Текст книги "Осада Монтобана"

Автор книги: Жюль Ковен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

Глава XVI
ЗАГАДОЧНОЕ ПОСЕЩЕНИЕ

олк де Трема стоял в деревне Брен-ле-Шато. Его командир поселился не в замке, от которого деревня получила своё название, а в маленьком доме близ последнего передового поста по дороге к Брюсселю. Выбор полковника показался его офицерам слишком смелым. Неприятель мог нечаянно напасть на передовой пост и захватить в плен или убить их командира при первом натиске. На это Робер де Трем, однако, возразил, во-первых, что Бренский замок – средневековая развалина, которая не устоит против пушек, во-вторых, что это совершенная западня, из которой невозможно будет уйти в случае неожиданного нападения, и наконец, что он назначил начальником передового поста, который служит ему прикрытием, своего брата Урбена, потому именно, что для него будет вопросом семейной чести не допустить такой невероятной попытки со стороны австрийско-испанского войска. Настоящую же причину выбора своей позиции полковник утаил. Некоторые подробности, быть может, откроют её читателю.

Графу де Трему было легко заставить включить свой полк в корпус, находящийся под начальством маршала де Брезе и отряжённый главнокомандующим фельдмаршалом де Шатильоном, оставшимся с главными своими силами в окрестностях Люттиха, для того чтобы угрожать Брюсселю и в случае надобности подать руку союзнику Франции, Фридриху Генриху принцу Оранскому[17]17
  Фридрих Генрих принц Оранский, граф Нассауский (1584—1647) – младший сын Вильгельма I Оранского, штатгальтер Голландской республики.


[Закрыть], стоявшему у Маастрихта.

За две ночи перед экспедицией на Нивелль граф де Трем разбудил виконта Анри, находившегося при нём неотлучно в качестве старшего майора. Виконт схватил свои пистолеты; он не узнал старшего брата, переодетого в одежду брабантского крестьянина.

– Тише! Это я, – сказал ему вполголоса полковник. – Оденься и проведи меня до поста Урбена. В глазах солдат ты должен представить меня как шпиона, посылаемого на осмотр местности. А Урбену скажи, чтобы он с завтрашнего вечера постоянно наблюдал за часовыми и тем способствовал моему возвращению. Узнанным я должен быть лишь тобою и им.

– Однако, – возразил майор с недоумением, – как я скрою ваше отсутствие, если вы вернётесь не раньше следующей ночи?

– Разве я не назначил тебя старшим майором моего полка? Ты заменишь меня по обязанностям службы; но прошу отложить возлияния Вакху на это время. Моё отсутствие легко объяснить болезнью и тем, что мне необходим отдых, впрочем, один маршал имеет право входить ко мне в любое время дня и ночи, но его задержит ещё на целые сутки осмотр правого крыла армии.

Когда граф де Трем принимал решение, младшие братья повиновались беспрекословно. Он имел полную власть над ними. Итак, всё было исполнено по его предписанию. Он отлучался от своего полка на двадцать четыре часа, вышел из Брема, вернулся, никем не узнанный. Братья его, конечно, предполагали, что он действовал тайно для Гастона Орлеанского, но и в этом случае не имели права испытывать его доверие. Рука слепо повинуется голове. Принц же во время ночного совещания в Люксембургском дворце приказал графу Роберу тайно и одному вести нить заговора, а это обстоятельство ставило ему в обязанность не давать братьям отчёта в своих действиях.

Полковник де Трем едва успел возвратиться в свой полк, как его потребовали в Оген, в главную квартиру маршала де Брезе. Там он получил приказание идти немедля на Нивелль; и, как мы видели, совершил эту экспедицию чрезвычайно быстро и успешно. Вследствие того, что он сдал под охрану регулярного французского войска обоз с контрибуцией нивелльцев и разослал по их полкам роты наёмных банд, он не смыкал глаз в течение трёх суток, проведённых по большей части в утомительных переездах.

Занимался день, когда он, измученный, вернулся в свой домик в Бреме и бросился не раздаваясь на походную кровать. Перед тем как впасть в тяжёлый сон, Робер, несмотря на страшную усталость, увидел мысленно перед собою лучезарный облик незнакомки, спасённой им таким чудным образом.

Было около полудня, когда он пробудился внезапно от крепкого сна. Майор Анри, которому граф поручил заменять его и находиться в соседней комнате, быстро вошёл к брату в сопровождении ординарца главнокомандующего.

– Здравствуйте, Беврон, – сказал Робер де Трем, вскочив с постели.

– Господин полковник, я привёз предписание маршала, которое должен вручить только вам, – отвечал адъютант.

С этими словами он подал графу запечатанный пакет, поклонился и исчез так же быстро, как появился. Младший Беврон слыл за человека, самого торопливого во всей Франции и Наварре.

Робер де Трем бегло просмотрел бумаги, которые заключались в запечатанном конверте. Глаза его заблистали радостью.

– Наконец случай представился! – вскричал он, но тотчас опять лицо его помрачилось и он продолжал глухим голосом: – Я не могу, однако, воспользоваться им, если неприятель должен быть нашим союзником... это было бы уже настоящей изменой.

Он совершенно забыл о присутствии Анри, так он поглощён был своими мыслями. Он даже не замечал, что высказывает их вслух. Лёгкий стук в дверь заставил его опомниться.

– Спроси, чего от меня хотят, – сказал он брату с досадой.

Виконт растворил немного дверь и, обменявшись несколькими словами с посетителем, снова запер её и вернулся к полковнику.

– Урбен привёл какого-то кавалера, приехавшего из Парижа с письмом от Камиллы, которое он хочет вручить только вам, – сказал виконт.

– Письмо от Камиллы с нарочным? Что это значит? – говорил вполголоса граф Робер, сам идя отпереть дверь Урбену и приведённому им незнакомцу.

Неизвестный посетитель, почти одного роста с поручиком де Тремом, был в большом плаще, одна пола которого, закинутая на плечо, совершенно скрывала его стан, а серая шляпа с широкими полями набрасывала тёмную тень на его лицо.

– Этот молодой кавалер появился у аванпоста, – сказал Урбен полковнику, – и я счёл нужным привести его сам вследствие его тайного поручения... а теперь я иду...

– Останьтесь, кавалер Урбен, – вмешался посетитель, – для брата Валентины де Лагравер ни один из братьев де Трем не может быть лишним.

Движение, которым молодой человек остановил поручика, заставило упасть его плащ. В то же время он учтиво снял шляпу. Тройное восклицание раздалось в комнате. Густые чёрные волосы заменяли золотистые локоны: взор казался смелее, рост выше, стан менее гибок; голос не так мелодичен и ясен; но несмотря на эти изменения молодой человек, стоявший перед братьями де Трем, разительно походил на девушку, спасённую ими за несколько часов в Нивелле.

– Вы не протягиваете мне руки, господа, – заговорил опять двойник незнакомки. – Разве сестра ваша обманула меня, когда уверяла, что вы уделяете Морису частичку дружбы, которую она внушила вам к своей милой Валентине?

Три офицера продолжали на него смотреть, будто превращённые в статуи от сильного удивления.

– Ах! Понимаю! – продолжал он с неудержимою быстротою речи, которая не давала им возможности отвечать. – Моё сходство с сестрою производит своё обычное действие. Вы знаете, вероятно, что мы близнецы. Однако какой я ветреник, я забыл поблагодарить вас за ваше великодушное заступничество, которое спасло Валентину от неминуемой гибели! Случайная эта встреча познакомила вас с той, кого вы до сих пор знали только по письмам вашей сестры.

Благодаря простоте обращения и весёлой говорливости молодого человека братья де Трем скоро оправились от смущения, причинённого по большей части мыслью о той, которая произвела на них такое сильное впечатление и которую им напоминали так живо черты их собеседника.

– Сыновей Эмона было четверо[18]18
  Четверо сыновей Эмона – рыцари-паладины, герои средневекового французского эпоса.


[Закрыть], – сказал смеясь Робер, увлечённый весёлостью посетителя.

– А нас трое, – заметил Анри.

– И нам недоставало брата, – продолжал Урбен.

– Стало быть, теперь полный комплект, – заключил полковник.

Они поочерёдно обняли настоящего или ложного Мориса. Но каждый из них почувствовал на щеке ледяное касание губ в ответ на свой дружеский поцелуй. На привет графа мнимый брат Валентины даже не мог удержать судорожного движения бровей, как будто он подвергался прикосновению к раскалённому железу.

– Как чувствуют себя сегодня ваша сестра и ваш почтенный отец? – спросил потом граф Робер.

– Откуда вы к нам явились столь внезапно? Верно, свалились с неба, коли успели уже узнать от вашей сестры про её ночное приключение? – спросил в свою очередь Анри.

– Камилла сама дала вам письмо, которое поручила нам передать? – сказал скрытный Урбен.

– Господа, – отвечал вопрошаемый тоном, более серьёзным, чем раньше, – я удовлетворю все ваши вопросы, ответив на один. Я просто-напросто приехал сегодня из старого замка, который виден в это окно.

– Из Бренского замка! – вскричал полковник.

– Именно; а так как он стоит на завоёванной земле, то я осмелюсь просить завоевателя подтвердить условие, в силу которого он нанят моим отцом.

Он вынул бумагу из своего зелёного колета и подал её графу, который написал внизу «утверждаю» и приложил свою подпись.

– Разве вы действительно уже разместились в замке? – сказал граф Робер, возвращая Морису акт.

– С прошлой ночи; я приехал за два часа до отца и сестры.

– Как могло случиться, что Леви, которому я поручал начальство на время экспедиции, пропустил вас через нашу линию, не подав мне о том рапорта? – удивился полковник.

Факт, который доказывал недостаток бдительности со стороны подчинённых, невольно напомнил ему об ответственности, возложенной на него службой.

– Не обвиняйте никого из ваших офицеров, граф. Владелец Бренского замка снабдил меня подробным планом за наёмную плату, которую можно было бы считать рискованными деньгами. Этот старый феодальный замок имеет, как и все подобные замки, подземные ходы. Выход одного из них находится за чертою вашего стана. Этим путём сначала я, а потом Валентина и мой отец пробрались в наше временное жилище.

– Да этим путём господа австрийцы, пожалуй, могли бы доставить нам гораздо менее приятную неожиданность и посетить нас невзначай! Вы мне укажете этот ход, друг Морис; я поставлю там часовых.

– Охотно, полковник. Однако прежде мне надо обратить ваше внимание на вопрос поважнее.

– На какой?

– Он относится и к вам, майор, и к вам тоже, поручик.

– В самом деле? – сказал Анри.

Урбен молчал, но устремил на Мориса вопросительный взор.

– Друзья мои – вы дали мне право назваться вашим другом – за собственными действиями вам следует наблюдать более, чем за неприятелем.

– Это почему?! – вскричал Робер с невольным беспокойством.

– Потому что кардинал зорко следит за вами.

При этих словах граф нахмурил брови, виконт глухо пробормотал ругательство, а кавалер закусил свой тонкий ус.

– Объяснитесь, – сказал Робер, первый приняв спокойный вид.

– Господа, – начал Лагравер тоном, исполненным чувства, который составлял резкую противоположность со счастливой беззаботностью, выказанной им до тех пор, – с моим весёлым нравом мне свойственно передавать лишь одни добрые вести, почему я и откладывал, насколько мог, роль зловещего прорицателя, которую вынужден взять на себя. И надо же, чтоб по роковому приговору судьбы я первым исполнял её именно в отношении тех, кому желал бы приносить только радость и счастье.

– Говорите, мы достаточно тверды, чтобы слышать всё, – сказал холодно полковник, когда Лагравер остановился, как бы вследствие тягостной нерешимости.

– И достаточно смелы, чтобы не опасаться ничего, – прибавил майор, взор которого сверкнул гордою отвагою.

Молчаливый поручик только подёргивал рукоятку своего кинжала.

– Вы, верно, удивляетесь, – начал тот, кто назвался Морисом де Лагравером, – что я не отдал вам ещё письма вашей сестры. Не сделал я этого, потому что мой рассказ должен служить ему предисловием. Я теперь прямо из Парижа, куда меня отправил отец в надежде, что там я составлю себе хорошую карьеру, благодаря покровительству моего дяди по матери, простого капуцина и даже лишённого приората, но капеллана герцога Орлеанского.

– Дом Грело! – вскричали в один голос Робер и Анри.

– Его самого. Так как он служит посредником между Монсеньором Гастоном и вашей сестрою, я через него и проник в монастырь визитандинок, чтобы словесно передать ей дружеский поклон моей милой Валентины. Но знаете ли, что предложил мне дом Грело однажды, когда счёл меня заражённым двумя недугами, убийственными для человеческой совести – любовью и честолюбием? «Племянник, – сказал он мне, – хочешь ли ты, несмотря на свой мелкий дворянский род, не только жениться на прекрасной Камилле, но ещё наследовать всё имение её братьев с их титулом вдобавок? Отправляйся в действующую армию и сойдись с де Тремами. В качестве брата Валентины тебе не трудно будет вкрасться в их доверие. Выведай у них тайный смысл тех фраз из их переписки с сестрою, которые она передаёт этому неутомимому заговорщику – герцогу Орлеанскому, и когда они откроют тебе ключ их условной корреспонденции, то сообщи его мне, племянник. В глазах наивной пансионерки визитандинок я сниму с тебя всю ответственность за эту измену, положись в том на меня. Невинный, как агнец, в гибели её родных, тебе только стоит предложить ей руку, чтобы она приняла её, когда кардинал наградит тебя титулом и имением её покойных братьев». «Вы можете на меня рассчитывать, дядя», – ответил я и, пользуясь его возмутительной верой в мою низость, я при первом свидании с глазу на глаз рассказал вашей сестре о гнусном замысле изменника выдать своего господина и вас. В ту же ночь я выехал из Парижа, чтобы успеть вас предупредить. И вот я здесь... с письмами подруги Валентины, которые должны вам служить порукою в моей искренности.

Он подал письма, из которых одно написано было под его диктовку в монастыре визитандинок и в которых Камилла просила братьев довериться Морису де Лаграверу как единственному спасителю.

Сначала полковник прочёл эти строки, в которых нежная озабоченность о братьях сказывалась красноречиво, несмотря на небрежность слога, и слепая вера пишущей имела к подателю письма непреодолимую силу убедительности. Робер передал эти строки Урбену и Анри. Все трое простояли с минуту в глубокой и грустной задумчивости. Сквозь свои опущенные, длинные ресницы четвёртое действующее лицо этой странной сцены следило за братьями внимательным взором.

– Это кораблекрушение почти у самой гавани, – тихо сказал Робер де Трем.

– В том только случае, если бы я приехал слишком поздно, чтобы остеречь вас от подводного камня, – заметил Морис.

– Теперь мне невозможно через переписку с сестрой уведомлять принца о моих действиях!

– Верно. С одной стороны, мой дядя, дом Грело, по приказанию Красного Рака не передаст в точности Месье всего того, что сестра ваша поручит ему сказать от вас. С другой, она сама, предупреждённая мною, конечно, не проронит ни слова бывшему приору в убеждении, что он тотчас перескажет всё вашему врагу Ришелье. И наконец, все ваши письма, куда бы они адресованы ни были, непременно будут прочтены кардиналом.

– Какое несчастье, – сказал полковник с унынием. – Именно сегодня мне через Камиллу надо было передать монсеньору Гастону известие, по которому он мог бы принять меры для успеха нашего предприятия.

– На что решиться? Мы, вероятно, теперь окружены шпионами, – пробормотал с гневом майор.

– И нас собираются... – осторожный поручик не договорил, но рукою сделал такое движение, как будто повёртывал ключ в замке, и тем вполне пояснил свою мысль.

– Где отыскать курьера? И как доберётся он до его высочества, когда вокруг полно лазутчиков? – спрашивал себя вслух Робер, сжимая руками лоб.

Морис дотронулся до его плеча, чтобы привлечь внимание.

– Если я хорошо вас понял, граф де Трем, – сказал он, смело смотря ему в глаза, – вы за минуту назад назвали меня четвёртым своим братом. Теперь я вижу, что ваши слова были лишь простой учтивостью.

– За одну ту услугу, которая привела вас сюда, Морис, мы уже готовы доказать вам вашу благодарность на деле, и не пустыми словами.

– Наша жизнь принадлежит вам не менее вашей собственной, клянусь честью, – сказал Анри с жаром.

– Попробуйте клинок, прежде чем сомневаться в его закале, – прибавил поучительно Урбен.

– Если вы мне так преданы, разве и я в свою очередь не принадлежу вам? Разве вы не поняли доброго гения вашего семейства, вашей возлюбленной Камиллы, что следует прислушаться к её совету довериться мне, как доверились бы вы ей самой? Я пренебрёг всеми опасностями, чтобы предостеречь вас, и вот цель моя достигнута. Подобная удача разве не может выпасть на мою долю ещё раз? Я готов доставить герцогу Орлеанскому известие, передать которое кому-нибудь другому действительно было бы опасно.

– Отличная мысль! – вскричал пылкий виконт.

– Я уже думал об этом, брат Морис, – серьёзно сказал Робер, – но предложить вам не решался. Вы раз уже жертвовали собою для нас, имел ли я право прибегать ещё к вашему великодушию?

– С того дня как решился вас спасти, я душою и телом предан вашей цели. Пишите скорее к будущему правителю Франции, полковник. Я забегу только обнять отца и сестру и отвезу ваше письмо в Париж. Или, что будет ещё лучше, не пишите вовсе. Как бы тщательно не было скрыто письмо, лазутчики кардинала сумеют его отыскать, если остановят посланного. Передайте мне на словах, что я должен сообщить белой лилии; это гораздо вернее и яснее условных фраз, которые всегда остаются отчасти тёмными по своей неудовлетворительной краткости.

– Без сомнения, я и не колебался бы ни минуты... но я поклялся принцу не открывать никому смысла нашей тайной переписки, – сказал Робер с усилием.

– Полковник, вы сомневаетесь во мне?! – вскричал Морис.

– Это уже слишком, чёрт возьми! – осмелился заметить Анри вполголоса. – Положим, нас не удостаивают доверия в ключевых моментах, но не доверять брату Валентины, который нас спасает, против этого нельзя не восстать!

Урбен наклонил голову в знак согласия.

«В самом деле, – подумал граф де Трем, – нашего условного словаря не будет достаточно, чтобы передать герцогу Орлеанскому всё положение дела и подлую измену его капеллана».

Движением руки он удалил майора и поручика и подозвал Лагравера к углублению окна.

– Итак, – начал он шёпотом, – я доверяю вам судьбу принца королевской крови, моих братьев и ещё многих других, не менее знатного рода... В руках у вас будет и то, что мне во сто раз дороже жизни: моя честь!..

Он внезапно замолк и стоял с неподвижным взором, как окаменелый.

Глава XVII
ДЕПЕША ВОСКРЕСШЕГО

редмет, который так сильно поразил полковника де Трема, по-видимому, однако, не заключал в себе ничего удивительного. В окно он увидал перед своим домом, на лошади, покрытой пеной, толстого фламандского повара, защищавшегося от полдюжины солдат варёного морского рака, громадной величины. Толстяк высоко поднимал над головою свою ношу и кричал во всё горло:

– Я привёз его полковнику! Он сварен на славу! На славу! Я хочу вручить его сам, обжоры вы этакие!

– Урбен, – обратился граф к младшему брату, – ступай скорее выручить этого крикуна и приведи его ко мне сию же минуту.

В ту эпоху заговоров и тайных интриг приверженцы разных партий имели обыкновение принимать какой-нибудь условный знак – иногда чрезвычайно странный – по которому они узнавали друг друга. Таким образом несколько лет позднее пучок соломы или простая бумажка служили отличительным признаком многочисленных завистников Мазарини. Ещё позднее противники знаменитого итальянца, который правил Францией от имени Анны Австрийской во время малолетства Людовика XIV, приняли своею эмблемой детскую пращу-рогатину, которую носили на шляпе, что и дало название Фронде.

Месье, брат короля Людовика XIII избрал условным знаком своего нового заговора то животное, под именем которого он обыкновенно означал кардинала де Ришелье. Он решил, что участники этого двадцатого его заговора будут узнавать друг друга по варёному раку, настоящему или в изображении, показанному с приговоркою: «Он сварен на славу!» или с восклицанием: «В навоз его!»

Вследствие чего легкомысленный Гастон велел тайно изготовить порядочное число перстней с изображением рака, чтобы раздать их своим приверженцам.

Впрочем, толстый фламандец, хотя и высоко поднимал руки над головою, не мог бы на таком расстоянии показать полковнику символического перстня, но слова, которые он повторял упорно во всю глотку, ясно доказывали Роберу де Трему, душе орлеанского заговора, какую он имел цель.

Кавалер Урбен вернулся с человеком, за которым был послан, и вид которого прервал таким странным образом, к величайшей досаде Мориса, тайное сообщение полковника. Толстяк-повар с одутловатым и бледным лицом без всякого выражения окинул заспанными глазами присутствующих и, заикаясь, произнёс:

– Кто из вас, господа, граф фон Трем?

– Я, – ответил полковник.

– Великолепный, вкусный рак, мессир, большая редкость в нашем краю. Потому-то ваш друг, несмотря на своё положение, непременно хотел вам его прислать, как скоро услыхал, что мой хозяин купил его. Мастер Копперн ни в чём ни отказывает вашему закадычному приятелю и послал меня тотчас с этим раком, тщательно начиненным и сваренным в самый раз. Извольте получить, граф, он свеж и вкусен, несмотря на шестнадцать часов езды. Ваш друг обещал мне щедрую награду, если я вам доставлю его скоро и в сохранности. Я выехал вчера вечером и, осмелюсь доложить, моей лошадке теперь по крайней мере надо двое суток отдыха! Судите сами о моём усердии, ваше превосходительство.

Он настойчиво протягивал рака Роберу, начинавшему подозревать во всей этой проделке мистификацию.

– Как зовут того, кто посылает мне этот подарок? – поинтересовался граф.

– Я не знаю. Он уверял меня, что вы сами отгадаете его имя.

– Скажи по крайней мере откуда ты?

– Из Динана, мессир.

Хотя граф Робер находил посылку всё более и более загадочной, он старался отыскать ей пояснение.

– Чтобы привезти мне рака в сохранности, ты не мог всё время держать его в руках? – продолжал он.

– Он уложен был в корзинку, мессир. Ваши любопытные и жадные солдаты вытащили его оттуда под предлогом необходимости осматривать всё, что ввозится в ваш стан.

– Урбен, осмотри корзинку, перерой всю солому! Иди... нет, останься!

Это противоречие первому приказанию происходило от незначительного обстоятельства, вдруг замеченного полковником.

Подавая графу привезённого им рака, толстяк-повар держал его за голову, вследствие чего тело животного выгнулось и скорлупа спины отделилась от чешуйчатого хвоста. Робер приметил тонкий чёрный уголочек, выглядывавший из-под красной скорлупы.

– Подай мне его... и ступай, любезный, – сказал он. – Отыщи в нижнем этаже моего слугу Жана. Он угостит тебя и предоставит удобное помещение, пока ты не получишь от меня награды, которую вполне заслужил.

Посланный вышел с низкими поклонами. Тогда граф де Трем ловко снял с животного скорлупу и нашёл под нею продолговатый плоский пакетик в половину меньше обыкновенного письма. Он был обернут плотной чёрной шёлковой материей и в середине его оказалась бумага, сложенная в несколько раз. Полковник развернул бумагу, всю исписанную чётким почерком, и подпись тотчас бросилась ему в глаза.

– Поликсен де Рюскадор! – вскричал он.

– Сокольничий герцога Орлеанского, – уточнил майор Анри.

Лагравер или его созий слегка вздрогнул, когда повар упомянул о Динане; он заметно побледнел, услыхав имя Бозона Рыжего. Но это было делом секунды. Прежде чем кто-либо из братьев успел приметить у него признаки волнения, Морис уже придал своему лицу выражение любопытства.

Старший де Трем читал послание, доставленное таким оригинальным способом, и лицо его постепенно омрачилось. Он окончил чтение, но не поднимал глаз на присутствующих. Сомнение и грусть выражались на его лице. Наконец, приняв решение, сообразное его благородному и прямому характеру, он отдал обличительное письмо Морису.

– Прочтите, – сказал он ему взволнованным голосом, но тотчас опять овладел собою и продолжал, уже холодно обращаясь к братьям: – Анри, стань у двери, а ты, Урбен, у окна. Обнажите шпаги.

Те с удивлением переглянулись, но, как всегда, повиновались старшему брату. Между тем тот, кому, по-видимому, угрожали все эти распоряжения, не казался удивлён, а спокойно читал письмо Поликсена де Рюскадора, оправдывавшее, вероятно, подобные меры. Вскоре на лице чтеца появилась улыбка и губы его постепенно раскрывались всё более и более, как будто он припоминал смешное приключение.

Слог маркиза де Рюскадора имел сжатость телеграммы, хотя телеграфическое искусство возникло позднее двумя столетиями. Вот его депеша:

«Встретил дома Грело и черноволосого послушника, выходивших из монастыря визитандинок. Тайком проследил капуцинишку до кардинальского дворца, куда он вошёл. Оттуда опять проследил его до гостиницы “Лебедь и Крест”, где зелёный колет сменился на рясу. К ночи Гито, капитан Варёного Рака, приезжает с дорожною каретою. Зелёный колет садится в неё с беловолосым стариком – и был таков! Гнался за жёлтой каретой. В Марле подо мною убита лошадь черноволосым молодцом. В Динане снова отыскан след. Утром зелёный колет удирает верхом в сторону армии де Брезе. Лечу за ним; бывший капуцинишка разрубает мне голову наполовину; мимо проезжает жёлтая карета с беловолосым стариком и прекрасною блондинкой. Я умираю или почти умираю. Поднят и перенесён к мастеру Копперну, богатому доктору и заклятому врагу Красного Рака. Возвращён к жизни!

Лично не могу явиться никак, хотя голова твёрдая, она только надрублена, а не расколота и скакать я ещё в силах. Но де Брезе, друг Варёного Рака, вероятно, смотрит в оба, предупреждённый тремя шпионами, которые перегнали меня. Кроме того, я слишком известен начальникам-кардиналистам. Быть у вас – рискованное дело, если зелёный колет, красивая блондинка и беловолосый старик высланы из Парижа лазутчиками до приказа об аресте.

Жду ответа в Динане у Копперна. Не доверяйте его повару, болтливому олуху. Вынужден употребить хитрость, чтобы послать его с предостережением от вашего преданного

Поликсена.

PS. Отличный рак, скушаете его с удовольствием».

Дочитав это послание, лишённое всяких риторических прикрас, Морис разразился громким хохотом. Теперь полковник в свою очередь посмотрел на него с удивлением, более сильным, чем то, с каким смотрел на него Лагравер до чтения письма. Виконт и кавалер тоже решительно не понимали ничего из этой сцены.

– Извините, господа, – сказал наконец Морис с трудом, будто бы сдерживая хохот, – мой внезапный смех до крайности неучтив, потому что вы не знаете его причины. Позвольте мне вам сообщить её – и вы посмеётесь вместе со мною.

– Я, однако, не вижу ничего смешного в обвинении маркиза де Рюскадора против вас, – перебил его граф Робер со строгим видом.

– Да оно-то именно и доказывает мне преуморительное недоразумение, полковник. Представьте себе, что я собирался обвинить его в том же самом, в чём он обвиняет меня, когда этот толстяк-повар со своим раком перебил наш разговор.

– Вы хотите пояснить недоразумение?..

– Я утверждаю только то, что есть. Два раза я нападал на сокольничьего его высочества, заметив упорное преследование и принимая его за шпиона, посланного вслед за мною красным раком, чтобы наблюдать за моими действиями. Министр часто не доверяет своим агентам. Не правда ли, в этой ошибке есть пресмешная сторона?.. Конечно, когда никто не был убит мною, как я это полагал, говоря по правде.

Майор и поручик слушали с явным удовольствием эту весёлую выходку и опустили шпаги. Но старший брат оставался холоден и озабочен.

– Зачем вы были у Ришелье за несколько часов до отъезда из Парижа? – спросил он Мориса строго.

Лагравер вынул из колета пергамент, который насильно вложил ему в руку. Это был приказ арестовать всех трёх братьев де Трем, подписанный кардиналом де Ришелье; обер-аудитор армии должен был отправить их в Бастилию с надёжным конвоем.

– Разорвите эту бумагу, полковник, – сказал с благородством агент кардинала. – Для того чтобы она была вручена мне, а не кому другому, я и был в кардинальском дворце, как справедливо утверждает маркиз де Рюскадор. Если бы я не принял на себя роли, предложенной моим превосходным дядею и обер-мошенником домом Грело, мог ли бы я добраться до вас? Я знаю слишком много: в качестве вашего друга меня остановили бы ещё до Гонесса. Я был бы убит или засажен в Бастилию. Варёный Рак не церемонится, когда не хотят ему служить... Теперь же я при вас, жив и здоров, и с поручением наблюдать за вами и арестовать вас только тогда, когда сочту это нужным. Приказ кардинала я отдаю вам. Прежде чем Ришелье успеет встревожиться медленностью его исполнения, вы уже совершите ваше великое дело освобождения Франции.

– Кто может поручиться?.. – начал было Робер нерешительно.

– В моей правдивости, не так ли? – договорил Морис. – А свидетельство вашей сестры разве ничего не значит? Искренняя дружба Валентины к Камилле разве тоже ничего? Этот приказ, который я прошу вас уничтожить, и он ничего? Все эти доказательства моей преданности, которые убедили бы каждого, не поколебали ваше упорное недоверие? Итак, я предлагаю больше, я даю вам залог моей искренности.

– Залог! – вскричал полковник.

– Норбер Лагравер и дочь его, которые остаются в Бренском замке, окружённом вашим полком, разве не ручаются вам в том, что я не изменник? Предал ли бы я в ваши руки тех, которые мне дороже всего на свете, если бы замышлял измену?

– Разве можно вымещать чужую вину на старике и на беззащитной девушке? – сказал с достоинством граф де Трем.

– Неумолимый человек, против которого мы боремся, не пренебрегает этим средством. Он часто заключает в темницу мать, жену, дочь и сестру изгнанника, укрывшегося от его мести. Чтобы оградить Валентину от подобной судьбы, я уговорил её выехать вместе со мною из Франции.

– Боже! – воскликнули в один голос все три брата, – а Камилла ещё в Париже!

– В лапах тигра в камилавке, – продолжал Морис. – Не бойтесь, однако. Пока вы не будете открыто действовать, её не потревожат. До сих пор всё ещё убеждены в возможности переписки между ею и вами. Задержать её было бы всё равно что открыть вам измену дома Грело. У Красного Рака слишком много макиавеллизма для подобной ошибки.

– А если нам не удастся? – сказал Робер с грустною озабоченностью.

– Я буду знать, когда обнаружится ваш заговор. А у меня есть связь с людьми верными, которые доставят средство Камилле де Трем убежать из монастыря визитандинок и приехать к вам.

– Зачем же ждать?

– Прибегать к этому средству раньше времени было бы то же, что предупредить Ришелье о моей измене ему и преданности вам.

Граф де Трем простоял с минуту молча и в задумчивости. Когда он опять поднял голову, на его прекрасном, несколько грустном лице не было более и следа недоверия.