Текст книги "Маски Тутанхамона"

Автор книги: Жеральд Мессадье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

19
МАСКИ ЦАРЯ

Анкесенпаатон решила поговорить с Тхуту. «Что ты хочешь ему сказать?» – в один голос спросили Тутанхамон и Пасар.

Товарищ царя, Итшан, чье имя означает «Тысяча красавиц», слушал с серьезным видом. Допущенный к тайнам жизни царя, он хорошо знал, что от ушей больше пользы, чем ото рта.

Закат солнца сопровождался щебетаньем птиц. В саду можно было видеть носимые бризом облачка, переливающиеся всеми цветами радуги – там летало множество мошек. Сидя на террасе, трое молодых людей наслаждались прохладой, смакуя неразбавленное пальмовое вино с пряным вкусом, которое позволяло утолить самую мучительную жажду. Скоро должны были подать ужин. К ним собирались присоединиться Сеферхор и Сати, и после трапезы Тутанхамон хотел поиграть в шашки с Сеферхором, Рехмерой или Итшаном, в то время как Анкесенпаатон предпочитала игру «собаки и шакал»: вместе с Пасаром или Сати она будет колоть палочкой бегемота из голубого фаянса.

– Мы здесь как жертвенные животные. Нам ничего не сообщают, – вновь заговорила она. – Нам не известно, наказаны ли заговорщики.

Со времени ночного нападения иллюзия безопасности и беспечности жизни в Ахетатоне была разрушена. Визит Маху ничего не прояснил, кроме того, что к этому нападению причастны власти Фив. Но кто спланировал попытку убийства? И ради чего? Быть царем, царицей – и ничего не знать!

– Да, надо бы поговорить с Тхуту, – согласился Тутанхамон. – Но как мы доберемся до Фив? У нас нет корабля.

«Слава Амона» возвратился в Фивы сразу же после того, как доставил их в Ахетатон.

Упоминание о корабле пробудило в Анкесенпаатон воспоминание о той лодке, которая была у ее сестры и Неферхеру [10]10
  Подробнее описано в книге «Гнев Нефертити».


[Закрыть]и позволила им спастись от ада.

Пасар вернулся к вопросу о корабле.

– Мы могли бы воспользоваться кораблем Управления финансов, который курсирует два раза в месяц.

Она размышляла над тем, что в Фивах ей неизбежно придется встретиться с Аем, которого она подозревала в организации попытки убийства. И эта перспектива ее совсем не привлекала.

«Я прекрасно все понимаю! – заявила она Пасару на следующий день после ужасной ночи кобр. – Он хотел убить Тутанхамона, чтобы вступить со мной в брак».

– Нет, – возразила она. – Нас некому будет защитить. – Она повернулась к супругу и, немного помолчав, добавила: – Напиши Тхуту, чтобы он приехал сюда. Тхуту – хороший человек. Полагаю, мы сможем поговорить с ним. Послания в Фивы отправляют каждую неделю.

Он покачал головой. Пришел Сеферхор, чтобы присоединиться к ним. Они поужинали и, как и было предусмотрено, закончили играть за час до отхода ко сну.

На следующий день письмо было готово, свиток старательно скрепили царской печатью, затем вручили начальнику гарнизона, несколько удивленному, так как послание такого рода ему доверили впервые.

Распечатывая послание, Тхуту испытал шок, ибо такое он тоже читал впервые. Он чувствовал себя виноватым. Как он не подумал о том, что после ужасной ночи, которую им довелось пережить, надо было поехать к ним, чтобы успокоить и утешить царскую пару? Но он вспомнил, что был поглощен организацией захвата дома Апихетепа, проверкой сил, способных противостоять Аю, и судебными процессами, которые за всем этим последовали. Он вздохнул: кроме Маху, у него не было доверенных лиц, да и тот побывал в Ахетатоне только в качестве Начальника охраны.

Ай только что вернулся с Праздника Долины и закрылся с Шабакой, вне сомнения, заставив того предоставить отчет о процессах. Тхуту решил не предупреждать его о своем отсутствии и велел незамедлительно снарядить «Мудрость Хоруса». Часом позже он уже был на борту корабля вместе со своим секретарем и писцом.

Маху говорил ему о том, что случившееся произвело на Анкесенпаатон сильное впечатление. Человека, имеющего влияние на царя, трудно было чем-то поразить. Но Тхуту растрогался.

Он окинул взглядом царя. Несомненно, тот выглядел менее болезненным, чем во время церемонии коронации. И ноги, и руки у него были теперь более мускулистыми, но при этом стала заметнее хромота, ранее приписываемая слабости ног. Невозможно было не заметить, что мальчик ходит вразвалку.

Тутанхамон решил провести собрание в Зале судебных заседаний Ахетатона, который не использовался вот уже почти четыре года. Он не сел на трон, так и стоявший на возвышении, пыльный, слегка облезший.

У Тхуту было впечатление, что мир перевернулся. Ни одного носителя опахала, Второй придворный рассеян, единственный писец ждет, когда ему прикажут приступить к своим обязанностям. В зале оказалось только три парадных кресла.

Перед ним предстали двое серьезных и печальных детей.

«Высшие божества, – подумал он. – Являлись ли они хозяевами Царства Тау?»

Он мысленно сопоставил массу интриг, измен и убийств, которые совершались на протяжении всей его карьеры, с образом этой царской пары, трогательной и беззащитной. Неужто все его тяжкие труды напрасны?

Вдруг его поразило лицо царя. Оно скорее напоминало маску, было ожесточенным из-за страданий, а взгляд, казалось, был обращен не на людей, а к божествам, которые руководят их судьбами.

Между тем Тутанхамон сразу же задал вопрос своему Первому советнику:

– Скажи, что известно об этом ужасном нападении, жертвами которого мы чуть не стали? Начальник охраны нам сообщил, что ты пытаешься найти виновников. Добился ли ты в этом успеха? Кто они такие? Наказаны ли они? Почему нас не проинформировали о результатах расследования?

Тхуту показалось, что это говорит Сменхкара. Умерший царь был для Тутанхамона образцом для подражания, юный царь перенял даже его интонации. Советник был взволнован.

Анкесенпаатон довольствовалась тем, что слушала, сложив руки на коленях.

– Государь, безбожный замысел, жертвой которого ты чуть было не стал, на самом деле оказался более масштабным и безумным, нежели это мог вообразить самый искушенный ум. У меня не было возможности раньше сообщить тебе об этом, ибо судебные процессы по этому делу закончились несколько дней назад.

Он вкратце рассказал о попытке захвата власти Апихетепом и результатах судебных процессов, умолчав все же о связи Ая с заговорщиком, а также о помиловании военачальника Нахтмина. На самом деле он не хотел, чтобы ненависть властвовала в царстве.

Царь и царица слушали его со всей серьезностью.

– Итак, в царстве над троном нависла опасность, – сделал вывод Тутанхамон.

– Наша бдительность воспрепятствовала бунту, государь.

– Такое уже случалось во время правления Сменхкары, – добавил царь.

Как он мог об этом знать? В то время ему было всего лишь восемь лет.

– Природа царской власти, как и всего сущего, несовершенна, государь. Часто властителей обуревают амбиции и жадность.

– Присутствовал ли на этих процессах регент Ай? – спросила Анкесенпаатон.

Вопрос прозвучал кстати.

– Нет.

– Почему?

– В тот момент он должен был возглавить Праздник Долины.

– А сейчас почему он не прибыл вместе с тобой?

– Он только что возвратился в Фивы, к тому же недопустимо оставлять царство без властителя.

Спасительная ложь… Тхуту чувствовал себя не вправе заставлять молодую пару испытывать всю тяжесть измен, махинаций и оскорблений, который обрушились на него за последние несколько недель. Но эта ложь не убедила молодую царицу: по выражению ее лица было видно, что она именно на Ая возлагала ответственность, в той или иной степени, за жестокое нападение ночью. И следовало признать, что отсутствие Ая выглядело не только странным, но, определенно, подозрительным. По возвращении в Фивы Тхуту решил сообщить об этом регенту.

Нарушив молчание, Тутанхамон спросил:

– Не мне ли надлежало возглавить шествие на Празднике Долины?

– Да, государь. Но мы посчитали, что это было бы сложным испытанием для тебя, подобным твоей коронации. Мы предпочли уберечь тебя от этого.

– Как долго вы намереваетесь, ты и Ай, удерживать нас здесь?

– Необходимо время, государь, чтобы твоя божественная особа смогла возложить на себя в полном объеме обязанности царя. Твое пребывание в Ахетатоне ничего не меняет.

– Но ведь это сделано для того, чтобы я со своей женой находился подальше от любопытных взглядов, не так ли?

Вопрос сопровождался пытливым взглядом монарха.

– Желательно, государь, чтобы взоры твоих подданных останавливались на тебе только тогда, когда твоя божественная особа будет на вершине своего великолепия. Я прошу твою божественную мудрость учесть то, что эта мера продиктована только соблюдением твоих интересов и интересов царства, слугами которого являемся мы с регентом.

Царь, нахмурившись, согласно покачал головой и прикрыл веки. Он, без сомнения, правильно оценивал свое состояние. Но его лицо-маска снова ожесточилось.

– Однако, – продолжил Советник, – тебя вскоре вызовут, чтобы ты возглавил очень важную, исключительную церемонию.

Он вдруг решил, что пора приступить к осуществлению того проекта, который вынашивал вот уже несколько дней.

– Какую?

– Это будет воззвание, государь. Воззвание ко всем почитать прародительские культы твоего царства.

Царь покачал головой.

– Что мы можем сделать для тебя, государь, и для твоей божественной супруги? – спросил Тхуту.

Царь задумался.

– Мы здесь как в заключении, – внезапно заговорила Анкесенпаатон. – Я прошу, чтобы в нашем распоряжении был корабль «Слава Амона». Тогда мы сможем, по крайней мере, совершать прогулки по реке. И сможем приехать в Фивы в случае необходимости.

От перспективы неожиданного прибытия царской четы в столицу Тхуту охватила дрожь. К тому же присутствие царского корабля у пристани дворца служило бы подтверждением слухов о пребывании здесь царя и царицы.

Наконец, Ай теперь распоряжался кораблем, на котором спускался на Праздник Долины. Но Тхуту не мог отказать этой паре в привилегии пользоваться кораблем. Он решил действовать иначе.

– Насколько мне известно, божественная царица, «Слава Амона» используется для всяких официальных мероприятий. Этому кораблю уже тринадцать лет. Поэтому я думаю предоставить в твое распоряжение один из недавно построенных кораблей.

Ее это устаивало. Прием был закончен. Ценой обмана, путем умалчивания Тхуту сберег спокойствие царской пары.

И потом, ему совершенно незачем было усложнять ситуацию рассказами о своей тревоге, о преследованиях преступников. Этим он бы только усилил беспокойство двух молодых людей!

Поднявшись на борт «Мудрости Хоруса», Первый советник пожалел о том, что не увидел загадочной Сати, на которую ссылался Маху в своем интригующем отчете. А ведь только благодаря ей и ее кобрам жизнь царя была спасена. Разумеется, она получила вознаграждение в виде ожерелья царской милости, состоящего из золотых дисков.

Но Советник продолжал пребывать в задумчивости: во все времена жизнь членов царской семьи и двора могла быть прервана с помощью ядов. Не просматривалась ли, таким образом, некая преемственность в том, что и сейчас помог яд кобры?

Состоялась первая встреча Советника и регента со времени драматической пробы сил. При этом присутствовали Хоремхеб и Маху. Тхуту опасался худшего.

Но он нашел, что Ай был достаточно приветлив. Блеск, с которым был проведен Праздник Долины, почести, которые ему оказала знать провинции, подарки как признание его превосходства, без сомнения, польстили ему. Успокоенный ощущением своего могущества, он, вероятно, решил, что жестокое противостояние с Первым советником и Хоремхебом было только временным.

Между тем он заметил вытянувшееся лицо Шабаки, сидевшего, как обычно, в углу зала.

– Итак, Советник, вот уже много дней, как мы не видели друг друга. Что случилось в мое отсутствие? Мне сообщили, что ты отправился в Ахетатон. Был ли ты принят, как подобает твоей особе?

Сколько бесцеремонности и лицемерия!

– Было необходимо официально справиться о благополучии царя и царицы после ужасной попытки убийства царя.

Это было напоминанием о приличии, которого требовал этикет царского двора.

– Ты правильно сделал, – сказал Ай.

– Следовало бы и тебе, регент, нанести визит с той же целью.

Похоже, это предложение не прельстило Ая. Он продолжил разговор:

– Как чувствует себя царь?

– Мне показалось, он стал сильнее и достиг большой зрелости ума.

– Что это значит?

– Что у него сложилось более ясное понимание целей нашего правления. Я ему рассказал о событиях, которые были связаны с посягательством на его личность. Он понял, что враждебные силы взбудоражили царство. Без сомнения, он начинает понимать причину своего пребывания в Ахетатоне и значение внешнего вида божественного царя.

Отчет был преднамеренно поверхностным: Тхуту не упомянул о том, что молодой царь показался ему сильно изменившимся, лишенным той живости, которая была свойственна молодости.

– Стало быть, мальчик поумнел.

Холодная снисходительность вызвала у Тхуту раздражение.

– А ты, ты знаешь, что творится в царстве? Кое о чем Шабака мне вкратце рассказал, – продолжил Ай ироническим тоном.

– Именно так, я во многом разобрался, регент, – ответил Первый советник бесцеремонно.

Искал ли Ай повод для нового столкновения?

– Но что еще?

– Ты предусмотрел все возможные средства захвата власти, – устало ответил Тхуту, – и убрал всех соперников. Но люди не хотят отказываться от привычного. Подобно всем учрежденным органам управления, духовенство и армия не приемлют слишком сильных потрясений.

Это была самая мягкая форма описания положения в стране.

Ай долго качал головой.

– Теперь, – заключил Советник, – следует ублажить их, поступившись чем-то существенным.

– Признать официально возвращение древних культов, хочешь ты сказать? Хорошо, – одобрил Ай.

– Это надо будет сделать быстро. Апихетеп – далеко не единственный честолюбивый человек в царстве.

– Это очевидно. Представь мне свой проект.

Тхуту попрощался. Возвращаясь в свой кабинет, он ощущал, что его всюду преследует маска Тутанхамона. Что скрывалось за этой невероятной невозмутимостью, несвойственной мальчику такого возраста? Высшая мудрость? Или же удовлетворенное слабоумие? Если справедливо первое, как удалось мальчику обрести совершенное спокойствие души? А если второе, – как случилось, что никто не замечал врожденной слабости тела, которая восторжествовала также над разумом?

Неужели это была цена славы золотого мальчугана, который распутал столько интриг?

20
САДОВНИК ДОМА ЖИЗНИ

Обхватив тонкий ствол пальмы сильными ногами, мальчишка высоко забросил веревку, по которой собирался подниматься, и, схватив скользнувший вниз конец, прикрепил его к одному из выступов – очевидно, это был обрубок упавшей или отрезанной пальмовой ветви. После этого он подтянулся почти на целый локоть, используя силу ног, каждым пальцем вцепившись в шероховатую поверхность ствола и стремясь изо всех сил удержаться.

Под пальмой стоял, наблюдая за ним, писец, несколькими годами старше, с выражением интереса и тревоги на лице.

Мальчишка подбирался к вершине пальмы. Там он схватил большой нож, висевший у него на шее на ремешке, и срезал у основания ветку с финиками, ставшую предметом вожделения. Затем он сбросил ее вниз своему старшему товарищу, который схватил ветку на лету.

Мальчишка спускался быстрее, чем поднимался, но не забывал при этом использовать веревку.

Невзирая на то что он тяжело дышал от напряжения, у него был сияющий вид.

– Писцу не пристало выполнять такую работу, – сказал мальчишке его старший товарищ. – Для этого есть садовник.

Садовник как раз наблюдал за ними издалека.

– Я знаю, – ответил мальчишка, потирая руки. – Но у меня тогда было бы чувство, что я ниже садовника, если не умею сделать так же, как он.

– Посмотри, ты ободрал руки. У писца они должны быть гладкими.

– Я предпочитаю иметь менее гладкие, но более сильные руки.

Он оторвал от ветки один финик, обгрыз его и выплюнул косточку настолько далеко, насколько позволяло это сделать его учащенное дыхание.

– По меньшей мере три локтя! – воскликнул он.

Тот, что был постарше, принялся смеяться и гоже сорвал финик с ветки.

– Ты, может, еще собираешься стать плотником?

– Почему бы нет? Я люблю тренировать свое тело. Я уже сильнее, чем ты!

Он толкнул локтем товарища, который ткнул ему ветку с финиками в лицо.

Не прекращая смеяться, они зашли в дом, расположенный неподалеку от храма Амона в Карнаке, окруженный огромным садом, с которым соседствовала пальмовая роща.

Это был Дом Жизни.

При всех крупных храмах были Дома Жизни.

Рабочие комнаты писцов с первого взгляда производили впечатление мест, где властвует разум. Там не только переписывали религиозные тексты, их там и составляли. Следовательно, именно там находились люди окрыленные, способные управлять сердцами тех, кто не был достаточно просвещен, кому пот физических усилий застилал глаза, ослепляя их. Чеканили там не только слова, но и неосязаемое золото мысли, являющееся кровью богов.

В частности, в Карнаке копировали версию Книги мертвых. Это было очень выгодное занятие, приносившее хороший доход Домам Жизни. Даже неграмотные покупали экземпляры этой рукописи, считая, что она должна стать одной из погребальных принадлежностей, когда их уже не будет больше там, где эти книги читают глаза живущих. Самые богатые заставляли писцов читать ее вслух, за это они платили. Что касается грамотных людей, то почти все они знали ее наизусть.

Совершенствовали также в Доме Карнака надписи, использующиеся художниками и скульпторами, ибо чего стоит вечность камня, если на нем неумело отображено слово? По этой же причине там придумывали изображения для украшения храмов, часовен и гробниц. Никому не приходило в голову строить гробницу, не предоставив набросок в виде образов и иероглифов на рассмотрение писцам ближайшего Дома Жизни.

Создание образов, сочинение последних слов человека, составляющих завершающую главу его жизни, считавшихся единственно достойными быть открытыми Анубису, когда он явится величественной поступью, требовало много знаний, но одновременно и скромности.

Для этого надо было обладать знаниями о небе и земле: изучить теологию, мать всех наук, так как все науки являются только законами, предписанными богами, согласно их желаниям, но по наущению Верховного мастера знаний, Амона-Осириса. А также следовало знать астрономию, математику, архитектуру, металлургию.

Совершенно очевидно, что в Домах Жизни накапливались также медицинские знания. Наиболее процветающие Дома Жизни находились вблизи больших городов. Там имелись каталоги с описанием всего того, что было известно о каждой части человеческого тела и о каждой болезни, которая могла его поразить, обо всех возможных средствах лечения от этих болезней – с помощью растений, минеральных порошков, веществ животного происхождения и заклинаний.

Впрочем, именно в Доме Жизни возле Карнака вначале учился лекарь Тутанхамона, Сеферхор, а затем уже он применял на практике полученные знания.

Именно в Доме Жизни, находившемся в Фивах, некогда блистал Имхотеп, ныне обожествленный. Он ближе всех смертных подошел к знанию математики, наиболее чистой формы божественного промысла. Имхотеп был образцом для всех писцов царства на протяжении многих поколений.

В этом Доме был необычный писец. Его приятное и улыбающееся лицо не соответствовало воинственному имени Уджбуто, что значит «Дубина Буто». Ему было двадцать восемь лет. Необычным, собственно, было его занятие: в течение трех сезонов он наблюдал за растениями и ухаживал за ними, пропадая все свободное время в лекарственном саду.

С наступлением времени ужина, когда древний Ра, покидая землю, заставлял пламенеть горизонт, возле него усаживался мальчишка, умеющий лазать по деревьям. Он рассматривал его с дерзостью, присущей молодости, и его горящий взор свидетельствовал о том, что ему не терпелось поговорить.

– Я тебя слушаю, – сказал Уджбуто весело, достав пшеничный хлебец и положив на него маленький кусочек утки.

– Что ты делаешь в саду? Ты здесь работаешь с тех пор, как я пришел сюда, и, как мне говорили, ты и раньше этим занимался.

– Я изучаю мужчин и женщин.

– В саду?

Уджбуто рассмеялся.

– Все живые существа ведут себя одинаково, они повинуются одним и тем же законам. Растения же не перемещаются и не лгут, поскольку не говорят.

Мальчишка был заинтригован.

– Ты изучаешь мужчин и женщин, глядя на растения? Расскажи!

– Я тебе завтра кое-что покажу.

Писарь не забыл о своем обещании.

– Посмотри, – сказал мальчику Уджбуто на следующий день, указывая на клещевину высотой более десяти локтей. – Видишь ли ты желтые листы, готовые упасть с этого кустарника? Знаешь ли ты, почему они пожелтели? Да потому, что садовник чересчур обильно полил дерево.

– Но какое отношение это имеет к людям?

– У растений все происходит, как у людей. Они все нуждаются в воде, но если ты им дашь ее слишком много, они слабеют. И тогда у них начинают загнивать корни. Слишком изнеженные мужчины слабеют так же, как и те, кто выпивает слишком много вина, они теряют свою силу. Растение, которое ты поливаешь бережно, будет сильным, так же, как и мужчина, воспитанный в строгости, – это закалит его характер.

Мальчик казался задумчивым.

– Посмотри теперь на этот страстоцвет, – продолжил Уджбуто, указывая на лиану с бледно-розовыми цветами. – Природа сделала так, что у этого растения нет ствола, и оно не может расти иначе, кроме как цепляясь своими усиками за дерево или любой высокий и твердый предмет. Она подобна женщинам, нуждающимся в том, чтобы рядом был сильный мужчина, и тем мужчинам, которые не умеют существовать без питающей их власти, как, например, чиновники.

Мальчик расхохотался.

– Если ты понаблюдаешь за растениями, – продолжил Уджбуто, – то заметишь, как мало больших деревьев дают красивые душистые цветы. Цель их существования состоит в том, чтобы воспользоваться преимуществами своей высоты и создать лес. Некоторые из них живут много десятков лет, в то время как растения с большими цветами требуют постоянной заботы, могут пострадать от хищных насекомых и живут намного меньше.

– И как это надо понимать?

– Подумай немного. Какой ты из этого делаешь вывод?

– То, что нравится, не может длиться долго?

Теперь наступила очередь писца расхохотаться.

– Почти так. Люди, желающие блистать, оставляют после себя мало долговечного, в то время как те, кто продолжает идти своим путем, лишенные тщеславия, создают прочные и полезные творения.

– Но неужели ты полагаешь, что растения знают, что такое дисциплина и мужество?

– Именно эти слова мы используем для описания некоторых особенностей растений. Подойди, посмотри на эти опунции. Они дают сочные плоды, не так ли? Они – спасение для путешественников, которые находят их в самых засушливых уголках пустыни. Они не привередливы, их колючки отпугивают хищников, и они размножаются без помощи человека.

– Обладают ли они мужеством?

– Ты можешь это и так назвать. Они очень бережливы, что касается воды. Они сохраняют самую малую каплю и не испаряют ее. Таким образом, они могут выдержать засуху, которая доводит до изнеможения даже закаленного человека. А знаешь ли ты, что мужество сопротивления солнцу материализуется в их соке? Если ты сумеешь срезать один из этих крупных листов, не поранив себя колючками, и покроешь его соком кожу, обожженную слишком жарким солнцем, то быстро умеришь боль от ожогов.

Мальчик оставался задумчивым, он был восхищен услышанным. Уджбуто увел его в другую часть сада.

– Посмотри на эти маки, из которых мы извлекаем вещество, успокаивающее возбужденные души. Что ты можешь отметить?

Ученик писца внимательно посмотрел на большую поляну ярко-красных цветов и сделал вывод:

– Мне кажется, что некоторые растения выше других, и есть такие, что плохо растут.

– Ты наблюдательный. Растения не рождаются равными. Некоторые начинают развиваться из сильных семян, другие с трудом прорастают, получаются хилые ростки.

– Можно их удобрить?

– Да, но удобрение лучше использовать только для укрепления тех, кто уже силен и вряд ли позволит другим выжить. Хороший садовник выбирает ростки мощные, потому что их семена будут более плодовитыми.

– Это означает, что ничего нельзя сделать, чтобы помочь хилым растениям?

– Без сомнения, можно, но если взять в расчет время, которое нужно им посвятить, начинаем думать о том, что легче воспитывать, укрепляя имеющиеся достоинства.

Мальчишка становился все более и более задумчивым.

– Но, Уджбуто, мы же не растения! Считаешь ли ты, что мы можем изменить свою природу знанием?

– Конечно, – ответил писец, срывая на ходу сухие листья папайи, – знание всегда полезно. – Но оно только и способно, что укреплять слабых в сознании своей слабости и сильных в сознании своей силы. Оно, таким образом, подобно удобрению, и его необходимо использовать сознательно.

– Тогда мы ничего не можем сделать вопреки нашей природе? – спросил ученик писца, подразумевая, что все в жизни предопределено.

– Не так это следует понимать. Разумнее развивать данное природой. Напрасными были бы намерения куста роз возвыситься над баобабом, а смоковницы – благоухать, как жасмин.

– И когда ты видишь человека, то можешь сказать, баобаб он или розовый куст?

– Если я изучаю его поведение, то действительно иногда могу понять его суть, но не могу быть в этом абсолютно уверен.

– Почему?

Уджбуто некоторое время помолчал, прежде чем ответить. Затем с полуулыбкой сказал:

– Потому что человек иногда увлечен идеей, которая не свойственна его природе. Бывают мужчины-розовые кусты, которые берутся за дела мужчин-баобабов.

Мальчик посмотрел на него недоуменно.

– А я, Уджбуто, кто я? Человек-розовый куст или человек-баобаб?

Писец тихо засмеялся.

– Я могу ошибаться, но ты не являешься ни тем, ни другим. Ты мне скорее напоминаешь будущего мужчину-пальму, подобно той, на которую ты взбирался вчера. Ты гибкий, стойкий и сильный. Между тем, тебе надо будет обломать много пальмовых ветвей, прежде чем ты доберешься до ветки с финиками.

Ученик писца искренне рассмеялся, схватил руку Уджбуто и по-дружески потряс ее.

– Почему ты мне никогда не предлагаешь делать то, что делаешь с Пасаром?

Вопрос, прозвучавший на террасе во время послеобеденного отдыха, поразил Анкесенпаатон как камень, упавший с неба. Как Тутанхамон мог знать, что она делала с Пасаром? Она и ее любовник всегда соблюдали исключительную осторожность, занимаясь своими шалостями. Чаще всего они это делали ночью в помещениях для прислуги, давно уже пустовавших. И если случалось, что Пасар спал с нею, как в ту «ночь кобр», он украдкой уходил на рассвете и возвращался в свою комнату прежде, чем пробуждались домочадцы.

Пасар ушел осматривать корабль, предоставленный царской чете по требованию Анкесенпаатон, который этим утром причалил к пристани дворца – «Правосудие Маат». С высоты террасы она наблюдала за тем, как мальчик шагает по пристани и беседует с корабельной обслугой.

Эта картина навеяла ей воспоминания о Неферхеру, который полагал, что никто его не видит, когда он поднимался на борт своей лодки. На этой лодке около полутора лет назад он убежал из Ахетатона, спасая Меритатон и их сына от коварных властолюбцев, а возможно, и от смерти.

Вопрос Тутанхамона остался без ответа. Но Анкесенпаатон чувствовала, как взгляд супруга заставлял гореть ее щеки. Она повернулась к нему и от растерянности стала часто моргать. Она не собиралась ни лгать, ни протестовать; но она не считала необходимым признаться.

– Когда он с нами, я хорошо вижу, какие между вами отношения, – продолжил он. – Вам нет необходимости разговаривать. Вы и так понимаете друг друга, это очевидно.

Была ли это сцена ревности? Но никаких требований, никаких упреков Тутанхамон не высказал. Он говорил спокойно, почти бесстрастно, и его лицо-маска оставалось невозмутимым.

Именно маска. Со времени «ночи кобр» у него изменилось выражение лица. Черты стали не столь подвижными. Он теперь казался увереннее. А также часто подолгу интригующе молчал. О чем он думал, когда длительное время смотрел в пустоту?

– Я – твой муж, – произнес он. – Разве у меня нет права делать это?

Его право. Стало быть, это не приступ ревности; он требовал вознаграждения за согласие на присутствие и привилегии Пасара.

– Конечно, – наконец ответила она.

Не «да», а «конечно». Пропасть разделяла эти слова. Да– это подтверждение права мальчика обладать ее телом, конечноозначало, что это само собой разумеется и что она этому не придавала особого значения.

Ощутил ли он разницу? Без сомнения, нет. Молния блеснула в глазах под маской.

К своему супругу Анкесенпаатон испытывала глубокую привязанность, привязанность сестры и матери, но только не влечение. Ей не были известны рассуждения Уджбуто, садовника Дома Жизни в Карнаке, но в ее тайном мире дерево Пасара несомненно доминировало над лианой Тутанхамона.

Один давал ей силу, другой ее отбирал.

Пасар беседовал с матросами, которые убирали парус. Он собирался к ним присоединиться.

– Конечно, – повторила она.

Тутанхамон покачал головой.

Все произошло в тот же вечер.

Он был ласков и щедр на неловкие поцелуи. Но он не знал не только женского тела, но даже приятных поз. И наоборот, она хорошо знала, что надо делать, она им управляла и не испытала никаких неожиданных ощущений. Он перешел к делу быстро. Она пыталась принимать участие, раз уж это происходило с ней. Также быстро он завершил свои усилия, издал крик и вскоре заснул. Очевидно, она испытала только неистовое волнение.

Она пребывала в задумчивости, взгляд ее кружил вокруг масляного светильника, тени от которого танцевали по всей комнате. Разумеется, этому мальчику покровительствовал Уаджит, но не Хатор.

К счастью для нее, это не был один из ее плодоносных дней.

«Я родила бы на свет карлика, – произнесла она про себя, прежде чем отдаться во власть подступавшему сну. – И он был бы принцем. А я, царица ли я на самом деле?»