Текст книги "Выдавать только по рецепту. Отей. Изабель"

Автор книги: Жан Фрестье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

«И все же, – рассуждала про себя Изабель, – я вижу, что одни женщины страдают варикозным расширением вен, в то время как у других ноги остаются стройными. Мужчины делятся также на подтянутых и на тех, кто уже успел обзавестись брюшком. Но разве часто мы обращаем на это внимание? Неужели нас прежде всего волнует, как сложен тот или иной человек? Для нас важно лишь то, на какой машине он ездит, со вкусом ли одевается, какие предпочитает носить украшения, в каком доме проживает, как обставлена его квартира. На худой конец мы оцениваем его интеллектуальный потенциал, если ему предоставляется случай продемонстрировать его». И все же ей и в голову не приходило, что весь хлам, которым окружает себя человек, необходим ему лишь для того, чтобы отвлечь внимание окружающих от его тела. После той запомнившейся ей пляжной прогулки с Маривонной она твердо знала, что была на пути к одному из тех великих открытий, которые переворачивают наше сознание. И впервые такое открытие она сделала еще в двенадцатилетнем возрасте, когда поняла, что взрослые, невзирая на все насаждаемые ими правила приличия и мнимое достоинство, только и делают, что предаются сексуальным играм. До той поры она считала их забавами для детей.

Почувствовав, что начинает подгорать на солнце, она перевернулась на живот. Теперь она видела тропинку, ведущую к отцовскому дому. Заметив, как из лежавшей в развалинах деревушки спустилось в долину стадо овец под охраной пса и женщины в красном платье и широкополой соломенной шляпе, она подумала, что овцы принадлежали, по всей видимости, тем нудным соседям, к которым два года назад ее однажды водили в гости. Теперь, возможно, ей придется вновь зайти к ним или принять их у себя. «Нет, – подумала девушка, – все же это не те каникулы, о которых я мечтала». Кроме вынужденного общения с соседями, Изабель подозревала, что отец приготовил для нее настоящую воспитательную программу. И теперь ей не отвертеться!

«Какой же он странный! – подумала девушка об отце. – Как можно почти весь год жить в такой дыре?» По правде говоря, ее мало интересовало, чем занимался ее отец. Она знала, что он пишет книги. И все. Она никогда не читала их; возможно, теперь представится случай перелистать отцовские сочинения. Изабель была совсем не высокого мнения о его добродетелях. Одно время она даже ненавидела его, встав на сторону матери, считавшей, что мужчина должен жить со своей женой, а отцу надлежит денно и нощно заботиться о своих отпрысках. Однако со временем она утратила интерес к Полю, так как у нее появились другие, более важные для нее дела и заботы. В ее представлении отец остался предком, которого никогда не было дома. Теперь же неожиданно для себя она стала задаваться вопросом: каким же он в действительности был? По всей видимости, отец еще не утратил здоровья, ибо вовсе не выглядел старой развалиной. Как он рассчитывал прожить остаток дней? На что надеялся, о чем мечтал? Ведь человек до самой смерти надеется на лучшее. Что же касается самой Изабель, то она знала, что перед ней откроются все двери. И потому ей не хотелось заглядывать в будущее. И все же сорокапятилетнему мужчине уже не на что рассчитывать. Откуда он черпал силы, чтобы жить? Возможно, он раскроет ей свой секрет. Она подумала, что ей следовало бы получше присмотреться к отцу, и тогда ей, возможно, удастся увидеть то, что прячется под его напускной суровостью. Изабель знала: стоит только захотеть, как сложившееся с раннего детства представление об отце как о мрачном чудовище изменится к лучшему.

Однажды она поймала себя на мысли, что видит в матери лишь преданную служанку, всегда готовую потереть ей спину в ванной комнате. Нет, она вовсе не разлюбила мать, но со временем поняла, что настроение Сони можно было угадать по ее жестам. Начищала ли она до блеска обувь дочери, водила ли пылесосом по ковру – она делала всю домашнюю работу с таким видом, словно порядок в доме был гарантией от всех зол на земле, которые, как она полагала, подстерегают на каждом шагу. Изабель догадывалась, что мать не каждый день просыпалась с тревогой в душе; порой и в ее жизни были праздники. Девушка предпочитала, чтобы Соня горбатилась по хозяйству, тогда она оставляла дочь в покое. И напротив, когда мать обретала на какое-то время душевное равновесие, то тут же развивала бурную деятельность, в частности, когда речь шла о дочери. Однажды ей захотелось, чтобы Изабель изучала немецкий язык и посещала балетную школу. Беспечная от природы, Изабель считала затею матери пустыми хлопотами. Она еще могла бы примириться, если бы Соня шла к поставленной цели прямым, а не окольным путем. Но это было не в характере Сони. Учитель немецкого языка давал Изабель уроки бесплатно, поскольку Соне удалось убедить его гордиться тем, что он обучает иностранному языку столь привлекательную и способную девочку. Что же касается балетной школы, то она докучала всем влиятельным, по ее мнению, людям, и не пропускала ни одного скучного приема, на которые водила с собой принаряженную Изабель. Разумеется, «клюнувшие» на такую приманку получили бы не больше мыши, позарившейся на сыр в мышеловке. В большинстве случаев надежды Сони не оправдывались, и тогда она принималась неистово поносить тех, к кому только что обращалась с просьбой. Она представляла дело так, словно эти люди, а вовсе не она, преследовали сугубо меркантильные цели. Изабель пробовала было спорить с ней, но протест девочки звучал не громче комариного писка. У Изабель со временем сформировалась своя шкала ценностей. Она считала, что отдаться мужчине можно только по любви. В результате сложившегося в детстве нелестного мнения о взрослых она презирала мужчин и снисходительно относилась к юношам.

Джаспер залаял. Изабель увидела, как по тропинке взбирается вверх ее отец в голубой рубашке. Девушка быстро натянула на себя одежду, но, рассудив, что он все же мог заметить ее наготу, приготовилась выслушать внушение. Но она ошиблась. С трудом переводя дыхание после подъема в гору, он нагнулся, чтобы поцеловать дочь в макушку. И лишь спросил ее о том, как ей спалось в эту ночь на новом месте.

– Я покажу тебе такое место, – добавил он, – где ты сможешь загорать без риска, что кто-то застанет тебя врасплох. Лично мне безразлично, что ты загораешь без купальника. Но должен предупредить, что приходится считаться с нравами местных жителей.

– И чем же таким они отличаются?

Он присел рядом с ней:

– В здешних краях люди с большим усердием соблюдают внешние условности. И конечно, недопустимо появиться перед ними в чем мать родила. В этом они нисколько не отличаются, например, от парижан, которые тотчас осудили бы тебя, если тебе вдруг вздумалось бы позагорать без купальника на открытом балконе. Я говорю тебе о простых крестьянах, с которыми я поддерживаю добрососедские отношения. Кроме ближайших соседей, Мансартов, здесь проживают еще несколько семей фермеров. При встрече с ними мне приходится здороваться с ними за руку и справляться о здоровье их домочадцев. К тому же нельзя близко приближаться к их домам, если только не направляешься к ним в гости, что я делаю время от времени. Ни в коем случае нельзя отказываться и от их угощения, закрывая глаза на разбавленный водой аперитив. Когда проходишь через их владение, не подбирай ничего с земли, даже полено, не спросив разрешения у хозяина. Поверь, отказа не получишь. Вот, думаю, все, что я хотел сказать.

– Не трудно запомнить.

– Еще проще выполнить. Иди-ка домой и прими ванну – место освободилось.

Она поморщилась:

– Ладно, я умоюсь, но не полезу в ванную.

– Как, разве ты не принимаешь ванну каждый день?

– Да. Но мне хотелось бы хоть немного отдохнуть.

– От чего?

Она немного помедлила, прежде чем ответить.

– Терпеть не могу принимать ванну.

Он рассмеялся:

– Если бы мать услышала тебя! Скажи, почему ты так не любишь мыться в ванной?

– Я не нахожу в этом никакого удовольствия. После ванны я уже не пахну собой.

– Вот так история!

Она, в свою очередь, рассмеялась:

– Ты не понял. Уверяю тебя, у меня хороший запах. Разумеется, мыться надо, но не с головы до ног. В детстве после ванной я облизывала руки – поверь мне, вкус был отвратительный. Я поняла, что после купания кожа утрачивает свой природный вкус. Мне уже не хотелось мыться в ванной, но ты ведь знаешь маму.

Поль подумал про себя: «Вот наконец появилось нечто такое, что, несомненно, отличает дочь от матери. А чему тут удивляться? Дочери полагается встречать в штыки все, чему учила ее мать!» Ему пришло в голову, что он крепко усвоил урок отца, который после очередного семейного скандала всякий раз твердил ему одно и то же на протяжении многих лет: «Сынок, никогда не женись!» Уж не по этой ли причине он впервые сочетался браком в двадцатилетнем возрасте, в двадцать три года женился во второй раз, а через пять лет взял в жены Соню? По правде говоря, он не сохранил в душе плохих воспоминаний о первых двух браках. Ему всегда нравилось появляться на людях с привлекательной женщиной. Это было для него глотком кислорода, спасавшим от удушливой атмосферы серых будней. И что же дает ему замкнутый образ жизни, который он ведет на протяжении последних нескольких лет? Этим вопросом он задался лишь вчера, после того как Изабель нежданно-негаданно вошла в его жизнь. Эта мысль радовала его и в то же время вызывала досаду. Случилось так, что не отличавшаяся высокой нравственностью и хорошим воспитанием девица своим появлением заставила Поля пересмотреть давно устоявшиеся взгляды и усомниться в святых принципах. По крайней мере что касается чистоты тела.

– Мне не хотелось говорить, – начал он, словно получая удовольствие от того, что показывал дочери свой дурной нрав, – но от твоего старого свитера несет потом. Прими ванну и переоденься.

Она поднялась и гордо расправила плечи.

– Хорошо, я пойду.

«Несомненно, – рассуждал Поль, – поддержание гигиены – это те навыки, которые должны прививаться ребенку с самого раннего детства, ибо впоследствии это становится тем камнем преткновения, о который разбиваются многие семьи». Ему хотелось поскорее совладать с собою. Теперь ему было уже не до смеха. Удовольствие, какое он только что испытал, унижая Изабель, не оставляло сомнений. Провожая взглядом дочь, Поль понял, что не стоит обманываться относительно своих отеческих чувств к ней.

Порой бывает достаточно посмотреть правде в глаза, чтобы понять, что зашел в тупик. Именно такое и произошло с Полем. Лучшее, что он мог сделать в данной ситуации, это вывести из гаража машину и немедленно отвезти девушку к матери. Пусть женщины решают сами свои проблемы и оставят его в покое. Какое ему дело до них? Покусывая травинку, он не спеша брел к дому с твердым намерением осуществить принятое решение, показавшееся ему самым разумным. Он хотел использовать любой предлог, лишь бы предотвратить грядущие неприятности. «Неужели это и есть, – подумал он, – признаки любовной привязанности, о которой я в свое время так много наслышался? Еще вчера на пляже я понял, чем это может закончиться. Я лишь делал вид, что ничего не произошло, поскольку был как набравшее обороты колесо, когда его уже невозможно остановить и повернуть назад. По правде говоря, все началось еще раньше. Я вдруг обрадовался тому, что Соня решила передать на мое попечение Изабель. Любовь – любовью, а против желания не попрешь. И ничего тут не поделаешь. На что же я рассчитывал? Теперь мне ясно одно: каждый полагает, что может держать себя в руках. Находиться рядом с любимым человеком всегда лучше, чем вдали от него. Я считал свое решение единственно верным и, конечно, заблуждался. Моими мыслями и поступками уже руководил совсем другой человек и, похоже, круглый дурак и аморальный тип, лишенный трезвого здравомыслия. Этот наглец нашептывал мне на ухо: „Кто знает?“ Наше второе „я“ громко не заявляет о себе. И все же эта живущая внутри каждого из нас скотина до самой нашей смерти не теряет надежды».

В самом деле, Поль почувствовал, как основной инстинкт берет над ним верх. Он решил подвести итог своим размышлениям. Такое понятие, как кровосмешение, ничего не говорило ему. По крайней мере он даже не вспоминал об этом. Более всего его смущала разница в возрасте, казавшаяся ему непреодолимым препятствием. Он был уверен, что морщины отнюдь не украшали его, и потому было бы глупо надеяться на взаимность. И даже в случае, если бы счастье вдруг улыбнулось ему, он знал, что впереди его ждет лишь горечь разочарования.

Он еще не дошел до дома, как уже мысленно преодолел первое препятствие. «И с чего это я взял, – рассуждал Поль, – что разница в возрасте представляет большую помеху для любви? Как я могу судить об этом? Неужто я стыжусь своих лет? Мы не можем нести ответственность за то, что так быстро летит время. А вдруг мои годы не оттолкнут ее? Наша мораль – не что иное, как страх перед смертью или боязнь, что мы никому не понравимся».

Все препятствия можно было бы преодолеть, кроме будущего, которое не сулило ему ничего хорошего. Поль не нашел ничего лучшего, как обойти дом сзади и открыть гараж. И только после того, как выехал во двор, а затем, выйдя из машины, залез в багажник за тряпкой, он увидел сверток с гвоздями для Робера. «Сейчас же надо ему отвезти. Ведь я же обещал», – подумал он.

В этот момент из дома вышла Изабель. Она собрала волосы в пучок на затылке и надела коротенькое платьице в цветочек.

– Что ты там делаешь? Мы поедем кататься?

Она подошла вплотную к Полю и обвила его шею руками.

– Попробуй теперь сказать, что от меня плохо пахнет!

Они скорее добрались бы до городка пешком, если бы не тяжелый сверток с гвоздями, который надо было завезти Роберу. Разбитая, вся в рытвинах и ухабах дорога петляла между невысокими поросшими кустарником холмами. Их вершины то тут, то там венчали груды камней. Это было все, что осталось от когда-то процветавших ферм. Время для них обернулось еще большим бедствием, чем самая разрушительная из войн.

– Хочу предупредить, – сказал Поль, – что Робер совсем недавно пережил большое горе. Всего каких-то года два назад за одну зиму он потерял отца, мать и лошадь.

– Несчастный случай?

– Откуда ты знаешь?

– Потому что такое количество жертв бывает только в результате несчастного случая.

Он рассмеялся:

– Да, ты права. Такое могло бы произойти, если бы их телега перевернулась в глубокий овраг. Нет. Это лишь простое совпадение. Каждый болел своей болезнью, оказавшейся для него смертельной. Если рассуждать по-твоему, то можно было бы предположить, что лошадь пала от ящура, предварительно заразив хозяев. В любом случае бедняга хлебнул горя.

– Он беден?

– Знаешь, богачи здесь как-то не приживаются. Я одолжил ему немного денег на покупку лошади. Но он решил обзавестись мулом и теперь весьма доволен.

Поль притормозил машину у высокой шелковицы, стоявшей как раз напротив двора, заросшего крапивой и сорняками, где бродили куры и валялись поржавевшие плуг и борона. Из дровяного сарая вышел Робер, пригнув голову, чтобы не удариться головой о прогнившую балку, которая грозила вот-вот обрушиться. Приподняв кепку с давно не стриженных и не мытых волос, этот до самых бровей заросший бородой верзила встретил гостей белозубой улыбкой.

– О! Вот так сюрприз! Твоя дочь? О ля-ля! Красавица… настоящая красавица! Заходите во двор с другой стороны: там тень и не так жарко. Я только что вернулся с виноградника.

– Какие виды на урожай? – спросил Поль, когда они, минуя заросли крапивы, зашли во дворик, походивший на земляной колодец, ибо был со всех сторон окружен высокими стенами.

– Чего? Винограда? О! Этот год будет совсем не урожайным!

Тень от огромной смоковницы, разрушившей своими мощными ветвями часть стены, распространялась на весь этот уютный уголок, куда выходила кухня. Посреди дворика стояли два плетеных стула, стол и старое садовое кресло, с которого Робер поспешно смахнул пыль кухонным полотенцем.

– Вот, теперь можете садиться. Здесь не очень чисто, потому что мне некогда наводить порядок.

Последние слова предназначались Изабель. Она улыбнулась, немного оробев перед высоким худым оборванцем, чье лицо заросло черной щетиной, а спадавшие на лоб и шею пряди волос, казалось, никогда не знали ни воды, ни мыла. И все же он был удивительно хорош собой и прямо-таки светился радостью.

– Присаживайтесь. Только осторожнее – не испачкайте платье. Я вытер стул, как мог, но вы видите, что у меня не так уютно, как в доме вашего отца.

– Мы не хотим мешать тебе обедать, – сказал Поль.

– О! Ничего. Пропустим по рюмочке и запьем аперитив холодной водой.

И он исчез на кухне.

– Я привез гвозди! – крикнул Поль.

– Да? Спасибо. Скажи, сколько я должен.

– Потом, потом.

Поль взглянул на Изабель, сидевшую в неестественной для нее позе, плотно сжав коленки, на самом краешке садового кресла. На фоне лачуги она походила на дорогое украшение, выставленное в витрине роскошного ювелирного магазина. На какую-то секунду он пожалел о том, что заставил девушку расстаться с джинсами и старым пуловером. Но тут же уже ломал голову над тем, как сообщить о грядущем отъезде. И чем же он будет мотивировать свое решение? Не в силах придумать более или менее правдоподобный предлог, он мог лишь предполагать, что Изабель, несомненно, почувствует себя до глубины души уязвленной. Ему уже казалось, что после утренней перепалки она приняла твердое решение вести себя как послушная дочь. При этой мысли у Поля сразу же потеплело на душе.

Робер суетливо вытирал тряпкой разрозненные старинные стаканы, взятые, казалось, напрокат из сельской харчевни начала века. Наконец он уселся за стол:

– Пожалуй, я сниму кепку.

Он запустил в немытую шевелюру черные от грязи пальцы:

– Хочу угостить вас домашней анисовкой. К сожалению, не могу предложить ничего другого, кроме разве что розового вина?

– Нет, нет, – поспешно возразил Поль, – у тебя отменная анисовка.

Однако он явно покривил душой. Качество анисовки, настоянной на вонючей виноградной водке, оставляло желать лучшего. И все же это было лучше, чем разбавленное столовое вино. Что же касалось Поля, то он, как истинный пьянчужка, был способен проглотить любую жидкость, кроме, пожалуй, серной кислоты, – лишь бы она содержала алкоголь.

– Пей понемногу, дорогая, – предупредил Поль дочь.

Робер воспрянул духом:

– О, да! Вы правы, это довольно крепкий напиток. С непривычки вы еще затянете «Марсельезу», возвращаясь домой.

И, довольный своей шуткой, расхохотался. Вслед за ним рассмеялись и гости.

– Итак, мадемуазель… Изабель, я не ошибаюсь? Надо думать, что вы приехали к отцу на каникулы?

Изабель ответила, что еще долго будет гостить в Тарде, так как занятия должны начаться глубокой осенью. По правде говоря, она немного приврала, но никто и не требовал от нее правдивого ответа. Впрочем, даже Поль, которому Соня совсем заморочила голову, не смог бы назвать учебное заведение, где училась его дочь. Вот ей и пришлось как-то ответить на вопрос, чтобы поддержать разговор.

– Ваш отец рассказывал, что вы обучались танцам. Как же вам повезло!

– Да, я какое-то время занималась в балетной школе, но, знаете, на свете есть еще много других достойных занятий!

От тех далеких для нее времен осталась – и, может быть, это и было самым важным для нее – фотография маленькой нимфы в балетной пачке. Она стояла на старинном комоде в комнате Сони между портретами бабушки Лупуческу и дядюшки, пышные усы которого придавали ему вид нефтяного магната.

– А твой приятель Робер мне понравился, – сказала Изабель, когда они вернулись в Тарде. – Ты не поставишь машину в гараж?

– Возможно, она еще сегодня понадобится нам.

У Поля заметно испортилось настроение. За обедом он был молчалив. Подав кофе, Элиза засобиралась домой: ее рабочий день закончился.

– Я оставила на кухне список продуктов, которые надо купить для завтрашнего обеда.

– Ладно. Спасибо, Элиза. До завтра.

– Элиза живет где-то поблизости? – спросила Изабель.

– Нет, довольно далеко: в двух километрах отсюда. Я часто подвожу ее на машине.

– Так проводи же ее.

– Я же сказал «часто», но не каждый день.

Поль принялся мерить комнату шагами. Он останавливался всякий раз, когда проходил мимо буфета, проводя ладонью правой руки по шероховатой деревянной поверхности.

– Хочешь выпить? Налить тебе что-нибудь? – спросила Изабель.

– С чего бы?

Она не стала настаивать и, плеснув кофе в свою чашку, уселась на диван, привычно поджав под себя ноги.

– Что-то не слышно твоей музыки, – произнес Поль.

– Какой музыки?

– Транзистора.

– Я поняла, что тебе это не нравится и оставила его в своей комнате.

– И правильно сделала: мне действительно невмоготу от всего этого шума.

Он открыл буфет, достал бутылку виноградной водки, стакан и направился к своему любимому креслу у камина, заправленного дровами, так что оставалось только чиркнуть спичкой, чтобы огонь заплясал и наполнил своим теплом комнату.

– Бедный папа, – вздохнула Изабель, – ты даже и не предполагал, что тебе будет так скучно со мной.

– Мне вовсе не скучно. Но прошу тебя, не называй меня больше папой.

– А как же мне тебя величать?

– Никак. Если желаешь обратиться ко мне, свистни, как ты это делаешь, когда зовешь Джаспера. А еще лучше крикни: «Эй, ты, старина!» «Папа» звучит так нелепо! Однако будет тебе известно, что мне вовсе не скучно наблюдать за тобой; более того, даже интересно. В конце концов я так давно не был в обществе девушек. И мне любопытно знать, какие они теперь.

– Ну и как ты находишь меня?

– В порядке. Но ты – случай особый; по тебе невозможно судить о других.

– Почему?

– Ну, например, я не совсем уверен, что девушка твоего возраста стала бы выставляться перед таким типом, как Робер, хотя я и не собираюсь умалять его несомненных достоинств.

– Что ты имеешь в виду?

– Твое платье – такое короткое и облегающее, что Робер мог видеть все изгибы твоего тела.

– Ты считаешь, что он заинтересовался моей фигурой?

– Еще как! Мне ни разу еще не приходилось видеть его в таком возбужденном состоянии. Он сбегал в огород за редиской и даже помыл ее, прежде чем подать на стол. Каждые пять минут он менял воду в графине, за час выпил четыре аперитива подряд и к тому же болтал безумолку, хотя обычно из него и слова не вытянешь.

– И ты решил, что я понравилась ему?

– О, да!

– Ну и какое же мне до этого дело?

– Как сказать. Думаю, что он в твоем вкусе. По крайней мере так мне показалось. Или я ошибаюсь?

– Ты прав. Он действительно понравился мне. Красивый парень, только какой-то замусоленный.

– Можно посоветовать ему помыться.

Прикрыв веки, Изабель коротко свистнула два или три раза.

– Что с тобой?

Бродивший по кухне Джаспер тут же прибежал в гостиную и прыгнул на диван.

– Нет, я звала не тебя, – произнесла Изабель, – а другого. Эй, старина!

– Ты это мне? – спросил Поль, удивленный и в то же время заметно повеселевший.

– Да, тебе, старина. Прекратишь ли ты наконец нести чепуху? – Она почти перешла на крик. – Я имею право голоса?

– Подойди поближе, – попросил Поль, приставив рожком ладонь к уху. – Я плохо слышу. Старость – не радость.

Она рассмеялась. И тут же, поправив прическу, плюхнулась в кресло рядом с отцом.

– Давай поговорим начистоту. Ответь мне всего на два вопроса. Во-первых, ты случайно не ревнуешь?

– Да, ревную, – признался он.

– И во-вторых, неужели ты считаешь, что я могу вот так запросто из-за каприза или скуки переспать с кем попало?

– Нет, но я могу предположить, что такое возможно. Я слишком хорошо изучил женщин.

– Ты не знаешь меня.

– Что правда, то правда.

– Тогда оставь меня в покое или же попытайся получше узнать.

«Должно быть, она права, – подумал Поль, – стоило Изабель появиться вчера вечером в этом доме, как я стал донимать ее своими нелепыми придирками; то высмеиваю, то критикую. Какой-то бред! Теперь я вижу, что она лучше, чем я думал о ней раньше». Растерявшись от неожиданного отпора, он вдруг понял, что до сих пор принимал дочь за глупышку, единственным достоинством которой была, по его мнению, привлекательная внешность. Он не удивился своему открытию, ибо относился подобным образом к каждой женщине, встречавшейся на его жизненном пути. Нельзя сказать, что Поль отказывался выслушать их, но он оставался глухим к их словам. «Кого-то желание ослепляет, а меня оглушает».

– А знаешь, – произнесла Изабель, – мы смогли бы поладить. И раз я буду жить под одной крышей с тобой – что будет, если хорошенько подумать, мне только на пользу, – мы можем попытаться провести это время как можно приятнее. Я постараюсь не раздражать тебя и буду потакать во всем. Не жди от меня упреков, если ты вдруг напьешься. И я превращусь в самую внимательную слушательницу, если тебе захочется излить перед кем-то душу. При каждом удобном случае ты будешь получать от меня поцелуй, потому что без ласки трудно прожить. В твоем присутствии мой транзистор будет молчать как рыба, и клянусь, что я прочитаю все твои книги, которые до сего дня и в глаза не видела.

– Замечательная программа, – произнес он. – А что, если мы сразу приступим к ее выполнению?

Он привлек Изабель к себе. Сидя в кресле с поджатыми под себя ногами, она не оттолкнула Поля; ее приоткрытые губы прикоснулись к его шее, а длинные волосы, растрепавшись, закрыли ему лицо. Она любила ласку и потому не задавала лишних вопросов. Она смолчала, когда его рука скользнула ниже ее талии. Несколько минут они провели словно в оцепенении, тесно прижавшись друг к другу. Затем она мягко отстранила Поля.

– Ну, хорошенького понемногу, – сказала она, улыбнувшись.

Держа во рту шпильки, Изабель принялась поправлять растрепанные волосы, собирая их в пышный золотистый узел на затылке.

– Ты что-то говорил мне о девушках, – произнесла она. – Какие они были в твое время? Наверное, они были совсем не такие, как сейчас?

Прежде чем ответить, он осушил свой стакан до дна. Как и раньше в подобных обстоятельствах, он топил в вине внезапно вспыхнувшее желание. Любовь по-прежнему приносила ему одни лишь страдания. Если сама судьба отказала ему в удовлетворении страсти, то что же оставалось еще делать, как не напиться?

– В то время, – ответил он, – у меня было немного знакомых девушек.

– Почему?

– Я вырос в маленьком провинциальном городке. Девушку там можно было увидеть лишь в окне или на каком-либо званом обеде или балу. Вот где разыгрывались настоящие драмы и кипели страсти. Но, разумеется, все оставалось шито-крыто.

– Не может быть. Слушая тебя, можно подумать, что ты жил во времена Второй империи.

– Так оно и было. Знаешь, с провозглашением Республики нравы сразу не изменились. В глубине души я никогда не мог смириться с подобным положением вещей. В прошлом году я встретил в Париже своего однокашника. Мы с ним как раз разговорились на эту тему. Были ли девушки в нашем городке Вилье или нет? В наше время там проживало немало соблазнительных особ женского пола, но они были воспитаны так, что всякому, кто не обладал способностями Казановы, приходилось либо жениться, либо оставить всякую надежду.

– А ты не считаешь, что и в вашем городке были свои доморощенные Казановы?

– Боюсь, что да.

– А ты случайно не входил в их число?

– Конечно нет.

– А ведь ты, по-видимому, был видным парнем?

– Так мне однажды и сказали. И это доставило мне огромное удовольствие. Но я почему-то не умел расположить к себе девушек и чем-то отталкивал их.

– Но не всех?

– Конечно, не всех. Если бы я не боялся показаться хвастуном, то сказал бы, что чем девушка была глупее и вульгарнее, тем меньше у меня было шансов добиться ее благосклонности. Вот где была собака зарыта. К несчастью, в те времена я был необычайно робким и застенчивым малым. Уверенный в том, что следует рубить дерево себе по плечу, я полагал, что мог надеяться на взаимность лишь у самой заурядной особы женского пола, и потому не метил высоко. Однако почему же я рассказываю тебе об этом?

– Потому, что мне это интересно. Продолжай же. Погоди, я налью тебе еще.

Она встала и, подойдя к столику, стоявшему справа от Поля, наполнила почти что наполовину стакан отца виноградной водкой.

– Может, тебе не стоит меня спаивать?

– А я и не спаиваю, а только за тобой ухаживаю. Если хочешь знать, в этом и заключается мой метод. Если я буду наливать, то в конце концов тебе это надоест и ты не захочешь больше пить.

Он рассмеялся:

– Психоаналитики пишут об этом в женских журналах. Боюсь, что со мной этот номер не пройдет… Ладно… На чем я остановился?

– На том, что ты высоко не метил.

– Совершенно верно. И если бы я и захотел, то из этого ничего бы не вышло. Все попытки вырваться из привычного мне круга общения были обречены на неудачу, словно меня преследовал какой-то злой рок.

– Например?

– Можно привести десятки примеров. Я предложил одной девушке, – и следует заметить, что это была самая настоящая красавица (знаешь, она умерла от рака, когда ей было всего двадцать пять лет от роду. Странное чувство испытываешь, когда вспоминаешь людей, которым, казалось бы, еще жить да жить, а их уже давно нет на этом свете), – так вот, я предложил встретиться в соседнем городке, где, впрочем, находился ее дом. Она пообещала написать письмо, в котором должна была сообщить день и час нашего свидания.

– Так обычно бывает, – прервала его Изабель, – когда девушка не собирается продолжить отношения.

– Совершенно верно, но этот случай лишний раз доказывает, какой я невезучий. Ибо, как потом выяснилось, она имела намерение встречаться со мной. Но так как мой отец вскрывал все письма (из чистого любопытства, ибо он не мог пережить, чтобы кто-то еще, кроме него, переписывался в доме), я дал Долли – так звали девушку по моде тех лет – адрес одного моего приятеля. И спустя семь лет, разбирая бумаги после похорон матери, он нашел письмо, которое эта старая ведьма перехватила и спрятала по причине, известной одному лишь Господу Богу. Прочитав нежное послание, пересланное мне приятелем, я узнал, что Долли назначила мне свидание в парке в четверг после обеда.

– Ты расстроился?

– Разве можно говорить о сожалениях по прошествии семи лет? Она вышла замуж через год после того, как написала мне, а умерла год спустя после того, как я получил письмо.

– Какая грустная история.

Он рассмеялся:

– Дела давно минувших дней. Есть что-то несуразное и нелепое в любовных страданиях подростков. Движимые инстинктом, они способны давать выход своей страсти где угодно и как угодно. Вот это смешно, да и ненужно.

– Ты слишком придираешься к подрастающему поколению. Ведь против природы не попрешь.

– Ты права. И нет в ней ничего низменного, так же как нет и ничего возвышенного. Ты вызвала меня на откровенный разговор, и вот я уже пытаюсь соединить обрывки воспоминаний о событиях, произошедших со мной в разные годы, от чего они утрачивают свою первозданную прелесть, а я превращаюсь в человека, который делится своим весьма банальным жизненным опытом. Ибо все то сокровенное, что человек хранит в памяти, интересно только для него самого. Что и говорить! Не правда ли, нет ничего более пошлого, чем рассказ о любовных похождениях другого человека, и нет ничего более святого, чем наши собственные душевные переживания?