Текст книги "Роза и лилия"

Автор книги: Жеральд Мессадье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

5
Человек с зеркалом

По мере того, как солнце клонилось к закату, волнение Жанны росло. От него сводило живот и туманило голову. Она бы не могла страдать больше, назначь ей встречу сам дьявол. А вдруг Исаак Пражанин и есть дьявол? А зеркальце – какое-то колдовское орудие? Но как же ей его хотелось! Еще раз увидеть себя, хоть бы один раз! А уж иметь его всегда при себе! Начал накрапывать дождь. Ярмарочная площадь опустела. Порывы ветра шевелили мусор, капустные листья и перья, прилипшие к лепешкам навоза. На небе выстроилась длинная череда темнеющих облаков, что обещало затяжное ненастье. Пора было искать укрытие.

Сразу с нескольких храмов звонили к вечерне. Донки опустил голову. Жанна подбежала к спешившему куда-то монаху и спросила, где найти постоялый двор «Спутники святого Иакова».

– В конце главной улицы!

Донки с радостью последовал за Жанной.

«Да какой же это постоялый двор?» – удивилась Жанна, добравшись до цели. Какое-то аббатство за высокой стеной да и только! Но разве бывала она на постоялых дворах? Жанна поспешила войти в ворота и обнаружила справа крытую коновязь, защищавшую от дождя лошадей, ослов и мулов. Она отвела Донки туда и подумала о навьюченных на него корзинах. Ее размышления прервал местный конюх, который, разгадав причину ее сомнений, заверил Жанну, что коновязь всегда под охраной, а ворота на ночь запираются. Ей это обойдется всего в один соль. Жанна дала ему монетку и торопливо пересекла двор.

Внутри царили тепло, свет, раздавался хохот. Очаг, который легко поглотил бы ствол дуба, сиял пламенем. Зал освещался множеством свечей, пристроенных в железных подсвечниках к стенам и подвешенных к балкам. Их яркое пламя трепетало от движения воздуха.

Не считая нескольких матрон, за длинными столами на козлах восседали одни мужчины. Жанна смутилась. Она никак не могла заставить себя хотя бы спросить слугу, где отыскать Исаака Пражанина.

Что за безумие было вообще приходить сюда!

И тут она заметила Исаака в проходе между столами.

– Я рад тебя снова видеть. Моя скамья там, в глубине, пойдем, сделай милость, – произнес он тем же певучим голосом, который днем очаровал Жанну.

Их проводили взглядами. Скамья располагалась в углублении, освещенном еще не догоревшим светом дня и двумя свечами, прикрепленными к стенам. Исаак пригласил Жанну сесть и предложил напиток из кувшина, из которого наливал себе. Жанна замерзла и с готовностью отхлебнула вина, отдававшего запахом орехов и ежевики.

Мужчина оглядел ее с тем же заинтересованным и любезным видом, что и днем:

– Ты первый раз в жизни на постоялом дворе?

Жанна непроизвольно улыбнулась и кивнула. От вина по телу ее разливалось тепло, в душу проникал покой и умиление. Она допила свой стакан. Исаак снова наполнил его.

– Мы будем ужинать, – сказал он, – уже время. Ты ведь хочешь есть?

Он говорил с ней мягко, но не так, как говорят с детьми. Это была почтительность взрослого, беседующего с равным. К этому Жанна совсем не привыкла. Он по-прежнему обращался к ней на «ты».

– Я хочу есть, – ответила Жанна с улыбкой.

– Как тебя зовут?

– Жанна.

– Ну вот, так мне и показалось.

– Что… тебе… показалось:

– Мальчишки не бывают такими чуткими и пугливыми, да к тому же не интересуются зеркалами. Что ты будешь есть?

Жанна не знала, что ответить. Ей еще никогда не приходилось есть в харчевне. Всего четыре дня назад она нашла трупы своих родителей, а ее братишка пропал. Она пустилась в путь наудачу и вот по прихоти судьбы встретилась на ярмарке с этим загадочным человеком. Она выпила полтора стакана вина и, после первого ощущения блаженной истомы, чувствовала себя совершенно растерянной. Жанна бросила на Исаака отчаянный взгляд.

Догадался ли он о ее смятении?

– Я заказал суп и каплуна. Разделишь мой ужин?

Жанна кивнула.

Ей подали суп в отдельной миске и положили ложку, а ведь до сих пор она всегда ела из одной миски с братом.

– Из каких ты краев?

– Из Бук-де-Шен.

– А где это?

– Недалеко от Ла-Кудрэ.

– А если понятней?

Жанна сдерживалась, чтобы не есть слишком быстро. Суп, в котором был лук, разваренный невесть в чем – ей чудился запах кервеля, – казался ей невероятно вкусным.

– В шести лье от Кана.

– Куда ты направляешься?

– В Париж.

Исаак поднял брови:

– Там у тебя родня?

– Нет.

Он положил на стол ложку с таким видом, будто она сказала совершеннейшую нелепость, потом достал из кармана плаща льняной платок и вытер губы.

– Ты решила покинуть Нормандию и отправиться в Париж, где у тебя никого нет?

Из глаз Жанны хлынули слезы. Он подал ей свой надушенный платок. Жанна приложила его к глазам. Исаак улыбнулся:

– Что у тебя случилось?

– Моих родителей зарезали.

Исаак подался вперед и посмотрел на Жанну так, что ей стало боязно:

– Когда?

– Пять дней назад.

Мужчина склонился над ней, и Жанне стало еще страшнее. То, что он сделал затем, повергло ее в смятение. Исаак взял ее за руку и поцеловал в ладонь.

– Англичане… – пробормотала Жанна. – Почему? Мой отец сам был англичанином.

Исаак быстро объяснил ей, что значит для всех битва при Форминьи и откуда взялись эти разбойничьи шайки. Ее поразило, как много он знает. Исаак улыбнулся.

Трактирщик принес каплуна, нож и вилку.

Не отойдя еще от поцелуя Исаака, Жанна в восторге смотрела на каплуна. Ни разу еще не доводилось ей видеть такой упитанной, так хорошо зажаренной птицы, из которой сочился пахнущий розмарином и шалфеем жир. Жанна вытаращила глаза.

Исаак воткнул вилку в птицу и стал резать ее на куски. В миску Жанны он положил кусок бедра, а потом взял мяса себе. Трактирщик с восхищением наблюдал за ловкостью Исаака. Тот заказал ему еще кувшин вина.

Жанна была очарована.

Исаак подал ей нож, чтобы отрезать нижнюю часть ножки, долил вина и подал пример: впился зубами в мясо.

Жанна принялась за свою порцию.

– Я бы оставила половину на завтра, – сказала она. Исаак рассмеялся.

– Ешь сейчас, пока не забрали, – сказал он. Она принялась за третий стакан вина. Боже, до чего вкусно!

В качестве освежающей закуски трактирщик подал им сливы в масле и уксусе.

– Отчего ты так добр ко мне? – спросила Жанна Исаака.

– Ты думаешь, для этого нужна причина? Этим вопросом она никогда не задавалась!

– А может быть, я вовсе и не добр, – сказал Исаак. – Как знать, не потому ли ты здесь, что просто мне нравишься?

Жанна удивилась и даже перестала жевать.

– А я ведь нравлюсь тебе? – спросил Исаак.

– Да. Твои глаза. Твой голос. Твоя доброта.

– Ты хочешь сказать, что мое удовольствие доставляет тебе удовольствие? – сказал он, смеясь.

Не понимая толком, в чем дело, Жанна тоже расхохоталась.

Она доела мясо и посмотрела на две косточки в своей миске.

– Что это значит – «Пражанин»?

– Что я из Праги.

– Это такой город?

– Далеко отсюда. Очень далеко. В Богемии.

– Он красивый?

– Очень красивый.

– Такой же, как Париж?

Он рассмеялся:

– Да, такой же красивый.

– Там тоже есть король?

– Да. Фридрих Третий.

– У тебя нет никакого другого имени? Только Исаак?

– Нет, отчего же. Есть. Штерн.

– Штерн, – повторила за ним Жанна.

– По-немецки это значит «звезда».

– Ты немец?

– Нет, – ответил мужчина, по-прежнему смеясь. – Я из Богемии. Я еврей.

Про евреев она слыхала однажды от отца Годфруа. В незапамятные времена евреи распяли Иисуса. Но в самом Ла-Кудрэ евреев никто никогда не видел. Для отца Годфруа евреи были худшими из рода человеческого, а вот Жанне вовсе не показалось, что Исаак достоин лишь ненависти. Совсем наоборот. Она вздохнула. Тяжело, когда приходится все время в чем-то разбираться. Больно уж много всего на свете надо узнать и понять. Жанна откинула голову. Она захмелела, и ей было хорошо.

– Где ты собралась провести ночь?

– Не знаю. В конюшне.

– У меня есть флигелек. Там потеплее, чем в дырявой конюшне.

Точь-в-точь как днем, Жанна почувствовала волнение. Но ведь флигелек и вправду лучше конюшни…

Исаак расплатился. Жанна наблюдала, как серебряные монетки ложатся на деревянную столешницу. Потом они встали и прошли сквозь толпу гуляк, которые с каждой минутой гомонили все громче. Двор все так же поливал дождь и продувал ветер. Сделав пару шагов, они оказались в том помещении, что Исаак называл «флигельком». На деле это была просторная комната. В очаге пылал огонь. На сундуке Жанна увидела зеркальце. Она не решалась даже смотреть на него. Ее сердце могло не выдержать. Жанна едва стояла на ногах от усталости и хмеля. Она поняла, что зеркало больше не имеет для нее значения. Оно свою роль сыграло. Оно открыло ей ее лицо. Жанна смотрела на тюфяк, мечтая лишь об одном – улечься.

– Ложись, – сказал ей Исаак. – Тебе надо поспать.

Вот уж верно. С самого… короче, за эти пять дней она спала всего одну ночь в сарае в Фалезе. Жанна сбросила башмаки и улеглась. Господи, тут в изголовье даже была подушка, а на тюфяке простыня! Спустя мгновение она уже спала.

Было еще темно, когда она проснулась от непонятного и не испытанного доселе чувства наслаждения во всем теле.

Правую грудь ласкали чьи-то губы. На левой лежала рука.

– О! – простонала она, выгибаясь.

Никогда в жизни она не ощущала ничего более сладостного. Груди ее напряглись. Она подставила их жадным губам. Загадочные губы коснулись левого соска и стали его сосать.

– О! – повторила она громче.

Что это, сон?

«Исаак!» – вдруг осенило ее, она протянула руку и нащупала голову с шелковистыми волосами. Рука скользнула по затылку. Ниже. У него теплая и гладкая кожа. Голое плечо.

Жанна села, стянула рубаху и сорочку, потом снова легла и отдалась удовольствию.

Оно все полнее овладевало ее телом.

– Исаак, – прошептала она.

Его рука гладила ее бедра, живот и руки, потом спустилась ниже, скользнула по правой ягодице.

Жанна притянула его тело к себе, прижала и заключила в объятья. Она обнимала его с такой страстью, какой и не подозревала в себе. Она сжала руками его голову, и он, не ожидавший такого бурного порыва, обнял ее еще крепче.

– Что это? – спросила она, удивленная тем, что неведомая часть тела Исаака уперлась ей в живот.

– Это всего лишь я, – усмехнулся Исаак.

Ей уже приходилось видеть эту часть тела мужчины, когда братик ее, Дени, умывался, спал голым подле нее. Между тем ей бы и в голову не пришло, что она может быть такой большой. Она потрогала член Исаака, погладила его. Вдруг Исаак опустился ниже, стянул с Жанны штаны и стал целовать низ ее живота.

– О! – простонала она, задыхаясь и выгибаясь еще сильнее.

Исаак ласкал Жанну языком и руками, словно пробуя ее на вкус.

Его член, который она едва видела в темноте, был совсем близко от ее губ.

Жанна чувствовала, что близится развязка драмы. Она только не знала, какой она будет. Скоро она просто не выдержит того напряжения, которое ощущала в каждой клеточке своего тела.

Исаак раздел ее полностью, и она подставила губы плоти, дарившей ей это безумие. Она поняла, что отдает долг наслаждения, которым сама охвачена, но не смогла длить его столько, сколько бы ей хотелось. Развязка неумолимо приближалась, и Жанна словно лишалась разума. Ласкавший ее язык Исаака доводил ее до исступления. Она вытянула ноги и замерла.

Случившееся дальше было подобно удару грома. Жанна взвыла и сжала плоть Исаака. Мозг ее плавился, по телу прошли судороги. Исаак не желал умерить свой пыл. Жанна глухо вскрикнула и стиснула его плоть. Она извергла из себя семя. Жанна положила руку на бедро Исаака, чувствуя, что нечто похожее случилось и с ней.

Водовороты ночи успокоились, она превратилась в темное озеро, в котором отражались лишь звезды.

Жанну вдруг охватило неведомое ей прежде чувство освобождения. Исаак опустился на ее подушку. Она сжала его в объятьях и стала искать его губы. Как сможет она оторваться от них?

– Исаак?

Он покрыл ее лицо поцелуями.

– Исаак.

Мир вокруг, казалось, родился заново. На соседней колокольне зазвонили. Жанна очнулась от сна. Исаак встал, пошевелил кочергой угли и зажег свечу.

– Вставай, Жанна, одевайся и уходи, пока никто не видит.

Она поглядела на обнаженное тело любимого, изумившее ее белизной кожи, села на кровати и спросила:

– Но почему?

Он сделал шаг к ней и сказал с грустью:

– Не дело, чтобы тебя видели выходящей из комнаты еврея. Тебя станут поносить, бить или сделают еще чего похуже.

– Но почему?

– Ты что, и вправду не знаешь, что такое еврей? Ты не заметила, что даже в зале мы сидели отдельно от всех? Что комната у меня на отшибе? Меня тут терпят, но никто не позволит, чтобы христианка или, если угодно, христианский парнишка, провел ночь в комнате еврея.

Жанна слушала, не веря своим ушам.

– Можешь мне поверить. Я не вынесу, если с тобой обойдутся плохо. Ведь я ничего не смогу для тебя сделать. Мне и самому придется несладко.

Жанна заплакала:

– Но, Исаак… я не могу жить без тебя! Как мне тебя найти?

– А нужно ли меня искать?

– Да! – воскликнула Жанна.

– Для начала оденься.

Жанна встала с постели и принялась медленно натягивать одежду – штаны, рубаху, куртку, башмаки. Из рая она попала прямиком в ад.

– Я не должен был… – прошептал Исаак.

– Не должен чего? – спросила Жанна, приблизившись и положив руки ему на грудь.

Он принялся гладить ее волосы. Жанна прижала его к себе и обняла.

– Исаак, ты будто заново родил меня на свет. Теперь ты мне и мать и отец.

Он посмотрел на нее. Жанна не смогла разобрать, что таится в глубине его темных глаз. Вдруг из них брызнули слезы и потекли по щекам.

– Ты? – вскрикнула Жанна.

Он склонил голову.

– Я. Тебе этого никогда не понять, – пробормотал Исаак и отвернулся.

– Исаак…

– Уходи. Скорее.

Сквозь стекла в свинцовых переплетах начал пробиваться свет.

Исаак подал ей зеркальце. А она о нем и забыла. Ведь это Исаак заворожил ее. Он позволил ей увидеть себя самое. Исаак подтолкнул ее к двери. Стоя на пороге, он произнес:

– Мой отец живет в Париже. Спроси Исидора Штерна, улица Жюиври. Там ты получишь вести обо мне, если и вправду захочешь.

Холодный и промозглый рассвет полнился звуками, но сейчас это были не звуки небес, а песни во славу вселенской боли.

Жанна отвязала Донки. Ворота были открыты. За ними ее ждала целая жизнь.

6
Ночь в Сен-Жермен-Пре

Под непрерывным дождем она добралась до Нонан-ле-Пена и там наконец укрылась под навесом какого-то постоялого двора. Дороги покрылись рытвинами, небо почернело. Отчего это? Не оттого ли, что она отдалась Исааку? Или, напротив, из-за того, что она так страдала, покинув его?

Пробило полдень. Жанна доела свой хлеб с колбасой, вспоминая поджаристого каплуна, потом напилась из фонтана. Облака на время рассеялись, и ей удалось без приключений добраться до Мерлеро, где она собиралась остаться на ночь. Не спросив денег, ее пустили переночевать в сарай. Там уже устроились два бродяги, исподтишка бросавшие на нее взгляды. За всю ночь Жанне так и не удалось уснуть. На другой день все вокруг было залито солнцем. Из Сент-Гобюржа Жанна легко добралась до Эгля. На другой день она миновала Верней и Тильер. Отправившись в путь на рассвете, к полудню Жанна увидела Дре. День был базарный, но что было ей до капусты, свиней, птицы и золотых безделушек! Для нее во всем свете существовал один лишь Исаак. Она перешла по мосту через Эр и устроилась на ночлег на ближайшей ферме. Два дня пути от Дре до Сен-Жермена Жанну никто не беспокоил, если не считать трех калек, некоторое время настойчиво преследовавших ее. В конце концов это ей надоело, она остановилась и с вызовом взглянула на них. Три существа, в которых не осталось почти ничего человеческого, разглядывали ее своими крысиными глазками. Жанна уперла руки в бока. Один из преследователей шагнул вперед. Жанна сунула руку в карман и вытащила складной нож.

– Если жизнь кажется вам слишком долгой, – сказала она, вспоминая негодяев, зарезавших ее родителей и похитивших Дени, – я охотно вам помогу.

Лезвие сверкнуло на солнце. Бродяги решили, что овчинка не стоит выделки, и пошли своей дорогой. Собственная смелость придала Жанне бодрости, которая совсем было покинула ее из-за тягот пути и пережитых горестей.

На десятый день людей на пути стало встречаться все больше и больше, и Жанна догадалась, что цель ее путешествия близится. Вдоль дороги простирались болота, среди которых там и сям возвышались холмы. Потом пошли леса, названия которых ей ничего не говорили: Булонь, Шавиль, Медон… Ее обогнал отряд из пятнадцати широко шагавших лучников. Ей пришлось посторониться, пропуская их.

– Куда ведет эта дорога? – спросила Жанна.

– В Париж!

Потом сзади послышался скрип колес крытой повозки, и Жанне снова пришлось уступить дорогу. Она уже стала различать первые дома предместий, потом послышался и звон колоколов – уж не с собора ли Парижской Богоматери? Громкое хрюканье заставило ее обернуться: так и есть, огромное стадо свиней. Какой же широкой оказалась Сена! Жанна знала, что идет правильно, но город лежал по другую сторону реки. Наконец ей попались огородники, тащившие тележки, полные овощей.

– Как перейти реку? – спросила Жанна.

– Иди вдоль берега. Пройдешь остров Лувье, потом Сен-Луи, а там увидишь мосты у острова Сите.

В окружении повозок, мулов и нагруженных клетками с птицей тележек Жанна добралась до Деревянной башни.

– Я иду в аббатство, – решительно заявила она стоявшему у входа стражнику, ибо знала, что товары для Церкви не облагались пошлиной. Все остальные вокруг давали стражнику по монетке.

– В какое аббатство? – спросил стражник, смерив взглядом деревенского парня.

– Сен-Жермен, – ответила Жанна уверенно. Она слышала об этом месте в дороге.

Солдат как будто удивился, но Жанна не знала ни отчего он так на нее смотрит, ни какой дорогой идти к этому самому аббатству. В конце концов стражник пропустил ее, и это было главное. Она даже не сообразила придумать название деревни, из которой будто бы несла церковную десятину.

Вокруг там и сям были разбросаны дома, отделенные друг от друга лугами и огородами. Берег напротив был совсем пуст. Жанна шла вдоль тенистого и заросшего травой берега. В этом городе оказалось не так-то легко разыскать пустой сарай. Наконец ее глазам открылся мост, упершийся в воду каменными арками и застроенный какими-то лавками. Это был знаменитый мост Менял, но в ту пору Жанна еще ничего о нем не знала. Проход между возвышавшимися вдоль моста строениями был совсем узенький, а толчея такая, что Жанна отчаялась добраться до другого берега. Движение шло в обе стороны, так что встречные потоки людей и животных далеко не всегда могли разойтись. Донки с двумя навьюченными на него корзинами временами полностью перегораживал путь, люди отчаянно ругались, и Жанна не один раз услышала проклятья в адрес «этой деревенщины с ее ослом». Девушка жадно вслушивалась в разговоры прохожих, пытаясь узнать как можно больше о том мире, в котором она очутилась. Говор вокруг был ей непривычен: все парижане тараторили так быстро, что понять их ей удавалось не всегда. Наконец Жанна продралась сквозь толпу на мосту и очутилась, как ей показалось, на острове. Это действительно был остров Сите, о котором ей рассказывали. Неужели она и вправду в Париже?

Ну как же: вдалеке высились башни собора Парижской Богоматери. Даже в Ла-Кудрэ, где никто толком ничего не знал, говаривали: Париж – это Парижская Богоматерь. Завороженная красотой собора, Жанна забыла и думать о поисках крова. Она шла вперед, словно повинуясь зову самой Пресвятой Девы. Не думая ни о чем и отдавшись движению толпы, Жанна не заметила, как очутилась на паперти храма. Она подняла глаза. Перед ней возвышалось величественное розово-серое чудо гармонии и слаженности. Жанне передалось чувство торжествующего блаженства, исходящее от этих камней. С высоты храма, благожелательные и задумчивые, каменные лица наблюдали за толпой смертных. Ну конечно же, сказала себе девушка, где еще и жить королю, как не возле этого воплощения могущества. Ей показалось, что она находится в самом средоточии силы и власти.

В который уже раз она вспомнила своих родителей. И Дени. Как бы ей хотелось, чтобы он смог увидеть все это! Она поискала в памяти молитву, подобающую такой красоте, но поняла, что само ее созерцание сродни молитве.

Между тем время шло, и следовало подумать о том, где провести ночь. Жанна вернулась назад и обнаружила мост Сен-Мишель, оказавшийся продолжением первого. Она решила, что раз уж случай подсказал ей название Сен-Жермен, отчего бы и вправду не отправиться в это аббатство? Нет ничего могущественней церкви, у нее и надо просить убежища.

По пути Жанне попался фонтан, и она, вспомнив о лежавшем в ее корзине куске масла, достала его и смочила водой льняную тряпицу, в которую он был завернут.

Какая-то матрона подсказала девушке, как дойти до аббатства, и тут-то Жанна поняла, отчего так удивился стражник: оно располагалось за стенами города. Узнала она и его полное название – Сен-Жермен-де-Пре. Жанна прошла сквозь ворота Сен-Мишель и очутилась на дороге, ведущей к аббатству. Она пошла по ней с терпением и упорством истинно бесхитростной души.

Вдруг она заметила в стороне от дороги нечто заставившее ее прищуриться и подумать, уж не обманывает ли ее зрение. Это было сооружение высотой в добрых пятнадцать туазов,[8]8
  Туаз – старинная французская мера длины, около двух метров.


[Закрыть] вокруг которого кружили стаи ворон и ястребов, яростно переругивавшихся и отчаянно хлопавших крыльями. На самом верху ветер мирно раскачивал семь обрубков человеческих тел и развевал на головах клочья волос.

Жанна вскрикнула, но не в силах была отвести взгляд. У большинства висельников – ибо это было не что иное, как виселица, – не хватало разных частей тела. У кого руки, у кого стопы или всей ноги до бедра. Черепа их были раздроблены птичьими клювами, а мозги выедены жадными до свежатины стервятниками. Глаза всех бедняг тоже стали добычей птиц.

Внизу, у основания постройки, Жанна услышала какое-то копошение. Лисы, конечно, а может быть, волки. Несколько тел уже сорвались с веревок зверью на поживу. В вышине болтались пустые петли.

Жанне случалось видеть мертвецов, но ни разу таких, как эти: мертвых, отвергнутых не только живыми, но и своими собратьями.

Отвернувшись, Жанна ускорила шаг. Цель близка. Она уже шла вдоль высокой стены, за которой виднелась листва деревьев. Вот наконец и окошечко в массивных закрытых воротах. За ним она различила монаха, уткнувшегося в маленькую пухлую книгу. Губы его слегка шевелились. Он заметил ее и поднял глаза:

– Что я могу для тебя сделать?

Жанна не нашлась что ответить. Как объяснить, что ей нужна помощь, чья-то поддержка, кров? Она пришла сюда, потому что знала, что клирики имеют власть и опыт. Милосердие – это ведь их долг. Она открыла рот, но не смогла выдавить из себя ни слова.

Бенедиктинец склонился к Жанне и заметил ее осла. Он, должно быть, решил, что пришелец глуховат, ибо снова задал свой вопрос, повысив голос. На этот раз он прибавил «мой мальчик». Ну вот, опять та же путаница!

– Мне нужна помощь, – сказала Жанна.

Бенедиктинец внимательно рассматривал Жанну, пытаясь уяснить, кто она такая и из каких краев.

– Какая помощь? – спросил он.

Через окошечко Жанна могла разглядеть три башни храма.

– Я из Нормандии, моих родителей зарезали, – стала она объяснять. – Моего маленького братика похитили. Я здесь никого не знаю и не могу отыскать сарай, чтобы укрыться на ночь.

– Кто убил твоих родителей?

– Говорили, что это англичане.

Бенедиктинец обдумал ответ:

– Ты знаешь кого-нибудь в нашем аббатстве?

Жанна помотала головой.

– Кто указал тебе на нас?

– Никто.

Монах растерянно заморгал:

– Ты крещен? Жанна кивнула.

– Когда умертвили твоих родителей?

Жанна не вполне поняла это слово, но догадалась, что оно значит:

– За день до моего ухода из Нормандии. С тех пор я в пути.

– Ты ни с кем не знаком в Париже?

Жанна опять помотала головой. Она вспомнила имя Исидора Штерна с улицы Жюиври, но, учитывая все, что рассказал ей Исаак об отношении к евреям, поостереглась его упоминать.

– Ты пришел из Нормандии в Париж, никого здесь не зная?

Тут наконец Жанна осознала все безумие своего решения. Но как объяснить, что она просто не могла оставаться на земле, которая для нее навеки будет пахнуть кровью?

– Подожди меня тут, – сказал монах.

Жанна осталась у входа. Пробило четверть второго. Что будет с ней, если ее не пустят? Она подавила желание немедленно уйти отсюда. Пробило половину второго. Монах наконец воротился в обществе своего собрата, выглядевшего более внушительно. Он отпер ворота и сделал ей знак войти. Жанна заколебалась: а как же Донки?

– Ты можешь войти с ним, – сказал монах. – Дом Лукас согласился тебя выслушать.

Жанна оглядела монаха с крупным лицом и проницательными глазами.

Дом Лукас повел Жанну к строгого вида четырехэтажному зданию, к которому было пристроено перпендикулярное крыло. Вокруг бродили монахи. Дом Лукас поднялся с ней на третий этаж, углубился в коридор и отпер одну из дверей. Когда Жанна вошла, он притворил за ней дверь. Стены в комнате были выбелены известью, а пол покрыт каменными плитами. Из мебели тут находились массивный стол с тремя стульями, шкаф, узкая кровать да полки с книгами и рукописями. На столе красовалось массивное серебряное распятие и подсвечник на три свечи. Дом Лукас присел за стол и указал Жанне на один из оставшихся двух стульев. Девушка снова повторила свою историю, не упомянув только о пяти золотых монетах и, конечно, о встрече с Исааком Пражанином.

– Ты пришел совсем один из Нормандии?

Жанна кивнула.

– И ты не боялся?

Жанна помотала головой и показала свой нож. Монах улыбнулся и кивнул. Его массивные плечи слегка приподнялись.

– Аббатство – это папская территория и не может служить убежищем для бездомных. Для этого в Париже есть особые места, но, учитывая твой возраст, я не могу тебя туда направить. Итак, в виде исключения я разрешаю тебе остаться с нами на одну, может быть, две ночи. Потом я постараюсь найти христианскую семью, где за работу тебе дадут кров и пищу. Юноша твоего возраста не должен бояться работы.

– Я не юноша, – сказала Жанна.

Монах недоверчиво остановил свой взгляд на груди девушки.

– Ты что, убогая?

– Убогая?

– Ты с самого рождения девочка?

– Да, – удивившись, ответила Жанна, – разве я не сказала, что меня зовут Жанна?

– Ты так говоришь, что мне послышалось «Джон». Отчего же ты оделась как мальчик?

– Я не оделась как мальчик. В наших краях не привыкли тратить деньги на наряды.

Монах растерянно посмотрел на нее:

– Что ты умеешь делать? Я мог бы отправить тебя к Христовым Девам или к сестрам-кордельеркам.

С тем же успехом он мог предложить ей отправиться на Луну. У Жанны было ощущение, что она лишняя фигура на шахматной доске и никто не знает, что с ней делать. Она смутно понимала, что перед ней тот самый мир власти, который лишь приоткрылся ей в Кане. Люди здесь не принадлежали сами себе, и не было никакого смысла взывать к их милосердию в надежде обрести кров. Каждому отводилось место там, где это было угодно власти. Что-то в Жанне восставало против доставшейся ей роли.

– Там в обители тебе самое место, – сказал монах, словно желая укрепить Жанну в ее неясных предчувствиях. – Девушке твоего возраста не подобает шляться по улицам.

Он встал:

– И хорошо бы тебе выглядеть соответственно твоему полу. Лицедейство неугодно Создателю. Пойдем, я покажу тебе, где ты сможешь переночевать.

Отчего это он так уверенно толкует волю Создателя? Неужели Господь менее проницателен, чем Исаак, который сразу разглядел в ней женщину?

Монах снял два ключа с висевшей на стене массивной доски, на которой красовалось множество связок. Они спустились вниз.

– Забери своего осла. На нем что, все твои пожитки?

Жанна кивнула и не стала говорить о сурже. Она забрала стоявшего у ворот Донки и возвратилась. Монах и Жанна обогнули угловое здание и пошли вдоль огорода. Какой-то монах рыхлил землю между грядами ранней капусты. По пути Донки наложил две лепешки. Звук их падения на землю привлек внимание Дома Лукаса. Он остановился, взял у огородника грабли и отнес лепешки к куче перегноя.

– Гляди-ка, от этого ослика есть польза, – удовлетворенно проговорил он.

Они направились к приземистому строению, располагавшемуся прямо за огородом. Монах открыл створку широких ворот, и Жанна увидела трех лошадей неизвестной ей породы. Две были гнедыми, а третья бурой. Все три повернули головы и уставились на пришедших. Особенно их заинтересовал осел. Донки выгнул шею, и Жанна вдруг испугалась того, что лошади и осел не поладят. Страх ее быстро прошел, ибо монах пересек конюшню и с грохотом открыл дверь, за которой виднелось пустое помещение, по-видимому служившее сеновалом: охапки соломы и сена еще валялись у стены.

– Вот здесь ты и твой ослик можете провести ночь, – сказал монах.

Помещение освещалось только светом, проникавшим через отдушину.

– Женщине не подобает бродить по аббатству, – важно сказал Дом Лукас, – тебе придется оставаться здесь.

– Вы меня запрете?

– Нет.

Монах открыл еще одну дверь, которая, как оказалось, выходила в поле.

– Ты можешь выйти отсюда и прогуляться. У тебя есть еда?

Жанна с извиняющимся видом покачала головой.

– Кто-нибудь из братьев принесет тебе миску супа, хлеб и воду. Завтра я решу, в какую обитель тебя отправить. Помолись перед сном Богу и поблагодари Его, что Он даровал тебе кров на ночь.

Монах направился к двери в перегородке, вышел и запер ее с прежним грохотом.

Так вот он, значит, какой, Париж.

Жанна вышла справить нужду в поле, а потом перетрясла две охапки соломы, надеясь соорудить из них постель поудобней.

Четыре раза пробил колокол.

Жанна снова вышла посмотреть на небо и поле. Никогда в Ла-Кудрэ никто не попрекал ее одеждой и не давал столь откровенно понять, что она всего лишь женщина. Работа на ферме и в поле касалась всех одинаково, и если пахота приходилась на долю мужчин, то это оттого, что они были покрепче.

Здесь же она оказалась в мире мужчин. Жанна пожалела о том, что обратилась в это аббатство. Лучше было бы просто бродить по улицам в надежде на удачу. Звон к вечерне застал ее в колебаниях между разочарованием и безрассудной надеждой.

Загремел замок, и дверь, ведущая в конюшню, отворилась. Оттолкнув ее ногой, вошел монах с миской супа и хлебом в одной руке, кувшином в другой. Он украдкой посмотрел на Жанну, поставил все на землю, вышел и запер за собой дверь. Казалось, что он боялся лишний раз взглянуть на девушку.

Она съела весь суп и хлеб, потом попила воды, оставив немного, чтобы смочить тряпицу, в которую было завернуто масло. Донки утолял голод разбросанной повсюду соломой.

Потом при помощи тяжелой палки Жанна заперла дверь в поле, достала из корзины одеяло, закуталась в него и улеглась. Она вытащила из кармана плаща зеркальце и в последних лучах заходящего солнца посмотрела на свое отражение. Ей почудилось, что она вновь рождается на свет.