Текст книги "Роза и лилия"
Автор книги: Жеральд Мессадье
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
29
Другое зеркало
Время – лучший из лекарей. Оно стерло из памяти Жанны Дени Пэрриша и горе, которое он принес сестре. Его имя никогда больше не вспоминалось на улице Бюшри. Случай, однако, далеко не так милостив к людям. Как-то утром, направляясь в лавку на улице Галанд, чтобы расплатиться с поставщиками, Жанна увидела толпу зевак, теснившихся на маленьком пятачке внизу улицы Монтань-Сент-Женевьев. Их было не меньше тысячи, и все смотрели на помост с шутами. Толпа громко смеялась. Шуты в ярких костюмах красного, желтого и зеленого цвета дурачились на фоне черного занавеса. Жанна не могла терять время, но все же остановилась на секунду, чтобы немного развлечься. На помосте виднелась надпись: Три Паломника и Лукавство. Жанна подошла как раз в тот момент, когда один из шутов возглашал, дрыгая ногами:
Немало на свете таких,
Кто рядится в женское платье.
Из-за хохота Жанна не расслышала трех следующих стихов.
Влечет их лишь чужой зад.
Крепко взнуздал разврат
Бойких петушков,
Ставших курочками!
Судьба снова играет с ней недобрую шутку? Ее раньше принимали за юношу, а парень захотел стать девушкой.
Однажды утром посыльный доставил Жанне трех фазанов и трех курочек, а в придачу увесистый кошель и запечатанное письмо. Жанна сломала печать, развернула письмо и вздрогнула, бросив взгляд на подпись. Письмо не мог написать Дени, почерк был слишком изящный. Ясное дело, он уже и писаря взял на службу.
«Дорогая сестра, посылаю тебе и твоему сыну самые братские пожелания и прошу принять вместе с приложенной суммой возвращаемого долга эти скромные дары для твоего стола.
Дени д'Аржанси».
Жанна подписала поданную ей расписку и дала посыльному монету.
Дени д'Аржанси! Два отпрыска крестьянской семьи из Нормандии стали графом д'Аржанси и баронессой де Бовуа! Безграмотный мальчуган с фермы и удачливая кондитерша. Вот умора-то! Конечно же в послании не было ни следа братских чувств, а одно лишь тщеславие. Это был способ объявить выгнавшей его из дома сестре, что гнусный план выполнен: ему достался титул любовника, которого он отправил на виселицу. Пройдоха, должно быть, получил все, что хотел, ибо запросто возвращал ей сразу все сто ливров.
Жанна пожала плечами и дала Сидони с Гийоме по три птицы. Больше всего она боялась, как бы кто-нибудь при дворе не узнал правду о случившемся в Ронс-о-Фе. Слава Богу, этого не произошло.
Иногда Жанна мысленно желала Дени сдохнуть поганой смертью, чтобы в памяти осталось лишь то чувство, которое она питала к нему давным-давно.
Приходилось признать, однако, что после отъезда Дени перестал ей досаждать.
Как-то раз она нежданно-негаданно получила от Карла VII двенадцать бутылок доброго гиеньского вина и огромный кусок говядины, который не удалось съесть за четыре ужина. Жанна гадала, в чем причина такой милости, но вдруг вспомнила, что в тот день была годовщина ее свадьбы. Да, память у короля была отменная! Жанна поручила Гийоме отнести во дворец Турнель двадцать четыре пирожка с разной начинкой, приложив к ним благодарственное письмо, которое продиктовал ей отец Мартино.
Вся жизнь ее теперь была отдана маленькому Франсуа. Вместе с кормилицей Жанна часами учила его ходить. Купанье малыша стало главным событием дня. Жанна вздрагивала при мысли о том, что сторонники принца Людовика могут снова начать ее преследовать. Кормилица часто жаловалась на то, что ребеночек бледный, и это было правдой: мальчик рос в полутьме комнат с пергаментными окнами, а зимой и вовсе становился совсем прозрачным. Пришлось разрешить кормилице гулять с ним по улицам. На этих прогулках Жанна, вооружившись палкой, сопровождала их словно стражник. К тому же они никогда не уходили дальше кладбища Сен-Северен, где днем всегда было полно народу, правда, совсем не того, что ночью.
Узнав столько людей за свою короткую жизнь, Жанна теперь поняла, что мир сузился до одного человека, ее ребенка. Кормилица была ей вместо сестры, а Сидони с Гийоме заменили родителей.
Франсуа…
Жанна никак не могла понять, кем на самом деле был этот человек, с которым она познала полноту страсти. Она называла его Радужной Птицей. Он был непредсказуем. То приходил, то нет. Где его носило? С кем проводил он ночи? По правде говоря, ей было все равно. Потаскушка или петушок, с которыми Франсуа, возможно, развлекался, были в представлении Жанны лишь прислугой того, что она про себя называла брюшнёй. Да и в ком в этом мире можно быть уверенной?
Приходилось признать: отец ее сына не годится в мужья, и еще один ребенок от него Жанне не нужен.
– Так я и буду впустую растрачиваться? – спросил Франсуа как-то утром.
– Ты силен в любви, а не в воспитании детей, – ответила Жанна.
Самолюбие Франсуа было задето, но и ему было ясно, что из лисы не выйдет сторожевой собаки.
Вдобавок ко всему, отец Мартино, которому местные кумушки давно доложили, что к Жанне приходит какой-то мужчина и даже проводит с ней ночи, становился все настойчивее.
– Жанна, я вам уже говорил, что пора думать о замужестве. Траур окончен. Не дело, чтобы у Франсуа не было брата или сестры, да и отец ему тоже нужен. У вас есть деньги, так что хорошая партия всегда найдется.
Надо полагать, одинокая овечка, к которой он выказал столько участия, не давала ему покоя.
– Дьявол подстерегает тех, кто спит в одиночестве! – изрек он под конец наставительно.
Жанна не осмелилась заметить, что если так, то монахам приходится труднее всего.
У нее был только один настоящий муж, Бартелеми. Тьерри Лепулен куда-то пропал. Жанна вовсе не хотела бросаться на поиски случайных приключений. Конечно, тело требовало своего, чтобы не наделать глупостей, но в этом смысле ей должно было хватить Франсуа.
В последнее время тот все больше был занят своей магистерской работой. Конечно же он уступал настойчивому желанию Гийома де Вийона, капеллана церкви Сен-Жан-ле-Бетурне, того самого человека с повадками каноника, которого она встретила в «Красной двери». Франсуа месяцами ничего не делал, и теперь наверстывал упущенное. Он прилежно трудился то у себя, то у Жанны. И не напрасно: 4 мая они отпраздновали его диплом магистра. Сердце Жанны смягчилось.
Но диплом дипломом, а на него не прокормишься, это Жанна знала точно. Если она все же решит выйти за него замуж, то котелок придется наполнять ей.
Она стала все больше времени посвящать делам. Жанна задумала открыть еще одну лавку в каком-нибудь квартале, где их еще не было. Она обследовала район главного городского рынка. По ночам здесь кишел всякий сброд, но днем мясники могли бы стать не менее верными завсегдатаями, чем учащиеся коллежа. Эти люди и их помощники появлялись с зарей и принимались работать в поте лица: перетаскивать туши, подвешивать их на крюки и разделывать топором. Богатые торговцы проводили свободное время в тавернах, а этим за весь день доставалась только куриная ножка или сосиска, которые они покупали у уличных разносчиков. Свежий пирожок, блинчик с начинкой или оладья были бы им очень кстати. В двух шагах от Сент-Эсташ Жанна отыскала наконец свободную лавку, тесную, но с отдельным жильем наверху, куда надо было подниматься по винтовой лестнице. По правде сказать, Жанна и не хотела устраиваться на широкую ногу, чтобы не плодить завистников.
Теперь предстояло найти верного и умелого человека, который мог бы управиться с делом самостоятельно. Сидони указала ей на своего знакомого, прежде служившего у дворянина, который впал в немилость у короля и разорился.
Жанна решила с ним встретиться. К ней пришел молодой человек двадцати четырех лет с глазами хорька, тощий, словно виноградная лоза. Жак Сибуле, как он назвался Жанне, умел читать и писать. Он был немногословен и внимательно выслушал Жанну, рассказавшую ему о его будущих обязанностях и вознаграждении, которое она могла ему предложить. Она ждала возражений, ибо по обычаю работник сам объявлял цену своего труда. Против ожидания, Жак сказал ей, что плата ему подходит, а с тестом он уже умеет управляться. Жанна наняла его со следующей субботы, когда надеялась получить окончательное согласие владельца лавки, и выдала ему задаток.
Через некоторое время Гийоме сообщил Жанне, что Сибуле на минуту задержался в лавке и спросил у него:
– У нее что, нет мужчины в доме?
– Да она двоих стоит! – ответил Гийоме.
У нее нет мужчины? Вопрос прозвучал не из уст монаха, и Жанна задумалась. Итак, в жизни женщины должен непременно быть тот, кого они называют мужчиной. Двуногий самец, пусть даже не более полезный, чем поскрипывающая на ветру вывеска. В Ла-Кудрэ всем было наплевать, есть у женщины мужчина, а у мужчины женщина. Важно было, есть ли от человека польза и добрый ли он сосед.
Дело шло к августу. Пара недель потребовалась на то, чтобы обустроить новую лавку, выкурить оттуда крыс, мышей и тараканов, заделать дыры, укрепить камни печки, оштукатурить стены, заменить промасленную бумагу в окнах, прочистить дымоход, купить сковородки, горшки и противни, не забыв и о стаканах для вина. Наконец, была заказана и водружена вывеска: «Блинчик у Сен-Макэр».
Двадцать шестого июля Франсуа стал магистром. Жанна понятия не имела, что это значит. Франсуа объяснил: теперь он имеет право читать лекции по логике, математике, астрономии, морали и метафизике. Жанна была поражена, хотя никогда и не слыхивала о логике и метафизике. Выходит, ее возлюбленный просто кладезь премудрости.
По этому случаю Гийом де Вийон дал ужин и пригласил на него баронессу де Бовуа и учителя Франсуа, Жана де Конфлана. Разговор был изыскан, а кушанья нет: бедняга Гийом не всегда ел досыта. Через три дня Жанна сама позвала всех на ужин и побаловала обильным столом.
У нее не было сомнений, что они сочтут ее отличной парой для Франсуа.
С получением звания магистра его жизнь должна была измениться. Изменились и планы Жанны. Как-то вечером она заговорила с Франсуа о будущем. Он сразу понял, куда она клонит.
– Жанна, со званием магистра, конечно, можно зарабатывать. В Церкви, Университете или на королевской службе. Быть кюре я не хочу. Страдать, заставляя мучиться юнцов, чтобы привести их туда, где я сам оказался, – тоже. Быть придворным льстецом – избави Бог.
Тут он не мог сдержаться и высказался в том смысле, что король – это не к месту родившийся олух, а его сын Людовик никчемный человечишка, глядящий на корону, как крыса на сыр. Он мечтал о Дижоне, который в то время намного превосходил Париж роскошью.
– И что тогда делать? – спросила Жанна, пораженная тем, что звание магистра искусств дает меньше, чем ее искусство кондитерши.
– Я мог бы устроиться переписчиком. Хорошая копия важного текста стоит от пяти до двадцати ливров. Это достойное дело. Загвоздка лишь в том, что через двадцать лет я ослепну.
Все это напомнило Жанне шутовские представления, где один из актеров после тысячи выкрутасов исчезал в складках черной ткани. В данном случае этой бутафорской мглой представлялось ей будущее Франсуа.
В жизни бывают долины и горы, равнины и пустоши. У Жанны было чувство, что перед ней равнина. Месяц шел за месяцем в тишине и покое. У нее было вдоволь времени, чтобы поразмыслить над сочетаниями вкуса орехов, кориандра и ежевики, щуки в соусе из укропа. Она делала открытия, которые поверхностный ум отнес бы к гастрономическим. На самом же деле они были ближе к грамматике и философии. Жанна познавала мироустройство, сочетание мельчайших деталей бытия, из которых, как хорошо известно, состоит мир. Так, отсутствие любимого существа позволяет лучше оценить его близость, а веселье оттеняет грусть.
Жанна училась философии, сама того не подозревая.
Настал семнадцатый рождественский пост в ее жизни. Итак, уже семнадцать лет. Чуть резкие краски и угловатые манеры юности уступали место изяществу распускающегося цветка. Намек на округлость щек, проступившая ямочка и глубина взгляда – все говорило о том, что тело достигло зрелости. Ум Жанны стал зрелым уже давно.
На Рождество Франсуа сделал ей королевский подарок: стихи Кристины Пизанской, каллиграфически выписанные на пергаменте. Жанна восхищенно прочла балладу, в которой с недоступным ей самой мастерством были выражены давно ей знакомые чувства:
Одна я и хочу одна остаться,
Одну оставил нежный друг,
Одна я без наставника и друга,
Одна живу, горюя и гневясь,
Одна я в слабости неверной,
Одна как никакая из заблудших,
Одна совсем, осталась я без друга…
Восторг!
Это стало для нее вторым подаренным ей зеркалом. Первое открыло Жанне ее лицо, второе – душу. В нем она могла черпать силу, которую не способно было питать посеребренное венецианское стекло, ибо оно пробуждало не только тщеславие телесной оболочки.
В зеркале она видела только себя, а в стихах ей открылся мир сердца.
С тех пор Жанна полюбила чтение. Она предавалась ему всякий час, свободный от хлопот по дому и воспитания маленького Франсуа. Жанна выучила наизусть все стихи из тоненькой веленевой книжки. Она открыла для себя прелесть и ритм сквозившего в стихах чувства. То, до чего не достучались в ней службы в церкви Сен-Северен, пробудили стихи образованной дамы минувшего века: Жанна уверовала в трепет и бессмертие слова.
А что же Франсуа, спрашивала себя Жанна, он больше не пишет?
Она вспомнила его первую поэтическую строку: О дивный вкус невинного юнца! И рассмеялась. Попался тот, кто хотел сам поймать!
Благовония и ароматы красоты так опьянили Жанну, что она забыла о мире вокруг и почти не обратила внимания на новость, по всем признакам достойную, однако, внимания: Жак Кёр сбежал. Заплатив изрядную сумму тюремщикам, его племянник Жан де Вилаж галопом увез богача подальше от когтей Карла VII. Когда-то Жанна решительно осуждала непомерную силу банкира; теперь, вся во власти мечты и чувств, она не сочла происшествие важным. Говорили, что богатея видели в Бокере. Потом в Марселе. Потом в Риме, у Папы Николая V. Все это волновало Жанну как прошлогодний снег. Ее досуг делился между стихами и зеркальцем.
Тут-то и кроется коварство простоты. Она усыпляет бдительность. Древние боялись горя больше, чем счастья. Ошибка! Счастливый Эдип остался бы неизвестен миру. Представьте себе довольного своей участью грека, который помер бы от несварения желудка, сытно пообедав жареным ягненком с луком и запив его вином!
Жанне вскоре придется с досадой вспоминать эти времена страстной безмятежности и ночи, когда тело ее расцветало словно дивный сад.
Она ничего не понимала во всей этой истории с бегством банкира. Жанне и в голову не могло прийти, что в самом скором времени это событие затронет ее непосредственным образом, а с ней и многих других людей, не исключая самого короля.
Но до этого еще многое случилось.
30
Таинственное убийство
Итак, время шло. И какое-то время миновало.
Жанне казалось, что дни так и будут течь до той минуты, когда она поднимет над купелью своего внука и воротится домой в последний раз закрыть глаза.
Не тут-то было. На границах королевства и стенах ее собственной столовой уже проступали начертанные судьбой буквы, но так как Жанна не знала древнееврейского, то и не смогла прочесть роковые «Мене, Текел, Фарес».[28]28
Исчислено, взвешено, разделено. (Дан. 5, 1–31).
[Закрыть]
Только позже она поймет: люди верят, что Судьба вынашивает непознаваемые планы, поскольку слишком поздно осознают, что это божественное провидение вполне последовательно. В действительности Судьба только следует за земными страстями и наблюдает за тем, как они ведут людей к гибели.
Так было и с англичанами. В июле 1453 года они все еще не поняли, что, заняв всю Гиень, оказались далековато от Лондона и сидят на земле, где им будет непросто пустить корни. Впрочем, им потребуется еще пять долгих веков, чтобы осознать простую истину: опасно взбивать масло слишком далеко от фермы.
Уже в октябре 1452 года они возомнили себя хозяевами Франции, предъявив подложные наследственные права. Английский король Генрих V действительно женился на Екатерине де Валуа, а их сын, Генрих VI, – на Маргарите Анжуйской. Кроме того, и это было весьма символично, именно в Париже 16 декабря 1431 года Генрих VI был коронован королем Англии и Франции. Потеряв Нормандию, англичане отчаянно цеплялись за Гиень и Бордо, где французы на свой страх и риск выставили гарнизоны. Англичане отправили туда героя, которого считали непобедимым, – так выносят мощи святого Роха на улицы пораженных чумой городов. То был Тэлбот, граф Шрусбери, последний военачальник Генриха V Английского.
Когда вся эта армада покрытых боевыми шрамами воинов в количестве трех тысяч человек высадилась у Бордо, жители города и крестьяне из окрестных деревень встали на сторону тех, кого заранее сочли победителями, и, выступив против французов, выгнали гарнизоны Карла VII. Немыслимый парадокс истории – они считали себя англичанами! Вдобавок ко всему молва в те дни распространялась медленно и таяла в пути, так что местные были все еще уверены, что Карл VII был незаконным сыном и слабоумным, а Жанна д'Арк колдуньей и сумасшедшей. Разве не за это ее с одобрения Церкви сожгли в Руане?
С виду нерасторопный, Карл послал войско осадить Кастильон, одну из крепостей, ведавших снабжением Гиени. Летом 1453 года французы преспокойно развернули свои силы у крепости: вырыли рвы, установили заграждения и пушки.
Тэлбот сделал попытку прорвать кольцо осады, бросив в бой своих знаменитых лучников с огромными луками. Стрелы попадали во французские рвы как переваренные стебли спаржи. Тогда он решил ввести в дело главные силы, но французы остановили противника плотным огнем артиллерии. Самого графа после одного из разрывов отшвырнуло в ров. Англичане лишились предводителя. Французы ринулись вперед, и 17 июля 1453 года с английским владычеством в Аквитании было покончено.
Бордосцы были в ярости и решили держаться, ожидая помощи из Англии. Каждое утро они с надеждой вглядывались в морскую даль, но помощь не приходила. Генрих Английский вовсе не желал посылать на гибель новые силы. Он вряд ли даже думал об этом, ибо как раз тогда его поразил первый приступ безумия, наследственной болезни, доставшейся ему – вот парадокс! – от его французского деда, Карла VI, того самого, что едва не сгорел на Балу Пылающих. Его министры тоже махнули рукой на проигрыш в Гиени: на горизонте маячила война Двух Роз. 19 октября потерявшие надежду бордосцы сложили оружие.
Карл VII проиграл битву Пет-о-Дьябль, но смог успешно завершить Столетнюю войну.
Гиеньского вина уже давным-давно не пивали в Париже, но вести оттуда поступали регулярно. Прибывающие в город путники, заходившие в один из двух «Пирожков» Жанны, говорили, что Бордо отныне в руках французов. Об этом и так узнали все парижане, ибо Карл пожелал отметить победу народным гулянием и пирами. Фонтаны, из которых струилось вино, установили на трех главных площадях города рядом с кострами, где жарились огромные куски говядины. Всем бесплатно раздавали хлеб, а колокола победно гудели. Теперь все узнали новость, ели, пили и веселились.
В этот день Жанна велела закрыть обе лавки, ибо на посетителей рассчитывать не приходилось, и, заперев дома кормилицу с сыном, отправилась на праздник в компании Гийоме. На Гревской площади она с некоторым ужасом смотрела на то, как вертела крутились на том самом месте, где два года назад в кипящий котел столкнули фальшивомонетчиков. Но вскоре и она не осталась в стороне от общего веселья.
Франсуа де Монкорбье, известный еще как Вийон, был опечален победой и пышными празднествами. Он сказал Жанне, что презирает короля. На самом-то деле, подумала Жанна, он ненавидит любых королей и всех власть имущих. Поэты относятся снисходительно лишь к коронам на собственных головах. Корона на голове Франсуа венчала беспутство. Сам он полагал, что во Франции живут одни законченные лицемеры. Позже он напишет:
Он похож на безумца, сказала себе Жанна, обличающего все и вся. Но как, имея чувствительное сердце, не печалиться и не восставать против того, что Красота и Идеал не находят себе места в обыденной жизни?
Жанна была крестьянкой и всегда мечтала о порядке, он был дитя города и ненавидел его. Она жила своим ремеслом пирожницы, он презирал торговцев. Она экономила, он тратил. Он всеми пятью чувствами жаждал наслаждений, она же терпеливо дожидалась плодов. Она честно торговала, он без зазрения совести воровал.
Это действительно было так. Однажды Франсуа признался, что подаренный Жанне список стихов Кристины Пизанской был украден в библиотеке Сорбонны. Он мечтал заполучить ястреба, которого можно научить таскать кур.
Воровство, насилие – между этими словами была очень тонкая грань.
Высаженная в тучную землю, любовь Жанны к Франсуа росла и со временем превратилась в дерево. Но крона его не давала убежища.
Так прошли два года, перемежавшиеся таинственными отлучками Франсуа. Жанна знала, да Франсуа и не скрывал этого, что время от времени он увлекался какими-нибудь девушками или юношами, которым обильные возлияния сообщали черты неземной красоты. Самое долгое из его увлечений длилось три дня, которые он провел с партнером по игре в мяч с улицы Гренье-Сен-Ладр. Жанна старалась не показывать недовольства.
Бродячий кот возвращался домой, устав от прогулок по крышам. Это и есть Франсуа, говорила себе Жанна.
И вдруг грянул гром. Случилось весьма таинственное происшествие.
Пятого июня 1455 года к вечеру закончились процессии по поводу освящения Святых Даров, и клирики разошлись по своим монастырям. Последние звуки колокола растаяли в теплом вечернем воздухе. О празднике напоминали только лепестки роз, устилавшие путь шествия, словно красный и розовый снег на темной земле.
Жанна достала бутылку вина из колодца, куда опустила ее охладиться. Она ждала Франсуа к ужину, но он все не приходил. Обычно Франсуа предупреждал об отлучках, и она не привыкла к такой невежливости. Встревоженная Жанна поужинала в одиночестве. Франсуа так и не дал о себе знать. Жанна решила лечь спать. Что делать, появится завтра.
Но и назавтра он не появился.
Хлопоча по хозяйству, Жанна услышала обрывок разговора школяров из Корнуэльского коллежа: речь шла о какой-то кровавой стычке, случившейся накануне у Сен-Бенуа-ле-Бетурне. Жанна насторожилась, ведь это было в двух шагах от дома Франсуа. Некий отец Шармуа, если только Жанна хорошо расслышала, был тяжело ранен каким-то Франсуа де Монкорбье в присутствии мэтра Жана Ле Марди. Монкорбье отвели к цирюльнику Фуке, чтобы обработать рану.[30]30
Цирюльники в те времена должны были уметь пускать кровь и оказывать первую помощь раненым (прим. автора)
[Закрыть]
У Жанны заколотилось сердце.
Она хотела было броситься домой к Франсуа, но побоялась встретить там стражников. В дела такого рода лучше не вмешиваться, если не имеешь к ним непосредственного отношения, да еще женщине. Стражи закона везде и всюду видели амурные дела и схватки соперников. Жанна решила просто ждать, когда Франсуа вернется.
Посетители, зашедшие после обеда освежиться стаканом вина и попробовать новое изобретение Гийоме – пирожки с клубникой, – рассказали последние новости: отец Шармуа скончался в больнице.
Франсуа пришел вечером. На верхней губе у него красовалась примочка. Жанна была встревожена. Что же все-таки произошло?
Франсуа рассказал, что после полудня вышел подышать свежим воздухом в компании знакомого священника по имени Жиль и некой девушки по имени Изабо. Мимо них шли двое знакомых, отец Шармуа и Жан Ле Марди. Увидев Франсуа, отец Шармуа без всякой причины набросился на него с оскорблениями. Удивленный Франсуа встал и потребовал объяснений, но так ничего и не добился. Вдруг Шармуа вытащил кинжал и попытался ударить его в лицо, но только поранил губу. Брызнула кровь. Тогда Франсуа тоже схватился за оружие и нанес сопернику удар кинжалом. Потом он побежал прочь, ища укрытия в храме Сен-Бенуа-ле-Бетурне. Но хоть и раненный, Шармуа бросился вдогонку вместе с Ле Марди. Испугавшись драки с двумя соперниками сразу, Франсуа схватил с земли камень и швырнул в них. Камень попал в голову Шармуа, и тот рухнул на землю.
Жанна слушала, не дыша. Франсуа продолжал: он кинулся к ближайшему цирюльнику, чтобы остановить кровь. Цирюльник, как и предписывал закон, спросил его имя. Боясь открыться ему, Франсуа назвал имя некоего Мишеля Мутона, сидевшего в ту пору в тюрьме.[31]31
Этот эпизод пересказан на основе различных версий, которые позже отстаивал сам Вийон. Истинные причины ссоры и обстоятельства, при которых поэт нанес смертельный удар, никогда не были прояснены (прим. автора).
[Закрыть]
– Но ведь отец Шармуа скончался! – воскликнула Жанна.
– Откуда ты знаешь? – спросил Франсуа.
– Об этом говорили мои покупатели.
Новость, казалось, погрузила Франсуа в тягостные размышления.
– Тогда мне придется укрыться где-нибудь подальше от Парижа, – сказал он.
– Но у кого?
– Подумаю.
– Твое бегство сочтут за признание вины. Или лжи. Чего же хотел от тебя Шармуа?
– Он полагал, что я навредил ему.
По уклончивости Франсуа Жанна поняла, что дело было темное и Франсуа не расскажет ей о причинах ссоры.
– Зачем бежать, когда два свидетеля видели, как Шармуа первым на тебя напал? Ты должен просто назвать их имена.
– Они сразу ушли.
– А этот Ле Марди?
– Он встанет на защиту Шармуа.
Жанна не поняла, отчего он должен так поступить, если Шармуа и вправду без всякой причины напал на Франсуа. И почему его свидетели скрылись, а не попытались удержать нападавшего.
– Нет, поверь мне, Жанна, мне будет куда безопасней уехать подальше. Ты можешь ссудить мне немного денег на первое время?
– Сколько тебе нужно?
– Даже не знаю… ливров пятьдесят.
Едва сдерживаясь, Жанна достала кошель, где хранила деньги для расчетов с поставщиками, и высыпала содержимое на стол. Сорок три ливра.
– Мне хватит, – сказал Франсуа.
Жанна снова положила деньги в кошель и подала его Франсуа. Тот взял кошель, поцеловал Жанну и вышел.
Жанна осталась одна. Она никак не могла привести мысли в порядок. Франсуа не сказал правды ни о мотивах мстительности Шармуа, ни о самом столкновении. Он просто лгал. А может, так было всегда? Почему? Возможно, он и сам не знал. Он опасался окружающих его людей и упреков, которыми мог быть осыпан. Из-за какого тайного греха?
Его исчезновение, сказала себе Жанна, это не начало нового ожидания. На этот раз Франсуа де Монкорбье ушел из ее жизни. Один из двух фениксов сгинул в пламени.
Человеческий ум всегда хочет проникнуть в тайны, не дающие покоя душе. Жанна отправилась на улицу Галанд, чтобы узнать, о чем все-таки говорили в Корнуэльском коллеже по поводу смерти Шармуа. Выяснилось, что ни один гнусный порок не был забыт:
– убийца соблазнил племянницу Шармуа.
– убийца украл у Шармуа деньги.
– он соблазнил одну из любимых воспитанниц Шармуа.
– он не отдал Шармуа карточный долг.
Единственное, что было общим во всех разговорах, это личность негодяя – Франсуа Вийон.
Ему грозила смертная казнь.
Господи, как все на свете непостоянно, подумала Жанна. Никто из тех, с кем она сблизилась, не был возле нее долго: Исаак всего одну ночь, Матье три месяца, Бартелеми чуть больше года, а Франсуа и вовсе то появлялся, то пропадал с самого начала. Чтобы успокоиться, Жанна поднялась к сыну. Ему было уже четыре года. Я сделаю из него непохожего на них человека, сказала себе Жанна, усаживая малыша на колени под ласковым взглядом Марго, из кормилицы превратившейся в няню.
Почти месяц спустя, 7 июля в три часа дня, по повелению архиепископа во всем Париже зазвонили в колокола. В то же время в Руане члены комиссии по пересмотру процесса Жанны д'Арк, собравшиеся в архиепископской резиденции, заявили, что все двенадцать пунктов, на которых строилось обвинение, были ложью и наветом. Они приказали исключить эти пункты из процесса и признать юридически несостоятельными. И наконец, заключив, что сам процесс и оба приговора строились на лжи и подлоге, они аннулировали его результат. Решение должно было вступить в силу незамедлительно и сообщено народу на площади Сент-Уан, а на другой день после торжественного шествия зачитано на Старом рынке, где сожгли Орлеанскую деву.
Доброе имя ее было восстановлено.
При этом опровержении Церковью самой себя присутствовали Жан и Пьер д'Арк, мать Жанны, Пьер Можье, семейный адвокат, друзья детства и боевые товарищи Жанны.
Торжество правосудия омрачалось лишь тем, что по совету архиепископа комиссия отказалась осудить епископа Пьера Кошона, который председательствовал на процессе и нес ответственность за преступление. Казуистика и дипломатические выверты на латыни позволили Церкви сохранить лицо. Протокол пересмотра процесса почти не содержал упоминаний о Кошоне, который после вполне безмятежной жизни отправился на тот свет восемь лет назад. Кошон, как говорил один из свидетелей, был «и так ненавидим народом», что уж бередить старые раны. Нет сомнения, что советник короля и епископ Нарбоннский, Луи д'Аркур, и кардинал д'Эстутвиль в один голос убеждали короля не бросать тень на представителя Церкви. Лучше поостеречься и не тревожить призраки Великого раскола.[32]32
Великий раскол длился с 1378-го по 1417 год. Он поделил католический мир на два лагеря, каждый из которых имел собственного Папу и коллегию кардиналов. Во времена раскола появился даже третий Папа. Конфликт разрешился только после вмешательства императора Сигизмунда, который повелел одному из Пап, Иоанну XXIII, созвать Собор в Констанце, на котором в 1415 году этот самый Папа был низложен. Единство католического мира было восстановлено только в 1417 году с избранием Папы Мартина V. Раскол серьезно подорвал авторитет Церкви (прим. автора).
[Закрыть]
Чуть ли не все жители Руана ждали решения комиссии на дворцовой площади. Они никогда не питали особого уважения к епископам, архиепископам и кардиналам, которых считали известными стяжателями, мало заботящимися о нуждах простого народа. У клириков были земли, и все их «Ave», покаянные молитвы, отпущения грехов и проповедь презрения к земным благам не мешали им исправно требовать десятину с крестьян. Они не стеснялись иметь наложников и наложниц, потворствовать кумовству и оставлять после себя внушительное потомство. Выходит, служители Духа Святого тоже похотливы. Упоминался Кошон в протоколе или нет, для жителей Руана оправдание Жанны было пощечиной всей Церкви. Это была победа народа и той смутно осознаваемой общности, которую еще не называли «нация».
Весь Париж думал так же и, заслышав колокольный звон, бросил все свои дела. В окрестностях собора Парижской Богоматери собралась несметная толпа. Потревоженные птицы описывали вокруг колоколен торжественные круги. Небо словно распахнулось, и все на минуту забыли о насущных заботах.
Празднование было торжественным и истинно святым. В мире, должно быть, осталось что-то подлинно красивое и благородное.
Молодежь смутно понимала причину всех этих торжеств, а старики о ней уже давно забыли. Жанна д'Арк. Ах да, она из Лотарингии. Пастушка, слышавшая голоса с неба. Она вдохнула мужество в некрасивого и павшего духом короля, слабоумного сына сумасшедшего правителя и коронованной шлюхи. Она короновала его в Реймсе подлинным королем Франции. Она сражалась с англичанами, чтобы прогнать их из Франции. Англичане взяли ее в плен после предательства какого-то герцога и сожгли в Руане при попустительстве Церкви. Темная история, которую вдобавок каждый норовил расцветить сальными подробностями. Не она ли была подружкой этого таинственного человека, Жиля де Рэ, мучителя мальчиков? Не она ли одевалась юношей?
