Текст книги "Весенние ласточки"

Автор книги: Жан Лаффит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Сидони пространно описала свидание. К сожалению, оно было очень коротким. Рожэ уже три дня не брился и показался ей похудевшим. И все же настроение у него бодрое. Он сидит в камере с каким-то забавным, по его словам, человеком, который арестован за долги. Курице и остальной еде он обрадовался. А вот вино ей запретили передать. Ему оставили немного денег, и он может покупать в тюремной лавчонке всякую мелочь: мыло, бумагу, табак. Он просил передать Ирэн и Луи, чтобы они о нем не беспокоились. Его адвокат подал прошение об освобождении его на поруки. Рожэ просит, чтобы Милу ему писал ежедневно. После свидания с Рожэ Сидони немного успокоилась, но вот тут-то и начались главные трудности…

– Я пришла на вокзал к поезду, а там настоящее столпотворение. Вы бы видели, дорогие мои, какая тьма народу! На доске, к которой все подходили, было написано мелом: «Все поезда отменяются. Обслуживаться будут только прибывающие поезда». Какой-то человек в красивой белой фуражке, видимо начальник вокзала, объяснил всем, что железнодорожники бастуют. Я все-таки пошла в справочное, но мне ответили то же самое. Даже на перрон не выпускали, будто бы из соображений безопасности.

Одни ждали, другие возмущались, а большинство молча уходили. Я сделала, как они, у меня уже был утренний опыт, и я не собиралась снова застрять в пути. Но домой-то надо вернуться! Как бы вы поступили? К счастью, я вспомнила об автобусах. Совершенно не могу вам сказать, по каким улицам я плутала, но все же нашла автобус на Бержерак. Вокруг машины стояла толпа. По-видимому, не мне одной эта мысль пришла в голову. Каким-то чудом я все же влезла в автобус. Но не думайте, что на этом все кончилось. Под самым Сент-Эпильоном дорога перекрыта виноградарями. Там мы проторчали около часа. Словом, до самого вечера. Мы все измучились. Но они правы, так не может продолжаться. Уже было темно, когда я добралась до Бержерака. Дорогие мои, я падаю от усталости, но очень довольна.

После ужина Луи и Ирэн вышли посидеть около дома. Стояла невероятная духота. Милу ждал грозы и заготовил заряды против града. Сидони, впервые за долгое время, ушла спать раньше всех.

– Как же мы отсюда уедем? – сказала Ирэн.

Вопрос был задан с оттенком грусти, и Луи задумался…

В самом деле, пора позаботиться об отъезде. Радио сообщало, что приняты крутые меры и забастовки кончились, но газеты перестали прибывать. Из рассказа Сидони вырисовывалась довольно ясная картина. Луи был одним из руководителей профсоюза, он не мог оставаться в стороне от борьбы. А в то же время здесь разворачивалась битва за освобождение Беро…

– Послушай, мы тут еще пробудем завтрашний день, а потом попытаемся как-нибудь выбраться.

– Раз нужно уезжать, ничего не поделаешь, – проговорила Ирэн. Шел десятый день их отпуска. Забастовки только начинались.

IX

Не они одни беспокоились о том, как вернуться в Париж. Жак Одебер тоже подумывал о возвращении. У него кончался отпуск, который он провел в отцовском доме в Бержераке. Эти три недели ему показались бесконечными. Большую часть времени Жак просидел у реки, предаваясь размышлениям. Он был очень огорчен, не показывался в городе и избегал встреч со своими сверстниками: Жаклина перестала писать.

В первом письме из Бордо она пространно изложила ему создавшееся положение. Мать нуждалась в серьезной операции позвоночника, хирург ручался за положительный результат, но после этого больной потребуется длительный отдых, и желательно – у моря. Отец при помощи своего профсоюза связался с семьей рыбаков, которые согласились поселить мать у себя. Это очень утешительно, но Жаклина не сможет уехать из дому раньше, чем через два-три месяца. Это ее огорчало, и в конце она писала: «Может быть, тебе трудно столько ждать? Я предпочитаю, чтобы ты сказал сразу». Жак ответил немедленно. Его письмо было настоящим объяснением в любви: он думает только о ней, в разлуке она стала ему еще дороже… он будет ее ждать хоть вечность… И он предлагал ей, что приедет в Бордо повидаться. Прямого ответа на это он не получил, но ее письма стали еще нежнее.

Жак и Жаклина делились своими самыми сокровенными мыслями, называли друг друга незатейливыми, нежными, вечно новыми именами, рассказывали о своих страстных порывах, старых, как мир, хотя им казалось, что одни они испытывают такое огромное счастье, и им хотелось радостно петь о нем…

Они обменивались письмами почти ежедневно, и благодаря этому время шло быстрее. Однажды Жак закончил свое послание следующими словами: «Я хочу, чтобы ты стала моей женой, и так же страстно, как люблю тебя, молю выйти за меня замуж». Ответ Жаклины был в том же духе: «Я не могу поверить в свое счастье. Я буду твоей и буду тебе верна». С тех пор все их письма были заполнены мечтами о будущем. Жак, рассчитывая на помощь отца, предлагал купить маленькую кондитерскую, неважно в каком городе, лишь бы они с Жаклиной были вместе, вдвоем и только вдвоем… Жаклина ни слова не писала об этих планах и говорила только о их совместной жизни. Ничего нет прекраснее их любви… Молодость дороже всякого состояния… Ей так хочется вечерами сидеть рядом с ним в их гнездышке, которое она уже представляет себе, и, положив голову ему на плечо, вместе читать одну и ту же книгу… Время от времени Жаклина расспрашивала о комитете мира, куда она с ним заходила. Бывает ли он там? Видится ли с друзьями? А может быть… с подругами? Какие перемены в ресторане? Жак сообщил ей, что комитет – его единственное развлечение. Он посещает все собрания. Ирэн все так же мила. Но пусть Жаклина не беспокоится, та замужем за очень симпатичным парнем. Он однажды пришел с нею на собрание и выступал так хорошо, что слушать его было одно удовольствие… Огюст Пибаль по-прежнему смешит их, рассказывая свои приключения. В комитете появились люди, которых он раньше не видел, в частности профессор Ренгэ. О нем никогда не скажешь, что он ученый, так он просто держится. На работе жизнь идет своим чередом. Старик Жюль все так же ворчит… Сюзанна теперь гуляет с кондитером, который недавно поступил. Жак реже стоит у раздаточного стола… По настоянию Анатоля, бригадира мойщиков, он наконец вступил в профсоюз… Жаклина поздравила его и посоветовала дружить с такими людьми, как Анатоль. Однажды, когда он снова написал, что хочет приехать в Бордо, она ответила согласием, но предложила отложить поездку на отпуск. Ее мать скоро вернется, и у нее будет больше свободного времени… Полный отпуск полагался Жаку только в сентябре, но ему не терпелось увидеть Жаклину, и он уехал, не дожидаясь даже конца июля…

Жаклина встречала его на вокзале. Она была прелестна в новом летнем платьице. Поезд пришел утром, и день был в их распоряжении. Жак сдал вещи на хранение и предложил съездить в Аркашон. Они тут же сели в мягкий вагон скорого поезда. Жаклина провела все детство в Бордо и с океаном была знакома только по приливам и отливам, которые приносили или уносили грязную воду Жиронды. Аркашон с его сосновыми парками, с клумбами гортензий и пальмами показался ей экзотическим городом. Они постояли на молу, наблюдая бронзовых от загара купальщиков, потом сели на пароходик, чтобы переплыть через залив. Рядом с ними мчались в открытый океан моторные лодки… Много нового увидела Жаклина. Ее в одинаковой мере поразили рыбаки в красных брюках и устричные парки, огороженные кольями, обвитыми водорослями. Изящные чайки качались на фоне голубого неба, следуя за пенистой дорожкой, которую оставлял за собой пароходик. Время от времени какая-нибудь чайка ныряла в зеленую воду или подлетала совсем близко и задевала большим белоснежным крылом борт судна. Красочный пейзаж, яркие летние платья, загорелые лица и тела купальщиков убеждали Жаклину, что фантастические краски, которые она видела только в кино, существуют на самом деле.

Они пересели в автобус и доехали до мыса Феррэ. Взявшись за руки, они побежали по огромному пляжу навстречу волнам… Обедали они в очаровательной беседке из цветов. Еще по дороге на пляж Жаклина обратила внимание на ресторанчик с оранжевыми зонтами от солнца, скатерками и салфетками того же цвета.

Жаклина не знала, что ей выбрать, и Жак, не считаясь с ценой, заказал моллюсков, лангусту, тюрбо, а также бутылку пуйи, которую официант в белой куртке подал им в ведерке со льдом. Потом они выпили по бокалу шампанского, глядя друг другу в глаза… После обеда они ушли далеко в дюны и там, среди песчаной пустыни, на берегу океана, рядом с которым они казались себе крошечными, Жаклина отдалась Жаку.

Незаметно прошли часы… Зазвонил пароходный колокол. Их ждали, чтобы убрать сходни. Жак обнял ее за талию, и они, облокотившись на борт пароходика, долго не отрывали взгляда от маленького кусочка земли, который, как им казалось, они различали там, на отдалявшемся берегу… Когда они вечером вернулись в Бордо, Жак предложил проводить ее и, воспользовавшись случаем, сразу же сказать о своих намерениях ее отцу, но Жаклина отговорила его.

– Пусть этот день останется нашим, только нашим…

Они встретились еще раз на следующий день, очень рано утром на перроне вокзала. Жаклина, порозовевшая от быстрой ходьбы, пришла в последнюю минуту. На ней было другое платье, менее нарядное и уже знакомое ему. Она выглядела усталой…

– Ты виноват, я всю ночь не могла заснуть.

Больше она не заговаривала о вчерашнем дне. Жак обещал снова ее навестить.

– Когда?

– Как только я поговорю со своим отцом, я тебе напишу…

Поезд отошел, и спустя два часа Жак был уже в Бержераке. Филипп Одебер встречал его на своей малолитражке.

– Папа, я только что расстался со своей невестой, – тут же сообщил ему Жак.

– У тебя есть невеста?

– Да, мы скоро поженимся.

– Мог бы все-таки нам сообщить. Мы ее знаем?

– Не думаю, но она тебе понравится.

– Сколько уже времени вы встречаетесь?

– Не меньше полугода. Она работает со мной в «Лютеции».

И Жак с искренним восторгом описал Жаклину. Он испытывал необходимость сделать это немедленно, а заодно отмести возражения, которые он предугадывал.

Ее родители бедные, но честные люди… Состояния у нее нет, но она мужественная, трудолюбивая и умная девушка…

– Ясно, сплошные достоинства, – проговорил отец, заводя мотор. – Во всяком случае, свадьба еще не завтра, надеюсь?

– Нет. Но она будет моей женой, и ты должен понять, что я это уже решил, и твердо решил.

Они больше не возвращались к этому вопросу. Анриэтта встретила его по-своему любезно:

– Ну, блудный сын, все-таки вернулся?

Ему сразу же захотелось уехать. Отец не дал ему ответить.

– Он женится.

– Да ты скрытный! Небось на парижанке?

– Да, на парижанке.

– На Лоре Брисак?

– Нет, на другой, – продолжал отвечать за Жака отец.

Первый разговор на этом и кончился, но Жак уже чувствовал, что возникнут непредвиденные препятствия. Его женитьба на Жаклине, конечно, не вызовет сочувствия у отца, но его он еще мог переубедить, а вот что делать с мачехой? Она оказывала все большее влияние на Филиппа Одебера, знала об этом и была опасным противником.

В тот же вечер она спросила мужа:

– Жак тебе рассказал о своей девушке?

– Бегло. Мог бы найти что-нибудь получше.

Филипп Одебер, как и его жена, вбили себе в голову, что Жак должен жениться на дочери Брисака. Хотя об этой женитьбе обе семьи не договаривались, но она была на руку и Одеберам и Брисакам и поэтому считалась делом решенным. Заведующий погребом мечтал о зяте, имеющем профессию и деньги, вдвоем с которым ему легче будет осуществить свою мечту – открыть большой ресторан в Ляско. У Филиппа Одебера были честолюбивые планы на будущее сына, и он считал, что тот, женившись на Лоре, достигнет более высокого положения. Практичная Анриэтта надеялась благодаря этой женитьбе после смерти мужа остаться единственной владелицей лавки, полновластной хозяйкой которой она была уже и сейчас. А если Жак женится на девушке без приданого, Филиппу Одеберу придется оплачивать все расходы, связанные с устройством молодой четы, и он растратит часть капитала, на который она зарилась. Еще больше она боялась, что муж, поддавшись отцовским чувствам, которые, как она знала, у него сохранились, пригласит Жака с молодой женой к себе в дом и примет их в дело В обоих случаях ущемлялись ее интересы.

Анриэтта была не из тех женщин, которым можно было перечить. Поэтому прежде всего она постаралась усилить дурное впечатление, которое произвело на Филиппа Одебера сообщение о намерении Жака жениться на дочери рабочего. Но Анриэтта знала также, что Жак упрям, и боялась, как бы муж не согласился на невыгодную женитьбу сына, лишь бы избежать окончательного разрыва.

Вот почему нужно было любой ценой хотя бы отсрочить эту свадьбу, выиграть время. Для этой цели она выбрала осторожную тактику…

– Ты прав, он мог бы сделать более удачный выбор. Конечно, это не мое дело.

– Были бы мы с нею хоть знакомы… Жак в Париже встречается со всяким сбродом.

– А почему бы тебе не взять его обратно к себе? Перемена места может оказать хорошее действие.

– А как же быть с той девушкой?

– По-моему, лучше замять вопрос, вернее, добиться, чтобы Жак отложил выполнение своего решения, кстати, это будет ему же на пользу. Боюсь только, что эта девка за него держится. Ведь она наверняка чует, что здесь пахнет деньгами.

– Но они будут встречаться.

– Ты тут бессилен. Хотя Брисак может устроить, чтобы ее вызвали в Париж, разлука и время сделают свое дело…

Жак не знал о расчетах мачехи, но понял, что в ее лице у Жаклины появился серьезный враг. Подозревая о кознях Анриэтты, он затеял решительный разговор с отцом.

– У меня самые твердые намерения.

– Не сомневаюсь.

– Ничто не помешает мне жениться на Жаклине.

– Поступай, как знаешь, я не собираюсь тебя отговаривать.

– Папа, я так и знал…

– Но если тебе важно согласие твоего отца, я бы хотел, чтобы ты последовал моему совету.

– Какому?

– Видишь ли… Мы еще ничего не знаем о твоей невесте. Возможно, она и в самом деле стоющая девушка. Я бы предпочел, чтобы ты еще немного подождал, прежде чем принять окончательное решение… Вы могли бы пожениться через некоторое время, через годик например.

– Это невозможно.

– А когда ты собирался?

– Осенью.

– Надеюсь, ты не натворил глупостей?

– Не думаю. А что?

– По-моему, вы оба слишком молоды. Хотя по твоим рассказам я понял, что она старше тебя?

– Чепуха, на несколько месяцев.

– Поверь моему опыту, разумнее немного подождать.

– Но вы-то с Анриэттой поторопились.

– Заблуждаешься. Мы долго ждали. Да и вообще это совсем другое дело. В моем положении мужчина не может жить без жены. А молодые люди твоего возраста развлекаются, и ты еще можешь передумать.

– Никогда в жизни.

– Вернулся бы ты помогать мне. А к ней будешь изредка ездить, если тебе захочется…

– А она в это время будет продолжать работать у чужих людей?

– Если она в самом деле такая, как ты ее описал, возможно, она поймет все гораздо лучше, чем ты думаешь…

– Ну а если я откажусь последовать твоему совету?

– В таком случае поступай, как хочешь, но от меня ты ничего не получишь.

– Значит, все. Я обойдусь без твоей помощи.

– Жак, сынок, послушай меня. Не ссорься с отцом. Если бы твоя мать была жива…

– Она бы меня поняла…

– Ей бы, как и мне, хотелось, чтобы ты был счастлив. Послушай, если год тебе кажется слишком большим сроком, мы подумаем, но, во всяком случае, не решай ничего сейчас… Мы еще поговорим. Ты ведь только что приехал…

В своем первом письме из Бержерака Жак ни словом не обмолвился о споре с отцом. Он повторял страстные обещания, которые дал Жаклине в дюнах, но с трудом подыскивал слова. На это письмо Жаклина не ответила. Он написал снова, не пытаясь в этот раз скрывать причину своего огорчения, но и это письмо осталось без ответа… Ему пришло было в голову, что мачеха перехватывает письма, это на нее было похоже, и он стал выходить навстречу почтальону, потом попросил Жаклину писать ему до востребования. В это время заговорили о забастовках. Жак, не выдержав, решил ехать в Бордо, но тут и поезда перестали ходить. Молчание Жаклины навело его на грустные мысли и мучительные подозрения. Жаклина в своих письмах почему-то противилась его приезду в Бордо. Сперва она вообще не ответила. Потом она попросила отложить свидание на отпуск. Чем это было вызвано? Хотела ли она его просто испытать или дать себе время подумать? А может быть, у нее кто-то был, и она не порвала эту связь? Жак вспомнил, как она, вызывая в нем ревность, кокетничала с другими. Взять хотя бы тот вечер, когда она пошла на танцы без него и способна была безумно веселиться, как она сама же на следующий день призналась. Да и вообще она не ответила на его предложение пожениться, а ведь он сделал его совершенно серьезно. Ни разу Жаклина не хотела обсудить, как сложится их совместная жизнь. Он чувствовал, что на некоторые вопросы она избегала отвечать. Правда, тот счастливый день, который они провели вдвоем, он запомнит навеки, что бы ни случилось в дальнейшем. Но она сказала тогда, что занята вечером, и не позволила проводить ее домой. А утром была чем-то озабочена. Все эти мелочи и молчание Жаклины казались Жаку подозрительными, и он утешался, только перечитывая ее старые письма.

Пора было возвращаться в Париж, а положение оставалось неизменным. Жак был расстроен и не заговаривал больше с отцом о своих намерениях, а тот, надеясь, что сын одумался, был к нему крайне внимателен. Мачеха явно старалась удержаться от обидных для пасынка замечаний.

– А почему бы тебе не остаться? – предложил Филипп Одебер. – Это твой дом.

– Нет, я предпочитаю уехать.

– В газетах пишут, что забастовка скоро кончится, и ты мог бы побыть еще несколько дней.

– Я обещал, что приеду к сроку. Кроме того, товарищи не могут уйти в отпуск, пока я не вернусь.

– Ну ладно, сынок, не буду тебя уговаривать. Уезжай на моей машине, кто-нибудь пригонит ее обратно, когда кончится забастовка.

Жаку только этого и хотелось. Он не мог вернуться в Париж, не повидав Жаклину. Он уехал на день раньше, полный надежд и одновременно опасаясь, что его ждет жестокое разочарование. Отец сунул ему две бумажки по десять тысяч франков.

– На дорогу и на баловство.

– Спасибо, у меня еще остались деньги.

– Бери, бери, они тебе могут понадобиться. В случае нужды без всяких колебаний сообщи мне. Какой ты дорогой поедешь?

Впервые Жак соврал отцу:

– На Либурн, а оттуда в Париж.

– А не лучше ли тебе проехать прямо на Ангулем?

– Нет, там не такая красивая дорога.

Филипп Одебер все понял.

– Ну, развлекайся, только помни, что ты из честной семьи.

Они расстались, не поцеловавшись. Жак выехал из города и почувствовал себя свободнее. Он нажал на акселератор. Вдоль шоссе время от времени попадались люди, которые знаком просили их подвезти. Он проезжал мимо них, не замедляя хода, но внезапно затормозил, увидев двоих людей, сидевших на рюкзаке.

– Вот это неожиданность! Что вы здесь делаете?

Первой к Жаку подошла Ирэн Фурнье.

– Как видите, пытаемся уехать.

– Могу довезти до Парижа, если вас это устраивает. Но только я обязательно должен заехать в Бордо.

– Надолго?

– Не знаю. На один, два дня…

Ирэн вопросительно посмотрела на мужа – в состоянии ли они пойти на дополнительные расходы.

– Хорошо, – сказал Луи.

Он сел рядом с Жаком, а Ирэн устроилась с вещами на заднем сиденье.

– Да, нам повезло, – сказала она. – Как раз вчера мы с Луи говорили о вас.

– Вы знали, что я в Бержераке?

– Нет. Мы вспомнили о вас в связи с комитетом. Вы слышали, Абдераману гораздо лучше.

Речь шла об алжирце, которого Жак видел на собраниях комитета. Во время демонстрации в день 14 июля, когда полиция обстреляла группу арабов, Абдераман был ранен в плечо, и его оперировали. Товарищи по комитету сложились, чтобы помочь ему.

Жак был очень рад этой встрече. Он первый заговорил о забастовках.

– Как вы к этому относитесь? – спросила Ирэн.

– Они правы, о чем говорить!

Жак сам не смог бы объяснить почему, но ответил не раздумывая.

В Бордо Жак спросил Луи, куда их отвезти, тот, к его удивлению, ответил:

– К тюрьме.

– К тюрьме?

– Да, мы хотим повидать одного товарища.

Ирэн, поймав удивленный взгляд Жака, объяснила ему, в чем дело, рассказала, что они с Луи хлопочут о крестьянине Беро. На Жака словно пахнуло свежим воздухом, но тут же он подумал, что таким людям, как Фурнье, должны быть чужды его заботы.

Условившись встретиться с ними вечером, он поехал в портовые улички разыскивать Жаклину.

Ему показалось, что дом, стоящий в глубине одного тупика, если судить по ветхим зданиям, которые его окружали, соответствует описаниям Жаклины. Несколько девочек пускали бумажные кораблики в канаве. Одна из них подтвердила, что Жаклина Леру живет здесь, и он вошел в коридор. Его передернуло от затхлого воздуха, стены и сводчатый потолок были покрыты плесенью. Жак решительным шагом поднялся по деревянной лестнице, освещенной тусклой лампочкой, которая, видимо, горела круглые сутки. Когда ему открыли дверь, он был удивлен, увидев яркий дневной свет, проникавший в кухню через окно, которое выходило прямо на доки. Впустил Жака высокий худощавый мужчина. Он с недоверием оглядел его. Тут же стоял человек в форме почтальона, и Жак решил, что ошибся.

– Простите, скажите, пожалуйста, здесь живет Жаклина Леру?

– Без всякого сомнения, молодой человек. Я ее отец.

Если бы в ту минуту Жак мог придумать какой-нибудь предлог, он тут же сбежал бы, но испытующий взгляд этого могучего человека требовал объяснений.

– Мне бы хотелось ее повидать.

– Вы знакомы?

– Моя фамилия Одебер, я работал с нею в «Лютеции».

– Надо было сразу сказать.

Он пригласил его войти и познакомил с товарищем.

– Фернан Груссо, почтовик, член профсоюза ФУ^[9]. С начала забастовки мы действуем сообща.

– Я тоже член профсоюза.

– ВКТ?

– Да, – ответил Жак, хоть и не твердо разбирался во всех этих названиях.

Леру приоткрыл дверь в комнату и крикнул:

– Жаклина! К тебе пришел товарищ…

– Сейчас, попроси его подождать…

У Жака забилось сердце. Не обращая внимания на его состояние, Леру предложил ему присесть и, как ни в чем не бывало, снова вернулся к разговору о комитете единства, о сборе денег в пользу бастующих и, главное, о необходимости выпустить листовку с требованием прекратить войну во Вьетнаме.

– Ты только подумай, – говорил Леру товарищу, – два миллиарда в день! На них можно было бы удовлетворить все наши требования.

Жаклина догадалась, что к ней приехал Жак, и у нее подкосились ноги. Она не меньше Жака настрадалась за последнее время. Началось с настойчивого желания Жака приехать в Бордо. Хотя ей и хотелось поскорее увидеться с ним, Жаклина боялась, что он будет разочарован. По приезде домой Жаклина сразу же погрузилась в семейные заботы.

На операцию матери и на лечение требовалось много денег, эти непредвиденные расходы лишь частично покрывались страхкассой. Жан, брат Жаклины, работал на заводе, но еще числился учеником. Второй ее брат учился и ничего не зарабатывал. Маленькая Мирей ходила в школу. Это была болезненная девочка, и на лето надо было отправить ее в детскую колонию или найти недорогой пансион где-нибудь за городом. Отец, несмотря на свои сорок пять лет, был вполне трудоспособен, но в порту не всегда бывала работа. Жаклина заменяла мать: она готовила, убирала, стирала и чинила белье, заведовала семейной кассой, в которой каждый франк был на счету, и, ничего не говоря, ежедневно добавляла на домашние расходы по сотне франков из своих сбережений.

Жак не мог, конечно, догадываться о всех ее заботах, о том, с каким трудом она купила себе платье, которое надела, чтобы его встретить: она давно приглядела его в витрине магазина и только через несколько недель смогла его приобрести. Для этого ей пришлось по субботам и по воскресным утрам поработать в булочной, где она раньше служила. Ничего не было удивительного, что при таком положении ей казались несбыточными мечты Жака. Он говорил ей о будущем так, будто все трудности преодолены. Ему незнакома была нужда, а Жаклина прошла суровую школу и боялась, как бы Жак, столкнувшись с действительностью, не был горько разочарован. Их краткое свидание и поездка на мыс Феррэ казались ей сказкой. Но после этого счастливого дня Жак написал не сразу, письмо было короче обычного, и Жаклина, несмотря на свежие воспоминания, почувствовала, что за нежными словами скрывается какая-то недоговоренность. Намерения Жака натолкнулись на сопротивление семьи, об этом она инстинктивно догадалась и была уверена, что не ошибается. Для нее это не было неожиданностью.

В минуту растерянности Жаклина поделилась своими сомнениями с отцом, и тот откровенно сказал ей:

– Если парень тебя в самом деле любит, он приедет повидаться с тобой. Если же он не приедет, значит, это хлюст. В таком случае нечего дожидаться, пока он тебя бросит.

Вот почему Жаклина не ответила на первое письмо Жака. На следующие письма она все откладывала ответ, терзаясь при этом, и наконец, не выдержав, излила ему всю свою душу, но после этого он перестал подавать всякие признаки жизни. Жаклина убеждала себя, что виной этому забастовка. Она ждала его приезда, но тщетно…

Жаклина поспешно сняла фартук, надетый поверх юбки, причесалась, подмазала губы и вышла к Жаку.

Тот встал. От волнения оба не могли ничего сказать и только назвали друг друга по имени.

Леру поднял голову и еле заметно улыбнулся.

– Не стесняйтесь, можете поцеловаться.

Жаклина провела гостя в соседнюю комнату, гостиную, по определению докера, в которой, по его же словам, не хватало только кресел, люстры и ковров. Здесь стояли две большие тахты, а посредине круглый стол, за которым сидел молодой человек, обложенный открытыми книгами, и что-то писал.

– Мой брат Поль, он готовится к экзаменам, – сказала Жаклина.

Высокий юноша, поразительно похожий на отца, встал, чтобы поздороваться, и, сославшись на какие-то дела, тактично вышел. Жаклина усадила Жака на тахту и села рядом с ним.

– Это моя постель, – сказала она. – Я сплю здесь с сестренкой.

Металлическая штанга, тянувшаяся под потолком, разделяла комнату пополам: на ней висела старенькая портьера, отодвинутая сейчас к стене. Жак догадался, что на второй тахте спят братья.

– Я решил, что ты не хочешь мне писать, – сказал он.

– А я – что ты не хочешь меня видеть.

Они поняли друг друга без лишних слов… Присутствие Жаклины красило все вокруг, и Жак неожиданно для себя сказал:

– Здесь очень мило.

– Бывшим жильцам эта комната служила столовой. У нас есть еще одна, где спят родители, и большая кухня, которую ты видел. Раньше, когда я была маленькая, мы жили в квартирке, где была только одна комната с кухней, они были меньше, чем эта спальня. Освещение было газовое, а за водой мы спускались этажом ниже.

На этажерке из простого некрашеного дерева аккуратно стояли книги. Здесь были произведения Ромен Роллана, Барбюса, Арагона, Островского, Эренбурга и многих других. Жак старался припомнить названия книг русских писателей. Он читал только «Анну Каренину» Толстого, остальные писатели ему были незнакомы.

– Ты рассматриваешь мою библиотечку? Она маленькая, правда? У братьев побольше, а у папы целая коллекция брошюр и теоретических книг.

Жак залюбовался акварельным пейзажем: крыши домов, а за ними пароходные трубы на фоне невероятно синего неба.

– Не смотри, это ужасно.

– А по-моему, очень красивая картинка.

– В свободное время я люблю рисовать. У меня есть получше, чем эта, я тебе покажу.

Жаклина сияла от вновь обретенного счастья. Жак, сам того не замечая, открывал новый мир.

Вошел Леру и прервал их беседу.

– Доченька, мы с Фернаном уходим в стачечный комитет. Вернусь к двенадцати. Товарищ пообедает с нами?

– Ну что вы… – пробормотал Жак.

– Обязательно, – ответила Жаклина. – Он пойдет со мной за покупками.

Они вышли почти вслед за Леру.

На лестнице они встретили нескольких соседей. Жаклина поздоровалась с ними, радуясь, что ее видят с Жаком. Во дворе девочка, у которой Жак спрашивал дорогу, бросилась Жаклине на шею.

– Так это тот господин, о котором ты нам говорила?

– Да, да. Иди играй…

– Мне он очень нравится, – сказала девочка, не двигаясь с места.

Жак погладил ее по голове.

– Ты и есть Мирей?

– Да, – ответила за нее старшая сестра. – Мы хотели ее отвезти в деревню, но теперь придется отложить, пока начнут ходить поезда. Мирей, ты нас подожди во дворе, мы скоро вернемся.

Жак с Жаклиной отправились по лавкам. Жаклина вынула из маленького кошелька тысячу франков и не разрешала Жаку платить за нее. То ли она заранее рассчитала, сколько ей придется истратить, то ли у нее была только одна эта бумажка в тысячу франков, но, во всяком случае, она точно уложилась в эту сумму. Они купили хлеба, бутылку вина, котлет и овощей.

По дороге Жак поглядывал на витрины, словно что-то высматривая. Он купил пакетик конфет для Мирей и букет цветов Жаклине. Это его не удовлетворило. Ему хотелось сделать хороший подарок, но такой, чтобы она не приняла его за подачку и не могла бы от него отказаться. Наконец он остановился у ювелирного магазина, взял Жаклину за руку и предложил:

– Зайдем сюда.

– Зачем?

– Я хочу купить тебе кольцо.

– Ты сошел с ума.

– В память о мысе Феррэ. Мне очень хочется это сделать. – Навстречу им услужливо выбежал старичок с маленькой бородкой и в очках.

– Мне нужно кольцо, – сказал Жак.

– Обручальное?

– Вот именно, обручальное.

– По-видимому, для мадемуазель? Поздравляю вас, мсье. Конечно, вы хотите хорошее кольцо?

Убежав за прилавок, он открыл несколько ящиков и раскрыл перед покупателями затянутый черным бархатом большой плоский футляр с четырьмя рядами колец. Потом он зажег специальную лампочку, и драгоценности засверкали.

– Вы только посмотрите, до чего хороши! Такие сейчас в моде. Нигде, даже в Париже, вы не найдете лучших колец, поверьте мне, мсье… Мадемуазель, возьмите в руки… Я могу вам предложить подешевле, тоже очень красивые. Естественно, они худшего качества…

– Не надо, – ответил Жак.

– Сразу видно, что у вас хороший вкус. Подделка остается подделкой. А в этих кольцах все настоящее: оправа из серебра, инкрустации из золота, камни настоящие, а не какой-нибудь сплав… Могу вам предложить кольца получше, но они, конечно, будут дороже…

– Нет, не стоит, – вмешалась Жаклина.

Она никак не могла выбрать, и ювелир перешел в наступление:

– Мадемуазель, примерьте вот это колечко… Чудесно, как будто сделано на заказ, оно очень идет к вашей руке и, если мсье разрешит, осмелюсь добавить, к вашим глазам… Конечно, вы можете выбрать другое… Вот это вам нравится больше? Или вот это, оно скромнее, но до чего же изящно! Я с вами согласен, трудно на чем-нибудь остановиться… Только не обращайте внимания на размер. Если оно вам тесновато или велико, ничего, у нас есть нескольких размеров. Кроме того, мы можем подогнать любое кольцо.