, грациозная фрейлина Зиновьева, не знающая отбоя от женихов. Все при дворе прочили ей прекрасное семейное счастье, потому что она была умна и прелестна, самого нежного и традиционного воспитания. Она сумела понравиться и самой императрице, а уж поклонников у неё было столько, что не припомнить и самой Екатерине: немало женихов каждый день делали предложения Зиновьевой. Она над всеми смеялась, всем отказывала, и даже мать с отцом, родственники князя Орлова, не перечили дочери.

Григорий увидел её на очередном придворном бале, протанцевал с нею несколько танцев и погиб окончательно и бесповоротно. В свои годы, имея на счету большое количество любовных интрижек, словно бы русский Дон Жуан, он влюбился глубоко и серьёзно, настолько, что сразу предложил Зиновьевой руку и сердце. Проснулись его старые привычки ухаживать красиво и возвышенно, искренность его намерений и его горячая любовь покорили восемнадцатилетнюю красавицу.

Все были против этого брака. Прежде всего родители – кровное родство, кровосмешение, отказ церкви венчать. Поражена была в самое сердце Екатерина – она всё ещё продолжала любить это странное существо, хотя и видела всю его ничтожность и пустоту, но измены, хоть и после смерти своей любви, она не могла простить бывшему возлюбленному...

Наплевал Орлов на все преграды, на все препоны, нашёл крохотную церквушку и старенького попа, обвенчался с Зиновьевой, назвал её по полному праву женой и провёл с нею первую ночь.

А дальше начались такие препятствия, что сама его жена отчаивалась увидеть мужа. Синод постановил развести супругов, наложил жестокое наказание на старенького священника, обвенчавшего двоюродных брата и сестру, восстал и Сенат, не признавая противоестественную связь, закончившуюся браком...

Долгое время родители Зиновьевой держали дочь взаперти, и ей приходилось прибегать к немыслимым ухищрениям, чтобы только написать мужу, не говоря уже о том, чтобы свидеться с ним.

Но императрица наконец смилостивилась. Она прервала действие постановления Сената и Синода, и молодожёны воссоединились. Они уехали из Петербурга в Швейцарию, и письма молодой жены Орлова родителям и друзьям в Петербург и Москву дышали неприкрытой любовью и восторженным обожествлением своего супруга.

«Всякий край с тобою рай», – сочиняла она немудрёные стихи о своём любимом. Екатерина лишь грустно улыбалась: когда-то и она также восторженно обожествляла своего возлюбленного, прославляла его красоту и отвагу...

Они вернулись и долгое время жили тихо и семейно. Нигде не показывалась молодая чета, им было довольно самих себя. Екатерина подарила молодым новый дворец, а галантный Григорий Орлов преподнёс Екатерине в день её именин знаменитый «Надир-шах» – бриллиант, обошедшийся в полмиллиона рублей. Но больше Орлов никак не влиял на двор и отправлял тех, кто обращался к нему, к другим фаворитам императрицы...

Никто из фаворитов не имел такой власти над императрицей, как Григорий. В одном из своих писем Екатерина признавалась, что Орлов и до конца её жизни был бы при ней, если бы не скучал сам...

Когда Екатерина услышала, что Орловы вновь собираются за границу, она было не хотела отпускать их, но узнала страшную для молодых супругов истину: у жены Орлова оказалась грудная болезнь, неизлечимая чахотка, и заграничные врачи могли хоть как-то помочь ей. Ничего не пожалел Григорий, чтобы вылечить больную жену, но через несколько месяцев она умерла за границей.

Его привезли одного, но никто уже не мог узнать прежнего Григория. Его разум помрачился, он пускал слюни, как младенец, ничего не помнил, ходил под себя, и последние годы жизни его близких были отравлены сознанием его безумия...

Он умер, даже не осознав, что умирает. Екатерина очень жалела о нём, ей дорог был и товарищ прежних дней, и первый настоящий возлюбленный, которого она создала таким, каким он стал. Судьба сделала для него всё, что могло быть хорошего, но умственная лень и неразвитость не позволили ему встать на высоту идей своего времени. Он умер, кем и был, – князем лишь по названию, а в сущности всё тем же простым поручиком Преображенского полка, которого увидела и полюбила Екатерина, будучи ещё великой княгиней.