Текст книги "Осада Монтобана"

Автор книги: Жюль Ковен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

Глава XXIII
АРЕСТ

апоги со шпорами зазвучали в прихожей и почти тотчас вслед за тем в гостиную вошло человек двенадцать. Плащи их были откинуты с левого плеча, и под ними виднелись мундиры жандармов, подведомственных коннетаблю и исполнявших в армии обязанность полицейских.

Во главе их шёл человек, одетый в сукно и атлас – всё чёрное. Он держал в руке длинную трость с набалдашником из слоновой кости, стальные украшения на камзоле и золотая цепочка довершали отличительные знаки. Густые брови, большие усы и бесконечной длины эспаньолка, тоже чёрные, как и его волосы, придавали отпечаток суровости его худому и жёлтому лицу, которое казалось ещё мрачнее от тени, набрасываемой на него широкими полями шляпы с чёрным пером.

– От имени его светлости маршала де Брезе, главнокомандующего его величества короля Людовика XIII дивизией, стоящей под Брюсселем, – торжественно провозгласила эта угрюмая личность, остановившись посреди комнаты, – я, Шарль дю Трамбле, обер-аудитор армии, объявляю всем присутствующим, а в особенности сьеру Лаграверу, хозяину дома, что они должны выдать мне майора Анри де Трема в силу следующего приказа об аресте.

Он вытянулся во весь свой высокий рост, вынул из колета пергамент с красной печатью и показал его Норберу, всё ещё стоящему у стены, за которой скрылся майор.

– Здесь нет того, о ком вы спрашиваете, – ответил старик.

– Однако обходя замок, трое из моих людей узнали майора два часа тому назад, когда он вошёл сюда переодетый. Один из узнавших прибыл ко мне в Оген, чтобы донести об этом обстоятельстве, доказывающем значительное нарушение дисциплины, так как майор де Трем должен бы в настоящее время быть далеко от Брена по приказанию главнокомандующего. Остальные же двое из отряжённых мною людей стерегли выход из замка до моего прибытия и донесли мне, что из него никто не выходил. Стало быть, офицер, которого я должен арестовать, здесь, и вы, вероятно, знаете, где он скрылся.

– Если бы и знал, то не выдал бы его по долгу гостеприимства, – возразил Норбер с твёрдостью, но истощённый физически и умственным усилием, которого ему стоило деятельное участие в этой драме, он пошатнулся и схватил руку Валентины; с её помощью он едва дошёл до своего кресла.

– Вы противитесь ходу правосудия! – сказал ему строго дю Трамбле. – Берегитесь. В таком случае я должен арестовать и вас самих.

Но старик Лагравер впал в своё обычное бесчувствие. Он, очевидно, не сознавал более того, что происходило вокруг него.

– Не мучьте этого бедного больного, – обратился граф Робер к обер-аудитору. – Он впал в состояние, в котором не способен вас понимать.

– Если он меня не может понимать, – возразил надменно дю Трамбле, – то вы, полковник, будете мне отвечать за него. Я уверен, что вы знаете, где скрылся виновный. Укажите мне, где он.

– По какому праву вы меня допрашиваете? – вскричал Робер с гордым пренебрежением.

– По праву, которое при исполнении моей обязанности ставит меня выше всех высших начальников войска. Поверьте мне, полковник, для вашей собственной пользы вы должны повиноваться моему требованию, я знаю, что майор Анри скрывается здесь. Выдайте мне его, как повелевает вам это и служебный долг.

– А если я найду уместным вспомнить, что он мне брат, хотя и подчинённый?

– Так, в силу права, данного мне законом, я велю осмотреть и обыскать весь дом.

– А если вы и тогда не найдёте того, кого преследуете?

– Тогда я прикажу моим людям захватить и увести всех тех, кто скрывает дезертира и не хотят открыть мне его убежище.

– Даже меня, господин обер-аудитор?

– Даже вас, полковник... и даже эту молодую девушку.

Концом трости он указал на Валентину, предписания которой, предъявленные ему ночью, он исполнял в точности, повинуясь полномочию, исходящему от Ришелье. Граф де Трем вздрогнул.

– Берегитесь, господин дю Трамбле, – сказал он, – маршал де Брезе, без сомнения, найдёт, что вы употребляете во зло преимущества вашего звания, арестуя офицера моего чина.

– Наш начальник, напротив, поставил бы мне в вину, если бы я поступил иначе, – холодно ответил обер-аудитор. – Ему ненавистно всякое уклонение от долга. Скрывая майора и мешая исполнению приказа об аресте, вы становитесь его соучастником и явно противитесь распоряжению маршала, от имени которого я действую. Упорство с вашей стороны может лишить вас полка и предать военному суду. Мои слова основываются на верных данных, полковник. В последний раз прошу не вынуждать меня к строгим мерам относительно вас.

Роберу хорошо было известно, к каким строгим и крутым решениям прибегал его начальник, когда противились его власти. Он видел себя отдалённым от своих солдат и лишённым свободы действовать в решительную минуту, когда, по собственному его извещению, Гастон Орлеанский должен был рассчитывать на его успешное содействие.

Тяжкое недоумение душило его, как мучительный кошмар. Но несмотря на терзавшие его опасения насчёт успеха заговора, несмотря на убийственную тоску о судьбе брата, одна мысль упорно преследовала его и отвлекала от других – во что бы то ни стало он хотел оградить Валентину от строгости закона.

То же самое думал и Урбен, но вместе с тем он имел твёрдое намерение не позволить обер-аудитору арестовать ни Робера, ни Анри. Он тайком удостоверился, легко ли вынимается из ножен его шпага.

– Делать нечего! – сказал дю Трамбле, видя, что граф всё ещё колеблется, – пусть четыре человека задержат старика и молодую девушку. А вы, – обратился он к остальным, – тщательно обыщите эту комнату. Если же виновный не будет найден, то я попрошу вас, господа, отдать мне ваши шпаги.

Кавалер Урбен обнажил шпагу и бросился к Валентине.

– Стойте! – закричал Робер раздирающим голосом. «Решено, – думал он. – Долг повелевает мне выдать виновного брата скорее, чем позволить себя арестовать, и тем погубить участников заговора, судьба которых вверена мне. Скорее позор для Анри, чем незаслуженное оскорбление подруге моей сестры, овладевшей моим сердцем», – договорила за него совесть, встревоженная смутными угрызениями.

Холодный пот выступил у него на лбу, когда он подошёл к той части стены, в которой находилась потайная лестница. Он прижал пружину и глазам дю Трамбле и его сбиров явился Анри, остолбеневший от ужаса. Жандармы бросились к нему, чтобы вытащить насильно из его убежища, но повелительный голос обер-аудитора остановил их.

– Ни с места! – закричал он и сам подошёл к майору, который в мрачном унынии почти бессознательно последовал за ним.

– Вы мой пленник, – обратился к нему дю Трамбле, – но из уважения заслуг и высокого положения полковника де Трема я не поведу его брата под конвоем как беглеца из Бренского замка в Оген на глазах почти всей армии. По словам домоправителя, в этом старом замке есть надёжные темницы. В силу данного мне права я оставлю вас в одной из них под надзором четырёх моих жандармов, пока маршал не решит вашей участи. Кроме присутствующих, никто не будет знать о вашем внезапном возвращении, которое доказывает ваше уклонение от долга службы и составляет вашу вину. За молчание моих людей я ручаюсь. Если ваш старший брат решится ходатайствовать за вас у маршала де Брезе, он, может быть, выпросит вам помилование. Главное теперь заключается в том, чтобы оградить вас от первой вспышки гнева нашего начальника, строгость которого в эти минуты неумолима... Будь вы у него под рукой, он был бы способен вас расстрелять.

Говоря таким образом, дю Трамбле следовал своему сердцу. В сущности он был добрее, чем казался. Граф Робер почувствовал в словах законника искреннее участие к его бедному брату и к нему самому, несмотря на несколько грубую оболочку, сквозь которую проглядывало это тёплое чувство. Он протянул обер-аудитору руку в знак согласия на его предложение и вместе с тем, чтобы выразить ему свою благодарность.

– Теперь я займусь помещением этого ветреника, – сказал дю Трамбле, почти раздавив своим сильным пожатием протянутую руку, – постараюсь устроить его по мере возможности удобно, а потом мы с вами отправимся в Оген. Чёрт возьми! Я рад, что вы, а не я сообщите маршалу, что его неверного гонца привели к нему связанным по рукам и ногам. Кстати, куда девал он депешу к штатгальтеру?

– Я передал её в таверне «Большой бокал» в Нивелле волонтёру Морису, который доставит её по назначению, я в том убеждён. Там я должен был и выжидать его возвращения, – ответил Анри.

Он ободрился, с тех пор как строгий блюститель закона казался смягчённым и давал ему надежду спастись от бесчестия.

– Всё же надо удостовериться, дошла ли депеша к принцу Оранскому. Но прежде всего следует осмотреть темницы. Идём!

Майор стал посреди жандармов, во главе которых был обер-аудитор. Он окинул грустным взглядом своих братьев и Валентину, и вся группа вышла из комнаты.

С той минуты, как полковник де Трем выдал убежище своего брата, Валентина де Нанкрей стояла неподвижно и как будто бы подавленная тяжёлым гнетом внутреннего укора. Она не подозревала, что нежное чувство к ней отчасти побудило полковника к поступку, достойному древних героев. Она ненавидела себя за то, что во второй раз и зная уже, кто он, почувствовала сердечное влечение к прямому потомку убийцы её родителей! И с холодной яростью, на которую способна была бы Юдифь, если бы на секунду пожалела Олоферна[23]23
  Юдифь – иудейская героиня, молодая вдова-патриотка, вошедшая в доверие полководца Олоферна, возглавлявшего армию ассирийцев, вторгшихся в её родной город. Когда в один из вечеров Олоферн заснул пьяным, Юдифь отрезала ему голову и вернулась в родной город. Вражеская армия, оказавшись без начальника, в панике разбежалась. Юдифь вернулась к своей прежней жизни и до конца соблюдала безбрачие.


[Закрыть], она стала изыскивать способ устроить графу Роберу жестокую нравственную пытку, чтобы отмстить за своё минутное участие.

Глава XXIV
ПОРУЧЕНИЕ УРБЕНА

два дю Трамбле успел выйти с жандармами, которые увели виконта Анри, как полковник быстро обернулся к Урбену. Когда обер-аудитор отдал своим людям приказание схватить старика Лагравера и Валентину, молодой поручик бросился к девушке, чтобы защитить её. Он схватил её за руку, и не выпускал даже тогда, когда всякая опасность для Валентины давно миновала. Она же так поглощена была негодованием на самое себя за невольное чувство к графу Роберу, что и не замечала, что Урбен сжимает её пальцы. Он же упивался этим чарующим прикосновением. Поручик ничего не видел, ничего не слышал, все его мысли, все чувства сосредоточились в одном ощущении сладостного восторга.

Мёртвая бледность покрыла лицо Робера.

– Урбен! – воскликнул он с невыразимой тоской.

Восклицание это заставило опомниться и его, и Валентину, которая быстро отдёрнула руку. Вместе с тем оно вполне обнаружило обоим, как сильно ревность уязвила сердце, из которого оно вырвалось. Угадав соперника в своём старшем брате, кавалер Урбен содрогнулся до глубины души; он уже знал, что Анри также любит Валентину. А она слегка улыбнулась, заметив, что глава рода де Тремов тоже питает к ней чувство более серьёзное, чем она полагала.

– Урбен, – продолжал граф, мгновенно овладев собою, – нам остаётся немного минут. Сейчас вернётся дю Трамбле и, как ты слышал, увезёт меня в Оген для объяснения с маршалом. Я хорошо знаю де Брезе и его вспыльчивый и крутой нрав. Сначала он выместит на мне обиду за вину Анри, так как того не будет у него под рукою, чтобы подвергнуться его гневу. Он посадит меня под арест и продержит до тех пор, пока не решит помиловать или осудить виновного. Но вместе с тем я уверен, что он отпустит меня через три или четыре дня.

– Конечно, – перебил Урбен, – маршал должен будет это сделать. Нельзя же вам не принять команды над вашим полком, когда он выступит навстречу голландцам.

– На это я и рассчитываю. Если бы он не отпустил меня и тогда, то сам нарушил бы военный устав и я имел бы право вернуться самовольно. Предположим, что я буду задержан всё время до выступления и не смогу видеться с тобой, брат, необходимо теперь же принять меры на всякий случай.

– Говорите! Располагайте мною! – вскричал Урбен, который вспомнил обещание брата послать его в Брюссель вместо себя, когда для орлеанского заговора настанет минута решительных действий.

– Я ухожу, господа, – сказала Валентина, делая вид, что не хочет быть нескромной. – Извините, что не призываю людей увести моего отца. Сбиры заняли их всех и я не нашла бы никого. Впрочем, он не способен теперь вас понимать.

– Останьтесь, – сказал Робер. – Ваша дружба с Камиллой включает вас, так сказать, в нашу семью.

Несмотря на это приглашение, Валентина продолжала идти к двери.

– Ради бога, не уходите! – вскричал в свою очередь Урбен умоляющим голосом.

Она остановилась, как будто бы в смущении, и потом тихо подошла к Норберу и села у его ног.

«О, как она слушает его!» – подумал граф, приложив руку к сердцу, которое болезненно сжалось.

Но это была лишь минутная слабость. Он тотчас продолжал уже спокойно, обращаясь к младшему брату:

– Ты уедешь из Брена, почти в одно время со мной, переодетый ремесленником.

– Я тайком должен выйти отсюда?

– Нет. Я сейчас заставлю обер-аудитора одобрить твой отъезд. Но какие бы я при нём ни отдавал тебе приказания, ты их исполнять не должен. Сделай только то, в чём мы условимся теперь.

– Я слушаю.

– Ты отправишься в Нивелль и остановишься в таверне «Большой бокал». Там этот несчастный Анри условился выжидать Мориса, если бы роковой случай не заставил его попасться в руки к дю Трамбле.

– И он ждал бы там не напрасно, – вмешалась Валентина с робкой гордостью. – Морис, наверное, исполнит и его поручение и своё. Данное слово для него свято. Он идёт к своей цели неуклонно и непоколебимо, как судьба.

– Я на это и полагаюсь, посылая Урбена в Нивелль, – ответил полковник. – Надо, чтобы ты или я, – продолжал он, обращаясь к брату, – смогли удостовериться в верной доставке Рюскадору моей депеши. Итак ты выждешь Лагравера в таверне «Большой бокал» до того дня, когда мой полк выступит в поход.

– Но Морису теперь следует сперва быть в Динане, а потом в Маастрихте, – заметил Урбен. – Ему придётся проехать лишних двадцать лье против того, что вы назначили ему, но он может вернуться в Нивелль к сроку.

– В смелых заговорах надо иногда полагаться на счастливый случай, – сказал граф Роберт. – Итак Урбен, если Лагравер не вернётся к полуночи за сутки перед выступлением, то, не дожидаясь его, ты отправишься в деревню Лоте, которая в двух лье от Брюсселя. На рассвете ты войдёшь в первую ферму по Тубизской дороге. Она принадлежит вдове Гислейн Шендель. Фермерша найдёт способ провести тебя в столицу Брабанта, где представит даме, которая сообщит тебе подробные инструкции.

Валентина слушала с напряжённым вниманием, делая вид, будто исключительно занята отцом, оледеневшие руки которого согревала в своих. Однако граф Робер говорил чрезвычайно темно и не давал никаких пояснений. Недавняя измена второго брата побуждала его к крайней осторожности.

– Кстати, – продолжал граф, – так как ты будешь одет поселянином, то не сможешь иметь при себе шпаги. Возьми на всякий случай кинжал, его легко скрыть под одеждой. Мой длиннее твоего и лучшего закала, потому я тебе его и отдам. Вдове Гислейн ты его покажешь, взяв не за рукоятку а за остриё. То же сделаешь и при встрече с дамой в Брюсселе. Они тогда будут знать, зачем ты явился, и доверятся тебе, как мне самому.

Он вынул свой кинжал, на рукоятке которого был вырезан фамильный герб де Тремов, и подал его Урбену, который взамен отдал ему свой.

– Ещё одно только слово, – сказал Робер, – пусть пример слабоумного Анри послужит тебе уроком. Будь твёрд и осторожен. Старайся не показываться в Нивелле и не выходи из своей комнаты до прибытия Лагравера. Никто не должен знать тебя там под твоим настоящим именем. Если против моего ожидания маршал де Брезе не задержит меня в Огене, я постараюсь с тобой увидеться или по крайней мере известить тебя письменно, прежде чем ты отправишься в Брюссель. Но едва ли можно на это рассчитывать. Расставаясь теперь со мной, ты должен готовиться к тому, что будешь лишён моего совета в последнюю минуту, самую трудную и самую опасную, но которая и принесёт тебе более всего славы, если ты будешь иметь успех.

– И смерть в случае неудачи, не так ли?! – вскричала Валентина де Нанкрей, как будто слова эти вырвались у неё невольно; и на лице её выражалось сильное волнение.

– Однако... – прошептал Робер, болезненно поражённый этим вмешательством.

– Ах, выслушайте меня, граф, – перебила она его с мнимым участием, – вы сами сказали сейчас, что я почти принадлежу к вашему семейству. Итак, я убеждена в душе, что сестра ваша Камилла восстала бы, подобно мне, против вашего гибельного честолюбия, которое поочерёдно увлекает в бездну ваших братьев.

С минуту Робер стоял как поражённый громом. Та, которую он спас, которою восхищался, которую уже любил, бросала ему прямо в лицо оскорбительный укор, в его поступках и, вероятно, за Урбена!

– Боже мой! – прошептал он надрывающимся голосом, – разве вы полагаете, что я не рискую жизнью столько же, если не больше их, в опасном предприятии, для которого требует их содействия тот, кому я служу? Неужели вы полагаете, – продолжал он, воодушевляясь, – что не втяни я, хотя и против воли, в заговор, за который отвечать хочу один, моего брата, которому угрожает военный суд, сам я не вложил бы ему в руку кинжал, чтобы спасти от бесчестия и его, и наше имя? Я честолюбив! Увы, я только слишком предан общему благу и успеху нашего дела!

– А несмотря на это вы безжалостно жертвуете вашими близкими для мрачных замыслов, – сказала она с живостью. – Погубив майора Анри, вы вольны губить себя самого! Вы уже в тех летах, когда умирают для политической утопии. Но пощадите, ради бога, вашего младшего брата! Сжальтесь над ним! Он ещё слишком молод для того, чтобы жертвовать без сожаления чувствами пылкого и молодого сердца ради мрачных замыслов вашего ума.

«Как она любит его! Как презирает меня!» – думал граф Робер терзаемый невыносимой тоской.

«Как он страдает!» – думала Валентина.

«Она меня любит! Она любит!» – повторял внутренний голос в душе упоенного Урбена.

– Вы колеблетесь! – продолжала Валентина умоляющим голосом. – Вы сдадитесь на мои просьбы! Вы удержите Урбена на краю кровавой бездны!.. Не сетуйте на мою настойчивость, граф! Ваша сестра столько говорила мне про кавалера Урбена, что мне кажется, будто я знаю его больше вас всех. Подобно мне, он едва ещё вышел из детства. Я вижу в нём душу, сродственную моей. Если бы погиб он, лучшая часть моего существа была бы смертельно поражена... Спасите его! Спасите меня!

И делая вид, будто теперь только заметила, какое признание высказала в своей мольбе, она стала на колени возле отца и скрыла лицо на груди старика, который оставался бесстрастным свидетелем этой комедии.

– Урбен, – сказал граф серьёзным голосом, – откажись от дела, которое я тебе доверил... Господь внушит мне способ заменить тебя.

Но уклониться от опасности было в глазах Урбена подлой трусостью. А кроме того, ещё и отказаться от деятельного участия в заговоре, для которого он поклялся жертвовать жизнью, было постыдной изменой.

– Великодушная подруга моей дорогой Камиллы лишила бы меня своего уважения, если бы увидела во мне труса и изменника, – сказал он с твёрдостью. – Я совершенно добровольно принимаю участие в планах главы нашего рода. Я не принимаю подлого уклонения, которое он мне предлагает.

Валентина де Нанкрей уже стала опасаться, что зашла слишком далеко в сильном желании терзать графа и тем самым помешать успеху задуманного ею страшного замысла против кавалера Урбена. Её вздох облегчения оба брата приписали сдержанному чувству горя.

– Благодарю вас! – вскричал поручик де Трем с увлечением, – благодарю за ваше трогательное ко мне участие. Я докажу вам, что его достоин. Не опасайтесь за мою жизнь. Если вы цените её, то ваше желание сохранить её будет для меня невидимым и неодолимым щитом. Я вернусь победителем!

Мерные шаги раздались в смежной комнате, и вслед за тем суровое лицо дю Трамбле показалось в дверном проёме.

– Не пора ли отправиться, полковник? – спросил он.

– Я готов, – отвечал граф де Трем, принимая свой обычный спокойный вид. – Только позвольте мне послать поручика Урбена в Маастрихт для того, чтобы удостовериться, исполнит ли волонтёр Морис возложенное на него майором Анри поручение.

– Я дал ему пропуск для свободного переезда через все наши линии. Он тем более будет ему нужен, что я очень советовал бы поручику переодеться поселянином, а то его легко могут захватить испанцы, рассеянные по окрестностям Тирлемона.

– Я воспользуюсь вашим советом, монсеньор, – ответил кавалер Урбен обер-аудитору, который, не подозревая того, оказывал ему большую услугу.

– В путь, господа.

Все трое вышли из круглой гостиной, раскланявшись с хозяевами дома.

По прошествии пяти минут они промчались через подъёмный мост.

Валентина де Нанкрей, выждав их отъезд, сошла во двор. Под тою частью замка где находилась круглая гостиная, была темница, в которую был заключён майор Анри по приказанию обер-аудитора. Четверо жандармов расположились у входа в прежнем жилище тюремщика. Валентина подошла к двери мрачной комнаты и знаком подозвала к себе сержанта. Она отвела его в сторону и дала ему прочесть бумагу, которую вынула из корсажа.

«Слепо повиноваться во всём подателю, немедля и несмотря ни на какие приказания или служебные обязанности», – разобрал сержант почти по складам.

А внизу была подпись Ришелье, имевшая более веса, чем подпись короля.

– Что прикажете, сударыня? – спросил сержант, отдавая честь.

– Скачите в Оген, не теряя ни минуты. Спросите в главной квартире адъютанта де Беврона и скажите ему, чтобы он тотчас подал эту записку маршалу де Брезе.

Она написала карандашом в записной книжке странной формы, на полях каждого листка которой была подпись Ришелье, следующие строки:

«Посадить под арест и содержать под бдительным надзором полковника де Трема. Отослать полковника обратно в его полк не прежде, чем за двенадцать часов до начала выступления, и тогда же устроить военный суд над майором Анри».

Жандарм успел отъехать совсем недалеко от замка, а домоправитель Дорн уж выходил подземным ходом на Нивелльскую дорогу. Он нёс дому Грело извещение от его мнимой племянницы, в котором она предупреждала о скором прибытии кавалера де Трема в гостиницу «Большой бокал» и вместе с тем приглашала не показываться всё время, пока Урбен пробудет в таверне.