Текст книги "Слёзы Марии-Антуанетты"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Глава 7
ПИСЬМО ИЗ БУЭНОС-АЙРЕСА
Поставив машину в саду Каролин под рябиной, чтобы укрыть ее от любопытных глаз соседей, Адальбер с Альдо направились к дому. Оба не чувствовали себя в должной форме, хотя и отдохнули днем. Перед визитом в дом мадемуазель Отье они заехали в больницу и узнали, что полковник вне опасности. Но мажорная составляющая этой новости была омрачена минорной нотой: вследствие удара, нанесенного по голове, Карлов потерял память. Он не узнавал никого, даже жену. И когда два друга подошли к его постели, он вежливо поздоровался, но не выказал при виде их никакой радости. Словно никогда не встречался с ними. И совершенно забыл собственное имя!
– Возможно, это временное явление, – ответил хирург на вопрос Морозини. – Но не исключено, что и надолго. Все зависит от того, как пойдет выздоровление.
– Вы оставите его в больнице или отдадите на попечение жены?
– Через несколько дней он сможет вернуться домой. Хотя он был захвачен насильно – на запястьях следы веревок! – на его физическом состоянии это не отразилось. Быть может, в привычном окружении он придет в себя быстрее.
– Что ж, остается только молиться! – заключил Адальбер.
Это уже усердно делали Люба и Марфа. Когда друзья проходили мимо их дома, до них донеслись те молитвенные песнопения, которые составляют особенную красоту православной службы.
Любопытно, что этот музыкальный речитатив, разносившийся в теплом воздухе сада, повлиял на обоих друзей благотворно. Дождь прекратился. И словно унес с собой все невзгоды последних дней. Память о них сохранялась только в запахе мокрой травы, смешавшемся с благоуханием жимолости и ароматом роз… Поэтому Адальбер, войдя в дом, сразу бросился к окнам, открыл их, чтобы быстрее выветрилась затхлая влажность, и с наслаждением вдохнул воздух сада. Альдо закурил сигарету и сел в кресло рядом с пианино. Он курил, откинув назад голову и стараясь ни о чем не думать, сосредоточившись только на доходивших до него звуках.
Под порывом ветра хлопнуло окно. Адальбер закрыл его и сел напротив своего друга.
– Ну, что будем делать? Ждем вместе в этой комнате или расходимся порознь? Один здесь, другой в спальне…
Альдо взглянул на стенные часы. Они показывали полдвенадцатого.
– Скоро полночь. Надо разделиться, ты прав. Оставайся здесь, а я пойду в спальню.
Адальбер кивнул, открыл захваченный с собой сафьяновый портфель и, вынув из него серебряную фляжку и пакет с кофе, протянул их своему другу.
– Возьми-ка и сделай нам божественный напиток! В этой халупе кофе такой, что пить невозможно. Сколько же людей не понимают одну простую истину: чтобы сварить хороший напиток, надо покупать хорошие зерна.
– Звучит почти как истина «Ла Палис» [60], но ты совершенно прав!
Вскоре из кухни донесся аромат, который так благотворно влиял на расшатанные нервы и делал честь талантам Морозини. Друзья выпили по две чашки, но полночь приближалась, и пора было расходиться по своим постам: Адальберу – в гостиную, Альдо – в спальню Каролин. Оба держали под рукой револьверы, а заодно и маленькие крестики, полученные в дар от План-Крепен, которая освятила их в церкви Нотр-Дам во время вечерней мессы. Они выключили свет и стали ждать…
Но ничего не происходило. В конце концов они просто заснули, и разбудил их хриплый крик петуха в соседнем курятнике. Заметив солнечный луч, Альдо встал и, не включая свет, прошел в гостиную к Адальберу. Тот уже сидел на канапе, заспанный и взъерошенный.
– Ну что? – спросил Морозини.
– Да ничего! У тебя тоже, полагаю.
– Полное спокойствие. Не будь я сам очевидцем того, что творилось здесь прошлой ночью, подумал бы, что Каролин это приснилось. Тем не менее…
– Тем не менее ты знаешь не хуже меня, что такие вещи случаются. Ты знаешь это даже лучше меня, ведь тебе выпала честь встретиться с призраком императора [61]. Но, может быть, загадочный дух нападает только на Каролин? И вообще, не отторгает ли ее этот дом?
– А такое бывает?
– Конечно! Слушай, уже совсем рассвело. Пойдем на кухню, ты сваришь нам кофе, а я расскажу тебе одну историю…
Чуть позже, намазывая апельсиновый джем на булочку – продукты были предусмотрительно захвачены с собой, – Адальбер приступил к своему повествованию:
– Друг моего отца, знаменитый адвокат, потерял жену. Он очень тяжело переживал утрату, потому что боготворил ее, да она и вправду была прелестной женщиной! Одновременно у него пропало желание жить в обществе, особенно в Париже. А детей у них не было. Адвокат жаждал уединения, можно сказать затворничества, чтобы пребывать в покое и тишине, лелея свои воспоминания. Он нашел в Перше [62]старинное аббатство, которое его очаровало, но требовало больших восстановительных работ. Хотя здание это фигурировало в списке исторических памятников Франции, бывшие владельцы запросили за его реставрацию вполне умеренную цену. Итак, адвокат произвел необходимые работы, которые обошлись очень дорого, потому что ему хотелось реконструировать все подлинные детали. Это было сделано не без труда, и в ходе строительства произошло два несчастных случая. Ему даже пришлось удвоить заработную плату рабочим, которые уже готовы были покинуть строительную площадку. Естественно, до этого человека доходили разные слухи и советы провести в аббатстве сеанс экзорцизма, но он был атеист, верил только своим душевным страданиям и своей потребности одиночества. В сущности, ему отчасти нравилась сомнительная репутация этого дома – меньше будут досаждать. Ему показалось, что территорию монастыря будет прекрасно дополнять чудесный сад, и он приказал разбить его. Наконец пришел день, когда все было готово и все вещи расставлены по своим местам. Теперь адвокат мог затвориться в этом аббатстве, отгородившись от внешнего мира. С давнего времени ему прислуживал вывезенный из Ливана камердинер, который стал единственным его компаньоном… На следующий день после вселения местные жители, с любопытством наблюдавшие за домом, увидели распахнутые настежь двери. Оказалось, что друг моего отца лежал мертвым в своей постели: его раздавил камень, непонятным образом выпавший из свода потолка. Стены были покрыты копотью, как если бы в спальне полыхал пожар. Что касается слуги, то сельский полицейский нашел его за пределами аббатства, в полях, полностью обезумевшего…
– Брр! – пробурчал Альдо, выпив одним глотком первую чашку кофе и наливая себе вторую. – Твоя история слишком уж зловещая.
– Зато правдивая! – ответил Адальбер с непривычной серьезностью. – Этот бывший монастырь, вероятно, утратил свою святость из-за какого-то человека, подпавшего под власть сил мрака. С той поры аббатство отторгало чужаков…
– Что с ним сталось?
– Он стал пристанищем бродяг, которые его полностью разграбили. Двое из них решили там поселиться. Они погибли в огне, когда разожгли камин. С тех пор монастырь стоит заброшенным и постепенно превращается в руины, на его территории ничего не растет, кроме колючек и дикой травы. Здесь все не так трагично, но я убежден, что происходит нечто похожее.
– Но мы провели в этом доме целую ночь, и с нами ничего не случилось!
– Потому что целью является Каролин. Если не «очистить» этот дом, он будет постоянно отторгать ее… если не произойдет чего-нибудь похуже. Думаю, все это связано с эксгумацией бабушки… Ладно! Надо прибраться и уходить! – заключил Адальбер и поставил чашки в раковину, собираясь помыть их.
Альдо вернулся в спальню, чтобы забрать оставленные там вещи. И вдруг закричал:
– Иди сюда, взгляни!
– На что?
– На портрет этой женщины! Вчера ночью, перед тем как лечь, я снял его и поставил лицом к стене. Никак не привыкну к этой физиономии! А теперь посмотри!
Дама Флоринда заняла свое прежнее место, с вызовом взирая на пришельцев, и взгляд ее был еще более неприятным, чем когда-либо.
– Может, сожжем его? – предложил Морозини.
– Как бы это не привело к совсем уж драматическим последствиям! Вдобавок тогда надо уничтожить и бюст в мастерской. Если План-Крепен, наша домашняя праведница, знакома с кем-нибудь в архиепископстве, самое время обратиться туда за помощью. Пойдем отсюда! Мне нужен холодный душ. И тебе тоже!
Они ликвидировали следы своего присутствия, тщательно закрыли ставни и окна. В тот момент, когда Адальбер выводил машину, Альдо заметил, что в почтовом ящике, приваренном к решетке, лежит письмо. Оно было адресовано мадемуазель Отье и пришло из Буэнос-Айреса. Никаких данных об отправителе на конверте не было. Твердый почерк говорил в пользу предположения, что автором послания был мужчина.
– Я так и знал, что у нее есть любовник! – заявил Адальбер. – Иначе оставалось бы только удивляться, ведь она такая красивая девушка!
– Почему обязательно любовник? Вполне возможно, что это… просто деловое письмо!
Адальбер расхохотался.
– Неужели ты настолько задет?
– Девушка несчастна, это очевидно! Если бы у нее была какая-то любовная история, пусть даже и в Аргентине, она выглядела бы совершенно иначе.
– Возможно, она потому и несчастна, что ее возлюбленный далеко… или женат?
– Хватит! Прекрати кропать скверный роман и заводи машину!
– В любом случае ты увидишь, какое впечатление произведет на Каролин это письмо, когда передашь его ей. Или ты доверишь это мне?
– С чего бы? Его нашел я, а не ты!
Смех Адальбера слился с рокотом мотора. Альдо откинулся на спинку сиденья, скрестил руки на груди и упрямо сжал губы. Отвечать он не собирался. Бывали моменты, когда дражайший Адаль доводил его до белого каления…
Спустя некоторое время Альдо позвонил по внутреннему телефону в комнату мадемуазель Отье. Трубку сняла План-Крепен: Каролин ушла прогуляться по парку.
– Попробую отыскать ее, мне нужно с ней поговорить, – поспешно сказал он, опасаясь, что любопытная кузина увяжется за ним.
Близость гостиницы к Трианонам и Деревушке королевы была не единственным ее преимуществом. Этим утром стояла чудесная погода. Солнце согревало листву и лужайки, по которым только что прошлись граблями садовники. Для посетителей выставки время еще не пришло, и парк наслаждался покоем… можно сказать, королевским! Гулять в нем было настоящим счастьем. Пение птиц обычно заглушало неприятный хруст гравия под ногами и надоевшие комментарии, чаще всего лишенные даже тени поэзии, которая одна могла бы передать красоту, изящество и величие этого уникального места, неотрывно связанного с историей. Чем изрекать банальности, лучше уж помолчать. Разве тишина – не лучший способ уловить далекие отзвуки времени?
Сначала он пошел по аллее, ведущей к обоим Трианонам, потом свернул направо, к любимому дворцу королевы, рядом с которым и увидел Каролин. Он восхитился тем, как прекрасно гармонирует с бежевыми камнями ее стройная фигурка в шелковом костюме, с развевающимся на ветру лазурным шарфом. Она шла медленным шагом, шелковистые волосы, вопреки нынешней моде, свободно струились по плечам, и Альдо пожалел о величавом размахе прежнего кринолина, хотя короткая юбка позволяла видеть ее восхитительные ножки…
Услышав шаги, она инстинктивно обернулась и впервые одарила Морозини искренней улыбкой.
– Я знала, что вы вернулись. Я видела вашу машину перед гостиницей. Мне стало легче, потому что я была очень встревожена.
– Чем, боже мой?
– Тем, что дом мог сделать с вами. Порой он бывает… ужасен.
Улыбка исчезла, губы дрогнули и скривились. Она хотела закрыть рот ладонью, но Альдо опередил ее: бережно взял за руку и поцеловал тонкие пальцы.
– Как в тот раз, когда вы сидели под зонтиком в саду? Так вот, мы с Видаль-Пеликорном провели очень спокойную ночь.
– Правда? Ничего не случилось?
– Ничего… точнее, ничего, кроме одного, совершенно невинного происшествия. Я расположился в вашей спальне, но гранитный взор дамы Флоринды раздражал меня. Тогда я снял портрет и поставил на пол, лицом к стене. Признаюсь вам с некоторым стыдом, на вашей постели я спал ангельским сном. Вдыхал аромат ваших духов, что, наверное, и оградило меня от дурных снов. Это было чудесно. А кошмар вернулся только утром, когда я увидел, что портрет вновь висит над кроватью.
– О господи!
Глаза ее вновь наполнились тревогой, и Альдо внезапно ощутил желание обнять ее, успокоить, передать ей свою силу. Но он удовлетворился тем, что взял ее под руку и предложил:
– Может быть, пройдемся? Здесь мы слишком на виду, а мне нужно поговорить с вами.
Она позволила вести себя, как потерявшаяся маленькая девочка. Альдо чувствовал, как дрожит ее рука. Девушка крепче прижалась к нему, и это еще больше сблизило их. Не говоря ни слова, они обогнули Малый Трианон слева, прошли вдоль искусственного озера и поднялись на небольшой холм, окруженный деревьями. На его вершине стояла элегантная мраморная ротонда с куполом на двенадцати коринфских колоннах и со статуей в центре. Внутри была скамья из белого камня, на которую они и сели. Лицо девушки осветилось улыбкой.
– Вы привели меня в храм Любви? Почему?
– Я задумался, и это получилось случайно. Увидел скамью и повел вас к ней без всякой задней мысли. Вам это неприятно?
– Вовсе нет! Я даже считаю… что здесь очень хорошо, – сказала она, с наслаждением вдыхая утренний воздух, уже прогретый солнцем.
– Я очень рад. Это поможет мне кое-что предложить вам, Каролин. Вы позволите мне называть вас так?
Девушка кивнула, и он продолжил:
– Каролин, даже если вам это кажется трудным, вам нужно отказаться от своего дома!
– Что за нелепая мысль! Мой дом переживает тяжелый период, и я стыжусь, что поддалась минутной панике.
– Вы пытаетесь найти разумные доводы, но не питайте иллюзий: этот дом опасен…
– Не надо преувеличивать! Вы только что сказали, что спали там ангельским сном!
– Мы с Адальбером пришли на одну ночь, и дом знал об этом. Я глубоко убежден, что вы не должны там жить… и Адальбер думает так же! Вам грозит безумие… или что-нибудь похуже…
– Не вижу, что может быть хуже…
– Смерть. В вашем возрасте это явно преждевременно…
– Повторяю, вы преувеличиваете, и я теперь жалею, что позвала вас на помощь. Взгляните на ситуацию здраво: если я откажусь от своего дома, то лишусь средств к существованию. Я живу не воздухом, а трудом.
– И вы можете давать уроки музыки только там? Мне кажется, если вы продадите дом, у вас будет достаточно средств, чтобы приобрести жилье. В этом городе очень просторные квартиры, вам хватит места и для пианино, и для мебели…
– Но там не будет ни сада, ни мастерской!
– Готов согласиться с первым доводом, но зачем вам мастерская? Вы так за нее держитесь? Она вам так дорога, что вы не замечаете ее… дьявольской атмосферы?
– Вы правы: я не люблю ее, но обязана сохранить. Как и все прочее. Это категорическое требование моего деда, который завещал все свое имущество мне. Если бы я отказалась, наследником стал бы мой кузен Сильвен.
– Вы, кажется, говорили, что ваш дед выгнал своего внучатого племянника, не пожелав больше видеть его?
– Да, конечно, но он отдал бы предпочтение ему, лишь бы помешать распродаже. И установил бы для него такой же запрет!
Каролин вдруг встала и посмотрела на Альдо. Глаза ее сверкали от гнева и и слез.
– И потом, какое вам дело До всего этого? Почему вы заботитесь о моем будущем? Мы познакомились случайно, и вы уже претендуете на то, чтобы руководить моей жизнью! По какому праву? Вы здесь не живете! Вы даже не француз! Вот и возвращайтесь к себе в Венецию, в ваш дворец, к жене и детям!
Она разрыдалась и рванулась прочь, но слезы туманили ей глаза: она споткнулась о корень дерева и упала бы, если бы Альдо не поддержал ее… и не прижал к себе.
– Даже если это правда, вам не стоило так говорить. Вы же не знаете моих мыслей. Бывает, что незнакомка проникает в вашу жизнь и внезапно занимает в ней определенное место. Все становится иным, чем прежде, и я понимаю, что не смогу жить спокойно, если вы будете страдать или… окажетесь в опасности! Нет, Каролин, хотите вы того или нет, я теперь думаю о вас… о вашем счастье!
Он обнял ее за плечи, и она не стала сопротивляться.
– А если… если это счастье зависит от вас? Если это необходимое условие?
Альдо на мгновение словно ослеп, опьяненный признанием юной красавицы. Он чувствовал, как дрожит прижавшаяся к нему Каролин – такая прелестная и притягательная! Как сладко было бы поддаться этому упоительному искушению, но что-то мешало ему потерять бдительность. Что-то или кто-то. И когда его губы уже готовы были прикоснуться к виску Каролин, он откинул голову назад и мягко отстранился от девушки.
– Вы так молоды! Вы не думаете, о чем говорите…
– Напротив, думаю постоянно! И не упоминайте разницу в возрасте! Вы тот мужчина, о котором мечтают девушки. И я мечтаю о вас. Вы мне нужны, и я знаю, что нравлюсь вам! Не бросайте меня.
При этих словах в голове Альдо что-то щелкнуло, и он увидел себя в купе «Северного экспресса», идущего из Варшавы. Это было несколько лет назад. Он журил тогда молодую полячку, столь же прелестную, как и эта девушка, а та умоляла его бежать с ней, чтобы они могли пожениться. И он поддался уговорам красавицы при обстоятельствах, которые заставили его возненавидеть обворожительную соблазнительницу. Тогда все закончилось драмой, а Каролин некоторыми своими чертами очень походила на Анельку. И тут же, словно противоядие, перед ним во всей своей невероятной чистоте возникло лицо Лизы. Его пронзила мысль о том, что он может потерять ее, – и одновременно ему стало безумно стыдно. Неужели он готов поддаться чарам первой же попавшейся юной прелестницы из-за того, что в разлуке с женой ему просто необходима женщина? Альдо разомкнул свои объятия.
– Вас слишком легко полюбить, Каролин!
И ведь это он тоже говорил Анельке! Тряхнув головой, словно желая прогнать наваждение, он продолжил:
– Но вы знаете так же хорошо, как и я, что долгие отношения между нами невозможны, потому что я люблю жену. Это не означает, что я намерен вас бросить, – торопливо добавил он, услышав гневный возглас девушки. – Я буду присматривать за вами, пока это необходимо, а вы должны обещать мне вести себя разумно и ничего не предпринимать, пока не разъяснится дело с убийствами.
– Вы говорите ерунду! Здесь нет никакой связи!
– Я в этом не уверен. Чутье подсказывает мне…
– Всякий вздор! Я уеду из этой гостиницы, которая мне не по средствам… мне претит жить за ваш счет!
– Вас пригласил не я. Вы гостья маркизы де Соммьер, которая обеспокоена вашей судьбой. Отвергнув ее гостеприимство, вы нанесете ей оскорбление. Кроме того, насколько я знаю Мари-Анжелин, она заявится к вам, прихватив ведро освященной воды, кропило и десяток молитвенников. Так что проявите немного терпения! Меня вы будете видеть, только если пожелаете…
Он отступил на несколько шагов, поклонился и хотел уйти, как вдруг вспомнил, что в кармане у него лежит письмо.
– Простите меня, я чуть не забыл о том, что нашел в вашем почтовом ящике.
При виде конверта Каролин сильно вздрогнула, глаза ее расширились, но она все же протянула руку за письмом. Рука немного дрожала. Альдо готов был поклясться, что девушка побледнела.
– Вам пишут издалека, – негромко сказал он. – Надеюсь, новости хорошие?
– Вас это совершенно не касается!
И, не читая, она сунула письмо в карман. Альдо оставалось только удалиться. Что он и сделал, мысленно называя себя идиотом. Так легко было вскрыть конверт при помощи ножа, над струйкой пара из чайника, а потом заклеить вновь! Вот только такого рода поступки совершенно невозможны, если носишь фамилию Морозини. И это чертовски жаль!
Предоставив девушке возможность продолжать прогулку в одиночестве, он вернулся в гостиницу. После секундного колебания он решил зайти к тетушке и предупредить, что отныне Каролин переходит на ее попечение. Альдо не исключал того, что Каролин захочет поговорить с маркизой, и хотел ввести ее в курс дела, чтобы исключить малейший риск.
Мадам де Соммьер была занята раскладыванием пасьянса, и он извинился за то, что помешал. Тетушка Амели улыбнулась и быстро смешала карты.
– Я просто убиваю время! В любом случае пасьянс не выходил, а ты разгоняешь скуку лучше. Ты что-то хочешь мне сказать?
– Вы угадали. Это касается мадемуазель Отье… В нескольких словах он пересказал свой разговор с девушкой. Впрочем, маркиза не дала ему закончить.
– Я всегда именно так и понимала это дело, – сказала она с легкой укоризной. – Ты же не думал, что я позволю тебе заплатить за нее? Неужели тебе хочется прослыть ее любовником?
– Тетя Амели! – протестующе воскликнул он, с яростью чувствуя, что краснеет.
Маркиза залилась смехом.
– Возможно, и хочется? Она очень красивая девушка, и все бы отнеслись с пониманием… к любому другому, кроме тебя. Например, к Адальберу…
– Почему, извольте объяснить?
– Это очевидно: вас с Лизой связывает любовь, которая умрет только вместе с вами. Но у тебя есть одна слабость, мой мальчик, ты все никак не забудешь приятную холостяцкую жизнь, поэтому любое прелестное создание, оказавшись в опасности, пробуждает в тебе не только рыцаря, но и… ценителя, скажем так! Тем не менее пока это создание не поддается твоему шарму…
Она взглянула на него и приподняла брови.
– Или уже поддается?
– Да… и это меня выбивает из колеи!
– А я в восторге! Вместе с тем мне надо подумать и обсудить с План-Крепен, как достойно выйти из этого положения…
– Кстати, а где она?
– Во дворце. Этот Понан-Сен-Жермен, от которого она без ума, собирает своих почитателей в саду, где собирается произнести нечто вроде мини-лекции, кажется, даже в ее честь! Если я, конечно, сумела правильно ее понять, ведь она находилась в таком возбуждении…
Мари-Анжелин действительно очень удивилась, когда в ответ на ее просьбу о возможности посещать лекции-прогулки профессора, посвященные Марии-Антуанетте, тот назначил ей свидание в боскете «Королева», куда следовало прийти этим утром, в одиннадцать часов. Она думала, что он пригласит ее к себе, в свой старый дом у площади Гоша [63], но профессор предпочитал занятия на свежем воздухе, что показалось План-Крепен вполне разумным. Тем более в такую изумительную погоду… Надев самые удобные туфли на низком каблуке, прихватив детальный план дворца и парка, она вышла из гостиницы на целый час раньше, чтобы не торопясь пройтись пешком. Действительно, такая прогулка требовала времени, поскольку нужный ей боскет располагался напротив Малого Трианона, в конце диагональной аллеи, делившей на две части сады «Короля-Солнца».
По такому случая Мари-Анжелин облачилась в полотняное платье синего цвета «а-ля Натье» [64], который особенно любила королева, на голову водрузила соломенную шляпку-канотье с приколотыми к ней барвинками и не забыла о длинном белом зонте с рукоятью из слоновой кости, служившем ей тростью, когда солнце не слишком палило.
Войдя в сады через решетку «Дракона» – все члены комитета «Магия королевы» имели постоянный пропуск, – она не отказала себе в удовольствии пройти вдоль всего огромного дворца, потом остановилась на террасе, возведенной архитектором как некий дар солнцу, и залюбовалась великолепной перспективой: от бассейна «Латона» к горизонту устремлялась голубая лента Большого канала. Царивший здесь воистину королевский покой усиливал впечатление величия, и старая дева с горделивой радостью подумала о том, что в течение трех царствований ее предки не покидали этот дворец, эти сады, этот парк и их обувь оставила следы на этой земле. Приверженность Версалю практически разорила их, но никто – даже она! – не выразил сожаления по этому поводу, это было бы дурным тоном. На мгновение она вообразила себя одетой в атласное платье с кружевами, с прической «королевская птичка» или «дитя»; ее пышный шлейф волочился по мелкому гравию, она обмахивалась веером, расточала улыбки и кланялась этим сверкающим призракам, которые так ясно предстали ее воображению… Ей показалось, что совсем рядом прошел король – Людовик XV, а не Людовик XIV, которого она не любила, – величественный, в унизанном алмазами камзоле, в треуголке с белым плюмажем. Одной рукой он опирался на высокую трость, а другой вел смеющуюся даму в голубом переливающемся шелковом платье. Уму непостижимо, сколько ярких образов возникает в легком золотистом тумане, который поднимается от деревьев и водоемов, предвещая жаркий день…
Безлюдные в этот час лестницы «ста ступеней», уходящие вниз вдоль оранжереи, в очередной раз вызвали у нее прилив восторга, и по спине пробежала дрожь удовольствия. Сколько прославленных людей спускалось по ним! Ей чудилось, будто она слышит звук их шагов, шелест придворных платьев. Вверху огромное небо, внизу озеро Швейцарцев, где зимой катаются на коньках…
В соборе Святого Людовика пробило одиннадцать, и Мари-Анжелин очнулась от своих грез. Она заторопилась. К счастью, последние ступеньки были уже близко. Теперь надо было свернуть направо и пойти по диагональной аллее, ведущей к месту встречи. Вот и круглая лужайка, обсаженная редкими породами деревьев, такими, как тюльпанное дерево из Виргинии или ливанский кедр, в центре белая статуя Венеры… к которой прислонился профессор в желтоватом чесучовом пиджаке, в жилете горчичного цвета и с галстуком в виде черного витого шнурка. Около тридцати человек образовали полукруг перед своим руководителем. Заметив новую поклонницу, Понан-Сен-Жермен без особых церемоний прошел сквозь этот строй ей навстречу, а она сконфуженно пролепетала:
– Боюсь, я опоздала, профессор!
– Вовсе нет, вовсе нет! Напротив, вы явились точно в назначенное время. Я попросил своих друзей прийти на несколько минут пораньше, чтобы объявить им о вашем присутствии на лекции. Разумеется, мы не в полном составе: некоторые работают. Как правило, во дворце. Вы познакомитесь с ними позже. Вот, друзья мои, перед вами мадемуазель Мари-Анжелин дю План-Крепен, принадлежащая к древней пуатевинской знати. Она пожелала присоединиться к нам, чтобы принять участие в почитании культа нашей королевы-мученицы!
Он представил ей нескольких человек. Это были в большинстве своем пожилые мужчины и женщины, но на всех лицах застыло одинаковое выражение – удовлетворенное и одновременное экстатическое чувство принадлежности к особому клану людей, чьи благородные устремления намного возвышают их над другими смертными. План-Крепен обменялась рукопожатием с некоторыми из них: баронесса, виконтесса, удалившийся от дел доктор, мужчина без какой бы то ни было профессии, вдова обойных дел мастера, работавшего во дворце…
В целом она познакомилась с десятком человек, однако профессор заверил, что позднее у нее будет время узнать и всех остальных.
– Приступим! – провозгласил Понан-Сен-Жермен. – Вас это может удивить, – добавил он специально для План-Крепен, – но тех, кто хочет к нам присоединиться, мы принимаем именно здесь, а вот заседания обычно проводим у меня, хотя все зависит от погоды…
– Очень поэтичная мысль, – вкрадчиво произнесла Мари-Анжелин, допущенная отныне к таинствам. – Мы ведь находимся в боскете «Королева»?
Густые брови профессора сдвинулись, образовав седоватую поросль над запылавшими гневом глазами.
– Никоим образом! В то время боскет носил имя Венеры! – воскликнул он, нежно похлопав ногу статуи. – Не говорите мне, будто вы не знаете о том, что произошло на этом самом месте!
Мари-Анжелин поняла, что ей лучше не высовываться с вопросами. Казалось, всем этим людям нанесли личное оскорбление.
– Ах да! Боскет «Венера»! И именно здесь…
Зная любовь профессора к объяснениям, она надеялась, что он договорит за нее. И не обманулась в своих ожиданиях.
– …была разыграна гнусная комедия, потрясшая основы трона и открывшая дорогу мерзкой революции, которая принесла столько бед нашей возлюбленной государыне. Именно здесь подлая Жанна де Ламот, посмевшая называть себя Валуа, окончательно поработила кардинала де Роана, вынудив его преклонить колени перед девкой в одеянии королевы, на которую та, по ужасной воле рока, была так похожа! Это позволило негодяйке украсть пресловутое ожерелье, копия которого представлена на нашей выставке. Здесь все началось, и здесь же мы приступим к тому, что я не побоюсь назвать нашим крестовым походом, имеющим благороднейшую цель: пусть современники наши спустя десятилетия осознают наконец, какую вопиющую несправедливость допустили люди по отношению к самой трогательной из жертв, какое преступление против нее совершили…
–. Браво, браво! – захлопал маленький господин с седой бородкой, элегантно одетый и с гвоздикой в петлице. – Меня только смущает, что мы никогда не говорим о короле! А ведь его казнили первым!
– Я хоть и не скажу, что король этого заслуживал, но если бы он действовал иначе, не погубил бы свою семью! Он наделал множество глупостей, и вы это прекрасно знаете…
– Постарайтесь быть честным! Если так рассуждать, то их немало совершила и Мария-Антуанетта – коль скоро мы заговорили об этом! Не забудьте, что к вашей авантюристке она отнеслась более чем снисходительно и, спрятавшись за листвой в этом самом боскете, с удовольствием наблюдала, как выставляют на посмешище человека, которого она ненавидела!
– Ах, вы опять принимаетесь за свое! Вам известно, что я думаю об этом вздорном происшествии, слухи о котором, к сожалению, распространяют отдельные историки! И я удивлен тем, что вы делаете среди нас, бывший атташе по культуре при посольстве Австрии. Ведь вы больше, чем другие, должны благоговейно поклоняться Марии-Антуанетте!
Старый элегантный господин засмеялся.
– Да я и остаюсь ее поклонником, дорогой профессор, остаюсь! Но истина никогда никого не бесчестила. Королева, увы, не была святой, как вы хотите доказать, бедняжка была просто женщиной со своими слабостями, именно это и делает ее столь привлекательной!
– Женщина! Со слабостями! Привлекательная! Что это за риторика, недостойная нашего культа?
– Как раз слово «культ» я и нахожу чрезмерным!
– В таком случае не вижу причин терпеть ваше присутствие среди нас, маркиз дез Обье! Ваши предки наверняка позорно бежали сразу после 4 августа [65]!
– Для столь ученого человека вы поразительно невежественны: мои предки, любезнейший, погибли на эшафоте! Все… кроме одного, совсем ребенка, которого спрятали, что и позволило ему в дальнейшем возродить нашу семью. Не будь его, не было бы и меня!
По рядам присутствующих пробежал шелест – то ли одобрения, то ли осуждения, понять было нельзя. Мари-Анжелин своих чувств ничем не выдала, дожидаясь продолжения. И последствия не заставили себя ждать. Понан-Сен-Жермен, побагровев от ярости, возопил:
– Обстоятельство, заслуживающее сожаления! Как достойно сожаления и то, что вам позволили присоединиться к нам! В нашем едином хоре не должно быть ни единой фальшивой ноты, поэтому…
