Текст книги "Весенние ласточки"
Автор книги: Жан Лаффит
Жанры:
Роман
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)
– Еще немножко… Все.
Доктор Симонен в резиновых перчатках схватил маленькое синеватое существо, связанное еще с матерью пуповиной, и показал его утомленной, но сияющей от радости женщине. Жан-Жак издал свой первый крик ровно в семь часов сорок минут утра.
– Счастливы? – спросил доктор, когда сестра унесла ребенка.
– Спасибо вам, большое спасибо. Подойдите, мне хочется вас поцеловать.
– Раньше женщины после родов ненавидели акушеров, – сказал доктор, взволнованный этим порывом. – Некоторые даже проклинали мужей. Возможно, настанет день, когда рождение нового мира произойдет так же безболезненно…
* * *
Три часа спустя Шарлю Морену сообщили о радостном событии. В то время в Перигё участники первой демонстрации расходились по домам. После этой демонстрации должны были произойти еще две у памятника погибшим воинам – одна сегодня, несколько позже, вторая завтра, в воскресенье.
Правительство запретило демонстрацию на Елисейских полях в Париже и отдало приказ префектам в течение этих двух дней бороться против всяких сборищ и манифестаций в общественных местах. Но трудно преградить доступ к памятнику погибшим, к подножию которого большая часть населения собиралась, следуя призывам, возложить цветы.
Обращение видных деятелей Франции было выпущено в начале месяца. Немедленно по всей стране сформировались организационные комитеты, которые советовали действовать осмотрительно: никаких демонстраций, раз они запрещены, но в эти два дня жители каждого города, каждой деревни украсят цветами памятники погибшим во время последних двух мировых войн и тем почтят их память. «Это можно делать группами в несколько человек или в одиночку, несите при этом только государственное знамя, цветы должны быть перевиты трехцветной лентой, и пусть на них будет надпись: «Погибшим на фронтах первой и второй мировых войн. В знак протеста против перевооружения Германии».
В Перигё префект принял драконовские меры. С раннего утра на главной площади города выстроились грузовики с охранниками. Солдаты в касках окружили памятник погибшим, словно боялись, что над ним надругаются. С тротуаров глазели любопытные. Демонстранты собирались под оголенными еще платанами.
Ровно в десять часов тридцать минут на площади появились Шарль Морен, депутат-католик, два генеральных советника-социалиста; каждый был опоясан трехцветной лентой. За ними шли представители организаций бывших фронтовиков, участников Сопротивления, бывших узников немецких концлагерей. Всего человек сто. Над ними реяло не менее двадцати знамен. При виде этого шествия среди жандармов наступило минутное замешательство. Шли известные в городе люди, ордена на груди говорили о их заслугах, у некоторых вместо ног были деревянные протезы, у многих висели пустые рукава. Помимо коммунистов, тут было несколько муниципальных советников, членов партии радикалов, а также заместитель мэра, друг покойного Вильнуара. Командующий охранниками вышел навстречу колонне и, приложив руку к каске, начал:
– У меня приказ…
– А мы выполняем свой долг, – прервал его депутат-католик.
Переговоры велись довольно долго. Руководители демонстрантов держались с большим достоинством, и офицер растерялся. Видя, что толпа все увеличивается, он отошел в сторону и сказал:
– Только не задерживайтесь.
И жители города стали свидетелями необычайного зрелища.
Двое инвалидов понесли цветы к памятнику, мужчины, собравшиеся на площади, обнажили головы и застыли на месте, знамена медленно склонились, а охранники встали навытяжку, приветствуя – вопреки приказу – торжественную церемонию.
Делегаты удалились так же молчаливо, как пришли. Морен, дойдя до перекрестка, стал со всеми прощаться. В эту минуту к нему подбежала машинистка федерации Симона и, запыхавшись, сказала:
– Шарль, скорее… Твоя жена… ждет у телефона…
Не сказав никому ни слова, он помчался к помещению федерации, которое находилось неподалеку, и заперся в своем кабинете.
– Алло! Алло! Кто говорит? Это ты? В самом деле ты? До чего же я перепугался!..
Роз звонила ему из клиники «Васильки». Лежа в постели, она слабым голосом поделилась с мужем новостью… Чувствует она себя хорошо. С нею сейчас Ирэн…
Шарль бормотал:
– Спасибо. Большое тебе спасибо.
И этот человек, который командовал партизанами и чей взгляд заставил только что отступить полицейского, сейчас, улыбаясь, вытирал слезы, струившиеся у него по щекам. Неизведанное волнение охватило его. У него ребенок! Сын! Его ребенок! Морену казалось, что в эту минуту произошло событие, изменившее облик земли. Появилось существо, которое еще несколько часов назад не занимало в его жизни никакого места, а сейчас стало главным, – крошечный человечек с едва уловимым дыханием. А ведь сколько миллиардов людей до него испытали это чувство! Сколько детей рождалось и рождается сейчас, а мир, вместо того чтобы от удивления замереть и прислушаться к их первому крику, продолжает свое обычное существование. Человек, наподобие бога, не умирает, он сохраняет свой род, оставляя на земле часть своей плоти и крови.
– Симона! – громко крикнул Морен, и девушка, вбежав, встревоженно спросила:
– Что случилось?
– Лети за вином, принеси несколько бутылок монбазияка, шампанского или чего достанешь, тащи рюмки и позови товарищей.
– Да ты хоть скажи, кто у тебя?
– Мальчик, великолепный мальчик…
А на самом-то деле великолепный ли он? – закралось ему в душу сомнение, когда ушла машинистка. В течение всей беременности Роз его преследовал страх, который он скрывал от жены. Его дед был от рождения хромоногим. И Шарль знал, что его собственная мать, когда он появился на свет, сразу же спросила: не хромой? Сейчас Морен снова вспомнил о своих опасениях. А вдруг это уродство передается по наследству? Роз быстро повесила трубку и не сказала, нормальный ли ребенок, она только сообщила его вес: три кило сто граммов. Какой же он крошка! В голосе жены Морен уловил какую-то неуверенность… С нею все в порядке, раз она сама с ним разговаривала, но что с ребенком? А вдруг он урод? Или слабенький и не выживет?
Морен снял трубку.
– Барышня, прошу вас Париж… Срочный вызов… Да, скорее, как можно скорее.
Его соединили еще до возвращения Симоны.
– Алло! «Васильки»? Я бы хотел поговорить с Ирэн Фурнье… Нет, нет, она у вас – в палате, где лежит Роз Морен… Вы говорите, только что ушла? Догоните ее, прошу вас… Алло! Ирэн? Это ты? Ты видела ребенка?.. Он здоровый?.. Это точно?.. Спасибо… Просто мне пришло в голову… я тебе потом объясню… Ты правду говоришь?.. Да, послушай, купи цветов, самых красивых, и отнеси их моей жене, купи роз… Ты слышишь?..
Их разъединили.
– Черт побери! – воскликнул Морен, кладя трубку. – Я забыл сказать, что приеду завтра.
Пришли товарищи, они шумно поздравляли Морена, обнимали его, целовали, хлопали по спине, и кабинет наполнился радостными возгласами.
* * *
В Палисаке, послушавшись доктора Сервэ, муниципальный совет предложил населению собраться у мэрии. Мэр, радикал, колебался, но Сервэ настоял на своем.
– Ну чего вы опасаетесь? Ведь почетный председатель вашей партии первым подписал воззвание, которое я вам сейчас показывал. Неужели вам этого мало?
– Циркуляр префекта категоричен: никаких демонстраций.
– Но если мы вынесем единогласное решение, префект бессилен.
– Можно распустить муниципальный совет.
– А что мы на этом потеряем? Выберут снова нас, и мы станем только сильнее.
В Палисаке, как и во всех 39 тысячах общин Франции, был свой памятник погибшим. Скульптура из гранита изображала длинноволосую женщину. Она скорбно припала к каменной плите, опустив букетик, который держала в руке. К длинному списку жертв первой мировой войны гравер добавил имена жертв последней войны: убитых на фронте и в макИ, замученных в концлагерях, пропавших без вести, военнопленных. В городке не было человека, который бы открыто выступил против демонстрации.
В тот момент, когда кончалась церемония в Перигё и демонстранты расходились по домам, в Палисаке люди несли цветы к памятнику погибших, и так было во всех городах и деревнях страны…
Жан Сервэ гордился успехом демонстрации, это было в основном дело его рук. Школьный учитель, продлив утреннюю перемену, построил детей по обе стороны памятника и сам занял место среди официальных представителей городка. На площадь пришли мэр в праздничном костюме, опоясавший свой могучий живот трехцветной лентой, и все городские советники. Пораваль явился в офицерской форме, украшенной крестом Почетного легиона и военными медалями. По установившейся в Палисаке традиции две девушки возложили трехцветный букет. Знамя держал старейший житель города, еще крепкий старик, участник войны 1870 года. Не было ни речей, ни пения. Раздалась барабанная дробь, и толпа, стоявшая на площади и вдоль тротуаров, молчанием почтила память погибших.
По дороге домой доктор Сервэ встретил несколько друзей: булочника Пейроля, жандарма Ляжони, парикмахера Александра – и неожиданно столкнулся с Рожэ Беро, только что прибывшим в Палисак. После того как его выпустили из тюрьмы, доктор уже не раз виделся с ним и знал, что крестьянин обеспокоен судьбой своего сына: Милу отправили на гарнизонную службу в Алжир. Новобранцы, как говорили, заменят части, отосланные в Индокитай. Его мать, Сидони, входила в женскую делегацию департамента, которая в скором времени должна была поехать в Париж и вручить премьер-министру требование о прекращении войны. Рожэ Беро был тщательно выбрит, из-под грубой вельветовой куртки виднелась новая рубашка.
– Ты – словно карабинеры у Оффенбаха.
– А чем они отличились?
– Они опоздали. Все уже кончилось, старина.
– Ну и что? Я могу без мэра и всей его клики положить свой букет.
– А где же он?
– В кармане. Первые фиалки… Не роскошно, но я выполняю свой долг.
* * *
В Бордо было решено собраться в воскресенье на Площади 11-го ноября и почтить память погибших. Уже в субботу началась подготовка к этой церемонии: все мемориальные дощечки, прикрепленные на домах города в честь погибших бойцов Сопротивления, украшались цветами. В тот момент, когда в Палисаке участники торжественной церемонии уже расходились по домам, в бордоском порту и по всему городу можно было увидеть толпы народу.
Среди собравшихся в порту тоже мелькала трехцветная лента муниципального советника. Лица людей, совершенно непохожих на жителей Палисака, были так же торжественны и сосредоточенны. На маленькой мраморной дощечке были выгравированы имя, число и короткая надпись: «Погиб, защищая Францию». Бросался в глаза железный горшочек, прикрепленный к стене дома, в котором никогда не увядали неизвестно кем поставленные цветы. Сегодня перед дощечкой на тротуаре лежал большой букет алых гвоздик. Их принесла девочка, Мирей Леру. Вокруг стояла большая толпа, Народ продолжал прибывать.
В первом ряду выделялась высокая фигура докера Леру. Лицо его было напряжено, и скулы выступали больше обычного. У его ног, на букете гвоздик, лежала белая картонная полоска с отчетливой надписью. Леру думал о своем двадцатилетнем друге, погибшем на этом месте. Его расстрелял немецкий патруль. Он тоже был докером, и Леру, сам никогда не крививший душой, называл его неподкупным.
Отец Жаклины не видел, как рядом с ним встал человек в форме почтальона. Фернан поспешил пораньше разнести утреннюю почту, чтобы не опоздать на торжество. Он стоял с обнаженной головой и тоже, наверное, не заметил соседа. Но когда их взгляды встретились, Леру и Фернан Груссо, не колеблясь ни минуты, протянули друг другу руки. Кто из них это сделал первым – неизвестно.
* * *
В Париже делегации направились к могиле Неизвестного солдата только во второй половине дня. Организаторы демонстрации во избежание осложнений отказались от первоначальной мысли устроить шествие по Елисейским полям. Правительство не могло запретить людям приносить цветы на могилу, а народ со свойственной ему смекалкой сумеет сам придать этой церемонии надлежащий характер.
Уже в час дня по обе стороны широкого проспекта, который соединяет площади Согласия и Этуаль, выстроились шеренги полицейских. Несколько позже явился сам префект полиции в сопровождении целого генерального штаба. Они проверили меры, принятые для охраны порядка у священной надгробной доски.
– Поняли? Вы разрешаете класть цветы, но никаких сборищ, и все ленты с надписями срывать.
Была ясная погода, и с площади Этуаль открывался великолепный вид на Елисейские поля, на прямой как стрела проспект, который пересекает площадь Согласия, где возвышается обелиск из Луксора, Тюильрийский сад, выходит на площадь Карусель и упирается в Лувр.
Первая делегация, состоящая из бывших фронтовиков и инвалидов войны, появилась в три часа дня. Через час из станции метро «Георг V» вышла делегация, в которой был профессор Ренгэ. Его сопровождали члены районного комитета мира – Ирэн Фурнье, Огюст Пибаль, Леон Бурген, Жак и Жаклина, – а также двое его учеников из Коллеж де Франс. Утром все, кто смог освободиться, приняли участие в другой делегации, которая побывала у Люксембургского сада и возложила венок на месте, где был убит сын старушки, с которой члены комитета познакомились в доме педикюрщика. Консьержка Томасен отправилась туда в сопровождении своей подруги Флери, и они договорились после обеда поехать на кладбище.
– Не задерживайтесь, проходите! – раздались возгласы полицейских, как только делегация вышла из метро.
Впереди них медленно поднимались к площади Этуаль группы людей с цветами, они тоже направлялись к Триумфальной арке. Серж де Мулляк и аббат Дюбрей входили в делегацию Национального Совета Мира, они увидели Ренгэ и предложили ему:
– Присоединяйтесь к нам.
– Нет, я предпочитаю оставаться незамеченным и сопровождать делегацию моего комитета.
Они возложили цветы, минуту постояли у могилы, но к ним немедленно подошел офицер с дубовыми листьями на фуражке.
– Господа, останавливаться запрещено, – резко сказал он. Уходя, они увидели, как один из полицейских сорвал с букета трехцветную ленту с надписью, требующей прекратить перевооружение Германии. Но вслед за ними подходили другие делегации, и все росла груда цветов на плите, где вот уже больше тридцати лет горит неугасимое пламя.
Возвращаясь, они видели, как по противоположной стороне проспекта нескончаемый поток делегаций двигался к могиле Неизвестного солдата.
– Вон мой муж, – сказала Ирэн и пересекла улицу, чтобы сообщить о появлении на свет Жан-Жака Морена. – Мой муж с заводской делегацией, – сказала она своим друзьям, нагнав их. – Сегодня рабочие его цеха прервали работу и украсили цветами мемориальную доску на стене завода.
– Говорят, на Лионском вокзале здорово получилось: собрались пятьсот железнодорожников и почтовиков, все в форме! – сообщил Огюст Пибаль.
– И не только там. Мне вот говорили, что в Ботаническом саду… – начал Леон Бурген.
Ирэн остановилась, поджидая Жаклину и Жака, которые не принимали участия в общем разговоре и шли сзади.
– Ну как дела, голубки? Луи мне сообщил приятную новость: мы получаем квартиру. Если хотите, можете перебираться в нашу старую.
Жак не знал, как выразить свою благодарность.
– А мы как раз назначили свадьбу на май. Вы придете?
– Обязательно.
Жак был в радужном настроении. Он мечтал о будущем, и все радовало его. Обрадовался он и встрече со стариком Жюлем и Вебером.
– Вы что здесь делаете? – спросил он.
Старик Жюль проговорил ворчливо:
– Никто больше не захотел пойти. Всегда одна и та же история. Ну а я этот день никогда не пропускаю.
– Ты доволен новым местом? – спросил Вебер, прощаясь.
– Очень. Моя хозяйка задумала открыть торговлю мороженым, и я буду работать сорок часов в неделю.
Вскоре их нагнали педикюрщик и преподаватель английского языка.
– Я оставил машину у Большого дворца. Если дамы не возражают, у меня есть два свободных места, – предложил учитель.
Ирэн Фурнье представила его и педикюрщика профессору Ренгэ. Было видно, что оба они польщены таким знакомством.
– Я уже давно мечтал об этом и пришел сюда отчасти в надежде вас увидеть, – сознался учитель.
Машины образовали пробку из-за беспрерывного потока людей, пересекавших площадь Этуаль. Регулировщики нервничали, но толпа, хотя и более густая, чем обычно, вела себя спокойно, словно все вышли на прогулку. Небо было поразительно голубое, весеннее солнце уже начинало пригревать. Легкий свежий ветерок, возвещавший о конце зимы, развевал темные волосы Жаклины. Нежно опершись на руку Жака, она, улыбаясь, думала о будущем.
– Смотрите, ласточка! – заметил педикюрщик. – Я их еще не видел…
– Она мне напомнила о чайках в Праге, – сказал Эдуар Ренгэ учителю, с которым они дружески беседовали. – Там эти птицы прилетают в день, когда трогается лед.
– По-вашему, это предзнаменование?
– Возможно. Вот и сейчас лед тронулся. Взять хотя бы холодную войну. Вы со мной не согласны? Появились некоторые симптомы, правда еще очень робкие, но все же они показательны.
– Вы не хуже меня знаете, господин профессор, что одна ласточка еще не делает весны.
– Да, это правда. И все же за первой ласточкой следуют другие, а с прилетом ласточек всегда наступает весна.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
notes
Примечания
1
Революционная ассоциация фронтовиков. – Прим. перев.
2
11 ноября 1918 года было заключено перемирие, зафиксировавшее военное поражение Германии. – Прим. перев.
3
См. «Командир Марсо». – Прим. автора.
4
Отряды франтиреров и партизан. – Прим. перев.
5
Французские силы внутреннего фронта. – Прим. перев.
6
Газета «Юманите». – Прим. перев.
7
См. «Командир Марсо». – Прим. автора.
8
См. «Командир Марсо» и «Роз Франс». – Прим. автора.
9
ФУ – «Форс Уориер». – Прим. перев.
10
ФКТХ – Французская конфедерация трудящихся христиан. – Прим. перев.
11
10 июня 1942 года по немецкому радио на весь мир было передано следующее сообщение:
«Официально сообщается, что во время розысков убийц обергруппенфюрера СС Гейдриха было точно доказано, что население Лидице, около Кладно, укрыло преступников. Доказательства были получены без участия населения, хотя оно и было предварительно допрошено. Проявленное таким образом сочувствие этому убийству усугублено еще другими враждебными действиями по отношению к Рейху. Были обнаружены антигосударственные листовки, склады оружия и боеприпасов, тайный радиопередатчик и большое количество продовольствия, принадлежащего плановому хозяйству. Кроме того, было доказано, что жители вышеназванной деревни вступили во вражеские иностранные организации.
Ввиду того, что жители этой деревни действовали противозаконно и являлись пособниками убийц обергруппенфюрера СС Гейдриха, все взрослые мужчины расстреляны, женщины вывезены в концентрационные лагери, дети помещены в воспитательные учреждения. Здания деревни полностью снесены, и название деревни уничтожено». – Прим. автора.
