Текст книги "Гусар на крыше"

Автор книги: Жан Жионо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

Они двинулись дальше по склону на север и вошли в низкорослый лес. Многие деревья были покрыты лишайниками. Повсюду валялись стволы погибших елей. Они крошились от сырости и превращались в кучу красноватых трухлявых обломков. Анджело обратил внимание своей спутницы на то, что ни один ствол не загромождал тропинку. Значит, тут происходило временами какое-то движение. Ведь откуда-то сани и мул приходили в избушку, стоявшую у первого оврага, и куда-то возвращались. Следов не было видно, но проехать они могли только здесь. Двигаясь в этом направлении, можно было надеяться догнать их или добраться до какого-нибудь обитаемого места. Они прошли здесь часа два-три назад, не больше.

Склоны оврага, который им надо было преодолеть, уходили круто вниз. С каждым поворотом их окружал все более плотный и сырой сумрак. С ветвей повсюду свисали сочные лохмотья мха и длинные бороды лишайников. Дно оврага было настоящим кладбищем деревьев. Тесно переплетенные скелеты больших елей и некогда могучих буков загромождали узкое русло потока, через который можно было перебраться вброд по дороге. Огромные, уже засохшие ломоносы белыми лианами опутывали эти нагромождения обнаженных ветвей и безжизненных стволов. Посреди этой бойни мирно прорастали мощные кусты ежевики с голубоватыми листьями и острыми, словно кончики ножей, колючками. У подножия этой естественной плотины среди тростников и хвощей неподвижно чернела вода.

По ту сторону оврага простиралась песчаная пустошь, усеянная звездами огромного чертополоха. От дороги, четко различимой, а местами даже хорошо наезженной, теперь остались только две глубокие колеи, которые вились дрожащими линиями, насколько хватало взгляда, по широкому голому склону и упирались в странный утес с острыми ребрами. После получаса езды они поняли, что это какие-то стены, и, пришпорив лошадей, вскоре добрались до заброшенной, наполовину развалившейся овчарни. Однако здесь пахло шерстью и овечьим навозом, а плоские камни на площадке перед этими развалинами были еще присыпаны крупной красноватой солью.

«Ночью шел дождь, – подумал Анджело, – и соль должна была бы растаять. Значит, утром здесь еще были овцы».

Источник, откуда вода стекала в поилку, был в прекрасном состоянии. Его деревянная труба, пронзавшая склон, была недавно стянута железным кольцом, еще не утратившим своего блеска.

Они подумали, что с ближайшего хребта наверняка увидят что-нибудь новое, и поднялись туда.

Под ними был лабиринт из заросших лесами оврагов и обширных горных плато. Этот кантон казался более лесистым, чем тот, что остался позади, но в нем также не было заметно никаких признаков жизни. Голые, совершенно серые равнины, вероятно поросшие дикой лавандой, и большие пятна рыжих буков тянулись, сменяя друг друга, вплоть до самого горизонта, где последние, еще не пожелтевшие буковые леса казались тонкой черточкой на фоне бесцветного неба. Две дорожные колеи по-прежнему петляли по холмам и равнинам.

– Мне кажется, я слышу собачий лай, – сказала молодая женщина.

Анджело прислушался.

– Это лисица, – ответил он, – и она далеко.

Длинный, косой спуск, идущий от гребня по северному склону, привел их к первому из тех буковых лесов. Его темно-красная листва потрескивала в неподвижном воздухе. Обнаженная, печальная земля под деревьями была усеяна большими камнями. Густые ветви поглощали все звуки, и казалось, что лошади двигаются сквозь толщу темной воды.

Они вышли на чахлое пастбище. Сразу за ним начиналась рыжая стерня ржаного поля. Рожь была очень тщательно, под самый корень, сжата серпом. Дальше дорога шла через невозделанные поля, тут и там поросшие буксом и лавандой.

«Что принесем мы человеку, который засеял и убрал эти поля?» – подумал Анджело.

Однако он думал не о холере.

«Если нам придется сражаться на улицах, – мысленно продолжал Анджело, – и убивать солдат, которые могут быть сыновьями этого бедного крестьянина, убивать только потому, что они выполняют приказ, то оправдать это может лишь стремление изменить лицо мира. А это нам как раз и неподвластно. Это царство пусто. В нем есть и добро, и зло, но изменить что бы то ни было не в наших силах, и, может быть, это и к лучшему».

Ему захотелось поговорить со своей спутницей. Они оба полагали, что это поле дает им некоторую надежду добраться вскоре до какой-нибудь фермы. Но даже после часа езды они так и не обнаружили никаких признаков жилья, а поднявшись на вершину нового хребта, опять увидели лишь бесконечное пространство пустынной земли.

– Я думаю, что надо продолжать двигаться вперед, – сказала Анджело его спутница. – В конце концов, мы снова переночуем в лесу.

– Эти места гораздо менее уютны, чем тот сосновый бор, где мы ночевали позавчера, – ответил Анджело. – Здесь наверху должно быть холодно. Я предпочел бы увидеть деревню и настоящую дорогу, которая побыстрее привела бы нас к какому-нибудь пристанищу.

– Вам всенепременно нужно общество, даже если там холера?

– Не могу сказать, чтобы я особенно к этому стремился, хотя вообще-то мы с холерой неплохо ладим.

И он рассказал о своих приключениях с монахиней, после того как спустился с городских крыш.

– Я согласен, здесь мне легко дышится и не нужно сражаться. Но что дает мне общение с самым прекрасным буком? Я говорю себе, что он красив, повторяю это два или три раза, в течение пяти минут наслаждаюсь его красотой, а потом мне нужно что-то другое, в чем чувствуется присутствие человека. Я могу сколько угодно оставаться в этой глуши, вы видите, она меня не пугает, но когда мне встречается убранное до последнего зернышка поле, как то, что мы недавно видели, я чувствую потребность заняться им. Хотя бы просто в знак приветствия тому, кто взял на себя труд возделывать эту каменистую почву.

– И все-таки, о чем еще мы можем мечтать? Мы идем туда, куда хотим, – вы в Италию, потому что там вас ждет ваше дело, – идем по пустынным дорогам; что может быть лучше? Здесь нет дурных соседей: ни высоких колоколен, ни широких рек, ни важных сеньоров.

Дорога вела через черные леса и белесые равнины, медленно приближая путников к большим одиноким букам, чьи причудливые силуэты все явственнее вырисовывались перед ними. Белые, будто обсыпанные солью стволы и ветви поднимали высоко в небо тяжелое руно кроваво-рыжей листвы.

Анджело заметил, что все эти леса имели строгую геометрическую форму и напоминали выстроенные на поле брани по четыре или по шестнадцать человек в шеренге, с оружием на изготовку пехотные батальоны. Иллюзию дополняли одиноко стоящие на холмиках ели в их широких кавалерийских плащах; а иногда из рощи, вдоль опушки которой они двигались, доносился шум, напоминающий ропот войска, слишком долго ожидавшего приказаний.

Анджело невольно почувствовал себя подавленным этими гигантами, стоявшими уже не одно столетие в этом уединении.

«Разве свобода родины, – думал он, – значит меньше, чем честь или все то, что я сделал, чтобы выжить?»

В этом краю не было ни революций, ни холеры, но он казался ему унылым.

Еще час ехали они в задумчивом молчании, окруженные этими томительно безжизненными просторами, и вдруг увидели что-то вроде одиноко стоящего на ровной площадке столба.

Это была сельская часовня, увенчанная маленьким железным крестом.

«Ну, хватит мечтать, – сказал он себе. – Надо выбираться из этого положения. Раз есть часовня, значит, тут должны быть люди».

– Согласитесь, – сказал он, – что если тут есть люди, то они заблаговременно дают почувствовать свое присутствие. Был полдень, когда мы наткнулись на избушку, а сейчас уже вот-вот начнет темнеть.

Они ускорили шаг, но им еще пришлось преодолеть очень длинный, лишенный растительности склон и два лесистых оврага, прежде чем они увидели почти вросший в землю дом с серой крышей. Если бы не тонкая струйка дыма, выходившая из трубы, и не желтый свет лампы в окошке, они могли бы проехать мимо, не заметив его.

Впрочем, это было единственное строение. Никакой деревни тут не было.

Они пришпорили лошадей и уже подъезжали к дому, когда дверь открылась. На пороге появился мужчина с ведром в руке.

– Стойте! – крикнул он и, поставив ведро на землю, бросился к большой собаке, которая, поднявшись с кучи соломы, собиралась уже вцепиться лошадям в ноги.

– Нам здорово повезло, – сказал ему Анджело, смеясь.

– И даже больше, чем вы думаете, – ответил мужчина, – это не собака, а лев. Надо благодарить Бога, что она меня послушалась. С ней это не часто бывает. Вы даже не представляете себе, сударь, до чего она любит кусаться. Ну, а уж если она вцепилась, то пиши пропало.

Это был маленький, круглый как шар, пышущий здоровьем мужчина. Он с трудом удерживал за ошейник собаку, злобно скалившую огромные белые клыки.

– Что это за место? – спросил Анджело, едва удерживая норовистую лошадь между своей спутницей и собакой.

– Подождите минутку, я сначала запру эту скотину, – ответил мужчина и потащил собаку к небольшому хлеву.

– Посмотрите, – тихо сказала молодая женщина.

Ведро было до краев наполнено кровью, покрытой розовой пеной.

Закрыв собаку в хлеву и подперев бревном дверь, на которую с ревом кидалась собака, мужчина вернулся.

– Как называется это место? – еще раз спросил Анджело.

– Да никак, во всяком случае, я не знаю. Просто мы тут живем, – ответил мужчина. Сделав широкий жест рукой, он добавил: – А вот это все – Шаруй.

У него были маленькие короткие руки.

– А в той стороне нет деревни?

– Там? Нет, никогда не было. Там внизу долина, но это далеко, и надо знать дорогу. А вы-то откуда?

– Из Монже.

– Не может быть. Из Монже сроду еще никто сюда не приезжал.

Руки у него были в крови, а между пальцев даже застряли остатки мяса.

– Мы зарезали свинью, – пояснил он. – А лошади дамочки, кажется, не по вкусу мое ведро с кровью? Сейчас я его унесу. А кстати, мысли-то у вас какие – нибудь есть? Ночь-то ведь не за горами.

– Десять минут назад мыслей у нас никаких не было, – ответил Анджело, – но сейчас, пожалуй, самое время подумать о том, чтобы побыть здесь до рассвета, если вы не возражаете.

– А чего мне возражать, – сказал мужчина, – заходите. А в долину путь не близкий и через леса. Нет, это все-таки очень странная мысль – приехать сюда из Монже.

В доме, который снаружи казался очень большим, была всего одна комната с альковом; остальная же часть дома была занята хлевом и стойлами; слышно было, как блеют овцы, хрюкают свиньи и звенят удила.

Свинья, разрубленная пополам, как арбуз, лежала на крышке бочки для засолки. Голова ее скалилась в стоящей рядом корзине. Около очага, где пылал жаркий огонь, орудовала длинным ножом толстая женщина. Кожа ее была белее того сала, которое она отрезала и бросала вытапливаться в котел. На столе лежали груды мяса для колбасы и какие-то красные ошметки. Пресный запах крови, куски нарубленного мяса, жар очага, где стоял котел с кипящим жиром, вызывали тягостное ощущение у человека, весь день вдыхавшего чистый горный воздух.

– Меня сейчас вырвет, – сказала молодая женщина.

Анджело вывел ее на воздух и заставил выпить водки. Испуганный ее бледностью и ознобом, он укутал ее своим плащом и решил, что лошадьми, вопреки своему первоначальному намерению, он займется потом.

Он вытащил из скирда охапку соломы, уложил седла, сумки и портпледы, так что получилось уютное и закрытое от ветра ложе.

– Ложитесь и отдыхайте, – сказал он.

Он укрыл ее так, что она почти задыхалась, а под голову положил подушку из соломы. Делая все это, он прикасался к ее волосам, жестким и шелковистым одновременно, поддерживал ее затылок.

«Какие у нее крохотные уши», – подумал Анджело.

Он развел огонь, приготовил чай и принес ей.

Наконец она встала, краски вернулись к ней.

– Я чуть было не хлопнулась в обморок, – сказала она. – Как это вам удалось спокойно смотреть на эти груды мяса и на эту женщину, которая сама себя разрезала и варила в железном котле свое собственное сало?

У него хватило такта не признаться ей, что в тот момент он думал о лошадях и о том, что их надо обтереть соломой.

– Вы меня напугали, – сказал он. – Когда я увидел вас такой бледной, я тотчас же подумал о холере, о которой весь день даже и не вспоминал.

Он еще добрых пять минут толковал о том, как она его напугала и какие меры предосторожности она должна принять. Впрочем, он был совершенно искренен.

Совсем стемнело. Дом смотрел на них большим красным глазом своей открытой двери. Видно было, как мужчина ходит вокруг свиньи со своим острым ножом, отрезая окорока.

Они устроились на площадке, обращенной к темному провалу, где должна была находиться долина. Сходящиеся углом стены хлева и основного здания защищали их от ветра, шумевшего в горах, как морской прибой. В разрывах туч на небе показались звезды, а затем пенистые края разрывов осветились, будто где-то над тучами зажглась лампа. Взошла луна.

На костре, разведенном между двух камней, шумела кастрюля с водой для чая.

Сделав еще глоток водки, молодая женщина решилась съесть два крутых яйца без хлеба. Анджело долго варил кукурузную муку.

– Это будет густая полента, сдобренная сахаром, – сказал он. – За ночь она остынет, и утром у нас будет очень сытный завтрак.

Анджело заварил чай и закурил свою маленькую сигару.

Вдали, у подножия гор, там, где должна была находиться долина, мерцали огоньки, потом загорелся еще один костер, вероятно очень большой, с трепещущим пламенем, но казавшийся отсюда маленькой горошиной.

Хозяин вышел из дома, набил трубку и сел рядом с ними.

– Вы моей жены не бойтесь, – сказал он. – Вот уже десять лет, как она не говорит ни слова. Почему, я не знаю. Но она никогда никому не причиняла зла. А ей это было бы нетрудно. Мы спим рядом, и сон у меня крепкий. Но ей никогда и в голову ничего не приходило. Что это вы пьете?

– Чай.

– А что это такое?

– Что-то вроде кофе.

– Похоже, что в долинах дело плохо?

– Из-за чего?

– Вы должны про это знать больше, чем я.

– Если вы имеете в виду холеру, то, действительно, она косит людей направо и налево.

– Я кое-что видел, – сказал мужчина, – месяц назад, когда спускался в долину. Люди там с ума сходили. Я там продал овцу одному типу. Он потом умер. С наследниками было целое дело. Их увели в Вомель, в карантин.

– Кто их увел?

– Солдаты, натурально!

– Значит, внизу есть солдаты?

– Нет, но когда нужно, они приходят. Четверых там уложили, правда не всех сразу, по одному. С тех пор они и озверели…

– А что из себя представляет эта долина?

– Так, местечко. Очень спокойное, сами увидите, если пойдете туда.

– Уложили четырех солдат? Вы хотите сказать, их убили?

– Само собой! Нечего соваться, куда не надо. Да еще и врать. У них тоже, как и везде, помирают от колик. Так с какой же стати идти с ними в Вомель? Я так думаю. Я-то не из долины, я здешний. Только чем у них в Вомеле лучше, чем в долине? Там точно так же мрут, несмотря на карантины, и солдаты тоже. Оно конечно, надо выполнять закон, только ведь холере наплевать на это.

Анджело задал ему кучу вопросов о солдатах. Мужчина говорил о них, как о гораздо более страшной болезни, чем холера; всем было ясно: то, что они делают, несправедливо, и против этой несправедливости у них теперь было оружие. Шовак он не упомянул ни разу. Речь шла только о солдатах Вомеля. Из чего Анджело заключил, что солдаты были повсюду.

Он постарался выяснить, что входит в обязанности этих отрядов и как они их выполняют. Задавая вопросы, он употреблял военные термины, что насторожило хозяина.

– А уж не из их ли вы числа, сударь? – спросил он.

– Избави Боже, – ответил Анджело. – Мы с женой удрали от них, а троих даже поколотили. А теперь изо всех сил стараемся не попасться снова. Мы весь день пробирались окольными тропками по горам, вот почему и очутились здесь. Будь я солдатом, разве была бы со мной эта молодая дама?

– А почему бы и нет? – ответил мужчина. – Просто вы ничего не знаете. У них же есть маркитантки. А они народ покладистый.

Молодая женщина со смехом заверила его, что они просто путешественники и хотят только одного: поскорее миновать эти места и вернуться домой.

– Вам-то я верю, – ответил мужчина. – У вас не такой голос, как у тех женщин, что пьют вино, а с солдатами, черт побери, иначе нельзя. Вы и правда говорите, как человек, который хочет вернуться домой. А вот этот, похоже, мне вешает лапшу на уши. Он говорит, как офицер.

– Так и есть, – сказал Анджело. – Я из Пьемонта, и у себя на родине я был офицером. Я возвращаюсь туда, но только для того, чтобы служить делу свободы.

Он не хотел отрекаться от своего звания. Он говорил себе: «Если этот тип глуп как пень и не видит разницы между этими драгунами, слепо выполняющими, в общем-то, не лишенные смысла распоряжения, и мной, которым движет только любовь, то я немедленно седлаю лошадей, и мы уезжаем. Бог с ним, с ночлегом».

Он был доволен, назвав любовью чувство, которое вызывали в нем зрелище человеческих страданий и мысль о свободе. Он с жаром стал говорить о жалком ржаном поле.

– Это все очень здорово, – сказал мужчина. – Так, значит, вы там проезжали. Это, действительно, мое поле. Я его засеял, потому что на него зарились другие. Вы правы: если бы не законы, все шло бы гораздо лучше.

На него произвела впечатление эта короткая, но произнесенная с таким жаром речь. Он полагал, что Анджело знает толк в делах.

– Что вы думаете об этих людях, которые не хотят платить мне за тех тридцать ягнят, что они у меня купили? Они ссылаются на холеру.

Анджело рассказал ему, что они видели по дороге. Он говорил об улицах, заваленных трупами, об опустевших городах, о людях, переселившихся в поля, о трупах родственников, которых люди вынуждены выкидывать ночью за ограду, чтобы избежать карантина.

– У меня, как у всех, была холерина, – сказал мужчина. – Ну сбегаешь лишний раз до ветру, и все дела. От этого не часто помирают. Все дело в погоде. Так что и нечего шум подымать.

Впрочем, он должен был признать, что кое-какие вещи кажутся странными, однако не следует считать, что в этом виноваты мушки, которые попадают в рот, когда дышишь. Его кум рассказывал, что в Лa-Мотт, в пяти лье отсюда, заговорила собака; она даже могла повторить текст катехизиса о последнем причастии. А еще все говорили, что двадцать второго июня над Гантьером прошел дождь из жаб. Все это факты. Он знал одну женщину, очень порядочную, мать семейства; так вот, она клялась жизнью своих детей, что сама вытащила из уха своей младшенькой, ее зовут Жюли, желтую змейку, не толще пальца и длиной с иголку. Зверюшка была строптивая, как ослик; а когда она ее разрубила сечкой, та, прежде чем умереть, очень внятно сказала: «Ave Maria». Да вот и сам он пять дней назад, утром, пас овец на тех равнинах, где они проезжали, и вдруг увидел над Вомелем облако, которое он сначала принял за дым, потом за сажу, а оказалось, что это пятьсот тысяч ворон. Они делали маневры, как на параде.

– Раз вы офицер, так я скажу, что они будто шли строем против кавалерии. А голос, доносившийся из – под земли, давал приказания. Это еще не все. Я поднялся по склону с моими овцами, – продолжал мужчина, – и спрятался за гребнем. «Стой! Докладывай!» – скомандовал голос. Вороны спустились и расселись на земле. «Кто ел христиан?» – спросил голос. «Я! Я! Я!» – закричали они. «Направо, по четыре в ряд, – скомандовал он, – подходи за наградой». И они двинулись по четыре в ряд к большому, одиноко стоящему буку. А там в тени кто-то невидимый говорил: «Я вами доволен. Узнают они у меня, где раки зимуют». Один король сменяет другого, будто в чехарду играют, а народу беда. Короче, он снова разослал войска на свои посты. Ты – в Вомель. И тот под звуки боевых труб мчится впереди своих эскадронов. Ты – в Монтобан, ты – в Бомон. И вот уже гремят барабаны, и эскадроны трогаются в путь. Его гонцы, конечно же, обнаружили меня в моем укрытии. Но я его интересовал не больше, чем прошлогодний снег. У него, как всегда, был свой план сражения. Когда я вернулся на прежнее место, ворон уже не было. Я глянул, нет ли кого под буком, сначала издали, потом подошел вплотную: натурально – никого. И после этого мне будут толковать о мушках! Смех, да и только!

С итальянской серьезностью Анджело ответил, что, действительно, им тоже случалось встречать довольно странных ворон.

– На Рождество будет десять или двенадцать лет, как моя жена перестала говорить. Я, собственно, не жалуюсь, но это и все остальное говорит о том, что холера – штука не новая. А вечно мы за все платим. Только я не позволю, чтобы прикарманили мои денежки. Пусть отдают то, что они мне должны. А ежели нет, то, верно, на свете только и остается, что ваша свобода.

Утром небо было ясным. День сулил быть великолепным. Все горы украсились уже золотисто-розовой листвой.

– Вы еще немножко бледненькая, – сказал Анджело. – Вчерашнее путешествие утомило вас морально и физически. Хотите, отдохнем еще денек? У нашего хозяина явно нет холеры.

– Я чувствую себя сильной, как вол, – ответила она. – Просто я не спала полночи. Если вороны Наполеона Первого не склевали нашу кукурузу с сахаром, то давайте съедим ее, выпьем чаю и в путь.

Так как хозяин заверил их, что в долине нет солдат, они двинулись по направлению к деревне. Местность, по которой они ехали, мало чем отличалась от вчерашней. Часа через два пути они увидели впереди заросшую ивами ложбину и крыши двух десятков домов, теснившихся среди лугов.

Шагах в ста от деревни тропинка превращалась в хорошую дорогу. Анджело и молодая женщина радостно пустили лошадей крупной рысью.

Не сбавляя темпа, они въехали в узкий проход между сараями, когда впереди послышались неприятные звуки, но они не могли на полном скаку повернуть назад и очутились на небольшой площади, полной солдат. Телеги, перегораживавшие все выходы, превращали ее в мышеловку.

Пять или шесть драгунов окружили молодую женщину таким плотным кольцом, что ее не было видно, и не давали ей двигаться вперед. Анджело думал лишь о том, чтобы приблизиться к своей спутнице, но за спинами драгунов мог разглядеть только ее маленькую шляпку.

– Согласитесь, патрон, что ловко все было проделано, – сказал бригадир, удерживая Анджело за стремя. – Глотайте пилюлю и не морщитесь. В конце концов, это не смертельно. Это для вашего же блага.

– Прикажите вашим людям отойти от этой женщины, – холодно-высокомерно ответил Анджело. – Мы не собираемся бежать.

– Не горячитесь, мой принц, – ответил бригадир. – Не съедим мы вашу красотку. Мы не голодны.

Тощий лейтенант, длинный и бледный, который, казалось, дрожал от холода в своем широком плаще, отдавал приказания. Солдаты отстранились, и Анджело смог подъехать вплотную к своей спутнице. Та не утратила самообладания и незаметными движениями руки заставляла лошадь отступать, чтобы поставить ее крупом к стене. Анджело последовал ее примеру. Наконец они смогли осмотреться и оценить обстановку.

Перед ними было человек двадцать драгунов; шестеро уже были в седле и готовились обнажить шпаги. Другие держали карабины на изготовку.

– Стрелять не будем, – шепотом сказал Анджело.

– Подождем подходящего случая, – ответила она.

Лейтенант был явно болен. Очень черные усы подчеркивали зеленоватую бледность кожи около рта. Щеки у него ввалились, а в широко открытых блестящих глазах светилось так хорошо знакомое Анджело удивление. Он подошел спотыкающимся шагом, путаясь в полах плаща.

– Не злитесь, – сказал он.

– Мы не понимаем, в чем дело, сударь, – вежливо ответил Анджело.

– Откуда и куда вы едете?

– Мы из Гапа, – сказала молодая женщина, – и возвращаемся домой.

Лейтенант долго смотрел на нее. Он смотрел так, будто изучал ее с головы до ног, на самом же деле чувствовалось, что он прислушивается к тому, что происходит в нем самом. Он дышал, словно лошадь перед ведром грязной воды.

«Ему осталось не больше часа», – подумал Анджело.

– Сейчас домой не возвращаются, сударыня. Путешествовать запрещено. Все, кого задерживают на дорогах, отправляются в карантин.

– Было бы лучше позволить нам вернуться домой, – тихо, очень любезно возразила молодая женщина.

– Не мое дело решать, что было бы лучше, – ответил лейтенант. – Я выполняю приказ.

Он хотел сделать безупречный поворот кругом, но вдруг схватился за живот.

– Восемь человек, – сказал он бригадиру, не оборачиваясь, – под командой Дюпюи. Две группы по четыре человека: одна – для мужчины, другая – для женщины. Следуйте за ними в пяти шагах. Отведите их в Вомель. Не мое дело решать, что было бы лучше, – повторил он, глядя на Анджело, и вернулся на соломенную подстилку, которую солдаты приготовили для него под навесом сарая.

– Спокойно, дамы, господа, – сказал сержант Дюпюи, огромный и красномордый. – Не осложняйте мне жизнь. Я в восторге от вашего маневра. Я восхищен, сударыня, вы знаете, как нужно поставить клячу, чтобы потом послать ее в атаку. Вы не новички, да ведь и я тоже. Стало быть, нам лучше не ссориться. Лейтенант через час даст дуба, и здесь будет полно мух. А потому следуйте-ка за папашей Дюпюи. Я отведу вас в гостиницу Английского Короля. – И он занялся расстановкой своих солдат.

– Действуйте только наверняка, – тихо сказал Анджело. – Если сможете бежать одна, бегите. Я им тут задам работку. Спрячьте ваши пистолеты.

– Я уже спрятала, но только один. Они слишком большие.

Чтобы освободить проход, одну телегу отодвинули, и они покинули этот импровизированный редут вместе со своим эскортом.

Анджело в окружении четырех драгунов ехал впереди. Когда маленький отряд перешел на рысь, Анджело затрепетал от радости при виде скачущих рядом с ним мундиров. Они мчались по равнине, покрытой чахлыми полями, где чернели неубранные хлеба. Но утро было радостным, с неба лились потоки золотистого света, и стук лошадиных копыт на дороге не мог заглушить голоса тысяч жаворонков. Этот мирный щебет, эти солдаты, эти широкие, залитые светом просторы, цокот копыт, к которому Анджело всегда прислушивался, прежде чем отдать приказ, – все приводило его в восторг.

Дюпюи крикнул, что они едут слишком быстро.

– Ну-ну, голубчик, – пробормотал он сквозь свои белые льняные усы, – со мной у тебя эти штуки не пройдут. А вы, – добавил он, обращаясь к солдатам, – вы что, не видите, что этот тип запросто заткнет вас за пояс. Вы только гляньте, как он сидит на своей лошадке. Еще минута, и он поведет вас в атаку. Кой черт послал мне таких олухов!

Тем временем дорога привела их к подножию холма. Они перешли на шаг и стали подниматься по совершенно голой желтой равнине, на которой лишь изредка попадались уже облетевшие тополя, такие белые, что они растворялись в солнечном свете, превращаясь просто в пучки искр. Со всех сторон вдоль горизонта бежали горные хребты, сверкавшие всеми цветами радуги на фоне светлого неба.

В воздухе кружилось множество бабочек, что очень удивило Анджело. Вдоль дороги росли васильки и желтые цветы с медовым запахом, от которых скисает молоко. Тучи маленьких синих бабочек, которые обычно встречаются только у воды, порхали над цветами. А рядом с ними кружились желтые, черно – красные, белые с красными крапинками и огромные, как воробьи, с крыльями, напоминающими листья ясеня. То, что Анджело сначала принял за волны утреннего тумана, оказалось плотной тучей бабочек, порхавших низко над землей.

Он воспользовался этим, чтобы поравняться с молодой женщиной, ехавшей в нескольких шагах позади него, и обратить ее внимание на это явление, а заодно и выяснить ее намерения. Он, конечно, не думал, что ей придет в голову спасаться бегством на этой гладкой равнине, где ее так легко преследовать или просто подстрелить, как зайца.

Она вела себя очень хорошо и даже завязала разговор со своими стражами, которые были уже не прочь и полюбезничать.

– Вас удивляет эта пакость, – сказал Дюпюи, – а это еще цветочки. Этих тварей тут не меньше, чем мух. Они просто сжирают человека, как тот ни хорохорится. Я бы вам посоветовал ни в коем случае не ложиться на траву. Они вас облепят с головы до ног и даже в рот набьются. А больше всего эти проклятые дряни любят глаза, ну как и прочие твари. Хотел бы я знать, что в глазах такого лакомого, что зверье до них так охоче.

Наконец за поворотом они увидели перекресток нескольких дорог, отделявших их от Вомеля, и сам городок. Он венчал вершину высокого желтого холма. С этой стороны его окружала крепостная стена из серого камня, без бойниц. Никаких следов растительности не было ни на холме, ни за крепостной стеной. Над ней поднималась огромная квадратная зубчатая башня, а рядом с ней – две узкие и тоже зубчатые башни.

Бабочек становилось все больше. Они плотным ковром висели над дорогой, порхали между ног лошадей. От мерцания ярких красок болели глаза и кружилась голова. Вскоре к бабочкам присоединились целые рои синих мух и ос. От их густого жужжания, несмотря на утренний час, клонило в сон.

Стены Вомеля были окружены глубокими рвами, через которые маленький отряд перешел по земляной насыпи. Мухи и бабочки вились над этими канавами в таком количестве, что в лучах солнца они казались трепещущим пламенем огромного костра. Приглядевшись, Анджело заметил, что они кружились над кучей платьев, курток, простыней, перин, одеял, подушек, матрасов и соломенных тюфяков, выброшенных за крепостные стены.

Из единственных открытых ворот города вырывалось его зловонное дыхание. Кавалькада с шумом двинулась по мостовой, но улица осталась пустынной. Все дома были наглухо закрыты, а кое-где ставни были забиты досками.

Они проехали по узкой улице, пересекли площадь, на которую выходили широкие лестницы, попали в зловонные переулки, обогнули фонтан на перекрестке, куда выходили старинные, очень аристократические дома, и вступили на ведущую вверх сводчатую галерею.

Сквозь редкие отверстия, проделанные в стенах этого крытого перехода, Анджело видел, что они поднимаются над крышами этого каменного городка (даже крыши домов были сделаны из плоских камней); здесь не было деревьев, из труб не шел дым, и лишь цокот копыт по мостовой нарушал тишину.

Они выехали на широкую, ослепительно белую эспланаду перед порталом укрепленного замка. Это была та самая квадратная башня, которую они видели издали. С эспланады перед ними открылись зыбкие очертания гор, окружавших город.

– Здесь у вас будет много свежего воздуха, – сказал Дюпюи.

Все спешились. Внутренний двор, где они находились, поражал своей удручающей наготой.

Анджело наконец смог подойти к молодой женщине и шепнуть ей: «Терпение, я не сплю. Мы здесь долго не останемся».

Дверь за ними закрылась; их окружали тридцатиметровые стены с окнами только под самым карнизом.

– Ну, вы просто душки, – сказал Дюпюи. – Другие скандалят, или плачут, или предлагают деньги (которые я беру) на выпивку. Кстати, если вы угостите винцом этих славных солдат, у которых такая собачья должность, они будут лучше к вам относиться.