Текст книги "Гусар на крыше"

Автор книги: Жан Жионо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА II

Анджело проснулся очень рано. Удивился, что лежит поперек кровати. Ноги в сапогах затекли, плечи и поясница болели, и при малейшем движении возникало ощущение, что у него вывихнуты все суставы.

Лошади его было еще хуже. Анджело велел насыпать ей в кормушку две меры овса. Приглядевшись к парню, работавшему в конюшне, он попросил его позаботиться о лошади. В голосе его звучала такая нежная забота, что тот ответил:

– Я вижу, вы любите лошадей. Я тоже. Дайте мне два су, и я налью в овес литр вина. Обещаю вам, что не выпью из него ни капли. Воздух у нас терпкий, потому что мы на горе. Из-за пологого подъема этого обычно не замечают, а животные задыхаются, вино же взбадривает их как нельзя лучше. И если позволите совет, то я дал бы этой черной лошади отдохнуть денек.

– Что я и собирался сделать. Я ведь и сам очень устал, ну а потому думаю, что вы совершенно правы: воздух тут действительно терпкий. Я согласен, что вино, добавленное в овес, делает чудеса. Вот вам два су, или даже четыре. Очень жарко, и я не хочу, чтобы вы умирали от зависти, глядя, как пьет моя лошадь. А я пойду снова лягу.

– Вы больны? – спросил парень.

– Нет, – ответил Анджело, – а почему вы об этом спрашиваете? – Его поразило выражение страха на лице конюха, который тот даже не пытался скрыть.

– Дело в том, что мне рассказали не слишком приятные вещи. Сегодня ночью умерли мужчина и женщина, и наш врач отправил посыльного к префекту. Может быть, это опасно.

– Ну уж, во всяком случае, ко мне это не относится, и вот вам доказательство. Пойдите к хозяину и скажите ему, чтоб он зажарил мне цыпленка и, как только будет готово, подал его в мою комнату, да еще пару бутылок того вина, что я пил вчера, и купите мне двадцать сигар, вроде этой. Я вам не предлагаю, потому что она у меня последняя, а я сегодня еще не курил.

Анджело поднялся к себе в комнату и закрыл ставни. Он разделся донага и растянулся на кровати. В дверь постучали.

– Это я, – сказал конюх, – я принес вам сигары.

– Тогда входите, – ответил Анджело.

– Ну, я вижу, что вы не мерзнете. Те двое, что померли сегодня ночью, кажется, дрожали от холода. Их пришлось растирать скипидаром. В табачной лавке говорили, что еще кто-то заболел и уже при смерти.

– Да бросьте, не обращайте внимания, умирает только тот, кому положено умереть. Выкурите-ка лучше эту сигару и запейте вашим винцом. И не забудьте дать моей лошади ее порцию.

– Не беспокойтесь, не забуду, – ответил конюх. – Только позвольте дать вам совет: прикройте живот, нужно, чтобы живот всегда был в тепле.

«Он прав, – подумал Анджело. – Мне нравятся жители гор. У них красивые глаза, и они умеют скрывать свои опасения».

Он съел цыпленка, выпил целую бутылку вина, выкурил три сигары и заснул. Проснулся в четыре часа, посмотрел сквозь щели в ставнях. Все было по – прежнему залито глубоким, печальным светом. Он спустился в конюшню. Лошадь уже отдохнула.

– Тот, о ком я говорил, умер, – сказал конюх.

– Не надо думать о чужой смерти.

– Трое за один день – это много.

– Пока дело не дошло до вас, это не имеет значения, – ответил Анджело.

– Если все пойдет так быстро, то ждать придется недолго. Нас здесь шестьсот человек. Ну вы-то, конечно, уедете?

– Сегодня вечером нет, завтра. Вы знаете замок Сер? – спросил Анджело.

– Да, – ответил конюх, – это по ту сторону горы, за Нуайе.

– Далеко это?

– Смотря по какой дороге ехать. Хорошая дорога делает большой крюк. Другая – с такой лошадью, как ваша, я бы не стал и думать – не так хороша, зато много короче. Видите, она начинается вон там, прямо перед нами, и вместо того, чтобы делать поворот у перевала Мегрон, тихонько ползет вверх среди буковых лесов и через узкое ущелье прямехонько спускается с другой стороны к маленькой деревушке, не больше двадцати домов, прямо у дороги. Это Омерг. А оттуда по дороге направо пять лье до замка Сер.

– Сколько же получается в целом? – спросил Анджело. – Мне бы не хотелось повторять вчерашнюю историю. Похоже, опять будет здорово жарко!

– Вы не представляете, какая здесь бывает жара, хоть яйца пеки на солнце. Я бы вам посоветовал выехать в четыре часа утра. А наверху должен быть хоть небольшой ветерок. К десяти часам вы доедете до ущелья, которое называется ущелье Редортье и находится прямо над Омергом. Ну а оттуда, по крайней мере с того момента, как вы выедете на большак, это уже не дорога, а одно удовольствие. К полудню вы можете быть в замке.

Анджело выехал в четыре часа утра. Буковые леса, о которых ему говорил конюх, были очень хороши. Они были разбросаны небольшими купами среди чахлых порыжевших пастбищ и каменистых равнин, уходящих к горизонту волнами лаванды. Тропинка, по которой мягко ступали копыта лошади, полого поднималась по склону горы, и косые лучи восходящего солнца образовывали среди деревьев то глубокие золотистые просеки, то огромные залы с зелеными сводами, опирающимися на множество белых колонн. А за розовеющими вершинами горизонт еще спал, окутанный черно-пурпурной дымкой.

Лошадь шла бодро, и к девяти часам Анджело добрался до ущелья Редортье, откуда была уже видна долина, в которую он собирался спуститься. С этой стороны гора шла вниз крутыми уступами. Вдали он мог разглядеть разделенные на квадраты чахлые поля, пересеченные белым руслом, очевидно, пересохшего ручья, и проезжую дорогу, обсаженную тополями. Пятьсот или шестьсот метров отделяло его от находящейся прямо под ним деревушки, которую конюх называл Омерг. Любопытно, что крыши домов были усеяны птицами. И даже на земле, особенно около домов, собирались стаи ворон. В какой-то момент птицы все разом взлетели и стали кружить в воздухе почти на высоте того перевала, где находился Анджело. То были не только вороны, но и множество птиц с ярким оперением: красные, желтые и даже синие (их было очень много), в которых Анджело узнал синиц. Птичье облако покружилось над деревней и снова мягко опустилось на крыши.

После перевала дорога стала довольно трудной. Наконец она вывела Анджело к полям. Несмотря на довольно ранний час, над землей уже плыл обжигающий маслянистый жар. Как и накануне, Анджело почувствовал, что ему не хватает воздуха и к горлу подкатывает тошнота. У Анджело мелькнула мысль, что тот тошнотворный, чуть сладковатый запах, который он вдыхал, может исходить от какого-нибудь растения, произрастающего в этих краях. Но вокруг на каменистых полях не росло ничего, кроме васильков и чертополоха. Тишину нарушали лишь крики тысяч птиц. Но, подойдя ближе, Анджело услышал сливавшийся в один мощный звук рев ослов, ржание лошадей, блеяние овец. «Это очень странно, – подумал он, – здесь что-то происходит. Вся скотина кричит так, словно ее режут». Да и стаи птиц вблизи производили жуткое впечатление, тем более что их совершенно не пугало приближение человека. Огромные вороны, черневшие на пороге дома, к которому подходил Анджело, повернули головы и посмотрели на него с удивленным видом. Сладковатый запах становился все сильнее.

До сих пор Анджело никогда не доводилось бывать на поле сражения. На дивизионных маневрах тех, кто должен был считаться погибшим, просто назначали по списку и отмечали, ставя мелом крест на мундире. Он часто спрашивал себя: «Как бы я вел себя на войне? У меня есть мужество идти в атаку, но есть ли у меня мужество могильщика? Нужно ведь не только убивать, но и уметь хладнокровно смотреть на убитых. А иначе ты будешь смешон и жалок. А разве человек может быть в чем-то благороден, если он смешон и жалок в своем ремесле?»

Анджело удержался в седле, когда его лошадь, внезапно отпрыгнув в сторону, спугнула большую стаю ворон, и он увидел лежащее поперек дороги тело. У него словно распахнулись глаза, и его взор охватил весь скорбный пейзаж, залитый безжалостным светом, и пустые дома с зияющими на солнце дверными проемами, через которые входили и выходили птицы. Он чувствовал, как дрожит под ним лошадь. Это был труп женщины, если судить по длинным распущенным волосам.

«Прыгай на землю!» – приказал себе Анджело, чувствуя, что он весь холодеет, а ноги против воли изо всех сил сжимают бока лошади. Но тут птицы снова обрушились на спину женщины, вцепились ей в волосы. Анджело соскочил с лошади и побежал к ним, размахивая руками. Вороны удивленно смотрели, как он приближается, и, лишь когда он был уже так близко, что они касались крыльями его груди, ног и лица, лениво взлетели, распространяя пресновато-сладкий запах. Лошадь была так напугана этим хлопаньем крыльев и одним опьяневшим от падали вороном, ткнувшим ее в бок, что она стремительно помчалась через поле. «Ну и попал же я в переделку», – думал Анджело, вглядываясь в чудовищное лицо женщины, лежавшей ничком у его ног.

Конечно, вороны выклевали у нее глаз. «Старые солдаты были правы, – сказал себе Анджело, – для них это первое лакомство». Ледяным комом подкатила тошнота, и он сжал зубы, чтобы его не вырвало. «Ну вот, господин служивый, вот вы и сдрейфили!» Он услышал, как лошадь во весь опор несется по дороге. Но самолюбие не позволило ему пуститься вдогонку за своим портпледом. Он не забыл насмешливые взгляды старых солдат во время двухнедельной кампании против Ожеро. [5]5
  Ожеро Пьер (1757–1816) – маршал Франции, один из организаторов переворота 18 фруктидора (4 сентября 1797 г.), участник наполеоновских военных кампаний.


[Закрыть]Он склонился над трупом. Это была молодая женщина, если судить по выбившимся из пучка длинным черным волосам, растрепанным воронами. Но лицо с выклеванным глазом и гримасой человека, глотнувшего уксуса, было ужасно. Тело уже разлагалось, и от него исходило чудовищное зловоние. Юбка была пропитана темной жидкостью, которую Анджело принял за кровь.

Он бросился к дому; на пороге на него обрушился целый шквал вылетевших оттуда птиц. Их крылья с шумом били его по лицу. Его охватила безумная ярость оттого, что он ничего не понимает и что ему страшно. Он схватил стоявшую у двери лопату и вошел. И тут же его чуть не сбила с ног бросившаяся на него собака. Она бы искусала его, если бы он инстинктивно не отбросил ее ногой. Она готовилась повторить прыжок, когда Анджело, видя, что к нему приближаются страшные, одновременно нежные и лживые глаза и измазанная обрывками плоти пасть, изо всех сил ударил ее лопатой. Собака упала с проломленным черепом. У Анджело от ярости шумело в ушах и перед глазами плыли темные круги, так что он не видел ничего, кроме собаки, тихо вытянувшейся в луже собственной крови. Наконец он понял, что незачем так сжимать черенок лопаты, и увидел нечто невообразимое.

Перед ним было три трупа, уже изрядно изуродованных воронами и собакой. Особенно досталось грудному ребенку. То, что от него осталось, напоминало большой кусок творога, размазанный по столу. Двое других, по всей вероятности старая женщина и довольно молодой мужчина, с их вывихнутыми членами, с их словно вымазанными синей краской лицами, с вываливающимися внутренностями, в изодранной и изжеванной одежде, казались смешными скоморохами. Они лежали плашмя на полу среди разбросанной кухонной посуды, опрокинутых стульев и рассыпанной золы. В их гримасах, в раскинутых, словно для объятий, вывихнутых на гниющих суставах руках было что-то невыносимо патетичное.

Но Анджело испытывал скорее отвращение, чем волнение; сердце у него колотилось где-то в горле, под налившимся свинцовой тяжестью языком. И вдруг он увидел большую ворону, которая, спрятавшись под черным фартуком старухи, продолжала свою трапезу. Зрелище было столь отвратительным, что его вырвало, и он выскочил из дома.

Едва очутившись на улице, Анджело бросился бежать, но все плыло у него перед глазами, и он споткнулся. Его появление не спугнуло птиц, вновь покрывших тело молодой женщины. Анджело направился к следующему дому. Его трясло как в лихорадке, зубы у него стучали. Он старался держаться прямо, но ноги его были ватными, в ушах гудело, а залитые яростным солнечным светом дома казались совершенно нереальными.

Вид развесистых тутовых деревьев, затенявших узенькую улочку, немного успокоил его. Он отошел в тень и прислонился к одному из деревьев, вытер рукавом усы. «Похоже, я сейчас брякнусь», – подумал он. Ему казалось, что голову его наполняют клубы все более холодного дыма. Кончиком мизинца он пытался прочистить уши. Сквозь оглушавший его гул до него иногда доносились сливавшиеся воедино звуки ослиного рева, ржания и блеяния, издали напоминавшие треск и шипение сала на сковородке. Ему было стыдно, будто он хлопнулся в обморок на глазах у солдат. Но он привык держать себя в руках, а потому не упал без чувств, а по собственной воле сначала стал на колени, а потом растянулся в пыли.

Кровь сейчас же прилила ему к голове, и он вновь обрел способность видеть и слышать. Он встал. «Проклятая мокрая курица, – сказал он себе, – вот до чего доводит воображение и привычка витать в облаках. А когда реальная жизнь берет тебя за горло, тебе нужно добрых четверть часа, чтобы очухаться. Ты становишься игрушкой своего воображения. Ты собрался падать в обморок оттого, что им вздумалось перерезать друг друга, как поросят. Или же здесь прошли бандиты. Тогда тебе есть чем заняться, и постарайся не промахнуться». Он пожалел о портпледе, пропавшем вместе с лошадью. В седельной кобуре у него было два пистолета, а он полагал, что ему придется драться. И он решительно пошел за лопатой, а потом, с лопатой на плече, двинулся к последним домам деревни, выстроившимся в сотне шагов от него.

– Эге, опять птицы! – сказал Анджело. Действительно, они тучами вылетали из домов при его приближении. – Кой черт их столько в этой вонючей деревне? Похоже, что они все тут сыграли в ящик. Это что, вендетта или я уже не знаю что? – Казарменный жаргон немного его подбадривал.

Во втором доме он наткнулся на чуть менее свежие трупы. Однако они не разложились, а высохли, как мумии, но были изгрызены и исклеваны, словно кусок старого сала. От них, как и от свежих трупов, исходил тот же сладковатый запах. Посиневшие, с запавшими в орбиты глазами, с лицами, от которых остались лишь кожа, кости и огромные заостренные, будто лезвие ножа, носы, три женщины и двое мужчин валялись среди золы, разбросанной посуды и опрокинутых табуреток.

Анджело делал тысячи предположений, одно страшнее другого. Он был охвачен леденящим ужасом и едва сдерживал тошноту, подкатывающую к горлу при виде гримас покойников, от которых шел все тот же сладковатый запах. Но вот почему они умерли, оставалось тайной. Ну а вкус к таинственному у итальянцев в крови: поэтому Анджело, несмотря на отвращение и страх, нагнулся над трупами и увидел, что рот у них был заполнен чем-то, напоминающим рисовую кашу.

– Может быть, они отравились все сразу? – В этом предположении было нечто, что дало Анджело мужество перешагнуть через трупы и раздвинуть задернутые занавеси алькова. Там был четвертый труп, голый, очень худой, посиневший, лежавший скорчившись на постели среди беловатых сгустков обильных испражнений. Когда Анджело откинул полог, оттуда выскочили крысы, объедавшие плечи и руки трупа. Он хотел убить их лопатой, но для этого пришлось бы ударить по трупу, а к тому же они смотрели на него горящими глазами, щелкали зубами и припадали на передние лапы, словно готовясь к прыжку. Но Анджело так хотелось разгадать суть этой драмы, он был так разъярен этими животными, которые, как птицы и собаки, были на стороне злодеев, что он был не в состоянии рассуждать спокойно. Он потащил за простыню и лопатой стал убивать падающих с кровати крыс. Две бросились ему под ноги и чуть не покусали. Он с силой наступил на одну из них и раздавил ее, другая в панике бросилась бежать, распространяя такое ужасное зловоние, что он поспешил выйти из дома.

Он был так перевозбужден, что не мог воздержаться от посещения других домов, расположенных в центре этой придорожной деревушки. При его приближении дома извергли густые стаи птиц и каких-то прыгающих животных, которых Анджело принял за лисиц; на самом деле это были обыкновенные кошки, бросившиеся бежать через поля. Картина везде была одна и та же: оскаленные посиневшие трупы, белесые испражнения и невыносимый сладковато-гнилостный запах, похожий на притягивающий мух запах цветов фисташкового дерева.

Немного на отшибе стояло еще пять или шесть домов. Но едва он сделал несколько шагов по направлению к ним, как над ними тотчас же взвились тучи птиц, сидевших у дверей, на окнах и внутри.

Было, должно быть, около полудня. Солнечные лучи падали отвесно. Жара, как и накануне, была тяжелой и маслянистой, а небо бесцветным. Над меловыми полями поднимался пар, напоминающий не то пыль, не то дым. Ни ветерка. И удивительная тишина, несмотря на доносящийся из хлевов шум. Но ржание, блеяние, удары копыт в ворота – все это казалось не более чем шипением масла на раскаленной сковородке среди погребальной тишины долины.

«Хорош же я, – подумал Анджело. – Надо ведь куда-то бежать, чтобы поскорее сообщить новость и похоронить мертвых, от которых скоро пойдет чудовищное зловоние. Особенно если будет стоять такая жара. Но у меня нет лошади, и я не знаю этих мест».

Возвращаться в Банон означало снова переваливать через гору. Пешком это заняло бы весь день. Несмотря на ярость и на чисто итальянскую любовь к таинственному, у Анджело от пережитого потрясения подкашивались ноги.Они у него были ватные и дрожали. Погруженный в эти размышления, Анджело шел по дороге, окаймленной неподвижными тополями.

Дорога была прямой, и, не пройдя и сотни метров, он увидел приближавшегося к нему рысью всадника. В поводу он держал, вероятно, чью-то сбежавшую лошадь. И действительно, Анджело узнал свою лошадь. Человек сидел на лошади мешком.«Ну уж постарайся не ударить в грязь лицом перед этим крестьянином, который сначала обалдеет от того, что ты ему расскажешь, а потом еще будет насмехаться над твоим растерянным видом. Но ничего, я ему покажу», – сказал себе Анджело и остановился как вкопанный, придумывая какую-нибудь непринужденную фразу.

Всадник оказался костлявым молодым человеком, неловко взмахивающим на скаку своими длинными руками и ногами. Он был без шляпы и галстука, но в сюртуке. Впрочем, сюртук его был очень грязен, в пыли, в соломе и еще в чем-то, будто он только что вылез из курятника.

«Зря я бросил лопату», – подумал Анджело. Встав посреди дороги, он весьма сухим тоном обратился к всаднику:

– Я вижу, что вы привели мне мою лошадь.

– Я уже и не надеялся, что ее хозяин еще на ногах.

Когда он откинул назад упавшие на лоб волосы, оказалось, что у него приятное умное лицо. Короткая курчавая борода окаймляла красивые губы, а глаза его мало походили на глаза крестьянина.

– Не думайте, что она меня сбросила, – с нелепой гордостью сказал Анджело. – Я спешился, когда увидел первый труп. – Он чувствовал нелепость своих слов, но полагал, что слово «труп» должно произвести впечатление. Он был сбит с толку привычно насмешливым выражением этих глаз и губ.

– Так, значит, здесь тоже есть трупы? – очень спокойно спросил молодой человек. При этом известии он счел своим долгом спешиться, что удалось ему не без труда, хотя это была большая, покладистая вьючная лошадь. – Вы к ним не прикасались? – спросил он, пристально глядя на Анджело. – У вас не мерзнут ноги? Давно вы здесь? У вас странный вид. – Он отвязал дорожную сумку от ремня, который держал сложенное вчетверо одеяло, служившее ему седлом.

– Я только что приехал. Может быть, у меня странный вид, но хотел бы я взглянуть на вашу физиономию, если бы вы увидели то, что видел я.

– О, я думаю, что меня бы вырвало, так же как и вас, – ответил молодой человек. – Главное, что вы к ним не прикасались.

– Я убил лопатой собаку и крыс, которые их грызли, – сказал Анджело. – В этих домах полно трупов.

– Глядя на вас, я подумал, что вы из тех, кто боится показаться трусом. У вас не мерзнут ноги?

– Да нет вроде, – ответил Анджело. Он чувствовал себя все более смущенным. Ноги у него не мерзли, но снова казались ему ватными и непрочными.

– Всем кажется, что нет, до тех пор пока не убедятся окончательно в том, что замерзли. Выпейте-ка глоточек вот этого. Смелее, не стесняйтесь.

Он вынул фляжку из своей дорожной сумки и протянул ее Анджело. Это был крепкий, настоянный на травах напиток с очень резким вкусом. Анджело решительно отхлебнул из фляжки, и тут же голова пошла у него кругом, и, если бы у него не перехватило дыхание, он, наверное, бросился бы на молодого человека с кулаками. Но он только дико посмотрел на него наполнившимися слезами глазами. Однако когда он как следует прочихался, то почувствовал, что к нему вернулась бодрость и что ноги надежно его держат.

– Ну, может, вы мне наконец скажете, что здесь происходит, – сказал Анджело, как только дар речи вернулся к нему.

– Как, вы не знаете? – удивился молодой человек. – Откуда же вы приехали? Это холера morbus, [6]6
  Как отмечают исследователи творчества Жионо, описание симптомов холеры поразило воображение писателя еще в детстве. Тогда он прочитал роман Эжена Сю «Вечный Жид» и долго находился под впечатлением воссозданной в нем картины парижской эпидемии холеры 1832 г. Тогда же из свидетельства, выданного одним алжирским военным госпиталем, он узнает, что его дед по отцовской линии, военный санитар этого госпиталя, спасал холерных больных во время эпидемии 1835–1836 гг.
  В 40-е годы, работая над своим романом, Жионо внимательно изучил около тридцати медицинских и историко-документальных источников, из которых и почерпнул многие достоверные детали и клинические симптомы болезни. (Среди этих книг: Cauviere, Rey, Rousser (Drs). Rapport de la commission medicale, envoyee a Paris par l'administra– tion municipale de Marseille pour etudier le cholera-morbus. Marseille, 1932; Franc J. et Mery L. Le cholera a Marseille, 1832–1835. Marseille, 1835, и др.).
  Однако строго научное описание клинической картины болезни не могло входить в задачу писателя. Он включает в свой роман перечисление примерно четвертой части симптомов, описанных в медицинских книгах, причем самых из них чудовищных и устрашающих. К ним добавляются еще более страшные детали – из описаний чумы, прежде всего чумной эпидемии 1720 г., которая унесла несоизмеримо больше человеческих жизней и имела куда более губительные социальные последствия, чем все известные в XIX в. эпидемии холеры. Описывая холеру, Жионо нагнетает и сгущает мрачное. Так, он практически не упоминает случаев выздоровления, между тем как, согласно статистическим данным той эпохи, смертность составляла 40–60 % всех случаев заболевания. Жионо преувеличивает также степень заразности болезни: в романе говорится, например, что из 7000 жителей Маноска заболело 1700 человек, то есть 25 %, в то время как исторические документы свидетельствуют об 1-10 % заболеваемости среди населения южных областей во время самых мощных «десантов» холеры XIX века.
  Все ясно говорит о том, что натуралистическое копирование холеры morbus отнюдь не было самоцелью автора. Как не раз бывало во французской литературе (А. Камю «Посторонний», Б. Клавель «Волчья пора» и др.), эпидемия становится в романе грандиозным символом, позволяет автору осуществить давно возникший замысел – понять природу катастроф и катаклизмов космического масштаба и ответную реакцию человека на те бедствия, что грубо обрушиваются на него, бедствия, к которым он непричастен, но от которых не может спастись. (В пятом номере журнала «Кайе де Контадур» за 1938 г. опубликованы такие принадлежащие Жионо строки: «…Когда холера, чума или Столетняя война обрушиваются на человечество, мы видим, как среди вихрей бедствия образуются оазисы честных людей, не внемлющих страшным призывам, игнорирующих расхожие истины и упрямо ищущих себя».).


[Закрыть]старина. Никогда еще не было такого мощного десанта азиатской холеры. Выпейте-ка еще, – сказал он, протягивая фляжку. – Можете мне верить, я – врач, – Он подождал, пока Анджело кончит чихать и вытрет слезы. – Дайте-ка я тоже немного выпью. – Он отхлебнул глоток – и хоть бы хны. – Я привык, – пояснил он. – Вот уже три дня, как я только на этом и держусь. Смею вас уверить: то, что я видел вон в тех деревнях, – тоже не сказка.

Тут только Анджело заметил, что молодой человек на последнем издыхании и только по инерции держится еще на ногах. Лишь в глазах его светилась ирония. Анджело это показалось очень привлекательным. Он уже забыл о ледяном дыхании смерти и мысленно говорил себе: «Вот каким надо быть!»

– Вы говорите, что в домах полно трупов? – спросил молодой человек.

Анджело рассказал ему, как он заходил в три или четыре дома и что видел в каждом из них. И добавил, что поскольку в других домах полно птиц, то вряд ли есть шансы найти там хоть одного живого человека.

– Значит, с Омергом все кончено, – сказал молодой человек. – Это была славная деревенька. Полгода назад я тут лечил несколько человек от воспаления легких. Между прочим, я их всех вылечил. И выпить тут люди были совсем не прочь. Я, пожалуй, все-таки пройдусь по деревне. Кто знает? А вдруг тут найдется один, еще не покрытый плесенью, где-нибудь в углу. Это моя обязанность. А что мы, собственно, торчим посреди дороги, не думаете ли вы, что под деревьями все-таки лучше?

Они укрылись под тутовыми деревьями. Прохлады не было и в тени, но по крайней мере солнце не жгло затылок. Они сели на сухую, потрескивающую траву.

– Ничего не попишешь, в неприятную вы попали историю. Оставьте ноги на солнце. Кой черт вас сюда занесло?

– Я направлялся в замок Сер, – ответил Анджело.

– С замком Сер все кончено, – сказал молодой человек.

– Они все умерли?

– Естественно. А другие, которые были немногим лучше, набились в почтовую карету и дали деру. Но далеко они не уедут. Хотел бы я знать, что вы собираетесь делать?

– Ну, во всяком случае, – ответил Анджело, – я не собираюсь давать деру. – Он всматривался в ироничные глаза.

– От этого свинства, старина, – сказал молодой человек, – есть только два средства: бегство и огонь. Старая, но проверенная метода. Полагаю, что вы это знаете?

– Сдается мне, что вам это тоже известно, и все – таки вы здесь.

– Работа, а иначе, уверяю вас, я бы тоже дал тягу, и немедленно. Похоже, что в Дроме пока еще все спокойно; это там, позади, в пяти часах ходу по горным дорогам, будем смотреть на вещи трезво. Ну, как ноги?

– Отлично, – ответил Анджело. – Это не Бог весть какие ноги, но смею вас уверить, что идут они только туда, куда я этого захочу.

– Ну, это уже ваше дело, – ответил молодой человек. – А выглядите вы получше, не такой белый. А уж раз к вам вернулись краски, то вряд ли мне удастся убедить вас поступать благоразумно.

– Ну вот, а теперь вы побледнели, – сказал Анджело улыбаясь. Иронические глаза откликнулись на улыбку.

– Да, я действительно вымотался, – сказал молодой человек, прислоняясь к стволу шелковицы. – Дайте-ка мне глоток нашего лекарства.

Крепкий душистый напиток из фляжечки, а главное, взгляд этих иронических глаз окончательно привели Анджело в чувство. Ему внезапно страшно захотелось курить. У него, должно быть, еще остались сигары, те, которые ему покупал конюх в Баноне. Он открыл портсигар, там их было ровно шесть.

– Вы хотите курить, – сказал молодой человек. – Это хороший признак. Дайте-ка мне одну на пробу. Могу вам сказать, что последние три дня и три ночи я и помыслить об этом не мог. Хотя и не обещаю, что не хлопнусь в обморок.

Но все обошлось, он затягивался с явным удовольствием.

– Странно человек устроен, – сказал он, когда понял, что сигара его успокаивает. – Мне было немного не по себе, когда я вас встретил.

Анджело тоже наслаждался сигарой. «У него стали совсем другие глаза, – подумал он. – И сейчас они гармонируют с этими красивыми детскими губами, окруженными бородой. Я знаю эту иронию обреченности.Жутковато, должно быть, в тех деревнях, откуда он пришел!»

Молодой врач рассказал, как холера началась в Систероне, городке, расположенном в конце долины, на слиянии Дюранс и вот этой речушки. Как муниципалитет и субпрефект пытались принять нужные меры среди всеобщей паники; как прискакал жандарм и сказал, что в долине Жаброна происходят страшные вещи, что это какая-то неслыханная бойня и что он наделен полномочиями. Он послал пастушонка из Нуайе с просьбой прислать из гарнизона десять солдат и негашеную известь, чтобы похоронить трупы. «Но ведь Бог знает, доберется ли парнишка до Систерона. Может быть, он уже валяется под кустом дрока вместе с моей запиской». Во всяком случае, здесь ситуация ясна. Их оставалось шестеро в Нуайе. Он велел им собрать пожитки, вывел на дорогу, ведущую в горы, и снабдил целебной настойкой.

– Пусть идут, куда глаза глядят, к пастбищам; там, наверху, они, может быть, уцелеют, если повезет. Ну а что касается всех прочих, то остается только копать могилы поглубже. В деревушке Монфрок, примерно в одном лье отсюда, вон за теми утесами, – продолжал молодой человек, – оставался еще один, чуть живой, уже в альгидном периоде, но сегодня утром он умер у меня на руках. Я вышел и сел около его дома – да не сел, а плюхнулся, как мешок, – так мне все осточертело. Вот тут я и увидел вашего Росинанта. Он спокойно позволил взять себя за повод. Ну а если б заартачился, я бы наплевал, пусть бежит. Я едва держался на ногах.

Он сказал, что самое трудное – это найти хоть какую-нибудь еду. Все настолько заражено, что нельзя прикасаться ни к каким съестным припасам в домах – ни к свинине, ни к хлебу, ни к лепешкам. Лучше уж щелкать зубами. Только нельзя же голодать до бесконечности.

– Скажите, мне это мерещится или вы тоже слышите какой-то шум? – Шум доносился из хлевов.

– Это уже другая история, – сказал молодой человек. – Животные три дня ничего не ели. Я пойду их выпущу. Не слишком-то весело подыхать с голоду взаперти. У вас есть пистолеты? Одолжите мне их. Свиньям придется размозжить головы. Эти животные прожорливы и поедают трупы.

Анджело глубоко затянулся и выпустил большое облако дыма.

– Не думаю, чтобы я был храбрее других, – сказал он. – Я такой, каким меня создала природа. Меня может напугать нечто неожиданное, что выбивает меня из равновесия. Но если у меня есть четверть часа на размышления, то я становлюсь совершенно равнодушен к опасности. А посему если вы не против, то, до тех пор пока не прибудут те десять солдат, о которых вы только что говорили, я буду помогать вам. Я бы не хотел вас обидеть, но видно, что вы уже на пределе.

– Когда я вас только увидел, – сказал молодой человек, прищурив глаза, – я готов был держать пари, что вы из тех, для кого струсить так же естественно, как дышать. И думаю, что оказался прав. На вашем месте я бы дал две сигары идиоту, наделенному полномочиями в этой долине Иософата, и дунул бы по направлению к Дрому, где, если верить слухам, у вас есть шансы выкарабкаться. Во всяком случае, я бы попытался. Живешь-то ведь один раз. А посему, как вы говорите, я вам признаюсь, что чертовски боюсь остаться совсем один в этих благословенных местах. Вы явно сильнее меня, и я не стану прогонять вас силой. Вы даже не можете себе представить, – добавил он, – как приятно говорить и слышать ответы; мне кажется, что это могло бы вернуть мне сон… – Надо заметить, что Анджело тоже доставляло удовольствие произносить длинные фразы. Глаза молодого человека утратили всю свою ироничность.

– Отдохните, – сказал Анджело.

– Ну уж дудки, – ответил тот. – Еще глоточек, и пошли. Умирающих случается находить в самых невероятных местах; я бы хотел спасти хотя бы одного или двух. О таких вещах с удовольствием будешь вспоминать лет через пятьдесят. Не потеряйте сигары. После работы приятно будет выкурить по одной.

Анджело проверил свой арсенал. У него было два пистолета, в каждом по десять патронов.

– Пять для взрослых свиней, – сказал молодой человек, – для поросят достаточно дубинки. А остальные патроны нужно приберечь, они могут нам понадобиться. По правде говоря, я вам очень благодарен за то, что вы остаетесь. Я чувствую, что готов к бою. Но предупреждаю вас, вы здорово рискуете. А в общем, спасибо: я понимаю, что теперь вас, как клеща, не оторвать от холеры, особенно от холеры morbus. Простите, я немного пьян, но я действительно от всей души вам благодарен. Ну, вперед!

Очевидно, животные постились уже не один день. Едва открылись ворота, как овцы помчались через поля по направлению к горам. Лошади так брыкались около своих кормушек, что пришлось перерезать удерживавшие их веревки. Очутившись на свободе, они сначала бросились к ручью, а потом исчезли в том же направлении, что и овцы. Анджело пристрелил трех больших, обезумевших от ярости свиней, которые уже наполовину изгрызли дверь свинарника. Перегнувшись через невысокую ограду, молодой человек кривым садовым ножом размозжил голову свинье.

Она была вне себя и, как бык, кидалась на человека. Она уже сожрала своих поросят.

– Какая кладбищенская тишина! – сказал молодой человек.

Действительно, не слышно было ничего, кроме шелковистого шелеста крыльев безмолвно порхающих птиц.

– Я посмотрю, что там, – сказал молодой человек. – Оставайтесь здесь.

– За кого вы меня принимаете? – ответил Анджело. – Кстати, я тут уже был; это здесь я убивал крыс.

– Тысяча извинений, мой принц.

«Тебе не внушает доверия мой чистый сюртук, – подумал Анджело. – Ничего, ты увидишь, что я, не хуже тебя, не побрезгую его испачкать».

– Несомненно, все кончено, – сказал молодой человек, глядя на трупы. – Вы смотрели в углах? – Он заглянул в стенные шкафы, потом открыл дверь маленькой кладовки при кухне и стал шарить там, светя себе огнивом.