Текст книги "Весенние ласточки"

Автор книги: Жан Лаффит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

А тут еще Жаклина, ничего не утаивая, поделилась с ним своим беспокойством и этим усилила его волнение. Она рассказала, как в детстве сопровождала мать в походах по квартирам, но тогда у них была совсем иная цель: они собирали деньги на пострадавших от войны, на организацию праздника в квартале, на стачечников. Тогда было другое дело: люди ее знали, кроме того, она была девочкой… Теперь же предстояло просить совершенно чужих людей подписать протест и в случае необходимости переубеждать их. Вот с этим она боялась не справиться.

– Ладно, видно будет. Правда, я много узнала на этом собрании, но вот изложить все это… Ну ничего, ты мне поможешь…

Жака не так страшил сам разговор, он почти ежедневно обсуждал все эти вопросы со своими товарищами по работе, но он не знал, с чего начать. Кроме того, по правде говоря, ему было стыдно ни с того, ни с сего врываться к чужим людям. Он находил это унизительным, словно он нищий и просит милостыню…

Он и Жаклина по воскресеньям были заняты на работе, и у Жака мелькнула было надежда, что из-за этого они не будут включены в бригады и кончатся все его тревоги. Но Леон Бурген отрезал им путь к отступлению.

– Когда вы оба свободны?

– По четвергам.

– Великолепно. В четверг у меня лекции с одиннадцати часов; мы сможем отправиться пораньше. В нашем распоряжении будет все утро.

Они условились встретиться в восемь часов утра в том же кафе, где обычно проводились собрания комитета. У Жака не оставалось времени, чтобы зайти в гостиницу за Жаклиной, и он отправился прямо в кафе, надеясь в душе, что из-за отсутствия Жаклины Бурген отложит всю эту затею до другого раза. Но они оба оказались на месте и беседовали у стойки. С пластмассового плаща Жаклины стекали ручьи, по-видимому, она только что пришла.

– Ты уже здесь?

– Хорошо, что я не стала тебя дожидаться, – рассмеялась Жаклина.

– Я проспал.

– Не страшно, – сказал Бурген, – у нас еще много времени. Кстати, можно я тебе буду говорить «ты»?

– Конечно, – ответил Жак и тут же в подтверждение своего согласия сказал:

– Ты что будешь пить?

– Кофе.

– С чем?

– Просто кофе.

– А ты, Жаклина?

– То же самое.

Жак непринужденным тоном заказал:

– Три стакана кофе и рюмку коньяку.

– Это ты для храбрости? – спросил Леон.

– В такой дождь необходимо согреться. А ты в самом деле ничего не хочешь?

Леон Бурген отрицательно покачал головой и изложил план дальнейших действий.

– В общем нечего мудрить, давайте прямо начнем с того конца улицы, который подходит к Люксембургскому саду. Главное, вести себя естественно. Бывает, что консьержка спрашивает тебя, куда ты идешь. Надо назвать фамилию одного из жильцов и спокойно подняться по лестнице.

– А как же мы узнаем фамилии?

– У меня уже несколько фамилий записано, я их взял из избирательных списков.

Да, Бургена ничем не собьешь с толку. Он был маленького роста, курносый, с живыми, хитрыми глазами. Внешне и по своему характеру очень похож на Огюста Пибаля, но моложе его и, как студент, гораздо образованнее. Кроме того, они были разного происхождения. Мать Бургена торговала церковной утварью в лавочке рядом с церковью Сен-Сюльпис, да и сам он в ранней юности был членом общества христианской молодежи. Вовлек его в комитет мира аббат Дюбрей. Бурген сразу развил большую деятельность, принимал горячее участие во всех обсуждениях и, по мнению Жака, был даже слишком предприимчивым, особенно с девушками. Но, во всяком случае, несмотря на то, что ему было всего девятнадцать лет, у него был большой опыт работы. Огюст Пибаль, разбиравшийся в этом деле, считал, что он мастерски собирает подписи по квартирам. В присутствии Бургена Жак почувствовал себя увереннее. Он взял Жаклину под руку, и они вышли на улицу вслед за Бургеном.

Они молча зашагали под дождем и остановились в конце одной из улиц, у самого Люксембургского сада. На углу возвышался дом с балконами, к нему примыкал более скромный дом, судя по внешнему виду, и Бурген, как генерал, выбирающий поле для битвы, остановил свой выбор на нем.

– Для начала он нам больше подойдет.

Они поднялись на пятый этаж, не встретив ни души. На площадку выходило три квартиры. Студент без раздумья позвонил в первую дверь. Жаклина машинально пригладила свои черные локоны и прикусила губу. Жак посмотрел на часы: было ровно восемь часов тридцать минут. На звонок никто не отзывался.

– Может быть, слишком рано? – сказал Жак.

Бурген дал более продолжительный звонок.

– Да, начало неважное, – рассмеялась Жаклина.

– Позвоним в соседнюю дверь, – невозмутимо сказал Бурген. В этот момент на лестнице послышались шаги. Появился человек лет сорока, типичный холостяк, с батоном хлеба под мышкой, в неглаженой рубашке. Он остановился и, слегка запыхавшись, спросил:

– Вы ко мне?

– Да, – ответила Жаклина.

Жак, несмотря на свое смущение, все же заметил, что холостяк ничего не имеет против гостей. Он не спеша достал ключ из кармана, приговаривая при этом, что невежливо принимать людей на лестнице, тем более даму.

Они прошли в большую комнату, где царил неописуемый беспорядок. Хозяин с тем же спокойным видом схватил кресло за спинку, вытряхнул из него кошку, которая спала, зарывшись в газеты, и пододвинул его Жаклине, предлагая молодым людям самим очистить себе стулья.

– Мадам или мадемуазель, не знаю, как к вам обратиться…

Жаклина, поколебавшись секунду, сказала: «Мадемуазель».

– Итак, мадемуазель, я вас слушаю…

Жаклина бросила на Бургена взгляд тонущего человека, но все же невнятно пробормотала:

– Так вот… мы по поводу ЕОС… мы собираем подписи тех, кто против…

– А что это за ЕОС?

Жаклина окончательно растерялась, но Бурген пришел ей на помощь. Он пустился в пространное объяснение, а хозяин слушал, покачивая головой, и наконец прервал его:

– Значит, мадемуазель, вы считаете, что ЕОС опасная штука?

– Да, она может нас вовлечь в войну.

– Вот тебе и на! Только этого не хватало. Знаете, меня давно уже не интересуют женщины, но все-таки совсем не хочется становиться под пули.

Лед тронулся. Этот в общем чужой человек, с которым они всего несколько минут тому назад встретились, рассказал им всю свою жизнь. У него была невеста… [ «Пожалуй, такая же прелестная, как и вы… она была еврейка… ее арестовали, как и всю ее семью. Потом Дранси, лагеря, и она не вернулась…»]

Молодые люди не знали, что ему на это ответить.

В комнате порядок был наведен только на маленьком столике у окна, на нем стояла фотография улыбающейся девушки и перед снимком, в вазочке, три маргаритки…

– Конечно, я вам дам свою подпись…

На лестнице Леон Бурген сказал:

– Замечательный парень, он просто создан для нашего комитета.

У Жака стоял комок в горле…

Соседнюю дверь открыла маленькая женщина с круглым, милым лицом. Первой заговорила Жаклина:

– Доброе утро. Мы пришли поговорить с вами об одном очень важном деле и попросить вас подписать…

Женщина отпрянула.

– Я ничего не подписываю…

Вмешался Леон.

– Мадам, вы, наверное, замужем… если ЕОС будет создано, вашего мужа могут услать далеко от дома…

– Мой муж в погребе. Да вот и он сам.

Огромный детина, настоящий геркулес, оглядел их и не ответил на приветствие.

– Они пришли, чтобы ты подписал… сейчас они тебе объяснят… Простите, но мне надо на кухню…

Леон только успел сказать несколько слов, как атлет, побелев, угрожающим жестом показал им на дверь и крикнул:

– Вон!

– Свихнулся малый, – сказал Леон, когда они вышли на площадку.

Жаку нанесенное оскорбление придало решимости, и он позвонил в третью дверь… Толстая женщина с засученными до локтя рукавами возмущенно посмотрела на них, говоря всем своим видом, что она не выносит незваных гостей.

– Мы хотим попросить вас подписать… – начал Жак. – Надо сорвать ЕОС…

– Очень сожалею, но мужа нет дома… А я не разбираюсь в политике…

– Сударыня, создание ЕОС даст Германии право перевооружиться… И может снова вспыхнуть война…

Толстуха убежала подкрутить газ под баком с бельем и вернулась, вытирая руки.

– Ну, раз это против войны, так дайте мне вашу бумагу… Мы были в эвакуации… наш дом разрушен бомбежкой…

Увидев одну только подпись холостяка, она заколебалась. Леон Бурген показал ей другие листы, заполненные фамилиями, и объяснил:

– Ваш дом мы только начали обходить.

– Надеюсь, вы не были у моих соседей? Этот жилец сотрудничал с оккупантами.

– Мы только что от него…

– Ну, детки, вы достойны уважения, если такие мерзавцы не отбивают у вас охоты… Ладно, раз вы боретесь против войны, я подпишу, чтобы вы не ушли с пустыми руками. А уж за подписью мужа вам придется еще раз прийти. Да вам, наверное, не привыкать?

– Конечно, – ответил Жак.

Он вышел с торжествующей улыбкой. Это была его первая победа.

– Видишь, не так уж это трудно, – сказал ему Леон. – С женщинами всегда так: они или подписывают, или просят зайти попозже, чтобы застать мужа.

Они спустились этажом ниже. Им открыла маленькая старушка, которую так и хотелось назвать бабушкой. Она любезно пригласила их:

– Входите, дорогие. Чем могу быть вам полезна?

Леон подмигнул Жаклине, предлагая отвечать.

– Сударыня, над нами нависла огромная опасность, – начала девушка.

– Деточка, говорите громче, я глуховата.

– Над Францией нависла большая опасность… Районный комитет защиты мира поручил нам собрать подписи против ЕОС… ЕОС – это…

– Я знаю, что это такое.

– Ну, раз вы знаете, вы не откажетесь подписать наш протест.

Старушка с сомнением покачала головой.

– Вы очень молоды и, по-видимому, мужественная девушка, раз вас не отпугивает хождение по этажам. Значит, вы в это верите, вы и ваши друзья?

– Верим.

– А я, видите ли, старая женщина и знаю, что подписями ничего не добьешься. Мой муж погиб в шестнадцатом году. Он знал, что воевать люди будут всегда. Мой сын был убит в сорок четвертом году, в момент освобождения… Вы не обратили внимания на мемориальную доску на воротах Люксембургского сада? Там его и подобрали… Так вот, несмотря ни на что, все повторяется… дурные люди живы, они жаждут мести… они хотят получить в свое распоряжение весь мир, да еще и луну и звезды в придачу…

Старушка взяла листок с текстом протеста. Бургену показалось, что она собирается его вернуть, и он поспешно сказал:

– У нас есть еще подписи… заполненные уже листы, мы можем вам их показать… у нас тысячи подписей… Этот протест мы подадим депутатам, и если все его подпишут, они вынуждены будут считаться с нашей волей…

– Значит, вы их пошлете депутатам? Неплохая мысль. Я думала, вы собираетесь оставить эти листы у себя, а общий итог напечатать в газете.

«Видимо, она читает «Юманите», – решил про себя Леон и добавил:

– Я убежден, что ваш муж и ваш сын, который погиб героем, посоветовали бы вам дать свою подпись.

– Я и не отказываюсь. Пройдите в гостиную, я возьму очки.

Она подошла к окну и попросила Жаклину:

– У вас хорошее зрение, посмотрите, не играют ли дети на тротуаре?

– Нет, никого не видно.

– Жалко, один мальчик всегда выполняет мои поручения, мне ведь трудно ходить…

– Если вам нужно что-нибудь купить, я могу сбегать…

– Очень хорошо, принесите мне хлеба. Подождите, вот деньги.

Жаклина проворно спустилась вниз и столкнулась с консьержкой.

– Вы откуда?

По ее виду Жаклина сразу догадалась, что кто-то ей пожаловался. По-видимому, геркулес с пятого этажа. И она откровенно рассказала о цели своего прихода…

Консьержка зазвала девушку в свою комнату и предупредила ее:

– Говорите потише. Наш Адольф уже поднял крик.

– Ваш Адольф? Кто это?

– Так его прозвали жильцы. Болван, с которым никто не разговаривает.

Жаклина рассмеялась.

– Да, этот господин не отличается любезностью.

– Вы снисходительны. Во время войны он был любезен и даже слишком, поверьте мне. Он перекинулся к фрицам и носил их форму. А сейчас работает шпиком или чем-то вроде этого…

Жаклина ушла за хлебом и на обратном пути снова встретилась с консьержкой.

– Кстати, перед уходом зайдите ко мне с вашим листом, – сказала та. – Боже мой, не стучите каблуками по лестнице. Адольф способен вызвать фараонов… я хочу сказать – полицейских.

– Мы можем продолжать?

– Только действуйте тихо. Ну а в случае чего – я вас не видела…

Старушка горячо поблагодарила Жаклину. Она не только дала свою подпись, но еще обещала принять участие в какой-нибудь делегации при условии, если не надо будет далеко идти и если за ней зайдут. Когда они уже вышли из квартиры, старушка неожиданно открыла дверь и тихо предупредила:

– Только не ходите к Адольфу. Он живет этажом выше, средняя дверь.

– Мы знаем, спасибо. А с вашим соседом вы знакомы?

– Тоже не сахар.

– Нас выставят?

– Нет, но у него вы ничего не получите. Он читает «Фигаро».

Посоветовавшись, они решили оставить этого жильца напоследок. Предстояло еще побывать в семи квартирах. Особых происшествий у них больше не было. Две молодые женщины приняли их довольно любезно, но попросили зайти попозже, когда мужья вернутся с работы. В двух квартирах им не открыли – наверно, никого не было дома. В остальных трех все подписали без разговора: двое стариков, одинокая женщина и инвалид, который подписал не только за себя, но и за своих двух сыновей. После этой удачи они решили отправиться к читателю «Фигаро».

Им открыла дверь изящная девушка и провела их в комнату.

– Прошу вас подождать, вы пришли слишком рано. Мсье сейчас вернется.

Они с недоумением переглянулись и еле удержались, чтобы не расхохотаться. Комната напоминала зубоврачебный кабинет. Стояло какое-то странное кресло, на столе были разложены всевозможные инструменты; в застекленном шкафу красовалась масса флаконов и сосудов; на стене висели дипломы. Жаклина вспомнила о вывеске «Педикюр» на дверях, вызвала горничную и объяснила ей, что, по-видимому, произошло недоразумение, они пришли поговорить и не собираются делать педикюр.

Девушка, покраснев, извинилась и провела их в маленькую гостиную.

Наконец пришел хозяин квартиры, очень симпатичный человек лет пятидесяти, одетый с иголочки. Он вежливо выслушал Леона Бургена, но ответил очень сдержанно. Что это за ЕОС, он не знает. О перевооружении Германии он слышал много, но разве она еще не вооружилась? Конечно, он против войны, как, впрочем, и все.

– Понимаете, политика не моя область. Мне некогда заниматься такими вещами…

– Но вы читаете газеты? Слушаете радио? Сейчас много говорят об этих вещах.

– Знаю, меня они не интересуют. Меня больше привлекает театральная страничка, да еще автомобильная выставка. А ваше ЕОС, видно, поганая штука, раз люди против нее. Но что поделаешь?

– Вы совершенно правы, это поганая штука, опасная для Франции, – и Леон постарался как можно понятнее все объяснить. Если ЕОС будет ратифицировано, а это может произойти, как говорят, осенью, то весной будет создан новый вермахт. Конечно, наименование будет другое, но немецкие генералы получат право командовать французскими солдатами в так называемой европейской армии…

– Нет, я сам офицер запаса и уверяю вас, что французы никогда не потерпят такого унижения.

– Мы тоже так думаем, но для этого нужно сорвать создание ЕОС.

– Предположим, что все это так, – несколько оживляясь, сказал педикюрщик. – Предположим, что Франции в самом деле угрожают… В таком случае надо поднять шум, надо об этом кричать, оповестить всех…

– Но мы это и делаем, – вставила Жаклина.

– Недостаточно, мадам, недостаточно. Взять хотя бы меня – я об этих вещах слышу впервые. Нужно действовать гораздо активнее и беспрерывно говорить об этом. Вы должны побывать всюду, отправиться к людям на их работу, останавливать прохожих, убеждать пассажиров метро, потолковать с лавочниками… Вот, мадам, как надо действовать. Да и в нашем доме вы обязаны обратиться не только ко мне, а собрать всех жильцов, рассказать и им о нависшей угрозе. Убежден, что вам это не пришло в голову.

Леон Бурген опешил, но хозяин был так увлечен, что не давал вставить слова.

– Вы думаете, как я набрал клиентуру? Не знаете? Говорил о себе направо и налево, знакомился с людьми, а потом они уже сами заговорили обо мне, сообщили мой адрес своим друзьям, так и пошло. А в начале у меня никого не было… Сейчас я еле справляюсь с работой. Даже подыскиваю себе помощника… Может быть, у вас кто-нибудь найдется?

– Да, вы внесли замечательное предложение, – прервал его Леон. – Мы не подумали о собрании жильцов.

– Великолепная идея! – с искренним восторгом воскликнула Жаклина. – И вы, конечно, придете?

– Если вы не возражаете, мы зайдем к вам в другой раз, чтобы посоветоваться, как организовать это собрание, – сказал Леон.

– А пока дайте мне одну петицию, я ее покажу своим клиентам.

Он сам проводил их до дверей и всучил им пачку своих визитных карточек.

– Возьмите, они могут вам понадобиться.

– И все-таки он не подписал, – заметил Жак, когда они вышли.

– Подпишет, – ответил Леон, – и мы еще проведем это собрание. Я порекомендую его одному моему приятелю, и тот поможет нам довести дело до конца.

Они подытожили результаты своего похода: подписали одиннадцать человек, включая консьержку. У семерых или восьмерых, возможно, еще удастся получить подпись. Вдобавок намечено собрание. И только один отказ.

На все это у них ушло немногим больше часа. Жаклине казалось, что они сделали мало, а Леон был в восторге.

– Дело не в количестве, а в качестве, – сказал он. – Если хотите, можем еще продолжить наше занятие.

– Я собирался предложить то же самое, – ответил Жак. – Почему бы нам не отправиться в угловой дом?

– Там, наверное, большие квартиры, много прислуги, а у нас мало времени… Попробуем все-таки в верхнем этаже.

Они сели в лифт и позвонили в первую же квартиру. Им открыл дверь аккуратно одетый господин в очках и провел их в кабинет. Он был похож на учителя. Жаклина и Жак сочли благоразумным дать говорить Леону… Но учитель прервал его:

– Нечего мне рассказывать сказки. Вы боитесь не только за Францию, но и за ваш дорогой Советский Союз! – Полюбовавшись произведенным эффектом, он насмешливо продолжал: – Благодаря ЕОС, видите ли, капиталистический мир только станет сильнее. Я вас понимаю…

Он явно забавлялся и, взглянув на Жаклину, добавил:

– Конечно, я подтруниваю над вами, но я прав. Совершенно естественно, что вы, коммунисты, встаете на защиту первого социалистического государства. Кстати, вы, наверное, именно так бы и ответили, не опереди я вас.

Но Леон Бурген не сдался.

– Я должен вам сказать, что среди нас нет членов коммунистической партии. У мадмуазель отец был брошен в тюрьму немцами, отец моего товарища попал в плен в Германию, а мой погиб…

– Не сердитесь, молодой человек, Франция – свободная страна, и вы имеете право отстаивать свои убеждения, даже если вы и коммунист. Мне это не мешает. Но я хотел вам показать, что я все великолепно понимаю. Ведь вы со мной разговариваете не от имени Комитэ де форж?

– Нет, мы пришли по поручению комитета мира.

– Великолепно. Ну а в вашем комитете, естественно, Советский Союз не осуждают?

– Зачем? Он никому не угрожает.

– Но у Советского Союза тоже есть солдаты, армия, атомная бомба… Не отрицайте хотя бы, что он готовится к обороне.

– А остальные страны?

– Вы хотите сказать – американцы? Да, у них тоже немало торговцев пушками… На мой взгляд, они хотят, чтобы дрались другие, а они будут продавать им оружие… – он усмехнулся.

– Я думаю, в один прекрасный день они вынуждены будут все свое добро отправить в стратосферу или создать в Тихом океане новые острова, чтобы избавиться от своего оружия. Нечто наподобие мусорного ящика…

Все рассмеялись.

– Я люблю пошутить, но на самом деле я гораздо серьезнее, чем кажусь. Мне бы хотелось пораздумать над вашей просьбой на досуге и проглядеть соответствующую литературу. Вы, наверное, можете мне ее дать?

Но они ничего не захватили с собой, и Жаклина предложила принести эти материалы попозже.

– Только не слишком много, мне все-таки кое-что уже известно. Видите ли, дорогая моя начинающая общественница, я бы ратовал за разоружение всех стран…

– Ваше стремление отвечает стремлениям движения за мир, – ответил Леон, – а ЕОС преследует как раз противоположную цель.

– Возможно. Принесите вашу литературу. Я бы не прочь также познакомиться с высказываниями Советской России по вопросу о Европе. Во всяком случае, выдвинутая ЕОС маленькая Европа – нелепость…

Кто-то постучал в дверь.

– Вы меня извините, но ко мне пришел ученик, – сказал хозяин квартиры. – Мне сейчас некогда продолжать наш разговор. Приходите ко мне в другой раз. Я преподаю английский и немецкий языки.

Пожимая им руки, он добавил все в том же насмешливом тоне:

– Это легче, чем учить русскому.

В соседнюю квартиру им даже не пришлось звонить. Молодая блондинка в плаще, сшитом по последней моде, стоя у дверей, искала в сумочке ключ. Она так приветливо посмотрела на Жаклину, что та, осмелев, обратилась к ней:

– Мы собираем подписи жильцов дома под протестом против перевооружения Германии…

– Я уже подписала.

– Может быть, не то? У нас речь идет о ЕОС.

– Кажется, так оно и называлось. Пожалуйста, покажите мне ваш листок.

Она внимательно прочитала текст протеста и с милой улыбкой его вернула.

– Именно это я и подписала. Недавно ко мне приходил водопроводчик и дал мне такую же бумажку. Почему вы смеетесь?

– Кажется, я с ним знакома. Маленький, растрепанный?

– Да, да.

– В таком случае прошу извинения. Он член нашего комитета. Значит, он нас опередил.

– Если хотите, я могу подписать и ваш листок.

– Зачем же, раз вы уже дали свою подпись.

Леон вспомнил, что Пибаль, рассказывая о своем похождении, добавил, будто у этой женщины не то муж, не то любовник депутат. Может быть, водопроводчик и прихвастнул? Но она была такая хорошенькая и приветливая, что Леон решился:

– Можно вас попросить еще об одной вещи?

– Пожалуйста.

– Ваш муж депутат. Скажите ему, чтобы он не голосовал за ЕОС. Французы не желают…

– Хорошо, я поговорю…

Все трое спустились вниз, но на улице Леон попрощался, он спешил на лекцию.

Дождь продолжался. Жак взял Жаклину за руку, и они побежали…

* * *

Блондинка вошла в переднюю, сняла плащ и, стоя у зеркала, причесала слегка намокшие волосы. Из комнаты донесся голос Анри Вильнуара:

– Маринетта!

Она молча вошла в спальню, села в кресло, положила ногу на ногу и закурила сигарету. Только тогда она спросила:

– Господин министр желает меня видеть?

– До чего же ты ребячлива!

Поговаривали о преобразовании кабинета, и Вильнуар надеялся на этом выиграть, тем более что Маринетта обещала, если он станет министром, взять развод и выйти за него замуж. Элен вернулась в Перигё и, казалось, образумилась. Правда, Вильнуар ожидал еще нескольких сцен, но самое трудное было позади. Элен теперь все знала. И, что еще важнее, Вильнуар-отец, поставленный в известность о намерениях сына, одобрял их. Главное теперь – избежать скандала. Элен будет неплохо обеспечена… Дети поедут учиться в лицей, а каникулы будут проводить с матерью. В общем Анри ни в чем не мог себя упрекнуть. Наконец, в сорок четыре года судьба ему улыбнулась.

Он встал из-за своего маленького письменного стола, чтобы подать Маринетте пепельницу, и, воспользовавшись случаем, поцеловал ее в затылок.

– Скажи, с кем ты разговаривала?

– С молодыми людьми.

– С молодыми людьми?

– Да, и с ними еще была очаровательная девушка.

– Чего они от тебя хотели?

– Ничего особенного, мою подпись.

– Для чего?

– Против ЕОС.

– И эти тоже! Надеюсь, ты не подписала?

– А почему? Нечего на меня так смотреть, вот уже три месяца, как я это сделала.

– И ты еще смеешься?

– По-твоему, я должна плакать?

– Но это же глупо. Кампанию проводят коммунисты.

– Знаешь, они слишком милы для коммунистов.

– Больше ни о чем они тебя не просили?

– Просили.

– О чем?

– Передать тебе, чтобы ты не голосовал за ЕОС.

– Они меня знают?

– По-видимому.

– Только этого недоставало. Они способны поднять шумиху в своей газете.

– Ну а честно говоря, как ты сам относишься к сообществу?

– Скорее отрицательно.

– Такой ответ меня не устраивает. Нужно оно французам? Да или нет?

– Нет.

– Значит, я правильно поступила.

– Подписывать не стоило.

– Почему?

– Я уже тебе объяснил, ты играешь на руку коммунистам.

– Но ты же сам сказал, что не одобряешь ЕОС.

– Да. Но из этого не следует, что нужно голосовать против.

– Я ничего не понимаю.

– Знаешь, в политике не так-то все просто…

XIV

– Мсье Ренгэ, вылетающий в Брюссель… – вызывали громкоговорители вокзала Инвалидов.

Это объявление привлекло внимание только трех человек, а именно: Ирэн Фурнье, Леона Бургена и депутата Сержа де Мулляка.

Вокруг шли обычные перед отлетом самолета приготовления. У окошек толпился народ, служащие авиакомпаний с подчеркнутой предупредительностью встречали пассажиров, на чемоданы вешались этикетки с названиями всех городов мира, на щите вспыхивали все новые надписи, приглашая вас лететь в Нью-Йорк, в Каир, в Лондон, в Дакар…

Ирэн не стоялось на месте от волнения. Она окинула взглядом зал в надежде увидеть среди прибывающих того, кого вызывали громкоговорители, и, не выдержав, снова подошла к окошечку «Эр-Франс».

– Мадмуазель, я сопровождаю профессора Ренгэ. Он должен прибыть с минуты на минуту…

Стюардесса ободряюще улыбнулась.

– У нас еще есть немного времени, но хорошо, если бы он поторопился. Автобус отправляется через несколько минут.

– А если он опоздает?

– Тогда пусть едет в Буржэ.

– Вы думаете, он поспеет?

– Наверняка. Ваш самолет отлетает только в одиннадцать часов.

Таким образом, у них оставалось еще больше часа. Значит, не все потеряно. Ирэн пошла было звонить по телефону, но ее пугала перспектива разговора с женой Ренгэ; кроме того, ей могли сообщить, что профессор передумал, и она решила позвонить в последнюю минуту.

Всю эту неделю она жила в постоянной тревоге. То ее окрыляла надежда, то терзали сомнения и преследовал страх, что в конце концов все сорвется. Началось с того дня, когда ее вызвали на улицу Пирамид. Один из руководителей Национального движения за мир попросил ее, если она может, девятого октября вылететь вместе с профессором Ренгэ и депутатом де Мулляком в Прагу. Это было для нее полной неожиданностью, и она не сразу ответила, думая, что произошло недоразумение или она чего-то не поняла.

– Там состоится конференция, и нам предложили прислать на нее своих представителей, – объяснили ей.

– Почему же вы выбрали именно меня? – удивленно спросила Ирэн. – Ведь у меня нет никаких заслуг.

– На конференции будет обсуждаться германский вопрос, а ваш комитет занял одно из первых мест в проводимой кампании. Кроме того, хорошо, чтобы в делегацию входила женщина…

Ирэн с трудом поверила в свое счастье. Она уже заранее представляла себе, как удивится Луи, когда она ему вечером сообщит: «Знаешь, я улетаю в Чехословакию». – «Ты смеешься!» – ответит муж. «Правда, уверяю тебя». Нет, это несбыточная мечта, все сорвется… Де Мулляк был одним из руководителей Национального движения за мир, и она понимала, что из-за него никаких затруднений не будет, а вот с профессором Ренгэ – дело другое.

И хотя ее уверяли, что все будет в порядке и он не откажется от приглашения, она лично не была в этом уверена. Его кандидатуру как будто бы предложил руководству Национального совета мира аббат Дюбрей. К ней отнеслись в высшей степени положительно. Профессор пользовался авторитетом в научном мире, кроме того, он не раз показал себя как рьяный противник войны и был председателем одного из комитетов мира… Самое трудное, считала Ирэн, получить его согласие. Ей-то и поручили вести с ним переговоры, сославшись на то, что она с ним встречалась. Ее предчувствия оправдались: уломать старика оказалось нелегко.

Первое ее свидание с Ренгэ произошло в его кабинете в присутствии Леона Бургена.

– Скажите, а почему меня хотят туда послать? Я не вхожу в Национальный комитет и несколько раз уже повторял, что не хочу в него входить. Значит, у меня нет права выступать от его имени…

– Но вы же принимаете участие в движении мира.

– Я работаю в Коллеж де Франс, мадмуазель. Моя частная жизнь никого не касается, но на поездку за границу я должен получить разрешение министра.

– Вы же будете отсутствовать только субботу и воскресенье.

– Правильно, но эти дни я проведу в Праге.

Ирэн, чувствуя, что все рушится, набралась храбрости и сказала:

– Я не понимаю, чего вы опасаетесь.

Профессор рассмеялся.

– Не воображайте, что я чего-то боюсь. В отличие от некоторых я не боюсь, что меня не выпустят обратно.

– Я не это имела в виду.

– Меня не страшит и порицание моего министра. Но почему посылают именно меня?

– Ваше присутствие придаст делегации вес.

– Не требуйте от меня слишком многого, я столько раз просил вас об этом. А собственно говоря, что это за конференция?

Профессор задал множество вопросов, сказал, что нужно подумать, и Ирэн пришлось навестить его еще несколько раз… В конце концов, после длительного колебания, после того, как он посоветовался с несколькими друзьями и среди них с Жолио-Кюри, он дал согласие, но при одном условии:

– Вокруг моей поездки не поднимайте шума.

– В каком смысле?

– Никаких фотографий в газете, никаких заголовков с моей фамилией. И чтобы по возвращении не было ни одной статьи, ни одного интервью, в которых от моего имени будут говориться вещи, которых я не высказывал.

– Но если появится отчет, как же избежать упоминания о вас?

– Ладно, на это я согласен, но чтобы больше нигде обо мне не писали.

Накануне отъезда Ирэн снова пришла к нему, чтобы вручить ему билет на самолет и условиться о встрече. Профессор нервничал, но не высказал никаких возражений, и она, боясь, что он в последнюю минуту передумает, поспешила уйти. Теперь она об этом сожалела. Поговори она с ним, возможно, сейчас не пришлось бы так волноваться…

Ирэн, наведя справки в окошечке, вернулась к Леону Бургену и де Мулляку. У депутата весь багаж состоял из кожаного портфеля.

– Надо было пригласить его жену, – сказал де Мулляк, тоже обеспокоенный отсутствием профессора.

– Я думаю, она бы отказалась, – возразила Ирэн.

– Все равно, надо было это сделать приличия ради. Может быть, он боится ездить без нее. А что мы будем делать, если он не приедет?

Этот же вопрос мучил Ирэн. Она уже подумывала, не следует ли в этом случае и ей остаться. Остаться, когда она уже вот-вот должна была улететь! Ирэн готова была заплакать. Хорошо, что ей пришло в голову попросить Леона Бургена проводить ее. Ему можно было поручить связаться с Национальным комитетом, узнать, какие будут указания, и передать ей ответ в Бурже. Если профессор появится после отхода автобуса, Бурген его отвезет на аэродром в такси. Но сперва нужно попытаться дозвониться Ренгэ. Ирэн направилась к телефонной будке, и в этот момент Леон крикнул:

– Вот он!

Ирэн и Леон бросились навстречу профессору. Тот шел по залу за носильщиком. Несмотря на сравнительно теплую погоду, Ренгэ был в пальто, которое могло защитить и от сибирских морозов.