Текст книги "Осада Монтобана"

Автор книги: Жюль Ковен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

– Извините меня, – сказал он Морису, крепко сжав ему руку. – На моей ответственности жизнь многих людей. Долг повелевал мне проверить, насколько был справедлив или ошибочен донос Поликсена де Рюскадора. Но сердце у меня обливалось кровью, когда я должен был подозревать брата Валентины де Лагравер и даже сомневаться и в ней самой! Если бы речь шла только о моей жизни, я спал бы спокойно с остриём вашего кинжала, приставленным мне к горлу! Ещё раз прошу вас извинить меня!

Агент кардинала казался более смущённым этим излиянием тёплых чувств, чем обличительным посланием Рюскадора, которого он уж было и не полагал в числе живых и который чуть было не уничтожил его хитрого плана.

Робер приписал его волнение чувству обиды и выпустил руку, которая не отвечала на его дружеское пожатие.

– Если вы требуете удовлетворения, я готов! – продолжал храбрый полковник, указав на шпагу взором, блеснувшим слезой.

– Он поступил бы с нами точно так же; извините нашего Брута, – шепнул Анри Морису, дружески положив ему руку на плечо.

– Разве мы не братья! Старший заменяет отца, чтобы журить за ошибки, – шепнул ему с другой стороны Урбен, который давно не говорил так много слов за один раз.

– Да я нисколько на него не сержусь! – вскричал наконец Лагравер, сделав усилие над собой и снова приняв личину притворства. – Удовлетворения мне от него другого не надо, как тотчас же послужить общему делу.

– Желание твоё будет исполнено, мой доблестный рыцарь! – ответил полковник с жаром. – Друзья мои, в появлении здесь Мориса, а Поликсена в Динане, я вижу предопределение судьбы. Мне необходимо было найти сегодня двух посланных, на которых я мог бы рассчитывать как на самого себя, чтобы отправить одного к графу Суассонскому а другого к принцу Оранскому.

– Различные назначения: альфа и омега, – пробормотал к майор.

– Посланный в Рокруа, – продолжал Робер, – должен был передать графу Суассонскому только эти слова: «Послезавтра будет время!» Но теперь, когда нельзя известить герцога Орлеанского через Камиллу, необходимо, чтобы тот же курьер ехал прямо из Рокруа в Париж и отдал его высочеству чрезвычайно важное от меня письмо. От Брен-ле-Шато до Парижа, если ехать на Рокруа верных девяносто лье. Мой посланный должен по истечении девяноста часов после своего отъезда сегодня вечером быть в Люксембургском дворце.

– Я буду там! – вскричал Лагравер.

– Нет,– сказал полковник, – я не могу возложить на вас этого поручения. Это невозможно и, кроме того, и бесполезно.

– Почему? – спросил Морис и лицо его помрачилось.

– Невозможно, потому что, по вашим собственным словам, вы должны оставаться здесь и делать вид, будто наблюдаете за нами, иначе красный рак слишком скоро откроет глаза на наше тайное соглашение. Шпионы тотчас уведомят его о вашем возвращении в Париж. Бесполезно же оно потому, что у меня под рукой есть человек, которого я пошлю в Рокруа и во дворец Медичи. Мне стоит только переслать ему мои инструкции в Динан.

– Поликсен де Рюскадор? – сказал Анри.

– Он ведь ранен, – возразил Лагравер.

– Разве вы не прочли, что он готов ехать, несмотря на свою «надрубленную голову»?

– Так вы пошлёте меня к нему с вашими инструкциями?

– Тоже нет. Мессир Бозон самый упрямый из провансальцев, когда-либо существовавших на свете. Его убеждения не поколеблешь ничем. Он дьявольски злопамятен. Что ему ни пиши, а он отплатил бы вам, не откладывая дела в долгий ящик за ваш меткий ударь шпагою.

– Вы обманывали меня надеждой вам послужить, как вижу, – ответил с горечью агент кардинала.

– Ребёнок! – сказал граф де Трем, слегка потрепав его по щеке. – Мой брат Анри поедет к сокольничему его высочества, а вы замените майора, которого я сегодня намеревался послать в Маастрихт, по приказанию маршала де Брезе, присланному мне сегодня через Беврона.

Он вынул запечатанный конверт из бумаг, которые разбирал до прихода Лагравера, и отдал его молодому человеку.

– Вот, – сказал он сдержанным голосом, – предписание главнокомандующего маршала де Шатилльона, который направил нас на Брюссель, пока он задерживает австрийцев Тома Савойского за Люттихом на границе Люксембурга. Депешу эту лично надо вручить Фридриху Генриху Нассаускому. В ней заключается извещение, как мне сообщил конфиденциально маршал де Брезе, что Французский корпус, к которому мы принадлежим, быстрым передвижением соединится с армиею голландцев и оба войска, слитые вместе, займут Тирлемон и Лувен, эти два ключа к столице Брабанта.

– Когда мы выступим? – спросил виконт де Трем.

– В ночь на шестые сутки от сегодняшнего вечера.

– Однако, – продолжал майор Анри со странным упорством, – это передвижение к востоку совершенно изменит позицию войск и наш полк, находящейся теперь на западном фланге французской дивизии, составит тогда арьергард.

– Конечно, когда наше правое крыло простирается до Вавра, то есть находится на пять лье, вы впереди нас, по дороге к Маастрихту.

– «Послезавтра будет время», велите вы сказать графу Суассонскому, командующему армией, которая стоит на границе в тридцати лье от нас, – рассуждал виконт. – Кажется, я понимаю ваш план.

Ясный взор полковника сверкнул гневом.

– Вам нечего понимать, нечего предполагать, нечего отгадывать, нечего уяснять себе! – сказал он с таким сильным ударением на каждом слове, что возражение было бы невозможно. – До последней минуты мой план останется непроницаемою тайною; я поклялся в том герцогу Орлеанскому и один хочу быть в ответственности, если он не удастся!

– Граф, ради бога! – вступился Морис за смущённого виконта.

– Однако вот что вы должны знать оба, – продолжал Робер спокойнее. – Маршал де Брезе приказывает мне отправить тебя, Анри, к принцу Оранскому. Но голландцы тебя не знают. Итак, Морис легко может явиться к штатгальтеру под твоим именем. Главное заключается в том: вы не должны возвращаться во французский лагерь иначе как вместе, для того чтобы Анри дал отчёт нашему генералу о поездке в Маастрихт, как будто бы ездил туда он сам.

– Сообщите нам ваши предписания, – покорно сказал майор.

– Сегодня вечером вы отправитесь вместе, и оба переодетые. Ничего не может быть подозрительного в том, что вы, майор, взяли с собою волонтёра и скрываете ваш мундир, когда вам предстоит переезд в двадцать лье по тракту, занятому неприятелем. До Нивелля вы доедете вместе, а там Анри свернёт на дорогу к Динану, а вы, Морис, поедете далее к Маастрихту. Исполнив оба ваши поручения, вы съедетесь опять в Нивелле и вместе вернётесь в Брен. Анри придётся вас подождать, Морис, потому что ваша поездка вдвое длиннее, но зато вы не будете задержаны необходимыми предосторожностями, которые следует предпринять майору. Во всяком случае, вы не должны оставаться в отсутствии более трёх дней.

– За два дня до выступления в поход мы будем здесь или нас нет более в живых, – отчётливо произнёс майор с решительным видом.

Морис не обещал ничего. Его неподвижный взор изобличал глубокую задумчивость.

– Вы, верно, думаете о том, что пустой случай может открыть подмену и стоить чести моему брату, – сказал ему серьёзно Робер.

Лагравер вздрогнул. Он действительно взвешивал степень опасности, которой подвергалось доброе имя одного из сыновей графа Филиппа, но не находил опасность довольно важной, чтобы ею воспользоваться.

– Как мы переоденемся? – спросил Анри, желая отогнать мысль, которую считал грустной для Робера и своего нового друга.

– Оденьтесь фламандскими купцами, которые разъезжают по Бельгии, стараясь сбыть свои полотна.

– Теперь уже за полдень, – сказал Морис. – Я пойду в замок приготовиться к отъезду и вернусь к вам с наступлением сумерек.

Полковник раскрыл рот, как бы для того, чтобы удержать Лагравера. Майор жестом выразил то же намерение. Но ни тот, ни другой не решились высказаться. Первый побледнел, второй покраснел. Только молчаливый Урбен был смелее братьев.

– Разве вы нас не представите сегодня вашему отцу и вашей сестре? – спросил он.

– Друзья мои, – ответил с чувством лазутчик кардинала, – вы знаете, в каком жалком положении находится мой отец. Нападение вчерашней ночи ещё более потрясло его страждущий организм. Валентина хотя и сама не оправилась от страха и волнения, однако посвящает себя исключительно больному старику, чтобы успокоить кризис, вызванный страшным приключением. Завтра, надеюсь, Валентина будет в состоянии вас принять; если бы вы и не были братьями её дорогой Камиллы, и то она приняла бы вас без моего представления, когда стольким вам обязана.

– Но завтра я не буду больше в Брене, чёрт возьми! – пылко вскричал виконт де Трем, окидывая ревнивым взглядом обоих братьев.

Когда Морис простился с графом и Урбеном, Анри настоял на том, чтобы проводить его до дверей Бренского замка. Он надеялся выведать от него какие-нибудь подробности о Валентине, но Лагравер без особенной натяжки уклонился от его косвенных расспросов.

Между тем Роберт и Урбен остались с глазу на глаз.

– Граф де Трем, глава нашего рода, – сказал поручик с мрачным видом, – брату Анри и Лаграверу вы дали поручения, а меня оставляете в бездействии. Чем же я утратил права нашего доблестного рода служить с опасностью для жизни правому делу герцога Орлеанского?

– Напротив, – возразил полковник, – на тебя я полагаюсь более всех. Почему для тебя и предназначил то, чего не поручил бы никому, если бы мог в одно и то же время находиться в двух местах. Ты вместо меня поедешь в Брюссель в тот день, когда наш полк сделается арьергардом армии маршала де Брезе, направляющейся на Маастрихт.

Глава XVIII
ОПЬЯНЕНИЕ ДОМА ГРЕЛО

есколько часов позднее загадочный человек, которого мы продолжаем называть Морисом де Лагравером, опять возвращался к квартире полковника.

Вместо зелёного колета теперь на нём был серый камзол. Большой дорожный плащ, штиблеты выше колена, сапоги из буйволовой кожи и меховая шапка придавали ему вид путешествующего торговца. Даже лошадь его представляла тип чисто фламандский и мещанский благодаря искусно подобранной сбруе.

У наружной двери домика, занимаемого графом Робером, три человека, из которых один был верхом, молча поджидали приближающегося Мориса; это были три брата де Трем, также переодетые странствующими купцами.

– Мы вас ждали, – тихо сказал полковник. – Вот депеша к принцу Оранскому. Теперь обнимемся, виконт! А вы, Лагравер, дайте мне пожать вам руку! Поезжайте, Господь с вами! Урбен выведет вас из лагеря.

Действительно, по прошествии пяти или шести минут путешественники оставили уже за собою последнего часового и Урбен расстался с ними, простившись в немногих дружеских словах. Ночь была туманная и тёмная и всё внимание всадников обращено было на то, чтобы не свалиться во рвы, которые шли по обеим сторонам дороги. При этих условиях они, конечно, не могли разговаривать между собою и почти молча проехали расстояние между Бреном и Нивеллем. К тому же холодное и сырое время скорее возбуждало дрожь, чем разговорчивость.

Однако майор обнаружил мысль, которая преследовала его, спросив раза два у Мориса, будет ли сестра его в состоянии принять графа и Урбена на следующее утро.

На первый вопрос Лагравер ответил коротко, что Валентина способна переносить усталость лучше другого мужчины. А на повторение вопроса он высказал сожаление, что Анри не может навестить его сестру вместе со своими братьями.

Эти два ответа вырвали два глубоких вздоха у озабоченного майора.

При въезде в Нивелль виконт вздумал рассеять свои грустные мысли и вместе с тем оградить себя от голода и сырости, которые пронизывали его до костей. Он нашёл верное средство от недуга душевного и телесного.

– Нельзя же нам расстаться, чёрт возьми, не выпив на прощанье, – сказал он своему товарищу. Только с минуту назад я слышал звон, подающий сигнал к тушению огня. Мы непременно найдём ещё открытою какую-нибудь таверну.

– Надеюсь, – ответил Морис. – Потерянное время мы можем вернуть, прибавив шагу, когда расстанемся.

– Что нас и согреет, особенно после одного или двух стаканчиков водки, – докончил майор.

– В таверне «Большой бокал» мы найдём самую лучшую, которая жжёт как раскалённое железо!

– Вы почём знаете? – спросил изумлённый виконт.

– Слава о «Большом бокале» дошла до меня через моего дядю, дома Грело, уроженца Нивелля, как вам известно.

– А, теперь понимаю. Бывший приор – знаток этого дела, чёрт побери! Его мнением нельзя пренебрегать. Поищем же таверну, удостоенную его похвалы.

Вскоре она была найдена. Вывеска её говорила сама за себя; на ней представлен был чудовищный бокал, из которого человек мог пить, не иначе как вскарабкавшись на табуретку. Красноватый свет фонаря озарял это символическое изображение. К тому же таверна находилась у въезда в город и на самом пути наших всадников.

Они привязали лошадей к кольцам бревна, разделявшего пополам фасад питейного заведения. Вдруг майор Анри остановился неподвижно. Взор его, сперва блуждавший без цели во внутренности таверны через стёкла окон, внезапно остановился на одной точке и выразил крайнее изумление.

– Будь я проклят, если это не дом Грело! – воскликнул он, схватив за руку Мориса, который, по-видимому, весь был поглощён завязыванием узла на поводьях своей лошади.

– Мой дядя! Вам чудится!

– Посмотрите, вот он там заседает повелителем над кружком пьяниц, осовевших от пива; ещё бы – эта крокодилова пасть поглощает не морщась целую бутылку вина.

– Где? Я никого не узнаю.

– Да как же, господи, за прилавком! Рясу капуцина он бросил, но тонзура всё ещё оставила обнажённым его череп, похожий на голландский сыр.

В свою очередь Морис сделал вид, будто чуть не вскрикнул от удивления.

– Да, в самом деле, – пробормотал он, – это дом Грело. Что значит его присутствие здесь?

– Варёный Рак заподозрил вас, – заметил виконт. – Он, верно, послал его наблюдать за вами.

– Быть может... постойте, однако! Дядя мне говорил что-то о наследстве. Отец его или крёстный отец, не помню хорошенько, держал таверну в Нивелле и оставил ему после смерти своё заведение...

– Это только предлог, чтобы уехать от принца, которому он изменяет, – возразил Анри. – Тут кроется причина поважнее, я готов в том поклясться. Он хочет быть ближе к нам.

– Действительно, – сказал Лагравер с озабоченным видом, – его приезд в Нивелль, который находится близ главной квартиры маршала де Брезе, родственника Ришелье, и мне теперь кажется обстоятельством опасным.

– Вот пьёт-то! – пробормотал майор, смотря с завистью, как дом Грело осушает целую бутылку.

– Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, – заметил Морис. – Эх! Будь у кого-нибудь голова довольно крепкая, чтобы упоить этого пьяницу, как легко было бы выспросить его потом! Но скорее можно надеяться наполнить бочку Данаид.

– О, чёрт побери! Если о том только идёт речь, чтобы споить этого рясника и выведать у него, насколько он изменил своему господину и нам, то я берусь за это. Мне довольно одного часа. Недаром же я слыву за «самую крепкую башку» всей армии.

– Берегитесь! По этой части капуцин заткнёт за пояс хоть кого.

– Вы дразните моё самолюбие, чёрт возьми! Слишком долго уже нищенские ордена монахов оспаривают в этом первенство у нас, военных. Я одержу победу над их представителем. Давайте войдём.

– Как можно? Покажитесь моему дяде один. Представьте только: если он взялся следить за моими действиями, то будет настороже, увидев меня, и не станет пить.

– Правда... но вы замёрзнете на улице.

– Будьте покойны; я надену ваш плащ поверх моего и как скоро замечу в доме Грело такую степень опьянения, что он не в состоянии будет понимать и видеть происходящее вокруг него, то я войду.

– Решено. Вы не долго будете ждать.

Майор оказался на пороге «Большого бокала» в ту минуту, когда хозяин-капуцин вещал своим посетителям посредством трактирного слуги, что пора убираться, так как прошли уже дозволенные четверть часа после звона о тушении огня.

– Поздно, почтенный торговец. Надо запирать двери, – сказал ему дом Грело.

Анри поднял голову и смотрел на него с видом непритворного удивления.

– Ах, чёрт возьми! – возразил майор, – не может быть слишком поздно для друга пожать вам руку, достопочтенный дом Грело! Вы, надеюсь, не прогоните приятеля, который не понимает, какими судьбами встречает вас в этом приятном месте.

Со своей стороны, капуцин осматривал его как будто не веря своим глазам.

– Это вы! – произнёс он наконец. – Вы, в подобном костюме, виконт?

– Ш-ш! – остановил его майор, указывая на посетителей «Большого бокала», которые с явным сожалением подымались со своих мест.

– Ш-ш! – повторил бывший приор, направляя к запоздавшим гостям своё тучное тело, чудовищные размеры которого вызывающе выпирали во все стороны, несмотря на панталоны в обтяжку. Он поспешно выпроводил упорных. Потом вернулся к майору, который сел между тем к столу, и занял место напротив.

– Мартин, – приказал капуцин, – принеси нам лампу. Ты, Давид, затвори ставни. А ты, мэтр Рубен, сходи в погреб и принеси десять бутылок того старого вина, которое твой прежний хозяин, упокой Господи его душу, сберегал так тщательно... Это французское вино; его и надо выпить в честь счастливой встречи с таким доблестным французом, как вы, мессир!

Дом Грело испытал уже на себе действие этого вина, которое придавало ему хитрость и увёртливость лисицы.

– Перед домом стоит молодой человек с двумя лошадьми, – сказал Давид, вернувшийся после того, как затворил ставни.

– Это мой конюх, он стережёт лошадей, – пояснил виконт.

– Позовите его сюда, – поспешно приказал дом Грело своим слугам.

– Нет, нет. У меня чрезвычайно пугливая лошадь, от которой нельзя отходить ни на одну минуту, когда она осёдлана.

– Так отведи лошадей в конюшню, Мартин.

– Не нужно. Я не останусь здесь более часа. Не встретив друга, подобного вам, я дал бы себе только время выпить стакан вина.

Ключник Рубен, маленький старичок, кругленький, румяный, плешивый и без бороды, очень похожий на красное яблочко, вернулся из погреба. Он нёс в корзине бутылки с драгоценным вином, а на подносе два старинных серебряных кубка, достойных вывески «Большого Бокала»: в них вмещалось по доброй пинте.

– Поставь возле нас артиллерию Вакха... и ступайте все спать, – величественно приказал толстый капуцин.

Пока выходили слуги, он симметрично расставил бутылки – пять направо от себя, а другие пять направо от майора. Перед каждым рядом бутылок он поставил по одному из серебряных кубков – точно тамбурмажоры перед строем солдат. Потом он подал пробочник своему гостю и схватил первую бутылку из своего ряда, ловко раскупорил её и с любезной предупредительностью наполнил кубок майора. Тот ответил ему такою же любезностью.

Пенящееся вино лилось через края переполненных кубков; собеседники чокнулись и на дне серебряных сосудов не оставалось более ни капли золотистой влаги, когда они их отняли от губ. Толстый капуцин посмотрел на майора со сладостным умилением.

– Я вижу, мессир, что мы продолжаем понимать друг друга, – сказал он ему с видом искренней дружбы. – Вы не лишились той прекрасной жажды, которая лучше хорошего аппетита доказывает спокойную совесть. Я поясню мою мысль. Душа невещественна, а потому и не осязаема. Плотную пищу можно держать в руке, а жидкость проходит сквозь пальцы, стало быть, последняя более сродни душе – предмету неосязаемому.

– За ваше здоровье! – перебил его майор, которого мало забавлял этот мистико-философический панегирик.

Ещё две бутылки были вылиты в блестящие кубки. Собеседники снова чокнулись и снова осушили их до последней капли. Лицо капуцина покрылось пунцовым оттенком до последнего этажа его тройного подбородка, и Анри счёл его довольно пьяным для того, чтобы приступить к расспросам с некоторою, однако, осторожностью.

– Надеюсь, любезный дом Грело, – начал он, – вы не найдёте нескромным, с моей стороны, если я вам признаюсь откровенно, что не могу понять, что привело вас сюда и заставило бросить рясу?

– Ничего, однако, не может быть проще, – ответил ему дом Грело добродушным тоном. – Я получил в наследство эту таверну и хочу удостовериться в её доходе, прежде чем её продам. В рясе мне этого опыта нельзя было осуществить, я и снял её на время.

И он запел застольную песню капуцина, сменившего рясу на полную чашу.

«Хорошо, – подумал майор. – Он поёт после второго кубка; после пятого он заговорит...»

– Монсеньор Гастон, верно, очень недоволен вашим отъездом, – прибавил он вслух.

– И да, и нет. Я ему нужен в Люксембургском дворце, но с другой стороны, он доволен тем, что такой слуга, как я, находится поблизости от таких верных слуг, как вы и ваши братья. Завтра я уведомил бы вас о моём приезде в Нивелль часов двенадцать тому назад. Если бы у вас оказалось какое-нибудь спешное поручение к его высочеству, я поторопился бы с возвращением в Париж.

«Ах, он проклятый изменник! – подумал про себя Анри. – Не выдай его нам племянник, Робер без всякого подозрения попался бы в капкан. Меня берёт страшная охота приплюснуть ему рожу моим кубком...»

– За ваше здоровье! – сказал он, несмотря на эти размышления.

– За ваше, мессир, – ответил добродушно дом Грело.

Попивая вино, он рассматривал виконта влажными глазами пьяницы, поддавшегося чарующему брожению виноградного сока.

– А вот я так не удивляюсь, что вижу капитана королевской службы в таком наряде. Я угадываю причину! Фламандская мещаночка, которая могла бы служить Рубенсу моделью Венеры, не так ли? Она, верно, пожелала видеть французского Марса в своём царстве. А между тем победителю надо переодеться Меркурием, чтобы обмануть Вулкана.

– Увы! Нет, не такая причина заставляет меня разъезжать ночью по полям и по долам, – ответил майор, принимая жалобный вид.

– Тем лучше, мой юный друг, тем лучше, – повторил нараспев капуцин. – Любовь, страсть расслабляющая. Она до того обессиливает, что мы способны только воздевать руки с молением к возлюбленной... и вскоре лишаемся даже возможности поднять руку с кубком, хотя бы и были такими молодцами, как вы, мой доблестный поклонник Вакха. За ваше здоровье!

– Нет! – ворчал майор с притворною досадой, – считайте меня влюблённым, сумасшедшим или глупым... Как хотите, а я не намерен осудить себя на воздержность верблюда в пустыне, которую хотят наложить на меня... и для чего ещё – чтобы скакать чёрт знает куда в сырую и холодную ночь!

– Неужели, сын мой? Неужели, избранный моего сердца? – восклицал дом Грело, которого опьянение, по-видимому, побуждало к нежным излияниям и к фамильярности. – Какой нечестивец осмеливается воспрещать тебе дивные наслаждения небесного напитка. Давно уже я люблю тебя и восхищаюсь тобой, мой дорогой друг! Твои подвиги приводят меня в восторг. Ты единственный наследник, которого я могу иметь в редком искусстве пить начистоту, молодцом, победителем. Я вижу вокруг твоего лба возникает виноградный венок, подобный моему, но невидимый для непосвящённых. Тебе только недостаёт пурпуровой мантии, которая покрывает моё лицо, для того чтобы все узнали в тебе моего достойного преемника в царстве тирсов. Ты украсишься ею, если последуешь советам моей искусившейся опытности... Но прежде всего укажи мне подлецов, которые хотят тебя уничтожить, хотят помешать тебе развить свои способности, мой птенчик.

Услышав эту сумасбродную речь, виконт де Трем убедился в том, что капуцин совсем опьянел. Они выпили каждый по четыре бутылки старого вина, против которого не устояла бы самая крепкая голова.

– Кто же, кроме этого Катона, моего старшего брата, осмелился бы посадить меня на глупый напиток лягушек! – сказал Анри со вздохом, очень ловко подменив свой полный кубок на пустой кубок дома Грело.

– Постой! Постой! Дай мне уложить свои мысли! – рассуждал между тем капуцин и разом осушил подставленный ему кубок. – Та-ак... Вот теперь я сообразил, моё сокровище, – продолжал он заикаясь. – На тебя наложен крест, как на пикового туза; ты осуждён пить воду, как бубновый валет, и всё это потому, что твой властелин-полковник посылает тебя с тайным поручением ради службы герцогу Орлеанскому!

«Сам наклёвывается», – подумал майор.

– Какая служба! – сказал он вслух.

– Не говори, дражайший, не говори... сущая дрянь!

– Вместо того чтобы скакать невесть куда для несносного принца, каждый заговор которого сносит, как косою, головы у всех, участвующих в нём, как охотно служил бы я кому-нибудь сильному и могущественному, кто явно и по-царски наградил бы моё усердие.

– Да, да, да, да, – хрипло повторял капуцин.

– Я честолюбив.

– Этого не запрещает Вакх.

– Бьюсь об заклад, что и вы честолюбивы, приор.

– Ш-ш!.. Секрет!.. Выпьем!

Девятая пробка взлетела в потолок.

– Те Deum laudamus![19]19
  «Тебя, Бога, хвалим!» (лат.) – начало католического гимна.


[Закрыть] – затянул капуцин, осушив кубок, наполненный майором.

– Бьюсь ещё об заклад, что вы приехали в Бельгию не для каких-нибудь вздоров, – продолжал виконт. – С вашим редким умом вы осмотрели всё сумасбродство замысла Гастона Орлеанского. Вы, верно, здесь ищете средство выгородить себя, когда настанет неизбежная минута и всё рухнет.

– Ш-ш!.. Секрет!.. Выпьем! – повторил пьяница.

– Доверьтесь мне, – продолжал Анри с притворным добродушием. – Разве вы не видите, что я плыву в одних водах с вами?

– Водах?.. Не надо воды!.. Фу!

– Полно с меня заговора, от которого его королевское высочество умоет руки в нашей крови... Выкарабкаемся из него вместе? И вот что: мы обратимся...

– К кому, мой феникс?

– К кардиналу, – шепнул майор.

– Ш-ш!.. Это секрет!.. Выпьем! – заикался капуцин, моргая глазами.

Его собеседник взял десятую бутылку, но в ту минуту, когда собирался её раскупорить, он вдруг остановился.

«Вместо того чтобы развязать язык этому бочонку в человеческой коже, – подумал он, – я, пожалуй, совсем его отниму. Очевидно, старое вино, которое и на меня действует порядком, усыпляет этот живой бурдюк. Надо сильное возбудительное, чтобы разжечь эту спиртовую лампу в виде капуцина и воспользоваться светом, который она разольёт».

Дом Грело протянул к нему свой кубок.

– Вино становится приторным, – сказал ему Анри. – «Большой бокал» разве не славится своею водкой?

– Справедливо, дорогой сын. Хочешь водки? Возьми на прилавке эти две фляги... наиотличнейший сорт! Извини, что не подаю тебе сам... тяжёлый корпус не позволяет... к тому же ноги у меня – сущие тряпки... Хи, хи! Я очень несчастлив, ей-богу!

Слёзы полились по его сизым щекам. Жгучий напиток наполнил кубки почти до краёв.

– Хватим разом! Те Deum laudamus! – сказал капуцин, осушив свой кубок. Потом он заглянул в бокал товарища и вскричал слезливо: – Ты не выпил до дна! Фи! Ты мне изменил... Мне, который хотел, куда ни шло, открыть тебе свою душу! Да, свою отцовскую душу. И... несчастье! Ты не хочешь вместе со мною испить горькую чашу! Ты отрекаешься от меня!

– Да нет же, нет! – уверял виконт. – Эта водка так прозрачна, что я не заметил остатка на дне моего бокала... Вот, смотрите! – и он выпил всё до последней капли.

«Не надо противоречить этому Силену, – заключил он мысленно, – а то не выскажется... Впрочем, водка отличная...»

– Ты просто душка, – заикался приор, едва поворачивая язык, – ты достоин быть моим вторым я... наполняй стаканы... и выпьем, чтобы мне легче было всё тебе рассказать. Ну что же, готов?

– Как!.. Ещё? – начал виконт, у которого от водки совсем становилось мутно в голове, уже несколько помрачённой действием старого вина.

– Мне надо промочить горло, а то в нём застрянут слова.

– Да будет так... зальём горе!

Кубок выпал из руки майора и опрокинулся на стол вверх дном. Свой же дом Грело поставил на ножку с ловкостью, удивительною для человека мертвецки пьяного.

– У меня есть бестия-племянник, которому я не доверяю, и потому хочу наблюдать за ним, – начал он.

– Морис? – опрометчиво перебил его Анри.

Взор виконта мало-помалу становился мутнее, тогда как глаза его собеседника соразмерно тому раскрывались и принимали яркий блеск.

– У меня также племянница...

– Валентина?.. Я люблю её! Чёрт возьми! – закричал майор, голова которого совсем закружилась от гибельной смеси водки со старым вином.

– Ты её любишь, дитя моё! Это отлично совпадает! Те Deum laudamus!

– Почему? Скорее же! Почему?

– Потому что моя очаровательная племянница приехала в Бренский замок с твёрдым намерением выйти за одного из господ де Тремов.

– За которого? Ад и проклятие!.. С тех пор как я её видел, в жилах моих течёт огонь, а не кровь... Я без ума от неё... За которого же?.. Если не за меня, то я всажу себе пулю в лоб...

– За здоровье Валентины!.. И я укажу тебе счастливого смертного, которого она изберёт.

– За здоровье Валентины! – заревел Анри вне себя.

Зубы его судорожно кусали кубок.

– Первый из вас троих, которого она увидит завтра, будет избранником.

– Проклятие!

– Простак!.. Я тебе даю средство к успеху, когда ты один из братьев знаешь причудливое решение Лаграверской шалуньи!

– А моё поручение!.. А три дня отсутствия в Брене?.. Три тысячи чертей! – ревел майор в исступлении.

Его сильное волнение ускорило действие винных паров, подобно тому как буря нагоняет громовые тучи. Страшное смешение мыслей произошло в его голове. Он потёр свой пылающий лоб руками и облокотился о стол. Вместо желаемого спокойствия им овладело мёртвое оцепенение.

Тогда дом Грело встал с своей скамейки с замечательною лёгкостью для такого тучного человека и направился твёрдым шагом ко входу. Он отпер дверь. Два человека, одинаково одетые и похожие друг на друга как две капли воды, появились на пороге. Один из них подошёл к спящему Анри. Другой остался за дверью, которую плотно затворили, между тем как толстопузый капуцин уселся против майора, в позе человека, погруженного в тяжёлый сон. Однако прежде чем он принялся подражать храпению бегемота, он насмешливо прошептал, взглянув на побеждённого противника:

– Дурень, вздумал мериться со мною!